Иртеньев Игорь. Стихи мои, простые с виду...

Она их обложила матом
И растворилась без следа.
 

1980

Скороговорка

 
Три Петра и два Ивана,
Два Ивана, три Петра
Просыпались утром рано
И херачили с утра.
 
 
И завидовал им пьяным,
Двум Иванам, трем Петрам,
Трем Петрам и двум Иванам
Черной завистью Абрам.
 

1993

„Скрывали правду долго, но довольно!..“

 
Скрывали правду долго, но довольно!
Упала с глаз народа пелена.
Политика в России — алкогольна,
Не зря ее проводят с бодуна.
 
 
Но я ее такую одобряю,
Поддержку выражая ей свою
И в целом руководству доверяю,
Поскольку сам давно и прочно пью.
 
 
Ну я поэт, допустим, но любого
Спросите гражданина у ларька,
Он скажет, социальная основа
Политики как никогда крепка.
 
 
И лишний раз нас в этом убеждает,
Наполнив сердце радостным теплом
Тот факт, что это дело обсуждают,
Собравшись, честь по чести, за столом.
 

Случай в больнице (художественная быль)

 
Острым скальпелем хирург
Разрезал больного,
И узнал в несчастном вдруг
Он отца родного.
 
 
Бросил тот свое дитя
В жизни час суровый,
И вот много лет спустя
Свел их случай снова.
 
 
Инструмент в руках дрожит,
Сын глядит не видя,
Перед ним отец лежит
В искаженном виде.
 
 
Распростерся недвижим,
К жизни вкус утратив,
И не знает, что над ним
Человек в халате.
 
 
И не ведает того,
Что внутри халата
Сын находится его,
Брошенный когда-то.
 
 
Много лет искал отца
Он, чтоб расплатиться,
И нашел в конце конца
В собственной больнице.
 
 
Вот сейчас злодей умрет
От меча науки!
Но хирург себя берет
В золотые руки,
 
 
Ощущает сил прилив,
Все отцу прощает
И, аппендикс удалив,
К жизни возвращает.
 
 
Со стола отец встает,
Взор смущенный прячет,
Сыну руку подает
И от счастья плачет.
 
 
Мы не скажем, случай тот
Был в какой больнице.
Ведь подобный эпизод
В каждой мог случиться.
 

1987

Случай возле бани

 
Атос, Портос и Арамис
Однажды в баню собрались.
Они туда по вторникам ходили.
Атос принес с собой насос,
Портос — шампуня для волос,
А Арамис — мочалку (де Тревиля).
 
 
Стоял погожий банный день.
У Нотр-Дам цвела сирень,
А в Лувре тихо музыка играла.
И надо ж было в этот час
Случиться вдруг у банных касс
Гвардейцам господина кардинала.
 
 
Отвесив вежливый поклон,
Сказал гвардейцам дю Валлон,
Известный всем под именем Портоса:
— Я рад приветствовать вас здесь,
Но нам в парилку всем не влезть,
Там, господа, не хватит места просто.
 
 
Я предлагаю вам пока
Махнуть по кружечке пивка
Или по парку погулять немного,
А часиков примерно в пять
Вернетесь вы сюда опять
И парьтесь на здоровье, ради бога.
 
 
На что гвардеец де Жюссак,
Красавец в завитых усах,
Всегда подтянут, выбрит и надушен,
Ответил, взявшись за эфес:
— Раз в бане не хватает мест,
Придется, господа, вам мыться в душе.
 
 
В ответ на эту речь Атос
Мгновенно выхватил насос,
Портос — шампунь, а Арамис — мочало,
Встав в порядок боевой,
Атаковали вражий строй —
Решительность всегда их отличала!
 
 
Но в схватке ни один не пал —
По счастью, кто-то прочитал
Висевшее над входом объявленье:
„Сегодня в бане пару нет —
У нас котел не разогрет.
Месье, примите наши извиненья“.
 
 
Про это дело кардинал
Через миледи разузнал
И принял кардинальное решенье:
Чтоб понапрасну кровь не лить,
Он бани приказал закрыть,
А банщиков казнить для устрашенья.
 

1979

Случай на воде

   Мощным взмахом поднимает...

Из песни

 
Степан Тимофеевич Разин,
Известный донской атаман,
Немало творил безобразий,
Особенно будучи пьян.
 
 
Однажды с крутой похмелюги
С ватагой он плыл по реке
На белом ушкуйничьем струге
С персидской княжною в руке.
 
 
Страшась атаманского гнева,
От ужаса бледная вся,
Дрожала несчастная дева,
Монистами робко тряся.
 
 
Плескалась медовая брага
Во фряжских черненых ковшах,
Лежала вповалку ватага,
Густым перегаром дыша.
 
 
Макая усы в ерофеич,
Хлеща за стаканом стакан,
Все слабже Степан Тимофеич
Удерживал девичий стан.
 
 
И после шестого стакана —
Пожалуй, что лишним был он —
Орлиные очи Степана
Смежил исторический сон.
 
 
Почуяв нехватку контроля,
Разжалась злодейка рука.
Печальна невольницы доля,
Не быть ей женой казака.
 
 
Напрасно хрипела бедняга
В надежде вниманье привлечь.
С оттягом храпела ватага
В ответ на шиитскую речь.
 
 
Агония длилась недолго,
Не больше минуты одной,
И воды холодные Волги
Сомкнулись над бывшей княжной.
 

1982

„Соком живым брызнем...“

 
Соком живым брызнем,
В солнечный диск метя,
Да — половой жизни!
Нет — половой смерти!
 

1986

„Сообщаю вам интимно...“

 
Сообщаю вам интимно,
По секрету, тет-а-тет,
Чтой-то вдруг нелегитимно
Стало мне на склоне лет.
 
 
Паспорт есть и в нем прописка,
Плюс работа и семья,
Но, похоже, в зоне риска
Оказался, братцы, я.
 
 
Вдруг в роддоме по запарке,
Что случается вполне,
Ненароком санитарки
Поменяли бирку мне.
 
 
Я растерян, я в смятенье,
Намекните мне хотя б,
Вдруг я вовсе не Иртеньев,
А какой-нибудь Хоттаб.
 
 
Вдруг покажет картотека,
Что я вождь боевиков,
Что родился у Казбека,
Вскормлен грудью облаков.
 
 
И мечусь я по квартире
В ожиданье крайних мер.
Вдруг начнет мочить в сортире
Наш решительный премьер.
 

„Соответствуя в чем-то друг другу...“

 
Соответствуя в чем-то друг другу,
Не припомню за давностью в чем,
Мы с тобой по весеннему лугу
Шли, к плечу прикасаясь плечом.
 
 
Между нами любовь начиналась
И наметилась было почти.
Юность, юность, куда ты умчалась,
За вопрос неуместный прости.
 
 
Но тебя я запомнил такую —
В белом платье, почти босиком.
Потому это все публикую.
Без утайки,
Как есть,
Целиком.
 

„Спаянные общим идеалом...“

 
Спаянные общим идеалом,
По понятьям поделивши нал,
Под семейным ватным одеялом
Почивали власть и криминал.
 
 
Положив супругу-криминалу
Голову на крепкое плечо,
Власть его любовно обнимала
И дышала в ухо горячо.
 
 
Так они и спали б тихой сапой,
Одеялко мирно теребя,
Если б криминал мохнатой лапой
Вдруг его не дернул на себя.
 
 
Всю-то ночку, лежа с милым рядом,
Власть во сне от холода тряслась
И во тьме, белея голым задом,
Не смыкала до рассвета глаз.
 

„Среди толпы мятежной...“

 
Среди толпы мятежной
Какой-то неформал
На площади Манежной
Рога мне обломал.
 
 
Понятно, что свобода
Не падает к ногам,
Но что ж это за мода —
Чуть что, так по рогам?
 

1992

„Средь шумной халявной тусовки...“

 
Средь шумной халявной тусовки,
Где запросто вилки крадут,
Я встретил небесной фасовки
На диво стерильный продукт.
 
 
В углу притулившись несмело
На периферии стола,
Она нечто постное ела
И легкое что-то пила.
 
 
Взирая на хрупкое чудо,
Мешая с бурбоном вино,
Я думал — откуда, откуда
Она здесь, вернее, оно?
 
 
Что общего в ней с этим местом,
Где зверя витает число?
Каким, извиняюсь, зюйд-вестом
Ее в сей вертеп занесло?
 
 
Меж тем запустили цыганов,
В гостиной затеяли штос,
И рядом стоящий Зюганов
Влепил мне дежурный засос.
 
 
И я, человек закаленный
И трезвый не то чтоб всегда,
Поймав ее взгляд изумленный,
Покрылся румянцем стыда.
 
 
Вот так, среди адского чада,
Свой свет несказанный лия,
Явилася мне Хакамада,
Неспетая песня моя.
 

1999

Старинная казачья песня

 
Как в Ростове-на-Дону,
На Дону в Ростове
Встретил бабу я одну
С шашкой наготове.
 
 
Ой ты, конь мой вороной,
Звонкая подкова,
Уноси меня, родной,
Срочно из Ростова.
 
 
Ждут с тобой в родном дому
Жены нас да дети,
А в Ростове-на-Дону
Только шашки светят.
 

1991

„Старый барабанщик...“

 
Старый барабанщик,
Старый барабанщик,
Старый барабанщик
Крепко спал,
Он проснулся,
Перевернулся,
И указ тотчас издал.
 
 
Всю свою команду,
Всю свою команду,
Всю свою команду —
За порог.
Чтобы знали
И не забывали,
Кто у нас тут царь и бог.
 
 
Старый барабанщик,
Старый барабанщик.
Старый барабанщик,
Наш пахан,
Ищет хмуро,
Чью еще бы шкуру
Натянуть на барабан.
 

„Стихи мои, простые с виду...“

 
Стихи мои, простые с виду,
Просты на первый только взгляд
И не любому индивиду
Они о многом говорят.
 
 
Вот вы, к примеру бы, смогли бы
В один-единственный присест
Постичь их тайные изгибы
И чудом дышащий подтекст?
 
 
Да я и сам порой, не скрою,
Вдруг ощущаю перегрев
Всей мозговой своей корою,
Пред их загадкой замерев.
 
 
В них разом густо, разом пусто,
А иногда вообще никак,
Но всякий раз из них искусство
Свой подает товарный знак.
 
 
Идет в моем культурном слое
Неуправляемый процесс,
Формально связанный с землею,
Но одобряемый с небес.
 

1995

„Стоит могила...“

 
Стоит могила
Незнамо чья,
А все же мило,
Что не моя.
 

„Страна моя не так уж и проста...“

 
Страна моя не так уж и проста,
Как кое-кто наивно полагает,
Не подставляет каждому уста,
Не перед каждым ноги раздвигает.
 
 
Немало в ней таится разных „но“,
Неразличимых посторонним взором,
Ее понять от века не дано
Заезжим верхолазам-гастролерам.
 
 
Вся тайна, вся загадка, вся секрет,
Неразрешимый ни людьми, ни Богом…
Другой такой на целом свете нет.
И это, кстати, говорит о многом.
 

1998

„Страна у нас, товарищи, большая...“

 
Страна у нас, товарищи, большая,
За что средь прочих слава ей и честь.
В ней можно жить друг другу не мешая,
Поскольку место, слава богу, есть.
Так отчего же два достойных мужа,
Сединами покрытые уже,
И властью облеченные к тому же,
На самом дальнем нашем рубеже
Взамен того, чтоб в солнечное завтра
Вести своих сограждан за собой,
Не сдерживая юного азарта,
Сцепились, увлеченные борьбой?
А мы следим лишь, разводя руками,
За схваткой двух враждебных лагерей,
Что битыми чревата черепками
И жутким видом порванных ноздрей.
 

Странный гость

   А. Кучаеву

 
Как-то утром за обедом
     засиделся я с соседом,
Что живет со мною рядом
     на другом конце страны,
Был сырой осенний вечер
     зимней скукою отмечен,
Но вплетались краски лета
     в синь зеленой белизны.
Не в преддверье ли весны?
 
 
Помню, темой разговора
     были тезы Кьеркегора
И влияние кагора
     на движение светил.
Нить беседы прихотливо
     извивалась и на диво
Обстановка климатила
     и сосед был очень мил —
Он практически не пил.
 
 
Словом, было все прекрасно,
     но, однако, не напрасно
Я от тяжести неясной
     все отделаться не мог.
Тишину моей гостиной
     вдруг нарушил очень длинный
И достаточно противный
     электрический звонок.
Кто вступил на мой порог?
 
 
Кто же этот гость нежданный,
     что с настойчивостью странной
В этот вечер столь туманный
     нарушает мой покой?
Это кто возник из ночи
     и на кнопку давит очень?
Неужели на мерзавца
     нет управы никакой?
А милиция на кой?!
 
 
Звон меж тем раздался снова.
     — Что за наглость, право слово?! —
И нахмурив бровь сурово,
     повернул я ключ в замке.
Предо мною на пороге
     неулыбчивый и строгий
Вырос странник одинокий
     в старомодном сюртуке
С черной птицей на руке.
 
 
Позабытые страницы
     мне напомнил облик птицы,
Утлой памяти границы
     вдруг раздвинулись на миг,
Вспомнил я: все это было —
     „…мрак, декабрь, ненастье выло…“
И как будто из могилы
     доносился хриплый крик,
Вызывавший нервный тик.
 
 
Уловив мое смятенье,
     он шагнул вперед из тени:
— Извините, вы Иртеньев?
     У меня к вам разговор:
Мой кисет, увы, непрочен,
     а табак дождем подмочен,
Что вы курите, короче?
     Я ответил: — „Беломор“.
— Боже мой, какой позор, —
 
 
Прошептал он с возмущеньем
     и, обдав меня презреньем,
Устремился по ступеням
     темной лестницы во двор.
Хлопнув дверью что есть мочи,
     из подъезда вышел прочь он
И исчез. Но с этой ночи
     не курю я „Беломор“.
Никогда. О, nevermore!
 

1979

Страшная картина

 
Какая страшная картина,
Какой порыв, какой накал!
По улице бежит мужчина,
В груди его торчит кинжал.
 
 
— Постой, постой, мужчина резвый,
Умерь стремительный свой бег! —
Вослед ему кричит нетрезвый
В измятой шляпе человек.
 
 
— Не для того тебя рожала
На божий свет родная мать,
Чтоб бегать по Москве с кинжалом
И людям отдых отравлять!
 

1980

Считалочка для всех

 
Раз.
Два.
Три.
Четыре.
Пять.
Шесть.
Семь.
Восемь.
Девять.
Десять.
 

1986

Съедобное

 
Маша ела кашу,
Мама ела Машу,
Папа маму ел.
Ела бабка репку,
Лопал бабку дедка,
Аж живот болел.
Славно жить на свете.
Громче песню, дети!
Шире, дети, круг!
Ни к чему нам каша
На планете нашей,
Если рядом — друг.
 

1980

Сюжет впотьмах

 
Какая ночь, едрит твою!
Черней Ремарка обелиска,
Стоит звезда, склонившись низко
У бездны мрачной на краю.
Звезда стоит… А что Ремарк?
Он пиво пьет, поскольку немец.
При чем тут пиво?.. Вечер темец…
Уже теплей… Пустынный парк
Спит, как сурок; без задних ног,
Тот, от которого Бетховен
Никак отделаться не мог,
Поскольку не был бездуховен,
Не то, что нынешние мы…
Но тут опять отход от темы,
От темы ночи… темы тьмы…
Никак в проклятой темноте мы
Повествование загнать
Не можем в заданное русло….
Ах, отчего душе так грустно
Рукой усталой окунать
Перо в чернильницыно лоно?..
Опять знакомо все до стона…
Как там? „…волшебницыных уст“.
Там вроде все куда-то плыли…
По направленью к Свану… Или
В том направленье плавал Пруст?..
Марсельцы не забудут Пруста,
Который чуть не сбился с курса
ВКП(б), что Верном был,
Пока компас не подложил
Ему в топор один предатель,
Но, впрочем, видел все Создатель,
И тот потом недолго жил.
Короче ночь… чем день зимой…
Зимой короче день, а летом
Короче ночь… Ах, боже мой,
Не проще ль написать об этом,
Сюжет направив в колею,
Куда-то сносит все с которой
Рукой уверенной и скорой:
„Какая ночь, едрит твою!“
 

1989

Табель о рангах

 
Нет, не люблю я этих марсиан,
Народец, скажем прямо, хероватый,
К тому же пьющий, да и вороватый,
В отличие от нас, от россиян.
 

1998

Так и живу

 
Когда родился я на свет,
Не помню от кого,
Мне было очень мало лет,
Точней, ни одного.
 
 
Я был беспомощен и мал,
Дрожал, как студень, весь
И, хоть убей, не понимал,
Зачем я нужен здесь.
 
 
Больное детство проплелось,
Как нищенка в пыли,
Но дать ответ на тот вопрос
Мне люди не смогли.
 
 
Вот так, умом и телом слаб,
Живу я с той поры —
Ни бог, ни червь, ни царь, ни раб,
А просто — хрен с горы.
 

1988

„Такого кризиса...“

 
Такого кризиса
Еще не видел свет.
Пиздец уж близится,
А кризиса все нет.
 

1998

Танго в стиле кич

 
В лазурь залива солнце село,
Стояли вы, глаза закрыв,
Я вашу руку взял несмело,
Сдержать не в силах свой порыв.
 
 
Пьянящий аромат азалий
Все тайной наполнял вокруг.
Вы с дрожью в голосе сказали:
— Я умоляю вас, без рук.
 
 
Волна ласкала, набегая,
Покров прибрежного песка.
И я ответил: — Дорогая,
То лишь рукав от пиджака.
 
 
Вы мне в лицо захохотали,
Сверкая золотом зубов:
— А я-то думала вначале,
Что вы способны на любов.
 
 
Вам не хватает безрассудства,
Вас не манит страстей игра.
Нет, я не верю в ваше чувство,
К тому же мне домой пора.
 
 
Блестело море под луною,
Молчал о чем-то кипарис.
Я повернулся к вам спиною,
И мы навеки разошлись.
 

1983

Тик-так

 
На столе часы стоят,
Но на первый только взгляд.
На второй они идут,
Отмеряя ход минут.
 
 
Отмеряя ход минут,
По столу часы идут,
Вот до краешка дойдут
И оттуда упадут.
 
 
На пол часики упали
И лежат. На третий взгляд.
А на первый, как вначале
Было сказано, стоят.
 
 
Это что ж это такое?
И на что ж это похоже?
Ведь лежать не можно стоя
И стоять не можно лежа.
 
 
Можно ж нервный тик
Заработать так.
Тик-
Так.
 

1992

„Только было мы настроились...“

 
Только было мы настроились
Запасать себе гробы,
Братья-сербы успокоились,
Слава Богу, без пальбы.
 
 
Но опять запахло порохом
Посреди планеты всей —
Это снова дал всем шороху
Наш старинный друг Хусейн.
 
 
Просто жить уже не хочется.
Так достали, что беда.
И когда ж все это кончится…
Да, боюсь, что никогда.
 

„Только сел — звонят. Давай скорее...“

 
Только сел — звонят. Давай скорее.
Тут у нас такое — обалдеешь.
Я такси хватаю. Мчимся пулей.
По дороге мужика сбиваем.
 
 
Приезжаем. Вроде все нормально.
Ну не то, чтоб прямо все в ажуре,
Но, по крайней мере, чисто внешне,
Чисто визуально, как обычно.
 
 
Я, как идиот, обратно еду.
По дороге в самосвал въезжаем.
Хорошо еще таксист был пьяный.
А иначе б — страшно и подумать.
 
 
Слава богу, жив еще остался,
Но пока мотался по больницам,
Дочка замуж вышла. За румына.
Только нам румынов не хватало.
 

1991

Точный адрес

 
Мы живем недалеко,
Нас найти совсем легко.
Сперва направо вы пойдете,
Потом налево повернете,
И прямо тут же, за углом,
Семиэтажный будет дом.
Такой большой красивый дом,
Но только мы живем не в нем.
Потом войдете вы во двор
И там увидите забор.
В заборе этом есть дыра,
Ее мы сделали вчера.
Но через эту дырку лезть
Старайтесь осторожно,
Там потому что гвозди есть
И зацепиться можно.
Потом свернете резко вправо
И упадете там в канаву.
Пугать вас это не должно,
Поскольку так заведено.
В нее все падают всегда,
Но вылезают без труда.
Потом на землю нужно лечь
И метров сто ползти,
Потом придется пересечь
Трамвайные пути.
А дальше будет детский сад,
А рядом с садом автомат,
Где вам по номеру 05
Помогут адрес наш узнать.
Ведь мы живем недалеко
И нас найти совсем легко.
 

1983

„Трудно тем на свете очень...“

 
Трудно тем на свете очень,
У кого сосед маньяк,
Всю дорогу озабочен —
Где, когда, кого и как.
 
 
Тем живется много проще,
У кого сосед енот,
И мозги он прополощет,
И рубашку простирнет.
 
 
У кого сосед японец,
Тем легко на свете жить,
Можно запросто червонец
У японца одолжить.
 
 
У кого сосед Каспаров,
Тем не жизнь, а благодать,
Ведь с Каспаровым на пару
Можно партию сгонять.
 
 
Лучше всех тому живется,
У кого майор сосед,
Если вдруг война начнется,
Всех убьет, майора — нет.
 

1992

„Тут как-то раз мне дали в глаз...“

 
Тут как-то раз мне дали в глаз,
Вот, собственно, и весь рассказ.
 

1990

„Ты куда бежишь, нога...“

 
Ты куда бежишь, нога,
Поздней ночью
От родного очага,
Крыши отчей?
 
 
Из домашнего тепла
И уюта
Босиком одна ушла
Почему ты?
 
 
Или чем тебя, нога,
Кто обидел,
Что пустилась ты в бега
В голом виде?
 
 
Иль нездешние блага
Соблазнили?
Иль чужие берега
Поманили?
 
 
Будь там Лондон, будь Париж,
Будь хоть Штаты,
От себя не убежишь
Ни на шаг ты.
 
 
Ты ж не баба, не Яга
Костяная,
Ты как есть моя нога,
Коренная.
 
 
Так зачем тебе чулки
Да колготки,
Пропадешь ты от тоски
Да от водки.
 

1989

Угасший костер (романс)

 
Костер пылающий угас,
Его судьба задула злая.
Я больше ненавижу вас,
Я знать вас больше не желаю.
 
 
Моей любви прервался стаж,
Она с обрыва полетела,
И позабыл я голос ваш,
Черты лица и форму тела,
 
 
И адрес ваш, и телефон,
И дату вашего рожденья
Я вычеркнул из сердца вон
С жестоким чувством наслажденья.
 
 
Любовь исчезла без следа,
Хотя имела в прошлом место.
Прощаясь с вами навсегда,
Хочу сказать открытым текстом:
 
 
— Пусть любит вас теперь другой,
А я покой ваш не нарушу.
С меня довольно. Ни ногой
К вам не вступлю отныне в душу.
 

1985

Удивительные вещи

 
Каждый вечер регулярно
Кто-то, крадучись тайком,
Ходит с лестницей пожарной
И огромным молотком.
 
 
Из бездонного кармана
Вынимает горсть гвоздей
И в ночное небо прямо
Забивает их, злодей.
 
 
А наутро, взявши клещи,
Выдирает их, ворча.
Удивительные вещи
Происходят по ночам!
 

„Уронил я в унитаз...“

 
Уронил я в унитаз
Как-то тут намедни
Свой любимый карий глаз.
Правый. Предпоследний.
 
 
Глянул он прощальным взором,
Голубиным оком
Прямо в душу мне с укором,
Уносясь потоком.
 
 
И с тех пор все снится мне
Ночью в тишине,
Как он там ресницами
Шевелит на дне.
 

1991

„Уход отдельного поэта...“

 
Уход отдельного поэта
Не создает в пространстве брешь,
В такой большой стране, как эта,
Таких как мы — хоть жопой ешь.
 
 
Не лейте горьких слез, мамаша,
Жена, не бейся об порог,
Тот, кто придет на место наше,
Создаст вакансию в свой срок.
 
 
И снова, натурально, слезы,
Транспортировки скорбный труд,
Друзей искусственные позы,
Шопен, опять же, тут как тут.
 
 
Но не прервется эстафета
И к новому придет витку,
В такой большой стране, как эта
(см. четвертую строку).
 
 
И новым женам и мамашам
Настанет свой черед рыдать…
А мы не сеем и не пашем,
За это можно все отдать.
 

1996

Философическое

 
Пока душа не отлетела,
Как светло-белый самолет,
Она имеет форму тела,
Внутри которого живет.
 
 
Метафизического газа
Полна телесная сума,
И это не пустая фраза,
А вывод крепкого ума.
 
 
Все, чем, считается от века,
Богат и славен индивид,
Есть эманация молекул,
Душа из коих состоит.
 
 
Амбивалентная по сути,
Она из множества путей
Себе избрала перепутье
Свободы, Славы и Страстей.
 
 
В координатной этой точке
Пересечения всех драм
Душа, расставшись с оболочкой,
Стартует вверх
К иным мирам.
 
 
И там,
Во мраке вечной ночи,
Не зная отдыха и сна,
Она рыдает и хохочет,
Надежд несбывшихся полна,
 
 
Поправ физические нормы,
Экстраполирует в века,
Как символ неизбывной формы
Существования белка.
 

„Ходил недолго в президентах...“

 
Ходил недолго в президентах
Михал Сергеич Горбачев.
Но был на разных континентах