Страница:
---------------------------------------------------------------
© Copyright Irwin Show
© Copyright Перевел с английского Виктор Вебер (v_weber@go.ru)
Date: 2 Jan 2002
---------------------------------------------------------------
В последнее время он спал плохо, ночь за ночью в его снах появлялись
девушки, улыбаясь, приглашая, завлекая, чуть ли не обнимая его. Он видел
себя на улицах города, на палубах океанских лайнеров, в уютных спальнях,
всегда в сопровождении прозрачных фигур, которые затем пропадали, оставляя
его одного в холостяцкой постели. И каждый раз ему снились девушки высокого
роста, которые неизменно исчезали вверх, поднимаясь к недостижимым высотам.
В этот день Кристофер проснулся, еще слыша звучащий в ушах голос:
"Сегодняшнюю ночь ты проведешь с девушкой, рост которой не меньше пяти футов
восьми дюймов".
Ранее его сны напоминали немое кино. И вот - прорыв к звуковому.
Кристофер взглянул на стоящие у кровати часы. Без двенадцати восемь.
Будильник зазвонит лишь через час. Он вспомнил, что сегодня суббота.
Поднявшись, Кристофер сделал зарядку. Пятнадцать отжиманий от пола,
двадцать приседаний. Небольшого роста, пять футов шесть дюймов, но с хорошей
фигурой. Прекрасные большие глаза с длинными ресницами и прямые черные
волосы, которые так любили ерошить девушки. Невысокие девушки. Чуть раньше,
до того, как вся молодежь, юноши и девушки, стали выглядеть точь-в-точь, как
акселераты из Техаса или Калифорнии, проблема роста не волновала Кристофера.
Доспехи Генриха IV пришлись бы ему в пору. А Генрих IV был достаточно высок,
чтобы сказать, что Париж стоит обедни. Как быстро летят столетия.
- Я снова видел сон, - Кристофер стоял на автобусной остановке вместе
со своим другом, Стенли Ховингтоном, возвышавшимся над ним на четыре дюйма.
Ярко светило октябрьское солнце, но тепла уже не чувствовалось. Мимо прошли
два мальчика, лет пятнадцати, не больше, направляясь к Центральному Парку.
Один из них нес мяч. И каждый ростом под шесть футов. Осенняя суббота. По
всей стране длинноногие девушки с хризантемами в руках шли на стадионы,
чтобы поболеть за Принстон, Огайо Стейт или Южную Каролину, за рослых,
крепких ребят, сражающихся на зеленых газонах футбольных полей.
- Я тоже видел сон этой ночью, - поддержал разговор Стенли. - Будто
меня поймали в джунглях. Это все проклятое телевидение.
- В моем сне, - продолжал Кристофер, которого не интересовали ночные
проблемы его приятеля, - в моем сне голос сказал: "Сегодняшнюю ночь ты
проведешь с девушкой, рост которой не меньше пяти футов восьми дюймов".
- Ты знаешь, чей это голос?
- Нет. В конце концов, какое это имеет значение?
- Мне кажется, это очень важно. Я имею в виду, кто сказал. И почему, -
Стенли, конечно, хороший друг, но любил поспорить. Ему тоже приходилось
работать по субботам. У него было неплохое место у "Блумингейла", но с
шестидневной рабочей неделей. - Пять футов, восемь дюймов. Что бы это
значило?
- Я думаю, мое подсознание хочет мне что-то сообщить.
Подошел автобус, друзья влезли в него и расположились на заднем
сидении.
- Что именно?
- Оно говорит, что глубоко в душе я чувствую себя обделенным.
- Чем? Девушкой ростом пять футов восемь дюймов?
- В этом есть смысл, - с жаром воскликнул Кристофер.- Всю жизнь
(двадцать пять лет) я был маленького роста. Но, должен отметить, у меня есть
гордость. Я не могу вынести мысли, что выгляжу смешным.
- Наполеон был не выше тебя. И не считал, что смешон.
- Это другая крайность - наполеоновский комплекс. Еще хуже.
- Так чего же тебе не хватает? - спросил Стенли.- Как ее зовут, эту
девушку, которая без ума от тебя?
- Джун.
- Точно, Джун. Чертовски красивая девица.
- Я ничего не имею против Джун. Совсем наоборот. Но ты знаешь, какого
она роста?
- По правде говоря, мне кажется, что у тебя навязчивая идея.
- Пять футов три дюйма. Самая высокая девушка, с которой я знаком
достаточно близко.
- И что? Ты же не играешь с ней в баскетбол? - Стенли, довольный собой,
рассмеялся.
- В этом нет ничего смешного, - серьезно ответил Кристофер. - Подумай
сам, в Современной Америке, черт знает почему, самые лучшие девушки, я имею
в виду действительно лучших, которых мы видим в кино или на обложках
журналов мод, все они неожиданно стали высокими.
- Возможно, ты в чем-то прав, - задумался Стенли.- Я как-то не придавал
этому значения.
- Это как новая золотая лихорадка, - продолжал Кристофер.- Или
изобретение, открытие. Говоря модным языком, это часть нашего национального
достояния. Только я от этого ничего не получаю. Я лишний. Как негры. Они
тоже видят по телевидению или в журналах спортивные машины, райские острова
и видеомагнитофоны, но не больше. Должен сказать, что я начинаю их понимать.
- Они не такие уж маленькие. Вспомни Чемберлена.
Кристофер нетерпеливо взмахнул рукой:
- Ты не хочешь меня понять.
- Нет, нет, вообще-то, я тебя понимаю. Хотя, возможно, это лишь твое
воображение. В конце концов нельзя судить о девушках исключительно по
габаритам. Я хочу сказать, что когда дело доходит до постели, рост уже не
имеет никакого значения.
- Ты можешь так рассуждать, Стенли, у тебя есть выбор. И я говорю не
только о постели. Надо смотреть шире. Они любимицы нашего времени, высокие
девушки, эти чудесные высокие крошки. Они чувствуют в себе что-то особенное,
чего нет у других, и становятся от этого лучше, гораздо лучше, забавные -
еще забавнее, сексуальные - сексуальнее, грустные, черт побери, более
грустными. Если в один день будет две вечеринки, то она выберет лучшую, если
ее пригласят в ресторан сразу двое, она пойдет с более богатым и красивым.
Это чувство передается к парню. Он вырастает в своих глазах. Он видит, что в
ресторане ему все завидуют, что он принадлежит к избранному обществу. Но,
если такую прекрасную высокую крошку приведет в ресторан мужчина небольшого
роста, он должен знать, что каждый мерзавец, который и выше всего-то на
каких-то два дюйма, думает про себя: "Что за коротышка. Я смогу увести от
него эту большую маму, когда захочу". И они только и ждут момента, когда ты
пойдешь в туалет или отвлечешься разговором с официантом, чтобы подать ей
знак.
- Господи, - посочувствовал ему Стенли,- как тебя проняло.
- Ничего не поделаешь.
- У меня есть идея, - просиял Стенли.- Я знаю несколько потрясающих
высоких девушек...
- Конечно, ты знаешь! - рассердился Кристофер.
- Какого черта, - продолжал Стенли,- я устрою вечеринку. Только ты, я,
еще два-три парня ниже тебя и несколько девушек ростом не меньше пяти футов
восьми дюймов. Спокойная обстановка, все сидят или лежат, без танцев, шарад
и прочей ерунды.
- Когда ты это устроишь? - возбужденно спросил Кристофер. - Сегодня?
- Дело в том, - ответил Стенли,- что сегодня я занят. Но в следующую
субботу...
- Голос сказал, сегодня, - расстроился Кристофер.
Они помолчали, слушая шуршание автобусных шин по асфальту.
- Ну, - начал Стенли не столь уверенно, - может я смогу устроить тебе
свидание...
- Сегодня суббота, - напомнил ему Кристофер.- Какая девушка ростом пять
футов восемь дюймов будет свободна в субботний вечер?
- Трудно сказать заранее, - постарался ободрить его Стенли.
- Могу себе представить,- с горечью продолжал Кристофер.- Я жду в баре,
и вот входит высокая девушка и оглядывает зал. Я встаю и подхожу к ней со
словами: "Наверное, вы Джейн, Матильда или еще как-нибудь",- а она смотрит
на меня и на ее лице появляется это выражение...
- Какое?
- "Как я здесь очутилась" или "И чего я не надела туфли с низким
каблуком".
- Думаю, что ты слишком чувствителен, Крис.
- Возможно. Только я этого не узнаю, пока не испытаю на себе. Видишь
ли, я хочу жениться, уже пора. Я хочу жениться на красивой девушке, создать
счастливую семью, иметь детей и все прочее. Но я не хочу, чтобы всю жизнь
меня преследовала мысль, что я сделал покупку в отделе уцененных товаров,-
сравнение показалось ему очень убедительным, учитывая, что Стенли работал у
"Блумингейла".- Я должен убедиться, что побывал во всех отделах и выбрал
лучшее. И мне не хотелось бы, чтобы мои дети, когда им будет девятнадцать
лет, и они вырастут лишь на пять футов шесть дюймов, смотрели на меня и
говорили": "Значит, я больше не вырасту?" Точно так же, как я смотрю на
своих родителей.
Отец Кристофера доходил ему до носа, а о росте его матери лучше бы не
упоминать совсем.
- У тебя есть знакомые высокие девушки? - спросил Стенли, когда они
подъезжали к Медисон-авеню.- С которыми ты можешь хотя бы поговорить?
- Конечно,- ответил Кристофер,- они же приходят в магазин.
Кристофер управлял одним из нескольких книжных магазинов, принадлежащих
его отцу. Кроме книг в магазине продавались поздравительные открытки.
Кристофер считал это унизительным, а его отец - прибыльным. После выхода
отца на пенсию, Кристофер первым делом собирался разделаться с этими
открытками. Его отец не испытывал никаких неудобств из-за маленького роста.
Впрочем, Кристофер особенно и не жаловался. Ему нравилась работа с книгами,
и никто им не помыкал, ибо в основном занимался делами более крупных
магазинов и лишь изредка навещал Кристофера.
- Я поощряю текущие счета,- продолжал он,- поэтому у меня записаны и
адреса и телефоны. Никаких проблем,- когда в магазин входила высокая
девушка, он старался оказаться на лесенке, доставая какую-нибудь книгу с
верхней полки.
- Ты хоть раз пытался позвонить кому-нибудь из них?
- Нет.
- Попытайся, мой тебе совет, попытайся.
- Ладно, - неуверенно ответил Кристофер.
Автобус остановился, открылась дверь, и он вышел на тротуар, махнув
Стенли рукой.
Пожалуй, начну с буквы "А", решил Кристофер. В магазине он был один.
Найти продавца, который согласился бы работать по субботам, оказалось
практически невозможно. Он пробовал нанимать студентов, но они воровали
больше, чем продавали, и так путали книги, что потом приходилось три дня
приводить полки в порядок. Сегодня, однако, он не жалел, что рядом никого
нет. Бог знает, сколько раз ему придется звонить, и не хотелось бы, чтобы
кто-то слышал эти разговоры. Его отец так же не мог приехать, так как по
уик-эндам он играл в гольф далеко за городом.
Андерсен, Полетт**, прочел он в адресной книге. Кристофер разработал
систему звездочек, которые ставил рядом с именами девушек. Одна звездочка
означала, что девушка высокого роста, симпатичная или даже красивая, и по
той или иной причине могла благосклонно отнестись к его ухаживаниям.
Андерсен, Полетт** отличала большая высокая грудь, которой та, похоже, очень
городилась. Джун однажды сказала Кристоферу, что по ее опыту женщины с
большой грудью так и норовят прыгнуть к мужчине в постель из тщеславия и
эксгибиционизма. После этого разговора Кристофер добавил вторую звездочку к
Андерсен, Полетт*.
Он не знал ни домашнего адреса, ни телефона мисс Андерсен: она работала
медицинской сестрой у дантиста, практиковавшего неподалеку, и обычно
заходила в магазин во время перерыва на ленч или после трудового дня. Ростом
не меньше пяти футов десяти дюймов, Полетт хотя и носила длинные облегающие
фигуру свитера, была серьезной девушкой, интересовалась психологией,
политикой и тюремной реформой, и часто беседовала с Кристофером об этих
проблемах. Как-то раз Полетт сказала, что иногда ей приходится работать по
субботам, так как среди клиентов дантиста есть киноактеры и
телекомментаторы, которым приходится приводить зубы в порядок в выходные дни
из-за недостатка свободного времени.
Конечно, Андерсен, Полетт** не из тех красавиц, чьи фотографии
регулярно появлялись в газетах и на обложках иллюстрированных журналов, но
если бы она сняла очки и изменила прическу, вряд ли кто принял ее за
медицинскую сестру. В таком деле, подумал Кристофер, нельзя торопить
события. Надо начинать осторожно, чтобы войти во вкус. Он подошел к
телефону, стоящему на столе рядом с кассой, и набрал номер Андерсен,
Полетт**.
Омар Гадсден с открытым ртом сидел в зубоврачебном кресле, а под языком
у него булькала хромированная трубка для отсоса слюны. Время от времени
Полетт, вся в белом, наклонялась и вытирала капельки пота с его лба. Мистер
Гадсден был политическим телекомментатором, и даже до того, как он начал
лечить зубы у доктора Левинсона, Полетт старалась не пропускать его
передачу. Ей нравились его седеющие волосы, хорошо поставленный баритон,
тонко выраженное презрение к дуракам в Вашингтоне и умение опускать уголок
узких губ, чтобы сказать больше, чем разрешала администрация телекомпании.
В этот момент, с трубкой для слюны над нижней губой и чуть выступающими
под десной остатками верхних зубов, ожидающих тщательно изготовленного
моста, который доктор Левинсон собирался поставить на место, Омар Гадсден
ничем не напоминал уверенного и красноречивого ведущего телевизионной
программы. Его страдания продолжались уже не одну неделю, пока доктор
Левинсон методично протачивал его верхние зубы. Сейчас мистер Гадсден со
страхом наблюдал, как дантист каким-то кривым инструментом что-то подчищал в
сверкающих коронках, лежащих на мраморном столике.
Его недруги с удовольствием посмотрели бы на него, подумала Полетт,
например вице-президент, и почувствовала, как ее переполняет материнская
нежность к телекомментатору, хотя она прожила на свете всего двадцать четыре
года. За последний месяц, приготовляя шприц с новокаином, надевая резиновый
фартук на шею мистера Гадсдена и наблюдая, как он сплевывает кровь в стоящую
у кресла раковину, она очень сдружилась с пациентом доктора Левинсона. Они
увлеченно беседовали, обсуждая текущие проблемы, и он не раз намекал на
возможные скандалы среди власть имущих и предсказывал политические,
финансовые и экономические трудности, лежащие перед Америкой. Кое-что, с
осторожной ссылкой на Омара Гадсдена, она пересказывала друзьям, которые
стали относиться к ней с большим уважением.
Полетт полагала, что нравится мистеру Гадсдену. Он обращался к ней по
имени, когда звонил, чтобы перенести время приема, всегда интересовался
самочувствием и называл ее "Ангелом гигиены". Однажды после двух мучительных
часов, в течение которых доктор Левинсон поставил ему временный мост, он
прошамкал:
- Полетт, когда все закончится, я хочу пригласить тебя на ленч.
Сегодня мистеру Гадсдену предстояло получить новые зубы, и в тот
момент, когда Полетт думала, вспомнит ли он о своем обещании, раздался
звонок.
- Извините меня, - она вышла из кабинета в маленькую приемную, где на
ее столе стоял телефон.
- Кабинет доктора Левинсона. Доброе утро, - высокий детский голос
Полетт совершенно не соответствовал ее габаритам.
- Мисс Андерсен?
- Да? - ей показалось, что она уже слышала этот голос.
- Это Кристофер Багшот.
- Да? - ждала Полетт. И имя знакомое, но не больше.
- Из "Уголка Размышлений"*.
- О, конечно, - она начала лихорадочно перелистывать книгу приема
доктора Левинсона в поисках свободных тридцати минут на следующей неделе.
Доктор Левинсон не испытывал недостатка в пациентах, и иногда им приходилось
ждать не один месяц. Теперь Полетт вспомнила Багшота и несколько удивилась
этому звонку: она помнила его прекрасные белые зубы. Но, вероятно, о зубах
нельзя судить только по внешнему виду.
- Что я хочу сказать, - казалось, он с трудом подбирал слова. - Ну,
дело в том, что сегодня лекция. Профессор из Колумбии. Называется "Ты и
окружающая среда". Я подумал, может быть, вы свободны сегодня вечером. Мы
могли бы сначала где-нибудь перекусить и...- он замолчал. Полетт
нахмурилась. Доктору Левинсону не нравилось, когда она разговаривала по
своим делам в присутствии пациентов. Она работала с ним уже три года, и
доктора устраивали ее профессиональные способности, но, будучи пожилым
человеком, он придерживался старомодных взглядов на личную жизнь
подчиненных. Полетт думала быстро. На сегодняшний вечер ее уже пригласили к
преподавателю экономики из Нью-Йоркского университета, и ей не хотелось бы
появляться там одной, а Багшот, симпатичный, серьезный молодой человек,
оказался бы отличным спутником, который к тому же мог поддержать разговор о
книгах и современной Америке. Но оставался мистер Гадсден в зубоврачебном
кресле и его обещание. Конечно, речь шла только о ленче, но она знала, что
его жена уехала к родственникам в Кливленд. В понедельник, войдя в кабинет,
мистер Гадсден
------------
* Название магазина Багшота.
пошутил по этому поводу.
- Док, - сказал он,- эту неделю я с радостью проведу в вашем кабинете.
Как бы вы ни мучили мою челюсть, это ничто по сравнению с тем, что делает
мой тесть с моими мозгами. Без инструментов.
Мистер Гадсден при желании становился очень суровым. А если он один,
думала она, и помнил о ленче и свободен в этот вечер... Конечно, неплохо
прийти на вечеринку с симпатичным молодым человеком из книжного магазина, но
насколько приятнее войти и сказать: "Полагаю, мне не надо представлять Омара
Гадсдена".
- Мисс Андерсен, - нетерпеливо позвал доктор Левинсон.
- Иду, доктор, - ответила Полетт и торопливо добавила в трубку: - Я
сейчас ужасно занята. Знаете что, я зайду к вам после работы, и тогда мы
поговорим.
- Но...- попытался возразить Багшот.
- Должна бежать, - прошептала Полетт нежным, вселяющим надежду голосом.
- До свидания.
Она положила трубку и вернулась в кабинет, где доктор Левинсон стоял у
кресла со сверкающим зубным мостом в руках, а мистер Гадсден, с широко
открытым ртом напоминал человека, которого через пару секунд должны
гильотинировать.
Кристофер положил трубку. "Первый раунд", - подумал он. Конечно,
последние, произнесенные шепотом, слова вселяли надежду, но надо смотреть
фактам в лицо. Первый раунд. Кто знает, что еще подвернется такой девушке в
субботу до пяти часов вечера. Он не обольщался. Что можно ожидать от первого
звонка? В то же время он ни в чем не мог упрекнуть себя. Его действия
подчинялись определенному плану. Приглашение на лекцию расчетливо
использовалось как приманка, потому что Андерсен Полетт** интересовалась
экологическими проблемами. Перед тем, как набрать номер доктора Левинсона,
он внимательно просмотрел раздел "Развлечения" в "Таймс" и отверг прелести
театра и кино. И она сказала, что зайдет после работы. Она бы ничего не
обещала, если бы считала, что высокой девушке неприлично появляться в
обществе с мужчиной ниже ее ростом. Чем больше он думал о разговоре с
Полетт, тем лучше становилось его настроение. Конечно, не скажешь, что он
добился полного успеха, но итог нельзя назвать и неудачей.
В магазин вошли юноша и девушка, студенты местного колледжа. Они
приходили почти каждую субботу, но книги покупали редко, да и то только
дешевые, в бумажных переплетах. Кристофер всегда внимательно следил за ними,
из-за их скверной привычки бродить по магазину порознь, потому что
свободного покроя пальто позволяли спрятать не одну книгу. Прошло минут
пятнадцать, прежде чем они ушли, и он смог вернуться к телефону.
На этот раз Кристофер решил отказаться от алфавитного порядка. К столь
важной проблеме нельзя подходить, опираясь на ненаучную, субъективную идею
устройства человеческого общества. Пришло время всесторонне рассмотреть
имеющиеся варианты. Листая адресную книгу, он подолгу задумывался над каждым
увенчанным звездочкой именем, вспоминая рост, вес, цвет волос, обычное
настроение, склонность к флирту, вкусы...
"Стикни, Бьюла"** прочитал он и ниже, в скобках, "Флейшер, Ребекка",
тоже с двумя звездочками. Обе девушки жили в одной квартире, которую они
снимали на 74-й улице. Стикни, Бьюла**, манекенщица, фотографии которой
часто появлялись в "Вог" и "Харперс Базар". Длинные, ниже плеч, темные
волосы, стройная фигура, большой чувственный рот и надменный, как и у каждой
манекенщицы, взгляд, который говорил, что достойный ее мужчина еще не
родился на свет. Впрочем, этот взгляд являлся лишь атрибутом ее
профессионального снаряжения, и, приходя в магазин, Бьюла дружески болтала с
Кристофером и не считала за труд присесть на корточки или влезть на складную
лесенку, чтобы достать интересующую ее книгу. Больше всего она любила книги
о путешествиях. По характеру своей работы она бывала в Париже, Лондоне и
Риме, но, хотя Бьюла покупала произведения Х. В. Мортона, Джеймса Морриса и
Мери Маккарти, ее рассказы об этих поездках, мягко говоря, не отличались
совершенством стиля. "Ты должен побывать в Париже, до того, как его снова
займут немцы, лав",- бывало говорила она, или "От Рима можно озвереть" или
"Мараккеш, лав! Обалденно, просто обалденно". Привычку обращаться к людям
"лав" она приобрела в Лондоне. Кристофер понимал, что это лишь привычка, но
ему было приятно слышать это слово.
Флейшер, Ребекка**, высокая и интересная, как и Стикни, Бьюла**, с
короткими рыжими волосами, белоснежной кожей с веснушками, тонкими
музыкальными пальцами и крутыми бедрами. Она работала в компании,
производящей кассеты для магнитофонов, и по субботам приходила в джинсах,
облегающих ее ноги, как вторая кожа. Ребекка происходила из еврейской семьи
из Бруклина и не скрывала этого, перемежая свою речь словечками типа shmeer,
schmuck или nebbish. Книги она покупала исходя не из содержания, а лишь
посмотрев на фотографию автора на последней странице. Если его физиономия
нравилась Ребекке, она тут же выкладывала свои шесть долларов и девяносто
пять центов. Она покупала Сола Беллоу, Джона Чивера и Джона Херси. Несмотря
на необычность такой системы приобретения книг, у Ребекки подбиралась
неплохая библиотека, по крайней мере, американских авторов. Впрочем,
Кристофер сомневался,. что у нее что-нибудь получится с иностранными
писателями. Особенно Ребекка расположила его к себе, купив матери на день
рождения "Жалобы портного"*.
- Старая карга будет шесть месяцев сидеть шиву, когда прочтет эту
книгу, - сообщила она, радостно улыбаясь.
Кристофер не решился бы подарить матери что-нибудь более прогрессивное,
чем произведения Г. А. Генти, и оценил раскрепощенность души, проявившуюся в
поступке мисс Флейшер. Джун говорила, что еврейские девушки ненасытны в
постели. Но Джун родилась в Пасадене, и ее отец еще верил в десять заповедей
господних, поэтому ее мнение могло не соответствовать действительности, но
тем не менее, каждый раз, когда Ребекка входила в магазин, Кристофер пытался
найти в ней волнующие признаки этой ненасытности.
Бьюла или Ребекка? Наконец он решился: Стикки, Бьюла**. Рыжеголовая
великанша, да еще еврейка, для первого раза была ему не по зубам. Сняв
трубку, Кристофер быстро набрал номер.
В гостиной их трехкомнатной квартиры, с кухней, Бьюла сидела под феном,
а Ребекка красила ей ногти розовым перламутровым лаком. Бьюла нервно
поглядывала на часы, стоящие на полке над декоративным камином, хотя самолет
прибывал в аэропорт Кеннеди лишь в три часа пополудни, а маленькая стрелка
еще не подобралась к одиннадцати. Обычно по субботам девушки делали маникюр
друг другу, но сегодняшняя отличалась от других, во всяком случае для Бьюлы,
и она сказала, что слишком
--------------------
* "Жалобы портного" - роман Ф. Рота
взволнована и не сможет помочь Ребекке.
Та особенно не возражала, так как никуда в этот вечер не спешила.
На прошлой неделе Ребекка поссорилась с женихом. Он работал на
Уолл-стрит, и даже с учетом экономического спада, его годовой доход вполне
устроил бы любую девушку, собирающуюся замуж. К тому же, его семья занимала
важное положение на бирже, и пока существовал Уолл-стрит, он мог не
беспокоиться о будущем. По всем признакам, дело шло к свадьбе. Но на прошлой
неделе он пытался затащить Ребекку на оргию на 63-й улице. По существу он
привел ее туда. Сначала Ребекке показалось, что она отлично проведет время:
вокруг приятные, хорошо одетые люди, на столах шампанское и сигареты с
марихуаной, но в какой-то момент все вокруг начали раздеваться.
- Джордж, ты привел меня на оргию, - констатировала Ребекка.
- Очень похоже, дорогая, - ответил Джордж.
- Отвези меня домой, - попросила Ребекка. - Это не место для
воспитанной еврейской девушки из Бруклина.
Но Джордж уже снимал галстук.
- Мой Бог, когда же ты перестанешь быть воспитанной девушкой из
Бруклина.
Она ушла, и поэтому могла не прихорашиваться в эту субботу. Теперь она
могла уделить особое внимание ногтям Бьюлы, которой сегодня, если говорить
точнее, в три часа пятнадцать минут, подлежало подойти к пику фермы, если
конечно проклятые диспетчеры не задержат самолет из Цюриха где-нибудь между
Нантакетом и Аллентауном, штат Пенсильвания, как иногда случалось.
Фотография человека, прилетающего сегодня, в серебряной рамке, стояла
на обеденном столе в гостиной, а другая, поменьше, на туалетном столике в
спальне Бьюлы. В обоих случаях он снялся в спортивном костюме, так как
работал лыжным инструктором в Сент-Энтоне, где Бьюла отдыхала прошлой зимой.
Звали его Джирг.
В гостиной он стремительно несся по горному склону, оставляя за собой
фонтан снега. В спальне стоял широко улыбаясь, уверенный в себе, полный
тирольского очарования. Даже Ребекке пришлось признать, что Джирг, выражаясь
языком Бьюлы, парень клевый, однако, когда Бьюла впервые рассказала о нем,
не преминула заметить: "Джон Осборн в одной из пьес отмечал, что иметь
любовную интригу с лыжным инструктором вульгарно".
- Англичане всему завидуют, - обидевшись, ответила Бьюла. - Они говорят
все, что приходит в голову, потому что остались без империи.
© Copyright Irwin Show
© Copyright Перевел с английского Виктор Вебер (v_weber@go.ru)
Date: 2 Jan 2002
---------------------------------------------------------------
В последнее время он спал плохо, ночь за ночью в его снах появлялись
девушки, улыбаясь, приглашая, завлекая, чуть ли не обнимая его. Он видел
себя на улицах города, на палубах океанских лайнеров, в уютных спальнях,
всегда в сопровождении прозрачных фигур, которые затем пропадали, оставляя
его одного в холостяцкой постели. И каждый раз ему снились девушки высокого
роста, которые неизменно исчезали вверх, поднимаясь к недостижимым высотам.
В этот день Кристофер проснулся, еще слыша звучащий в ушах голос:
"Сегодняшнюю ночь ты проведешь с девушкой, рост которой не меньше пяти футов
восьми дюймов".
Ранее его сны напоминали немое кино. И вот - прорыв к звуковому.
Кристофер взглянул на стоящие у кровати часы. Без двенадцати восемь.
Будильник зазвонит лишь через час. Он вспомнил, что сегодня суббота.
Поднявшись, Кристофер сделал зарядку. Пятнадцать отжиманий от пола,
двадцать приседаний. Небольшого роста, пять футов шесть дюймов, но с хорошей
фигурой. Прекрасные большие глаза с длинными ресницами и прямые черные
волосы, которые так любили ерошить девушки. Невысокие девушки. Чуть раньше,
до того, как вся молодежь, юноши и девушки, стали выглядеть точь-в-точь, как
акселераты из Техаса или Калифорнии, проблема роста не волновала Кристофера.
Доспехи Генриха IV пришлись бы ему в пору. А Генрих IV был достаточно высок,
чтобы сказать, что Париж стоит обедни. Как быстро летят столетия.
- Я снова видел сон, - Кристофер стоял на автобусной остановке вместе
со своим другом, Стенли Ховингтоном, возвышавшимся над ним на четыре дюйма.
Ярко светило октябрьское солнце, но тепла уже не чувствовалось. Мимо прошли
два мальчика, лет пятнадцати, не больше, направляясь к Центральному Парку.
Один из них нес мяч. И каждый ростом под шесть футов. Осенняя суббота. По
всей стране длинноногие девушки с хризантемами в руках шли на стадионы,
чтобы поболеть за Принстон, Огайо Стейт или Южную Каролину, за рослых,
крепких ребят, сражающихся на зеленых газонах футбольных полей.
- Я тоже видел сон этой ночью, - поддержал разговор Стенли. - Будто
меня поймали в джунглях. Это все проклятое телевидение.
- В моем сне, - продолжал Кристофер, которого не интересовали ночные
проблемы его приятеля, - в моем сне голос сказал: "Сегодняшнюю ночь ты
проведешь с девушкой, рост которой не меньше пяти футов восьми дюймов".
- Ты знаешь, чей это голос?
- Нет. В конце концов, какое это имеет значение?
- Мне кажется, это очень важно. Я имею в виду, кто сказал. И почему, -
Стенли, конечно, хороший друг, но любил поспорить. Ему тоже приходилось
работать по субботам. У него было неплохое место у "Блумингейла", но с
шестидневной рабочей неделей. - Пять футов, восемь дюймов. Что бы это
значило?
- Я думаю, мое подсознание хочет мне что-то сообщить.
Подошел автобус, друзья влезли в него и расположились на заднем
сидении.
- Что именно?
- Оно говорит, что глубоко в душе я чувствую себя обделенным.
- Чем? Девушкой ростом пять футов восемь дюймов?
- В этом есть смысл, - с жаром воскликнул Кристофер.- Всю жизнь
(двадцать пять лет) я был маленького роста. Но, должен отметить, у меня есть
гордость. Я не могу вынести мысли, что выгляжу смешным.
- Наполеон был не выше тебя. И не считал, что смешон.
- Это другая крайность - наполеоновский комплекс. Еще хуже.
- Так чего же тебе не хватает? - спросил Стенли.- Как ее зовут, эту
девушку, которая без ума от тебя?
- Джун.
- Точно, Джун. Чертовски красивая девица.
- Я ничего не имею против Джун. Совсем наоборот. Но ты знаешь, какого
она роста?
- По правде говоря, мне кажется, что у тебя навязчивая идея.
- Пять футов три дюйма. Самая высокая девушка, с которой я знаком
достаточно близко.
- И что? Ты же не играешь с ней в баскетбол? - Стенли, довольный собой,
рассмеялся.
- В этом нет ничего смешного, - серьезно ответил Кристофер. - Подумай
сам, в Современной Америке, черт знает почему, самые лучшие девушки, я имею
в виду действительно лучших, которых мы видим в кино или на обложках
журналов мод, все они неожиданно стали высокими.
- Возможно, ты в чем-то прав, - задумался Стенли.- Я как-то не придавал
этому значения.
- Это как новая золотая лихорадка, - продолжал Кристофер.- Или
изобретение, открытие. Говоря модным языком, это часть нашего национального
достояния. Только я от этого ничего не получаю. Я лишний. Как негры. Они
тоже видят по телевидению или в журналах спортивные машины, райские острова
и видеомагнитофоны, но не больше. Должен сказать, что я начинаю их понимать.
- Они не такие уж маленькие. Вспомни Чемберлена.
Кристофер нетерпеливо взмахнул рукой:
- Ты не хочешь меня понять.
- Нет, нет, вообще-то, я тебя понимаю. Хотя, возможно, это лишь твое
воображение. В конце концов нельзя судить о девушках исключительно по
габаритам. Я хочу сказать, что когда дело доходит до постели, рост уже не
имеет никакого значения.
- Ты можешь так рассуждать, Стенли, у тебя есть выбор. И я говорю не
только о постели. Надо смотреть шире. Они любимицы нашего времени, высокие
девушки, эти чудесные высокие крошки. Они чувствуют в себе что-то особенное,
чего нет у других, и становятся от этого лучше, гораздо лучше, забавные -
еще забавнее, сексуальные - сексуальнее, грустные, черт побери, более
грустными. Если в один день будет две вечеринки, то она выберет лучшую, если
ее пригласят в ресторан сразу двое, она пойдет с более богатым и красивым.
Это чувство передается к парню. Он вырастает в своих глазах. Он видит, что в
ресторане ему все завидуют, что он принадлежит к избранному обществу. Но,
если такую прекрасную высокую крошку приведет в ресторан мужчина небольшого
роста, он должен знать, что каждый мерзавец, который и выше всего-то на
каких-то два дюйма, думает про себя: "Что за коротышка. Я смогу увести от
него эту большую маму, когда захочу". И они только и ждут момента, когда ты
пойдешь в туалет или отвлечешься разговором с официантом, чтобы подать ей
знак.
- Господи, - посочувствовал ему Стенли,- как тебя проняло.
- Ничего не поделаешь.
- У меня есть идея, - просиял Стенли.- Я знаю несколько потрясающих
высоких девушек...
- Конечно, ты знаешь! - рассердился Кристофер.
- Какого черта, - продолжал Стенли,- я устрою вечеринку. Только ты, я,
еще два-три парня ниже тебя и несколько девушек ростом не меньше пяти футов
восьми дюймов. Спокойная обстановка, все сидят или лежат, без танцев, шарад
и прочей ерунды.
- Когда ты это устроишь? - возбужденно спросил Кристофер. - Сегодня?
- Дело в том, - ответил Стенли,- что сегодня я занят. Но в следующую
субботу...
- Голос сказал, сегодня, - расстроился Кристофер.
Они помолчали, слушая шуршание автобусных шин по асфальту.
- Ну, - начал Стенли не столь уверенно, - может я смогу устроить тебе
свидание...
- Сегодня суббота, - напомнил ему Кристофер.- Какая девушка ростом пять
футов восемь дюймов будет свободна в субботний вечер?
- Трудно сказать заранее, - постарался ободрить его Стенли.
- Могу себе представить,- с горечью продолжал Кристофер.- Я жду в баре,
и вот входит высокая девушка и оглядывает зал. Я встаю и подхожу к ней со
словами: "Наверное, вы Джейн, Матильда или еще как-нибудь",- а она смотрит
на меня и на ее лице появляется это выражение...
- Какое?
- "Как я здесь очутилась" или "И чего я не надела туфли с низким
каблуком".
- Думаю, что ты слишком чувствителен, Крис.
- Возможно. Только я этого не узнаю, пока не испытаю на себе. Видишь
ли, я хочу жениться, уже пора. Я хочу жениться на красивой девушке, создать
счастливую семью, иметь детей и все прочее. Но я не хочу, чтобы всю жизнь
меня преследовала мысль, что я сделал покупку в отделе уцененных товаров,-
сравнение показалось ему очень убедительным, учитывая, что Стенли работал у
"Блумингейла".- Я должен убедиться, что побывал во всех отделах и выбрал
лучшее. И мне не хотелось бы, чтобы мои дети, когда им будет девятнадцать
лет, и они вырастут лишь на пять футов шесть дюймов, смотрели на меня и
говорили": "Значит, я больше не вырасту?" Точно так же, как я смотрю на
своих родителей.
Отец Кристофера доходил ему до носа, а о росте его матери лучше бы не
упоминать совсем.
- У тебя есть знакомые высокие девушки? - спросил Стенли, когда они
подъезжали к Медисон-авеню.- С которыми ты можешь хотя бы поговорить?
- Конечно,- ответил Кристофер,- они же приходят в магазин.
Кристофер управлял одним из нескольких книжных магазинов, принадлежащих
его отцу. Кроме книг в магазине продавались поздравительные открытки.
Кристофер считал это унизительным, а его отец - прибыльным. После выхода
отца на пенсию, Кристофер первым делом собирался разделаться с этими
открытками. Его отец не испытывал никаких неудобств из-за маленького роста.
Впрочем, Кристофер особенно и не жаловался. Ему нравилась работа с книгами,
и никто им не помыкал, ибо в основном занимался делами более крупных
магазинов и лишь изредка навещал Кристофера.
- Я поощряю текущие счета,- продолжал он,- поэтому у меня записаны и
адреса и телефоны. Никаких проблем,- когда в магазин входила высокая
девушка, он старался оказаться на лесенке, доставая какую-нибудь книгу с
верхней полки.
- Ты хоть раз пытался позвонить кому-нибудь из них?
- Нет.
- Попытайся, мой тебе совет, попытайся.
- Ладно, - неуверенно ответил Кристофер.
Автобус остановился, открылась дверь, и он вышел на тротуар, махнув
Стенли рукой.
Пожалуй, начну с буквы "А", решил Кристофер. В магазине он был один.
Найти продавца, который согласился бы работать по субботам, оказалось
практически невозможно. Он пробовал нанимать студентов, но они воровали
больше, чем продавали, и так путали книги, что потом приходилось три дня
приводить полки в порядок. Сегодня, однако, он не жалел, что рядом никого
нет. Бог знает, сколько раз ему придется звонить, и не хотелось бы, чтобы
кто-то слышал эти разговоры. Его отец так же не мог приехать, так как по
уик-эндам он играл в гольф далеко за городом.
Андерсен, Полетт**, прочел он в адресной книге. Кристофер разработал
систему звездочек, которые ставил рядом с именами девушек. Одна звездочка
означала, что девушка высокого роста, симпатичная или даже красивая, и по
той или иной причине могла благосклонно отнестись к его ухаживаниям.
Андерсен, Полетт** отличала большая высокая грудь, которой та, похоже, очень
городилась. Джун однажды сказала Кристоферу, что по ее опыту женщины с
большой грудью так и норовят прыгнуть к мужчине в постель из тщеславия и
эксгибиционизма. После этого разговора Кристофер добавил вторую звездочку к
Андерсен, Полетт*.
Он не знал ни домашнего адреса, ни телефона мисс Андерсен: она работала
медицинской сестрой у дантиста, практиковавшего неподалеку, и обычно
заходила в магазин во время перерыва на ленч или после трудового дня. Ростом
не меньше пяти футов десяти дюймов, Полетт хотя и носила длинные облегающие
фигуру свитера, была серьезной девушкой, интересовалась психологией,
политикой и тюремной реформой, и часто беседовала с Кристофером об этих
проблемах. Как-то раз Полетт сказала, что иногда ей приходится работать по
субботам, так как среди клиентов дантиста есть киноактеры и
телекомментаторы, которым приходится приводить зубы в порядок в выходные дни
из-за недостатка свободного времени.
Конечно, Андерсен, Полетт** не из тех красавиц, чьи фотографии
регулярно появлялись в газетах и на обложках иллюстрированных журналов, но
если бы она сняла очки и изменила прическу, вряд ли кто принял ее за
медицинскую сестру. В таком деле, подумал Кристофер, нельзя торопить
события. Надо начинать осторожно, чтобы войти во вкус. Он подошел к
телефону, стоящему на столе рядом с кассой, и набрал номер Андерсен,
Полетт**.
Омар Гадсден с открытым ртом сидел в зубоврачебном кресле, а под языком
у него булькала хромированная трубка для отсоса слюны. Время от времени
Полетт, вся в белом, наклонялась и вытирала капельки пота с его лба. Мистер
Гадсден был политическим телекомментатором, и даже до того, как он начал
лечить зубы у доктора Левинсона, Полетт старалась не пропускать его
передачу. Ей нравились его седеющие волосы, хорошо поставленный баритон,
тонко выраженное презрение к дуракам в Вашингтоне и умение опускать уголок
узких губ, чтобы сказать больше, чем разрешала администрация телекомпании.
В этот момент, с трубкой для слюны над нижней губой и чуть выступающими
под десной остатками верхних зубов, ожидающих тщательно изготовленного
моста, который доктор Левинсон собирался поставить на место, Омар Гадсден
ничем не напоминал уверенного и красноречивого ведущего телевизионной
программы. Его страдания продолжались уже не одну неделю, пока доктор
Левинсон методично протачивал его верхние зубы. Сейчас мистер Гадсден со
страхом наблюдал, как дантист каким-то кривым инструментом что-то подчищал в
сверкающих коронках, лежащих на мраморном столике.
Его недруги с удовольствием посмотрели бы на него, подумала Полетт,
например вице-президент, и почувствовала, как ее переполняет материнская
нежность к телекомментатору, хотя она прожила на свете всего двадцать четыре
года. За последний месяц, приготовляя шприц с новокаином, надевая резиновый
фартук на шею мистера Гадсдена и наблюдая, как он сплевывает кровь в стоящую
у кресла раковину, она очень сдружилась с пациентом доктора Левинсона. Они
увлеченно беседовали, обсуждая текущие проблемы, и он не раз намекал на
возможные скандалы среди власть имущих и предсказывал политические,
финансовые и экономические трудности, лежащие перед Америкой. Кое-что, с
осторожной ссылкой на Омара Гадсдена, она пересказывала друзьям, которые
стали относиться к ней с большим уважением.
Полетт полагала, что нравится мистеру Гадсдену. Он обращался к ней по
имени, когда звонил, чтобы перенести время приема, всегда интересовался
самочувствием и называл ее "Ангелом гигиены". Однажды после двух мучительных
часов, в течение которых доктор Левинсон поставил ему временный мост, он
прошамкал:
- Полетт, когда все закончится, я хочу пригласить тебя на ленч.
Сегодня мистеру Гадсдену предстояло получить новые зубы, и в тот
момент, когда Полетт думала, вспомнит ли он о своем обещании, раздался
звонок.
- Извините меня, - она вышла из кабинета в маленькую приемную, где на
ее столе стоял телефон.
- Кабинет доктора Левинсона. Доброе утро, - высокий детский голос
Полетт совершенно не соответствовал ее габаритам.
- Мисс Андерсен?
- Да? - ей показалось, что она уже слышала этот голос.
- Это Кристофер Багшот.
- Да? - ждала Полетт. И имя знакомое, но не больше.
- Из "Уголка Размышлений"*.
- О, конечно, - она начала лихорадочно перелистывать книгу приема
доктора Левинсона в поисках свободных тридцати минут на следующей неделе.
Доктор Левинсон не испытывал недостатка в пациентах, и иногда им приходилось
ждать не один месяц. Теперь Полетт вспомнила Багшота и несколько удивилась
этому звонку: она помнила его прекрасные белые зубы. Но, вероятно, о зубах
нельзя судить только по внешнему виду.
- Что я хочу сказать, - казалось, он с трудом подбирал слова. - Ну,
дело в том, что сегодня лекция. Профессор из Колумбии. Называется "Ты и
окружающая среда". Я подумал, может быть, вы свободны сегодня вечером. Мы
могли бы сначала где-нибудь перекусить и...- он замолчал. Полетт
нахмурилась. Доктору Левинсону не нравилось, когда она разговаривала по
своим делам в присутствии пациентов. Она работала с ним уже три года, и
доктора устраивали ее профессиональные способности, но, будучи пожилым
человеком, он придерживался старомодных взглядов на личную жизнь
подчиненных. Полетт думала быстро. На сегодняшний вечер ее уже пригласили к
преподавателю экономики из Нью-Йоркского университета, и ей не хотелось бы
появляться там одной, а Багшот, симпатичный, серьезный молодой человек,
оказался бы отличным спутником, который к тому же мог поддержать разговор о
книгах и современной Америке. Но оставался мистер Гадсден в зубоврачебном
кресле и его обещание. Конечно, речь шла только о ленче, но она знала, что
его жена уехала к родственникам в Кливленд. В понедельник, войдя в кабинет,
мистер Гадсден
------------
* Название магазина Багшота.
пошутил по этому поводу.
- Док, - сказал он,- эту неделю я с радостью проведу в вашем кабинете.
Как бы вы ни мучили мою челюсть, это ничто по сравнению с тем, что делает
мой тесть с моими мозгами. Без инструментов.
Мистер Гадсден при желании становился очень суровым. А если он один,
думала она, и помнил о ленче и свободен в этот вечер... Конечно, неплохо
прийти на вечеринку с симпатичным молодым человеком из книжного магазина, но
насколько приятнее войти и сказать: "Полагаю, мне не надо представлять Омара
Гадсдена".
- Мисс Андерсен, - нетерпеливо позвал доктор Левинсон.
- Иду, доктор, - ответила Полетт и торопливо добавила в трубку: - Я
сейчас ужасно занята. Знаете что, я зайду к вам после работы, и тогда мы
поговорим.
- Но...- попытался возразить Багшот.
- Должна бежать, - прошептала Полетт нежным, вселяющим надежду голосом.
- До свидания.
Она положила трубку и вернулась в кабинет, где доктор Левинсон стоял у
кресла со сверкающим зубным мостом в руках, а мистер Гадсден, с широко
открытым ртом напоминал человека, которого через пару секунд должны
гильотинировать.
Кристофер положил трубку. "Первый раунд", - подумал он. Конечно,
последние, произнесенные шепотом, слова вселяли надежду, но надо смотреть
фактам в лицо. Первый раунд. Кто знает, что еще подвернется такой девушке в
субботу до пяти часов вечера. Он не обольщался. Что можно ожидать от первого
звонка? В то же время он ни в чем не мог упрекнуть себя. Его действия
подчинялись определенному плану. Приглашение на лекцию расчетливо
использовалось как приманка, потому что Андерсен Полетт** интересовалась
экологическими проблемами. Перед тем, как набрать номер доктора Левинсона,
он внимательно просмотрел раздел "Развлечения" в "Таймс" и отверг прелести
театра и кино. И она сказала, что зайдет после работы. Она бы ничего не
обещала, если бы считала, что высокой девушке неприлично появляться в
обществе с мужчиной ниже ее ростом. Чем больше он думал о разговоре с
Полетт, тем лучше становилось его настроение. Конечно, не скажешь, что он
добился полного успеха, но итог нельзя назвать и неудачей.
В магазин вошли юноша и девушка, студенты местного колледжа. Они
приходили почти каждую субботу, но книги покупали редко, да и то только
дешевые, в бумажных переплетах. Кристофер всегда внимательно следил за ними,
из-за их скверной привычки бродить по магазину порознь, потому что
свободного покроя пальто позволяли спрятать не одну книгу. Прошло минут
пятнадцать, прежде чем они ушли, и он смог вернуться к телефону.
На этот раз Кристофер решил отказаться от алфавитного порядка. К столь
важной проблеме нельзя подходить, опираясь на ненаучную, субъективную идею
устройства человеческого общества. Пришло время всесторонне рассмотреть
имеющиеся варианты. Листая адресную книгу, он подолгу задумывался над каждым
увенчанным звездочкой именем, вспоминая рост, вес, цвет волос, обычное
настроение, склонность к флирту, вкусы...
"Стикни, Бьюла"** прочитал он и ниже, в скобках, "Флейшер, Ребекка",
тоже с двумя звездочками. Обе девушки жили в одной квартире, которую они
снимали на 74-й улице. Стикни, Бьюла**, манекенщица, фотографии которой
часто появлялись в "Вог" и "Харперс Базар". Длинные, ниже плеч, темные
волосы, стройная фигура, большой чувственный рот и надменный, как и у каждой
манекенщицы, взгляд, который говорил, что достойный ее мужчина еще не
родился на свет. Впрочем, этот взгляд являлся лишь атрибутом ее
профессионального снаряжения, и, приходя в магазин, Бьюла дружески болтала с
Кристофером и не считала за труд присесть на корточки или влезть на складную
лесенку, чтобы достать интересующую ее книгу. Больше всего она любила книги
о путешествиях. По характеру своей работы она бывала в Париже, Лондоне и
Риме, но, хотя Бьюла покупала произведения Х. В. Мортона, Джеймса Морриса и
Мери Маккарти, ее рассказы об этих поездках, мягко говоря, не отличались
совершенством стиля. "Ты должен побывать в Париже, до того, как его снова
займут немцы, лав",- бывало говорила она, или "От Рима можно озвереть" или
"Мараккеш, лав! Обалденно, просто обалденно". Привычку обращаться к людям
"лав" она приобрела в Лондоне. Кристофер понимал, что это лишь привычка, но
ему было приятно слышать это слово.
Флейшер, Ребекка**, высокая и интересная, как и Стикни, Бьюла**, с
короткими рыжими волосами, белоснежной кожей с веснушками, тонкими
музыкальными пальцами и крутыми бедрами. Она работала в компании,
производящей кассеты для магнитофонов, и по субботам приходила в джинсах,
облегающих ее ноги, как вторая кожа. Ребекка происходила из еврейской семьи
из Бруклина и не скрывала этого, перемежая свою речь словечками типа shmeer,
schmuck или nebbish. Книги она покупала исходя не из содержания, а лишь
посмотрев на фотографию автора на последней странице. Если его физиономия
нравилась Ребекке, она тут же выкладывала свои шесть долларов и девяносто
пять центов. Она покупала Сола Беллоу, Джона Чивера и Джона Херси. Несмотря
на необычность такой системы приобретения книг, у Ребекки подбиралась
неплохая библиотека, по крайней мере, американских авторов. Впрочем,
Кристофер сомневался,. что у нее что-нибудь получится с иностранными
писателями. Особенно Ребекка расположила его к себе, купив матери на день
рождения "Жалобы портного"*.
- Старая карга будет шесть месяцев сидеть шиву, когда прочтет эту
книгу, - сообщила она, радостно улыбаясь.
Кристофер не решился бы подарить матери что-нибудь более прогрессивное,
чем произведения Г. А. Генти, и оценил раскрепощенность души, проявившуюся в
поступке мисс Флейшер. Джун говорила, что еврейские девушки ненасытны в
постели. Но Джун родилась в Пасадене, и ее отец еще верил в десять заповедей
господних, поэтому ее мнение могло не соответствовать действительности, но
тем не менее, каждый раз, когда Ребекка входила в магазин, Кристофер пытался
найти в ней волнующие признаки этой ненасытности.
Бьюла или Ребекка? Наконец он решился: Стикки, Бьюла**. Рыжеголовая
великанша, да еще еврейка, для первого раза была ему не по зубам. Сняв
трубку, Кристофер быстро набрал номер.
В гостиной их трехкомнатной квартиры, с кухней, Бьюла сидела под феном,
а Ребекка красила ей ногти розовым перламутровым лаком. Бьюла нервно
поглядывала на часы, стоящие на полке над декоративным камином, хотя самолет
прибывал в аэропорт Кеннеди лишь в три часа пополудни, а маленькая стрелка
еще не подобралась к одиннадцати. Обычно по субботам девушки делали маникюр
друг другу, но сегодняшняя отличалась от других, во всяком случае для Бьюлы,
и она сказала, что слишком
--------------------
* "Жалобы портного" - роман Ф. Рота
взволнована и не сможет помочь Ребекке.
Та особенно не возражала, так как никуда в этот вечер не спешила.
На прошлой неделе Ребекка поссорилась с женихом. Он работал на
Уолл-стрит, и даже с учетом экономического спада, его годовой доход вполне
устроил бы любую девушку, собирающуюся замуж. К тому же, его семья занимала
важное положение на бирже, и пока существовал Уолл-стрит, он мог не
беспокоиться о будущем. По всем признакам, дело шло к свадьбе. Но на прошлой
неделе он пытался затащить Ребекку на оргию на 63-й улице. По существу он
привел ее туда. Сначала Ребекке показалось, что она отлично проведет время:
вокруг приятные, хорошо одетые люди, на столах шампанское и сигареты с
марихуаной, но в какой-то момент все вокруг начали раздеваться.
- Джордж, ты привел меня на оргию, - констатировала Ребекка.
- Очень похоже, дорогая, - ответил Джордж.
- Отвези меня домой, - попросила Ребекка. - Это не место для
воспитанной еврейской девушки из Бруклина.
Но Джордж уже снимал галстук.
- Мой Бог, когда же ты перестанешь быть воспитанной девушкой из
Бруклина.
Она ушла, и поэтому могла не прихорашиваться в эту субботу. Теперь она
могла уделить особое внимание ногтям Бьюлы, которой сегодня, если говорить
точнее, в три часа пятнадцать минут, подлежало подойти к пику фермы, если
конечно проклятые диспетчеры не задержат самолет из Цюриха где-нибудь между
Нантакетом и Аллентауном, штат Пенсильвания, как иногда случалось.
Фотография человека, прилетающего сегодня, в серебряной рамке, стояла
на обеденном столе в гостиной, а другая, поменьше, на туалетном столике в
спальне Бьюлы. В обоих случаях он снялся в спортивном костюме, так как
работал лыжным инструктором в Сент-Энтоне, где Бьюла отдыхала прошлой зимой.
Звали его Джирг.
В гостиной он стремительно несся по горному склону, оставляя за собой
фонтан снега. В спальне стоял широко улыбаясь, уверенный в себе, полный
тирольского очарования. Даже Ребекке пришлось признать, что Джирг, выражаясь
языком Бьюлы, парень клевый, однако, когда Бьюла впервые рассказала о нем,
не преминула заметить: "Джон Осборн в одной из пьес отмечал, что иметь
любовную интригу с лыжным инструктором вульгарно".
- Англичане всему завидуют, - обидевшись, ответила Бьюла. - Они говорят
все, что приходит в голову, потому что остались без империи.