Длинной штуковиной оказалась обычная крестьянская мотыга. Видимо, для душ она была священным символом повседневного человеческого труда — тяжелого, но и благодатного.
— Клянусь, — начал Убивец, — что приняв имя тхага и став членом братства бхаттоти, буду беспрекословно выполнять волю Великой Матери нашей Деви во славу ее и ради блага множащегося рода людского. Клянусь на стезе святого промысла быть честным, храбрым, верным и преданным нашему делу. Клянусь хранить в глубочайшей тайне все, что связано с братством. А если нарушу эту клятву, то пусть я предстану перед Матерью нашей, которую нельзя увидеть без того, чтобы не умереть тут же, на месте, пусть буду изрублен на куски этим священным заступом, как был изрублен Матерью демон Махиша, и пусть моя участь послужит уроком другим.
Неофит твердил клятву вслед за Убивцем.
Когда все страшные и торжественные слова были произнесены и мотыга вернулась на свое место в углу, Убивец снова подал знак. Адепт у костерка подскочил и поднес новому собрату кружку. Ди видела, как перед тем он наполнил ее варевом из чаши на огне. Неофит принял кружку и поднес к губам. Но тут же отдернул. Горячо!
— Пей! — строго велел ему Убивец. — До дна.
И тот снова прильнул к кружке. Вылупив глаза от боли, не смея поморщиться, он пил крошечными глотками — так долго, что Ди успела за это время проделать длинный путь от простого удивления до полного непонимания, обратно, а затем в другом направлении — к счастливой, хотя и невероятной догадке. Ведь души бестелесны и не нуждаются ни в еде, ни в питье, ни уж тем более не могут испытывать физическую боль. Чем же тогда объяснить происходящее?! Может быть, на нематериальном огне кипела какая-то нематериальная субстанция, вроде энергетической амброзии для бессмертных душ? А страдальческая физиономия неофита отчего тогда? В конце концов Ди осенило: сделавшись адептами Воплощения, они во всем стремятся стать людьми. Они не могут позволить себе обрести плоть, пока в городе душ остается хоть один Невоплощенный. Но человеческие повадки и обычаи они перенять в состоянии, хоть это и неимоверно трудно для них, даже противоестественно. Заливать в себя жидкость — наверное, для них это то же самое, что человеку набивать брюхо камнями или расплавленным свинцом.
Только праведники и великие герои могут добровольно пойти на такие самоистязания.
В порыве восхищения Ди совсем забыла об осторожности, которую решила соблюдать, и подалась вперед, в проход. Тотчас она услышала изумленный вскрик, а через секунду поняла, что попалась. Сбоку из-за стены метнулась рука и крепко зажала локтем ее шею.
Убивец резко обернулся и нахмуренно посмотрел на Ди. Головой прижатая, как тисками, к чьему-то боку, она была выведена на свет и представлена на суд собравшихся.
— Джемадар, она подглядывала! — раздался над ухом у Ди возмущенный голос. — Махадеви не простит нам этого, если мы не…
— Помолчи, — приказал Убивец. — Отпусти ее и посмотри, нет ли там еще кого-нибудь. Потом встань у выхода.
Тиски разжались, и Ди рухнула на четвереньки.
— А теперь скажи нам, детка, кто ты такая, что здесь делаешь и где твои дружки.
Убивец говорил спокойным, ровным голосом. Тон его не выдавал ни малейших эмоций. Казалось, церемония посвящения не только не была прервана столь внезапным образом, но и должна была повернуться именно таким боком — появлением нового действующего лица, с заранее предписанной ролью.
Ди поднялась на ноги, потерла шею и заговорила, преданно глядя на Убивца:
— Я хочу стать одной из вас. Я знаю о вашей миссии и согласна принять ее. Я искала вас, но нашла случайно… не уверена даже, что тут обошлось без Провидения. Наверное, оно и привело меня к вам. Во всяком случае, иного объяснения, как я попала сюда, у меня нет. А дружков моих не ищите, потому что их у меня нет.
— Она врет, не верьте ей, джемадар! — К Ди подошел один из адептов, до тех пор стороживший варево на огне, и негодующе уставился на нее большими красивыми глазами с пушистыми ресницами. Только сейчас Ди вдруг осознала, что у каждого адепта свое собственное, индивидуальное лицо. У этого, например, даже привлекательное, точь-в-точь смазливый мальчишка лет восемнадцати. Обретя судьбу, они перестали быть заготовками, сделались обладателями неповторимых физиономий.
— Мы должны отдать ее Деви, — продолжал адепт, — чтобы не навлечь на себя гнева Великой!
Убивец смолчал. Задумчиво подошел к огню и в руках его появилась маленькая коробочка. Открыв ее, он запустил внутрь пальцы и меланхоличным жестом сыпанул в пламя щепоть какого-то порошка. Огонь, проглотив корм, разом побледнел и вдруг вспыхнул синим цветом. Языки его жадно потянулись вверх, как преданный пес — с желанием лизнуть хозяина в лицо. Пламя зачадило, к потолку взвился дымок. Появился приторный запах, но Ди не обратила на него внимания — ее захлестнул поединок самоотверженных взглядов, на который ее вызвал адепт с красивыми, как у лани, глазами. Их взоры скрестились, будто шпаги, — еще чуть-чуть и раздастся звон, бряцанье, лязг, посыплются искры.
Но как раз чуть-чуть и не хватило. Контуры противостояния медленно размывались, смазывались. Шпаги опустились и были тотчас забыты. И вдруг пещера, капище, закопченые стены исчезли, и началось мистериальное, волшебное, безумно прекрасное действо. Какой-то чародей взмахнул своей палочкой и все вокруг преобразилось.
Перед глазами Ди точно приподнялась завеса, скрывавшая до сих пор сказочную красоту мира и его распахнутые объятия любви. Даже просто удивляться этому потрясающему открытию, этой внезапной обнаженности мира было бы омерзительной неблагодарностью, кощунством, поруганием невинности. Мир вокруг сбросил свои дряхлые одежды в бесконечном доверии и любви к ней, Ди, и она не могла не ответить ему тем же — восторгом, преклонением, обожанием, взаимным обнажением себя. Она рухнула на колени и заплакала в молитвенном экстазе, жарко шепча слова благодарности миру за то счастье, которое он показал и даровал ей.
Она вдруг поняла, что мир есть любовь и все, что делается в нем, — это любовь. Любовь была сияющим, переливающимся всеми цветами морем, в котором купалась теперь Ди. И когда море, лаская, проникло в нее и принялось лизать ее изнутри, истончая перегородки души, отделявшие ее от мира, она покорно отдалась ему, его власти и его нежности — потому что страшно было даже подумать о том, чтобы отказать ему, доставить хоть малейшее огорчение. Наоборот — подчиняться этому безбрежному феерическому потоку было высшим счастьем. Ради него, ради великого духа, открывшего ей мир, заполнившего ее собой и уносившего теперь куда-то вдаль, она готова была на все. Собственно, даже не она, а та бесконечность, безокраинность, которые распирали ее и в которые она превратилась.
Беспредельность по имени Ди могла вместить в себя весь мир, могла принимать любые формы, могла жертвовать собой и наделять других счастьем. Если есть в мире несчастный, она готова была облагодетельствовать его, если есть в мире лишенный любви, она хотела бы одарить его собой, если есть в мире страдающий, она желала бы броситься ему в ноги и умолять о прощении, и быть растоптанной им, и в унижении заново познать любовь, и воспылать страстью к мучителю своему, и стать рабой его, любящей, жалеющей, берущей на себя его страдания.
Духом, сеющим жалость к тварям рожденным, летела Ди над водами первозданного мира и вдруг увидела остров. А на острове сад, прекраснее которого нет и не будет, благоуханный, зовущий сладчайшей музыкой птичьих перепевов, чарующий красками, плодами дерев, зверями, просящими ласки. Ди гуляла по саду и наслаждалась его щедростью. Голос, слышимый со стороны, вел ее по тропинкам, подводил к ручьям и пенным водопадам, усаживал на нагретые солнцем камни и звал к ней обитателей сада: игривых, как котята, пантер и ягуаров. А вслед за кошками из зарослей стали выходить люди — юноши и девушки с пригожими лицами и стройными фигурами. Они смеялись и весело переговаривались. Они были влюблены и желали поделиться своей любовью с гостьей — когда она захочет и как захочет.
Но едва она остановила свой выбор на одном из юношей, пленившем ее статью и горячим взором, как на сад налетела черная тень, принеся с собой ураганный ветер, град, бурю. Небо обрушилось на землю расплавленным серебром молний, и потоки воды захлестнули остров. За раскатами грома Ди отчетливо слышала чей-то довольный дьявольский смех и бессильно грозила неведомо кому кулаком. А потом все закончилось. Воды сомкнулись над островом. Ди взлетела ввысь, крича от горя и отчаяния. Тот же голос, что показывал ей красоты райского сада, с печалью сообщил о гибели прекрасной земли от рук злокозненного демона Махиши и спросил ее, готова ли она вступить в войну с бесчисленными сподвижниками демона, расселившимися по свету после того, как Великая Черная Мать отомстила Махише, убив его и тело разрубив на части. Ди, не колеблясь, ответила: «Да!».
Голос спросил, готова ли она верить, что, когда последний приспешник демона будет убит, потерянный рай возродится в еще большем великолепии и вся земля станет благословенным краем. Ди без тени сомнения ответила: «Да!»
И в третий раз голос спросил, готова ли она довериться ему, голосу, и беспрекословно выполнять все его требования, не спрашивая о смысле их и причинах, но зная, что они подчинены одной-единственной и великой цели искоренения зла на земле. И снова Ди ответила: «Да!», дрожа от нетерпения.
А как же иначе?! Как могла она сказать «нет», отказаться от предлагаемого, огорчить, а может, даже и — страшно представить! — оскорбить своим отказом обладателя голоса, ведь он был средоточием, самой сердцевиной нового мира, открывшегося ей и так жестоко загубленного, обезображенного, томящегося под спудом демонских чар. Голос был осью и голос был богом. Создавшим все и ее саму в том числе. Он показал ей истинную красоту и любовь мира и он сам был этой красотой и любовью. Подчиняться, покоряться ему — счастье. Умереть ради него — блаженство. Убивать ради него — наслаждение. И пусть все демоны мира трепещут перед рабой совершенной, не знающей границ любви!
Тем временем реальность принялась напяливать на себя старые лохмотья. Завеса опускалась, и из тени выплывали очертания капища Черной матери. Перед собой Ди увидела фигуру, закутанную в мантию величия, осиянную светом неземным. Вокруг головы искрилось багрово-красное колесо нимба. Ди в благоговейном ступоре попыталась упасть ниц и распластаться, но сильная рука подхватила ее и подняла. И голос, тот же самый голос, далекий и одновременно близкий, возвестил:
— Теперь ты должна доказать свою преданность мне, свое желание обрести землю обетованную и готовность сделать для этого все, что велю тебе я с одобрения и согласия нашей Матери, Махадеви.
— Я докажу, — ответила Ди, и свой собственный голос показался ей точно таким же далеким и близким, плывущим откуда-то извне.
— Хорошо, — сказал Убивец (ибо это был он — преображенный, богоподобный). — Тогда возьми вот это.
Он протянул ей черный шейный платок. Ди сразу узнала его — тот самый, символическое орудие Воплощения, аркан для ловли трусливых душ.
— Это румаль — единственное оружие тхагов. Каждый вступающий в братство бхаттоти должен показать, на что он способен. Видишь этого бедного, невинного агнца?
Он протянул руку, и Ди послушно повернула голову. У стены капища застыл в коленопреклоненной позе неофит в белых одеждах. Глаза его бессмысленно смотрели вперед, руки безвольно повисли, и только легкое покачивание тела из стороны в сторону свидетельствовало о том, что это не статуя раненого юноши, запечатленного в мраморе за миг до падения.
— Вижу, — ответила Ди.
— Знай же, что твои глаза обманывают тебя. Под этой невинной внешностью, под видимым покровом, вызывающим жалость и сострадание, скрывается демонское отродье, душа, порабощенная злом. Ты знаешь, что нужно делать, не так ли? Иди же и освободи эту несчастную, томящуюся в плену душу!
Последние слова прозвучали невыносимо торжественно и громко, как грохот небесной колесницы, влекомой в горнем эфире сбесившимися божественными жеребцами. Ди бесстрашно глядела на оборотня в ангельском облачении. Как хорошо, что сейчас она убьет паразита, присосавшегося к чистой, светлой душе, и тем самым спасет ее для Воплощения и дальнейшей вечности бессмертия! При этом вовсе не казалось странным и удивительным превращение неофита, совсем недавно повторявшего за Убивцем страшную клятву тхага, в демона, подлежащего искоренению. И не такие еще чудеса в мире случаются.
Она приблизилась к оборотню и примерившись, обернула платок вокруг его шеи. Нехитрое это дело — накинуть удавку и затянуть концы, однако требует хватки и сноровки. С первого раза у нее ничего не получилось. Руки плохо слушались, и казалось, что под платком не шея, а деревянное дышло. Да ведь не зря же говорят: было бы желание — остальное приложится. А желания у Ди в этот момент было хоть отбавляй. В памяти мелькали картинки: круговерть обезумевших от страха душ, истаивающий от порочной душевной хвори Йаа, фанатичный театр, толпа линчевателей, не ведающих собственного убожества, — а руки тянули концы румаля, и Ди шептала почти молитвенно: «Потерпи… Потерпи немножко…» Несчастный хрипел, багровел, таращил глаза, но по-прежнему стоял неподвижно, с тупой покорностью принимая назначенное.
И вдруг что-то случилось. Воздух быстрее молнии прорезала какая-то блестящая штуковина и аккуратно воткнулась в горло Убивца. Тот всхлипнул и стал оседать на пол. В тот же миг за глотку схватился один из адептов — из его шеи торчала рукоять ножа, а изо рта хлынула кровь. Потом что-то стремительное прокувыркалось от входа в капище за спину другого адепта. Долю секунды спустя и этот рухнул наземь со сломанной шеей.
Ди с откровенным идиотизмом в глазах еле поспевала за событиями. Сообразила только, что трое уже как будто мертвы, несмотря на предполагаемое бессмертие, и этот внезапный шквал смертоубийства еще не закончился.
Из двоих оставшихся один встал наизготовку, приняв позу каратиста, и злобно хакнул. Незваный гость успел сделать пробный выпад, как сзади на него налетел второй и зажал его шею рукоятью священного заступа. Каратист сию секунду ринулся в атаку, но был жестко отброшен ударом обеих ног противника. В следующее мгновение тот, который держал заступ, кувырком полетел на землю и лезвие мотыги захлебнулось его кровью, забившей фонтанчиком из горла.
Последний адепт хищно прыгнул вбок и выхватил нож из глотки мертвого собрата. Но неизвестный из клана суперменов не дал ему и крупицы шанса: коротким ударом в пах согнул настырного пополам, затем — кувырок вперед, поворот с заходом в тыл противника, и собственная рука адепта с помощью другой, более умелой руки, чертит ножом на его же шее широкую улыбку — от уха до уха.
После чего супермен оборачивается к Ди, орет:
— Ты что, ополоумела?! — и одним движением рвет удавку с горла ее жертвы.
Несчастный закланный агнец заваливается набок, не подавая признаков жизни.
Ди ошарашенно хлопает глазами и медленно ворочает извилинами, узнавая в супермене, только что отправившем на тот свет пятерых, бывшего «цыпленка» Ники.
Потом обводит диким взглядом капище, тела убитых, шестого, которого она, кажется, удавила собственными руками, тихонько икает и, продолжая ничего не понимать, плавно шмякается на землю.
И только сейчас ей становится по-настоящему страшно.
СУПЕРМЕНСКОЕ РЕМЕСЛО
— Клянусь, — начал Убивец, — что приняв имя тхага и став членом братства бхаттоти, буду беспрекословно выполнять волю Великой Матери нашей Деви во славу ее и ради блага множащегося рода людского. Клянусь на стезе святого промысла быть честным, храбрым, верным и преданным нашему делу. Клянусь хранить в глубочайшей тайне все, что связано с братством. А если нарушу эту клятву, то пусть я предстану перед Матерью нашей, которую нельзя увидеть без того, чтобы не умереть тут же, на месте, пусть буду изрублен на куски этим священным заступом, как был изрублен Матерью демон Махиша, и пусть моя участь послужит уроком другим.
Неофит твердил клятву вслед за Убивцем.
Когда все страшные и торжественные слова были произнесены и мотыга вернулась на свое место в углу, Убивец снова подал знак. Адепт у костерка подскочил и поднес новому собрату кружку. Ди видела, как перед тем он наполнил ее варевом из чаши на огне. Неофит принял кружку и поднес к губам. Но тут же отдернул. Горячо!
— Пей! — строго велел ему Убивец. — До дна.
И тот снова прильнул к кружке. Вылупив глаза от боли, не смея поморщиться, он пил крошечными глотками — так долго, что Ди успела за это время проделать длинный путь от простого удивления до полного непонимания, обратно, а затем в другом направлении — к счастливой, хотя и невероятной догадке. Ведь души бестелесны и не нуждаются ни в еде, ни в питье, ни уж тем более не могут испытывать физическую боль. Чем же тогда объяснить происходящее?! Может быть, на нематериальном огне кипела какая-то нематериальная субстанция, вроде энергетической амброзии для бессмертных душ? А страдальческая физиономия неофита отчего тогда? В конце концов Ди осенило: сделавшись адептами Воплощения, они во всем стремятся стать людьми. Они не могут позволить себе обрести плоть, пока в городе душ остается хоть один Невоплощенный. Но человеческие повадки и обычаи они перенять в состоянии, хоть это и неимоверно трудно для них, даже противоестественно. Заливать в себя жидкость — наверное, для них это то же самое, что человеку набивать брюхо камнями или расплавленным свинцом.
Только праведники и великие герои могут добровольно пойти на такие самоистязания.
В порыве восхищения Ди совсем забыла об осторожности, которую решила соблюдать, и подалась вперед, в проход. Тотчас она услышала изумленный вскрик, а через секунду поняла, что попалась. Сбоку из-за стены метнулась рука и крепко зажала локтем ее шею.
Убивец резко обернулся и нахмуренно посмотрел на Ди. Головой прижатая, как тисками, к чьему-то боку, она была выведена на свет и представлена на суд собравшихся.
— Джемадар, она подглядывала! — раздался над ухом у Ди возмущенный голос. — Махадеви не простит нам этого, если мы не…
— Помолчи, — приказал Убивец. — Отпусти ее и посмотри, нет ли там еще кого-нибудь. Потом встань у выхода.
Тиски разжались, и Ди рухнула на четвереньки.
— А теперь скажи нам, детка, кто ты такая, что здесь делаешь и где твои дружки.
Убивец говорил спокойным, ровным голосом. Тон его не выдавал ни малейших эмоций. Казалось, церемония посвящения не только не была прервана столь внезапным образом, но и должна была повернуться именно таким боком — появлением нового действующего лица, с заранее предписанной ролью.
Ди поднялась на ноги, потерла шею и заговорила, преданно глядя на Убивца:
— Я хочу стать одной из вас. Я знаю о вашей миссии и согласна принять ее. Я искала вас, но нашла случайно… не уверена даже, что тут обошлось без Провидения. Наверное, оно и привело меня к вам. Во всяком случае, иного объяснения, как я попала сюда, у меня нет. А дружков моих не ищите, потому что их у меня нет.
— Она врет, не верьте ей, джемадар! — К Ди подошел один из адептов, до тех пор стороживший варево на огне, и негодующе уставился на нее большими красивыми глазами с пушистыми ресницами. Только сейчас Ди вдруг осознала, что у каждого адепта свое собственное, индивидуальное лицо. У этого, например, даже привлекательное, точь-в-точь смазливый мальчишка лет восемнадцати. Обретя судьбу, они перестали быть заготовками, сделались обладателями неповторимых физиономий.
— Мы должны отдать ее Деви, — продолжал адепт, — чтобы не навлечь на себя гнева Великой!
Убивец смолчал. Задумчиво подошел к огню и в руках его появилась маленькая коробочка. Открыв ее, он запустил внутрь пальцы и меланхоличным жестом сыпанул в пламя щепоть какого-то порошка. Огонь, проглотив корм, разом побледнел и вдруг вспыхнул синим цветом. Языки его жадно потянулись вверх, как преданный пес — с желанием лизнуть хозяина в лицо. Пламя зачадило, к потолку взвился дымок. Появился приторный запах, но Ди не обратила на него внимания — ее захлестнул поединок самоотверженных взглядов, на который ее вызвал адепт с красивыми, как у лани, глазами. Их взоры скрестились, будто шпаги, — еще чуть-чуть и раздастся звон, бряцанье, лязг, посыплются искры.
Но как раз чуть-чуть и не хватило. Контуры противостояния медленно размывались, смазывались. Шпаги опустились и были тотчас забыты. И вдруг пещера, капище, закопченые стены исчезли, и началось мистериальное, волшебное, безумно прекрасное действо. Какой-то чародей взмахнул своей палочкой и все вокруг преобразилось.
Перед глазами Ди точно приподнялась завеса, скрывавшая до сих пор сказочную красоту мира и его распахнутые объятия любви. Даже просто удивляться этому потрясающему открытию, этой внезапной обнаженности мира было бы омерзительной неблагодарностью, кощунством, поруганием невинности. Мир вокруг сбросил свои дряхлые одежды в бесконечном доверии и любви к ней, Ди, и она не могла не ответить ему тем же — восторгом, преклонением, обожанием, взаимным обнажением себя. Она рухнула на колени и заплакала в молитвенном экстазе, жарко шепча слова благодарности миру за то счастье, которое он показал и даровал ей.
Она вдруг поняла, что мир есть любовь и все, что делается в нем, — это любовь. Любовь была сияющим, переливающимся всеми цветами морем, в котором купалась теперь Ди. И когда море, лаская, проникло в нее и принялось лизать ее изнутри, истончая перегородки души, отделявшие ее от мира, она покорно отдалась ему, его власти и его нежности — потому что страшно было даже подумать о том, чтобы отказать ему, доставить хоть малейшее огорчение. Наоборот — подчиняться этому безбрежному феерическому потоку было высшим счастьем. Ради него, ради великого духа, открывшего ей мир, заполнившего ее собой и уносившего теперь куда-то вдаль, она готова была на все. Собственно, даже не она, а та бесконечность, безокраинность, которые распирали ее и в которые она превратилась.
Беспредельность по имени Ди могла вместить в себя весь мир, могла принимать любые формы, могла жертвовать собой и наделять других счастьем. Если есть в мире несчастный, она готова была облагодетельствовать его, если есть в мире лишенный любви, она хотела бы одарить его собой, если есть в мире страдающий, она желала бы броситься ему в ноги и умолять о прощении, и быть растоптанной им, и в унижении заново познать любовь, и воспылать страстью к мучителю своему, и стать рабой его, любящей, жалеющей, берущей на себя его страдания.
Духом, сеющим жалость к тварям рожденным, летела Ди над водами первозданного мира и вдруг увидела остров. А на острове сад, прекраснее которого нет и не будет, благоуханный, зовущий сладчайшей музыкой птичьих перепевов, чарующий красками, плодами дерев, зверями, просящими ласки. Ди гуляла по саду и наслаждалась его щедростью. Голос, слышимый со стороны, вел ее по тропинкам, подводил к ручьям и пенным водопадам, усаживал на нагретые солнцем камни и звал к ней обитателей сада: игривых, как котята, пантер и ягуаров. А вслед за кошками из зарослей стали выходить люди — юноши и девушки с пригожими лицами и стройными фигурами. Они смеялись и весело переговаривались. Они были влюблены и желали поделиться своей любовью с гостьей — когда она захочет и как захочет.
Но едва она остановила свой выбор на одном из юношей, пленившем ее статью и горячим взором, как на сад налетела черная тень, принеся с собой ураганный ветер, град, бурю. Небо обрушилось на землю расплавленным серебром молний, и потоки воды захлестнули остров. За раскатами грома Ди отчетливо слышала чей-то довольный дьявольский смех и бессильно грозила неведомо кому кулаком. А потом все закончилось. Воды сомкнулись над островом. Ди взлетела ввысь, крича от горя и отчаяния. Тот же голос, что показывал ей красоты райского сада, с печалью сообщил о гибели прекрасной земли от рук злокозненного демона Махиши и спросил ее, готова ли она вступить в войну с бесчисленными сподвижниками демона, расселившимися по свету после того, как Великая Черная Мать отомстила Махише, убив его и тело разрубив на части. Ди, не колеблясь, ответила: «Да!».
Голос спросил, готова ли она верить, что, когда последний приспешник демона будет убит, потерянный рай возродится в еще большем великолепии и вся земля станет благословенным краем. Ди без тени сомнения ответила: «Да!»
И в третий раз голос спросил, готова ли она довериться ему, голосу, и беспрекословно выполнять все его требования, не спрашивая о смысле их и причинах, но зная, что они подчинены одной-единственной и великой цели искоренения зла на земле. И снова Ди ответила: «Да!», дрожа от нетерпения.
А как же иначе?! Как могла она сказать «нет», отказаться от предлагаемого, огорчить, а может, даже и — страшно представить! — оскорбить своим отказом обладателя голоса, ведь он был средоточием, самой сердцевиной нового мира, открывшегося ей и так жестоко загубленного, обезображенного, томящегося под спудом демонских чар. Голос был осью и голос был богом. Создавшим все и ее саму в том числе. Он показал ей истинную красоту и любовь мира и он сам был этой красотой и любовью. Подчиняться, покоряться ему — счастье. Умереть ради него — блаженство. Убивать ради него — наслаждение. И пусть все демоны мира трепещут перед рабой совершенной, не знающей границ любви!
Тем временем реальность принялась напяливать на себя старые лохмотья. Завеса опускалась, и из тени выплывали очертания капища Черной матери. Перед собой Ди увидела фигуру, закутанную в мантию величия, осиянную светом неземным. Вокруг головы искрилось багрово-красное колесо нимба. Ди в благоговейном ступоре попыталась упасть ниц и распластаться, но сильная рука подхватила ее и подняла. И голос, тот же самый голос, далекий и одновременно близкий, возвестил:
— Теперь ты должна доказать свою преданность мне, свое желание обрести землю обетованную и готовность сделать для этого все, что велю тебе я с одобрения и согласия нашей Матери, Махадеви.
— Я докажу, — ответила Ди, и свой собственный голос показался ей точно таким же далеким и близким, плывущим откуда-то извне.
— Хорошо, — сказал Убивец (ибо это был он — преображенный, богоподобный). — Тогда возьми вот это.
Он протянул ей черный шейный платок. Ди сразу узнала его — тот самый, символическое орудие Воплощения, аркан для ловли трусливых душ.
— Это румаль — единственное оружие тхагов. Каждый вступающий в братство бхаттоти должен показать, на что он способен. Видишь этого бедного, невинного агнца?
Он протянул руку, и Ди послушно повернула голову. У стены капища застыл в коленопреклоненной позе неофит в белых одеждах. Глаза его бессмысленно смотрели вперед, руки безвольно повисли, и только легкое покачивание тела из стороны в сторону свидетельствовало о том, что это не статуя раненого юноши, запечатленного в мраморе за миг до падения.
— Вижу, — ответила Ди.
— Знай же, что твои глаза обманывают тебя. Под этой невинной внешностью, под видимым покровом, вызывающим жалость и сострадание, скрывается демонское отродье, душа, порабощенная злом. Ты знаешь, что нужно делать, не так ли? Иди же и освободи эту несчастную, томящуюся в плену душу!
Последние слова прозвучали невыносимо торжественно и громко, как грохот небесной колесницы, влекомой в горнем эфире сбесившимися божественными жеребцами. Ди бесстрашно глядела на оборотня в ангельском облачении. Как хорошо, что сейчас она убьет паразита, присосавшегося к чистой, светлой душе, и тем самым спасет ее для Воплощения и дальнейшей вечности бессмертия! При этом вовсе не казалось странным и удивительным превращение неофита, совсем недавно повторявшего за Убивцем страшную клятву тхага, в демона, подлежащего искоренению. И не такие еще чудеса в мире случаются.
Она приблизилась к оборотню и примерившись, обернула платок вокруг его шеи. Нехитрое это дело — накинуть удавку и затянуть концы, однако требует хватки и сноровки. С первого раза у нее ничего не получилось. Руки плохо слушались, и казалось, что под платком не шея, а деревянное дышло. Да ведь не зря же говорят: было бы желание — остальное приложится. А желания у Ди в этот момент было хоть отбавляй. В памяти мелькали картинки: круговерть обезумевших от страха душ, истаивающий от порочной душевной хвори Йаа, фанатичный театр, толпа линчевателей, не ведающих собственного убожества, — а руки тянули концы румаля, и Ди шептала почти молитвенно: «Потерпи… Потерпи немножко…» Несчастный хрипел, багровел, таращил глаза, но по-прежнему стоял неподвижно, с тупой покорностью принимая назначенное.
И вдруг что-то случилось. Воздух быстрее молнии прорезала какая-то блестящая штуковина и аккуратно воткнулась в горло Убивца. Тот всхлипнул и стал оседать на пол. В тот же миг за глотку схватился один из адептов — из его шеи торчала рукоять ножа, а изо рта хлынула кровь. Потом что-то стремительное прокувыркалось от входа в капище за спину другого адепта. Долю секунды спустя и этот рухнул наземь со сломанной шеей.
Ди с откровенным идиотизмом в глазах еле поспевала за событиями. Сообразила только, что трое уже как будто мертвы, несмотря на предполагаемое бессмертие, и этот внезапный шквал смертоубийства еще не закончился.
Из двоих оставшихся один встал наизготовку, приняв позу каратиста, и злобно хакнул. Незваный гость успел сделать пробный выпад, как сзади на него налетел второй и зажал его шею рукоятью священного заступа. Каратист сию секунду ринулся в атаку, но был жестко отброшен ударом обеих ног противника. В следующее мгновение тот, который держал заступ, кувырком полетел на землю и лезвие мотыги захлебнулось его кровью, забившей фонтанчиком из горла.
Последний адепт хищно прыгнул вбок и выхватил нож из глотки мертвого собрата. Но неизвестный из клана суперменов не дал ему и крупицы шанса: коротким ударом в пах согнул настырного пополам, затем — кувырок вперед, поворот с заходом в тыл противника, и собственная рука адепта с помощью другой, более умелой руки, чертит ножом на его же шее широкую улыбку — от уха до уха.
После чего супермен оборачивается к Ди, орет:
— Ты что, ополоумела?! — и одним движением рвет удавку с горла ее жертвы.
Несчастный закланный агнец заваливается набок, не подавая признаков жизни.
Ди ошарашенно хлопает глазами и медленно ворочает извилинами, узнавая в супермене, только что отправившем на тот свет пятерых, бывшего «цыпленка» Ники.
Потом обводит диким взглядом капище, тела убитых, шестого, которого она, кажется, удавила собственными руками, тихонько икает и, продолжая ничего не понимать, плавно шмякается на землю.
И только сейчас ей становится по-настоящему страшно.
СУПЕРМЕНСКОЕ РЕМЕСЛО
Никита опустился возле задушенного юнца и надавил на шею пальцами. «Живой». Потом поднял голову, повел носом. «Дерьмо!» Встал и, подойдя к костру, своротил треножник с варевом, разметал ногами огонь, затоптал угли. Ди продолжала икать, сидя на полу, испуганно обхватив колени руками.
«Что… что это?» — «Не знаю. Вроде не конопля. Другое что-то. Посильнее, надо полагать». Никита шагнул к ней и протянул руку. «Пойдем». Но Ди не шелохнулась. Она смотрела мимо него — круглыми, как большие пуговицы, глазами — и заметно дрожала. «Что это?» — повторила она. Никита повернул голову. Над телом Убивца расползался красноватый туман, выплывающий из раны на шее. Через несколько секунд туман собрался в густое облако, а затем расточился, исчез без следа. «Прокаженная душа. Пойдем отсюда». Ди взяла протянутую ладонь, Ник рывком поставил ее на ноги. «А… это?» Не сводя глаз со страшного мертвеца, она прикоснулась к своей шее. «Лабрис. Двойной топорик. Хорошая штука. Удобная как раз для таких случаев. Из чистого серебра».
Ди все еще не могла прийти в себя. Слишком невероятен, слишком резок оказался переход из одной реальности в другую. А ведь на самом деле этот переход произошел гораздо раньше, как теперь стало ясно. Но она не заметила его, продолжала жить по правилам искусственно сконструированного мира, тогда как реальный мир предъявлял к ней совсем иные требования, подвергал иным испытаниям. Где, когда она перешла черту, отделяющую одно от другого, иллюзию от истины, геройство от злодейства?! Почему не сумела отличить друг от друга противоположности, не почувствовала фальши, заигралась до того, что сейчас от самой себя тошнит?!
Но икать перестала. И уже осмысленным взглядом прошлась по убранству капища — свастике, статуэтке десятирукой богини (Кали — вот как ее зовут, вспомнила она наконец, божество смерти, хаоса, разрушения). «Кто они? Фашисты? Солнцепоклонники? Сатанисты?» Никита мрачно хмыкнул. «Свастика слишком многозначный символ. Не стоит доверять символам. Они убийцы. Обыкновенные убийцы, ищущие оправдания себе в древних культах». Перешагивая через тела мертвецов, он подошел к поставцу, с которого щерилась грозным оскалом многорукая паучиха Кали. Мгновение смотрел на нее, а потом сбросил божество с пьедестала и припечатал осколки ботинком.
«Они называли ее Деви. Это одно из ее имен? Какое же из них настоящее?» Никита безразлично пожал плечами. «А у нее нет настоящего имени. Как и настоящего лица. Она везде разная. И всюду одинаковая. Но главное не в этом. — Он говорил медленно и как будто раздумывая, на мгновенье повернувшись лицом внутрь себя. — А в том, что она везде. Везде и сейчас. Растворена во времени и в пространстве… Пойдем же наконец. Здесь мерзко». Он взял ее за руку и силой потащил к выходу. Ди беспомощно оглянулась. «А как же… эти?» — «Крысы подъедят, — бросил Ник через плечо. — Тут не о чем беспокоиться». — «А тот? Он же живой? Я ведь не убила его?» — «Нет, не убила. Я опять вовремя, да?» Он усмехнулся, но Ди не заметила иронии. Она была в несколько пришибленном состоянии. «Очухается, уползет. Хотя вообще-то стоило бы в милицию доставить». — «Не надо». Ди испуганно помотала головой и снова оглянулась, уже из тоннеля, на трупы. Мысль о том, что всем этим займется милиция, вызывала дурноту. Ладно она — слава богу, не придушила бедолагу, хотя, конечно, она и без того на подозрении, — но Ник! Вот у кого будут ба-альшие проблемы. Пять трупов!
И тут до нее окончательно дошел смысл произошедшего. Она резко остановилась и выдернула руку. «Ну что еще? По-моему, мы и так здесь слишком задержались». Никита залез в карман куртки, достал маленький фонарик. Зажег и направил свет ей в лицо. Лицо это выражало крайнюю степень изумления. «Ты убил их!» Она сказала это с такой ошарашенной патетикой в голосе, что Никита ухмыльнулся. «Ну да. Убил. Ты ведь, кажется, тоже собиралась удавить одного из них». — «Не притворяйся, что не понимаешь, о чем я говорю. Почему ты убил их? Почему не сообщил в милицию?» Никита молчал миг, а потом совершенно серьезно ответил: «Далеко было бежать до участка. А телефон здесь экранируется». Ди повертела головой. «Где — здесь? Где мы вообще-то?» — «В катакомбах. А это, — он махнул рукой, — тот самый храм. Как видишь, я все-таки нашел его. После того как ты самолично едва не сделалась адептом заплесневелого сектантского культа. Но теперь ты, надеюсь, изменила свое мнение насчет его заплесневелости?» Ди прохрипела в ответ что-то нечленораздельное. Потом, совладав с собой, тихо выдавила: «Извини. Я не предполагала, что это так…» И пристыженно замолчала, не докончив.
«Пойдем, я покажу тебе — как». Он взял ее за локоть и повел, освещая путь фонариком. Ди заметила, что идут они в сторону, противоположную той, откуда она сама пришла к капищу сектантов. Здесь начинался пологий спуск. «Вообще-то тут можно заблудиться. В детстве я пару раз сюда совался с ребятами. Но далеко мы не заходили. Боялись привидений. Здесь ведь и в самом деле в девятнадцатом веке обосновалась оккультная секта. Громкое дело было, когда их замели. Темные дела они творили. Искали могущества, работая мясниками, — в основном, конечно, кровью человеческой интересовались. Младенцев особенно жаловали. И юных прекрасных дев. Расчленением трупов не брезговали. Поеданием в сыром виде отдельных органов тоже. В общем, с выдумкой ребята к делу подходили. Фантазеры были. Гостеприимные — мимохожих путников с радостью привечали».
В голосе Никиты слышалась угрюмая, звенящая издевка. Ди поежилась. «Ты намеренно меня пугаешь? Эти байки про кровь младенцев и девственниц давным-давно обросли длиннющей бородой. Формальный стереотип сатанизма» — «Байки? Стереотип? Тогда почему у тебя поджилки трясутся? Нет, это не байки. Самое интересное, что все это действительно было. А самое не смешное — что все это есть. Сейчас. Правда, на девственниц спрос упал. Тлетворное влияние цивилизации сказалось». Ди подавленно молчала.
Никита остановился и вынул из кармана листок бумаги. Посветил на него фонариком. На листке карандашом были нарисованы линии, цифры и крестики. «Пока тебя искал, наткнулся тут кое на что. Здесь уже близко». Он убрал план. Метров через тридцать пятно света пошарило по стенам и вычертило кривоватый узкий проем. «Вот оно». Никита протиснулся первым и потянул за собой Ди. Они оказались в тесном скальном разломе.
В незапамятные времена здесь, под землей, добывали камень для строительства города. Вероятно, заброшенные каменоломни хранили еще много древнющих тайн, помимо секретов сравнительно недавнего сатанинского промысла. Но то, что открылось Ди внутри этой крошечной слепой кишки подземелья, явно не имело отношения к незапамятным векам. Эта тайна носила отчетливый отпечаток современности. Ди не удержалась и вскрикнула. Зажала рот ладонью. А заодно и нос. Но от густого трупного смрада рукой было не отгородиться. Казалось, он был способен проникать в мозг, минуя дыхательные каналы, — напрямую. Вдоль стен лежали и сидели полуобъеденные мертвецы. Много. Десятка два. По ним деловито шныряли толстые, брюхастые крысы с лоснящейся шкурой. Ди почувствовала, что сейчас шлепнется в обморок. Присоединится к покойникам. Вот-вот — и гнусные, обожравшиеся твари уже почуяли деликатес, тычутся носами в ее ноги. Ступор прошел, и Ди заорала. Давя упругие мягкие тела людоедиц, оступаясь на них, метнулась к пролому, вывалилась наружу, в коридор. Никита вылез следом.
Ди тяжело дышала и жалась к стене. «Прости. Я подумал, что тебе нужно это увидеть. Это то, во что ты чуть не вляпалась по самую макушку. Милиция здесь ни к чему. В подобных случаях она некомпетентна. Того, кто служит тьме, невозможно судить людским судом… Ну, пойдем искать выход?» Он тронул ее за плечо и легко подтолкнул вперед, приводя в чувство. Ди сделала пару шагов. Она поняла, что вот-вот сорвется в истерику. От недомолвок и обилия тайн ее уже трясло и знобило. Хотелось брякнуться на пол, задрать голову и завыть. Нервно рассмеявшись, она сорвалась с места и полетела вперед.
Никита догнал ее, схватил за руку и развернул. «Не туда. В другую сторону». В другую, так в другую. Здоровенными шагами Ди шлепала впереди, Ник направлял ее сзади. Шли молча — по молчаливому же согласию. Только дыхание друг друга слышали, да шуршание камешков под ногами.
Минут через пятнадцать, после бесчисленных поворотов, от которых уже тошнило, пол подземелья начал круто забирать вверх. Потом впереди сверкнул свет, и еще через минуту Ди уже вдыхала свежий воздух. Никита помог ей втиснуться в узкую горизонтальную расщелину, потом пролез сам.
«Боже, какое счастье снова оказаться на земле!» Ди в изнеможении повалилась в густую траву и растянулась. Вокруг росли сосны и пихты. В их верхушках шумно гулял ветер. Вход в катакомбы начинался в невысоком уступе скалистой породы, поросшем мхом. С расстояния нескольких метров расщелина казалась беззубым ртом древнего старика. Солнца не было видно за облаками. «Сколько сейчас времени?» — «Десять утра». — «Сла-авное утречко… А теперь садись рядом и рассказывай. Я с места не сдвинусь, пока не узнаю, кто они, — кивок в сторону скалы, — и кто ты. Как ты меня нашел. И где научился так ловко метать топорики и сворачивать шеи». — «Это долгая история. Ты можешь простудиться, валяясь тут». — «Ничего, я закаленная и никуда не тороплюсь». — «Хорошо. Как хочешь. Можно и здесь».
Никита сел на мелкую кочку. Сорвал травинку и принялся жевать ее с глубокомысленным видом. «Видишь ли, в чем дело… Я должен был ликвидировать этого типа». — «Должен был? Постой, я что-то не очень мысль уловила. Ты говорил о невозможности людского суда. А ты сам — от какого суда посланец?» Никита выплюнул травинку и поглядел куда-то в сторону. «Я не судья. Я всего лишь исполнитель. Понимаешь, этот тип, с лабрисом в глотке, не совсем человек. То есть он был человеком когда-то, а потом перестал. Ну… ты же сама видела, что из него вылезло». Ди перевернулась набок и оперлась о локоть. «Только не говори, что это был демон. Все равно не поверю». — «Это был не демон. Это была тварь, переставшая быть человеком, только и всего. Но это, уж поверь, пострашнее любого демона будет. Люди, расставшись со своей природной сущностью, не могут стать ангелами или демонами. Даже сверхлюдьми не могут. Только монстрами — это пожалуйста, это сколько угодно. Я долго шел за ним. Искал. Но он был очень осторожен. Следы оставлял в изобилии, а сам исчезал. И пока я с другими ребятами очищал от заразы те места, где он отметился, он успевал наплодить ее в других. А потом я узнал, что этот урод обосновался здесь, в моем родном городе. И тогда я поклялся себе, что не выпущу его отсюда. Мне повезло. Благодаря тебе. В общем-то это была чистая случайность. Хотя, кто знает… Ты могла вывалиться из дум-пространства в любой другой точке…» — «Откуда-откуда вывалиться?» — «Из пространства, сконструированного подсознанием. Туда попадают иногда — если подсознание достаточно сильно для этого и может создавать мощное поле». — «Сильно даже для того, чтобы перемещать в обычном пространстве?!»
«Что… что это?» — «Не знаю. Вроде не конопля. Другое что-то. Посильнее, надо полагать». Никита шагнул к ней и протянул руку. «Пойдем». Но Ди не шелохнулась. Она смотрела мимо него — круглыми, как большие пуговицы, глазами — и заметно дрожала. «Что это?» — повторила она. Никита повернул голову. Над телом Убивца расползался красноватый туман, выплывающий из раны на шее. Через несколько секунд туман собрался в густое облако, а затем расточился, исчез без следа. «Прокаженная душа. Пойдем отсюда». Ди взяла протянутую ладонь, Ник рывком поставил ее на ноги. «А… это?» Не сводя глаз со страшного мертвеца, она прикоснулась к своей шее. «Лабрис. Двойной топорик. Хорошая штука. Удобная как раз для таких случаев. Из чистого серебра».
Ди все еще не могла прийти в себя. Слишком невероятен, слишком резок оказался переход из одной реальности в другую. А ведь на самом деле этот переход произошел гораздо раньше, как теперь стало ясно. Но она не заметила его, продолжала жить по правилам искусственно сконструированного мира, тогда как реальный мир предъявлял к ней совсем иные требования, подвергал иным испытаниям. Где, когда она перешла черту, отделяющую одно от другого, иллюзию от истины, геройство от злодейства?! Почему не сумела отличить друг от друга противоположности, не почувствовала фальши, заигралась до того, что сейчас от самой себя тошнит?!
Но икать перестала. И уже осмысленным взглядом прошлась по убранству капища — свастике, статуэтке десятирукой богини (Кали — вот как ее зовут, вспомнила она наконец, божество смерти, хаоса, разрушения). «Кто они? Фашисты? Солнцепоклонники? Сатанисты?» Никита мрачно хмыкнул. «Свастика слишком многозначный символ. Не стоит доверять символам. Они убийцы. Обыкновенные убийцы, ищущие оправдания себе в древних культах». Перешагивая через тела мертвецов, он подошел к поставцу, с которого щерилась грозным оскалом многорукая паучиха Кали. Мгновение смотрел на нее, а потом сбросил божество с пьедестала и припечатал осколки ботинком.
«Они называли ее Деви. Это одно из ее имен? Какое же из них настоящее?» Никита безразлично пожал плечами. «А у нее нет настоящего имени. Как и настоящего лица. Она везде разная. И всюду одинаковая. Но главное не в этом. — Он говорил медленно и как будто раздумывая, на мгновенье повернувшись лицом внутрь себя. — А в том, что она везде. Везде и сейчас. Растворена во времени и в пространстве… Пойдем же наконец. Здесь мерзко». Он взял ее за руку и силой потащил к выходу. Ди беспомощно оглянулась. «А как же… эти?» — «Крысы подъедят, — бросил Ник через плечо. — Тут не о чем беспокоиться». — «А тот? Он же живой? Я ведь не убила его?» — «Нет, не убила. Я опять вовремя, да?» Он усмехнулся, но Ди не заметила иронии. Она была в несколько пришибленном состоянии. «Очухается, уползет. Хотя вообще-то стоило бы в милицию доставить». — «Не надо». Ди испуганно помотала головой и снова оглянулась, уже из тоннеля, на трупы. Мысль о том, что всем этим займется милиция, вызывала дурноту. Ладно она — слава богу, не придушила бедолагу, хотя, конечно, она и без того на подозрении, — но Ник! Вот у кого будут ба-альшие проблемы. Пять трупов!
И тут до нее окончательно дошел смысл произошедшего. Она резко остановилась и выдернула руку. «Ну что еще? По-моему, мы и так здесь слишком задержались». Никита залез в карман куртки, достал маленький фонарик. Зажег и направил свет ей в лицо. Лицо это выражало крайнюю степень изумления. «Ты убил их!» Она сказала это с такой ошарашенной патетикой в голосе, что Никита ухмыльнулся. «Ну да. Убил. Ты ведь, кажется, тоже собиралась удавить одного из них». — «Не притворяйся, что не понимаешь, о чем я говорю. Почему ты убил их? Почему не сообщил в милицию?» Никита молчал миг, а потом совершенно серьезно ответил: «Далеко было бежать до участка. А телефон здесь экранируется». Ди повертела головой. «Где — здесь? Где мы вообще-то?» — «В катакомбах. А это, — он махнул рукой, — тот самый храм. Как видишь, я все-таки нашел его. После того как ты самолично едва не сделалась адептом заплесневелого сектантского культа. Но теперь ты, надеюсь, изменила свое мнение насчет его заплесневелости?» Ди прохрипела в ответ что-то нечленораздельное. Потом, совладав с собой, тихо выдавила: «Извини. Я не предполагала, что это так…» И пристыженно замолчала, не докончив.
«Пойдем, я покажу тебе — как». Он взял ее за локоть и повел, освещая путь фонариком. Ди заметила, что идут они в сторону, противоположную той, откуда она сама пришла к капищу сектантов. Здесь начинался пологий спуск. «Вообще-то тут можно заблудиться. В детстве я пару раз сюда совался с ребятами. Но далеко мы не заходили. Боялись привидений. Здесь ведь и в самом деле в девятнадцатом веке обосновалась оккультная секта. Громкое дело было, когда их замели. Темные дела они творили. Искали могущества, работая мясниками, — в основном, конечно, кровью человеческой интересовались. Младенцев особенно жаловали. И юных прекрасных дев. Расчленением трупов не брезговали. Поеданием в сыром виде отдельных органов тоже. В общем, с выдумкой ребята к делу подходили. Фантазеры были. Гостеприимные — мимохожих путников с радостью привечали».
В голосе Никиты слышалась угрюмая, звенящая издевка. Ди поежилась. «Ты намеренно меня пугаешь? Эти байки про кровь младенцев и девственниц давным-давно обросли длиннющей бородой. Формальный стереотип сатанизма» — «Байки? Стереотип? Тогда почему у тебя поджилки трясутся? Нет, это не байки. Самое интересное, что все это действительно было. А самое не смешное — что все это есть. Сейчас. Правда, на девственниц спрос упал. Тлетворное влияние цивилизации сказалось». Ди подавленно молчала.
Никита остановился и вынул из кармана листок бумаги. Посветил на него фонариком. На листке карандашом были нарисованы линии, цифры и крестики. «Пока тебя искал, наткнулся тут кое на что. Здесь уже близко». Он убрал план. Метров через тридцать пятно света пошарило по стенам и вычертило кривоватый узкий проем. «Вот оно». Никита протиснулся первым и потянул за собой Ди. Они оказались в тесном скальном разломе.
В незапамятные времена здесь, под землей, добывали камень для строительства города. Вероятно, заброшенные каменоломни хранили еще много древнющих тайн, помимо секретов сравнительно недавнего сатанинского промысла. Но то, что открылось Ди внутри этой крошечной слепой кишки подземелья, явно не имело отношения к незапамятным векам. Эта тайна носила отчетливый отпечаток современности. Ди не удержалась и вскрикнула. Зажала рот ладонью. А заодно и нос. Но от густого трупного смрада рукой было не отгородиться. Казалось, он был способен проникать в мозг, минуя дыхательные каналы, — напрямую. Вдоль стен лежали и сидели полуобъеденные мертвецы. Много. Десятка два. По ним деловито шныряли толстые, брюхастые крысы с лоснящейся шкурой. Ди почувствовала, что сейчас шлепнется в обморок. Присоединится к покойникам. Вот-вот — и гнусные, обожравшиеся твари уже почуяли деликатес, тычутся носами в ее ноги. Ступор прошел, и Ди заорала. Давя упругие мягкие тела людоедиц, оступаясь на них, метнулась к пролому, вывалилась наружу, в коридор. Никита вылез следом.
Ди тяжело дышала и жалась к стене. «Прости. Я подумал, что тебе нужно это увидеть. Это то, во что ты чуть не вляпалась по самую макушку. Милиция здесь ни к чему. В подобных случаях она некомпетентна. Того, кто служит тьме, невозможно судить людским судом… Ну, пойдем искать выход?» Он тронул ее за плечо и легко подтолкнул вперед, приводя в чувство. Ди сделала пару шагов. Она поняла, что вот-вот сорвется в истерику. От недомолвок и обилия тайн ее уже трясло и знобило. Хотелось брякнуться на пол, задрать голову и завыть. Нервно рассмеявшись, она сорвалась с места и полетела вперед.
Никита догнал ее, схватил за руку и развернул. «Не туда. В другую сторону». В другую, так в другую. Здоровенными шагами Ди шлепала впереди, Ник направлял ее сзади. Шли молча — по молчаливому же согласию. Только дыхание друг друга слышали, да шуршание камешков под ногами.
Минут через пятнадцать, после бесчисленных поворотов, от которых уже тошнило, пол подземелья начал круто забирать вверх. Потом впереди сверкнул свет, и еще через минуту Ди уже вдыхала свежий воздух. Никита помог ей втиснуться в узкую горизонтальную расщелину, потом пролез сам.
«Боже, какое счастье снова оказаться на земле!» Ди в изнеможении повалилась в густую траву и растянулась. Вокруг росли сосны и пихты. В их верхушках шумно гулял ветер. Вход в катакомбы начинался в невысоком уступе скалистой породы, поросшем мхом. С расстояния нескольких метров расщелина казалась беззубым ртом древнего старика. Солнца не было видно за облаками. «Сколько сейчас времени?» — «Десять утра». — «Сла-авное утречко… А теперь садись рядом и рассказывай. Я с места не сдвинусь, пока не узнаю, кто они, — кивок в сторону скалы, — и кто ты. Как ты меня нашел. И где научился так ловко метать топорики и сворачивать шеи». — «Это долгая история. Ты можешь простудиться, валяясь тут». — «Ничего, я закаленная и никуда не тороплюсь». — «Хорошо. Как хочешь. Можно и здесь».
Никита сел на мелкую кочку. Сорвал травинку и принялся жевать ее с глубокомысленным видом. «Видишь ли, в чем дело… Я должен был ликвидировать этого типа». — «Должен был? Постой, я что-то не очень мысль уловила. Ты говорил о невозможности людского суда. А ты сам — от какого суда посланец?» Никита выплюнул травинку и поглядел куда-то в сторону. «Я не судья. Я всего лишь исполнитель. Понимаешь, этот тип, с лабрисом в глотке, не совсем человек. То есть он был человеком когда-то, а потом перестал. Ну… ты же сама видела, что из него вылезло». Ди перевернулась набок и оперлась о локоть. «Только не говори, что это был демон. Все равно не поверю». — «Это был не демон. Это была тварь, переставшая быть человеком, только и всего. Но это, уж поверь, пострашнее любого демона будет. Люди, расставшись со своей природной сущностью, не могут стать ангелами или демонами. Даже сверхлюдьми не могут. Только монстрами — это пожалуйста, это сколько угодно. Я долго шел за ним. Искал. Но он был очень осторожен. Следы оставлял в изобилии, а сам исчезал. И пока я с другими ребятами очищал от заразы те места, где он отметился, он успевал наплодить ее в других. А потом я узнал, что этот урод обосновался здесь, в моем родном городе. И тогда я поклялся себе, что не выпущу его отсюда. Мне повезло. Благодаря тебе. В общем-то это была чистая случайность. Хотя, кто знает… Ты могла вывалиться из дум-пространства в любой другой точке…» — «Откуда-откуда вывалиться?» — «Из пространства, сконструированного подсознанием. Туда попадают иногда — если подсознание достаточно сильно для этого и может создавать мощное поле». — «Сильно даже для того, чтобы перемещать в обычном пространстве?!»