Страница:
— Я никогда не женюсь на женщине по имени «Измена», — резко ответил Рэндалл, блеснув знанием восточного диалекта. В отличие от своего сквайра, он с детства владел тремя языками.
— Возможно также, — рассудительно добавил сэр Эверард, — мы ищем «Тиану», — он употребил то же слово в том же значении, — там, где ее нет. У девушек в этом возрасте бывают такие странные фантазии. Мы не знаем, кто велел ей Держаться «подобающим образом». Может, сам Керваль, может, мать.
— А может — служба безопасности Брогау. У меня тоже бывают фантазии, которые вы назвали бы странными, милорд. Шпионка или нет, особа эта и близко не подойдет к моей постели. Я играю храбростью только там, где это приносит пользу.
— Даже если это оскорбит Кервалей?
— Наплевать мне на Кервалей. Пусть живут в холе и веселятся, но подальше от мест, где действительно будет решаться что-то существенное. Не хватало еще поставить успех всех наших замыслов в зависимость от чьих бы то ни было злых, а хуже того — благих намерений. К тому же… даже ради секса вышколенные девицы не в моем вкусе.
— А не могли бы вы с ней… так же, как с ее отцом? Получили бы в дар еще одно верное сердце.
— Во-первых — не в дар. А во-вторых — на что оно мне сдалось?
— Разумеется, это так, — согласился сэр Эверард, благосклонно отмеченный при упоминании «наших» замыслов. — Однако я позволю себе вернуть разговор в прежнее русло. А именно… вам нужно укрепить личные позиции. Я имею в виду, вам необходим наследник, а лучше — два-три, безупречные по крови со стороны матери. Вам было бы весьма нелишне продемонстрировать крепость династии в вопросе престолонаследия. У Брогау и королевы Ханны общих детей нет.
— Политический брак?
— Это произвело бы хорошее впечатление, хотя я предвижу некоторые трудности при поиске принцессы, согласной разделить ваше теперешнее, несколько двусмысленное положение ради будущих дивидендов. Точнее, при убеждении ее венценосного отца.
Рэндалл поднял бокал на уровень глаз, любуясь огнем, растворенным в рубиновом вине.
— Я полагаю, вы, сэр Эверард, не завели бы этот разговор когда бы не проделали за моей спиной некую подготовительную работу?
Тот скромно потупился.
— Исключительно ради вашего блага, сир. На сегодняшний день я располагаю дюжиной или около того портретов принцесс на выданье. Все они добрые дочери церкви, принадлежат к устойчивым в политическом плане царствующим семействам. Сам факт посылки портрета в ответ на запрос королевского двора при Камбри свидетельствует о том, что международной матримониальной политикой вы признаетесь реальной величиной. Хотя боюсь, что большинство из них — младшие дочери, не имеющие за душой ничего, кроме родословной.
— Однако, выбрав одну, мы оттолкнем других, и я в любом случае получу полдесятка вооруженных нейтралитетов в обмен на одно родственное расположение.
— Вы подниметесь в салон посмотреть портреты или велите принести их сюда?
Кресло было мягким и удобно располагалось по отношению к огню. Кроме того, Рэндалл не без оснований полагал, что вскорости для него наступит время беготни.
— Пусть тащат сюда, — распорядился он, меняя ноги, закинутые одна на другую, и отхлебывая вино.
Сэр Эверард позвонил, отдал приказания дюжему слуге, и Рэндалл, усмехаясь, наблюдал, как тот стопками таскает и расставляет вдоль стен холсты и доски с портретами претенденток на его руку.
— Может, — подал он ленивый голос со своего места, — повернуть их лицом к стене и наугад ткнуть пальцем? Потому что какая, в сущности, разница, коли уж я так и так женюсь на ком попало?
Вино, которое они пили, не было крепким, но количество вполне искупало качество.
— Может статься и так, что на одном из них вы увидите женщину своей жизни.
— Навряд ли есть что-то в этой области, что может удивить.
Сэр Эверард согласно кивнул, понимая, как это бывает, когда в ранней юности удовлетворишь жадное подростковое любопытство и уже не ожидаешь ничего нового, и пошел перечислять «младших дочерей», останавливаясь с масляной лампой у портрета каждой из них. Возможно, он надеялся, что теплый живой свет совершит чудо, что образ оживет и заговорит с его воспитанником на языке сердец.
Чуда не произошло. Все как один придворные живописны изображали невест кроткими, миловидными и приятно округлыми в нужных местах, что ставило их в глазах Рэндалла Баккара на одну ступень с Тианой де Керваль. В основном предметом забот художников было аллегорическое изображение богатств земель, откуда происходили претендентки, с намеком на выгоды политического союза, и зачастую фон, обрамляющие детали и их расположение были проработаны куда тщательнее, нежели лица и выражения на них, а тяжелые позолоченные резные рамы представляли большую ценность, чем сами полотна. Младшие дочери и боковые ветви Габсбургов, Тюдоров, Валуа… Никто из них не представлял в политическом смысле ни силы, ни хотя бы интереса.
— Вот, — сказал Рэндалл, смеясь, — я женюсь на этой. У нее на самом деле половина волос черная, а вторая — белая? Или это намек на то, что она готова угодить любым моим вкусам? Во всяком случае, у ее отца есть чувство юмора.
Сэр Эверард поджал губы и замкнулся.
— Думаю, это не в счет, — сухо сказал он. — Безье взял этот портрет по ошибке, вместе с другими. Злая шутка Счастливого Короля. Я бы оскорбился, когда бы мне прислали портрет с лицом, составленным из совершенно разных половинок, но пока мы с вами не можем позволить себе подобной роскоши.
— Ей-богу! — Рэндалл встал и взял портрет в руки. — Какое из них — настоящее? Или здесь нет настоящего? Или вот это самое настоящее и есть? Какая-то аллегория? Кто, черт возьми, придумал так рисовать женщин?
— Венона Сариана Амнези — наследница Счастливого Короля, старшая и единственная дочь и прекраснейшая девушка под луной. Впрочем, так всегда говорят. Меня смущает то, что про Счастливого Короля давненько идет гаденький слушок, будто он повредился в уме. Что живет он в стеклянном дворце и поклоняется красоте как идолу. Венона Сариана получила воспитание, которое мы можем счесть по меньшей мере странным. Боюсь, из нее вряд ли получится идеальная королева, особенно в нашем мире, где все творится in nomine Pietras[1] . — Сэр Эверард обмахнулся небрежным религиозным жестом.
— Вместо «Измены» — «Забвение»? Вот здорово, — потянувшись, буркнул Рэндалл. Глаза слипались нестерпимо, и вся эта процедура становилась невыносимо скучной. — По крайней мере я вижу здесь присутствие здравого смысла. Я не могу думать одновременно о двух разных вещах. Мне все равно, как она выглядит, если она сама более или менее ничего, способна рожать и не станет двурушничать в пользу Брогау. Есть вещи, которые я целиком и полностью могу передоверить вам. Засылайте свадебное посольство. Пусть будет «Забвение».
6. Ода сержанту Децибеллу
— Возможно также, — рассудительно добавил сэр Эверард, — мы ищем «Тиану», — он употребил то же слово в том же значении, — там, где ее нет. У девушек в этом возрасте бывают такие странные фантазии. Мы не знаем, кто велел ей Держаться «подобающим образом». Может, сам Керваль, может, мать.
— А может — служба безопасности Брогау. У меня тоже бывают фантазии, которые вы назвали бы странными, милорд. Шпионка или нет, особа эта и близко не подойдет к моей постели. Я играю храбростью только там, где это приносит пользу.
— Даже если это оскорбит Кервалей?
— Наплевать мне на Кервалей. Пусть живут в холе и веселятся, но подальше от мест, где действительно будет решаться что-то существенное. Не хватало еще поставить успех всех наших замыслов в зависимость от чьих бы то ни было злых, а хуже того — благих намерений. К тому же… даже ради секса вышколенные девицы не в моем вкусе.
— А не могли бы вы с ней… так же, как с ее отцом? Получили бы в дар еще одно верное сердце.
— Во-первых — не в дар. А во-вторых — на что оно мне сдалось?
— Разумеется, это так, — согласился сэр Эверард, благосклонно отмеченный при упоминании «наших» замыслов. — Однако я позволю себе вернуть разговор в прежнее русло. А именно… вам нужно укрепить личные позиции. Я имею в виду, вам необходим наследник, а лучше — два-три, безупречные по крови со стороны матери. Вам было бы весьма нелишне продемонстрировать крепость династии в вопросе престолонаследия. У Брогау и королевы Ханны общих детей нет.
— Политический брак?
— Это произвело бы хорошее впечатление, хотя я предвижу некоторые трудности при поиске принцессы, согласной разделить ваше теперешнее, несколько двусмысленное положение ради будущих дивидендов. Точнее, при убеждении ее венценосного отца.
Рэндалл поднял бокал на уровень глаз, любуясь огнем, растворенным в рубиновом вине.
— Я полагаю, вы, сэр Эверард, не завели бы этот разговор когда бы не проделали за моей спиной некую подготовительную работу?
Тот скромно потупился.
— Исключительно ради вашего блага, сир. На сегодняшний день я располагаю дюжиной или около того портретов принцесс на выданье. Все они добрые дочери церкви, принадлежат к устойчивым в политическом плане царствующим семействам. Сам факт посылки портрета в ответ на запрос королевского двора при Камбри свидетельствует о том, что международной матримониальной политикой вы признаетесь реальной величиной. Хотя боюсь, что большинство из них — младшие дочери, не имеющие за душой ничего, кроме родословной.
— Однако, выбрав одну, мы оттолкнем других, и я в любом случае получу полдесятка вооруженных нейтралитетов в обмен на одно родственное расположение.
— Вы подниметесь в салон посмотреть портреты или велите принести их сюда?
Кресло было мягким и удобно располагалось по отношению к огню. Кроме того, Рэндалл не без оснований полагал, что вскорости для него наступит время беготни.
— Пусть тащат сюда, — распорядился он, меняя ноги, закинутые одна на другую, и отхлебывая вино.
Сэр Эверард позвонил, отдал приказания дюжему слуге, и Рэндалл, усмехаясь, наблюдал, как тот стопками таскает и расставляет вдоль стен холсты и доски с портретами претенденток на его руку.
— Может, — подал он ленивый голос со своего места, — повернуть их лицом к стене и наугад ткнуть пальцем? Потому что какая, в сущности, разница, коли уж я так и так женюсь на ком попало?
Вино, которое они пили, не было крепким, но количество вполне искупало качество.
— Может статься и так, что на одном из них вы увидите женщину своей жизни.
— Навряд ли есть что-то в этой области, что может удивить.
Сэр Эверард согласно кивнул, понимая, как это бывает, когда в ранней юности удовлетворишь жадное подростковое любопытство и уже не ожидаешь ничего нового, и пошел перечислять «младших дочерей», останавливаясь с масляной лампой у портрета каждой из них. Возможно, он надеялся, что теплый живой свет совершит чудо, что образ оживет и заговорит с его воспитанником на языке сердец.
Чуда не произошло. Все как один придворные живописны изображали невест кроткими, миловидными и приятно округлыми в нужных местах, что ставило их в глазах Рэндалла Баккара на одну ступень с Тианой де Керваль. В основном предметом забот художников было аллегорическое изображение богатств земель, откуда происходили претендентки, с намеком на выгоды политического союза, и зачастую фон, обрамляющие детали и их расположение были проработаны куда тщательнее, нежели лица и выражения на них, а тяжелые позолоченные резные рамы представляли большую ценность, чем сами полотна. Младшие дочери и боковые ветви Габсбургов, Тюдоров, Валуа… Никто из них не представлял в политическом смысле ни силы, ни хотя бы интереса.
— Вот, — сказал Рэндалл, смеясь, — я женюсь на этой. У нее на самом деле половина волос черная, а вторая — белая? Или это намек на то, что она готова угодить любым моим вкусам? Во всяком случае, у ее отца есть чувство юмора.
Сэр Эверард поджал губы и замкнулся.
— Думаю, это не в счет, — сухо сказал он. — Безье взял этот портрет по ошибке, вместе с другими. Злая шутка Счастливого Короля. Я бы оскорбился, когда бы мне прислали портрет с лицом, составленным из совершенно разных половинок, но пока мы с вами не можем позволить себе подобной роскоши.
— Ей-богу! — Рэндалл встал и взял портрет в руки. — Какое из них — настоящее? Или здесь нет настоящего? Или вот это самое настоящее и есть? Какая-то аллегория? Кто, черт возьми, придумал так рисовать женщин?
— Венона Сариана Амнези — наследница Счастливого Короля, старшая и единственная дочь и прекраснейшая девушка под луной. Впрочем, так всегда говорят. Меня смущает то, что про Счастливого Короля давненько идет гаденький слушок, будто он повредился в уме. Что живет он в стеклянном дворце и поклоняется красоте как идолу. Венона Сариана получила воспитание, которое мы можем счесть по меньшей мере странным. Боюсь, из нее вряд ли получится идеальная королева, особенно в нашем мире, где все творится in nomine Pietras[1] . — Сэр Эверард обмахнулся небрежным религиозным жестом.
— Вместо «Измены» — «Забвение»? Вот здорово, — потянувшись, буркнул Рэндалл. Глаза слипались нестерпимо, и вся эта процедура становилась невыносимо скучной. — По крайней мере я вижу здесь присутствие здравого смысла. Я не могу думать одновременно о двух разных вещах. Мне все равно, как она выглядит, если она сама более или менее ничего, способна рожать и не станет двурушничать в пользу Брогау. Есть вещи, которые я целиком и полностью могу передоверить вам. Засылайте свадебное посольство. Пусть будет «Забвение».
6. Ода сержанту Децибеллу
— Мы, конечно, нагрянули чуточку раньше, но не настолько же, чтобы не застать никаких признаков того, что нас Ждали, что к нашей встрече готовились… вообще никаких признаков! Господин Баккара перестает мне нравиться.
Черноволосая обладательница длинного носа, которым она еще минуту назад раздвигала розовые занавески с рюшами втянула голову обратно в окно раззолоченного рыдвана и обернулась к своей спутнице, чьи изящные черты таяли в полумраке. Не сказать, чтобы это было ее изначальной целью; просто она инстинктивно размещалась в самом прохладном уголке повозки, спасаясь от иссушающего зноя полуденной Триссамаре. А ведь была еще только весна.
— Основные владения Баккара ведь севернее? — жалобно спросила она.
— До них еще добраться надо, — безжалостно откликнулась ее энергичная подруга. — И не только вам, свет моих очей, но и ему самому.
— Кариатиди, я волнуюсь, — сказала девушка из полумрака. — Сердце у меня выскакивает из груди. Вели помедленнее везти. Погоди, — торопливо добавила она, видя, что ее спутница вновь высунулась из окна чуть ли не по пояс, чтобы дать указания кучеру кареты и всему груженому каравану, влекущемуся следом за каретой вверх по спиральным улочкам, прямо к подножию царящего над городом палаццо Камбри. — Как ты думаешь, кто нравится ему больше: блондинки или брюнетки?
— Я скажу, как только увижу его воочию, — решительно отозвалась дама-компаньонка. — А пока не мучьте себя сомнениями, моя госпожа. В тот миг, когда вы предстанете перед его взором, он превратится в раба вашей красоты, в слугу ваших желаний. Я утверждаю это как профессионал. Однако, — буркнула она себе под нос, — я не вижу ни флагов, развевающихся на триумфальных арках, воздвигнутых в честь нашего въезда, ни, если уж на то пошло, самих триумфальных арок. Миловидные детишки не бегут усыпать нас лепестками роз, и на всем протяжении этой проклятой дороги, от самой границы я не видела ни одного герольда. Не говоря уж о почетном эскорте, каковой обязан сопровождать государственную невесту от самого убежа. Страшно помыслить, каким опасностям мы могли подогнуться на протяжении этого долгого пути. В стране, где сплошь да рядом узурпируют власть и отбирают ее обратно, на порогах может приключиться все, что угодно, начиная от простого разбоя, крестьянского восстания, баронского мятежа и, в конце концов, прямых и недвусмысленных военных действий.
— Но ведь не приключилось? — простонала измученная жарой Венона Сариана.
— О том позаботился Бог, но отнюдь не счастливый жених — отрезала неумолимая Кариатиди. — Его извиняет лишь то, что он женится в первый раз.
— Он вырос вне стен родного дома, Кариатиди, наверное, у него просто не было возможности освоить все тонкости куртуазного ритуала.
— Придется мне его просветить. Вы не можете впредь терпеть подобное неуважение. Вы оказали великую честь человеку, чье происхождение сомнительно, а статус — двусмыслен.
— Кариатиди, — ответила ее собеседница, — стыдись. Я, Венона Сариана, старшая принцесса из рода Амнези, по собственной воле решила отдать этому мужчине свою руку… и сердце, — добавила она, секунду подумав. — Что может весомее подтвердить его статус? Я не хочу больше слышать этих гаденьких измышлений.
— Вы — королева, — склонив голову, смиренно произнесла Кариатиди и, судя по видимости, действительно устыдилась. — Никто не усомнится в вашем слове.
— Я ему верю, — спустя некоторое время сказала Венона Сариана. — Юный принц, израненный несправедливостью, лишенный буквально всего, живущий с обидой в сердце. Из всех претендентов Рэндалл Баккара был самым романтичным…
— И самым красивым, — — медово-сахарно мурлыкнула Кариатиди. — Говорят, он чудо как хорош собой. Но так всегда говорят. А поскольку вашему уважаемому папочке было все равно…
— Ему не все равно, — пылко возразила Венона Сариана. — Но отец Всегда сделает, как я скажу.
— Как, в сущности, любой нормальный мужчина, над кем вы изволите испытывать свою власть. Успокойтесь, сокровище мое, иначе у вас прервется дыхание и он может подумать, будто вы заикаетесь.
Между тем караван достиг ворот палаццо, имевшего сегодня какой-то уж слишком необитаемый вид, кучер спустился наземь и долго бил освинцованной рукояткой кнута в запертые ворота. Когда ему наконец отворили окошечко в калитке, он прокричал туда полное имя своей госпожи и вернулся назад с удрученным видом.
— Говорит, король в военном лагере и милорд Камбри с ним, а нас они раньше чем через неделю и ждать не ждали. Никаких распоряжений на наш счет у него нет, и вообще персонал весь в отпусках.
Обращался он к Кариатиди, потому что по опыту знал, кто здесь является источником решительных действий, а также потому, что беспокоить по суетным делам принцессу было не принято.
Кариатиди вышла на булыжную мостовую, обжегшую ее ступни жаром даже сквозь подошвы туфель. Огляделась так, словно готовилась брать палаццо Камбри штурмом. Слуги, кажется, готовы были ей подчиняться и в этом деле, и в любом другом, каковое ей угодно будет затеять. Потом, решив, видимо, на первый раз сменить гнев на милость и пощадить палаццо, хотя, возможно, временно, она махнула рукой вниз:
— Возвращаемся. Будем спрашивать у прохожих и искать этот их трижды клятый лагерь. Провались эта война, тьфу! В самом деле, не жариться же дни и ночи напролет в ожидании, пока нам соблаговолят распахнуть двери.
Караван с трудом, лязганьем, ржанием и скрипом развернулся на узеньких улочках Триссамаре и потянулся вниз замкового холма. Вокруг зеленели поля, к путникам клонились цветущие ветви, и Кариатиди поджимала губы, изо всех сил стараясь выбросить из головы поговорку, сулящую пожизненную маету тем, кто женится в мае.
Им пришлось еще пережить сумасшедший галоп, в который разгневанная Кариатиди перевела караван и который, честное слово, в седле переносить куда как проще, чем в карете с деревянными колесами, будь она сколь угодно тщательно выложена вышитыми цветным шелком подушечками. Следом за каретой вниз по извилистым улочкам сломя голову неслись, громыхая на булыжнике, повозки, телеги и фургоны, груженные сундуками, узлами и ящичками, содержавшими в себе платья, парики, зеркала и фарфоровую посуду — словом, все то, без чего Венона Сариана не смогла бы обходиться, выходя замуж в эту варварскую страну. Ничто на свете не могло остановить Кариатиди.
Лучики солнца, смягченные батистовыми занавесками, но тем не менее все же проникавшие вовнутрь, скользили по внутренней обивке розового шелка, расшитой мелким речным жемчугом, отражались в многочисленных зеркальцах, вделанных в стенки кареты тут и там, таким образом, чтобы пассажирка невзначай и неожиданно, в самый, казалось бы, неподходящий момент видела тот или иной кусочек своего лица. Веноне Сариане это казалось забавным, а внутренняя поверхность экипажа благодаря им оживлялась множеством веселых солнечных зайчиков. Однако сегодня, при этой безумной, выворачивавшей все внутренности скачке, их непрестанная рябь была уже чем-то совершенно излишним, а неумолчные стеклянные подвески на дверях с их легкомысленным звоном и вовсе хотелось сорвать и выбросить за окошко.
— Потише нельзя? — возмутилась вслух Венона Сариана. — Ты хочешь, чтобы при виде жениха я выглядела так, будто меня сейчас стошнит? Не говоря уж о том" что я запросто попаду шпилькой в глаз.
Она умудрялась еще и прихорашиваться на ходу.
— Пора наконец определяться! — воскликнула она. — Так блондинка или брюнетка? От этого зависит буквально все! Платье, бижутерия, в конце концов — макияж! Мне нужно время, чтобы высох лак на ногтях. И кстати, ты подумала, как я наложу его в такой тряске?
— Надеюсь, у них хватит ума послать верхового с вестью о нашем приезде, — буркнула Кариатиди. — Сейчас остановимся, моя птичка.
Она высунулась по пояс в окно и дала отмашку. Караван постепенно, начиная с самых отдаленных повозок, начал останавливаться, растягиваясь в своей протяженности чуть ли не на полмили. Механизм был отработан и выверен. Предметы роскоши и искусства, которые везла с собой Венона Сариана, были столь драгоценны, что любая неосторожность в пути грозила обернуться невосполнимыми потерями. Если бы повозки въехали одна в другую, Кариатиди, оставалось только совершить ритуальное самоубийство.
Сама карета с пассажирками остановилась под сенью цветущих диких яблонь в узкой и длинной зеленой лощине. В том, как наилучшим образом окружать себя красивыми предметами, Венона Сариана достигла совершенства еще в гораздо более юном возрасте. Выходы скальных пород, на которых многочисленные ящерки подставляли солнцу разрисованные бронзовые спинки, живописали все слои геологической истории местности, но дамы не интересовались делами прошлыми. Все их сегодняшние заботы были о насущном.
— Наденьте-ка вы, пожалуй, розовое, — посоветовала Кариатиди. — Равно ко всему хорошо будет. Положите помаду и лак, а с цветом волос определимся позже. Просто зачешете волосы направо или налево в Трогательно Безыскусном Стиле. Время у вас будет, благо у меня есть много чего сказать жениху по поводу встречи невесты.
— Но как я сделаю цвет лица, не зная, блондинка я или брюнетка?
— А вы вовсе не кладите пудру, — понизив голос, проникновенно сказала Кариатиди. — Приколите прозрачную вуаль и ни за что ее не снимайте. Сочиним на этот счет какой-нибудь обычай. Есть вещи, касательно которых мужчин следует держать в неведении.
Венона Сариана, раскинув бесчисленные юбки, расположилась на поляне, как цветок, прекраснейший из всех, как роза среди цветов прочих, и горничные захлопотали вокруг нее, тоже счастливые от того, что кончилась тряска по солнцепеку. Все здесь знали, что если щуриться на свет, то остаются морщины.
Тряска, впрочем, продолжилась, когда невеста была должным образом одета, завита и надушена, но теперь пытка длилась уже недолго. Спустя некоторое время лощинка расширилась и как будто растеклась, открывшись в просторную долину, по которой неслась быстрая, на удивление холодная река. На песчаном пляже, образованном ее излучиной, были разбиты ровные квадраты полотняных палаток, среди которых офицерские выделялись белым цветом. Все вместе палатки были расположены так, что и сами они, и их совокупности образовывали все большие и большие квадраты. Раскаленный воздух поднимался от земли, и в его клубах и складках военный лагерь колебался и дрожал и вообще казался воздвигнутым неким могущественным волшебством. В остальном же лагерь выглядел образцово, и при виде него на некоторое время оттаяло даже сердце Кариатиди.
Оставляя в песке глубокие колеи, их рыдван выбрался на плац — единственное подобие площади, способное вместить тя бы небольшую часть поезда невесты, и остановился отчасти ввиду того, что конечная цель была как бы достигнута а отчасти потому, что дальнейшие маневры неминуемо привели бы к человеческим жертвам. Плац был полон народу.
В одном из его углов, но не с самого края, возвышалось схематическое бревенчато-жердяное сооружение, изображавшее скорее всего крепость. Вражескую, если судить по усилиям, с какими новобранцы ее штурмовали. Из центра за всей этой возней наблюдали три фигуры, которые Кариатиди мысленно обозвала ключевыми. Во-первых, невысокий, пухлый, совершенно седой пожилой господин, с головы до ног облаченный в лазурно-голубое. Он стоял чуть поодаль, опираясь на посеребренную трость, и рассматривал все, что происходило вокруг, заинтересованно, но в то же время отстранение, едва ли полагая себя частью общей картины.
Насчет родовых цветов его спутника можно было только гадать, поскольку из одежды на нем были только темные брюки, стянутые на талии широким поясом с щегольской кованой пряжкой. Его камзола нигде не было видно, а из сорочки он как раз выпутывался. Венона Сариана ойкнула и прилипла к окошку. Собственная кожа была скорее загорелой, чем смуглой, и обтягивала не слишком объемную, но весьма выразительную мускулатуру. Высокие сапоги, впрочем, выдавали в нем знатную персону.
Третьим в компании был человек-башня, облаченный, несмотря на жару, в кожаную тунику без рукавов. Руки его, оплетенные шипованными браслетами, приводили на ум бычачьи ляжки, и он, казалось, не замечал пота, как водопад струившегося по его обритому черепу, срываясь на щеки с уступов бровей. Как ни напрягала Кариатиди свой слух, она не смогла уловить никаких признаков членораздельной речи.
Как раз в эту секунду он взревел, и действие на площади приостановилось. Прибегая к лексике, оценить которую ни Венона Сариана, ни даже Кариатиди не могли в силу своей чужеземности, а также воспитания, подобавшего приличным дамам, гигант внушал новобранцам, насколько они в его глазах выглядят тупыми, сонными, вялыми и предсказуемыми противниками. Потом ткнул жирным пальцем:
— Ты, ты и ты! Три шага вперед, — после чего осадил назад, словно зримым образом передавая полномочия.
Строй дрогнул и распался. Худощавый брюнет, закончивший наконец сражаться с рубашкой, прибегая в принципе к той же лексике, но пользуясь ею несколько более гибко, во всяком случае, его сравнения звучали менее традиционно, объяснял, насколько глубоко ему наплевать, как тщательно его солдат станет печатать шаг на смотру и соблюдать форму одежды. Что реально имеет для него значение, так это их физическая выносливость и сила, от которых, собственно, и зависят их драгоценные жизнь и здоровье, а следовательно — его, как сеньора, затраты на приведение всего вышеперечисленного в норму, допускающую дальнейшее или повторное использование. И что именно от их драгоценных выносливости и силы в первую очередь зависит их способность регулярно получать и отрабатывать установленное жалованье, и что именно в этом, а не в его личной королевской дури, состоит главная цель этого обезьяньего цирка. И что именно сейчас он намерен проверить, на что уходят его денежки.
Повинуясь реву Башни, трое выбранных им «самых крутых» подошли к перекладине и, подпрыгнув, повисли на руках. Чернявый парень, сплюнув на песок, сделал то же самое. Бритоголовый взревел и начал отсчет, задавая подтягиваниям ритм. В эту минуту стих вообще любой говор, словно то, что происходило, имело бог весть какое чрезвычайное значение. — — Блондинка, — изрекла она в глубь кареты. — Он брюнет умственного типа, а значит, статистически предрасположен к противоположной масти, причем в варианте утонченном, нежном и слабом. Так что зачесывайтесь справа налево.
И снова повернулась к окну, к зрелищу, где «образцовые» солдаты, назначенные Башней, один за другим сыпались с перекладины, как перезрелые мандарины, и когда они поднимались на ноги, руки их висели плетьми. Черноволосый парень спрыгнул последним, опередив своего ближайшего побежденного соперника как минимум на десять подтягиваний, и только лишь незначительно потер бицепсы. Лицо его выражало снисходительное пренебрежение.
— Вот, — сказал он, словно то и требовалось доказать. — А между тем большую часть дня я провожу за письменным столом. На что же способен человек, имеющий, как вы, возможность тренироваться весь день напролет?
И полез головой в рубаху, предварительно обтершись мокрым полотенцем.
Как показалось Кариатиди, в его словах, как и в усмешке, была не вся правда. Однако, похоже, никто, кроме нее, подвоха не учуял, и новобранцы, рассыпавшись, принялись штурмовать свою игрушечную крепость с куда большим воодушевлением, чем это было бы уместно таким жарким днем. Думать же об абстрактном Кариатиди оказалось некогда, потому что настало ее собственное время бить врага. Давая Веноне Сариане возможность завершить прическу и собраться с духом, она распахнула дверцу кареты со своей стороны и почти царственно ступила на подножку.
— Милорд Баккара?
Обернулись все трое, молодой человек, только что «дававший пример», бросился возиться со шнурками колета.
— Это я, хотя обычно ко мне обращаются по-другому.
— Я с удовольствием и почтением стану обращаться к вам, как это принято, государь, но лишь тогда, когда увижу, как с вашей стороны оказываются подобающие уважение и почет вашей будущей супруге. Согласна, мы приехали на пару дней раньше условленного срока, однако имели право ожидать, что наша спешка будет расценена как жест доброй воли и что нас примут, как того заслуживает ее, да и не в последнюю очередь ваше королевское достоинство!
Рэндалл Баккара, как ей показалось, беспомощно оглянулся сперва на Башню, потом на седого джентльмена, в котором Кариатиди с запозданием опознала милорда де Камбри. Этот взгляд доставил ей секундное, но оттого не менее сильное удовлетворение.
— Сами-то вы кто, леди?
— Позвольте представить вам Кариатиди, мою ближайшую подругу и моего преданного депрессарио, любезно последовавшую за мною в неизвестность, коей чреват для принцессы брак в незнакомой стране.
— Че-го? — как он надеялся, тихо переспросил Башня.
— Простите, вашего — кого? — уточнил Рэндалл, пришедший в себя слишком быстро, чтобы это могло понравиться Кариатиди.
— Депрессарио, — робко повторила Венона Сариана, возникая на подножке кареты этаким розовым облаком, волшебным видением в утреннем тумане. Черная половина ее волос была тщательно упрятана под белую, лицо прикрывала прозрачная вуаль, позволявшая удостовериться в точности линий, но не Допускавшая получить ни малейшего представления о его чертах. — Это придворная должность, специально учрежденная для человека, который поддерживает государыню во всех начинаниях, помогая ей советом и не позволяя пасть духом.
— Придворный льстец, — догадался Рэндалл вслух, специально, видимо, для сэра Эверарда. — У нас таких тоже полно, но обычно они все-таки совмещают должности.
— У вас они еще и кроссворды отгадывают, — ввернула Кариатиди. — Делают вид, будто не знают простых слов, подмазывают трудные и никогда не претендуют на честь.
— Кариатиди, — обманчиво мягко поинтересовался Рэцдалл, — сами-то вы замужем?
Помимо собственной воли лицо депрессарио выразило жесточайшее отвращение.
— Никоим образом, — с достоинством ответила она.
— Тогда позволю себе обратить ваше внимание. Сержант Гамилькар Децибелл, рекомендую. Между прочим, не женат. Однако имеет отличные перспективы по службе. Вы любите сержантов, Кариатиди?
Черноволосая обладательница длинного носа, которым она еще минуту назад раздвигала розовые занавески с рюшами втянула голову обратно в окно раззолоченного рыдвана и обернулась к своей спутнице, чьи изящные черты таяли в полумраке. Не сказать, чтобы это было ее изначальной целью; просто она инстинктивно размещалась в самом прохладном уголке повозки, спасаясь от иссушающего зноя полуденной Триссамаре. А ведь была еще только весна.
— Основные владения Баккара ведь севернее? — жалобно спросила она.
— До них еще добраться надо, — безжалостно откликнулась ее энергичная подруга. — И не только вам, свет моих очей, но и ему самому.
— Кариатиди, я волнуюсь, — сказала девушка из полумрака. — Сердце у меня выскакивает из груди. Вели помедленнее везти. Погоди, — торопливо добавила она, видя, что ее спутница вновь высунулась из окна чуть ли не по пояс, чтобы дать указания кучеру кареты и всему груженому каравану, влекущемуся следом за каретой вверх по спиральным улочкам, прямо к подножию царящего над городом палаццо Камбри. — Как ты думаешь, кто нравится ему больше: блондинки или брюнетки?
— Я скажу, как только увижу его воочию, — решительно отозвалась дама-компаньонка. — А пока не мучьте себя сомнениями, моя госпожа. В тот миг, когда вы предстанете перед его взором, он превратится в раба вашей красоты, в слугу ваших желаний. Я утверждаю это как профессионал. Однако, — буркнула она себе под нос, — я не вижу ни флагов, развевающихся на триумфальных арках, воздвигнутых в честь нашего въезда, ни, если уж на то пошло, самих триумфальных арок. Миловидные детишки не бегут усыпать нас лепестками роз, и на всем протяжении этой проклятой дороги, от самой границы я не видела ни одного герольда. Не говоря уж о почетном эскорте, каковой обязан сопровождать государственную невесту от самого убежа. Страшно помыслить, каким опасностям мы могли подогнуться на протяжении этого долгого пути. В стране, где сплошь да рядом узурпируют власть и отбирают ее обратно, на порогах может приключиться все, что угодно, начиная от простого разбоя, крестьянского восстания, баронского мятежа и, в конце концов, прямых и недвусмысленных военных действий.
— Но ведь не приключилось? — простонала измученная жарой Венона Сариана.
— О том позаботился Бог, но отнюдь не счастливый жених — отрезала неумолимая Кариатиди. — Его извиняет лишь то, что он женится в первый раз.
— Он вырос вне стен родного дома, Кариатиди, наверное, у него просто не было возможности освоить все тонкости куртуазного ритуала.
— Придется мне его просветить. Вы не можете впредь терпеть подобное неуважение. Вы оказали великую честь человеку, чье происхождение сомнительно, а статус — двусмыслен.
— Кариатиди, — ответила ее собеседница, — стыдись. Я, Венона Сариана, старшая принцесса из рода Амнези, по собственной воле решила отдать этому мужчине свою руку… и сердце, — добавила она, секунду подумав. — Что может весомее подтвердить его статус? Я не хочу больше слышать этих гаденьких измышлений.
— Вы — королева, — склонив голову, смиренно произнесла Кариатиди и, судя по видимости, действительно устыдилась. — Никто не усомнится в вашем слове.
— Я ему верю, — спустя некоторое время сказала Венона Сариана. — Юный принц, израненный несправедливостью, лишенный буквально всего, живущий с обидой в сердце. Из всех претендентов Рэндалл Баккара был самым романтичным…
— И самым красивым, — — медово-сахарно мурлыкнула Кариатиди. — Говорят, он чудо как хорош собой. Но так всегда говорят. А поскольку вашему уважаемому папочке было все равно…
— Ему не все равно, — пылко возразила Венона Сариана. — Но отец Всегда сделает, как я скажу.
— Как, в сущности, любой нормальный мужчина, над кем вы изволите испытывать свою власть. Успокойтесь, сокровище мое, иначе у вас прервется дыхание и он может подумать, будто вы заикаетесь.
Между тем караван достиг ворот палаццо, имевшего сегодня какой-то уж слишком необитаемый вид, кучер спустился наземь и долго бил освинцованной рукояткой кнута в запертые ворота. Когда ему наконец отворили окошечко в калитке, он прокричал туда полное имя своей госпожи и вернулся назад с удрученным видом.
— Говорит, король в военном лагере и милорд Камбри с ним, а нас они раньше чем через неделю и ждать не ждали. Никаких распоряжений на наш счет у него нет, и вообще персонал весь в отпусках.
Обращался он к Кариатиди, потому что по опыту знал, кто здесь является источником решительных действий, а также потому, что беспокоить по суетным делам принцессу было не принято.
Кариатиди вышла на булыжную мостовую, обжегшую ее ступни жаром даже сквозь подошвы туфель. Огляделась так, словно готовилась брать палаццо Камбри штурмом. Слуги, кажется, готовы были ей подчиняться и в этом деле, и в любом другом, каковое ей угодно будет затеять. Потом, решив, видимо, на первый раз сменить гнев на милость и пощадить палаццо, хотя, возможно, временно, она махнула рукой вниз:
— Возвращаемся. Будем спрашивать у прохожих и искать этот их трижды клятый лагерь. Провались эта война, тьфу! В самом деле, не жариться же дни и ночи напролет в ожидании, пока нам соблаговолят распахнуть двери.
Караван с трудом, лязганьем, ржанием и скрипом развернулся на узеньких улочках Триссамаре и потянулся вниз замкового холма. Вокруг зеленели поля, к путникам клонились цветущие ветви, и Кариатиди поджимала губы, изо всех сил стараясь выбросить из головы поговорку, сулящую пожизненную маету тем, кто женится в мае.
Им пришлось еще пережить сумасшедший галоп, в который разгневанная Кариатиди перевела караван и который, честное слово, в седле переносить куда как проще, чем в карете с деревянными колесами, будь она сколь угодно тщательно выложена вышитыми цветным шелком подушечками. Следом за каретой вниз по извилистым улочкам сломя голову неслись, громыхая на булыжнике, повозки, телеги и фургоны, груженные сундуками, узлами и ящичками, содержавшими в себе платья, парики, зеркала и фарфоровую посуду — словом, все то, без чего Венона Сариана не смогла бы обходиться, выходя замуж в эту варварскую страну. Ничто на свете не могло остановить Кариатиди.
Лучики солнца, смягченные батистовыми занавесками, но тем не менее все же проникавшие вовнутрь, скользили по внутренней обивке розового шелка, расшитой мелким речным жемчугом, отражались в многочисленных зеркальцах, вделанных в стенки кареты тут и там, таким образом, чтобы пассажирка невзначай и неожиданно, в самый, казалось бы, неподходящий момент видела тот или иной кусочек своего лица. Веноне Сариане это казалось забавным, а внутренняя поверхность экипажа благодаря им оживлялась множеством веселых солнечных зайчиков. Однако сегодня, при этой безумной, выворачивавшей все внутренности скачке, их непрестанная рябь была уже чем-то совершенно излишним, а неумолчные стеклянные подвески на дверях с их легкомысленным звоном и вовсе хотелось сорвать и выбросить за окошко.
— Потише нельзя? — возмутилась вслух Венона Сариана. — Ты хочешь, чтобы при виде жениха я выглядела так, будто меня сейчас стошнит? Не говоря уж о том" что я запросто попаду шпилькой в глаз.
Она умудрялась еще и прихорашиваться на ходу.
— Пора наконец определяться! — воскликнула она. — Так блондинка или брюнетка? От этого зависит буквально все! Платье, бижутерия, в конце концов — макияж! Мне нужно время, чтобы высох лак на ногтях. И кстати, ты подумала, как я наложу его в такой тряске?
— Надеюсь, у них хватит ума послать верхового с вестью о нашем приезде, — буркнула Кариатиди. — Сейчас остановимся, моя птичка.
Она высунулась по пояс в окно и дала отмашку. Караван постепенно, начиная с самых отдаленных повозок, начал останавливаться, растягиваясь в своей протяженности чуть ли не на полмили. Механизм был отработан и выверен. Предметы роскоши и искусства, которые везла с собой Венона Сариана, были столь драгоценны, что любая неосторожность в пути грозила обернуться невосполнимыми потерями. Если бы повозки въехали одна в другую, Кариатиди, оставалось только совершить ритуальное самоубийство.
Сама карета с пассажирками остановилась под сенью цветущих диких яблонь в узкой и длинной зеленой лощине. В том, как наилучшим образом окружать себя красивыми предметами, Венона Сариана достигла совершенства еще в гораздо более юном возрасте. Выходы скальных пород, на которых многочисленные ящерки подставляли солнцу разрисованные бронзовые спинки, живописали все слои геологической истории местности, но дамы не интересовались делами прошлыми. Все их сегодняшние заботы были о насущном.
— Наденьте-ка вы, пожалуй, розовое, — посоветовала Кариатиди. — Равно ко всему хорошо будет. Положите помаду и лак, а с цветом волос определимся позже. Просто зачешете волосы направо или налево в Трогательно Безыскусном Стиле. Время у вас будет, благо у меня есть много чего сказать жениху по поводу встречи невесты.
— Но как я сделаю цвет лица, не зная, блондинка я или брюнетка?
— А вы вовсе не кладите пудру, — понизив голос, проникновенно сказала Кариатиди. — Приколите прозрачную вуаль и ни за что ее не снимайте. Сочиним на этот счет какой-нибудь обычай. Есть вещи, касательно которых мужчин следует держать в неведении.
Венона Сариана, раскинув бесчисленные юбки, расположилась на поляне, как цветок, прекраснейший из всех, как роза среди цветов прочих, и горничные захлопотали вокруг нее, тоже счастливые от того, что кончилась тряска по солнцепеку. Все здесь знали, что если щуриться на свет, то остаются морщины.
Тряска, впрочем, продолжилась, когда невеста была должным образом одета, завита и надушена, но теперь пытка длилась уже недолго. Спустя некоторое время лощинка расширилась и как будто растеклась, открывшись в просторную долину, по которой неслась быстрая, на удивление холодная река. На песчаном пляже, образованном ее излучиной, были разбиты ровные квадраты полотняных палаток, среди которых офицерские выделялись белым цветом. Все вместе палатки были расположены так, что и сами они, и их совокупности образовывали все большие и большие квадраты. Раскаленный воздух поднимался от земли, и в его клубах и складках военный лагерь колебался и дрожал и вообще казался воздвигнутым неким могущественным волшебством. В остальном же лагерь выглядел образцово, и при виде него на некоторое время оттаяло даже сердце Кариатиди.
Оставляя в песке глубокие колеи, их рыдван выбрался на плац — единственное подобие площади, способное вместить тя бы небольшую часть поезда невесты, и остановился отчасти ввиду того, что конечная цель была как бы достигнута а отчасти потому, что дальнейшие маневры неминуемо привели бы к человеческим жертвам. Плац был полон народу.
В одном из его углов, но не с самого края, возвышалось схематическое бревенчато-жердяное сооружение, изображавшее скорее всего крепость. Вражескую, если судить по усилиям, с какими новобранцы ее штурмовали. Из центра за всей этой возней наблюдали три фигуры, которые Кариатиди мысленно обозвала ключевыми. Во-первых, невысокий, пухлый, совершенно седой пожилой господин, с головы до ног облаченный в лазурно-голубое. Он стоял чуть поодаль, опираясь на посеребренную трость, и рассматривал все, что происходило вокруг, заинтересованно, но в то же время отстранение, едва ли полагая себя частью общей картины.
Насчет родовых цветов его спутника можно было только гадать, поскольку из одежды на нем были только темные брюки, стянутые на талии широким поясом с щегольской кованой пряжкой. Его камзола нигде не было видно, а из сорочки он как раз выпутывался. Венона Сариана ойкнула и прилипла к окошку. Собственная кожа была скорее загорелой, чем смуглой, и обтягивала не слишком объемную, но весьма выразительную мускулатуру. Высокие сапоги, впрочем, выдавали в нем знатную персону.
Третьим в компании был человек-башня, облаченный, несмотря на жару, в кожаную тунику без рукавов. Руки его, оплетенные шипованными браслетами, приводили на ум бычачьи ляжки, и он, казалось, не замечал пота, как водопад струившегося по его обритому черепу, срываясь на щеки с уступов бровей. Как ни напрягала Кариатиди свой слух, она не смогла уловить никаких признаков членораздельной речи.
Как раз в эту секунду он взревел, и действие на площади приостановилось. Прибегая к лексике, оценить которую ни Венона Сариана, ни даже Кариатиди не могли в силу своей чужеземности, а также воспитания, подобавшего приличным дамам, гигант внушал новобранцам, насколько они в его глазах выглядят тупыми, сонными, вялыми и предсказуемыми противниками. Потом ткнул жирным пальцем:
— Ты, ты и ты! Три шага вперед, — после чего осадил назад, словно зримым образом передавая полномочия.
Строй дрогнул и распался. Худощавый брюнет, закончивший наконец сражаться с рубашкой, прибегая в принципе к той же лексике, но пользуясь ею несколько более гибко, во всяком случае, его сравнения звучали менее традиционно, объяснял, насколько глубоко ему наплевать, как тщательно его солдат станет печатать шаг на смотру и соблюдать форму одежды. Что реально имеет для него значение, так это их физическая выносливость и сила, от которых, собственно, и зависят их драгоценные жизнь и здоровье, а следовательно — его, как сеньора, затраты на приведение всего вышеперечисленного в норму, допускающую дальнейшее или повторное использование. И что именно от их драгоценных выносливости и силы в первую очередь зависит их способность регулярно получать и отрабатывать установленное жалованье, и что именно в этом, а не в его личной королевской дури, состоит главная цель этого обезьяньего цирка. И что именно сейчас он намерен проверить, на что уходят его денежки.
Повинуясь реву Башни, трое выбранных им «самых крутых» подошли к перекладине и, подпрыгнув, повисли на руках. Чернявый парень, сплюнув на песок, сделал то же самое. Бритоголовый взревел и начал отсчет, задавая подтягиваниям ритм. В эту минуту стих вообще любой говор, словно то, что происходило, имело бог весть какое чрезвычайное значение. — — Блондинка, — изрекла она в глубь кареты. — Он брюнет умственного типа, а значит, статистически предрасположен к противоположной масти, причем в варианте утонченном, нежном и слабом. Так что зачесывайтесь справа налево.
И снова повернулась к окну, к зрелищу, где «образцовые» солдаты, назначенные Башней, один за другим сыпались с перекладины, как перезрелые мандарины, и когда они поднимались на ноги, руки их висели плетьми. Черноволосый парень спрыгнул последним, опередив своего ближайшего побежденного соперника как минимум на десять подтягиваний, и только лишь незначительно потер бицепсы. Лицо его выражало снисходительное пренебрежение.
— Вот, — сказал он, словно то и требовалось доказать. — А между тем большую часть дня я провожу за письменным столом. На что же способен человек, имеющий, как вы, возможность тренироваться весь день напролет?
И полез головой в рубаху, предварительно обтершись мокрым полотенцем.
Как показалось Кариатиди, в его словах, как и в усмешке, была не вся правда. Однако, похоже, никто, кроме нее, подвоха не учуял, и новобранцы, рассыпавшись, принялись штурмовать свою игрушечную крепость с куда большим воодушевлением, чем это было бы уместно таким жарким днем. Думать же об абстрактном Кариатиди оказалось некогда, потому что настало ее собственное время бить врага. Давая Веноне Сариане возможность завершить прическу и собраться с духом, она распахнула дверцу кареты со своей стороны и почти царственно ступила на подножку.
— Милорд Баккара?
Обернулись все трое, молодой человек, только что «дававший пример», бросился возиться со шнурками колета.
— Это я, хотя обычно ко мне обращаются по-другому.
— Я с удовольствием и почтением стану обращаться к вам, как это принято, государь, но лишь тогда, когда увижу, как с вашей стороны оказываются подобающие уважение и почет вашей будущей супруге. Согласна, мы приехали на пару дней раньше условленного срока, однако имели право ожидать, что наша спешка будет расценена как жест доброй воли и что нас примут, как того заслуживает ее, да и не в последнюю очередь ваше королевское достоинство!
Рэндалл Баккара, как ей показалось, беспомощно оглянулся сперва на Башню, потом на седого джентльмена, в котором Кариатиди с запозданием опознала милорда де Камбри. Этот взгляд доставил ей секундное, но оттого не менее сильное удовлетворение.
— Сами-то вы кто, леди?
— Позвольте представить вам Кариатиди, мою ближайшую подругу и моего преданного депрессарио, любезно последовавшую за мною в неизвестность, коей чреват для принцессы брак в незнакомой стране.
— Че-го? — как он надеялся, тихо переспросил Башня.
— Простите, вашего — кого? — уточнил Рэндалл, пришедший в себя слишком быстро, чтобы это могло понравиться Кариатиди.
— Депрессарио, — робко повторила Венона Сариана, возникая на подножке кареты этаким розовым облаком, волшебным видением в утреннем тумане. Черная половина ее волос была тщательно упрятана под белую, лицо прикрывала прозрачная вуаль, позволявшая удостовериться в точности линий, но не Допускавшая получить ни малейшего представления о его чертах. — Это придворная должность, специально учрежденная для человека, который поддерживает государыню во всех начинаниях, помогая ей советом и не позволяя пасть духом.
— Придворный льстец, — догадался Рэндалл вслух, специально, видимо, для сэра Эверарда. — У нас таких тоже полно, но обычно они все-таки совмещают должности.
— У вас они еще и кроссворды отгадывают, — ввернула Кариатиди. — Делают вид, будто не знают простых слов, подмазывают трудные и никогда не претендуют на честь.
— Кариатиди, — обманчиво мягко поинтересовался Рэцдалл, — сами-то вы замужем?
Помимо собственной воли лицо депрессарио выразило жесточайшее отвращение.
— Никоим образом, — с достоинством ответила она.
— Тогда позволю себе обратить ваше внимание. Сержант Гамилькар Децибелл, рекомендую. Между прочим, не женат. Однако имеет отличные перспективы по службе. Вы любите сержантов, Кариатиди?