Что для этого необходимо?
Только желание. И еще, пожалуй, капелька, совсем немножко, любви… к себе. К другой себе. Лучшей.
Ди робко, неуверенно посмотрела на мужчину, сидящего в кресле напротив. Он — на нее.
— Что у тебя с глазами?
— Что?
— Они теперь… совсем другие.
Ди встала.
— А может, у них появился хозяин?
Он глядел на нее со все возрастающим интересом. Ди шагнула к нему.
— А я-то все думал, когда же наконец ты увидишь его во мне.
Он тоже поднялся. Ди отрицательно мотнула головой. Легчайшая усмешка тронула его губы.
— Ни за что не поверю. Даже родная мать нас с ним не различала.
Ди мысленно ахнула. Близнецы?! Но виду не подала. Лишь запнулась на мгновенье и не сразу сказала то, что хотела сказать. Заглянула ему в глаза. Взяла за руку и тихонько потянула к себе.
— Ты — это я. А я — это ты. Хорошо, что мы наконец встретились.
Дальше были боль и радость.
МИФОЛОГИЯ С ПЕРЕТАСОВКОЙ
ПЕРЕМЕНА РОЛИ
Только желание. И еще, пожалуй, капелька, совсем немножко, любви… к себе. К другой себе. Лучшей.
Ди робко, неуверенно посмотрела на мужчину, сидящего в кресле напротив. Он — на нее.
— Что у тебя с глазами?
— Что?
— Они теперь… совсем другие.
Ди встала.
— А может, у них появился хозяин?
Он глядел на нее со все возрастающим интересом. Ди шагнула к нему.
— А я-то все думал, когда же наконец ты увидишь его во мне.
Он тоже поднялся. Ди отрицательно мотнула головой. Легчайшая усмешка тронула его губы.
— Ни за что не поверю. Даже родная мать нас с ним не различала.
Ди мысленно ахнула. Близнецы?! Но виду не подала. Лишь запнулась на мгновенье и не сразу сказала то, что хотела сказать. Заглянула ему в глаза. Взяла за руку и тихонько потянула к себе.
— Ты — это я. А я — это ты. Хорошо, что мы наконец встретились.
Дальше были боль и радость.
МИФОЛОГИЯ С ПЕРЕТАСОВКОЙ
Ди проснулась в незнакомом месте. На голом полу. С четким ощущением чего-то свершившегося.
Она села и протерла глаза. Сладко, вслух, зевнула. И сразу вспомнила.
Как перед этим стояла лицом к лицу с собой. И как… все вспомнила!
Мячиком подскочила с пола и осмотрелась. Пустая большая комната. Двери не видно. Вместо окон — четыре зеркала в человеческий рост. По одному на каждой стене, ровно по центру. Смотрят друг на дружку и уползают в бесконечную даль отраженными анфиладами.
Ди стояла в точке зеркального перекрестья в центре комнаты и, дробясь, уходила вдаль во всех четырех направлениях.
Жутковатое зрелище.
Но Ди больше не боялась.
И она больше не была Ди. Она вспомнила. Мастер преподнес своей музе прощальный дар. Они были две половинки целого, когда-то нашедшие друг друга и снова разлученные. Но он оставил ей большой кусок собственной души. Их общей души, сотворенной им в последнем, недописанном романе. Или воссозданной с фотографической точностью? Будто знал…
Она смотрела на себя в зеркало и видела словно в первый раз. Лицо было знакомым по-старому и незнакомым по-новому.
Из бокового зеркального коридора вышла рысь и, подойдя ближе, прилегла у ее ног. Ди, теперь уже не Ди, машинально почесала кошечку за ухом. И вдруг отдернула руку.
Она не должна снова поддаваться чарам. Снова терять с таким трудом добытое.
Голос, тихий и вкрадчивый, пришел прежде своего обладателя.
— Приятно было встретиться со своим двойником?
Не видя его, она крикнула в пустоту:
— Ты лжец. Это был не двойник. Это мое настоящее Я. Но ты прав — я рада, что нашла его. А вот с тобой мне совсем не хочется встречаться.
Но он уже шел к ней — из зеркальной анфилады. Переступил порог комнаты и тотчас зеркало позади него обросло зеленым плющом. А по стенам ползли вверх и вниз, безо всяких опор, виноградные плети, сцепляясь друг с дружкой, обвивая остальные зеркала. Рысь поднялась навстречу хозяину и ткнулась мордой в его бедро.
Он был дьявольски красив. Но красота его была особого рода — изнеженная, не по-мужски мягкая, пьяная краса умирающего лета, лихорадочная четкость черт, обманчивая гладь трясины, женственная мечтательность с поволокой, манящая податливость, объятия стального капкана.
Он был полуобнажен; на бедрах и плечах — шкуры животных, на ногах сандалии. Он строен и высок, но на теле не видно рельефа мышц, и формы его плавны, как у женщины. Длинные завитки волос отбрасывают на лицо тени, еще больше усиливающие впечатление обманной хрупкой женственности.
Обманной — потому что она знает, как он силен. Очень силен.
Неистовый бог Дионис во всей своей архаичной красе.
Театрал и кудесник, повелитель масок, одержимый безумец, открывающий врата бездны, срывающий покровы, обнажающий хаос.
Он пришел в мир, чтобы объявить ему весть об иллюзорности всего сущего. Он пришел и принес смертным, слабым и плачущим смертным, освобождение от мира — в игре, в опьянении, в исступлении и в забвении.
Это то, что она знала о нем. Но еще большего она, очевидно, о нем не знала. Он мог извлекать свои тайны на свет, как фокусник — кроликов.
— Ты не хочешь видеть Диониса? Дионис противен тебе? Разве Дионис не желает тебе добра, не заботится о тебе?
— Еще как заботится! — фыркнула она. — Дионис обо всех заботится. Ему ведь нужны извращенцы для шабашей. Ему нужны безликие и безымянные, чтобы легче было сделать из них слепую толпу диких тварей. Ты — яд. Ты лишаешь все своих имен. Забираешь сути и даешь взамен фиглярские маски… — Она задыхалась от возмущения.
— Ты думаешь, Дионис желает сделать тебя менадой? — Удивление, может быть, притворное; следом за ним — тихий, почти беззвучный смех. — А хочешь я отдам тебе твое имя?
— Я знаю свое имя. Теперь знаю.
Дионис перестал лукаво усмехаться и взглянул на нее невыразимо печальными глазами только что падшего ангела.
— Неужели? Тогда ты должна знать и другое. Имя твое — магия, Ариадна. Оно пленяет тысячью нитей. Ты знаешь об этом?
— Но… — Замешательство, растерянность, неуверенность: — Меня зовут не Ариадна.
Все та же печаль в глазах у Диониса — быть может, обманная.
— Каждый зовет Ариадну как ему вздумается. Имени этому суждены бесконечные воплощения. Даже Тесей может стать Ариадной, когда найдет ее в лабиринте. И тогда перестанет быть Тесеем. Страсть к Ариадне непростительна. Тот, кто страстен к Ариадне, будет вечно блуждать в лабиринте, пока она не поглотит его. Только Дионису позволено желать Ариадну и смирять ее голод. Ариадна суждена ему в жены.
— О ком ты говоришь, безумный Дионис? — вскричала она.
— О тебе, Ариадна, и о Дионисе, и о том смертном, который стоял меж нами. Дионис не помнит, как звала его ты. Для Диониса он всегда — проныра Тесей, наглец Тесей, вор Тесей. Он всегда крадет тебя у Диониса, уже тысячи лет он похищает мою Ариадну и ни разу до этого не заплатил за свою дерзость. Но нынче Дионис исправил ошибку. Дионис переиграл наново скверную, неправильную пьесу.
— Пьесу?! — Ариадна тонула в смятенном изумлении. — Ты называешь это пьесой? Ты убил моего мужа, а теперь предлагаешь стать твоей наложницей…
— Ариадна, — прервал ее Дионис, — ты ошибаешься. Не Дионис убил Тесея. Дионис не предлагает тебе стать наложницей. Ты всегда была и останешься женой Диониса. Ты — часть Диониса. Ты предназначена Дионису. А пьесу… ты можешь назвать мифом. Так у людей называют то, что повторяется много раз. Это верно — имена вещей и имена смертных, кроме твоего, Ариадна, Дионису безразличны. Ариадна, имя твое — магия. Дионис страстен к Ариадне и к магии. Магия отбирает имена и дает, и снова отбирает. То, что зовешь ты сутью вещей, — сырая глина в руках магии и Диониса. Магия творит много сутей из единственной, много имен из одного. Разве у смертных не это зовется чудом?
— Не обольщайся, — спокойно ответила Ариадна. — У смертных это зовется шизофренией. Расколотой душой. Ты безумен Дионис, и все, к кому ты прикасаешься, становятся безумны. Они становятся слабы, потому что не знают, кто они и для чего живут. Они уже не хозяева в себе и даже не знают об этом. Все, что им остается, — призывать древних богов, чтобы те говорили им, что нужно делать. И боги говорят им, посылают веления. О, как же им не повелевать, ведь они изголодались за долгие века забытья, они хотят кушать и требуют крови…
Ариадна умолкла, переводя срывающееся дыхание, и тут же подумала о Другом. Он — другой, и к Нему обращаются за другим. К Нему приходят, чтобы узнать себя, а не потерять. К Нему приходят, чтобы стать свободным от темной власти своры кровожадных, всегда голодных богов.
— Ариадна, — тихо сказал Дионис, — Дионис прикасался к тебе. Разве стала ты от того безумна?
— Да, я была безумна. Только слепой или такой же приласканный тобой псих не заметили бы этого. Что ты там плел насчет жены? Я не твоя жена и никогда ей не буду.
Дионис шагнул к ней, протягивая руку.
— Не подходи, — звенящим голосом остановила его Ариадна. — Я больше не позволю тебе прикасаться ко мне.
Рысь, лежавшая на полу возле ног Диониса, подняла морду и оглядела их обоих, негромко урча.
— Ариадна, почему ты не слышишь Диониса? Имя твое — магия. Оно притягивает, оно завлекает совсем как Дионис. Ариадну ищет вступивший в лабиринт. Ты искала себя — Ариадну. Ариадну искал Тесей. Ариадну ищут другие.
— Ариадну? Кто же она? — спросила Ариадна, жадно глядя на Диониса. — Разве не та, которая дает нить?
— Ариадна, мифы смертных слепы. Боги не позволяют им быть зрячими. Если бы их мифы были зрячими, ослепли бы смертные — их глаза не годны для того, чтобы видеть сокровенное. Ариадна никогда не давала смертному нити. Ариадна — та, которая отнимает нить. Ариадна — хозяйка Лабиринта. Арианда — блуждающий огонь, уводящий в Несуществующую страну и там пожирающий всякого, кто теряет дорогу назад. Ариадна — сладкий искусственный сон, Ариадна — темная бездна соблазна, Ариадна — гибельный вымысел для слабых. Слабым смертным давно тесен их круглый мир — смертные толпами уходят в Лабиринт, не имеющий пределов. Слабым смертным давно тесно в самих себе — они толпами уходят в Лабиринт, чтобы не быть одним, а стать двумя, тремя, множеством. Ариадна, ты тоже делаешь их безумными, потому что ты часть меня. Ты искала себя, но они не хотят искать себя, потому что ищут тебя. Они хотят, чтобы ты поглотила их и сделала вымыслом — их собственным вымыслом. Ариадна, они хотят чуда — ты даришь им чудо. Ничего другого им не нужно. С ними легко. Они как дети. Ариадна, почему ты назвала это таким странным некрасивым словом — «шизофрения»? Они тебя не поймут. Они не захотят понимать. Они любят Диониса, они бегут за Ариадной. Все остальное для них давно не существует.
Ариадна отступила на шаг, побледнев, опустила голову.
— Ты лжешь. Я не верю тебе… Но даже если это так, я… я изменю себя, — она подняла горящие темным пламенем глаза на Диониса.
— Ты не сможешь этого сделать, Ариадна. — Дионис покачал своей кудлатой головой. — Твоих сил не хватит для этого. Ты всего лишь смертная, хоть и осененная волей богов. Твое число — единица. Дионис сильнее, Дионис — бог, его число — три. Дионис не даст тебе изменить себя, Ариадна.
— Три и один? О! Теперь понимаю… — Ариадна закусила губу, размышляя. — Магический брак чисел. Знаешь что, Дионис. Я ненавижу магию. И твою, и свою, и чью бы то ни было еще. И я знаю, где мне взять сил, чтобы изменить себя.
Другой! Она попросит сил у Другого.
— Где же, Ариадна?
— Там, где тебе и не снилось, — отрезала Ариадна.
— Ариадна, — печально сказал Дионис, — вот теперь Дионис видит — ты становишься безумна.
Ариадна рассмеялась.
— Нет, можешь не беспокоиться за меня, Дионис. Тебе не дано понять человечью душу. Ты ее не видишь, ты просто лишаешь ее людей. Ты никогда не поймешь ее. Лучше скажи — кому отдано число два? Кто стоит меж мной и тобой?
Дионис вскинул голову, и глаза его налились презрением и гордостью.
— Стоит? Меж нами никого нет, Ариадна. Тесей нагл и дерзок, но Дионису хватит удара пальцем, чтобы убрать его. И Дионис убрал Тесея. Два отдано смертному мужеского пола. Почему Ариадна спрашивает о таком вздоре? Ни один смертный мужчина не встанет рядом с Дионисом. Дионис мог бы владеть всеми смертными женщинами. Но Дионису истинно нужна только одна — Ариадна. Дионис звал тебя, Ариадна. Дионис ждал тебя в самом сердце Лабиринта. Дионис знал, что ты придешь. И вот ты пришла, Ариадна.
Дионис снова шагнул к ней, и Ариадна увидела в его лице печать права — права обладать ею, трижды подкрепленного жаждой обладать ею. Для него самого его права бесспорны — но Ариадна принадлежала к миру смертных и право множественных богов ставила не выше права смертных. Убийца мужа ни по закону людскому, ни по совести не займет место убитого возле его жены. Ариадна выставила перед собой руку — защищаясь и предъявляя свои права:
— Стой где стоишь. Я никогда не стану имуществом — ни твоим, ни чьим-то еще. И я никогда не соединю рук с тем, кто убил моего…
Ее заставило замолчать подкатившее к горлу рыдание.
— Ариадна, — Дионис смотрел на нее непонимающе, — твои речи странны Дионису. Тесей не мог владеть твоим сердцем. Тесей — глупец, игрушка в руках Ариадны. Ты пожирала его вымыслами, ты манила его огнем беспощадной музы. Тесей все равно заблудился бы в Ариадне-лабиринте, если бы Дионис не увел его на другую дорогу…У Ариадны тысячи слепых Тесеев…
— Ариадна любила только одного! — в слезах крикнула Ариадна.
— Ариадна любила себя, — возразил Дионис, — ведь он принадлежал тебе. И Ариадна любит Диониса. Больше никого. И ничего.
Слезы мгновенно высохли на глазах Ариадны, когда она в гневе воззрилась на Диониса:
— Как это, интересно, я могу любить тебя, если с тобой я становлюсь никем — пустой болванкой? Пустышка не способна любить.
— Дионис подарит тебе тысячу ликов. Ариадна будет всем. Ариадне необходимо иметь много ликов, чтобы каждый узнавал в ней то, чего он хочет.
Ариадна устало прислонилась к обросшей плющом и виноградной лозой стене.
— Знаешь что, Дионис, шел бы ты со своими ликами. Никакая маска не заменит главного. А если ты не отпустишь меня, лучше убей, как убил Филиппа… Его звали Филипп, а не Тесей.
Дионис помрачнел, потемнел лицом.
— Ариадна, Дионис не убивал Тесея… Но Тесей тоже попросил сделать это, как и ты. Его просьбу Дионис выполнил, а твою не станет. Ариадна нужна Дионису.
Ариадна поперхнулась изумлением.
— Что?! Он попросил? Ты спятил, трижды безумный Дионис?
— Как может спятить безумец, Ариадна? — лукавая усмешка снова взошла на лицо Диониса, словно луна в четвертой доле. — Вспомни же, тебе давали прочесть это. Дионис знает, Дионис видел, как Ариадну терзали псы закона смертных. Тесей позвал меня, на бумаге — но Дионис видит слова, а не бумагу. Он взывал к Многоликому Владыке… разве это не Дионис?… он возжелал быть увенчанным венцом… и разве он не был увенчан? Но Дионис не делает черную работу. Для этого у него есть другие. Много других.
Ариадна покачнулась и снова оперлась о зеленеющую стену. Хрипло пробормотала:
— Кто?
— Для чего Ариадне пешки?
— Кто?
Дионис нахмурился, но почти сразу засмеялся. Нагнулся к рыси. Грацильное животное гибко поднялось на лапы, Дионис потрепал его по загривку. И будто мимоходом, небрежно бросил:
— Минотавр. Ариадне было бы нетрудно догадаться самой.
— Хватит играть словами, лицедей. Я хочу знать, кто он!
Дионис равнодушно пожал плечами.
— Ариадна видела его два раза. Но не поняла, кто он. Дионису нужно объяснять?
Ариадна бешено вспоминала. Два раза. Как давно это было! Но как могла она понять, кто тот ускользающий от глаз, смутноочерченный, как пятно неясной тени, расплывающийся в зыбкость наблюдатель? Она и сейчас не понимает.
— Кто он?
Дионис нагнул голову, занавесившись прядями волос, и Ариадна увидела, как углы его губ взметнулись в тонкой усмешке демонского происхождения. Затем он вскинул на Ариадну взгляд, полный властного шутовства.
— Ариадна желает знать. Дионис не может отказать ей в этом. Он— тот, для кого рисуются миры. Для кого чертил узоры Тесей, по которым гуляла и сама Ариадна. Ариадна! Дионис знает свое дело. Дионис преображает, Дионис умножает, Дионис стирает границы и раскрывает вход в бесконечность. Оглянись, Ариадна, человечки живут в окружении зеркал, отражающихся друг в друге. Но лишь Дионис позволяет им перешагнуть черту и попасть в их собственные сказки, в рисованные ими же обители. За это они и любят Диониса. А Дионис пользуется их услугами в нарисованных мирках. Дионис указал им на Тесея — Тесей исчез с пути Диониса.
— Невозможно! — прошептала Ариадна побелевшими губами. — Это бред. Этого не бывает. Не должно быть. Сказки остаются сказками.
Дионис сделался высокомерен и чванлив.
— Ариадна! Дионис решает, что возможно, а что нет. Ты видела его два раза, моего маленького, игрушечного Минотавра и не можешь сказать про него: не бывает. Он бывает, он есть и он будет. Ему нравятся проказы Диониса, так почему бы ему в них не поучаствовать? Он пришел к Тесею через Лабиринт. Дионис дал ему такую возможность. Дионис позволил ему перейти границы миров и развязал ему руки. Ариадна и сама переступала границы, обживалась в сказках. О! Дионис щедр. Особенно к тем, кому нравится примерять маски и менять декорации. А человечку нравится. Он стремится забыть убогую истину своего мирка. Ему не нужно совершенство. Он жаждет цветов и красок маскарада. Дионис не препятствует ему забывать. Дионис — забвение и дарует забвение. Дионис наделяет его частью Диониса — разве это не есть самопожертвование, Ариадна? — с дьявольской искрой в глазу усмехнулся Дионис. — Разве это не достойно твоего восхищения? Дионис отдал ему часть себя, чтобы он смог попасть сюда. Дионис дал ему роль Минотавра в этой пьесе, и он превосходно сыграл свою роль. Дионис переиграл глупый миф. Тесей посрамлен, Минотавр торжествует. Тесей никогда больше не погубит Минотавра, запертого в лабиринте. Ариадна, у смертных это зовется новаторским прочтением. Ариадна, ты должна аплодировать Дионису.
И Дионис расхохотался, и в смехе его было надрывное яростное безумие. Ариадна, побелевшая и притихшая, стояла недвижно, настороженно и вдумчиво глядя на Диониса. Когда он перестал смеяться и сделался снова как ласковое прикосновение ангела, Ариадна спросила его, размышляя о чем-то своем:
— Ты любишь говорить о масках и личинах, Дионис. Но почему ты сам не в маске? Почему этот допотопный наряд, когда в моде совсем другие?
Дионис на миг впал в задумчивость, а затем проказливо глянул на Ариадну.
— Дионис может быть кем угодно, где угодно и в чем угодно. Дионис изменчив, как страхи и страсти смертных. Дионис покажет Ариадне свой любимый наряд из вашего времени.
Ариадна успела лишь моргнуть — Дионис предстал пред ней в ином облике. Только рысь осталась прежней и даже ухом не повела на метаморфозу хозяина. Ариадна инстинктивно отшатнулась.
— Что ж, Ариадна удивлена?
Ариадна покачала головой.
— Я предполагала нечто в этом роде.
Дионис преобразился абсолютно. Только голос был по-прежнему тих и вкрадчив. Дионис стал черным с головы до ног: черные ботинки, штаны, куртка, сквозь амбразуру черной трикотажной головной маски смотрят холодные прицельные, тоже черные глаза. На поясном ремне — миниарсенал: ручные гранаты в петлях, в держателях — запасные магазины к автомату, висящему на плече, по центру на животе — плоский пакет смертника и проводки взрывателя. К правому бедру ремнями подстегнут чехол с ножом.
Лубочная картинка из учебного пособия по борьбе с терроризмом.
Дионис был доволен эффектом.
— Так Дионис больше нравится Ариадне?
Ариадна боролась с отвращением и ступором. Черные, как дула, глаза бога-смертника, бога-камикадзе, нацеленные на нее, парализовали волю.
Дионис хвастливо показал на взрывчатку.
— Это лучше, чем менады. Этой штуке не нужно впадать в экстаз. Она рвет на куски мгновенно, по первому требованию. Жаль, у Диониса не было этого, когда он завоевывал Индию. Жаль, дурак Орфей не испробовал это не себе. Дионис любит громкое веселье. Дионис думает, Ариадна тоже полюбит его. Ариадна обещана Дионису, Ариадна — отрада Диониса. Иди же к Дионису, Ариадна. Дионис зовет тебя.
Он подошел к Ариадне и положил руки ей на плечи. Ариадна застыла. Она чувствовала, как снова начинает раскалываться на кусочки. В ней пролегли трещины, и вот-вот посыплются осколки. Ариадна снова забудет себя.
Дионис прижал ее к груди и гладил по голове. Руки Ариадны начали взбираться вверх для ответных объятий. Ариадна чувствовала, как имя ускользает от нее, утекает по реке забвения. Скоро оно исчезнет, сожранное Дионисом.
Ее спасла рука. Едва касаясь Диониса, рука наткнулась на арсенальные железяки. И бог знает под воздействием какого импульса отцепила одну из этих штуковин, младших сестричек неистовствующий менад.
«Ариадна!»
Чей это был крик? Ариадна ухватилась за собственное имя, как за соломинку, с силой пнула Диониса коленом между ног и оттолкнула от себя. В руке была граната. Ариадна, оскалясь, потянула кольцо.
— Ариадна, что ты делаешь? — удивился Дионис, потирая ушибленное место.
— Убирайся. Ты мерзость. Если тебя нельзя убить, я убью себя.
— Ариадна! — сказал Дионис и пошел к ней, протягивая руки.
— Стоять! — не своим голосом гаркнула Ариадна и отскочила подальше в сторону.
Дионис остановился, с обиженной печалью глядя на нее.
— Ариадна… — пролетел его вздох.
Но Ариадна уже мчалась по зеркальному коридору, держа гранату перед собой, как факел. Сердце бухало в горле. Волосы на голове поднимались и шевелились, словно змеи. В ушах стоял вкрадчивый шепот: «Куда же ты, Ариадна?» Она не оглядывалась. Не знала, идет ли он за ней. Рука, мертвой хваткой сжимавшая гранату, скоро онемела.
Она летела все прямо и прямо. Зеркальной анфиладе не было конца. Ариадне стало казаться, что сердце лабиринта, откуда она бежит, — это остров, к которому ведут четыре бесконечных моста, и она несется по одному из них.
Но она уже прошла сквозь четверо ворот. И все они возвращали ее в исходное положение.
Теперь ей нужны пятые.
Она начала задыхаться. И шепот стал громче, ближе. А потом кто-то схватил ее за плечо. Ариадна сорвала кольцо, зажмурилась и выпустила гранату, с трудом разжав одеревеневшие пальцы.
Перед глазами полыхнуло, и Ариадну швырнуло в сторону. Все органы чувств на короткое время заработали в режиме «на износ», воспринимая больше, чем можно. Ариадна слышала невыносимый воющий грохот и острый звон бьющегося стекла; видела круговерть первозданного хаоса; осязала собственное тело, раздираемое слепой силой на атомы; и над всем этим парил — даже не слышимый, а ощущаемый гибнущими нервами — голос, сопровождаемый тихим, и оттого кошмарным смешком:
— Ариадна, ты еще вернешься к Дионису. Дионис будет ждать тебя.
Ариадна не смогла ему ответить. Ей показалось, что вокруг разлилось море чернил. Потом, через мучительно долгое время, вдалеке в этом море образовалась дыра, и в нее пролился белый свет. Ручеек его потянулся к гибнущей в аду Ариадне.
Неожиданно стало легко. Светлая мерцающая дорожка приближалась, чернила больше не удерживали Ариадну вязкими щупальцами. Она полетела навстречу сияющему лучу.
Она села и протерла глаза. Сладко, вслух, зевнула. И сразу вспомнила.
Как перед этим стояла лицом к лицу с собой. И как… все вспомнила!
Мячиком подскочила с пола и осмотрелась. Пустая большая комната. Двери не видно. Вместо окон — четыре зеркала в человеческий рост. По одному на каждой стене, ровно по центру. Смотрят друг на дружку и уползают в бесконечную даль отраженными анфиладами.
Ди стояла в точке зеркального перекрестья в центре комнаты и, дробясь, уходила вдаль во всех четырех направлениях.
Жутковатое зрелище.
Но Ди больше не боялась.
И она больше не была Ди. Она вспомнила. Мастер преподнес своей музе прощальный дар. Они были две половинки целого, когда-то нашедшие друг друга и снова разлученные. Но он оставил ей большой кусок собственной души. Их общей души, сотворенной им в последнем, недописанном романе. Или воссозданной с фотографической точностью? Будто знал…
Она смотрела на себя в зеркало и видела словно в первый раз. Лицо было знакомым по-старому и незнакомым по-новому.
Из бокового зеркального коридора вышла рысь и, подойдя ближе, прилегла у ее ног. Ди, теперь уже не Ди, машинально почесала кошечку за ухом. И вдруг отдернула руку.
Она не должна снова поддаваться чарам. Снова терять с таким трудом добытое.
Голос, тихий и вкрадчивый, пришел прежде своего обладателя.
— Приятно было встретиться со своим двойником?
Не видя его, она крикнула в пустоту:
— Ты лжец. Это был не двойник. Это мое настоящее Я. Но ты прав — я рада, что нашла его. А вот с тобой мне совсем не хочется встречаться.
Но он уже шел к ней — из зеркальной анфилады. Переступил порог комнаты и тотчас зеркало позади него обросло зеленым плющом. А по стенам ползли вверх и вниз, безо всяких опор, виноградные плети, сцепляясь друг с дружкой, обвивая остальные зеркала. Рысь поднялась навстречу хозяину и ткнулась мордой в его бедро.
Он был дьявольски красив. Но красота его была особого рода — изнеженная, не по-мужски мягкая, пьяная краса умирающего лета, лихорадочная четкость черт, обманчивая гладь трясины, женственная мечтательность с поволокой, манящая податливость, объятия стального капкана.
Он был полуобнажен; на бедрах и плечах — шкуры животных, на ногах сандалии. Он строен и высок, но на теле не видно рельефа мышц, и формы его плавны, как у женщины. Длинные завитки волос отбрасывают на лицо тени, еще больше усиливающие впечатление обманной хрупкой женственности.
Обманной — потому что она знает, как он силен. Очень силен.
Неистовый бог Дионис во всей своей архаичной красе.
Театрал и кудесник, повелитель масок, одержимый безумец, открывающий врата бездны, срывающий покровы, обнажающий хаос.
Он пришел в мир, чтобы объявить ему весть об иллюзорности всего сущего. Он пришел и принес смертным, слабым и плачущим смертным, освобождение от мира — в игре, в опьянении, в исступлении и в забвении.
Это то, что она знала о нем. Но еще большего она, очевидно, о нем не знала. Он мог извлекать свои тайны на свет, как фокусник — кроликов.
— Ты не хочешь видеть Диониса? Дионис противен тебе? Разве Дионис не желает тебе добра, не заботится о тебе?
— Еще как заботится! — фыркнула она. — Дионис обо всех заботится. Ему ведь нужны извращенцы для шабашей. Ему нужны безликие и безымянные, чтобы легче было сделать из них слепую толпу диких тварей. Ты — яд. Ты лишаешь все своих имен. Забираешь сути и даешь взамен фиглярские маски… — Она задыхалась от возмущения.
— Ты думаешь, Дионис желает сделать тебя менадой? — Удивление, может быть, притворное; следом за ним — тихий, почти беззвучный смех. — А хочешь я отдам тебе твое имя?
— Я знаю свое имя. Теперь знаю.
Дионис перестал лукаво усмехаться и взглянул на нее невыразимо печальными глазами только что падшего ангела.
— Неужели? Тогда ты должна знать и другое. Имя твое — магия, Ариадна. Оно пленяет тысячью нитей. Ты знаешь об этом?
— Но… — Замешательство, растерянность, неуверенность: — Меня зовут не Ариадна.
Все та же печаль в глазах у Диониса — быть может, обманная.
— Каждый зовет Ариадну как ему вздумается. Имени этому суждены бесконечные воплощения. Даже Тесей может стать Ариадной, когда найдет ее в лабиринте. И тогда перестанет быть Тесеем. Страсть к Ариадне непростительна. Тот, кто страстен к Ариадне, будет вечно блуждать в лабиринте, пока она не поглотит его. Только Дионису позволено желать Ариадну и смирять ее голод. Ариадна суждена ему в жены.
— О ком ты говоришь, безумный Дионис? — вскричала она.
— О тебе, Ариадна, и о Дионисе, и о том смертном, который стоял меж нами. Дионис не помнит, как звала его ты. Для Диониса он всегда — проныра Тесей, наглец Тесей, вор Тесей. Он всегда крадет тебя у Диониса, уже тысячи лет он похищает мою Ариадну и ни разу до этого не заплатил за свою дерзость. Но нынче Дионис исправил ошибку. Дионис переиграл наново скверную, неправильную пьесу.
— Пьесу?! — Ариадна тонула в смятенном изумлении. — Ты называешь это пьесой? Ты убил моего мужа, а теперь предлагаешь стать твоей наложницей…
— Ариадна, — прервал ее Дионис, — ты ошибаешься. Не Дионис убил Тесея. Дионис не предлагает тебе стать наложницей. Ты всегда была и останешься женой Диониса. Ты — часть Диониса. Ты предназначена Дионису. А пьесу… ты можешь назвать мифом. Так у людей называют то, что повторяется много раз. Это верно — имена вещей и имена смертных, кроме твоего, Ариадна, Дионису безразличны. Ариадна, имя твое — магия. Дионис страстен к Ариадне и к магии. Магия отбирает имена и дает, и снова отбирает. То, что зовешь ты сутью вещей, — сырая глина в руках магии и Диониса. Магия творит много сутей из единственной, много имен из одного. Разве у смертных не это зовется чудом?
— Не обольщайся, — спокойно ответила Ариадна. — У смертных это зовется шизофренией. Расколотой душой. Ты безумен Дионис, и все, к кому ты прикасаешься, становятся безумны. Они становятся слабы, потому что не знают, кто они и для чего живут. Они уже не хозяева в себе и даже не знают об этом. Все, что им остается, — призывать древних богов, чтобы те говорили им, что нужно делать. И боги говорят им, посылают веления. О, как же им не повелевать, ведь они изголодались за долгие века забытья, они хотят кушать и требуют крови…
Ариадна умолкла, переводя срывающееся дыхание, и тут же подумала о Другом. Он — другой, и к Нему обращаются за другим. К Нему приходят, чтобы узнать себя, а не потерять. К Нему приходят, чтобы стать свободным от темной власти своры кровожадных, всегда голодных богов.
— Ариадна, — тихо сказал Дионис, — Дионис прикасался к тебе. Разве стала ты от того безумна?
— Да, я была безумна. Только слепой или такой же приласканный тобой псих не заметили бы этого. Что ты там плел насчет жены? Я не твоя жена и никогда ей не буду.
Дионис шагнул к ней, протягивая руку.
— Не подходи, — звенящим голосом остановила его Ариадна. — Я больше не позволю тебе прикасаться ко мне.
Рысь, лежавшая на полу возле ног Диониса, подняла морду и оглядела их обоих, негромко урча.
— Ариадна, почему ты не слышишь Диониса? Имя твое — магия. Оно притягивает, оно завлекает совсем как Дионис. Ариадну ищет вступивший в лабиринт. Ты искала себя — Ариадну. Ариадну искал Тесей. Ариадну ищут другие.
— Ариадну? Кто же она? — спросила Ариадна, жадно глядя на Диониса. — Разве не та, которая дает нить?
— Ариадна, мифы смертных слепы. Боги не позволяют им быть зрячими. Если бы их мифы были зрячими, ослепли бы смертные — их глаза не годны для того, чтобы видеть сокровенное. Ариадна никогда не давала смертному нити. Ариадна — та, которая отнимает нить. Ариадна — хозяйка Лабиринта. Арианда — блуждающий огонь, уводящий в Несуществующую страну и там пожирающий всякого, кто теряет дорогу назад. Ариадна — сладкий искусственный сон, Ариадна — темная бездна соблазна, Ариадна — гибельный вымысел для слабых. Слабым смертным давно тесен их круглый мир — смертные толпами уходят в Лабиринт, не имеющий пределов. Слабым смертным давно тесно в самих себе — они толпами уходят в Лабиринт, чтобы не быть одним, а стать двумя, тремя, множеством. Ариадна, ты тоже делаешь их безумными, потому что ты часть меня. Ты искала себя, но они не хотят искать себя, потому что ищут тебя. Они хотят, чтобы ты поглотила их и сделала вымыслом — их собственным вымыслом. Ариадна, они хотят чуда — ты даришь им чудо. Ничего другого им не нужно. С ними легко. Они как дети. Ариадна, почему ты назвала это таким странным некрасивым словом — «шизофрения»? Они тебя не поймут. Они не захотят понимать. Они любят Диониса, они бегут за Ариадной. Все остальное для них давно не существует.
Ариадна отступила на шаг, побледнев, опустила голову.
— Ты лжешь. Я не верю тебе… Но даже если это так, я… я изменю себя, — она подняла горящие темным пламенем глаза на Диониса.
— Ты не сможешь этого сделать, Ариадна. — Дионис покачал своей кудлатой головой. — Твоих сил не хватит для этого. Ты всего лишь смертная, хоть и осененная волей богов. Твое число — единица. Дионис сильнее, Дионис — бог, его число — три. Дионис не даст тебе изменить себя, Ариадна.
— Три и один? О! Теперь понимаю… — Ариадна закусила губу, размышляя. — Магический брак чисел. Знаешь что, Дионис. Я ненавижу магию. И твою, и свою, и чью бы то ни было еще. И я знаю, где мне взять сил, чтобы изменить себя.
Другой! Она попросит сил у Другого.
— Где же, Ариадна?
— Там, где тебе и не снилось, — отрезала Ариадна.
— Ариадна, — печально сказал Дионис, — вот теперь Дионис видит — ты становишься безумна.
Ариадна рассмеялась.
— Нет, можешь не беспокоиться за меня, Дионис. Тебе не дано понять человечью душу. Ты ее не видишь, ты просто лишаешь ее людей. Ты никогда не поймешь ее. Лучше скажи — кому отдано число два? Кто стоит меж мной и тобой?
Дионис вскинул голову, и глаза его налились презрением и гордостью.
— Стоит? Меж нами никого нет, Ариадна. Тесей нагл и дерзок, но Дионису хватит удара пальцем, чтобы убрать его. И Дионис убрал Тесея. Два отдано смертному мужеского пола. Почему Ариадна спрашивает о таком вздоре? Ни один смертный мужчина не встанет рядом с Дионисом. Дионис мог бы владеть всеми смертными женщинами. Но Дионису истинно нужна только одна — Ариадна. Дионис звал тебя, Ариадна. Дионис ждал тебя в самом сердце Лабиринта. Дионис знал, что ты придешь. И вот ты пришла, Ариадна.
Дионис снова шагнул к ней, и Ариадна увидела в его лице печать права — права обладать ею, трижды подкрепленного жаждой обладать ею. Для него самого его права бесспорны — но Ариадна принадлежала к миру смертных и право множественных богов ставила не выше права смертных. Убийца мужа ни по закону людскому, ни по совести не займет место убитого возле его жены. Ариадна выставила перед собой руку — защищаясь и предъявляя свои права:
— Стой где стоишь. Я никогда не стану имуществом — ни твоим, ни чьим-то еще. И я никогда не соединю рук с тем, кто убил моего…
Ее заставило замолчать подкатившее к горлу рыдание.
— Ариадна, — Дионис смотрел на нее непонимающе, — твои речи странны Дионису. Тесей не мог владеть твоим сердцем. Тесей — глупец, игрушка в руках Ариадны. Ты пожирала его вымыслами, ты манила его огнем беспощадной музы. Тесей все равно заблудился бы в Ариадне-лабиринте, если бы Дионис не увел его на другую дорогу…У Ариадны тысячи слепых Тесеев…
— Ариадна любила только одного! — в слезах крикнула Ариадна.
— Ариадна любила себя, — возразил Дионис, — ведь он принадлежал тебе. И Ариадна любит Диониса. Больше никого. И ничего.
Слезы мгновенно высохли на глазах Ариадны, когда она в гневе воззрилась на Диониса:
— Как это, интересно, я могу любить тебя, если с тобой я становлюсь никем — пустой болванкой? Пустышка не способна любить.
— Дионис подарит тебе тысячу ликов. Ариадна будет всем. Ариадне необходимо иметь много ликов, чтобы каждый узнавал в ней то, чего он хочет.
Ариадна устало прислонилась к обросшей плющом и виноградной лозой стене.
— Знаешь что, Дионис, шел бы ты со своими ликами. Никакая маска не заменит главного. А если ты не отпустишь меня, лучше убей, как убил Филиппа… Его звали Филипп, а не Тесей.
Дионис помрачнел, потемнел лицом.
— Ариадна, Дионис не убивал Тесея… Но Тесей тоже попросил сделать это, как и ты. Его просьбу Дионис выполнил, а твою не станет. Ариадна нужна Дионису.
Ариадна поперхнулась изумлением.
— Что?! Он попросил? Ты спятил, трижды безумный Дионис?
— Как может спятить безумец, Ариадна? — лукавая усмешка снова взошла на лицо Диониса, словно луна в четвертой доле. — Вспомни же, тебе давали прочесть это. Дионис знает, Дионис видел, как Ариадну терзали псы закона смертных. Тесей позвал меня, на бумаге — но Дионис видит слова, а не бумагу. Он взывал к Многоликому Владыке… разве это не Дионис?… он возжелал быть увенчанным венцом… и разве он не был увенчан? Но Дионис не делает черную работу. Для этого у него есть другие. Много других.
Ариадна покачнулась и снова оперлась о зеленеющую стену. Хрипло пробормотала:
— Кто?
— Для чего Ариадне пешки?
— Кто?
Дионис нахмурился, но почти сразу засмеялся. Нагнулся к рыси. Грацильное животное гибко поднялось на лапы, Дионис потрепал его по загривку. И будто мимоходом, небрежно бросил:
— Минотавр. Ариадне было бы нетрудно догадаться самой.
— Хватит играть словами, лицедей. Я хочу знать, кто он!
Дионис равнодушно пожал плечами.
— Ариадна видела его два раза. Но не поняла, кто он. Дионису нужно объяснять?
Ариадна бешено вспоминала. Два раза. Как давно это было! Но как могла она понять, кто тот ускользающий от глаз, смутноочерченный, как пятно неясной тени, расплывающийся в зыбкость наблюдатель? Она и сейчас не понимает.
— Кто он?
Дионис нагнул голову, занавесившись прядями волос, и Ариадна увидела, как углы его губ взметнулись в тонкой усмешке демонского происхождения. Затем он вскинул на Ариадну взгляд, полный властного шутовства.
— Ариадна желает знать. Дионис не может отказать ей в этом. Он— тот, для кого рисуются миры. Для кого чертил узоры Тесей, по которым гуляла и сама Ариадна. Ариадна! Дионис знает свое дело. Дионис преображает, Дионис умножает, Дионис стирает границы и раскрывает вход в бесконечность. Оглянись, Ариадна, человечки живут в окружении зеркал, отражающихся друг в друге. Но лишь Дионис позволяет им перешагнуть черту и попасть в их собственные сказки, в рисованные ими же обители. За это они и любят Диониса. А Дионис пользуется их услугами в нарисованных мирках. Дионис указал им на Тесея — Тесей исчез с пути Диониса.
— Невозможно! — прошептала Ариадна побелевшими губами. — Это бред. Этого не бывает. Не должно быть. Сказки остаются сказками.
Дионис сделался высокомерен и чванлив.
— Ариадна! Дионис решает, что возможно, а что нет. Ты видела его два раза, моего маленького, игрушечного Минотавра и не можешь сказать про него: не бывает. Он бывает, он есть и он будет. Ему нравятся проказы Диониса, так почему бы ему в них не поучаствовать? Он пришел к Тесею через Лабиринт. Дионис дал ему такую возможность. Дионис позволил ему перейти границы миров и развязал ему руки. Ариадна и сама переступала границы, обживалась в сказках. О! Дионис щедр. Особенно к тем, кому нравится примерять маски и менять декорации. А человечку нравится. Он стремится забыть убогую истину своего мирка. Ему не нужно совершенство. Он жаждет цветов и красок маскарада. Дионис не препятствует ему забывать. Дионис — забвение и дарует забвение. Дионис наделяет его частью Диониса — разве это не есть самопожертвование, Ариадна? — с дьявольской искрой в глазу усмехнулся Дионис. — Разве это не достойно твоего восхищения? Дионис отдал ему часть себя, чтобы он смог попасть сюда. Дионис дал ему роль Минотавра в этой пьесе, и он превосходно сыграл свою роль. Дионис переиграл глупый миф. Тесей посрамлен, Минотавр торжествует. Тесей никогда больше не погубит Минотавра, запертого в лабиринте. Ариадна, у смертных это зовется новаторским прочтением. Ариадна, ты должна аплодировать Дионису.
И Дионис расхохотался, и в смехе его было надрывное яростное безумие. Ариадна, побелевшая и притихшая, стояла недвижно, настороженно и вдумчиво глядя на Диониса. Когда он перестал смеяться и сделался снова как ласковое прикосновение ангела, Ариадна спросила его, размышляя о чем-то своем:
— Ты любишь говорить о масках и личинах, Дионис. Но почему ты сам не в маске? Почему этот допотопный наряд, когда в моде совсем другие?
Дионис на миг впал в задумчивость, а затем проказливо глянул на Ариадну.
— Дионис может быть кем угодно, где угодно и в чем угодно. Дионис изменчив, как страхи и страсти смертных. Дионис покажет Ариадне свой любимый наряд из вашего времени.
Ариадна успела лишь моргнуть — Дионис предстал пред ней в ином облике. Только рысь осталась прежней и даже ухом не повела на метаморфозу хозяина. Ариадна инстинктивно отшатнулась.
— Что ж, Ариадна удивлена?
Ариадна покачала головой.
— Я предполагала нечто в этом роде.
Дионис преобразился абсолютно. Только голос был по-прежнему тих и вкрадчив. Дионис стал черным с головы до ног: черные ботинки, штаны, куртка, сквозь амбразуру черной трикотажной головной маски смотрят холодные прицельные, тоже черные глаза. На поясном ремне — миниарсенал: ручные гранаты в петлях, в держателях — запасные магазины к автомату, висящему на плече, по центру на животе — плоский пакет смертника и проводки взрывателя. К правому бедру ремнями подстегнут чехол с ножом.
Лубочная картинка из учебного пособия по борьбе с терроризмом.
Дионис был доволен эффектом.
— Так Дионис больше нравится Ариадне?
Ариадна боролась с отвращением и ступором. Черные, как дула, глаза бога-смертника, бога-камикадзе, нацеленные на нее, парализовали волю.
Дионис хвастливо показал на взрывчатку.
— Это лучше, чем менады. Этой штуке не нужно впадать в экстаз. Она рвет на куски мгновенно, по первому требованию. Жаль, у Диониса не было этого, когда он завоевывал Индию. Жаль, дурак Орфей не испробовал это не себе. Дионис любит громкое веселье. Дионис думает, Ариадна тоже полюбит его. Ариадна обещана Дионису, Ариадна — отрада Диониса. Иди же к Дионису, Ариадна. Дионис зовет тебя.
Он подошел к Ариадне и положил руки ей на плечи. Ариадна застыла. Она чувствовала, как снова начинает раскалываться на кусочки. В ней пролегли трещины, и вот-вот посыплются осколки. Ариадна снова забудет себя.
Дионис прижал ее к груди и гладил по голове. Руки Ариадны начали взбираться вверх для ответных объятий. Ариадна чувствовала, как имя ускользает от нее, утекает по реке забвения. Скоро оно исчезнет, сожранное Дионисом.
Ее спасла рука. Едва касаясь Диониса, рука наткнулась на арсенальные железяки. И бог знает под воздействием какого импульса отцепила одну из этих штуковин, младших сестричек неистовствующий менад.
«Ариадна!»
Чей это был крик? Ариадна ухватилась за собственное имя, как за соломинку, с силой пнула Диониса коленом между ног и оттолкнула от себя. В руке была граната. Ариадна, оскалясь, потянула кольцо.
— Ариадна, что ты делаешь? — удивился Дионис, потирая ушибленное место.
— Убирайся. Ты мерзость. Если тебя нельзя убить, я убью себя.
— Ариадна! — сказал Дионис и пошел к ней, протягивая руки.
— Стоять! — не своим голосом гаркнула Ариадна и отскочила подальше в сторону.
Дионис остановился, с обиженной печалью глядя на нее.
— Ариадна… — пролетел его вздох.
Но Ариадна уже мчалась по зеркальному коридору, держа гранату перед собой, как факел. Сердце бухало в горле. Волосы на голове поднимались и шевелились, словно змеи. В ушах стоял вкрадчивый шепот: «Куда же ты, Ариадна?» Она не оглядывалась. Не знала, идет ли он за ней. Рука, мертвой хваткой сжимавшая гранату, скоро онемела.
Она летела все прямо и прямо. Зеркальной анфиладе не было конца. Ариадне стало казаться, что сердце лабиринта, откуда она бежит, — это остров, к которому ведут четыре бесконечных моста, и она несется по одному из них.
Но она уже прошла сквозь четверо ворот. И все они возвращали ее в исходное положение.
Теперь ей нужны пятые.
Она начала задыхаться. И шепот стал громче, ближе. А потом кто-то схватил ее за плечо. Ариадна сорвала кольцо, зажмурилась и выпустила гранату, с трудом разжав одеревеневшие пальцы.
Перед глазами полыхнуло, и Ариадну швырнуло в сторону. Все органы чувств на короткое время заработали в режиме «на износ», воспринимая больше, чем можно. Ариадна слышала невыносимый воющий грохот и острый звон бьющегося стекла; видела круговерть первозданного хаоса; осязала собственное тело, раздираемое слепой силой на атомы; и над всем этим парил — даже не слышимый, а ощущаемый гибнущими нервами — голос, сопровождаемый тихим, и оттого кошмарным смешком:
— Ариадна, ты еще вернешься к Дионису. Дионис будет ждать тебя.
Ариадна не смогла ему ответить. Ей показалось, что вокруг разлилось море чернил. Потом, через мучительно долгое время, вдалеке в этом море образовалась дыра, и в нее пролился белый свет. Ручеек его потянулся к гибнущей в аду Ариадне.
Неожиданно стало легко. Светлая мерцающая дорожка приближалась, чернила больше не удерживали Ариадну вязкими щупальцами. Она полетела навстречу сияющему лучу.
ПЕРЕМЕНА РОЛИ
Море подбиралось почти к самым ногам и, слизывая мелкие камешки, уползало прочь. Дикий пляж под самым носом у города был почти пуст.
Она сидела на песке, вжав голову в колени, и ревела. Долго. Горько. Мокро. Кто-то подошел и сел рядом. Провел рукой по трясущимся от озноба плечам.
— Диана. Почему ты плачешь?
Она дернулась всем телом, выпрямилась. Рукой утерла слезы и сопли. Потом судорожно вздохнула и с силой выговорила:
— Ты не поверишь. Но у меня опять новое имя.
— Значит, теперь все встало на свои места.
— Да, — печально согласилась она. — Только и «свое место» может иметь две стороны. И выбор стороны я оставляю за собой…
— Тогда о чем ты горюешь?
Она не отвечала и прислушивалась. Где-то в городе совсем недавно провыли пожарные сирены. Где-то в городе сейчас догорала квартира на втором этаже жилого дома.
— Никита, я же все потеряла. У меня теперь ничего нет. Ни семьи, ни дома… Зато я нашла свои пятые врата. Но это не выход. Это вход.
— Куда вход?
Она посмотрела на море. Потом на небо, на песок, на скалы в отдалении. И снова вздохнула, точно прощалась со всем этим.
— В Лабиринт. Потому что мое имя — Ариадна.
— Уверена? — помолчав, спросил он.
— Да.
— Для чего?
Вопрос был нелогичен, но она поняла.
— Я обещала ему. Я вернусь туда.
— Кому обещала?
— Тому, с кем я буду драться. Его нельзя убить, но можно попытаться держать взаперти там, откуда он приходит.
— Что ты будешь делать?
— Строить баррикады. Ставить заслоны.
— Как?
Ариадна поразмыслила, свесив голову.
— Придется переквалифицироваться из музы в ваятели. В того, кто творит смыслы. Логос против бреда… — Она усмехнулась. — Как тебе такая формула? В любом случае я больше не буду ни от кого и ни от чего бегать.
— Не думаю, что это лучший вариант, — осторожно сказал он. — Лабиринт — его территория. Там ему легче добраться до тебя.
Она покачала головой.
— Лабиринт — нейтральная территория. Но он атакует оттуда. Ты сам это знаешь. А для меня это единственно возможный вариант. Я должна вернуться. — Ариадна грустно улыбнулась. — Я же ничего другого не умею. Только бродить по лабиринту. Кажется, это у меня неплохо получается.
Никита долго молчал. Глядел на горизонт. Наконец сказал:
— Я решил. Я пойду с тобой.
Ариадна посмотрела на него. Будто оценивала и тоже что-то решала. Потом отвернулась, подобрала камешек и неловко бросила в воду.
— Нет, — снова качнула головой. — Ты там никогда не был. Ты не лабиринтный житель. — И с фальшивой бодростью прибавила: — Я не хочу, чтобы ты умер там от тоски.
Быстро поднялась на ноги, опасаясь возражений и продолжения темы, чем-то тревожащей, бередящей свежую рану.
— Нам лучше не встречаться больше. Прощай, Никита. И… спасибо за все.
Аридана повернулась и побрела к городу. С моря донеслись звуки блатного шансона. Белый теплоход «Антон Чехов» совершал увеселительную прогулку вдоль побережья. Единственный на весь пляж загорающий громко всхрапнул, когда Ариадна проходила мимо. Газета «Вчерась», укрывавшая его голову, мерно колыхалась в ритме могучего дыхания спящего. Рядом с телом лежала пустая бутылка из-под пива народной марки «С утречком!». Чуть на отшибе врылась в песок бормочущая спидола времен давно убитых.
— …вас приветствует радиостанция «Маяк». Мы начинаем информационно-развлекательную передачу «Наше завтречко»…
Ариадна оглянулась. Никита шел за ней, на десять шагов позади. Она хотела что-то сказать ему, но передумала.
Так они и шли до города и в городе — связанные невидимой нитью длиной в десять шагов. Ариадна направлялась к храму под золотыми крестами, чтобы облечься там в белые одежды служения Другому.
2002 г.
Она сидела на песке, вжав голову в колени, и ревела. Долго. Горько. Мокро. Кто-то подошел и сел рядом. Провел рукой по трясущимся от озноба плечам.
— Диана. Почему ты плачешь?
Она дернулась всем телом, выпрямилась. Рукой утерла слезы и сопли. Потом судорожно вздохнула и с силой выговорила:
— Ты не поверишь. Но у меня опять новое имя.
— Значит, теперь все встало на свои места.
— Да, — печально согласилась она. — Только и «свое место» может иметь две стороны. И выбор стороны я оставляю за собой…
— Тогда о чем ты горюешь?
Она не отвечала и прислушивалась. Где-то в городе совсем недавно провыли пожарные сирены. Где-то в городе сейчас догорала квартира на втором этаже жилого дома.
— Никита, я же все потеряла. У меня теперь ничего нет. Ни семьи, ни дома… Зато я нашла свои пятые врата. Но это не выход. Это вход.
— Куда вход?
Она посмотрела на море. Потом на небо, на песок, на скалы в отдалении. И снова вздохнула, точно прощалась со всем этим.
— В Лабиринт. Потому что мое имя — Ариадна.
— Уверена? — помолчав, спросил он.
— Да.
— Для чего?
Вопрос был нелогичен, но она поняла.
— Я обещала ему. Я вернусь туда.
— Кому обещала?
— Тому, с кем я буду драться. Его нельзя убить, но можно попытаться держать взаперти там, откуда он приходит.
— Что ты будешь делать?
— Строить баррикады. Ставить заслоны.
— Как?
Ариадна поразмыслила, свесив голову.
— Придется переквалифицироваться из музы в ваятели. В того, кто творит смыслы. Логос против бреда… — Она усмехнулась. — Как тебе такая формула? В любом случае я больше не буду ни от кого и ни от чего бегать.
— Не думаю, что это лучший вариант, — осторожно сказал он. — Лабиринт — его территория. Там ему легче добраться до тебя.
Она покачала головой.
— Лабиринт — нейтральная территория. Но он атакует оттуда. Ты сам это знаешь. А для меня это единственно возможный вариант. Я должна вернуться. — Ариадна грустно улыбнулась. — Я же ничего другого не умею. Только бродить по лабиринту. Кажется, это у меня неплохо получается.
Никита долго молчал. Глядел на горизонт. Наконец сказал:
— Я решил. Я пойду с тобой.
Ариадна посмотрела на него. Будто оценивала и тоже что-то решала. Потом отвернулась, подобрала камешек и неловко бросила в воду.
— Нет, — снова качнула головой. — Ты там никогда не был. Ты не лабиринтный житель. — И с фальшивой бодростью прибавила: — Я не хочу, чтобы ты умер там от тоски.
Быстро поднялась на ноги, опасаясь возражений и продолжения темы, чем-то тревожащей, бередящей свежую рану.
— Нам лучше не встречаться больше. Прощай, Никита. И… спасибо за все.
Аридана повернулась и побрела к городу. С моря донеслись звуки блатного шансона. Белый теплоход «Антон Чехов» совершал увеселительную прогулку вдоль побережья. Единственный на весь пляж загорающий громко всхрапнул, когда Ариадна проходила мимо. Газета «Вчерась», укрывавшая его голову, мерно колыхалась в ритме могучего дыхания спящего. Рядом с телом лежала пустая бутылка из-под пива народной марки «С утречком!». Чуть на отшибе врылась в песок бормочущая спидола времен давно убитых.
— …вас приветствует радиостанция «Маяк». Мы начинаем информационно-развлекательную передачу «Наше завтречко»…
Ариадна оглянулась. Никита шел за ней, на десять шагов позади. Она хотела что-то сказать ему, но передумала.
Так они и шли до города и в городе — связанные невидимой нитью длиной в десять шагов. Ариадна направлялась к храму под золотыми крестами, чтобы облечься там в белые одежды служения Другому.
2002 г.