Иртеньев Игорь. Стихи мои, простые с виду...

Ветеран войны афганской
Мне в живот воткнул перо.
 
 
Доконала, вероятно,
Парня лютая тоска,
Мне тоска его понятна
И печаль его близка.
 
 
Жалко бедного афганца —
Пропадет за ерунду,
И себя мне жаль, поганца,
К превеликому стыду.
 

1990

„Как прекрасно, что первое мая...“

 
Как прекрасно, что первое мая
Удалось нам в сердцах сохранить,
Есть преемственность в этом прямая,
Неразрывной традиции нить.
 
 
Несмотря на невзгоды и беды,
Этот праздник с годами не чах,
В этот праздник несли наши деды
Наших юных отцов на плечах.
 
 
Время шло, а порою летело,
Незаметно отцы подросли
И продолжив великое дело,
Нас на крепких плечах понесли.
 
 
А с годами и мы повзрослели,
И теперь уже наши сыны
С полным правом на шею нам сели
В светлый праздник труда и весны.
 

„Как у нашей Яночки...“

 
Как у нашей Яночки
На щеках две ямочки,
Сверху три волосика
И сопля из носика.
 

1990

„Как хорошо, что мы успели...“

 
Как хорошо, что мы успели.
А ведь могли бы опоздать,
Как хорошо, что все не съели,
И даже было что поддать.
 
 
И что положено вручили,
И был к столу допущен всяк.
Как хорошо, что проскочили,
Могли б и мордой об косяк.
 

1993

„Как это исстари ведется...“

 
Как это исстари ведется
И в жизни происходит сплошь,
Он незаметно подкрадется,
Когда его совсем не ждешь.
 
 
И ты узришь в дверном проеме
Его суровые черты
Во всем пугающем объеме
Их абсолютной полноты.
 

1999

„Как я жару переношу?..“

 
Как я жару переношу?
Как и положено, на даче,
Где строки данные пишу,
Поскольку не могу иначе.
 
 
Хожу по даче наг и бос,
Как древнегреческие боги,
Гоняю оборзевших ос
В своем бревенчатом чертоге.
 
 
Воды ни капли нет с утра,
И к вечеру дадут едва ли,
Жара на то и есть жара,
Чтоб людям воду не давали.
 
 
Её уже неделю нет,
Хоть ты в лепешку расшибайся,
Намедни заходил сосед,
Ругали Грефа и Чубайса.
 
 
Ведь если в кране нет воды,
Не надо объяснять народу,
Ни то, куда ведут следы
Ни имя тех, кто выпил воду.
 
 
Я от жары едва живой,
Нет сил уж на ногах держаться.
…Уйти бы в бизнес теневой,
И в той тени да отлежаться.
 

2002

„Каков итог недели?..“

 
Каков итог недели?
Итог недели прост —
Нас снова поимели,
Как в гриву, так и в хвост.
 
 
Но мы покажем хрен им
Со всею прямотой,
Поскольку только крепнем
От процедуры той.
 

Камелия

 
Женщина в прозрачном платье белом,
В туфлях на высоком каблуке,
Ты зачем своим торгуешь телом
От большого дела вдалеке?
 
 
Ты стоишь, как кукла разодета,
На ногтях сверкает яркий лак,
Может, кто тебя обидел где-то?
Может, кто сказал чего не так?
 
 
Почему пошла ты в проститутки?
Ведь могла геологом ты стать,
Или быть водителем маршрутки,
Или в небе соколом летать.
 
 
В этой жизни есть профессий много,
Выбирай любую, не ленись.
Ты пошла неверною дорогой,
Погоди, подумай, оглянись!
 
 
Видишь — в поле трактор что-то пашет?
Видишь — из завода пар идет?
День за днем страна живет все краше,
Неустанно двигаясь вперед.
 
 
На щеках твоих горит румянец,
Но не от хорошей жизни он.
Вот к тебе подходит иностранец,
Кто их знает, может, и шпион.
 
 
Он тебя как личность не оценит,
Что ему души твоей полет,
Ты ему отдашься из-за денег,
А любовь тебя не позовет.
 
 
Нет, любовь продажной не бывает!
О деньгах не думают, любя,
Если кто об этом забывает,
Пусть потом пеняет на себя.
 
 
Женщина в прозрачном платье белом,
В туфлях на высоком каблуке,
Не торгуй своим ты больше телом
От большого дела вдалеке!
 

1986

Картинка с рынка

 
Лежит груша —
Нельзя скушать.
 

1990

Клеветнику

 
Твоих стихов охульных звуки
До слуха чуткого дошли,
Была охота пачкать руки,
А то б наелся ты земли.
 
 
Но не покину пьедестала,
Хоть мести жар в груди горит,
С зоилом спорить не пристало
Любимцу ветреных харит.
 
 
Тебе отпущено немного,
Так задирай, лови момент,
Свою завистливую ногу
На мой гранитный постамент!
 

1984

„Ко мне тут киллер приходил...“

 
Ко мне тут киллер приходил
Да видно дома не застал,
В прихожей только наследил,
Но я уж возникать не стал.
 

1996

„Когда в вечернем воздухе порой...“

 
Когда в вечернем воздухе порой
Раздастся вдруг щемящий голос флейты,
О днях прошедших, друг мой, не жалей ты,
Но флейты звуку сердце приоткрой.
 
 
Когда в вечернем воздухе порой
Раздастся вдруг призывный голос горна,
Ты сердце приоткрой свое повторно
Звучанью горна, друг бесценный мой.
 
 
Когда ж в вечернем воздухе порой
Раздастся вдруг громовый глас органа,
Не шарь в серванте в поисках нагана,
Но и органу сердце приоткрой.
 
 
И всякий раз так поступай, мой друг,
Когда очередной раздастся звук,
Не важен тут источник колебанья…
Ну, я пошел. Спасибо за вниманье.
 

1990

„Когда грядущее темно...“

 
Когда грядущее темно
Для большинства мужчин,
Тогда из всех искусств кино
Опять становится важнейшим.
 
 
Идет борьба добра со злом
В стране огромными шагами,
Не постоим же за баблом,
Как не стояли за деньгами.
 
 
Пора, товарищи, всерьёз
Решать проблему кинозала,
Чтоб фабрика, так скажем, грёз
План, как положено, давала.
 
 
Чтоб был расширен и обдолблен
Любой, досель простой, экран.
И лишь тогда среди колдобин
Мы обретем дорогу в храм.
 

2002

„Когда сгорю я без остатка...“

 
Когда сгорю я без остатка
В огне общественной нужды,
Идущий следом вспомнит кратко
Мои невнятные труды.
 
 
И в этот миг сверкнет багрово
Во тьме кромешной и густой
Мое мучительное слово
Своей суровой наготой.
 
 
Причинно-следственные связи
Над миром потеряют власть,
И встанут мертвые из грязи,
И упадут живые в грязь.
 
 
И торгаши войдут во храмы,
Чтоб приумножить свой барыш,
И воды потекут во краны,
И Пинском явится Париж.
 
 
И сдаст противнику без боя
Объект секретный часовой,
И гайка с левою резьбою
Пойдет по стрелке часовой.
 
 
И Север сделается Югом,
И будет Западом Восток,
Квадрат предстанет взору кругом,
В лед обратится кипяток.
 
 
И гильза ляжет вновь в обойму,
И ярче света станет тень,
И Пиночет за Тейтельбойма
Опустит в урну бюллетень.
 
 
И дух мой, гордый и бесплотный,
Над миром, обращенным вспять,
Начнет туда-сюда витать,
Как перехватчик беспилотный.
 

1986

„Кого и как, и где мочить...“

 
Кого и как, и где мочить —
Есть дело внутреннее наше,
Не вам нас, господа, учить,
Как расхлебать крутую кашу.
 
 
Ничто Российскому ремню
Сегодня помешать не в силе,
Да, напороли мы Чечню,
Зато вы сербов накосили.
 
 
Что наша жизнь? Игра в войну,
Как пел один в „Пиковой даме“.
Такие бабки на кону,
А мы о неприятном с вами.
 

Колыбельная

 
Месяц светит, но не греет,
Только зря висит, сачок.
Засыпай, дружок, скорее,
Засыпай, мой дурачок.
 
 
Прислонившись носом к стенке,
В темноте едва видны,
Спят брюнетки и шатенки,
Спят евреи и слоны.
 
 
Свет на землю серебристый
Тихо льется с высоты,
Спят дантисты и артисты,
Рекетиры и менты.
 
 
Сквозь волнистые туманы
Продирается луна,
Спят бомжи и наркоманы,
Лишь путанам не до сна.
 
 
Спят, забывшись сном усталым,
Сладко чмокая во сне,
Спят под общим одеялом,
Спят на общей простыне.
 
 
Все заснуло в этом мире —
Тишь, покой да благодать,
Лишь скрипит в ночном эфире
Наша общая кровать.
 
 
Спи, мой милый, спи, хороший,
А не то с кровати сброшу,
Баю-баюшки-баю,
Спи спокойно, мать твою.
 

1991

„Коммерсант“ сегодня — не просто газета...“

 
„Коммерсант“ сегодня — не просто газета,
„Коммерсант“ — это ужас сплотивший нас.
Я всю свою звонкую силу поэта
Тебе отдаю, атакуемый класс.
 
 
Кинут властью, раздавлен дефолтом,
На „Фольксваген гольф“ поменявший джип,
Серпом — по яйцам, по пальцам — молотом
Сполна получивший, ты, верю, — жив!
 
 
Тебе ли быть истории шлаком?
Не ты ли удачу держал за грудь?
Путь твой, отмеченный твердым знаком,
Сегодня единственно верный путь.
 
 
Шагай же вперед, generation P,
Как завещал великий Пелевин,
Дружбу свою с газетой крепи,
Читай „Коммерсант“ без унынья и лени.
 
 
Хочу, чтоб ты из широких штанин,
Из рук отцов приняв эстафету,
Не шприц доставал бы, не кокаин,
А газету. Причем, не любую — но эту!
 

1999

„Компартия с „Медведем“...“

 
Компартия с „Медведем“ —
Надежные друзья,
Мы едем, едем, едем
В далекие края.
 
 
Ведет наш бронепоезд
Веселый машинист,
Везет нас в красный пояс,
Хоть сам не коммунист.
 
 
Везет нас всем кагалом
За сотую версту.
По шпалам, блин, по шпалам,
По рельсам, блин, ту-туу!
 

2000

„Кому-то в этот день ни холодно, ни жарко...“

 
Кому-то в этот день ни холодно, ни жарко,
Для многих он простой листок в календаре,
А для меня в году желанней нет подарка —
Торчит Октябрь во мне, как Ленин в Октябре.
 
 
Любой свой в жизни шаг я мерю этой датой,
Сверяю с Октябрем и мысли, и дела.
Пишу ль в ночи стихи, бреду ль домой поддатый
Или в парной сижу в чем мама родила.
 
 
И пусть его враги в бессильной злобе хают,
Но как сказал поэт, что всех живых живей:
„Октябрь уж наступил, уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей“.
 

„Кому-то эта фраза...“

 
Кому-то эта фраза
Покажется пошла,
Но молодость как фаза
Развития прошла.
 
 
Беспечные подруги
Давно минувших дней
Уже не столь упруги,
Чтоб не сказать сильней.
 
 
А те, что им на смену
Успели подрасти,
Такую ломят цену,
Что господи прости.
 

1991

„Конечно, это горько, но...“

 
Конечно, это горько, но
Бессмертье мне не суждено —
Оно великим лишь награда.
Нет, не воздвигнут мавзолей
Во славу памяти моей,
Да мне, признаться, и не надо.
 
 
И двое строгих часовых,
От холода едва живых,
Но неподвижных, словно камень,
Не будут около меня,
Судьбу курсантскую кляня,
Стоять с примкнутыми штыками.
 
 
Мне предстоит иной покой,
Я знаю, кажется, какой —
Простая гипсовая урна
Да ниша в каменной стене,
Пусть непрестижно будет мне,
Но в остальном вполне недурно.
 

1981

„Кончался век, XX век...“

 
Кончался век, XX век,
Мело, мело во все пределы,
Что характерно, падал снег,
Причем, что интересно, белый.
 
 
Среди заснеженных равнин,
Как клякса на листке тетради,
Чернел какой-то гражданин,
Включенный в текст лишь рифмы ради.
 
 
Он был беспомощен и мал
На фоне мощного пейзажа,
Как он на фон его попал,
Я сам не представляю даже.
 
 
Простой советский имярек,
Каких в стране у нас немало.
Увы, забвению обрек
Мой мозг его инициалы.
 
 
Лишенный плоти аноним,
Больной фантазии причуда,
Диктатом авторским гоним,
Брел в никуда из ниоткуда.
 
 
Вот так и мы — бредем, бредем,
А после — раз! — и умираем,
Ловя бесстрастный окоем
Сознанья гаснущего краем.
 
 
И тот, кто вознесен над всеми,
И отмеряет наше время,
На этом месте ставит крест
И за другой садится текст.
 

1989

„Кончилось время военных походов...“

 
Кончилось время военных походов,
Мирное время берет свой разбег.
Крепни, великая дружба народов,
Ельцин и Клинтон — братья навек.
 
 
Выколем глаз, кто былое помянет,
Нам ли сегодня грустить о былом.
Клинтон и Ельцин сидят на диване,
Ельцин и Клинтон лежат за столом.
 
 
Клинтон и Ельцин кружат над планетой,
Людям земли посылая привет.
Есть ли картина прекраснее этой?
Этой картины прекраснее нет!
 
 
Мог ли когда-то об этом мечтать я?
Нет, и мечтать я об этом не мог!
Ельтон и Клинцин — сиамские братья,
Клинцин и Ельтон — наш общий итог.
 

1995

Короткие встречи

 
Как-то в штрафной Марадону я встретил.
Первенства мира был, помню, финал.
Я сделал вид, что его не заметил,
Он сделал вид, что меня не узнал.
 
 
Встретил Толстого я как-то за плугом,
Оба отделались легким испугом.
 
 
С Папою Римским тут в лифте столкнулся
Прямо в разгаре рабочего дня.
Я отвернулся, и он отвернулся.
Я — от смущенья, он — от меня.
 
 
Мы с Ельциным встречались мало.
Все было как-то недосуг,
То он пролетом из Непала,
То я проездом в Кременчуг.
 
 
С Николаем встречался я Первым,
Петербургом гуляя сырым.
Он обычно здоровался первым,
А прощался обычно вторым.
 
 
Встретился с Лайзой я как-то Миннелли
На Павелецком вокзале у касс.
Оба в какой-то момент онемели,
Но подошла электричка как раз.
 
 
С N. встречали мы рассвет.
Я-то встретил, он-то нет.
 
 
На перекрестке встретясь с Пьехой,
Не мог поверить я глазам,
Махнул рукой — давай, мол, ехай,
И Пьеха резко по газам.
 
 
Почему-то с Вадимом Жуком
От жены я встречаюсь тайком,
Но при этом с женою Хаита
Почему-то встречаюсь открыто.
 

1997

„КПСС антинародной...“

 
КПСС антинародной
Покажем орган детородный!
 

1991

„Кто активный? Кто стабильный?..“

 
Кто активный? Кто стабильный?
Кто в любое время дня?
Кто всегда такой мобильный
Наготове у меня?
Это он, это он,
Мой веселый чудозвон.
 

„Кто из нас не знает Мишку?..“

 
Кто из нас не знает Мишку?
Миша Мишин всем нам мил.
Замечательную книжку
Написал наш Михаил.
 
 
В зашибенном переплете,
Шрифт, бумага — все при ней,
Посильней, чем „Фауст“ Гете
И раз в десять посмешней.
 
 
Потерявши стыд и совесть,
Он во всей предстал красе,
Есть рассказы в ней и повесть,
Пьесы, очерки, эссе.
 
 
Пульс эпохи в книге слышен,
Слышен гул лихих годин,
Молодец, товарищ Мишин,
Извиняюсь, господин.
 
 
Он, мятежный просит бури,
Дышит гневом и тоской,
В нашей, блин, литературе
Он всего один такой.
 

1995

„Куда Россия подевалась?..“

 
Куда Россия подевалась?
Неужто канула во мглу?
Вчера ведь только продавалась
На каждом что ни есть углу.
 

1995

„Куда ушли товарищи мои...“

 
Куда ушли товарищи мои,
Что сердцу были дороги и милы?
Одни из них заплыли за буи,
А сил назад вернуться не хватило.
 
 
Другие в неположенных местах
Копали от рассвета до заката.
Они сложили головы в кустах,
Не вняв предупреждению плаката.
 
 
А третьих бес попутал, говорят.
Кого из нас не искушал лукавый?
Забыв про все, рванули в левый ряд,
Хоть был еще вполне свободен правый.
 
 
Четвертые — народец удалой,
Те никого на свете не боялись,
Стояли — руки в боки — под стрелой
И, по всему похоже, достоялись.
 
 
Ушли друзья в неведомую даль,
Наделав напоследок шуму много,
Но не скажу, что мне их очень жаль,
Ушли и ладно — скатертью дорога.
 
 
Я на своем остался берегу,
Решать свои конкретные задачи.
Я здесь стою и не могу иначе,
Но за других ручаться не могу.
 

1986

„Лежишь бессонными ночами...“

 
Лежишь бессонными ночами
И вспоминаешь со стыдом,
Как пил вчера со сволочами
И приглашал мерзавцев в дом.
 
 
А завтра те же мизерабли,
Хоть повод вроде не даешь,
Тебе протягивают грабли,
И, что ж вы думаете? Жмешь.
 

1999

Лесная школа

 
Шел по лесу паренёк,
Паренёк кудрявый,
И споткнулся о пенёк,
О пенёк корявый.
 
 
И про этот про пенёк,
Про пенёк корявый
Все сказал, что только мог
Паренёк кудрявый.
 
 
Раньше этот паренёк
Говорил коряво.
Научил его пенёк
Говорить кудряво.
 

1987

Летающий орел

 
Летит по воздуху орел,
Расправив дерзостные крылья,
Его никто не изобрел —
Он плод свободного усилья.
В пути не ведая преград,
Летит вперед,
На солнце глядя.
Он солнца — брат
И ветра — брат,
А самых честных правил — дядя.
Какая сила в нем и стать,
Как от него простором веет!
Пусть кто-то учится летать,
А он давно уже умеет.
Подобно вольному стиху —
Могуч и малопредсказуем —
Летит он гордо наверху.
А мир любуется внизу им.
Но что ему презренный мир,
Его надежды и страданья…
Он одинокий пассажир
На верхней полке мирозданья.
 

1986

Лето наступило

 
Куда ни плюнь —
Кругом июнь.
 

1987

„Листья желтые медленно падают...“

 
Листья желтые медленно падают
В нашем богом забытом саду,
Ничего меня больше не радует,
Даже цирк на Охотном ряду.
 
 
Ощущение общей усталости,
Да и вид у артистов несвеж:
Не любому под силу до старости
Выходить колесом на манеж.
 
 
Но, боюсь, не придется расстаться нам.
Вопреки уговорам врачей,
Снова рвется к цветам и овациям
Нерушимый союз циркачей.
 
 
Боевой их накал не снижается,
Предстоят нам веселые дни,
Наше шоу, друзья, продолжается,
Новый цирк зажигает огни.
 

„Любовь. На вид простое слово...“

 
Любовь. На вид простое слово,
А говорили — тайна в нем.
Но я проник в ее основу
Своим мозолистым умом.
 
 
Напрягши всю мускулатуру,
Собрав запас душевных сил,
Свой мощный ум, подобно буру,
С размаху в тайну я вонзил.
 
 
Взревел как зверь могучий разум
И, накалившись докрасна,
Вошел в нее, заразу, разом,
Лишь только ойкнула она.
 
 
И что же разуму открылось,
Когда он пообвыкся там?
А ничего. Сплошная сырость,
Да паутина по углам.
 

1982

„Максимыч справный был служака...“

 
Максимыч справный был служака,
Все вроде делал по уму,
Как и положено, однако
Не пофартило и ему.
 
 
Хотя в его сужденьях резких
Порою громыхал металл,
Он избегал движений резких,
Он вообще их избегал.
 
 
Он улыбался крайне редко,
Был нрав его местами крут,
Таких берут с собой в разведку,
Хотя и не таких берут.
 
 
Он дипломатом был неслабым,
Он все планету облетел,
А если тяготел к арабам,
То кто же к ним не тяготел.
 
 
Непроницаемый как Будда,
На мир взирая тяжело,
Он все надеялся на чудо,
Но чуда не произошло.
 

1999

„Мальчик Сережа подрастает быстро...“

 
Мальчик Сережа подрастает быстро.
Вчера еще он был пионер,
Потом комсомолец, потом министр,
Сегодня Сережа — всем ребятам премьер.
 
 
Мальчик Сережа не похож на наших,
Мальчик Сережа совсем другой,
Мальчик Сережа слушается старших,
Головой кивает, шаркает ногой.
 
 
Но запомните, дети, слова правдоруба,
Пусть не станет это сюрпризом для вас —
У мальчика Сережи отличные зубы
И активный кислотно-щелочной баланс.
 
 
Любит Сережу дедушка Боря,
Ласковой рукою гладит по волосам,
И если не съест он Сережу вскоре,
То вскоре Сережа вас скушает сам.
 

1998

„Международные бандиты...“

 
Международные бандиты
Всех рангов, видов и мастей,
Пытались навязать кредиты
Стране застенчивой моей.
 
 
Хоть ей выламывали руки
И раздевали догола,
Она терпела молча муки,
Но, стиснув зубы, не брала.
 
 
И все же, опоив дурманом,
Под сладкий рокот МВФ,
Кредит всучили ей, обманом
Сопротивленье одолев.
 
 
Кто ж соблазнив ее халявой,
Потом использовал вовсю?
Французик жалкий и вертлявый,
Плешивый щеголь Камдессю.
 
 
Простоволосая, босая,
Она лежала на стерне
И, губы черные кусая,
Сжимала деньги в пятерне.
 
 
Напрасно вкруг нее сомкнувшись,
Толпились подлые враги,
В надежде, что она, очнувшись,
Начнет им возвращать долги.
 
 
Но нет, не такова Россия,
Она свободна и горда.
Ей можно что-то дать насильно,
Но взять обратно — никогда.
 

1999

Меланхолический пейзаж

 
Девица склонилась
В поле над ручьем.
Ну скажи на милость,
Я-то здесь при чем?
 
 
Хочется девице
В поле из ручья
Жидкости напиться,
А при чем здесь я?
 
 
Солнышко садится,
Вечер настает,
Что мне до девицы?
До ее забот?
 
 
На вопросы эти
Не найду ответ.
Сложно жить на свете
В тридцать девять лет.
 

1987

„Меня зовут Иван Иваныч...“

 
Меня зовут Иван Иваныч.
Мне девяносто восемь лет.
Я не снимаю брюки на ночь
И не гашу в уборной свет.
 
 
Я по натуре мирный житель,
Но если грянет вдруг война,
Надену я защитный китель,
К груди пришпилю ордена.
 
 
И в нижнем ящике буфета,
Где у меня военный склад,
Возьму крылатую ракету.
Ужо, проклятый супостат!
 
 
Ее от пыли отряхну,
Стабилизатор подогну,
Взложу на тетиву тугую,
Послушный лук согну в дугу,
А там пошлю наудалую —
И горе нашему врагу!
 

1982

„Меня спросили на иврите...“

 
Меня спросили на иврите:
— Вы на иврите говорите?
А я в ответ на чистом идиш:
— Ты че, в натуре, сам не видишь?!
 

1991

Меркантильное (про денежки)

 
Кто-то любит свежий ветер,
Кто-то мягкий каравай,
Кто-то ребусы в газете,
Мне же — деньги подавай.
 
 
Я, признаться по секрету,
Очень денежки люблю.
Ничего приятней нету,
Чем копить их по рублю.
 
 
И шагаю с этой ношей
Я по жизни, весь звеня.
Вот какой я нехороший,
Полюбуйтесь на меня!
 

1982

Мечта о крыльях

 
Если б кто на спину мне бы
Присобачил два крыла,
Я б летал себе по небу
Наподобие орла.
 
 
Я бы реял над планетой,
Гордый пасынок стихий,
Не читал бы я газеты,
Не писал бы я стихи.
 
 
Уклоняясь от работы
И полезного труда,
Совершал бы я налеты
На колхозные стада.
 
 
Я б сырым питался мясом,
Я бы кровь живую пил,
Ощущая с каждым часом
Прибавленье новых сил.
 
 
А напившись и наевшись,
Я б ложился на матрас
И смотрел бы не мигая
Передачу „Сельский час“.
 

1982

„Минуло семь всего лишь лет...“

 
Минуло семь всего лишь лет,
С тех пор как гордо
Он им швырнул свой партбилет
Буквально в морду.
 
 
Как шел он через этот зал,
Расставшись с ксивой.
Жене я, помнится, сказал:
— Какой красивый!
 
 
Увидишь, он еще придет,
Не минет года.
Такой чувак не пропадет,
Не та порода.
 
 
И он ушел, покинув съезд
На вольный выпас,
Он твердо знал — свинья не съест,
А Бог не выдаст.
 
 
У всей планеты на виду,
Шарахнув дверью,
В свою кремлевскую звезду
Он свято верил.
 

„Мне для Алки ничего не жалко...“

   А. Б.

 
Мне для Алки ничего не жалко, —
Кто бы там чего не говорил.