Ильвовский Сергей. Иерихонские трубы

   — Так он и есть настоящий? — спросил Снегирёв.
   — Ну, да. И он, ясный пень, не признает её как жену. Что делать?
   — Использование заведомо ложного документа — отчеканил Немигайло. — Статья триста двадцать седьмая!
   — Ты погоди, это ещё не все обстоятельства. Этот, настоящий, стал к ней симпатию проявлять. Девка то — кровь с молоком. А потом исчез. И тут как раз объявляется этот пижон, что на ней женился… Ну, какие будут соображения товарищи офицеры?
   Немигайло удивлённо посмотрел на Колапушина. Тот только скривил рот и недоумённо пожал плечами.
   — Может они какие сводные братья? — Робко осведомился Снегирёв — Отец один, а матери разные — поругались там из-за наследства, или ещё чего?..
   — Вот! — Лютиков уставил в Снегирёва палец — Учитесь, товарищи офицеры! Молодёжь вас обгонять начинает. Где же твоя интуиция, Немигайло? А ты, Арсений Петрович, меня просто удивил.
   — Почему именно я? — обиделся Колапушин.
   — Да вид у тебя сегодня… только такие дела и распутывать. Ещё «бабочку» себе на шею нацеп —, и будешь вылитый артист Павел Кадочников, только с усами. Вы у меня скоро серьги в уши втыкать начнёте.
   — Так он и рассчитывал, что она потом опять в него влипнет? — решил вернуть разговор в прежнее русло Немигайло.
   — Дошло, наконец?! Это только начало, замес только уголовного дела! Вот преступление! Вот загадка! Нюх начинаете терять, господа сыщики. — Для убедительности, Лютиков постучал согнутым пальцем по носу. — Надо ж, пьяного Мотылькова поймать не могут! Да что он — под землю провалился? Не в Гвадалахару же он сбежал! Или в Акапульку, какую нибудь! На сегодня всё! На следующей оперативке продолжим..
   — И откуда он только дела эти выкапывает? — продолжал удивляться в коридоре Немигайло, — я уж всех ребят обзвонил, никто и не слыхивал. Может, через Интерпол? Где эта Гвадалахара, Арсений Петрович, в Испании что ли?
   — Кажется, да. — ответил Колапушин, сосредоточенно набивающий трубку.
   — В Мексике! — громко доложил, невесть откуда взявшийся, Снегирёв — и Акапулько там же.
   — Ну-ка, ну-ка — постой, Ваня! — Зацепил его за пуговицу Немигайло — Что-то ты дружок последнее время больше старших знать стал. Меня не проведёшь! Давай, колись как на духу — откуда ты про эти дела знаешь?
   — Чего, дела? — Заёрзал, пытаясь выкрутиться, Снегирёв, — Да у моей тётки этих дел — полный шкаф!
   — Начал давать показания, Арсений Петрович, — торжественно произнёс Немигайло — ну, продолжай! У тебя тётка-то кто, Генеральный прокурор?
   — Какой, прокурор? Пенсионерка она, поварихой работала.
   — А к полковнику она, каким боком?
   — Егор, ну отпусти, пуговицу ведь оторвёшь! Живет она с ними в одном подъезде.
   — Уже теплее. Колись дальше! Чистосердечное признание…
   — Колись, колись… Помнишь, Лютиков, в прошлом месяце, радикулитом маялся?
   — Ну, помню.
   — Вот — валяется он дома, нога болит — на улицу не выйдешь, стал у жены книжки брать читать. А та их сама у тётки моей берёт, к ней бабы со всего дома бегают.
   — Постой, постой — расхохотался Колапушин — Савелий что же, любовные романы нам пересказывает?
   — Ага. А я у тётки узнаю, что он последнее читал, ну и…
   — Жук, ты Снегирев, — разочарованно произнес Немигайло — мелкий жулик. Я то думал…
   — Не скажи, Егор, — возразил, отсмеявшись, Колапушин — у парня хорошая оперативная хватка — видишь, как всё просчитал. И с агентурой умеет работать — родную тётку ухитрился завербовать. Получишь с Филимонова пиво — не забудь угостить. Ну всё, ребята! Пошли Мотылькова ловить, есть у меня кое-какие соображения…
   Все расчёты Колапушина оказались абсолютно правильными — обложенный со всех сторон Мотыльков вышел прямо на них, как зверь, которого загонщики выводят точно на «номера». Вышел и… исчез! Это была уже мистика какая-то — средь бела дня, на полупустом в это время проспекте, с перекрытыми наглухо любыми возможными путями ухода — скрыться Мотылькову было просто некуда. Он должен был быть здесь, но… здесь его не было!
   — Только под землю мог, Арсений Петрович. По-другому никак не выходит!
   Запыхавшийся Немигайло перехватил за руку мечущегося по улице Колапушина, который пытался высмотреть кого-то на трамвайной остановке — Под землёй он, точно!
   — Иван, где? — отрывисто бросил Колапушин.
   — На ту сторону по верху побежал. С другой стороны заходит.
   — Ага, наконец, попался! Давай, ты по той лестнице, а я здесь… — и оба сыщика резво устремились к подземному переходу.
   Прохожих, в полупустом переходе почти не было. Заглядывая во все торговые палатки, Колапушин и Немигайло медленно продвигались вперёд, пока не натолкнулись, в середине, на подошедшего с другой стороны Снегирёва.
   — Ну, и где он!? — Набросился Немигайло на Ивана. — Упустил?
   — Никак не мог, Егор Фомич, — обиженно ответил Снегирёв, — с той стороны и ларьков то нет. А вы не видели?
   Несколько секунд все трое сосредоточенно оглядывались соображая, куда же опять мог испариться неуловимый беглец.
   — Может быть, он там? — мотнул головой Колапушин в сторону маленького пикета старичков и старушек с большими, кричащими плакатами. Среди старательно выполненных цветными фломастерами объёмных текстов выделялись призывы: «Запретить психотронное оружие!» «Прекратить зомбирование молодёжи!» «Нет тотальному кодированию пенсионеров!»
   Чувствовалось, что пикетчики отнеслись к своей задаче крайне ответственно. Часть плакатов была прикреплена липкой лентой к стене перехода, а несколько, наклеенных на фанеру, просто стояли у стены. Наверное, кто-то не пришёл, или протестанты меняли их время от времени.
   — Среди этих чудиков малахольных? Да вряд ли, они тут каждый день стоят. Если только видели чего… — и Немигайло решительно направился к странной группке. Колапушин и Снегирев пошли следом, подозрительно всматриваясь в протестующих граждан. Те, почувствовав внимание, встрепенулись и моментально вышли из спячки. Стоящая крайней интеллигентного вида старушка в очках истово, с придыханием, затянула страстный монолог:
   — Я Постникова Анна Сергеевна, инвалид войны и труда, подвергалась с тысяча девятьсот семьдесят восьмого года унизительным экспериментам КГБ по воздействию электромагнитных полей на психику человека. Из-за этого распалась моя семья, дети ушли из дома, сама я больше двадцати лет лечусь…
   Колапушин смущённо покивал головой старушке, выражая сочувствие, и перешёл к следующему пикетчику.
   Явный лидер этой странной группы высокий, немного сутулый старик одетый, несмотря на жару, в тщательно отутюженный костюм-тройку и белую сорочку с галстуком сделал шаг вперёд…
   — Я, Иван Платонович Безгубов, был потенциальным кандидатом и доктором наук, пока не пережил три покушения КГБ! Они лишили меня возможности заниматься научной работой, применяли карательную психиатрию, но я не сдался! Требую немедленно запретить выпуск торсионных генераторов для уничтожения крыс, которые на самом деле воздействуют на граждан, кодируя в их сознание сионистские идеи и изречения из Торы. Не покупайте ТОР-СИОН-ные излучатели — подарок Израиля!
   Снегирёв, замерший перед стариком, растерянно оглянулся на Немигайло.
   — Егор, а я купил такой, матери в деревню. У них там в сарае…
   — Ну, и дурак. Будет она теперь у тебя Талмуд цитировать круглые сутки.
   Прошедший тем временем дальше Колапушин, остановился перед следующим пикетчиком, лицо которого, прикрытое козырьком синей бейсболки, заслонял большой плакат: «Запретить сатанинскую музыку!». При приближении сыщика он начал вещать утробным глухим голосом:
   — Запретить, придуманную «Моссадом» и КГБ, «техно» и «рейв» музыку! Это психическая атака на нашу молодёжь! Такое количество ударов по мозгам невозможно выдержать детской нервной системе!
   Его слова нашли немедленный отклик в душе Немигайло, который не замедлил поделиться с Колапушиным:
   — Точно! У меня племянник тоже подсел на это «техно», как наркоман. Правильно говоришь, товарищ! — обратился он к пикетчику, но тот, не обращая внимания, продолжал:
   — Поскольку алкоголь давно освоен организмом русского человека, империалисты масоны придумали новый способ — пытаются разрушить нас путём звуковых колебаний…
   Колапушин продолжал недоуменно озираться, пытаясь понять, куда мог исчезнуть из подземного перехода разыскиваемый преступник. Немигайло, полностью согласный с пикетчиком и жаждущий быть услышанным, постучал костяшкой пальца по плакату:
   — Я говорю: правильные вещи высказываете. Слышишь, папаша?
   Не получив искомого результата, он отодвинул плакат в сторону, упрямо желая пообщаться с человеком, разделяющим искренний порыв его души. За плакатом обнаружился тщедушный мужичок, вжавший голову в плечи и мечтающий, видимо, превратиться в какой-нибудь куст или парковую скульптуру.
   — Мотыльков…
   Колапушин резко обернулся на голос Немигайло, а стоящий поодаль Снегирёв немедленно закричал: — Держи его!
   Немигайло цепко ухватил Мотылькова за плечо, но тот, выйдя из краткого ступора, внезапно завопил на весь переход:
   — Народ! Гебешники наших бьют! Не дадимся!
   Пришедшие в волнение пикетчики, размахивая плакатами и авоськами, набросились на сыщиков.
   — На помощь, товарищи! Руки прочь, палачи!
   — Бей, КГБ!.. Бей, супостатов!
   Первый звонкий удар транспарантом по голове пришёлся на долю Немигайло. Снегирёв отступал, преследуемый двумя разъяренными бабками. О плечо Колапушина, прикрывшего голову рукой, разбился помидор, растекаясь жижей по светлому летнему пиджаку.
   — Стоп! — перекрыл галдёж могучий бас Немигайло. Развернув Мотылькова, которого он ухитрялся, держать, несмотря на свалку, Немигайло содрал с него бейсболку — Этот — из ваших?!
   Ошеломлённые старички посмотрели на Мотылькова. Тоненький, старушечий голос растерянно протянул:
   — А… кто это?
   — Вот и спросите у него, — сказал Колапушин, брезгливо стряхивая с нового пиджака помидорные семечки, — кто он такой.
   — Ирод! Сексот! — заверещала одна из старух, пытаясь ухватить Мотылькова за волосы.
   — Эй, эй, полегче — заслонил его могучим телом Немигайло, уже успевший приковать Мотылькова к себе наручниками — Задержанных бить не положено.
   — Чего, вы? Чего… забормотал Мотыльков, испуганно озираясь на разъяренных пикетчиков.
   Вспомнив, о своей руководящей и направляющей роли, на сцену выступил Иван Платонович.
   — Вы, собственно, кто? — строго обратился он к Колапушину.
   — Старший оперуполномоченный Колапушин — ответил тот, внутренне усмехнувшись, — Уголовный розыск. Вот, пожалуйста — мое удостоверение. Только что, на ваших глазах задержан преступник, находящийся в розыске.
   Большое спасибо вам, товарищи, — солидно произнёс Иван Платонович, давая понять оперативникам что аудиенция окончена.
   — Эх, Мотыльков, — укоризненно сказал Колапушин, направляясь к выходу, — ну не хочешь по закону жить, так жил бы хоть по «понятиям». Больные, старые люди…
   — Здоровее тебя, мусор! — огрызнулся Мотыльков. Их в психушках и вязали, и кололи, и «колёсами» кормили, а им хоть бы хны! Вона, как разоряется!
   Под сводами подземного перехода гулко перекатывался крепнущий голос Ивана Платоновича:
   — …Духовные наследники бериевских палачей не оставляют своих гнусных попыток внедриться в наши ряды! Они подсовывают нам стукачей и провокаторов, не гнушаясь использовать для этого даже уголовных преступников! Мы должны быть очень бдительны, товарищи! Мы не уйдём отсюда! Смело и решительно мы…

Глава 4

   Подавленый, издёрганый, и ещё больше осунувшийся, по сравнению с утренней телепередачей Капсулев, сидел на стуле в кабинете Лютикова. Кроме самого хозяина в кабинете были Колапушин, и Немигайло, примостившийся около окна.
   … -Почему, интересно, альбом этот так называется? — спросил Колапушин, вертя в руках какой-то журнал в красочной глянцевой обложке.
   — Простите, что называется? — перевёл на него непонимающий взгляд Капсулев.
   — Альбом этой вашей певицы, которая погибла, назывался «Иерихонские трубы». Почему такое название странное, библейское какое-то?
   — Что за трубы такие? — с беспокойством уточнил Лютиков.
   Капсулев безразлично пожал плечами, не понимая, к чему этот вопрос.
   — Да… просто так. Обычный рекламный трюк. Варя Шаманка… это в её духе было — такой туман наводить. Она же ведьмочку из себя строила. Якобы она на сцене с д у хами общается, и всё такое. Хотя… о покойных плохо не стоит.
   — А как вы думаете, — продолжил Колапушин — её гибель имеет отношение к смерти Балясина?
   — Прямого, естественно, иметь никак не может, но он очень сильно переживал, — ответил Капсулев, утвердительно кивнув головой — пил много, психовал, и вообще всё не так у него пошло. Буквально за две-три недели сгорел.
   — А у них что — вроде бы как отношения были? — снова вступил в разговор Лютиков.
   — С Шаманкой? Ну… да. Были отношения…
   — И как они складывались — отношения?
   Колапушин, не понимая сути неожиданного поворота, с недоумением взглянул на Лютикова и перевёл взгляд на Немигайло, словно тот мог объяснить ему причину столь странного любопытства.
   Оказалось — мог! Толкнув Колапушина локтем, Немигайло выразительно скосил глаза на стол, где, почти прикрытая деловыми бумагами, лежала книга в мягкой обложке с надписью «любовный роман». Рассмотрев, на что именно указывает Егор, Колапушин, в немом изумлении, возвёл очи гор е . Слов у него не было, впрочем, даже, если бы они и были, вслух высказывать их, пожалуй, не стоило.
   Похоже, Капсулев тоже не мог понять, чего же от него хотят услышать и, недоумённо повторил:
   — Отношения?.. Ну, как…
   — Любила она его?
   — Это, конечно, интересный вопрос — подумал Колапушин, — только Шаманка эта погибла месяц назад и, к случившемуся ночью, прямого отношения иметь не может. Не слишком ли Савелий мыслию растекается?
   Нарочито громко пошелестев бумагами, Колапушин кашлянул:
   — Простите, Савелий Игнатьевич, можно я кое-что уточню?
   Лютиков, потеряв мысль, недовольно разрешил:
   — Ну, давай.
   Вот, господин Капсулев — вытащив одну из бумаг и держа ее перед глазами, сказал Колапушин — заключение судмедэкспертизы. Тут же прямо написано: «Острый обширный инфаркт передней стенки сердца и межжелудочковой перегородки». Ну, тут ещё кое-что, но это уже так, мелочи. Несколько мелких кровоизлияний в различные внутренние органы, но такие незначительные, что эксперты категорически утверждают — они не могли привести, даже, к мало-мальски серьёзному недомоганию. Видимо сосуды были не очень хорошими, что, собственно, инфаркт и подтверждает. Следов травм не обнаружено. В крови довольно приличный процент алкоголя, но отнюдь не смертельный. В желудке остатки самого обычного средства против головной боли. Никаких ядов, никаких опасных химических веществ, никаких инфекционных заболеваний. Начинающийся панкреатит — ну, так сколько ни пить… Как видите исследование тела проведено очень тщательно и квалифицированно. Честно говоря, не понимаю, зачем вы к нам пришли. Кто-то не доверяет экспертизе? Так сейчас разные параллельные структуры есть — пусть к ним обращаются, если времени и денег не жалко.
   — Да поймите, Арсений Петрович — Капсулев ухватил со стола пачку газет и потряс ими в воздухе — скандал ведь! Во всех газетах уже… «Последние полгода „Бал-саунд-рекордз“ безусловный лидер на рынке аудиопродукции» «Кому нужна смерть Дмитрия Балясина?» «Странная череда смертей» И другие, ещё похлеще. И это только газеты. Послушали бы вы, что о нас на некоторые радиостанции несут!
   — Вы, что, правда, лидеры рынка — спросил Колапушин, тоже взявший несколько газет со стола.
   — Не были бы лидеры, никто бы нас не поливал так. Враньё ведь полное! Во-первых на сердце он жаловался. Вы его врача спросите. Во-вторых, никто из его друзей такого сказать не мог.
   — Но ведь сказал кто-то — тоже зашелестел газетами Лютиков — Мне эти ваши мастера культуры уже весь телефон оборвали. Не говорю уже о начальстве: «Почему скрываете причину смерти?!»
   — Это провокация против нашей фирмы.
   — У меня племянник сутками ваши компакты крутит — влез в разговор Немигайло — просто сдвинулся на этой «бум-бум-бум».
   — Что за «бум-бум»? — недоумённо сдвинул брови Лютиков.
   — «Техно» — модный танцевальный стиль — объяснил Капсулев — привет племяннику.
   — И всё-таки — поинтересовался Колапушин — кому выгодно распускать слух об убийстве?
   — Я, кажется, догадываюсь, но промолчу лучше.
   — Ну и зря господин Капсулев — значительно произнёс Лютиков — Руководство наше, высказало пожелание — аккуратно тут разобраться.
   — У меня, знаете, такое же пожелание.
   — Вот и прекрасно. — Колапушин аккуратно свернул газеты и положил их на угол стола, — а вы-то сами, никого не подозреваете?
   — А почему я к вам пришёл? Меня подозревать будут в первую очередь. Меня!
   — Это почему? — насторожился Лютиков.
   — Я же партнёр Балясина, мои — двадцать пять процентов. Теперь, после его смерти — ещё двадцать пять. Представляете, если обо мне слухи пойдут, что я убил лучшего друга из-за этих процентов?! Кто со мной дело иметь будет после такого?
   — Представляем. Бизнес… — так многозначительно высказался Лютиков, что Колапушин чуть не прыснул — а откуда вам про эти двадцать пять процентов известно?
   — Женя, после Вариной смерти, составил завещание и мне про него сказал. Понимаете, как теперь эти проценты мне боком выйти могут? Составил такое завещание — и тут же умирает! Вы уж разберитесь, пожалуйста, получше.
   — Значит, думал о смерти все-таки… — Лютиков грузно поднялся из-за стола, давая понять, что разговор пора бы и закончить. — Разберёмся, не беспокойтесь, лучших работников на это дело выделяю. Только что задержали опасного преступника Мотылькова и, положив руку на плечо Колапушина, с удивлением спросил — чегой-то ты, Арсений, мокрый какой-то?
   — Испачкался, замывать пришлось — досадливо ответил Колапушин.
   — Вот я и говорю — нечего, понимаешь, в таком виде на службу ходить. Не кинорежиссёр.
   Также, вставший со своего места Капсулев, с надеждой посмотрел в лица сыщиков и протянул руку.
   — Одну секунду, Дмитрий Александрович — решил внести последнее уточнение Колапушин, — а вы не знаете, кому Балясин остальные пятьдесят процентов завещал?
   Капсулев недоумённо взглянул на него.
   — Вдове, естественно, Анфисе.
   — Вдова? А она-то его любила? — Лютиков, казалось, уже потерявший интерес к разговору, снова насторожился, но Колапушин твёрдо решил заниматься только делом, а не любовными романами.
   — И что эта вдова, говорит по поводу слухов об убийстве?
   — Мы с Анфисой почти не общаемся. У нас неважные отношения.
   — Вы что, поругались?
   — Ну… не любит она меня. Может, считает, что это я в чём-то виноват? Доказать я ей ничего не могу, тем более сейчас. Поймёт со временем, а нет — ну, тогда посмотрим что делать.

Глава 5

   Анфиса, женщина порывистая нервная, но, несмотря на страдания, не утерявшая элегантности, делала всё резко и быстро. Поставив на плиту кофейник и сунув на стол кофейные чашки, сахарницу и пепельницу, она одновременно не переставала говорить громко, с вызовом, словно расплачиваясь с миром за все понесённые ею обиды.
   — Вы кур и те, кур и те. Мы… я курю здесь. А Дима Капсулев… С него все наши беды и начались!
   Колапушин и Немигайло сидели за столом на большой, великолепно отремонтированной и обставленной кухне Балясиных. Прекрасно смотрящаяся кухонная мебель, стилизованная под старинные дубовые буфеты с бронзовыми накладными петлями, мягко отсвечивала приятным матовым лаком. Потолок поддерживали, окованные в некоторых местах железными полосами, дубовые балки, которым, казалось, было, лет триста. На стене, красиво отделанной под старый неровный камень, были развешаны фотографии эстрадных и театральных звёзд — многие с автографами и посвящениями хозяевам дома.
   Колапушин присмотрелся внимательнее, — похоже, изображения Вари Шаманки в этом доме не было.
   — А разве не с Шаманки началось? — рискнул спросить он.
   — Это отдельная песня. Сама себя наказала. А Дима — тот намного раньше, уж не знаю чем он Женьку купил. Он же нищий в своей шарашке сидел — одной водкой питался. Женька его оттуда вытащил, работу дал…
   Воспользовавшись тем, что Анфиса поднялась за фыркающим кофейником, Колапушин вернулся к семейному альбому с фотографиями, лежащему на его коленях. Немигайло, неудобно вывернувшись на стуле, тоже попытался разглядеть — нет ли чего интересного?
   На большой фотографии юные, длинноволосые Балясин и Капсулев, стоят обнявшись. Опять любительский снимок: одетые по моде двенадцати-пятнадцатилетней давности, Балясин с гитарой, какая-то девушка лет пятнадцати в школьном платье, Капсулев и Анфиса. На её плече мужская рука. Кому она принадлежала оставалось неизвестным — край фотографии был явно обрезан.
   Всё так же резко Анфиса, начисто позабывшая о гостеприимстве, налила кофе в свою чашку, размешала сахар, нервно позвякивая ложечкой, и поднесла чашку к губам, не замечая голодного взгляда Немигайло.
   Прикинув, что спрашивать о том, кто был на отрезанной части фотографии пока не стоит, Колапушин решил зайти с другой стороны.
   — Так значит вы все давно друг друга знаете?
   — Мы с Дмитрием учились вместе на физтехе. Он нас с Женей и познакомил.
   Немигайло, видя, что кофе ему, похоже, не достанется, да и разговор, какой-то скучный, решил напомнить о себе:
   — Анфиса Николаевна. У вас столько фотографий артистов всяких…
   — У меня театральное агентство. Ищу работу для хороших актёров. Ещё рекламное агентство, и модельное. Я сама себе на жизнь зарабатываю.
   — Капсулева вот вы, кажется, не любите. Интересно: а за что?
   — А с чего, — вскинулась разъярённой кошкой Анфиса — вы мне скажите, Женя, который семь лет этого друга не видел, так потом его полюбил, что сделал вице-президентом фирмы и двадцать пять процентов акций своих отдал?! За какую такую дружбу?!
   — Ну… бывает такая дружба — нерешительно ответил Немигайло, чуть-чуть, даже, напуганный, такой резкой вспышкой.
   Анфиса отреагировала на его слова только презрительной усмешкой.
   Видя, что страсти могут слишком накалиться, Колапушин решил: тему надо постепенно менять.
   — Вы, сами-то, мужа об этом не спрашивали?
   — Он о работе со мной не говорил, — неожиданно жёстко отрезала Анфиса — а в бизнесе не принято задавать лишние вопросы.
   — Вообще, он много с вами разговаривал?
   — Любил он вас, или нет? — настолько не к месту влез Немигайло, что Колапушин оглянулся на него с нескрываемой досадой.
   — Савелий Игнатьевич просил узнать — постарался оправдаться Егор.
   — Сплетнями занимаетесь — Анфиса невесело усмехнулась и поджала губы — а больше вас ничего не интересует? Может, как мы с ним..
   Увидев извиняющиеся и протестующие жесты Колапушина и Немигайло, она сменила гнев на милость.
   — Ладно. Просто уже с утра эти писаки бульварные… А про убийство, я думаю, сам Димочка и натрепал журналистам.
   — Ему то зачем? — удивился Колапушин.
   — Чтобы загрести всё, что осталось. Ну, как же, он ведь друг был, лучший! А у нас с Женей не ладилось в последнее время.
   — Понял — спокойно и сосредоточенно сказал Немигайло.
   — Что? Что вы поняли? Что вы вообще во всём этом можете понять?!
   Опережая ответ Егора, Колапушин вытащил из кармана блокнот.
   — Что вы не совсем справедливы к Капсулеву, Анфиса Николаевна. Как мы выяснили, ещё два года назад фирма «Бал-саунд-рекордз» была почти на грани банкротства. А с приходом Капсулева объём продаж вырос в несколько раз. И, главное, продолжает расти, стабильно и постоянно.
   — У меня племянник уже штук двадцать этих ваших «бум — бум» закупил — снова припомнил Немигайло.
   — Что за «бум-бум»?
   — «Техно — модный танцевальный стиль» — процитировал по памяти Немигайло понравившуюся фразу.
   — А… Кофе ещё хотите?
   Егор с тоской посмотрел на свою, так и сияющую нетронутой чистотой, чашку.
   — Нет, спасибо, много кофе вредно.
   — Как хотите. Между прочим, именно с Капсулева весь этот «бум-бум» и начался.
   — Он кто там у них, вообще? Специалист по маркетингу? — поинтересовался Колапушин.
   — Нет — он звукорежиссёр. Записывает музыку в студии.
   — Так какие же тогда конфликты могли быть у него с вашим мужем? Если только творческие?
   — Он Женьке завидовал — не задумываясь ответила Анфиса — конечно, раньше ведь Димочка кандидат наук был, зарабатывал прилично. А Женька подпольный рок-н-рольщик. А потом всё переменилось: в Димочкином «ящике» теперь мебелью торгуют да «джипами» подержанными. Стал он безработный, безлошадный. Женя его из грязи вынул…
   — Так чего же ему обижаться? — изумился Немигайло.
   — Вот за это, как раз, некоторые и обижаются — вяло ответила Анфиса, устав держать агрессивную позу, и как-то сразу превратившись в обычную, несчастную женщину.
   — А когда вы в последний раз видели своего мужа? — мягко спросил Колапушин.
   Так же вяло и безучастно Анфиса попробовала вспомнить:
   — Он тогда вообще из офиса не выходил… пил, кокаинил, слушал эту дурацкую музыку… Я не удержалась — сама приехала, где-то… за пару дней до его смерти…