Страница:
Владимир ИЛЬИН КУБ
СО СТЕРТЫМИ ГРАНЯМИ
Часть первая. Куб со стертыми гранями
Доверчивую смерть вкруг пальца обернули,
Замешкалась она, забыв махнуть косой…
Владимир Высоцкий
Раздел I. “Не хочу быть мамонтом!”
1. ОСЬ “Х”
Основная целевая программа — оказывать помощь людям.
Текущая программа — поиск людей, нуждающихся в помощи.
Данные зрительного восприятия: вокруг — ровная местность, справа — лес, слева — река. Людей в поле зрения нет. Впереди — асфальтовое шоссе, ведущее к зданиям на горизонте.
Анализ данных зрительного восприятия: много зданий — это город.
Запрос координат своего местонахождения в пространстве.
Ответ блока ориентации: 45 градусов 36 минут 28 секунд северной широты, 112 градусов 38 минут 59 секунд восточной долготы.
Подсказка энциклопедического блока: “Город Дакор. Население — 150 тысяч человек. Основные виды занятий — легкая промышленность, земледелие, различные виды художественного творчества. Официальный язык — лингюн, традиционный — английский. Характерные особенности быта и производственной деятельности — отсутствуют”.
Подключение к местной Сети, раздел “Объявления частных лиц и организаций”. Подразделы: “Требуются работники”, “Услуги”, “Оказание помощи”…
Результаты сканирования подразделов — отрицательные.
Сигнал из блока самоконтроля: повышенная нагрузка в цепях напряжения.
Включение дополнительного блока стабилизации.
Выработка текущей подпрограммы: опрос местного населения с целью выполнения ТП.
Команда блоку пространственного перемещения: движение по обочине шоссе в город Дакор с крейсерской скоростью сорок километров в час.
Сигнал из блока зрения: в четырехстах метрах впереди — автоскутер. Панель двигателя снята. Машина неподвижна. Двигатель не функционирует. Возле машины — человек. Анализ действий человека: попытка устранить неполадки в двигателе автоскутера.
Команда блоку ПП: остановка возле автоскутера.
Включение синтезатора речи:
— Могу ли я чем-либо помочь вам, сэр?
Человек поворачивает голову. Человеку примерно сорок лет. Это мужчина. Его лицо испачкано темной жидкостью. Но это не кровь. Это смазка двигателя. Человек говорит:
— Откуда ты взялся, приятель? Я думал, что Умельцы давно уже вымерли наподобие мамонтов.
Анализ семантики высказывания: отсутствие ответа на заданный вопрос.
Справка энциклопедического блока: “Мамонты — вымершие млекопитающие семейства слонов, жили во 2-й половине плейстоцена в Евразии и Северной Америке. Высота 2,5-3,5 м. Вымерли в конце плейстоцена в результате изменения климата и охоты на них человека…”
Включение синтезатора речи:
— Я прибыл в ваш край для оказания помощи любому человеку в любой деятельности. — (Ответ на первый вопрос закончен). — Киборги не умирают, сэр, они только могут временно выйти из строя. — (Реплика на второе утверждение собеседника закончена).
Человек усмехается:
— Да ты, я вижу, не только Умелец, но и философ…
Анализ высказывания: отсутствие вопроса, констатация факта.
Повторный запрос:
— Вы позволите помочь вам, сэр, устранить неисправность в вашей машине?
Человек снова усмехается:
— Неисправность — это мягко сказано, Умелец. Эту колымагу давно пора отправить на свалку!
— Почему же вы не сделаете этого, сэр? Может быть, вам нужна консультация по поводу выбора новой машины?
— Черт его знает, почему я до сих пор не могу расстаться со своей старушкой!.. Наверное, просто привязался к ней. Впрочем, тебе этого не понять. А что касается помощи… спасибо, но я как-нибудь сам справлюсь. Авось, не первый раз…
— Желаю вам успеха, сэр.
Конец коммуникативного акта.
Команда блоку ПП: продолжать движение в прежнем режиме.
Сигнал из блока самоконтроля: нагрузка на компьютерные цепи возрастает.
Причина: невыполнение ТП.
Профилактические меры: прекратить построение логических умозаключений и аналогий.
Текущая программа — поиск людей, нуждающихся в помощи.
Данные зрительного восприятия: вокруг — ровная местность, справа — лес, слева — река. Людей в поле зрения нет. Впереди — асфальтовое шоссе, ведущее к зданиям на горизонте.
Анализ данных зрительного восприятия: много зданий — это город.
Запрос координат своего местонахождения в пространстве.
Ответ блока ориентации: 45 градусов 36 минут 28 секунд северной широты, 112 градусов 38 минут 59 секунд восточной долготы.
Подсказка энциклопедического блока: “Город Дакор. Население — 150 тысяч человек. Основные виды занятий — легкая промышленность, земледелие, различные виды художественного творчества. Официальный язык — лингюн, традиционный — английский. Характерные особенности быта и производственной деятельности — отсутствуют”.
Подключение к местной Сети, раздел “Объявления частных лиц и организаций”. Подразделы: “Требуются работники”, “Услуги”, “Оказание помощи”…
Результаты сканирования подразделов — отрицательные.
Сигнал из блока самоконтроля: повышенная нагрузка в цепях напряжения.
Включение дополнительного блока стабилизации.
Выработка текущей подпрограммы: опрос местного населения с целью выполнения ТП.
Команда блоку пространственного перемещения: движение по обочине шоссе в город Дакор с крейсерской скоростью сорок километров в час.
Сигнал из блока зрения: в четырехстах метрах впереди — автоскутер. Панель двигателя снята. Машина неподвижна. Двигатель не функционирует. Возле машины — человек. Анализ действий человека: попытка устранить неполадки в двигателе автоскутера.
Команда блоку ПП: остановка возле автоскутера.
Включение синтезатора речи:
— Могу ли я чем-либо помочь вам, сэр?
Человек поворачивает голову. Человеку примерно сорок лет. Это мужчина. Его лицо испачкано темной жидкостью. Но это не кровь. Это смазка двигателя. Человек говорит:
— Откуда ты взялся, приятель? Я думал, что Умельцы давно уже вымерли наподобие мамонтов.
Анализ семантики высказывания: отсутствие ответа на заданный вопрос.
Справка энциклопедического блока: “Мамонты — вымершие млекопитающие семейства слонов, жили во 2-й половине плейстоцена в Евразии и Северной Америке. Высота 2,5-3,5 м. Вымерли в конце плейстоцена в результате изменения климата и охоты на них человека…”
Включение синтезатора речи:
— Я прибыл в ваш край для оказания помощи любому человеку в любой деятельности. — (Ответ на первый вопрос закончен). — Киборги не умирают, сэр, они только могут временно выйти из строя. — (Реплика на второе утверждение собеседника закончена).
Человек усмехается:
— Да ты, я вижу, не только Умелец, но и философ…
Анализ высказывания: отсутствие вопроса, констатация факта.
Повторный запрос:
— Вы позволите помочь вам, сэр, устранить неисправность в вашей машине?
Человек снова усмехается:
— Неисправность — это мягко сказано, Умелец. Эту колымагу давно пора отправить на свалку!
— Почему же вы не сделаете этого, сэр? Может быть, вам нужна консультация по поводу выбора новой машины?
— Черт его знает, почему я до сих пор не могу расстаться со своей старушкой!.. Наверное, просто привязался к ней. Впрочем, тебе этого не понять. А что касается помощи… спасибо, но я как-нибудь сам справлюсь. Авось, не первый раз…
— Желаю вам успеха, сэр.
Конец коммуникативного акта.
Команда блоку ПП: продолжать движение в прежнем режиме.
Сигнал из блока самоконтроля: нагрузка на компьютерные цепи возрастает.
Причина: невыполнение ТП.
Профилактические меры: прекратить построение логических умозаключений и аналогий.
2. ОСЬ “Y”
Полуденное солнце висело над городом, как чье-то материализовавшееся проклятие. От его лучей нельзя было скрыться даже в Кабине Уединения: они пробивали чернильно-фиолетовую тонировку стеклянной крыши с легкостью бронебойной пули.
Нет, кому-то, возможно, солнце казалось совсем не навязчивым и не зловещим. Да и климатизаторы заранее предупреждали, что сегодняшний день будет безоблачным, солнечным и жарким. Наверное, они полагали, что День Радости должен быть именно таким — наполненным светом, пропитанным теплом и простреленным навылет солнечными зайчиками, отражающимися от всевозможных зеркальных поверхностей.
Однако Лигуму сегодня было вовсе не радостно. Собственно говоря, и другие-то дни редко давали ему повод для жизнерадостной улыбки, а солнце он вообще не любил с детства, предпочитая ослепительно-яркому летнему зною пасмурное небо, моросящий дождик или пушистый снежок. Но сегодня к идиосинкразии на солнечный свет добавлялась столь изощренная зубная боль, что хотелось выть голодным псом, лезть на стенку, будто в белой горячке, или принять двойную дозу “антидулёра” и хотя бы на пару часов забыть о том, что твоя челюсть подвергается испытанию на прочность с помощью невидимой лазерной пилы. Именно к третьему варианту Лигум и прибегал в течение последних двенадцати часов, проводя ночь в бесцельных скитаниях по разным городам Европейского Востока. Однако с каждой новой дозой анальгетика хардер убеждался, что боль таким способом не обмануть и что, следовательно, рано или поздно, придется прибегнуть к более радикальным способам излечения. Например, набраться мужества и двинуться в одно из стоматологических учреждений…
И сейчас, сидя в нагретой проклятым полуденным солнцем Кабине Уединения, Лигум занимался тремя вещами одновременно.
Во-первых, он с горечью размышлял, что человечество почему-то до сих пор не додумалось до такого очевидного способа обезопасить себя от зубной боли на всю последующую жизнь, как удаление всех зубов еще в младенческом возрасте с последующим вживлением в десны каких-нибудь титановых имплантантов, напрочь лишенных нервов, но способных перекусывать стальную проволоку. Объяснить это легкомыслие человечества, по мнению Лигума, можно было только тем, что люди всегда отличались загадочной склонностью к мазохизму. Не случайно же центр удовольствия расположен в головном мозге в непосредственной близости от болевых рецепторов…
Во-вторых, параллельно с этими злобными размышлениями Лигум набирал код раздела Сети “Медицинские услуги”, чтобы установить координаты ближайшего зубоврачебного учреждения. Обращаться за столь пустяковой справкой к Советникам было бы, по меньшей мере, смешно…
И, наконец, в-третьих, он безуспешно пытался последовать совету доктора Брега, практиковавшего в Академии хардеров. Брег обычно советовал курсантам, имевшим неосторожность обратиться к нему за помощью: “Самый лучший способ отвлечься от боли или от проблем — это плюнуть на всё и забыть!.. Надо просто вспомнить что-нибудь хорошее — либо из того, что у вас было в прошлом, либо из того, что вас может ожидать в будущем. Улыбнитесь, засмейтесь — и вам сразу станет легче!”… А в завершение приема доктор неизменно декламировал рифмованного уродца, порожденного им еще в молодости в тайных поэтических потугах: “Смейтесь, работая, словно рабы! Смейтесь, когда вам плохо! И под тяжелой ношей судьбы смейтесь последним вздохом! Смех — панацея от множества бед и от болезней тоже… Вы на удары жизни в ответ плюньте ей смехом в рожу!”… Но почему-то советы Брега не помогали — во всяком случае, Лигуму. Может быть, он просто не то вспоминал? Ведь не может же быть, чтобы у него не было в прошлом и не предвиделось в будущем и тени чего-нибудь хорошего!.. Взять хотя бы, например, ежеутренний кросс в Академии. Ну, вспомни, вспомни: лучи солнца только начинают пробиваться сквозь путаницу ветвей, под которыми ты бежишь, размеренно вдыхая и выдыхая чистый и душистый воздух; ноги твои упруго отталкиваются от слоя прошлогодней листвы на тропинке, и тело твое такое легкое, что ты не ощущаешь его, как на большой глубине под водой; потом лес заканчивается, и ты взбегаешь на крутой косогор, откуда открывается великолепная панорама луга, реки и далеких синих гор, и ты тогда непоколебимо веришь в то, что всё это навсегда принадлежит тебе и что всё у тебя будет хорошо, а потом ты опускаешься на корточки, чтобы напиться прозрачной воды из ключа, бьющего из-под большого гладкого камня, поросшего мхом, и вода там такая ледяная, что от нее начинают ныть зубы…
Это было ошибкой, и Лигум невольно скривился от нового приступа сверлящей боли.
Когда болят зубы, нельзя вспоминать о холодной воде.
Ладно, прошлое мы оставим в покое, а вот что хорошего сулит нам будущее?..
Но в этот момент в Кабине прозвучал скрипучий голос информатора:
— В ответ на запрос уведомляю, что ближайшая зубоврачебная клиника находится в двух кварталах от места расположения данной Кабины. Вывожу на табло маршрут необходимого перемещения…
Вот и ответ на твой вопрос — ничего хорошего в ближайшем будущем тебя не ждет. Прямо как в незапамятные курсантские времена, когда Наставник, глядя с едва уловимой насмешкой тебе в глаза, сообщает: “Ваш рапорт о предоставлении вам внеочередного увольнения в город, курсант Лигум, рассмотрен начальником Академии, и вопрос решен положительно. Никакого увольнения вам не будет!”… Так что запоминай маршрут к месту предстоящей тебе казни, хардер Лигум, и ликуй — сегодня же Всеобщий День Радости!.. А когда будешь испускать последний вздох в зубоврачебном кресле, не забудь истерически заржать на манер древних даков!..
Лигум вздохнул и, потирая больную щеку, покинул Кабину. Чувствовал он себя при этом так, как чувствует себя солдат, устремляющийся из спасительного окопа в атаку в полный рост под ураганным огнем противника…
Клиника оказалась небольшой и уютной. Народу в приемной было немного, и Лигум решил не пользоваться своим Знаком. Он запустил автомат комп-регистратора и добросовестно ответил на все его вопросы, за исключением своей профессии — тут он поставил стыдливый прочерк. Не хватало, чтобы компьютер в панике созвал прямо в вестибюле консилиум из всего наличествующего персонала для обслуживания столь почетного посетителя!..
Помигав индикаторами, автомат выплюнул в руку Лигуму силикетовую карточку, на которой значилось: “Доктор Слав Рябцев, кабинет № 6”. По пандусу-эскалатору Лигум вознесся на второй этаж, где находился искомый кабинет, и тут испытал легкий шок.
Приемная доктора Рябцева была полна народу. Кого тут только не было!.. Старцы с библейской внешностью и вызывающе раскрашенные девицы, солидные господа в галстуках и оборванцы в дырявых штанах, вяжущие на спицах старушки и дети, сражающиеся в компьютерные игры… В общей сложности, человек пятнадцать, объединенных нервным ожиданием своего череда взойти на зубоврачебную голгофу.
Делать было нечего. Лигум возвел глаза к небу (мысленно — ведь, как когда-то говорили французы, “ля ситюасьён оближ”<Положение обязывает (фр.)>) и осведомился (вслух), кто здесь будет крайним. Узнав, что он должен держаться за модной дамочкой с оранжевой макушкой и зелеными висками, за которой “вроде бы занимали еще двое, но они куда-то отошли и, может быть, еще подойдут”, Лигум упал в сочувственные объятия ближайшего свободного кресла и тут же пожалел об этом. Потому что слева от него оказался словоохотливый старик с древним слуховым аппаратом и, видно, с филологическими наклонностями, потому что во всеуслышание сразу же прочел Лигуму небольшую лекцию на тему: “Как правильнее спросить: “кто последний” или “кто крайний” в очереди?” (при этом, конечно же, выяснилось, что молодой человек “неправильно утрирует” понятие “крайний”, потому как первый в очереди — тоже крайний, только с другого края). А напротив хардера сидела женщина с десятилетним мальчиком, который размазывал по лицу слезы и время от времени принимался жалостно шмыгать носом и тихонько ныть, страшась пытки, ждущей его за дверью кабинета. Женщина же не нашла ничего лучшего, как поставить Лигума в пример сынишке, приговаривая: “Смотри, какой дядя молодец, он ничего не боится, не то что ты, трусишка!” — и хардеру волей-неволей пришлось, как любому мало-мальски порядочному эталону, делать вид, что он вообще случайно попал в эту приемную…
Так он и просидел почти сорок минут, выслушивая, с одной стороны, пространную информацию филологического старика о том, сколько раз в жизни ему приходилось обращаться к дантистам и по каким именно поводам, а с другой — демонстрируя мальчику бесстрастную мужественность Человека-Не-Боящегося-Зубных-Врачей. К счастью, доктор Рябцев обслуживал пациентов весьма энергично, и черед Лигума проследовать в кабинет наступил раньше, чем он успел посоветовать старику заткнуться, а мальчишке — никогда в жизни не верить выражениям лиц окружающих…
К удивлению Лигума, доктор Рябцев оказался очень приятным человеком лет сорока, и из нагрудного кармана его яично-желтого комбинезона вовсе не торчали стальные клещи. И его медсестра-ассистентка была миленькой девушкой с нежной улыбкой и выразительными глазками. Усадив хардера в кресло, которое вызвало у Лигума воспоминания об электростуле, некогда применявшемся в Америке для казни преступников, Рябцев принялся вплотную изучать его челюсти. При этом он говорил почти безостановочно.
…Что ж, зубки у нас неплохие, очень даже неплохие, но вот клычок вас подвел, и его за это надо слегка наказать, ха-ха-ха… удалить бы его надо, проказника! А то, знаете ли, так всю жизнь и будете мучаться… Есть такие вещи, на которые надо решаться сразу: или — или… Это как лишение своей подружки девственности… вы уж, ради Бога, простите меня за скабрезность, Мадлена, но мне этот образ кажется наиболее подходящим в данном случае… Здесь больно? А здесь? Ну что ж, я так и думал… А вы знаете, молодой человек, какой зуб у человека обычно болит сильнее всего? Первый, говорите? Хм, с чувством юмора у вас обстоят дела намного лучше, чем с вашим верхним коренным, который придется заменять имплантантом… Но вы не угадали. Сильнее всего у человека болит так называемый “зуб мудрости” — когда он режется, а поскольку это происходит примерно к сорока годам, то, вопреки вашему предположению, это не первый, а, наоборот, последний из наших зубиков!.. Мадлена, приготовьте мне стандартный наборчик для имплантации, будьте любезны!.. А вы, молодой человек, чтобы не скучать в ожидании, пока мы будем мешать физрастворчик, попробуйте отгадать мое полное имя, если я — Слав… Ростислав? Или Ярослав? А может быть, Вячеслав? Ладно, не ломайте напрасно голову, все равно ни за что не угадаете!.. Потому что я… Мадленочка, дорогуша, что это вы так впились глазками в пациента? Смотрите, не влюбитесь, а то лишусь я тогда своей верной помощницы, ха-ха-ха!.. Шучу, конечно же, шучу!.. Так вот, молодой человек… кстати, откройте свой ротик… зовут меня — Изяслав, это редкое древнеславянское имя, его почему-то мало кто запоминает с первого раза, так что приходится все время сокращать до простого Слава, а это, согласитесь, звучит совсем по-другому, верно?.. Сейчас мы вам кое-что введем, чтобы было не больнее, чем бывает слону от комариного укуса… Мадленочка, приготовьте-ка нам пять кубиков дейтезола для безыгольной инъекции!.. Кстати, а как ваше имя, молодой человек? А то я смотрю: в карточке комп-регистратор почему-то пропустил его, оставив только фамилию… Как вы сказали? У вас нет имени? Только фамилия? Но ведь так не… Постойте, постойте!.. А вы, случайно, не?..
Доктор приостановился, словно не решаясь произнести нужное слово вслух, он даже на медсестру покосился так, будто слово это было неприличным, но потом все-таки произнес его:
— Хардер?
Рот у Лигума в этот момент был не просто распахнут настежь, но еще и блокирован специальным фиксатором, так что ввиду своей неречеспособности хардер только кивнул.
Выражение лица доктора Рябцева не изменилось, и он практически ничем не выдал бы своей реакции на неожиданное открытие, если бы не замолчал. Причем так резко, что стоило испугаться за его здоровье. В кабинете повисла нехорошая тишина, нарушаемая лишь звяканьем инструментов, которые доктор зачем-то перебирал на столике у стены.
Потом Рябцев всё так же доброжелательно сказал ассистентке:
— Мадленочка, не надо готовить дейтезол. Я, видимо, старею, раз совсем забыл, что он у нас закончился как раз перед молодым человеком… Что вы на меня так смотрите, милочка? Просто сегодня слишком много больных, и неудивительно, что у нас дейтезол закончился быстрее, чем обычно…
Медсестра попыталась что-то сказать, но врач опередил ее:
— Да-да, я, конечно, знаю, что без инъекции молодой человек будет испытывать не очень приятные ощущения, но я верю, что он достойно выдержит это — ведь он же хардер, милочка, а хардеру любая боль нипочем! Верно, молодой человек?
Лигум молчал. Он даже стиснуть зубы не мог — так был разверст его многострадальный рот.
— Но вы… вы не можете, доктор! — запротестовала медсестра, глядя с жалостью на Лигума.
Врач усмехнулся:
— Ну что ж, специально для вас я готов уточнить это. — Он наклонился над Лигумом, держа в правой руке устрашающего вида кусачки. — Согласны ли вы, уважаемый, подвергнуться лечению без анестезирующего средства? Вы способны вынести боль, сопутствующую процедуре имплантации?
Наверное, замысел его состоял в том, что хардер все-таки откажется и гордо покинет кабинет, хлопнув на прощание дверью. Либо начнет возмущаться, потребует книгу жалоб, вызова главного врача, будет размахивать своим Знаком и тогда окончательно потеряет лицо.
Но Лигум лишь кивнул. Лицо его словно окаменело, превратившись в маску.
Ту адскую боль, которая последовала потом, он все-таки вынес не потому, что был хардером и прошел специальный курс психотренинга, а лишь потому, что сильно разозлился. Не прав был все-таки академический доктор Брег, предлагая курсантам смех в качестве универсального средства от любой боли. У любого нормального человека смех связан прежде всего с удовольствием, и только мощная волна ярости может послужить обезболивающим средством…
Когда Рябцев удалил у Лигума верхний коренной и начал устанавливать в кровоточащую рану саморазвивающийся биоимплантант, медсестре Мадлене стало плохо, и Рябцев отослал ее “подышать свежим воздухом”.
Наконец, лечение-пытка закончилось, и Рябцев сказал: “Закройте рот”. Чувствовалось, что неестественная выдержка пациента и на него произвела впечатление. Он рванул узел своего галстука набок, ловя воздух, и выдохнул:
—Черт возьми, хардер, так значит, вы действительно — не люди?!..
Лигум отшвырнул в сторону залитую кровью стерилизационную салфетку и резко поднялся из кресла. Двинулся угрожающе к доктору, и тот отшатнулся, сбивая задом с накренившегося столика свои страшноватые инструменты. Но Лигум вовсе не собирался его ударить. С трудом раздвигая онемевшие от фиксатора и от боли губы, он лишь нечленораздельно промычал:
— С-спас-сибо, д-док-ктор!
Нет, кому-то, возможно, солнце казалось совсем не навязчивым и не зловещим. Да и климатизаторы заранее предупреждали, что сегодняшний день будет безоблачным, солнечным и жарким. Наверное, они полагали, что День Радости должен быть именно таким — наполненным светом, пропитанным теплом и простреленным навылет солнечными зайчиками, отражающимися от всевозможных зеркальных поверхностей.
Однако Лигуму сегодня было вовсе не радостно. Собственно говоря, и другие-то дни редко давали ему повод для жизнерадостной улыбки, а солнце он вообще не любил с детства, предпочитая ослепительно-яркому летнему зною пасмурное небо, моросящий дождик или пушистый снежок. Но сегодня к идиосинкразии на солнечный свет добавлялась столь изощренная зубная боль, что хотелось выть голодным псом, лезть на стенку, будто в белой горячке, или принять двойную дозу “антидулёра” и хотя бы на пару часов забыть о том, что твоя челюсть подвергается испытанию на прочность с помощью невидимой лазерной пилы. Именно к третьему варианту Лигум и прибегал в течение последних двенадцати часов, проводя ночь в бесцельных скитаниях по разным городам Европейского Востока. Однако с каждой новой дозой анальгетика хардер убеждался, что боль таким способом не обмануть и что, следовательно, рано или поздно, придется прибегнуть к более радикальным способам излечения. Например, набраться мужества и двинуться в одно из стоматологических учреждений…
И сейчас, сидя в нагретой проклятым полуденным солнцем Кабине Уединения, Лигум занимался тремя вещами одновременно.
Во-первых, он с горечью размышлял, что человечество почему-то до сих пор не додумалось до такого очевидного способа обезопасить себя от зубной боли на всю последующую жизнь, как удаление всех зубов еще в младенческом возрасте с последующим вживлением в десны каких-нибудь титановых имплантантов, напрочь лишенных нервов, но способных перекусывать стальную проволоку. Объяснить это легкомыслие человечества, по мнению Лигума, можно было только тем, что люди всегда отличались загадочной склонностью к мазохизму. Не случайно же центр удовольствия расположен в головном мозге в непосредственной близости от болевых рецепторов…
Во-вторых, параллельно с этими злобными размышлениями Лигум набирал код раздела Сети “Медицинские услуги”, чтобы установить координаты ближайшего зубоврачебного учреждения. Обращаться за столь пустяковой справкой к Советникам было бы, по меньшей мере, смешно…
И, наконец, в-третьих, он безуспешно пытался последовать совету доктора Брега, практиковавшего в Академии хардеров. Брег обычно советовал курсантам, имевшим неосторожность обратиться к нему за помощью: “Самый лучший способ отвлечься от боли или от проблем — это плюнуть на всё и забыть!.. Надо просто вспомнить что-нибудь хорошее — либо из того, что у вас было в прошлом, либо из того, что вас может ожидать в будущем. Улыбнитесь, засмейтесь — и вам сразу станет легче!”… А в завершение приема доктор неизменно декламировал рифмованного уродца, порожденного им еще в молодости в тайных поэтических потугах: “Смейтесь, работая, словно рабы! Смейтесь, когда вам плохо! И под тяжелой ношей судьбы смейтесь последним вздохом! Смех — панацея от множества бед и от болезней тоже… Вы на удары жизни в ответ плюньте ей смехом в рожу!”… Но почему-то советы Брега не помогали — во всяком случае, Лигуму. Может быть, он просто не то вспоминал? Ведь не может же быть, чтобы у него не было в прошлом и не предвиделось в будущем и тени чего-нибудь хорошего!.. Взять хотя бы, например, ежеутренний кросс в Академии. Ну, вспомни, вспомни: лучи солнца только начинают пробиваться сквозь путаницу ветвей, под которыми ты бежишь, размеренно вдыхая и выдыхая чистый и душистый воздух; ноги твои упруго отталкиваются от слоя прошлогодней листвы на тропинке, и тело твое такое легкое, что ты не ощущаешь его, как на большой глубине под водой; потом лес заканчивается, и ты взбегаешь на крутой косогор, откуда открывается великолепная панорама луга, реки и далеких синих гор, и ты тогда непоколебимо веришь в то, что всё это навсегда принадлежит тебе и что всё у тебя будет хорошо, а потом ты опускаешься на корточки, чтобы напиться прозрачной воды из ключа, бьющего из-под большого гладкого камня, поросшего мхом, и вода там такая ледяная, что от нее начинают ныть зубы…
Это было ошибкой, и Лигум невольно скривился от нового приступа сверлящей боли.
Когда болят зубы, нельзя вспоминать о холодной воде.
Ладно, прошлое мы оставим в покое, а вот что хорошего сулит нам будущее?..
Но в этот момент в Кабине прозвучал скрипучий голос информатора:
— В ответ на запрос уведомляю, что ближайшая зубоврачебная клиника находится в двух кварталах от места расположения данной Кабины. Вывожу на табло маршрут необходимого перемещения…
Вот и ответ на твой вопрос — ничего хорошего в ближайшем будущем тебя не ждет. Прямо как в незапамятные курсантские времена, когда Наставник, глядя с едва уловимой насмешкой тебе в глаза, сообщает: “Ваш рапорт о предоставлении вам внеочередного увольнения в город, курсант Лигум, рассмотрен начальником Академии, и вопрос решен положительно. Никакого увольнения вам не будет!”… Так что запоминай маршрут к месту предстоящей тебе казни, хардер Лигум, и ликуй — сегодня же Всеобщий День Радости!.. А когда будешь испускать последний вздох в зубоврачебном кресле, не забудь истерически заржать на манер древних даков!..
Лигум вздохнул и, потирая больную щеку, покинул Кабину. Чувствовал он себя при этом так, как чувствует себя солдат, устремляющийся из спасительного окопа в атаку в полный рост под ураганным огнем противника…
Клиника оказалась небольшой и уютной. Народу в приемной было немного, и Лигум решил не пользоваться своим Знаком. Он запустил автомат комп-регистратора и добросовестно ответил на все его вопросы, за исключением своей профессии — тут он поставил стыдливый прочерк. Не хватало, чтобы компьютер в панике созвал прямо в вестибюле консилиум из всего наличествующего персонала для обслуживания столь почетного посетителя!..
Помигав индикаторами, автомат выплюнул в руку Лигуму силикетовую карточку, на которой значилось: “Доктор Слав Рябцев, кабинет № 6”. По пандусу-эскалатору Лигум вознесся на второй этаж, где находился искомый кабинет, и тут испытал легкий шок.
Приемная доктора Рябцева была полна народу. Кого тут только не было!.. Старцы с библейской внешностью и вызывающе раскрашенные девицы, солидные господа в галстуках и оборванцы в дырявых штанах, вяжущие на спицах старушки и дети, сражающиеся в компьютерные игры… В общей сложности, человек пятнадцать, объединенных нервным ожиданием своего череда взойти на зубоврачебную голгофу.
Делать было нечего. Лигум возвел глаза к небу (мысленно — ведь, как когда-то говорили французы, “ля ситюасьён оближ”<Положение обязывает (фр.)>) и осведомился (вслух), кто здесь будет крайним. Узнав, что он должен держаться за модной дамочкой с оранжевой макушкой и зелеными висками, за которой “вроде бы занимали еще двое, но они куда-то отошли и, может быть, еще подойдут”, Лигум упал в сочувственные объятия ближайшего свободного кресла и тут же пожалел об этом. Потому что слева от него оказался словоохотливый старик с древним слуховым аппаратом и, видно, с филологическими наклонностями, потому что во всеуслышание сразу же прочел Лигуму небольшую лекцию на тему: “Как правильнее спросить: “кто последний” или “кто крайний” в очереди?” (при этом, конечно же, выяснилось, что молодой человек “неправильно утрирует” понятие “крайний”, потому как первый в очереди — тоже крайний, только с другого края). А напротив хардера сидела женщина с десятилетним мальчиком, который размазывал по лицу слезы и время от времени принимался жалостно шмыгать носом и тихонько ныть, страшась пытки, ждущей его за дверью кабинета. Женщина же не нашла ничего лучшего, как поставить Лигума в пример сынишке, приговаривая: “Смотри, какой дядя молодец, он ничего не боится, не то что ты, трусишка!” — и хардеру волей-неволей пришлось, как любому мало-мальски порядочному эталону, делать вид, что он вообще случайно попал в эту приемную…
Так он и просидел почти сорок минут, выслушивая, с одной стороны, пространную информацию филологического старика о том, сколько раз в жизни ему приходилось обращаться к дантистам и по каким именно поводам, а с другой — демонстрируя мальчику бесстрастную мужественность Человека-Не-Боящегося-Зубных-Врачей. К счастью, доктор Рябцев обслуживал пациентов весьма энергично, и черед Лигума проследовать в кабинет наступил раньше, чем он успел посоветовать старику заткнуться, а мальчишке — никогда в жизни не верить выражениям лиц окружающих…
К удивлению Лигума, доктор Рябцев оказался очень приятным человеком лет сорока, и из нагрудного кармана его яично-желтого комбинезона вовсе не торчали стальные клещи. И его медсестра-ассистентка была миленькой девушкой с нежной улыбкой и выразительными глазками. Усадив хардера в кресло, которое вызвало у Лигума воспоминания об электростуле, некогда применявшемся в Америке для казни преступников, Рябцев принялся вплотную изучать его челюсти. При этом он говорил почти безостановочно.
…Что ж, зубки у нас неплохие, очень даже неплохие, но вот клычок вас подвел, и его за это надо слегка наказать, ха-ха-ха… удалить бы его надо, проказника! А то, знаете ли, так всю жизнь и будете мучаться… Есть такие вещи, на которые надо решаться сразу: или — или… Это как лишение своей подружки девственности… вы уж, ради Бога, простите меня за скабрезность, Мадлена, но мне этот образ кажется наиболее подходящим в данном случае… Здесь больно? А здесь? Ну что ж, я так и думал… А вы знаете, молодой человек, какой зуб у человека обычно болит сильнее всего? Первый, говорите? Хм, с чувством юмора у вас обстоят дела намного лучше, чем с вашим верхним коренным, который придется заменять имплантантом… Но вы не угадали. Сильнее всего у человека болит так называемый “зуб мудрости” — когда он режется, а поскольку это происходит примерно к сорока годам, то, вопреки вашему предположению, это не первый, а, наоборот, последний из наших зубиков!.. Мадлена, приготовьте мне стандартный наборчик для имплантации, будьте любезны!.. А вы, молодой человек, чтобы не скучать в ожидании, пока мы будем мешать физрастворчик, попробуйте отгадать мое полное имя, если я — Слав… Ростислав? Или Ярослав? А может быть, Вячеслав? Ладно, не ломайте напрасно голову, все равно ни за что не угадаете!.. Потому что я… Мадленочка, дорогуша, что это вы так впились глазками в пациента? Смотрите, не влюбитесь, а то лишусь я тогда своей верной помощницы, ха-ха-ха!.. Шучу, конечно же, шучу!.. Так вот, молодой человек… кстати, откройте свой ротик… зовут меня — Изяслав, это редкое древнеславянское имя, его почему-то мало кто запоминает с первого раза, так что приходится все время сокращать до простого Слава, а это, согласитесь, звучит совсем по-другому, верно?.. Сейчас мы вам кое-что введем, чтобы было не больнее, чем бывает слону от комариного укуса… Мадленочка, приготовьте-ка нам пять кубиков дейтезола для безыгольной инъекции!.. Кстати, а как ваше имя, молодой человек? А то я смотрю: в карточке комп-регистратор почему-то пропустил его, оставив только фамилию… Как вы сказали? У вас нет имени? Только фамилия? Но ведь так не… Постойте, постойте!.. А вы, случайно, не?..
Доктор приостановился, словно не решаясь произнести нужное слово вслух, он даже на медсестру покосился так, будто слово это было неприличным, но потом все-таки произнес его:
— Хардер?
Рот у Лигума в этот момент был не просто распахнут настежь, но еще и блокирован специальным фиксатором, так что ввиду своей неречеспособности хардер только кивнул.
Выражение лица доктора Рябцева не изменилось, и он практически ничем не выдал бы своей реакции на неожиданное открытие, если бы не замолчал. Причем так резко, что стоило испугаться за его здоровье. В кабинете повисла нехорошая тишина, нарушаемая лишь звяканьем инструментов, которые доктор зачем-то перебирал на столике у стены.
Потом Рябцев всё так же доброжелательно сказал ассистентке:
— Мадленочка, не надо готовить дейтезол. Я, видимо, старею, раз совсем забыл, что он у нас закончился как раз перед молодым человеком… Что вы на меня так смотрите, милочка? Просто сегодня слишком много больных, и неудивительно, что у нас дейтезол закончился быстрее, чем обычно…
Медсестра попыталась что-то сказать, но врач опередил ее:
— Да-да, я, конечно, знаю, что без инъекции молодой человек будет испытывать не очень приятные ощущения, но я верю, что он достойно выдержит это — ведь он же хардер, милочка, а хардеру любая боль нипочем! Верно, молодой человек?
Лигум молчал. Он даже стиснуть зубы не мог — так был разверст его многострадальный рот.
— Но вы… вы не можете, доктор! — запротестовала медсестра, глядя с жалостью на Лигума.
Врач усмехнулся:
— Ну что ж, специально для вас я готов уточнить это. — Он наклонился над Лигумом, держа в правой руке устрашающего вида кусачки. — Согласны ли вы, уважаемый, подвергнуться лечению без анестезирующего средства? Вы способны вынести боль, сопутствующую процедуре имплантации?
Наверное, замысел его состоял в том, что хардер все-таки откажется и гордо покинет кабинет, хлопнув на прощание дверью. Либо начнет возмущаться, потребует книгу жалоб, вызова главного врача, будет размахивать своим Знаком и тогда окончательно потеряет лицо.
Но Лигум лишь кивнул. Лицо его словно окаменело, превратившись в маску.
Ту адскую боль, которая последовала потом, он все-таки вынес не потому, что был хардером и прошел специальный курс психотренинга, а лишь потому, что сильно разозлился. Не прав был все-таки академический доктор Брег, предлагая курсантам смех в качестве универсального средства от любой боли. У любого нормального человека смех связан прежде всего с удовольствием, и только мощная волна ярости может послужить обезболивающим средством…
Когда Рябцев удалил у Лигума верхний коренной и начал устанавливать в кровоточащую рану саморазвивающийся биоимплантант, медсестре Мадлене стало плохо, и Рябцев отослал ее “подышать свежим воздухом”.
Наконец, лечение-пытка закончилось, и Рябцев сказал: “Закройте рот”. Чувствовалось, что неестественная выдержка пациента и на него произвела впечатление. Он рванул узел своего галстука набок, ловя воздух, и выдохнул:
—Черт возьми, хардер, так значит, вы действительно — не люди?!..
Лигум отшвырнул в сторону залитую кровью стерилизационную салфетку и резко поднялся из кресла. Двинулся угрожающе к доктору, и тот отшатнулся, сбивая задом с накренившегося столика свои страшноватые инструменты. Но Лигум вовсе не собирался его ударить. С трудом раздвигая онемевшие от фиксатора и от боли губы, он лишь нечленораздельно промычал:
— С-спас-сибо, д-док-ктор!
3. ОСЬ “Х”
Город Дакор.
Переход на режим кругового обзора.
Данные анализа обстановки: ряд одноэтажных строений жилого типа, отгороженных низкими ограждениями от дороги. По тротуарам перемещаются люди. По дорогам передвигаются транспортные средства различного типа и назначения.
Справа, возле одного из домов, человек явно нуждается в помощи. Это старик. Он работает древним землекопным инструментом типа “лопата”. Он тяжело дышит, на лбу блестят капли жидкости, обычно выделяемой человеческим организмом через поры кожи в случае перерасхода энергии. Анализ деятельности человека: вскапывание клумб для посадки растений типа “цветы”.
Запрос:
— Позвольте помочь вам, сэр?
Старик выпрямляется, опираясь на рукоятку инструмента.
— Неужели ты считаешь, железная твоя голова, что я уже сам не способен держать в руках лопату?!
— Я так не считаю, сэр. Просто я мог бы выполнить эту работу с максимальной быстротой и высоким качеством.
— “Быстротой… качеством”, — повторяет старик (Интонация не идентифицирована). — Если хочешь знать, земля человеческих рук требует, а не твоих… этих… манипуляторов!
Старик машет рукой сверху вниз, сплевывает себе под ноги и возобновляет прежнюю трудовую активность.
Явный конец коммуникативного акта.
Продолжать выполнение ТП в прежнем режиме.
Ребенок мужского пола вертит в руках сломанную игрушку, издавая при этом громкие звуки и выпуская из глаз специфическую жидкость, свидетельствующую о глубоком эмоциональном расстройстве.
Обращение к нему:
— Не плачь, мальчик. Я починю твою машинку. Для меня это совсем просто.
— Не дам! Уйди!
— Но почему? Может быть, ты не знаешь, кто я такой? Я умею делать всё на свете!
— Ну и что? Если ты отремонтируешь мою машинку, папа будет опять ругать меня! Он говорит, что я должен учиться быть самостоятельным, а не надеяться на чью-то помощь… И еще он говорит: “Если что-то сломал — сумей починить эту вещь сам!”…
Конец коммуникативного акта.
Переход на режим кругового обзора.
Данные анализа обстановки: ряд одноэтажных строений жилого типа, отгороженных низкими ограждениями от дороги. По тротуарам перемещаются люди. По дорогам передвигаются транспортные средства различного типа и назначения.
Справа, возле одного из домов, человек явно нуждается в помощи. Это старик. Он работает древним землекопным инструментом типа “лопата”. Он тяжело дышит, на лбу блестят капли жидкости, обычно выделяемой человеческим организмом через поры кожи в случае перерасхода энергии. Анализ деятельности человека: вскапывание клумб для посадки растений типа “цветы”.
Запрос:
— Позвольте помочь вам, сэр?
Старик выпрямляется, опираясь на рукоятку инструмента.
— Неужели ты считаешь, железная твоя голова, что я уже сам не способен держать в руках лопату?!
— Я так не считаю, сэр. Просто я мог бы выполнить эту работу с максимальной быстротой и высоким качеством.
— “Быстротой… качеством”, — повторяет старик (Интонация не идентифицирована). — Если хочешь знать, земля человеческих рук требует, а не твоих… этих… манипуляторов!
Старик машет рукой сверху вниз, сплевывает себе под ноги и возобновляет прежнюю трудовую активность.
Явный конец коммуникативного акта.
Продолжать выполнение ТП в прежнем режиме.
Ребенок мужского пола вертит в руках сломанную игрушку, издавая при этом громкие звуки и выпуская из глаз специфическую жидкость, свидетельствующую о глубоком эмоциональном расстройстве.
Обращение к нему:
— Не плачь, мальчик. Я починю твою машинку. Для меня это совсем просто.
— Не дам! Уйди!
— Но почему? Может быть, ты не знаешь, кто я такой? Я умею делать всё на свете!
— Ну и что? Если ты отремонтируешь мою машинку, папа будет опять ругать меня! Он говорит, что я должен учиться быть самостоятельным, а не надеяться на чью-то помощь… И еще он говорит: “Если что-то сломал — сумей починить эту вещь сам!”…
Конец коммуникативного акта.
4. ОСЬ “Y”
На крыльце клиники Лигуму встретилась медсестра Мадлена. Глядя снизу вверх хардеру в лицо, которое он тут же стеснительно прикрыл ладонью, девушка попросила:
— Не обижайтесь на Слава. Он вообще-то хороший, только… только не любит он вас, хардеров, понимаете?
Лигум выжидательно молчал с ничего не выражающим лицом.
— Дело в том, — продолжала Мадлена, — что… что… ну, я даже не знаю, как бы вам это объяснить!..
В голосе ее прозвучало отчаяние, и она закусила губу.
Тогда Лигум невнятно промычал — говорить полноценно он еще пока был не в состоянии:
— Умгу мёмэ мыму ме аммага!
Что должно было означать: “Я всё понял, не трудитесь объяснять”. Он не кривил душой: уж кому-кому, а ему частенько приходилось сталкиваться с неприязнью и даже открытой ненавистью людей ко всем хардерам. Как к касте каких-нибудь “неприкасаемых”…
— Послушайте, — сказала Мадлена, трогая Лигума за руку чуть ниже локтя, — а, может быть, мы с вами встретимся сегодня вечером? Я заканчиваю работу в три часа… Что, если мы с вами куда-нибудь вместе сходим?
В ее устах это предложение звучало многообещающе и заманчиво. Но Лигум отрицательно мотнул головой.
— Но почему? — невольно покраснев, с отчаянием спросила девушка. — Почему все вы, хардеры, такие… такие непроницаемые? И почему вы так шарахаетесь от нас, обычных людей?
— Умгу ммм, — пробурчал Лигум, и на этот раз это означало: “Это не так”, но на этот раз он лукавил, потому что хардеры действительно старались держаться подальше от людей — особенно от хорошеньких женщин.
Мадлена резко отдернула свою руку.
— Тогда неудивительно, — с вызовом сообщила она, — что к вам так относятся!..
Мадлена развернулась и двинулась в клинику. У самой двери остановилась и обернулась к Лигуму, который молча глядел ей вслед.
— Эх вы, — с горечью воскликнула она, — наверное, вообразили себе невесть что обо мне, да? Что я вас… что вы мне… только это вовсе не так!.. Ошибочка вышла, уважаемый хардер!..
И так стремительно застучала каблучками по мраморной плитке крыльца, что комп-швейцар едва успел услужливо раздвинуть перед ней створки двери.
Лигум спустился с крыльца и задумчиво сплюнул сгусток крови в подвернувшийся зев мусороколлектора. Потом посмотрел влево, посмотрел вправо и пошел прямо — на другую сторону улицу. Тротуар там был в тени роскошных лип.
Он шел медленно, никуда не торопясь. Торопиться и в самом деле было некуда. Супервизор молчал уже вторые сутки, а за три года хардерской деятельности Лигум успел усвоить, что нет смысла самому напрашиваться на задание. Раз ты сейчас не нужен — значит, мир пока в состоянии обойтись без тебя, а будешь лезть в бутылку — получишь по загривку от своего непосредственного начальника, то бишь супервизора. Действовать по своей инициативе, впрочем, не возбранялось — если тебе уж совсем стало невмоготу от безделья — и то лишь до тех пор, пока тебя не озадачит супервизор, потому что тогда бросай всё и мчись куда указано…
Вообще-то дел для хардеров хватало. Особенно для новоиспеченных, чьи действия контролировались Щитом. Так уж сложилось в мире, что им приходилось выполнять самую черную и неблагодарную работу. Ликвидация банд, обезвреживание террористов, освобождение заложников, спасение пострадавших от стихийных бедствий и ликвидация последствий катастроф, предотвращение военных конфликтов — да мало ли чего экстремального случается в многомиллиардной Федерации!.. Перерывов у бед людских обычно не бывает, и хардерам следовало быть готовым в любой момент бросить всё и помчаться на другой конец планеты, а то и куда-нибудь в космос, чтобы восстановить нарушенный порядок и попранную справедливость, чтобы защитить кого-то любой ценой и любыми средствами и чтобы добро восторжествовало над злом…
Никто из верных рыцарей Щита не протестовал против своей бесконечной и нечеловечески-трудной работы. Они с самого рождения были приучены к тому, что у них не будет личной жизни, что им не придется вести тот образ жизни, который ведет все остальное человечество, что жить им нужно будет в одиночестве, без семьи, без любимой женщины, без детей и даже без друзей, и что смерть настигнет их только в очень преклонном возрасте… Это только кажется, что человек так жить не может. Если же кто-то все-таки упорствует в этом утверждении, значит, он вкладывает какой-то свой, особый смысл в понятие “жить”…
— Не обижайтесь на Слава. Он вообще-то хороший, только… только не любит он вас, хардеров, понимаете?
Лигум выжидательно молчал с ничего не выражающим лицом.
— Дело в том, — продолжала Мадлена, — что… что… ну, я даже не знаю, как бы вам это объяснить!..
В голосе ее прозвучало отчаяние, и она закусила губу.
Тогда Лигум невнятно промычал — говорить полноценно он еще пока был не в состоянии:
— Умгу мёмэ мыму ме аммага!
Что должно было означать: “Я всё понял, не трудитесь объяснять”. Он не кривил душой: уж кому-кому, а ему частенько приходилось сталкиваться с неприязнью и даже открытой ненавистью людей ко всем хардерам. Как к касте каких-нибудь “неприкасаемых”…
— Послушайте, — сказала Мадлена, трогая Лигума за руку чуть ниже локтя, — а, может быть, мы с вами встретимся сегодня вечером? Я заканчиваю работу в три часа… Что, если мы с вами куда-нибудь вместе сходим?
В ее устах это предложение звучало многообещающе и заманчиво. Но Лигум отрицательно мотнул головой.
— Но почему? — невольно покраснев, с отчаянием спросила девушка. — Почему все вы, хардеры, такие… такие непроницаемые? И почему вы так шарахаетесь от нас, обычных людей?
— Умгу ммм, — пробурчал Лигум, и на этот раз это означало: “Это не так”, но на этот раз он лукавил, потому что хардеры действительно старались держаться подальше от людей — особенно от хорошеньких женщин.
Мадлена резко отдернула свою руку.
— Тогда неудивительно, — с вызовом сообщила она, — что к вам так относятся!..
Мадлена развернулась и двинулась в клинику. У самой двери остановилась и обернулась к Лигуму, который молча глядел ей вслед.
— Эх вы, — с горечью воскликнула она, — наверное, вообразили себе невесть что обо мне, да? Что я вас… что вы мне… только это вовсе не так!.. Ошибочка вышла, уважаемый хардер!..
И так стремительно застучала каблучками по мраморной плитке крыльца, что комп-швейцар едва успел услужливо раздвинуть перед ней створки двери.
Лигум спустился с крыльца и задумчиво сплюнул сгусток крови в подвернувшийся зев мусороколлектора. Потом посмотрел влево, посмотрел вправо и пошел прямо — на другую сторону улицу. Тротуар там был в тени роскошных лип.
Он шел медленно, никуда не торопясь. Торопиться и в самом деле было некуда. Супервизор молчал уже вторые сутки, а за три года хардерской деятельности Лигум успел усвоить, что нет смысла самому напрашиваться на задание. Раз ты сейчас не нужен — значит, мир пока в состоянии обойтись без тебя, а будешь лезть в бутылку — получишь по загривку от своего непосредственного начальника, то бишь супервизора. Действовать по своей инициативе, впрочем, не возбранялось — если тебе уж совсем стало невмоготу от безделья — и то лишь до тех пор, пока тебя не озадачит супервизор, потому что тогда бросай всё и мчись куда указано…
Вообще-то дел для хардеров хватало. Особенно для новоиспеченных, чьи действия контролировались Щитом. Так уж сложилось в мире, что им приходилось выполнять самую черную и неблагодарную работу. Ликвидация банд, обезвреживание террористов, освобождение заложников, спасение пострадавших от стихийных бедствий и ликвидация последствий катастроф, предотвращение военных конфликтов — да мало ли чего экстремального случается в многомиллиардной Федерации!.. Перерывов у бед людских обычно не бывает, и хардерам следовало быть готовым в любой момент бросить всё и помчаться на другой конец планеты, а то и куда-нибудь в космос, чтобы восстановить нарушенный порядок и попранную справедливость, чтобы защитить кого-то любой ценой и любыми средствами и чтобы добро восторжествовало над злом…
Никто из верных рыцарей Щита не протестовал против своей бесконечной и нечеловечески-трудной работы. Они с самого рождения были приучены к тому, что у них не будет личной жизни, что им не придется вести тот образ жизни, который ведет все остальное человечество, что жить им нужно будет в одиночестве, без семьи, без любимой женщины, без детей и даже без друзей, и что смерть настигнет их только в очень преклонном возрасте… Это только кажется, что человек так жить не может. Если же кто-то все-таки упорствует в этом утверждении, значит, он вкладывает какой-то свой, особый смысл в понятие “жить”…