Страница:
– Мистер Уоррен! Я вижу по газетам, что вы оказались нехорошим мальчиком.
Он повернул голову в сторону Чарм:
– Не могли бы вы присмотреть за вашим супругом, миссис Блакборн? Заставить его попридержать свой язычок?
Однако он шутил. Бингем был доволен процессом. Всегда приятно, когда дело оборачивается оправданием. Мари Хан не улыбалась. Уоррен обменялся еще парой фраз с судьей, затем сказал:
– До свидания, ваша честь. До свидания, Мари. До встречи!
– Присоединяйтесь к нашему ленчу, – предложил судья. – Я узнаю от вашей жены, что же происходит за стенами этого судебного зала.
– Благодарю вас. Сегодня я не смогу, – сказал Уоррен, испытывая при этом настоящую муку. – Как-нибудь в другой раз.
Он снова повел Чарм в греческий ресторан. Она выглядела бледной и даже более похудевшей, чем раньше. По пути она спросила:
– Это та женщина, с которой ты встречаешься, не так ли?
– Какая женщина?
– Не хитри, Уоррен. Та высокая, с большими грудями и великолепными ногами. Та, которая хихикала с судьей.
Уоррен был слегка озадачен.
– А почему ты так решила?
– По тому, как она смотрела на тебя. А ты на нее.
Чарм плотно сжала губы.
Сидя в ресторане с повлажневшими глазами и чуть дрожащими руками, Чарм сказала:
– Дай мне шанс, Уоррен. Не выбрасывай из жизни годы нашего брака ради кого-то, кого ты едва знаешь.
– Что бы плохого я ни сделал, однако я никого и никогда не бросал. Это ты выбросила из жизни наш брак, Чарм.
– Я почти сделала это, но это останется самой большой ошибкой моей жизни.
Уоррен понял, что мысли и чувства ее были совершенно запутаны, но решил никак это не комментировать. Он не ощущал в себе потребности спорить, ему хотелось лишь все прояснить.
– В любом случае, – сказал он, – Мари не имеет к этому никакого отношения.
– Да нет, разумеется, имеет, – Чарм говорила быстро, с увереннстью. – Я знаю, какой представляется такая связь на ранних стадиях. Она нова, возбуждающа, она обворожительна. Сначала делается все, чтобы показать себя с лучшей стороны, все, что положено. Ты ценное приобретение, Уоррен, – ты мужчина по-своему состоятельный. Она будет изо всех сил стараться поймать тебя, даже если не сознает, что делает. Позднее все станет реальностью. А реальность – это совсем другое. – Чарм сжала кулаки. – Реальными были наши отношения. И реальность – это единственное, что важно.
Было ли это правдой или все эти слова и представления послушно служили определенным намерениям? Уоррену нужно было подумать над тем, что она сказала. Он кивнул, восхищаясь ее умом, испытывая к ней симпатию, но пока еще с некоторым недоверием.
С языка Чарм слетали слова:
– Она, должно быть, понимает, что ты не можешь выбросить из жизни свой брак, как вырезают злокачественную опухоль. И она не захочет, чтобы ты отступил назад. Это никогда не срабатывает, или это срабатывает на время, а потом разваливается на части. Я побывала в подобной ситуации. Наше супружество не было совершенным, и оно никогда таким не будет. Браки вообще не бывают идеальными. Не думай обо всем плохом, что у нас случилось, это сумасшествие, это ловушка, в которую попалась я. Думай о том хорошем, что было между нами. Впусти меня снова в свою жизнь, Уоррен.
Уоррен понимал, что она была даже не просто искренна. Она знала, чего хотела, и боролась за это; и вместе с тем она пыталась пролить свет и на его жизнь. Чарм была взрослой женщиной со сложным характером, любящей, способной совершать ошибки. И где-то за всеми ее словами чувствовалась нежность, та нежность, которую Уоррен сразу же вспомнил, но которая была закрыта от него новым чувством, рожденным потерей.
– Почему же я, Чарм? Что во мне такого особенного? Неужели, в конце концов, не все мужчины такие же?
Уоррен не напрашивался на комплимент. Это его действительно интересовало.
– Я не особенно опытна в этом вопросе, – сказала Чарм. – Я знала не так и много мужчин. Но я знаю тебя, а ты всегда стараешься делать как можно лучше и для людей, и при решении каких-то проблем. К тому же у меня такое чувство, что твое лучшее тоже все время улучшается. Я люблю тебя за то, что ты этого достигаешь. А особенное – это мы. Здесь нет ничего уникального, но особенное есть. Потому что мы с тобой уже имеем свою историю. Мы кое-что создали. Я знаю, что мы снова сможем сложить все это вместе, если будем добры друг к другу. Мы с тобой были партнерами, и мы снова можем ими стать.
Такими же были и его мысли, те мысли, которые он не способен был выговорить. То, что она сейчас вторила ему, заставило Уоррена поколебаться. Ее слова и то, как Чарм на него смотрела – грустно, сдерживая слезы, словно ребенок, выпрашивающий запретные сладости, – царапнуло по его сердцу, а затем пробило туда дорогу. Уоррен почувствовал, что в нем произошла какая-то перемена. Его опечалили трудности Чарм, на душе у него стало горько. Это было окончание.
– Я хочу от тебя детей, Уоррен, – сказала она. – Я не хочу иметь ребенка ни от кого, кроме тебя.
– Это новый мотив, – заметил Уоррен. Он вспомнил о своей боли больше года назад.
– Я понимаю, – сказала Чарм покраснев. – Но ты тогда сбился с дороги, а я была идиоткой. Я не знала, как тебе помочь, и от этого тоже чувствовала себя неудачницей. Пожалуйста, прости меня за это.
– Я прощаю, – сказал Уоррен. – Чарм, мне нужно время. Я не хочу, чтобы меня торопили. И я не могу обещать тебе чертовски много.
– Чем больше времени ты проводишь с ней, – возразила Чарм, – тем меньше шансов остается у меня. Это уравнение. Я дам тебе время, ты знаешь, что дам. Но я не могу вечно оставаться поблизости. Думаю, что я соглашусь на работу в сфере частного бизнеса в Бостоне.
– Неужели? – Уоррен увидел, какую энергию придавала ей эта мысль. – Ты хочешь принять ту должность?
– Если мы снова не будем вместе, то да. Если мы сможем сойтись опять, то, по-видимому, нет. Ведь твоя жизнь здесь.
– Сейчас я должен идти, – сказал Уоррен, взглянув на свои часы. – Я на процессе в “двести девяносто девятом”, и мне необходимо кое с кем встретиться перед зданием суда. Мне нельзя опаздывать.
– Ты меня хоть сколько-нибудь любишь, Уоррен?
– Да. С этим я ничего не могу поделать.
К щекам Чарм, которые только что были бледны, прилила краска. Чарм с благодарностью и на какое-то мгновение даже счастливо посмотрела на Уоррена. Глаза ее заблестели.
– Позвони мне, – сказала она.
Он стоял перед зданием суда, вспотевший, несмотря на то, что находился в тени, засунув руки в карманы брюк. Он рассчитывал на то, что его свидетели все-таки появятся, хотя в глубине души понимал, что всякое возможно. Администрация гостиницы “Рейвендейл” уже выражала свои претензии: один из заместителей администратора постучался в его дверь и заявил, что это не ночлежка для бездомных бродяг. Уоррен сходил в отдел регистрации, к Дженис, и объяснил:
– Это свидетели по делу о предумышленном убийстве. Они находятся здесь “на хранении”. Пожалуйста, помогите мне, если можете.
Дженис сказала:
– Доверьте это дело мне.
Больше никаких жалоб он не слышал. Уоррен передал Джима Денди в руки Педро.
– Что бы ни случилось, не позволяй ему пить завтра утром. Даже пиво. Ты и Армандо можете сесть на него, если понадобится. Держите его под душем. Я предпочел бы, чтобы он надел рубашку и брюки, а не эту солдатскую куртку. И будьте на месте ровно в час – по американскому времени, а не по мексиканскому. Если вы не приедете, вы можете убить вашего друга Гектора.
– Верь мне, амиго, – сказал Педро.
За сегодняшнее утро Уоррен позвонил в “Рейвендейл” уже дважды: один раз из своего офиса, другой – от Рика.
– Все в порядке, – оба раза ответил Педро. – Мы приедем туда. В один час по времени гринго.
В час двадцать подъехало такси с сидящими в нем Педро и Джимом Денди. Улыбаясь, Педро поднял кулак с задранным вверх большим пальцем. Опоздали на двадцать минут, подумал Уоррен. Совсем неплохо. Он приглашал их с запасом в полчаса.
– Нэнси, то, что ты сделала в тот раз у судейского стола, когда поддержала меня насчет сказанного судьей в кабинете, – это было чертовски смело. Я думаю, ты не захочешь осудить невинного человека.
Гудпастер сказала:
– Обещаю тебе, это я хотела бы сделать меньше всего на свете.
– У меня есть человек, который засвидетельствует, что он взял бумажник Дан Хо Трунга. Это только одна часть из того, что он скажет, но он не захочет даже подняться на свидетельское место, если не получит неприкосновенности от обвинения в воровстве. Я собираюсь подать ходатайство насчет этой неприкосновенности. Не задерживай нас этим. Ты не пожалеешь.
Нэнси Гудпастер задумалась.
– Хорошо, – сказала она. – Я тебе верю.
Это были одни из самых приятных слов, когда-либо слышанных Уорреном. Он хотел поцеловать Нэнси в щеку, но решил, что это будет не по уставу, а женщины-юристы в последнее время имеют тенденцию обижаться на подобные жесты. Вместо этого Уоррен сказал:
– Спасибо тебе, Нэнси. Если ты когда-нибудь надумаешь бросить свою работу и заняться частной адвокатской практикой, позвони мне.
– Должно быть, я поймаю тебя на слове, – сказала Гудпастер, – в один из ближайших дней.
Когда суд присяжных занял свои места, а Куинтана сел в кресло за столом защиты, Уоррен поднялся.
– Защита готова, ваша честь, и вызывает Джеймса Тургута Денди.
Джим Денди сгорбился в кресле свидетеля. Он постоянно теребил свои темные волосы мозолистой, суховатой пятерней. Он волновался почти так же, как Уоррен.
– Ваша честь, – сказал Уоррен. – Перед началом показаний защита подает ходатайство in limine.
Он был уже на пути к судейской скамье, а вплотную за ним следовала Нэнси Гудпастер.
– In limine означает “на пороге”, – тихо сказал Уоррен.
– Судья, этот свидетель помимо всего прочего расскажет о том, как он приблизился к машине жертвы, мистера Дан Хо Трунга, и взял бумажник вместе со всем его содержимым из рук мертвого мужчины. Однако этот свидетель не станет говорить, если показания, данные им под присягой, нанесут ущерб его личной свободе. Я прошу суд о неприкосновенности для свидетеля от обвинения его в краже в связи с крайней необходимостью в приобретении фактов, предшествующих преступлению и способных внести ясность в дело о преднамеренном убийстве.
Судья Паркер сказала:
– Адвокат, соответствующее ходатайство in limine означает неприменение фактов в качестве доказательств для того, чтобы суд не был предубежден против свидетеля. Вы же, наоборот, хотите превратить эти факты в доказательства. Вы уверены, что хорошо представляете себе, что делаете?
– Да, ваша честь.
Судья Паркер взглянула на Нэнси Гудпастер.
– У обвинения нет возражений, – сказала та.
Для заколебавшейся было секретаря суда судья Паркер отчетливо объявила:
– Свидетелю Джеймсу Тургуту Денди даруется неприкосновенность от обвинения в краже.
Джим Денди был приведен к присяге чиновником суда.
Уоррен едва сумел дождаться; он чувствовал, как от его сердца к мозгу хлынул мощный поток крови. Он проделал привычный ритуал с вопросами об имени, адресе, возрасте и профессии.
– Джим Денди, как меня называют люди. – Улица Диолб, город Бивилл. Расположен к югу отсюда. – Профессии не имею.
– Сэр, чем же вы зарабатываете себе на жизнь?
Еще никто и никогда не называл Джима Денди сэром. Казалось, это ему польстило. Уоррен заметил, что нервозность Джима начала убывать.
– Я делаю то, на чем могу заработать один-два доллара. Всякую такую ерунду.
Уоррен запустил дело в ход и нырнул туда, словно пловец, прыгнувший с вышки.
– Не вспомните ли вы, где находились девятнадцатого мая сего года около восьми часов вечера?
– Я, конечно, точно не знаю, было ли это девятнадцатого мая, но происходило, пожалуй, в то самое время, и я понимаю, о чем вы говорите. Я сидел, прислонившись к стене дома, сильно пьяный.
– Где, сэр?
– Здесь в городе. Какой-то торговый центр, думаю, вы сами знаете, как он называется. Я купил там пинту “Сандербед”. Устроился, чтобы как следует выпить.
– Не произошло ли чего-нибудь необычного, пока вы сидели, прислонившись к стене магазина?
– Да, у меня возникла, так сказать, естественная потребность облегчиться. Так я и сделал прямо там же. Я не мог терпеть. И когда я это делал, то услышал вопль, а затем выстрел. Это всех чертей во мне распугало.
– Откуда вы знаете, что это был выстрел, мистер Денди?
– Я это сразу понял. Можно я скажу об этом по-своему, приятель?
– О'кей, – ответил Уоррен.
– Это был выстрел, потому что это был именно он. Это не могло быть чем-то другим. Я знаю, что такое выстрел. Может быть, я и пьяница, но я не дурак.
– Ну и что же вы сделали?
– Я высунул голову: я был еще напуган, потому что боялся, что кто-то надумал пристрелить меня, – и там были те две машины. Одна – фургон, а другая – большой красивый автомобиль. Не могу сказать, иностранный или нет. Но, похоже, он был совсем новый. Мотор не был выключен. Они стояли бок о бок. И как бы лицом в мою сторону.
– Далеко от вас?
– Не могу сказать. Не далеко, но и не рядом. Достаточно близко, чтобы все видеть.
– И что же вы увидели, сэр?
– В фургоне я не увидел никого, а в автомобиле заметил женщину.
Уоррен не смотрел на присяжных: не для них все это сейчас делалось. Он пристально взглянул на Нэнси Гудпастер. Она сидела, ссутулившись за столом обвинения, обхватив одной рукой подбородок и внимательно слушая. Точно так же, как слушал Уоррен по пути из Бивилла.
– Мистер Денди, в автомобиле, стоявшем рядом с фургоном, вы видели женщину? Именно женщину? Вы в этом уверены?
– Все так. Кроме того, разве я уже не сказал, что перед тем, как услышать выстрел, я услышал вопль? Это был женский вопль, или, как все вы, наверно, это зовете, – женский крик.
– Был ли еще кто-нибудь на автостоянке – находящийся в машине или стоящий в стороне?
– Я никого не заметил.
– Женщина была одна в автомобиле?
– Больше я там никого не видел. Да у меня и не было возможности разглядеть получше, – она сразу же сорвалась оттуда.
– Вы можете описать эту женщину?
– Нет, конечно. Я заметил длинные женские волосы да красную губную помаду – вот, пожалуй, и все. А потом она уехала.
– Она не дала вам как-то понять, что видела вас?
– Нет, сэр.
– Можете вы описать ее автомобиль? Его форму? Модель?
– Нет, я не помню ничего, кроме того, что он был большим и выглядел новым.
– Прежде чем та женщина уехала, мистер Денди, вы не обратили внимания, держала она что-нибудь в руках?
– Мне показалось, что это был пистолет.
– Можете вы дать описание этого пистолета?
– Этого я сделать не могу. Ну, просто пистолет и все.
– Большой или маленький?
– Он был не особо большой.
Превосходный свидетель, подумал Уоррен. Никогда не раздумывал, ничего не приукрашивал и сказал только правду.
Он снова взглянул на Нэнси Гудпастер. На лице ее он увидел предельную сосредоточенность, за которой скрывалось все возраставшее удивление. И еще – доверие к свидетелю.
– Что вы сделали после этого, мистер Денди?
– Подошел к фургону и заглянул внутрь. Там лежал мертвый мужчина. – Джим Денди вздохнул. – Я взял его бумажник. Ему он больше уже не был нужен.
Уоррен кивнул.
– Вы задержались, чтобы посмотреть, что было в бумажнике?
– Нет, я удрал. Я уже видел, что там были деньги. Сколько их, я посмотрел, когда забежал за угол.
– А кроме денег, что еще находилось в том бумажнике?
– Квитанция из прачечной.
– Вы взяли ее оттуда?
– Да, и переложил в свой карман.
– Что вы сделали с бумажником?
– Выбросил его в помойку.
– А как вы поступили с квитанцией?
– Ну, через несколько дней я прикинул, что, наверно, одежда тому мертвому парню нужна не больше, чем деньги. У меня еще оставалось несколько долларов, поэтому я вернулся в прачечную за вещами. Я расплатился и забрал одежду себе.
– Вы помните, кто обслужил вас в прачечной и отдал вам эти вещи?
– Индийская леди.
– Вы можете описать одежду, полученную вами в ее учреждении?
– Хороший серый костюм. Белые рубашки. Отличный зеленый свитер. Они не очень подошли мне – были немного маловаты. Поэтому я продал их в миссии.
Уоррен предпочел пока не продолжать темы: это должно было прийти позже и не в этом суде. Голос его зазвучал громче. Он сказал:
– Мистер Денди, скажите, вы хоть раз в жизни видели человека, сидящего рядом со мной?
Он положил руку – и рука его при этом почти дрожала – на плечо Гектора Куинтаны.
Джим Денди через весь зал пристально вгляделся в лицо Гектора.
– Нет, насколько мне помнится. Выглядит, как мексиканец. Я ничего против них не имею, но не всегда могу отличить их друг от друга.
– Не видели ли вы тогда этого человека на автостоянке перед химчисткой или, может быть, в той машине, за рулем которой сидела женщина с пистолетом, или вообще где-нибудь поблизости от торгового центра?
– Нет, не видел.
– Благодарю вас, сэр, – сказал Уоррен. – У меня больше нет вопросов к свидетелю.
Нэнси Гудпастер продержала Джима Денди на перекрестном допросе всего лишь пятнадцать минут. Она заставила его повторить большую часть уже рассказанной им истории, сосредоточившись главным образом на времени, чтобы наверняка убедиться, что это происходило 19 мая, и на уверенности Джима в том, что в автомобиле находилась именно женщина. Уоррен не заявил ни одного протеста. Но уверенность Джима Денди тоже была абсолютной. Та персона с длинными волосами и накрашенными губами никак не могла быть мужчиной.
– Я был пьян, – сказал свидетель, – и времена изменились, но, мэм, я никогда не напивался настолько, чтобы не суметь отличить мужчину от женщины.
Гудпастер задумалась, прикусив губу, затем сказала:
– У меня больше нет вопросов.
Чтобы забить последний гвоздь в доказательство невиновности своего подзащитного, Уоррен вызвал и Шиву Сингх в качестве свидетельницы защиты. Индианка сразу же опознала в Джиме Денди того мужчину, который забрал из ее прачечной вещи Дан Хо Трунга.
– А не мог ли мистер Денди быть тем самым человеком, которого вы видели бежавшим от автомобиля и с автостоянки? – спросил Уоррен.
– Это вполне возможно, – тихо сказала Шива Сингх. После того, как Гудпастер отказалась от перекрестного допроса свидетельницы, Уоррен заявил:
– Если у суда нет возражений …
И попросил о десятиминутном перерыве для адвокатского обсуждения.
Гудпастер снова пригласила Уоррена в свой офис. Она села за стол.
– Дай мне пару минут на то, чтобы обдумать всю эту чертовщину.
Уоррен ждал, пока она разглядывала в окно, как летний зной отражается от стены отдаленного белого здания. В конце концов Гудпастер обернулась лицом к Уоррену.
– Здесь есть одна проблема. Откуда мы знаем, что это не твой свидетель, этот самый Денди, убил Трунга? У него имелся мотив для убийства – деньги. У него была возможность для совершения преступления. Откуда мы знаем, что вся его история – это не прикрытие?
– Тогда неужто он настолько глуп, чтобы появиться в суде? – спросил Уоррен. – Зачем ему рисковать, что ты все это вычислишь и пригвоздишь его задницу к стенке?
– Я не знаю, что на это ответить, – призналась Гудпастер.
– Он не делал этого, Нэнси. У меня на этот счет нет никаких сомнений.
Гудпастер нахмурилась.
– Ты знаешь об этом деле что-то такое, чего не знаю я. И всегда знал. Кончай ходить вокруг да около. Что это?
– Я знаю, что Дан Хо Трунга убила та женщина из автомобиля. Она бросила пистолет в “Дампстер” гостиницы “Рейвендейл”. Куинтана копался там и нашел его.
– И кроме этого, здесь есть что-то еще. Я чувствую. Выкладывай!
Подумав, Уоррен сказал:
– Я знаю, кто эта женщина.
– Ты имеешь в виду, что догадываешься, кто она?
– Нет. – Уоррен снова заколебался. – Она сама призналась мне в этом.
– Господи Иисусе! Тогда прекращай играть в эти игры. Кто она?
– Я не могу сказать тебе – это попадает под действие закона о неразглашении. Придет время – и ты все узнаешь. Когда станешь моим компаньоном.
Он улыбнулся слабой, вымученной улыбкой.
– А пока давай завершим дело Куинтаны, – сказал он. – Ты главный обвинитель в этом суде. У тебя есть власть. Штат снимет свое обвинение?
Гудпастер вздохнула:
– Думаю, что у нас нет выбора.
Уоррен возразил:
– Выбор есть всегда, Нэнси. Не вздыхай. Просто радуйся, что один ты сумела сделать правильно.
– Поверь мне, я рада.
Гудпастер вытерла рукавом светлые, блестящие капельки пота со лба.
– Это поистине стало бы для меня самым страшным из кошмаров. Наш суд вполне мог приговорить твоего клиента к игле. Я лично была уверена, что он виновен.
– Не переживай так сильно об этом, – сказал Уоррен. – Я сам долгое время думал то же самое.
Гудпастер положила свою тонкую руку на его плечо.
– Я хочу кое-что сказать тебе, Уоррен. Ты все-таки потрясающий адвокат, а я здесь уже пять лет и за это время повидала немало. Но я никогда не видела, чтобы кто-нибудь так боролся за своего клиента. И я не встречала никого, кто отважился бы противостоять Ее Милости так, как это делал ты. Неделя с тобой была равна для меня целому году.
То, что Гудпастер сказала о его борьбе за клиента, заставило Уоррена почувствовать, что он достиг вершин своей профессии.
– Ты должен думать о себе сейчас очень хорошо, – добавила Гудпастер.
– Я так и делаю, – признался Уоррен. – Но я чертовски устал.
Внезапно он почувствовал, что может заплакать. Ему пришлось отвернуться.
– Обвинение, – сказала она, – также готово принять ходатайство адвоката защиты об освобождении обвиняемого под его подписку, если защита обратится с таким заявлением.
– Защита обращается с заявлением, – сказал Уоррен.
– Поддерживается, – объявила судья, почти недоверчиво покачав головой. Она стукнула молотком по столу. – И не желаете ли вы все теперь разойтись, чтобы я могла распустить присяжных и заняться своей работой?
Уоррен подошел к Гектору Куинтане, сидевшему за столом защиты.
– Ты можешь идти.
– Куда идти? – спросил Гектор.
– Куда захочешь. Ты свободен, Гектор. Все уже кончилось.
Уоррен объяснил своему бывшему подзащитному некоторые вещи, но он не был уверен, что Гектор все это понял. Куинтана пробормотал несколько фраз по-испански, а затем в глазах его блеснули слезы. Он горячо обнял своего адвоката.
– Спасибо вам, – сказал он. – Dios te pagara. Господь наградит тебя.
Уоррен не помнил, чтобы когда-нибудь прежде так радовался. Он и плакал, и смеялся, и обнимал, и одновременно тузил своего клиента Гектора Куинтану.
– У меня совсем нет денег, – сказал Гектор, когда оба они достаточно пришли в себя, чтобы заняться практическими делами. – Куда же мне идти?
– Я знаю одно подходящее местечко, – ответил Уоррен. – И не тревожься насчет денег. Завтра я дам тебе деньги, чтобы ты мог вернуться в Мексику или остаться здесь, как ты сам пожелаешь. Мне это будет только приятно. Но теперь не откажи мне в просьбе поехать вместе со мной. Мне еще нужно кое-что сделать. Нечто, не терпящее отлагательств.
28
Он повернул голову в сторону Чарм:
– Не могли бы вы присмотреть за вашим супругом, миссис Блакборн? Заставить его попридержать свой язычок?
Однако он шутил. Бингем был доволен процессом. Всегда приятно, когда дело оборачивается оправданием. Мари Хан не улыбалась. Уоррен обменялся еще парой фраз с судьей, затем сказал:
– До свидания, ваша честь. До свидания, Мари. До встречи!
– Присоединяйтесь к нашему ленчу, – предложил судья. – Я узнаю от вашей жены, что же происходит за стенами этого судебного зала.
– Благодарю вас. Сегодня я не смогу, – сказал Уоррен, испытывая при этом настоящую муку. – Как-нибудь в другой раз.
Он снова повел Чарм в греческий ресторан. Она выглядела бледной и даже более похудевшей, чем раньше. По пути она спросила:
– Это та женщина, с которой ты встречаешься, не так ли?
– Какая женщина?
– Не хитри, Уоррен. Та высокая, с большими грудями и великолепными ногами. Та, которая хихикала с судьей.
Уоррен был слегка озадачен.
– А почему ты так решила?
– По тому, как она смотрела на тебя. А ты на нее.
Чарм плотно сжала губы.
Сидя в ресторане с повлажневшими глазами и чуть дрожащими руками, Чарм сказала:
– Дай мне шанс, Уоррен. Не выбрасывай из жизни годы нашего брака ради кого-то, кого ты едва знаешь.
– Что бы плохого я ни сделал, однако я никого и никогда не бросал. Это ты выбросила из жизни наш брак, Чарм.
– Я почти сделала это, но это останется самой большой ошибкой моей жизни.
Уоррен понял, что мысли и чувства ее были совершенно запутаны, но решил никак это не комментировать. Он не ощущал в себе потребности спорить, ему хотелось лишь все прояснить.
– В любом случае, – сказал он, – Мари не имеет к этому никакого отношения.
– Да нет, разумеется, имеет, – Чарм говорила быстро, с увереннстью. – Я знаю, какой представляется такая связь на ранних стадиях. Она нова, возбуждающа, она обворожительна. Сначала делается все, чтобы показать себя с лучшей стороны, все, что положено. Ты ценное приобретение, Уоррен, – ты мужчина по-своему состоятельный. Она будет изо всех сил стараться поймать тебя, даже если не сознает, что делает. Позднее все станет реальностью. А реальность – это совсем другое. – Чарм сжала кулаки. – Реальными были наши отношения. И реальность – это единственное, что важно.
Было ли это правдой или все эти слова и представления послушно служили определенным намерениям? Уоррену нужно было подумать над тем, что она сказала. Он кивнул, восхищаясь ее умом, испытывая к ней симпатию, но пока еще с некоторым недоверием.
С языка Чарм слетали слова:
– Она, должно быть, понимает, что ты не можешь выбросить из жизни свой брак, как вырезают злокачественную опухоль. И она не захочет, чтобы ты отступил назад. Это никогда не срабатывает, или это срабатывает на время, а потом разваливается на части. Я побывала в подобной ситуации. Наше супружество не было совершенным, и оно никогда таким не будет. Браки вообще не бывают идеальными. Не думай обо всем плохом, что у нас случилось, это сумасшествие, это ловушка, в которую попалась я. Думай о том хорошем, что было между нами. Впусти меня снова в свою жизнь, Уоррен.
Уоррен понимал, что она была даже не просто искренна. Она знала, чего хотела, и боролась за это; и вместе с тем она пыталась пролить свет и на его жизнь. Чарм была взрослой женщиной со сложным характером, любящей, способной совершать ошибки. И где-то за всеми ее словами чувствовалась нежность, та нежность, которую Уоррен сразу же вспомнил, но которая была закрыта от него новым чувством, рожденным потерей.
– Почему же я, Чарм? Что во мне такого особенного? Неужели, в конце концов, не все мужчины такие же?
Уоррен не напрашивался на комплимент. Это его действительно интересовало.
– Я не особенно опытна в этом вопросе, – сказала Чарм. – Я знала не так и много мужчин. Но я знаю тебя, а ты всегда стараешься делать как можно лучше и для людей, и при решении каких-то проблем. К тому же у меня такое чувство, что твое лучшее тоже все время улучшается. Я люблю тебя за то, что ты этого достигаешь. А особенное – это мы. Здесь нет ничего уникального, но особенное есть. Потому что мы с тобой уже имеем свою историю. Мы кое-что создали. Я знаю, что мы снова сможем сложить все это вместе, если будем добры друг к другу. Мы с тобой были партнерами, и мы снова можем ими стать.
Такими же были и его мысли, те мысли, которые он не способен был выговорить. То, что она сейчас вторила ему, заставило Уоррена поколебаться. Ее слова и то, как Чарм на него смотрела – грустно, сдерживая слезы, словно ребенок, выпрашивающий запретные сладости, – царапнуло по его сердцу, а затем пробило туда дорогу. Уоррен почувствовал, что в нем произошла какая-то перемена. Его опечалили трудности Чарм, на душе у него стало горько. Это было окончание.
– Я хочу от тебя детей, Уоррен, – сказала она. – Я не хочу иметь ребенка ни от кого, кроме тебя.
– Это новый мотив, – заметил Уоррен. Он вспомнил о своей боли больше года назад.
– Я понимаю, – сказала Чарм покраснев. – Но ты тогда сбился с дороги, а я была идиоткой. Я не знала, как тебе помочь, и от этого тоже чувствовала себя неудачницей. Пожалуйста, прости меня за это.
– Я прощаю, – сказал Уоррен. – Чарм, мне нужно время. Я не хочу, чтобы меня торопили. И я не могу обещать тебе чертовски много.
– Чем больше времени ты проводишь с ней, – возразила Чарм, – тем меньше шансов остается у меня. Это уравнение. Я дам тебе время, ты знаешь, что дам. Но я не могу вечно оставаться поблизости. Думаю, что я соглашусь на работу в сфере частного бизнеса в Бостоне.
– Неужели? – Уоррен увидел, какую энергию придавала ей эта мысль. – Ты хочешь принять ту должность?
– Если мы снова не будем вместе, то да. Если мы сможем сойтись опять, то, по-видимому, нет. Ведь твоя жизнь здесь.
– Сейчас я должен идти, – сказал Уоррен, взглянув на свои часы. – Я на процессе в “двести девяносто девятом”, и мне необходимо кое с кем встретиться перед зданием суда. Мне нельзя опаздывать.
– Ты меня хоть сколько-нибудь любишь, Уоррен?
– Да. С этим я ничего не могу поделать.
К щекам Чарм, которые только что были бледны, прилила краска. Чарм с благодарностью и на какое-то мгновение даже счастливо посмотрела на Уоррена. Глаза ее заблестели.
– Позвони мне, – сказала она.
Он стоял перед зданием суда, вспотевший, несмотря на то, что находился в тени, засунув руки в карманы брюк. Он рассчитывал на то, что его свидетели все-таки появятся, хотя в глубине души понимал, что всякое возможно. Администрация гостиницы “Рейвендейл” уже выражала свои претензии: один из заместителей администратора постучался в его дверь и заявил, что это не ночлежка для бездомных бродяг. Уоррен сходил в отдел регистрации, к Дженис, и объяснил:
– Это свидетели по делу о предумышленном убийстве. Они находятся здесь “на хранении”. Пожалуйста, помогите мне, если можете.
Дженис сказала:
– Доверьте это дело мне.
Больше никаких жалоб он не слышал. Уоррен передал Джима Денди в руки Педро.
– Что бы ни случилось, не позволяй ему пить завтра утром. Даже пиво. Ты и Армандо можете сесть на него, если понадобится. Держите его под душем. Я предпочел бы, чтобы он надел рубашку и брюки, а не эту солдатскую куртку. И будьте на месте ровно в час – по американскому времени, а не по мексиканскому. Если вы не приедете, вы можете убить вашего друга Гектора.
– Верь мне, амиго, – сказал Педро.
За сегодняшнее утро Уоррен позвонил в “Рейвендейл” уже дважды: один раз из своего офиса, другой – от Рика.
– Все в порядке, – оба раза ответил Педро. – Мы приедем туда. В один час по времени гринго.
В час двадцать подъехало такси с сидящими в нем Педро и Джимом Денди. Улыбаясь, Педро поднял кулак с задранным вверх большим пальцем. Опоздали на двадцать минут, подумал Уоррен. Совсем неплохо. Он приглашал их с запасом в полчаса.
* * *
Уоррен отозвал Нэнси Гудпастер в ее офис и закрыл за собой дверь.– Нэнси, то, что ты сделала в тот раз у судейского стола, когда поддержала меня насчет сказанного судьей в кабинете, – это было чертовски смело. Я думаю, ты не захочешь осудить невинного человека.
Гудпастер сказала:
– Обещаю тебе, это я хотела бы сделать меньше всего на свете.
– У меня есть человек, который засвидетельствует, что он взял бумажник Дан Хо Трунга. Это только одна часть из того, что он скажет, но он не захочет даже подняться на свидетельское место, если не получит неприкосновенности от обвинения в воровстве. Я собираюсь подать ходатайство насчет этой неприкосновенности. Не задерживай нас этим. Ты не пожалеешь.
Нэнси Гудпастер задумалась.
– Хорошо, – сказала она. – Я тебе верю.
Это были одни из самых приятных слов, когда-либо слышанных Уорреном. Он хотел поцеловать Нэнси в щеку, но решил, что это будет не по уставу, а женщины-юристы в последнее время имеют тенденцию обижаться на подобные жесты. Вместо этого Уоррен сказал:
– Спасибо тебе, Нэнси. Если ты когда-нибудь надумаешь бросить свою работу и заняться частной адвокатской практикой, позвони мне.
– Должно быть, я поймаю тебя на слове, – сказала Гудпастер, – в один из ближайших дней.
Когда суд присяжных занял свои места, а Куинтана сел в кресло за столом защиты, Уоррен поднялся.
– Защита готова, ваша честь, и вызывает Джеймса Тургута Денди.
Джим Денди сгорбился в кресле свидетеля. Он постоянно теребил свои темные волосы мозолистой, суховатой пятерней. Он волновался почти так же, как Уоррен.
– Ваша честь, – сказал Уоррен. – Перед началом показаний защита подает ходатайство in limine.
Он был уже на пути к судейской скамье, а вплотную за ним следовала Нэнси Гудпастер.
– In limine означает “на пороге”, – тихо сказал Уоррен.
– Судья, этот свидетель помимо всего прочего расскажет о том, как он приблизился к машине жертвы, мистера Дан Хо Трунга, и взял бумажник вместе со всем его содержимым из рук мертвого мужчины. Однако этот свидетель не станет говорить, если показания, данные им под присягой, нанесут ущерб его личной свободе. Я прошу суд о неприкосновенности для свидетеля от обвинения его в краже в связи с крайней необходимостью в приобретении фактов, предшествующих преступлению и способных внести ясность в дело о преднамеренном убийстве.
Судья Паркер сказала:
– Адвокат, соответствующее ходатайство in limine означает неприменение фактов в качестве доказательств для того, чтобы суд не был предубежден против свидетеля. Вы же, наоборот, хотите превратить эти факты в доказательства. Вы уверены, что хорошо представляете себе, что делаете?
– Да, ваша честь.
Судья Паркер взглянула на Нэнси Гудпастер.
– У обвинения нет возражений, – сказала та.
Для заколебавшейся было секретаря суда судья Паркер отчетливо объявила:
– Свидетелю Джеймсу Тургуту Денди даруется неприкосновенность от обвинения в краже.
Джим Денди был приведен к присяге чиновником суда.
Уоррен едва сумел дождаться; он чувствовал, как от его сердца к мозгу хлынул мощный поток крови. Он проделал привычный ритуал с вопросами об имени, адресе, возрасте и профессии.
– Джим Денди, как меня называют люди. – Улица Диолб, город Бивилл. Расположен к югу отсюда. – Профессии не имею.
– Сэр, чем же вы зарабатываете себе на жизнь?
Еще никто и никогда не называл Джима Денди сэром. Казалось, это ему польстило. Уоррен заметил, что нервозность Джима начала убывать.
– Я делаю то, на чем могу заработать один-два доллара. Всякую такую ерунду.
Уоррен запустил дело в ход и нырнул туда, словно пловец, прыгнувший с вышки.
– Не вспомните ли вы, где находились девятнадцатого мая сего года около восьми часов вечера?
– Я, конечно, точно не знаю, было ли это девятнадцатого мая, но происходило, пожалуй, в то самое время, и я понимаю, о чем вы говорите. Я сидел, прислонившись к стене дома, сильно пьяный.
– Где, сэр?
– Здесь в городе. Какой-то торговый центр, думаю, вы сами знаете, как он называется. Я купил там пинту “Сандербед”. Устроился, чтобы как следует выпить.
– Не произошло ли чего-нибудь необычного, пока вы сидели, прислонившись к стене магазина?
– Да, у меня возникла, так сказать, естественная потребность облегчиться. Так я и сделал прямо там же. Я не мог терпеть. И когда я это делал, то услышал вопль, а затем выстрел. Это всех чертей во мне распугало.
– Откуда вы знаете, что это был выстрел, мистер Денди?
– Я это сразу понял. Можно я скажу об этом по-своему, приятель?
– О'кей, – ответил Уоррен.
– Это был выстрел, потому что это был именно он. Это не могло быть чем-то другим. Я знаю, что такое выстрел. Может быть, я и пьяница, но я не дурак.
– Ну и что же вы сделали?
– Я высунул голову: я был еще напуган, потому что боялся, что кто-то надумал пристрелить меня, – и там были те две машины. Одна – фургон, а другая – большой красивый автомобиль. Не могу сказать, иностранный или нет. Но, похоже, он был совсем новый. Мотор не был выключен. Они стояли бок о бок. И как бы лицом в мою сторону.
– Далеко от вас?
– Не могу сказать. Не далеко, но и не рядом. Достаточно близко, чтобы все видеть.
– И что же вы увидели, сэр?
– В фургоне я не увидел никого, а в автомобиле заметил женщину.
Уоррен не смотрел на присяжных: не для них все это сейчас делалось. Он пристально взглянул на Нэнси Гудпастер. Она сидела, ссутулившись за столом обвинения, обхватив одной рукой подбородок и внимательно слушая. Точно так же, как слушал Уоррен по пути из Бивилла.
– Мистер Денди, в автомобиле, стоявшем рядом с фургоном, вы видели женщину? Именно женщину? Вы в этом уверены?
– Все так. Кроме того, разве я уже не сказал, что перед тем, как услышать выстрел, я услышал вопль? Это был женский вопль, или, как все вы, наверно, это зовете, – женский крик.
– Был ли еще кто-нибудь на автостоянке – находящийся в машине или стоящий в стороне?
– Я никого не заметил.
– Женщина была одна в автомобиле?
– Больше я там никого не видел. Да у меня и не было возможности разглядеть получше, – она сразу же сорвалась оттуда.
– Вы можете описать эту женщину?
– Нет, конечно. Я заметил длинные женские волосы да красную губную помаду – вот, пожалуй, и все. А потом она уехала.
– Она не дала вам как-то понять, что видела вас?
– Нет, сэр.
– Можете вы описать ее автомобиль? Его форму? Модель?
– Нет, я не помню ничего, кроме того, что он был большим и выглядел новым.
– Прежде чем та женщина уехала, мистер Денди, вы не обратили внимания, держала она что-нибудь в руках?
– Мне показалось, что это был пистолет.
– Можете вы дать описание этого пистолета?
– Этого я сделать не могу. Ну, просто пистолет и все.
– Большой или маленький?
– Он был не особо большой.
Превосходный свидетель, подумал Уоррен. Никогда не раздумывал, ничего не приукрашивал и сказал только правду.
Он снова взглянул на Нэнси Гудпастер. На лице ее он увидел предельную сосредоточенность, за которой скрывалось все возраставшее удивление. И еще – доверие к свидетелю.
– Что вы сделали после этого, мистер Денди?
– Подошел к фургону и заглянул внутрь. Там лежал мертвый мужчина. – Джим Денди вздохнул. – Я взял его бумажник. Ему он больше уже не был нужен.
Уоррен кивнул.
– Вы задержались, чтобы посмотреть, что было в бумажнике?
– Нет, я удрал. Я уже видел, что там были деньги. Сколько их, я посмотрел, когда забежал за угол.
– А кроме денег, что еще находилось в том бумажнике?
– Квитанция из прачечной.
– Вы взяли ее оттуда?
– Да, и переложил в свой карман.
– Что вы сделали с бумажником?
– Выбросил его в помойку.
– А как вы поступили с квитанцией?
– Ну, через несколько дней я прикинул, что, наверно, одежда тому мертвому парню нужна не больше, чем деньги. У меня еще оставалось несколько долларов, поэтому я вернулся в прачечную за вещами. Я расплатился и забрал одежду себе.
– Вы помните, кто обслужил вас в прачечной и отдал вам эти вещи?
– Индийская леди.
– Вы можете описать одежду, полученную вами в ее учреждении?
– Хороший серый костюм. Белые рубашки. Отличный зеленый свитер. Они не очень подошли мне – были немного маловаты. Поэтому я продал их в миссии.
Уоррен предпочел пока не продолжать темы: это должно было прийти позже и не в этом суде. Голос его зазвучал громче. Он сказал:
– Мистер Денди, скажите, вы хоть раз в жизни видели человека, сидящего рядом со мной?
Он положил руку – и рука его при этом почти дрожала – на плечо Гектора Куинтаны.
Джим Денди через весь зал пристально вгляделся в лицо Гектора.
– Нет, насколько мне помнится. Выглядит, как мексиканец. Я ничего против них не имею, но не всегда могу отличить их друг от друга.
– Не видели ли вы тогда этого человека на автостоянке перед химчисткой или, может быть, в той машине, за рулем которой сидела женщина с пистолетом, или вообще где-нибудь поблизости от торгового центра?
– Нет, не видел.
– Благодарю вас, сэр, – сказал Уоррен. – У меня больше нет вопросов к свидетелю.
Нэнси Гудпастер продержала Джима Денди на перекрестном допросе всего лишь пятнадцать минут. Она заставила его повторить большую часть уже рассказанной им истории, сосредоточившись главным образом на времени, чтобы наверняка убедиться, что это происходило 19 мая, и на уверенности Джима в том, что в автомобиле находилась именно женщина. Уоррен не заявил ни одного протеста. Но уверенность Джима Денди тоже была абсолютной. Та персона с длинными волосами и накрашенными губами никак не могла быть мужчиной.
– Я был пьян, – сказал свидетель, – и времена изменились, но, мэм, я никогда не напивался настолько, чтобы не суметь отличить мужчину от женщины.
Гудпастер задумалась, прикусив губу, затем сказала:
– У меня больше нет вопросов.
Чтобы забить последний гвоздь в доказательство невиновности своего подзащитного, Уоррен вызвал и Шиву Сингх в качестве свидетельницы защиты. Индианка сразу же опознала в Джиме Денди того мужчину, который забрал из ее прачечной вещи Дан Хо Трунга.
– А не мог ли мистер Денди быть тем самым человеком, которого вы видели бежавшим от автомобиля и с автостоянки? – спросил Уоррен.
– Это вполне возможно, – тихо сказала Шива Сингх. После того, как Гудпастер отказалась от перекрестного допроса свидетельницы, Уоррен заявил:
– Если у суда нет возражений …
И попросил о десятиминутном перерыве для адвокатского обсуждения.
Гудпастер снова пригласила Уоррена в свой офис. Она села за стол.
– Дай мне пару минут на то, чтобы обдумать всю эту чертовщину.
Уоррен ждал, пока она разглядывала в окно, как летний зной отражается от стены отдаленного белого здания. В конце концов Гудпастер обернулась лицом к Уоррену.
– Здесь есть одна проблема. Откуда мы знаем, что это не твой свидетель, этот самый Денди, убил Трунга? У него имелся мотив для убийства – деньги. У него была возможность для совершения преступления. Откуда мы знаем, что вся его история – это не прикрытие?
– Тогда неужто он настолько глуп, чтобы появиться в суде? – спросил Уоррен. – Зачем ему рисковать, что ты все это вычислишь и пригвоздишь его задницу к стенке?
– Я не знаю, что на это ответить, – призналась Гудпастер.
– Он не делал этого, Нэнси. У меня на этот счет нет никаких сомнений.
Гудпастер нахмурилась.
– Ты знаешь об этом деле что-то такое, чего не знаю я. И всегда знал. Кончай ходить вокруг да около. Что это?
– Я знаю, что Дан Хо Трунга убила та женщина из автомобиля. Она бросила пистолет в “Дампстер” гостиницы “Рейвендейл”. Куинтана копался там и нашел его.
– И кроме этого, здесь есть что-то еще. Я чувствую. Выкладывай!
Подумав, Уоррен сказал:
– Я знаю, кто эта женщина.
– Ты имеешь в виду, что догадываешься, кто она?
– Нет. – Уоррен снова заколебался. – Она сама призналась мне в этом.
– Господи Иисусе! Тогда прекращай играть в эти игры. Кто она?
– Я не могу сказать тебе – это попадает под действие закона о неразглашении. Придет время – и ты все узнаешь. Когда станешь моим компаньоном.
Он улыбнулся слабой, вымученной улыбкой.
– А пока давай завершим дело Куинтаны, – сказал он. – Ты главный обвинитель в этом суде. У тебя есть власть. Штат снимет свое обвинение?
Гудпастер вздохнула:
– Думаю, что у нас нет выбора.
Уоррен возразил:
– Выбор есть всегда, Нэнси. Не вздыхай. Просто радуйся, что один ты сумела сделать правильно.
– Поверь мне, я рада.
Гудпастер вытерла рукавом светлые, блестящие капельки пота со лба.
– Это поистине стало бы для меня самым страшным из кошмаров. Наш суд вполне мог приговорить твоего клиента к игле. Я лично была уверена, что он виновен.
– Не переживай так сильно об этом, – сказал Уоррен. – Я сам долгое время думал то же самое.
Гудпастер положила свою тонкую руку на его плечо.
– Я хочу кое-что сказать тебе, Уоррен. Ты все-таки потрясающий адвокат, а я здесь уже пять лет и за это время повидала немало. Но я никогда не видела, чтобы кто-нибудь так боролся за своего клиента. И я не встречала никого, кто отважился бы противостоять Ее Милости так, как это делал ты. Неделя с тобой была равна для меня целому году.
То, что Гудпастер сказала о его борьбе за клиента, заставило Уоррена почувствовать, что он достиг вершин своей профессии.
– Ты должен думать о себе сейчас очень хорошо, – добавила Гудпастер.
– Я так и делаю, – признался Уоррен. – Но я чертовски устал.
Внезапно он почувствовал, что может заплакать. Ему пришлось отвернуться.
* * *
Закон требовал определенной процедуры. Все факты должны были быть официально представлены в окружную прокуратуру, и обвинение снято. Вернувшись в судебный зал судьи Лу Паркер, Гудпастер выступила с заявлением об отсрочке решения по делу обвиняющей стороной.– Обвинение, – сказала она, – также готово принять ходатайство адвоката защиты об освобождении обвиняемого под его подписку, если защита обратится с таким заявлением.
– Защита обращается с заявлением, – сказал Уоррен.
– Поддерживается, – объявила судья, почти недоверчиво покачав головой. Она стукнула молотком по столу. – И не желаете ли вы все теперь разойтись, чтобы я могла распустить присяжных и заняться своей работой?
Уоррен подошел к Гектору Куинтане, сидевшему за столом защиты.
– Ты можешь идти.
– Куда идти? – спросил Гектор.
– Куда захочешь. Ты свободен, Гектор. Все уже кончилось.
Уоррен объяснил своему бывшему подзащитному некоторые вещи, но он не был уверен, что Гектор все это понял. Куинтана пробормотал несколько фраз по-испански, а затем в глазах его блеснули слезы. Он горячо обнял своего адвоката.
– Спасибо вам, – сказал он. – Dios te pagara. Господь наградит тебя.
Уоррен не помнил, чтобы когда-нибудь прежде так радовался. Он и плакал, и смеялся, и обнимал, и одновременно тузил своего клиента Гектора Куинтану.
– У меня совсем нет денег, – сказал Гектор, когда оба они достаточно пришли в себя, чтобы заняться практическими делами. – Куда же мне идти?
– Я знаю одно подходящее местечко, – ответил Уоррен. – И не тревожься насчет денег. Завтра я дам тебе деньги, чтобы ты мог вернуться в Мексику или остаться здесь, как ты сам пожелаешь. Мне это будет только приятно. Но теперь не откажи мне в просьбе поехать вместе со мной. Мне еще нужно кое-что сделать. Нечто, не терпящее отлагательств.
28
– Я твой должник, – сказал Уоррен, – и я пришел, чтобы вернуть долг. Но сначала ты должен оказать мне любезность и ответить на несколько вопросов.
Просторный офис Боба Альтшулера на шестом этаже здания окружной прокуратуры на Фаннин был отделан под клен, с креслами в стиле провинциальной Франции. На письменном столе Альтшулера стояли фотографии его жены и трех дочерей, а он сам сидел, развалясь во вращающемся кресле, какие обычно бывают лишь у судей и председателей совета директоров. Гектор Куинтана дожидался Уоррена за дверью, в приемной.
Альтшулер холодно кивнул.
– Выкладывай.
– Около четырех-пяти дней назад в миссии произошло убийство, – сказал Уоррен. – В туалете был насмерть застрелен бродяга. Насколько мне известно, обвинение не было предъявлено никому – у полиции, возможно, не оказалось даже подозреваемых. Я вовсе не представляю интересы кого-то из участников преступления и не разговаривал ни с кем, имеющим отношение к этому делу. Но мне думается, что я знаю, кто это сделал. Прежде чем я тебе все расскажу, мне бы хотелось взглянуть на следственный протокол. Или же мне необходимо побеседовать с тем, кто вел это дело в отделе по расследованию убийств.
Альтшулер нахмурился.
– Один бродяга убил другого такого же бродягу. Что в этом особенно грандиозного? Это пустяковое дело!
– Я так не думаю, – сказал Уоррен. – Мне кажется, я могу тебя просто осчастливить.
Какое-то мгновение Альтшулер разглядывал его пристальным, проницательным взглядом своих темных глаз. Затем он потянулся к телефону. Через десять минут неподалеку от Уоррена, в одном из французских провинциальных кресел, сложив руки на толстом животе, запрятанном под коричневый пиджак, сидел сержант Холлис Сил.
Просторный офис Боба Альтшулера на шестом этаже здания окружной прокуратуры на Фаннин был отделан под клен, с креслами в стиле провинциальной Франции. На письменном столе Альтшулера стояли фотографии его жены и трех дочерей, а он сам сидел, развалясь во вращающемся кресле, какие обычно бывают лишь у судей и председателей совета директоров. Гектор Куинтана дожидался Уоррена за дверью, в приемной.
Альтшулер холодно кивнул.
– Выкладывай.
– Около четырех-пяти дней назад в миссии произошло убийство, – сказал Уоррен. – В туалете был насмерть застрелен бродяга. Насколько мне известно, обвинение не было предъявлено никому – у полиции, возможно, не оказалось даже подозреваемых. Я вовсе не представляю интересы кого-то из участников преступления и не разговаривал ни с кем, имеющим отношение к этому делу. Но мне думается, что я знаю, кто это сделал. Прежде чем я тебе все расскажу, мне бы хотелось взглянуть на следственный протокол. Или же мне необходимо побеседовать с тем, кто вел это дело в отделе по расследованию убийств.
Альтшулер нахмурился.
– Один бродяга убил другого такого же бродягу. Что в этом особенно грандиозного? Это пустяковое дело!
– Я так не думаю, – сказал Уоррен. – Мне кажется, я могу тебя просто осчастливить.
Какое-то мгновение Альтшулер разглядывал его пристальным, проницательным взглядом своих темных глаз. Затем он потянулся к телефону. Через десять минут неподалеку от Уоррена, в одном из французских провинциальных кресел, сложив руки на толстом животе, запрятанном под коричневый пиджак, сидел сержант Холлис Сил.