Ильвовский Сергей. Иерихонские трубы

   — Это что — психоз?
   — Сложный вопрос. При подобных психозах, обычно, отказываются от любых лекарств. А здесь… Им, как будто, руководила чужая злая воля. Он пытался спастись водкой, наркотиками, но ничего не помогало.
   — Так, сумасшедший он был, или нет?
   — Вы знаете, я употребил бы другой термин — старинный. Душевнобольной — это точнее. Понимаете, он не был сумасшедшим — просто, у него болела душа.
   — Ну и как вы можете всё это объяснить?
   — Как врач, а я всё-таки не такой уж плохой терапевт, поверьте, так вот — как врач я этого объяснить не мог.
   Несколько странное выражение лица Фартукова в то время, когда он говорил слова: «как врач» и, какая-то непонятная интонация его речи заставили Колапушина задать ему вопрос:
   — А, если бы вы не были врачом и наблюдали всё то же самое, что бы вы сказали?
   — Как простой человек? — Фартуков поколебался несколько секунд и ответил: — Как простой человек я бы сказал, что на Балясина навели порчу.

Глава 10

   Немигайло разыскал Беллу в маленькой комнатушке без окон в конце коридора. По звуку слабо шумевшего вентилятора можно было понять, что этот чуланчик и был здесь оборудован специально для ксерокса.
   Судя по её невидящему, неподвижному взгляду и по тому, как механически, не глядя, она закладывала бумаги в аппарат, Белла пришла туда не столько по делу, сколько для того чтоб, хоть чем-нибудь себя занять.
   Из-за шума вентилятора, или из-за своего состояния она наверное не услышала, как открылась дверь, но уловив какое-то движение за спиной оглянулась, и испуганно ахнув выронила бумаги, которые разлетелись по всему полу.
   — Она здесь, Арсений Петрович! — крикнул Немигайло в сторону коридора.
   Видя, что Белла не делает никаких попыток собрать рассыпавшуюся пачку, Немигайло, кряхтя, наклонился и стал подбирать листки, поглядывая на девушку. Белла стояла неподвижно и её лицо, и вся поникшая фигура с безвольно опущенными плечами выказывали тоску и уныние. Появление в комнатушке Колапушина повергло её в уныние ещё большее.
   — Я думала, что вы уже уехали…
   Медленно вошедшему Колапушину, совсем не хотелось заново пытать бледную, замученную бедняжку. Но то непонятное и, кажется, опасное, что он начал ощущать в этих таких обычных на вид стенах, заставляло его обязательно разобраться: что же здесь всё-таки происходит. Тем более что, по словам Фартукова, это непонятное оказывало своё влияние и на других, а на Беллу в первую очередь.
   — Теперь я понимаю причину вашего состояния — сказал он уверенно.
   — Понимаете?
   — Вы боитесь говорить о ней плохо, так?
   — О ком? — по испугу, проскочившему в глазах Беллы, Колапушин определил, что нащупал верную нить.
   — А это неверно. — продолжил он тем же уверенным тоном — Вам только не надо называть её по имени.
   — Не надо? — в голосе Беллы, кроме испуга, начала ощущаться робкая надежда.
   — Ведьму нельзя называть по имени, понимаете? А говорить о ней можно всё, что угодно.
   Немигайло, удивлённый познаниями начальника и в этой области, воззрился на него с изумлением. Колапушин незаметно подмигнул и Егор стал старательно соображать, что за ход придумал Колапушин.
   — Откуда вы знаете? — определённо, надежда в голосе крепла.
   — Это не первое наше дело, связанное с ведьмами, не так ли, коллега?
   Обалдевший Немигайло, спохватившись, что надо подыгрывать, изобразил на лице пренебрежительную ухмылку — мол, подумаешь, и не такое бывало.
   — Вы, наверное, и в церковь ходили и свечку ставили?
   — Ага.
   — И всё-таки боитесь.
   Всхлипнув, похоже, уже от облегчения, что нашёлся кто-то сильный, кто ей верит и сможет помочь, Белла кивнула и села на небольшую, обтянутую дерматином, банкетку, на всякий случай держа наготове носовой платок. Колапушин подсел рядышком и, по отечески обняв девушку за плечи, снова подмигнул Немигайло.
   — Значит, вы надо мной не смеётесь?
   — Какой уж тут смех. — голос Колапушина был ну — о очень убедительным!
   — Что же мне делать?
   — Чёрную магию можно снять только магией белой.
   — Я уже пробовала, ходила к бабке одной.
   — Мы справимся с этим лучше, поверьте!
   — Опыт имеется. — солидно добавил Немигайло.
   Некоторое сомнение всё ещё сохранялось в глазах Беллы, но ей очень хотелось верить, что эти серьёзные, уверенные в себе мужчины, которые ещё и занимаются таким опасным и суровым, но романтическим делом, обязательно ей помогут.
   — И чем же ваши такие дела с ведьмами заканчивались?
   Свой вопрос Белла адресовала, почему-то, Немигайло и он ответил не задумываясь, убеждённо и искренне:
   — Разводом.
   — Не понимаю. — голос Беллы предательски сел и она, склонив голову, уткнулась в платок.
   — Ну конечно, не понимаете — Колапушин, из-за спины Беллы, погрозил Немигайло кулаком. Тот, покаянно, зажал рот руками — Егор Фомич, ну что же вы при девушке используете профессиональный жаргон. Вот, скажите, Бэлочка, вы слышали, что бандитов на «стрелке» иногда разводят на бабки?
   Белла покивала, пока не поднимая головы.
   — Ну, вот. Только это бандитский жаргон. А у нас есть свой: дактилоскопия, трассология, газовая хроматография, например, или, там, микроскопический анализ проб воды из бронхиол по диатомовым водорослям. Ну и остальное. Мы же тоже не понимаем ничего в этих ваших крещендо, или си-бемоль мажорах. — Колапушин погрозил кулаком ещё раз.
   — Ещё есть нейтронно-активационный анализ. — Немигайло с блеском исправил свою ошибку.
   — Про дактилоскопию я слышала. — Белла, наконец-то подняла голову.
   — Ну вот, видите. Нормально у нас эти дела заканчивались. Хорошо заканчивались. Доверяйте нам. Расскажите, что делала ведьма?
   — Да, да, я расскажу. Я первая поняла, кто она такая. Почти два года назад, когда она пришла сюда во второй, или в третий раз. Она мне сразу не понравилась, сразу…

Почти два года назад…

   В тот день Балясин уезжал на какую-то очередную презентацию и попросил Беллу посидеть в его кабинете, чтобы отвечать на телефонные звонки и, вообще, решать всякие текущие дела. Себя он приказал не дёргать и доставать по сотовому, только в случае очень крайней необходимости. Чмокнув её в нос, и обещавшись позванивать, время от времени, он отбыл.
   Элегантная, загоревшая в недавнем отпуске Белла с удовольствием сидела в большом и внушительном кабинете Балясина. Само пребывание за этим огромным письменным столом в удобном кресле из натуральной кожи внушало уверенность в себе и чувство лёгкого превосходства над окружающими. Да и телефонный разговор, который она вела, доставлял ей немалое удовольствие. В конце концов и она тоже приложила массу усилий к тому чтобы он состоялся, и состоялся именно так:
   — Лапочка, обижаешь! Ты видел на «Горбушке» хоть один наш диск?! И не увидишь! Ты знаешь Женю. Если что-то появится, этих людей потом будут долго искать… А как же ещё?!
   Оторвавшись от разговора, она неприязненно взглянула на очередную просительницу, из числа тех непризнанных талантов, что сотнями постоянно осаждали кабинеты Балясина и других продюсеров.
   Ещё до телефонного звонка она успела оценить посетительницу по тому дешёвому, чуть ли не деревенскому шику, которым отличался её наряд, по слишком яркому, явно непрофессиональному, макияжу и по той смеси искательности, наглости и провинциальной напористости, которыми отличались многие, из числа уже бывавших в этом кабинете. Девица откровенно раздражала и Белла приняла решение немедленно избавиться от этой, как она её мысленно окрестила, туземки.
   Прозвище пришло на ум не случайно, у размалёванной девицы была характерная азиатская внешность: чёрные прямые волосы, низкая чёлка, широкие скулы, желтовато-коричневатый тон кожи и узкие глаза, выражение которых невозможно было угадать. Кроме того Белла, вообще не любившая людей такого типа, оценила невысокий рост посетительницы и её, как она подумала, кривые ноги. Это уже было чисто по-женски — на девице была длинная юбка и её ног вообще не было видно.
   Решив наконец поставить на подобающее место эту нахалку, упрямо маячившую перед глазами, а по возможности и совсем от неё избавиться Белла прикрыла рукой микрофон и надменно сказала:
   — Девушка, ждите не здесь и не в приёмной, а в коридоре.
   Зло, сжав тонкие губы, аборигенка кивнула, и направилась к выходу из кабинета. Не заботясь, слышит ли она её, или нет, Белла отняла от микрофона руку.
   — Прости, тут отвлекают всякие… Женя перезвонит, я скажу, чтобы он с тобой связался насчёт контракта. Целую, родной.
   Положив трубку Белла, с неудовольствием, обнаружила, что девица вновь направилась к столу.
   — Девушка, я вам уже, кажется, объясняла — Евгения Павловича сегодня не будет.
   — А мне он сказал, чтобы я его дождалась.
   — С какой это стати?
   — Он сказал — что ему понравились мои песни.
   Белла презрительно усмехнулась.
   — Милочка, не заставляйте меня звать охрану. К нам сотни, таких как вы, приходят. И вы, уверяю, не лучше этих многих.
   — Откуда вы знаете? Слышали?
   Белла, нехотя, протянула руку и пододвинула к себе толстую канцелярскую тетрадь-алфавит.
   — Нет. Но напротив вашей фамилии, вот, посмотрите, минус стоит. До вас не доходит, что это значит? Это значит, что вы — «минус».
   — И фамилию запомнили? — зло кусая тонкие губы, сквозь зубы спросила та самая девица, которая позже получила псевдоним Шаманка Варя.
   На столе мелодично закурлыкал телефон. Сделав рукой небрежный отгоняющий жест, который без лишних слов должен был показать Шаманке, что ей пора бы покинуть эти стены, Белла сняла трубку.
   — Да, Женечка… Лапочка звонил. Ага… — уже созрел до контракта. Да… Лапочка поджал лапки.
   Шаманка, с трудом сдерживая слёзы, понурясь вышла из кабинета и, уже из приёмной, услышала продолжение разговора.
   — Здесь? Никого нет… Не приходила… И не звонила… Я помню её, помню… Ага, ну, до завтра.
   Улыбаясь, Белла положила трубку и столкнулась взглядом с вернувшейся в кабинет Шаманкой. Эта наглость уже переходила все границы! Утомлённо вздохнув, Белла протянула руку к селектору.
   — Я вижу, вы, деточка, по-хорошему не понимаете.
   Включённая кнопка засветилась малиновым цветом.
   — Витенька…
   Неожиданно метнувшись, Шаманка оказалась рядом с креслом и, резко хлопнув ладонью по кнопке, выключила селектор.
   — Что?!..
   Вцепившись одной рукой в подлокотник кресла так, чтобы Белла не могла встать, другой рукой Шаманка, как-то, неожиданно цепко, двумя пальцами, ухватила её за подбородок, не давая возможности повернуть голову. Одновременно, резко повернув и потянув голову Беллы вперёд, она вплотную приблизила к ней своё лицо. Непонятный и страшный взгляд сузившихся до тонких щелок глаз, выглядевших совершенно чёрными, не давал возможности даже зажмуриться. Свистящим шёпотом, то неразличимо, то, поднимаясь почти до визга, она, быстрой скороговоркой бормотала какие-то непонятные, и от этого ещё более страшные, фразы:
   — Нет меня здесь, сука?.. Смотри мне в глаза, смотри!.. Белым соколом пролечу, об землю ударюсь, чёрной лисой пробегу! Кумара-кумара, сгинь-сгинь-сгинь… Сделаешь мне, девка, плохое — никогда — никогда — детей тебе не рожать, люльку не качать!
   С ужасом слушая эту ужасную, жёсткую абракадабру, не в силах отвести взгляд, Белла пыталась закричать, но лишь беззвучно открывала рот, как рыба на берегу.
   Шаманка отпустила цепкую хватку, но, лишь затем, чтобы резко вдавить голову Беллы в спинку кресла. Придавливая лицо растопыренной пятернёй, она повторила уже громко и размеренно:
   — Сделаешь плохое — никогда детей не рожать!..
   Отпустив окаменевшую от страха Беллу, Шаманка спокойно пошла к выходу. В дверях она обернулась и добавила:
   — А скажешь кому — худо будет! Поняла, ты, ворона?!..
   Последние слова прозвучали уже не как заклинание, а как хулиганская угроза. Впрочем, оцепеневшая Белла, не поняла этого. Только через несколько минут, после ухода страшной ведьмы, она смогла слабо и жалобно вскрикнуть.
   Даже сейчас, через два года, вспомнив тот панический ужас, Белла с трудом заглушила в себе готовый вырваться крик. Колапушин, видя её состояние, решил немного её успокоить.
   — Не волнуйтесь, Изабелла. Теперь она ничего вам не сделает.
   — Я думала, я одна сумасшедшая. А они все её боятся, все… — не могла успокоиться девушка, механически повторяя отдельные слова.
   — Ничего, ничего — Колапушин поднял Беллу с банкетки и осторожно вывел в коридор — сейчас мы пойдём и поговорим о другом. Когда Женя впервые заговорил про Иерихонские трубы?
   — Вскоре и заговорил.
   В кабинет Балясина Белла, на этот раз, вошла безропотно, но с явной неохотой и уселась на самом краешке дивана так, что было ясно — при первой же возможности она немедленно убежит отсюда без оглядки.
   — Ну вот, Бэлочка, всё рассказали, и вам сразу легче стало. Вы же взрослая, понимаете что всё это чушь. Просто Варя эта научилась у кого-то всяким разным психологическим приёмам. Вполне вероятно, что и НЛП использовала. Мы с этим часто сталкиваемся — знаете сколько мошенников такими штучками пользуются. Уж раз-то в неделю обязательно, прибежит какая-нибудь женщина, которая цыганкам все деньги и всё золото отдала. Сама понять не может потом — почему? Да и другие есть — то лотерею устроят, то ещё что-нибудь. Их сейчас много развелось. Лучше расскажите: вот эти книги о магии всякой — Колапушин указал рукой на журнальный столик в углу — они давно появились?
   — Наверное… недели три назад. Он их не сразу все принёс, где-то покупал, по несколько штук.
   — Тогда же появились, и эти репродукции — уже утвердительно сказал Колапушин.
   — Да. Раньше их не было.
   — А эти плакат и фотография. Вы, случайно, не знаете, что обозначает вот этот странный рисунок? — Колапушин показал на загадочный чёрный крест, обведённый кругом.
   — Женя вычитал в какой-то книге про магию, что так можно вызвать дух мертвеца.
   — Похоже, ему это удалось. — довольно неудачно сострил Немигайло.
   Белла снова затравленно оглянулась. Колапушин, взглядом, попросил Егора не вмешиваться.
   — Ну, ладно — нарисовал и нарисовал. А вы не знаете, что он искал в тот день, когда перевернул вверх дном весь кабинет?
   — Когда приезжала Анфиса? Он думал, что Шаманка написала проклятье и спрятала где-то в кабинете. Он где-то узнал, что ведьмы так делают.
   — И нашёл?
   — Нашёл.

За три дня…

   — Пришла?! Посмотрела?! Теперь вали отсюда. Я здесь — живу!
   Тут же забыв о жене, Балясин развернул небольшую жёлтую бумажку и жадно начал вчитываться в текст.
   Анфиса, глядя на него постояла неподвижно секунд двадцать, потом презрительно поджала губы и держась очень прямо, не обращая ни на кого внимания, пошла к выходу. Капсулев подскочил, пытаясь что-то сказать, но отлетел, наткнувшись на её ненавидящий взгляд и, махнув в досаде рукой, спрятался в свой кабинет.
   — Бэлка, — чуть более спокойным, но, всё равно, разгорячённым тоном позвал Балясин. — Иди сюда!
   Дрожащая от страха Бэлла, приближаясь на ватных ногах, не отрывала взгляда от письменного стола. Это действительно было страшно — пустой стакан — сам! — медленно скользил по стеклу!
   — Вот она… заклинание спрятала… — с жаром объяснял Балясин трясущейся Бэлле — Вот почему!..
   Он кивком указал на аквариум, где рыбки продолжали свою странную бешеную пляску.
   — Здесь же всё совпадает… и Иерихонские трубы тоже… Я тебе сейчас прочитаю…
   — Не надо!.. Не надо читать!.. — умоляла Белла, сжимая руку Балясина, и не отрывая взгляда от стола, где стакан уже дополз до самого края.
   Балясин хотел отмахнуться от её страхов, но, внезапно, зазвенел разбившийся стакан. Руки Балясина бессильно упали.
   — Не слушай её больше!.. Никогда не слушай её голос! — рыдая, закричала Белла и кинулась в коридор.
   — Теперь вы меня в сумасшедший дом посадите — каким-то отрешённым, тусклым тоном сказала Бэлла, глядя в одну точку пустыми глазами. — Только я сама это видела… Сама, понимаете… Волны, вдруг, в аквариуме. На месте стоят — не двигаются. И до этого… иногда в кабинете кто-то вздыхал. Прямо в затылок дышит, а обернёшься — никого нет. Занавески колышутся, хотя окна закрыты. Вы считаете — я с ума сошла?
   — Ну что вы, Бэлочка. Я вам верю. Мы найдём объяснение, обязательно найдём. А что было написано в том заклинании?
   — Я не знаю…
   — И куда оно делось, вы тоже не знаете?
   — Тоже… Можно… я домой поеду?
   — Вы что, не верите нам?
   — Я верю. Но я… очень ребёночка хочу. Простите меня, простите…
   — Это вы нас простите. Мы вас проводим. Егор!
   — Нет, нет — я сама! Вы не беспокойтесь — я машину найду. Я доеду. Но… я сама.
   Колапушин, выйдя из кабинета, смотрел на неё, через распахнутую дверь приёмной до тех пор, пока маленькая поникшая фигурка, пройдя длинный коридор, и простившись, с попавшимся навстречу Витей, не скрылась за входной дверью.

Глава 11

   Витя, встретившийся глазами с Немигайло, попытался незаметненько, что это называется, слинять за угол. Но Егор следовал за ним неумолимо, как кондор, узревший в долине долгожданную ослабевшую добычу.
   — Стой!
   Витя, повинуясь грозному указующему персту (честно говоря, больше смахивающему на сардельку), замер, словно его застигли за чем-то нехорошим. К ним, не спеша, приблизился Колапушин.
   — Вот, Арсений Петрович, от него мы всё сейчас узнаем! Ну, как служивый служивому, скажи: хоть ты-то здесь человек нормальный?
   Витя затравленно покосился сначала на одного, а затем на второго сыщика.
   — Я завтра увольняюсь.
   — Знаете, Арсений Петрович, — повернулся Немигайло к Колапушину — я, давеча, одну телепередачу видел. Там корреспондент к людям на улице с разными вопросами приставал. Вот, подходит он к одному и спрашивает: — «Как вы относитесь к любви?». А тот ему в ответ: — «Я не местный». — Немигайло снова направил на Витю грозный взгляд: — Колись давай: что тут у вас за шабаш с ведьмами?!
   — Ничего такого. Обыкновенный шабаш.
   — Не будь тряпкой, ты же служил в органах. Факты давай!
   Колапушин с трудом сдерживал смех, глядя на перепуганного парня.
   — Я… я только про старуху знаю.
   — Какую ещё старуху? — удивился Колапушин. Было чему удивиться — старуха, в этом деле, возникла совершенно неожиданно, как чёртик из коробочки с сюрпризом.
   — Так там ещё и старуха была?! — чуть не взвыл Немигайло.
   Витя молча кивнул, пугливо покосившись в сторону приёмной.

Позавчера…

   Балясин, ещё более взбудораженный и растрёпанный, чем в тот день, когда он нашёл таинственное заклинание, размахивая любительской видеокамерой, нёсся по коридору родного офиса, сшибая стулья на своём пути.
   — Дима!.. Дима!..
   Перепуганный Витя едва успел отскочить в сторону — Балясин, в этот момент, мог снести кого угодно.
   — Где он?!
   Витя ещё даже не успел направить руку, как Балясин сам, круто развернувшись, столкнулся, с вылетевшим на шум, Капсулевым.
   — Ты что?! Что ты, Женя?!..
   — Она! Она там!.. Посмотри!..
   Сунув видеокамеру на полку, он потащил Капсулева к ближайшему окну.
   — Да кто «она»?!
   — Старуха!.. Ты не верил…
   Балясин подтолкнул Капсулева к окну и тут же попридержал его, чтобы тот не показывался слишком явно. Сам, осторожно выглядывая в окно вместе с Капсулевым, жарко зашептал:
   — Вот она, вот… Стоит… Смотрит…
   Капсулев, подчиняясь безумному другу, выглянул в окно. Витя, поражённый странными, но убедительными словами Балясина, тоже решил посмотреть, что же там такое?
   Ничего такого, в общем, там не было. Обычная старая улица, недалеко от центра Москвы. По противоположному тротуару, там, где магазины, двигался довольно плотный поток прохожих, которых, время от времени, перекрывали проезжающие машины. Капсулев, не очень отчётливо понимая, чего же от него ждут, добросовестно напрягал зрение. Чуть погодя он покосился на Балясина.
   — Ну, вот же она — пошла… Видел?
   Капсулев, похоже, так и не поняв, видел он что-то, или нет, на всякий случай, чтобы не расстраивать Балясина, покивал головой.
   — Да, вроде чего-то…
   — Ну, а сам ты, видел что-нибудь? — продолжал потрошить Витю Немигайло.
   — Да была там бабка какая-то. Я её секунду только видел. Она повернулась и за угол пошла.
   — А выглядела-то она как? Приметы?
   — Какие приметы? Бабка в чёрном — и всех примет. Тут церковь за углом, если час в окно пялиться, таких старушек взвод мимо пройдёт, не меньше. Может он снял её — чего камерой то махал?
   Витя, наклонившись, залез в стол дежурного и вытащил небольшой любительский «Панасоник».
   — Вот. Я камеру убрал тогда, а то у нас много разного народа шляется. Думал отдам, когда очухается, чтобы спьяну не расколотил. Только он до смерти так под кайфом и был всё время. Если будете брать — мне расписку напишите, а то вещь дорогая.
   Охотничий азарт Немигайло, заинтригованного таинственной старухой, разросся до неимоверной величины.
   — Ты, Витёк, как нормальный мужик, скажи — с перепою он это, или от наркоты?
   — Я сам с ним, сколько раз квасил. Он вообще не пьянеет, понимаешь?
   — Как, не пьянеет?
   — Феномен! Литру может внутрь закачать — и хоть бы хрен. То есть он пьяный, конечно, но всё соображает, всё помнит. Глаза только как стеклянные, и всё.
   — Жуть-то, какая. — передёрнулся Немигайло.
   — Точно. Страшно с ним было пить, последнее время. Дмитрий Саныч так ему и говорил: «Тебя, Жека, ни водка, ни дурь не убьёт — ты от тоски здесь загнёшься. Уезжай, уезжай…» Не успел уехать.
   — От тоски? — вмешался в разговор Колапушин, задумчиво крутя в руках видеокамеру. — Выходит, один Капсулев не верил в эти сказки про ведьму?
   — Не знаю, какие там сказки… А Дмитрий Саныч… ему же первому от ведьмы и досталось…

За две недели, до смерти Шаманки…

   В коридоре, перекуривая и смеясь, болтали музыканты. Скучающий Витя, от нечего делать, заглянул в открытую дверь студии звукозаписи.
   В студии Капсулев переставлял микрофон и какую-то стойку с овальной рамкой, на которую была натянута мелкая сетка.
   — Акустику в этой студии я выстраивал лично. Так что «саунд» у вас, Варенька, будет отменный.
   Шаманка, которую Витя сначала даже не заметил в полутьме, попыталась кокетливо заглянуть в глаза Капсулеву, но тот старательно избегал её взгляда.
   — Спасибо за «саунд». И, всё-таки, Димочка, мне кажется, что вы меня не любите.
   — С чего вы это взяли?
   — Я чувствую. Я даже причину этого знаю.
   — Интересно.
   — Вы считаете, что я слишком много влияния оказываю на Женю?
   — Это его личное дело.
   Неожиданно тон Шаманки изменился. Теперь её голос звучал, хотя и тихо, но жёстко и, даже, угрожающе.
   — Правильно. Именно его и именно личное! Вот и не суйтесь, куда не надо.
   — Иначе что?
   — Иначе вам будет плохо, Димочка. Очень плохо!
   Раздражённый Капсулев оглянулся на дверь и, увидев Витю, так глянул на него, что тот немедленно исчез.
   — И всё? — разочарованно спросил Немигайло — Ну поругались, подумаешь!..
   — Если бы. — Витя ладонью вытер пот со лба. Вспоминать было ему, видимо, страшновато. — Как она померла, на другой день, после похорон, ему и досталось, по полной программе…

После похорон Шаманки…

   Витя сидел в приёмной и сосредоточенно трудился над очередным кроссвордом. В дверь заглянул Капсулев.
   — Балясин не появлялся? А где Лида? — спросил он, заметив, что место секретарши пустует.
   — Он не приедет сегодня, Дмитрий Саныч. Он Лиде позвонил и сказал, что его сегодня и завтра не будет, чтобы она всё отменила, и сама домой шла. Я тут на всякий случай — если что, по телефону сказать, чтобы на послезавтра все дела.
   — Ну и правильно, пусть отойдёт. А мне отдыхать теперь некогда — я же ему обещал, что попробую альбом сделать. Кабинет открыт? Мне надо «мастер» прослушать.
   — Открыт, Дмитрий Саныч.
   Капсулев, не закрывая за собой дверь, прошёл в кабинет. Большое зеркало, висевшее в приёмной, отражало часть кабинета, и Витя мог наблюдать, как он, вставив диск, сел в большое чёрное кресло Балясина и пультом включил запись. Витя недовольно нахмурился — вообще-то, ему нравились песни Шаманки, только сейчас слишком громкая музыка мешала ему думать над кроссвордом. Но не закрывать же дверь, если начальник оставил её открытой. Вздохнув, Витя попробовал сосредоточиться под музыку.
   Из открытой двери гремела очередная песня, и Витя никак не мог отгадать слово из пяти букв под этот аккомпанемент. Неожиданно в кабинете, словно, что-то упало, потом, через несколько секунд, послышался слабый стон. Витя оторвал глаза от журнала, привлечённый непонятным шумом.
   Из кабинета, качаясь, вышел Капсулев. На его бледном лице дико смотрелись налитые кровью, воспалённые глаза, На пороге его шатнуло так, что он вынужден был схватиться за дверную раму.
   — О, Господи…
   — Дмитрий Саныч, вы чего? Вы нормальный?
   Приступ головокружения у Капсулева прошёл. Не очень твёрдо ступая, он прошёл через приёмную.
   — Ага… Выключи там, пожалуйста. Выключи.
   — А ты говоришь — поругались. Да с ней, если кто поругался…
   — А Где сейчас этот компакт-диск, вы не знаете? — поинтересовался Колапушин.
   Витя ещё раз наклонился к своему столу и вытащил плеер.
   — У меня. Капсулев про него не спрашивал.
   — Вы его тоже слушали?!
   — Ну, да. Нормально поёт. Мне всегда её песни нравились, если не очень громко.