Игнатова Наталья Владимировна. Охотник за смертью

   – Не туда свернул, – Сидоренко похмыкал, – неудобно получилось. Ладно уж, хозяюшка, объясните куда идти. А лучше – пальцем покажите, тут, я смотрю, в одиночку и заблудиться недолго.
   Маришка бы похихикала, хоть про себя, но помешал неприятный осадок. Из головы не шло, как этот человек только что шагал в никуда. Подумалось, что она и сама почти ничего не знает о доме, в котором живет. И возможностей встрять так, что не выберешься, у нее немногим меньше, чем у ее гостей.
   Опасно… Здесь опасно. И не в Альгирдасе дело.
   И Виктор, как нарочно, не нашел лучшего времени, чтобы заметить:
   – Интересный эффект, раньше сталкиваться не приходилось. Надеюсь, Марина, вы-то все здешние сюрпризы знаете? Не влипнем мы с вами в поисках Крушевского?
   – Да нет, конечно, – легко пообещала Маришка.
   И поняла, что врет. Ни черта она не понимала в «здешних сюрпризах».
 
   Майора Крушевского искать не пришлось. Он без приключений нашел, что искал, и спокойно вернулся в гостиную. А собственно допрос, прошел как-то не по-допросному, весело даже, перемежаемый незлыми подколками: Виктор все цеплял бедного Сидоренко. Потом Маришка расписалась в протоколе, и гости откланялись.
 
   …Мимо дверей в покои Альгирдаса она прошла раз, наверное, десять. Потом еще стояла, царапала ногтем дверную ручку, и курила, стряхивая пепел в цветочную кадку. Трудно было решиться. Страшно было. К тому же не хотелось, как Сидоренко, оказаться мухой в сиропе и ждать, пока Альгирдас вытащит ее из ловушки.
   Сжав губы, Маришка втиснула окурок во влажную землю и, игнорируя недовольного беспорядком духа, распахнула дверь.
   Перед ней открылась просторная зала, залитая светом, несмотря на то что солнце было уже с другой стороны дома. За открытыми окнами шумело море. Воздух чуть подрагивал от множества чар. Маришка одним скользящим движением перенесла через порог правую ногу. Поставила на пол. Прислушалась к ощущениям… Нет, пока что ей не хотелось бессмысленно брести в пустоту. Ладно. Так же осторожно она перенесла на правую ногу вес и подтянула к ней левую.
   Ух! Ну вот, свершилось. Она на территории Паука. И никаких признаков сработавшей ловушки. Что теперь? Теперь можно и осмотреться.
   – Скажи мне, когда хозяин вернется, – приказала Маришка, ни к кому конкретно не обращаясь. Кто-нибудь из духов всегда вертелся поблизости. И хотя ей непривычно было отдавать распоряжения в пустоту, да и вообще непривычно было отдавать распоряжения – у родителей, ясное дело, не живет никаких духов – удобство наличия прислуги Маришка уже успела оценить.
   К тому же самой ничего делать не надо. Ни готовить, ни стирать, ни прибираться. В доме даже кухни нет.
   Оглядываясь, она прошла по зале. Выглянула в окно – море до горизонта. По стенам вились цветущие плети каких-то нездешних растений. Похоже, Паук неравнодушен был к цветам, и не только к яблоневым. На столике у низкого дивана лежала книжка в кожаном переплете. По коже серебряное тиснение – не то руны, не то резы , значки казались знакомыми, но скорее всего только потому, что отдаленно напоминали письмена Джона Ди, которые довелось изучать в первом семестре.
   Маришка наугад открыла книгу.
   И незнакомые стихи отозвались со страницы железным лязгом, страшные в своей размеренной истерике.
   Стихи были на русском, но это Маришка поняла не сразу.
 
   Памятью убитых, памятью всех,
   Если не забытых, так все же без вех,
   Лежащих беззлобно, пусты уста,
   Без песенки надгробной, без креста.
 
   Я-то уж, наверно, ею не храним,
   Кто-нибудь манерно плачет по ним,
   Плачет, поминает, земля в горсти,
   Меня проклинает. Господи, прости!
 
   Но нет мне изгнанья ни в рай, ни в ад,
   Долгое дознанье, кто виноват,
   Дело-то простое, гора костей,
   Господи, не стоит судить людей.
 
   Ежели ты выжил, – садись на коня,
   Что-то было выше, выше меня,
   Я-то проезжаю в предел к огню,
   Я-то продолжаю свою войну.
 
   Я-то проезжаю. В конце – одно.
   Я-то продолжаю, не все ли равно,
   Все-то на свете в говне, в огне,
   Саксофоны смерти поют по мне.
 
   Радость или злобу сотри с лица,
   Жизни и смерти нет конца,
   Орлик, мой, Орлик, крылья на груди,
   Где-нибудь на свете лети, лети. ^[43]
 
   «Романс короля»… Знаешь, когда я прочел его в первый раз, я подумал о тебе. Потом не однажды перечитывал и снова понимал, что не ошибся. Первое впечатление было верным. Это стихи о тебе, птаха…»
   Голос Орнольфа. Почти неслышный, словно донесшийся через страницы книги из далекой дали.
   И другой голос – нежный как дыхание ангела, тихий, злой и насмешливый:
   «Ты иногда бываешь таким жестоким, рыжий. Слишком жестоким даже для меня».
   «Прости».
   «Да ладно. Есть другие стихи:
 
   Я жалею людей.
   Я презираю людей.
   Я отчаялся думать
   О печалях этого мира
   И в свою печаль погрузился… ^[44]
 
   Это из книги, составленной для одного знатного… рыцаря. Он был героем, совершил до черта подвигов и был насильно пострижен в монахи. В двадцать восемь лет. Я иногда думаю, рыжий, кому из нас повезло больше? Мне или ему?»
   «Эйни…»
   «Хм-м… пожалуй, я в выигрыше по сравнению с тем парнем. Но, Орнольф, ты такой сентиментальный! Это что-то возрастное?»
 
   – Да что же это я?! – вслух спросила Маришка и захлопнула странную книгу. Потерла горящие щеки. Черт! Стыдно. Подслушивала… и хоть не видела ничего, но как будто подглядывала.
   Любопытство все куда-то испарилось – не иначе от стыда. Самым правильным сейчас, наверное, было бы уйти. Но раз уж пришла сюда незваной, глупо уходить, даже не осмотревшись, как следует.
   Уже без всякого интереса Маришка заглянула в соседнюю комнату – такую же солнечную, пропахшую деревом и почему-то молодой листвой. Если бы не отсутствие кровати, Маришка предположила бы, что попала в спальню. Здесь было гораздо интереснее, чем в зале. Маришка осмотрела, не рискнув трогать, на два японских меча на специальной подставке. Долго разглядывала разукрашенные самурайские доспехи, особенно понравился ей рогатый шлем со страшной харей. В этом, наверное, даже Паук не выглядел бы таким уж красавчиком. У другой стены на полочке лежал закрытый скрипичный футляр. Трудно было представить себе Альгирдаса музицирующим… и ни фига не трудно, кстати. Наоборот. Очень даже легко: вот он стоит со скрипкой, и длинные белые пальцы, пляшут на грифе, и взлетает смычок в тонкой, легкой руке.
   Стоп! Этак снова что-нибудь померещится.
   Чтобы отвлечься от скрипки и от Паука, Маришка полюбовалась на драгоценности – те, что были в открытых шкатулках, или валялись, брошенные, на низком столике. С ума сойти, сколько всего! Тут же стоял пузырек с черным лаком для ногтей. Забавно. И ни одного зеркала.
   Так, а это что за дверь?
   Ага. Ванная комната. И из нее еще один выход, на сей раз – в настоящую спальню. Кхм… нечего тут делать. Открыв следующую дверь, Маришка попала в кабинет, чем-то похожий на ее собственный. Там тоже был компьютер, удобная современная мебель, еще какие-то электронные штуки, может, за непривычным дизайном скрывались обыкновенные принтеры, сканеры и прочая оргтехника, а может, и нет.
   – Господа возвращаются, – сообщил невидимый слуга.
   Маришка заторопилась. Толкнула следующую дверь. Оказалась в той же комнате, с которой начала осмотр, и только выскочив в коридор, сообразила… Остановилась. Оглянулась. Так и есть – та самая комната, вон и книжка со стихами. Странно. Как это так получилось, если она все время шла вперед? Не вокруг же всего дома тянутся эти покои. Вид из окон был один и тот же – на море. А дальше по коридору, кстати, открытая дверь, она ведь в нее входила!
   Пошарив по карманам, Маришка нашла пятирублевик, положила на пол, добежала до соседней двери. Несколько секунд глядела на монету, лежащую у порога, потом подобрала и решила больше о странном не думать.
   Нравится им так – и пускай себе, не жалко. А что спальня – одна на двоих, так, блин, не говори, что для тебя это новость, лейтенант Чавдарова!
 
   Под окном во дворе взвизгнули тормоза – вернулись хозяева, и Маришка кинулась вниз, встречать. Просияла от радости, увидев в холле сверкание змеиного плаща, и чуть не упала, когда Альгирдас развернулся к ней и полы плаща распахнулись от этого резкого движения.
   Ей-богу, он, чем страшнее, тем красивее! Ну, на ком еще, скажите, будут так потрясающе смотреться изодранные и грязные джинсы? Кому еще так пойдет рубаш… э-э… ну, это ведь было рубашкой, правда? Вот эти лохмотья, заскорузлые от высохшей крови. И, мама дорогая, как сияет сквозь прорехи белая кожа…
   «Эй! – Маришка мысленно надавала себе по рукам. – Это Паук, не забыла? Он мальчиков любит».
   Подействовало.
   «Мальчик» Орнольф перехватил Паука на полпути к Маришке, развернул в сторону лестницы и, слегка подтолкнув между лопаток, придал ускорение:
   – Мыться и переодеваться! Быстро!
   Тот дернул плечом, но спорить не стал.
 
   Проводив его взглядом, Орнольф бросил слуге собственную куртку. Коротко распорядился:
   – Подать обед! Есть хочешь? – это уже Маришке.
   Нет, есть она не хотела.
   – Ладно. Кто завесу снял? Эти трое?
   – Какие…
   – Те, что были в гостях, да уехать не смогли. Ты их через эту дверь впустила?
   Маришка молча кивнула, ожидая заслуженного втыка. Но Орнольф только вздохнул:
   – Зря. Чары расплелись. У нас тут все-таки не настоящий сид. Как они пришли?
   – Позвонили. Попросили впустить.
   – Ясно. Чего хотели?
   – Допрашивали про зомби. Орнольф, они нормальные…
   – Не сомневаюсь, – вздохнул датчанин, – они нормальные, только в крысоловку попались не по-доброму. По дому бродили?
   – Бродили.
   – Угу, – Орнольф взъерошил рыжие патлы, – устал я, как собака… еще Эйхлер в гости обещался. Твои «нормальные» круги по дороге мотают – заблудились на ровном месте. Напакостили они здесь, Мариша. Слушай, пойдем в столовую. Я есть хочу, как медведь бороться.
   – А умыться? – осмелела Маришка.
   – А перебьюсь, – поморщился Орнольф. – Паук сытый, вот пусть он и умывается.
 
   Втыка так и не случилось. Ни от Орнольфа, ни от Альгирдаса. Тот лишь попросил в следующий раз, когда взбредет Маришке в голову залезть без спроса в чужие покои, не трогать книжки, не лезть к оружию и не включать компьютер.
   Правда, когда осмелевший котенок попытался залезть к Пауку на руки, Маришке показалось, что бедная зверушка живет последнюю секунду. Однако Альгирдас ограничился брезгливым:
   – Это что за пакость?
   И, не слушая сбивчивых объяснений Маришки, немедленно подверг найденыша самому внимательному исследованию. Что уж он искал – блох или встроенные видеокамеры, – это ему виднее. Не нашел ничего, и ладно.
   – Ты его уже назвала?
   – Не успела, – Маришка забрала котенка.
   – Будет Тилли, – отрезал Альгирдас. – Найденыш, по-московитски.
 
   А потом они вместе, все втроем, подслушивали беседу Орнольфа с новым гостем, тем самым Эйхлером, полковником, кстати. Это к Маришке все больше майоры ездят.
   Речь шла о технологии зомбирования, точнее о том, как бы ее получить, чтобы использовать на добровольцах. Вроде бы доводы Эйхлера были резонными: зомби почти неуязвимы физически, а психически – неуязвимы без «почти», зомби гораздо выносливее, в конечном итоге, они обходятся дешевле обычных людей, так почему бы не облагодетельствовать зомбированием, скажем, тех же солдат-спецназовцев? Или представителей других профессий, связанных с риском для жизни? Или людей, работающих вахтовым методом в замкнутом коллективе? Да мало ли найдется желающих скрасить свои трудовые будни амнезией. К тому же зомби ведь еще и стареют гораздо медленнее.
   Маришка немедленно вспомнила старую присказку о том, что рабочий день сокращает жизнь на восемь часов, и подумала, что от зомбирования-то сплошная польза.
   Нет, что-то в душе мешало согласиться с этой мыслью.
   Еще Маришке казалось, что Альгирдас вот-вот рассердится, как в прошлый раз, когда с Орнольфом пытались договориться. Но Альгирдас только хмыкал в наиболее прочувствованных местах и вмешиваться не собирался. А на вопрос «почему?» пожал плечами:
   – Рыжий все равно его пошлет.
   – Ты зачем ногти красишь? – спросила Маришка.
   Альгирдас довольно долго смотрел на нее, а потом задал встречный вопрос:
   – Тебе говорили, что ты очень странная?
 
   Под занавес Орнольф вернул полковнику всех «клопов», которых успели понаставить приглянувшиеся Маришке майоры, объяснил, как найти и вытащить напакостивших гостей из ловушки, и отпустил Эйхлера с миром.
   Но день выдался беспокойный. Через каких-нибудь два часа позвонила полковник Котлярчук, Орнольф вдумчиво выслушал ее, нервно покосился на навострившего уши Альгирдаса и сказал:
   – Ладно.
   Паук смотрел вопросительно.
   – Еще гости, – объяснил Орнольф. – Теперь – к ребенку. Скоро будут здесь.
   – Дюха с Максом?! – Маришка было возликовала, но под кислым взглядом Альгирдаса притихла.
   – Я так понимаю, это не на один день? – уточнил Альгирдас.
   – Хельг, не будь эгоистом, – Орнольф притянул его к себе. – Просто не попадайся им на глаза, и все обойдется. Мариша, – он посмотрел на нее поверх головы Паука, – если вам понадобится автомобиль, в гараже стоит «мерседес». Соберетесь в город, можете взять «ауди». Сегодня и завтра отдыхай, а послезавтра мне нужна докладная записка по твоей курсовой. Хельг, ты связался со Змеем?
   – Да.
   – И что?
   – Нужно подождать, пока Артур доконает Элиато.

ГЛАВА 9

   Макс поперхнулся коктейлем и фыркнул, обрызгав столик:
   – Шуточки у тебя, Чавдарова!
   – Это не шуточки! – сердито возразила Маришка.
   Макс скорчил ужасную рожу и объяснил:
   – Мне противно.
   «Ну и дурак!» – хотела сказать Маришка.
   Однако подумала и не стала ничего говорить. В конце концов, Макс – натурал, и ему должно быть противно.
   – Да уж, – пробормотал Дюха, – умеешь ты озадачить. И что, предполагается, что мы будем жить в одном доме с этими…
   Макс подсказал – с кем. Слово было неприличное, но верное.
   – Вот именно, – кивнул Дюха.
   – Да нужны вы им, – отмахнулась Маришка и откинулась на спинку стула. Голова у нее слегка кружилась. – Помечтайте!
   До Владивостока было два часа на машине, а на электричке – все четыре, это не считая пути от дома до станции. Вот и получалось, что удобнее всего было поселить парней там же, в особняке. Маришка прекрасно понимала, что Орнольф от этой идеи не в восторге, не говоря уже о Пауке, который скрипел зубами при одной мысли о чужих людях под его крышей. А теперь вот и Дюха против.
   Кто дергал за язык рассказывать им о том, что Альгирдас с Орнольфом… ну, в общем, то самое слово, которое Макс сказал? Как так вышло, что она растрепалась обо всем, в том числе и об этом, Маришка теперь объяснить затруднилась бы, хотя проболталась буквально только что. Но слишком уж ей было хорошо, чтобы задумываться.
   Вечер удался! Не до такой степени, чтобы завтра утром его не вспомнить, но… да, удался. К тому же ничего еще не закончилось, так что насчет завтрашнего утра лучше пока не загадывать. Маришка отдыхала душой, оказавшись наконец-то в нормальной компании: здесь людей не называли «смертные» и говорили о понятном, причем на русском языке, и кругом тоже были люди, обычные люди, в обычном ночном клубе. Можно было потанцевать, выпить, поболтать о фигне, посмотреть, как Макс клеит девушек.
   Девушек!
   И убедиться с удовольствием, что окружающие смотрят на нее, Маришку, куда больше, чем на ее парней. А то ведь, гадство такое, она уже забывать начала, как это бывает. За месяц, проведенный в Екатеринбурге в компании Орнольфа, Маришка почти привыкла, что его видят все, а на нее практически не обращают внимания.
   И ведь что странно: за весь тот месяц так, как сейчас, не чувствовала себя ни разу.
   Три мага среди смертных… в смысле, – тьфу ты! – среди обычных людей. Трое необычных. Пусть даже настоящий маг из них троих только Маришка. Да, маг, а не чародей. Хватит с нее чародеев хотя бы сегодня, сейчас можно о них не вспоминать. Не вспоминать о том, какая она особенная, о том, что ей предстоит… и не грустить, вспоминая Олега. Не получится его забыть. Да и не хочется его забывать. Но хотя бы не печалиться о нем – это-то можно? Пусть сегодня он будет как будто в далекой командировке, или она, Маришка – в командировке. Как будто нужно только набраться терпения, подождать немного и уже скоро можно будет вернуться. И все будет как раньше.
   И он не умрет…
   Да, сегодня он не умрет. И они еще встретятся. Обязательно.
   Дюха рассеянно улыбаясь, развлекался тем, что прикуривал девушкам сигареты. Не сходя с места. Одним только взглядом. И Маришка хихикала над наиболее удачными сценами: девушки-то понятия не имели, что это Дюха выделывается. Стоило видеть их лица, когда сигарета, поднесенная к губам, начинала дымиться раньше щелчка зажигалки. Он не только это умел, старший лейтенант Панкрашин, но выпито было недостаточно для того, чтобы развеселиться по-настоящему. Это Максу вон уже хорошо – зажигает сразу с четырьмя девицами. В смысле – оттягивается, а не в смысле – балуется пирокинезом.
   – Пойдем танцевать, – сказал Дюха, проследив взгляд Маришки.
   – Ты, старший лейтенант, всегда в приказном порядке дам приглашаешь?
   – Только младших по званию.
   Они присоединились к танцующим, Макс, просияв, поманил своих пассий, и как же здорово это было – всемером, да на пьяную голову, да под хорошую музыку – плясать до упаду. До одури. До такой степени, что в веселом безумии, схватив обоих своих парней за руки, Маришка, не боясь, что ее услышат, крикнула:
   – Давайте учудим что-нибудь! Давайте, а?!
   И они учудили!
   И падал с потолка разноцветный снег ярче цветных лазерных вспышек; взлетали, вальсируя, столики и стулья вместе с людьми; стаи пушистых колибри с беличьими хвостами вспыхивали и гасли в разноцветных лучах. А умница Макс разошелся, и состояние безбашенного экстаза охватило всех, кто был в зале.
   Это было… Ах, господи, да слов таких нет, чтобы сказать, как это было! Маришка смутно помнила еще, как, кружась в волнах медленной музыки, жалела, что не может влюбиться в Дюху. Ведь хорошо было бы – куда лучше, чем любить Олега, Олежку, Зверя ее свирепого. И отчетливо понимала, что домой сегодня не вернется. Что поедет в гостиницу, и до послезавтра ноги ее не будет в доме на побережье.
 
   Во втором часу ночи решили, наконец, что пора завязывать.
   – Всё. В гостиницу, – скомандовал Дюха, доставая мобильник. – Кто-нибудь знает, по какому телефону здесь вызывают такси?
   – На таксо поедем. Красота! – ухмыльнулся Макс. И протянул командиру визитку: – Сюда звони.
   Краем глаза Маришка увидела что-то… Она не поняла, что именно, просто стало беспокойно. Развернувшись и вглядываясь в мельтешение света и теней, в танцующих людей, все еще в состоянии навеянной Максом эйфории, Маришка подумала, что выпила уже достаточно, чтобы невооруженным глазом увидеть обязательных в таких местах нечистиков. И тут же – как вспышка – сверкнула, рассыпая цветные блики, змеиная кожа. Тьфу, ты! Просто какая-то девица в блестящей куртке.
   – Не хочу в гостиницу, – уверенно сказала Маришка. – Хочу домой.
   Макс закатил глаза, а Дюха только вздохнул и терпеливо стал объяснять, почему с возвращением домой могут возникнуть сложности. Первым пунктом была, конечно, машина. Вести которую сейчас ни один из них не в состоянии. А возвращаться за ней завтра из чертовой дыры, которую Маришка называет домом – это ж полный атас. Можно, конечно, вызвать такси и смотаться туда-обратно. Но вряд ли это хорошая мысль, вызывать такси в заколдованный дом…
   Маришка слушала, кивала, потом осторожно потянула невидимую ниточку:
   «Альгирдас…»
   «Чего тебе, ребенок?» – немедленно отозвался Паук.
   Слава богу, он еще не спал!
   «Я вас ни от чего не отвлекла?»
   «Нас? – с бесподобной интонацией переспросил Альгирдас. – Нет, „нас“ ты не отвлекла. Орнольф спит, если тебя это интересует. А вот почему ты до сих пор не в постели?»
   «Не с кем», – Маришка вздохнула.
   Судя по молчанию с другой стороны, Альгирдас переваривал услышанное.
   «Я домой хочу, – сообщила Маришка, – а за руль мне нельзя. И что делать?»
   «Что значит, не с кем?!»
   Хм, похоже, у паутинной связи тоже случались проблемы со скоростью.
   Альгирдас в роли дуэньи – это было так забавно! Альгирдас, каждый жест, каждый взгляд которого вызывает томление чувств и мурашки на коже, он, знающий о сексе и пороке все, что знают люди, и еще столько же сверх того, беспокоится из-за одной невинной шутки…
   Однако что-то она увлеклась, фантазируя.
   «Иди к машине и сделай вот так», – велел Паук.
   И перед взглядом Маришки появилось нехитрое двухцветное плетение, где каждому витку узора соответствовал свой звук. Вместе узор складывался в слова: гэрм и орха . Призыв и заклятие.
   «И что?»
   «„И что” – это спросят у тебя. В двигателе обитает гремлин, скажи ему, что я приказал отвезти тебя домой. Да, и рыжему не рассказывай“.
   «Почему?»
   «Ругаться будет. Все. Поезжай».
 
   Связь оборвалась, и Маришка уставилась прямо в вопрошающие глаза своих мальчиков. В полутьме не разобрать, но она знала, что у Дюхи глаза карие, а у Макса – ореховые.
   – Я домой, – сообщила она вставая. – Гремлин довезет.
   – Нет уж, фиг мы тебя одну отпустим, – Макс тоже встал и забрал у старшего лейтенанта визитку с телефоном такси-компании. – Правда, командир?
   – Это и есть твоя паутина? – поинтересовался «командир», убирая мобильный.
   – Это не моя паутина, – гордо ответила Маришка, – это его паутина. Лучше телефона, да?
   – Женщины, – только и вздохнул Дюха.
 
   А гремлин действительно спросил:
   – И что?
   Маришка была к этому готова. А парни – нет. Поэтому когда из колонок послышался тонкий скрипучий голос, они нервно переглянулись.
   – Альгирдас просил, чтобы ты отвез нас домой, – сказала Маришка. Привычка командовать домовыми духами пошла на пользу – никакого дискомфорта от того, что приходится говорить не пойми с кем, она не испытывала.
   – Кто-кто просил? – переспросил голос. – отвали, смертная!
   – Паук, – исправилась Маришка, – Паук просил.
   – Паук приказал , ты хочешь сказать?
   – Да. Он приказал.
   – Даже и не знаю, – проскрипел гремлин, – имя ты не то называешь, слова не те говоришь. Как тебе верить?
   Вот, блин! Маришка растерялась, зато не растерялся Макс и нагло заявил:
   – А вот она Пауку пожалуется, что ты приказ не выполнил…
   – Не пугай, – возмутился голос в колонках, – кто сказал, что я вас не отвезу? Отвезу. Только за руль не лезьте. И пристегнитесь. Очень мне надо, чтобы до Паука фарш доехал!
   Последнее заявление Маришку слегка встревожило.
 
   Что ж, она могла поклясться, что эта поездка запомнится пацанам надолго.
   «Ауди» рванула с места в карьер. За те несколько минут, что машина петляла по городу, Маришка не раз вспомнила «американские горки», а Дюха жалобно высказался в том смысле, что где была его голова, когда он на это согласился.
   Макс, устроившийся впереди, вцепился в сиденье как клещ и только ахал восторженно, когда на крутых спусках не приспособленная для таких гонок «ауди» взлетала в воздух. Проходили, казалось, минуты, прежде чем автомобиль тяжело хлопался колесами на асфальт. И, слава богу, что ночью по улицам ездит все-таки меньше народу. Потому что во время обгонов даже Маришка, поклявшаяся себе держать форс до последнего, зажмуривалась и хваталась за руку Дюхи.
   Когда вырвались на трассу, стало полегче. Тут хотя бы дорога была относительно ровная. То есть, не всегда с сопки на сопку – встречались участки, где полотно летело между горок почти по прямой.
   – Побыстрее? – услужливо поинтересовались из колонок.
   – Не-ет, – Маришка помотала головой, – и так… нормально.
   – Паук быстро любит ездить, – сообщил гремлин, – он, правда, сам водит. Я так – бортмеханик.
   – Ты… вы… в смысле, гремлины… я не знала, что вы тоже среди прислуги.
   – Мы не прислуга! – оскорбился их водитель. – Мы делаем, что Паук приказывает, а больше никого не слушаемся. Даже вашего брата-заклинателя не очень.
   Впереди высветился огромный грузовик, и «ауди» взял влево. По встречной, страшно гудя, летела еще какая-то громадина.
   – А все почему, – спокойно продолжил гремлин, пока «ауди» впритирку несся между двумя бесконечно длинными трейлерами, – потому что…
   – Пожалуйста, – рявкнул Дюха, – не отвлекайся от дороги!
   – …потому что для нас и заклятий-то еще не придумали. Мы ж, по сравнению с другими духами, народ молодой, вольный и образованный.
   – А Паук? – слабо спросила Маришка, когда вой, рев и светящиеся бортовыми огнями чудовища остались позади. – Он вас как заклинает?
   – А то ты не знаешь? – в колонках хрюкнуло. – Ему и заклинать не надо.
   «Фейри тяготеют ко всему красивому…»
   Да. Орнольф говорил ей это еще зимой. Он сказал тогда, что Паук – ненормально красив даже для фейри. Наверное, так оно и есть. Было бы еще с кем сравнить. Не с домовыми же духами – они если и показываются на глаза, то фрагментарно. То, там, ухо мохнатое размером с наволочку, то копыто, то лапа с когтями – еще те красавцы…