Ирвинг Уоллес. Слово (Том 1)

   Они дошли до остановки на углу улицы. Ред Период Джонсон развел руками:
   - Здесь я вас оставлю. - После этого он повернулся к Ренделлу: - И все равно, Стив, когда я думаю о всех тех вещах, которые твой отец совершил за всю свою жизнь, в которые вкладывал всю свою душу, я вспоминаю "Добрые новости на Земле" и тот успех, который они имели. Он мог добиться успеха в любом деле. Сейчас же самая благая весть на Земле это та, что он, слава Богу, собирается остаться с нами еще на долгое время, и каждый из нас любой человек в Оук Сити вынесет из этого пользу. - Он крепко пожал руку Ренделла. Я так рад видеть тебя снова дома, Стив. Вечером увидимся в больнице. И с тобой, Том.
   И он пошел своей раскачивающейся походкой вверх по улице, направляясь к красному кирпичному зданию, где помещалась редакция. Некоторое время Ренделл и Кэри следили за ним, потом перешли улицу и продолжили свой путь к центру и гостинице.
   Они молчали, потом Кэри заговорил:
   - Забавную историю про твоего отца рассказал Ред.
   - Все это самая настоящая ерунда, - заметил на это Ренделл без тени злости.
   - Ерунда? - не понял Кэри. - Ты хочешь сказать, что Ред Период все это сочинил - про твоего отца и "Благие новости на Земле"?
   - Да нет, не выдумал, - терпеливо объяснял Ренделл. Это правда, что мой отец издавал эту прибацанную газетенку. Только вот его последние слова, про то, что она имела ошеломительный успех, то это - как говорят здесь, в Оук Сити - он пудрит тебе мозги. Да, тираж достиг сорока тысяч. Только ведь это было бесплатное издание - отец раздавал его задаром. Не думаю, чтобы эту смешную газетку по всей стране купила хотя бы сотня человек. И в редакцию никто не обращался. Тех немногих, которые действительно хотели как-то помочь, отец отправлял восвояси, ведь Иисус ни в чьей помощи не нуждался. И никто не хотел читать только лишь хорошие новости, да они и не были такими. Потому что реальный мир крутится совершенно иначе. В отцовой газете было полно людей, возлюбивших других людей, занимающихся благотворительностью, чьи молитвы получили отзыв. Жвачка с блевотиной! Черт, ведь и сам Христос не стал бы делать газетку подобного рода в своей Галилее. И апостолы бы не стали, и евангелисты! Все эти древние иудейские и христианские авторы жили в мире падших женщин, насилий в храмах, бичеваний, распятий, тяжкого, рабского труда - короче, обычной жизнью с ее темными и светлыми сторонами, а не с одним только благом и добром. Что же касается бюджета нашей семьи, то для него "Благие новости на Земле" были вовсе не благими. После пяти или шести номеров газета перестала выходить вообще. Но вовсе не потому, что отец был настолько занятым, как романтизировал это Ред Период Джонсон, а потому что это разоряло семью. На этот проект отец выкинул все семейные сбережения, до последнего цента.
   - Но ведь эти деньги, - обеспокоено переспросил Кэри, были его собственными?
   - Нет, - ответил Ренделл. - Это были мои деньги.
   - Понятно.
   Ренделл глянул на приятеля.
   - Не пойми меня превратно, Том. Я вовсе не выражал недовольство этим его предприятием. Просто, в своей жизни к этому времени я прошел такую стадию, когда если кто-то выдает сказку за действительность, у меня это вызывает лишь досаду и зевоту. Я устал от вранья, полуправды, излишней восторженности и преувеличений. Черт, а ведь всем этим я и сам занимался половину своей жизни. И вот теперь, все больше и больше, подобно обращенному в пуританство своднику, я все сильнее интересуюсь верностью фактической информации, хотя бы ее правдоподобием. Я стремлюсь к разоблачению слухов и жульничества. При этом мне много кое-чего приходиться узнавать о других, и потому-то долгое время я одинок. Поэтому я пробую измениться и сам.
   - А не слишком ли ты жесток к себе?
   - Нет. Как не был я жесток и к своему отцу. Я очень уважаю своего старика, честное слово. Я знаю его добрые стороны так же хорошо, как и ты сам. Просто в нем нет пресловутого стержня. Он честный и порядочный человек, каким я сам в чем-то быть никогда не смогу. Но в то же самое время мой отец является - и всегда был - самым непрактичным человеческим существом. Он живет в особом состоянии, называемом эйфорией, и может отвечать лишь за нечто великое - ты уж прости меня, Том - за какое-нибудь громадное райское дерьмо, пренебрегая при этом множеством имеющихся у него возможностей, чтобы помочь детям здесь, на земле.
   - Я извиняю тебя, - улыбнулся Том, - но...
   - Погоди. Только не говори мне, что у преподобного Натана Ренделла имеется нечто такое, чего нет ни у кого из нас - будто он обладает секретом счастья и умиротворения - в то время как все мы - остальные - отверженные. Впрочем, в каком-то смысле, так оно и есть. Он всегда был удовлетворенным, а его сын, к примеру, не был. Но почему? Потому что у отца всегда была его вера, не задающая вопросов преданность и доверие - вот только во что? - в невидимого Священного Автора Благих Вестей, Всепрощения и Хэппи-Эндов? Но я не могу играть в подобный самообман. В ранней юности меня до живого достало высказывание Менкена, который насмехался над всеми мифами, после чего я уже всегда следовал его сокращенной версии Символа Веры и Заповедей: "Я верю, что лучше говорить правду, чем лгать. Я верю, что лучше быть свободным, чем рабом. И я верю, что лучше знать, чем оставаться в невежестве". С тех пор я верил в то, что мог видеть сам, или в то, что другие могли доказать, что видели - после чего я и сам мог поверить в это. Это стало моим кредо, и признаюсь тебе, Том, такое не всегда приятно. Но в этом смысле я уже не смогу изменить себя. Скажу тебе еще кое-что - хотя и не собирался - я завидую своему отцу. Уж лучше слепо верить...
   Он повернулся к другу, чтобы проследить за его реакцией, но тот глядел прямо, по его лицу было видно, что он глубоко задумался.
   Ренделлу хотелось знать, что же такое - невысказанное - лежит у товарища на душе. Хотя по окончанию колледжа они избрали в жизни столь разные пути да и вообще имели мало общего, отношение Ренделла к Тому Кэри не менялось. Вместе они готовились к поступлению в Висконсинский университет и какое-то время делили комнату в общежитии. После получения дипломов Ренделл отправился в Нью Йорк, а Том Кэри, подчинившись зову свыше, продолжил свое обучение в Фуллеровской Богословской Семинарии в Калифорнии. Через три года он закончил ее, получив степень бакалавра богословия. Впоследствии, после дополнительной учебы, он женился на красивой брюнетке из Оук Сити, за которой в годы обучения в колледже ухаживал еще Ренделл, и сделался пастором в небольшом приходе южного Иллинойса.
   Поскольку Кэри часто бывал в Оук Сити, навещая овдовевшую мать и родственников, его связи с семьей Ренделла только укрепились, в особенности же - с отцом Стива, которым он прямо-таки восхищался. А затем, года три назад, в связи с тем, что паства пожилого священника увеличилась, а силы его убывали, преподобный доктор Ренделл вызвал молодого Кэри и предложил ему должность второго священника с оплатой намного большей, чем тот получал в Иллинойсе. Кэри взял на себя некоторые из самых рутинных обязанностей, тем более, что Первая Методическая Церковь расширила свою социальную деятельность среди неимущих. Помимо этого, Кэри было обещано, что когда старый священник уйдет в отставку, молодой богослов займет его место.
   Том Кэри немедленно принял это предложение и возвратился в родной город с женой и шестью детьми. Сейчас он уже мог бы занять место преподобного Ренделла. Правда, для слуги Божия он казался очень молодым. Кэри был невысок, но атлетически сложен, с короткой прической, курносый, светлокожий - ходячая картинка Американского Бойскаута. К своим обязанностям от относился очень серьезно, был человеком прямым, начитанным, интеллигентным, всегда готовым помочь. Бог не проповедовал его устами скорее уж преподобный Натан Ренделл, но не Господь. Кэри от всего сердца ненавидел и презирал адские огонь и серу и всегда оставлял за собой последнее слово.
   И вот теперь он заговорил - спокойно, раздумчиво:
   - Ты говорил о слепой вере своего отца, Стив, о его вере, не задающей вопросов, и о том, что ты ему завидуешь. Я как раз размышлял об этом обсуждая эту проблему сам с собой, хотя мог бы поговорить и с тобой. - Он смочил языком пересохшие губы. - Ты заметил, что более всего на свете предпочитаешь истину. Но, может быть... ты просто не хочешь слышать правду...
   Ренделл замедлил шаг и спросил:
   - Правду о чем, Том?
   - О слепой вере твоего отца. Ты же знаешь, как я был близок с ним в эти последние несколько лет. Если быть честным, в его мировоззрении я заметил значительные изменения. Ты-то мог этого и не увидать, так как в последнее время тебя долго здесь не было, но, тем не менее, это произошло. Твой отец никогда не терял веры. Об этом нечего и говорить. Скорее, можно сказать, что за эти несколько лет события в мире и поведение людей его веру поколебали - но не сильно.
   Вот такого Ренделл никак не ожидал услышать и потому не смог скрыть удивления:
   - Его веру во что? Понятно, что не в Господа и Его Сына. Тогда во что же?
   - Это очень трудно объяснить в деталях. Я бы сказал так - поколеблена не его вера в Господа, но в буквалистическую истину новозаветного канона, в церковные догмы, в уместности служения Иисусу на земле в свете нынешних проблем, в возможность применения Христова учения в наше время с его быстрыми переменами и прогрессирующей наукой.
   - Том, то есть ты говоришь, будто тебе кажется, ты чувствуешь, что отец потерял веру в Слово, или, как минимум, утратил часть этой веры?
   - Это всего лишь мои подозрения, которые я тщательно скрываю.
   Ренделл был потрясен.
   - Если то, что ты говоришь - правда, то это ужасно, совершенно ужасно. Получается, что всю свою жизнь он посвятил служению чему-то бесплодному, и прекрасно понимает это.
   - Может статься, Стив, что сам он воспринимает это не совсем так. Но может быть и так, что твой отец не вполне понимает, не сопоставляет самого себя с подобными нелегкими чувствами. Лично я понимаю это просто - применяя мудрость традиции, твой отец пытался разрешить множащиеся проблемы человека современного, живущего в ХХ веке, обитающего в микрокосме нашего общества. Но, мало того, что сам метод не срабатывает, так все больше и больше людей начинает отворачиваться от Послания Божия. Мне кажется, что в эти последние несколько лет он был сбит с толку, смущен, в чем-то даже напуган - в конце концов, это его обескуражило и заставило сделаться упрямым. Полагаю, что доктор Оппенгеймер с его великолепной наблюдательностью в какой-то степени понял это. Вчера днем, после того, как твоего отца уже поместили в больницу, я пил с доктором кофе. Нас было только двое. Я поинтересовался, был ли удар результатом того, что преподобный взвалил на себя слишком много работы. Доктор Оппенгеймер поглядел на меня и ответил: "От переработки чаще всего случаются сердечные приступы, но не церебральные инсульты. Эти случаются от разочарованности". Нужно ли что-либо прибавлять?
   Ренделл отрицательно покачал головой.
   - Нет, ты и так сказал достаточно. Сейчас же меня беспокоит вот что: сможет ли мой отец выздороветь без этой своей гарантированной на всю жизнь, нерушимой твердыни слепой веры?
   - Может случиться так, что выздоровление укрепит его веру. Могу повторить, устои его веры весьма сильны. Кое-какие трещины стали заметны только сейчас.
   Вдали уже показалось здание "Оук Сити Ритца". Ренделл достал свою трубку, набил ее табаком, раскурил.
   - Ну а ты сам, Том? Есть ли в тебе заметные трещины?
   - Только не в моей собственной вере в Верховное Бытие или же в Его Сына. Но имеется и кое-что иное. - Том Кэри потер свой гладковыбритый подбородок и медленно продолжил, как бы взвешивая каждое слово: - Более всего меня беспокоят, скажем так, представители или посланники Спасителя. Они подкуплены и с потрохами продались идее материализма. Как можно установить Царство Божие на земле, если хранители его сделали своими идолами богатство, власть и материальный успех? Обескураженные священники опустились до того, что стали по-новому интерпретировать, модернизировать, делать пригодной для нынешнего времени веру, рожденную в древние времена. Они очень плохо понимают социальные сдвиги, быстроту мировых коммуникаций, они с трудом воспринимают мир, дрожащий перед лицом водородной бомбы и притом посылающий человека к звездам. В этом новом мире, где Вселенная становится транслируемым по телевидению фактом, где смерть сделалась всего лишь биологической необходимостью, очень трудно сохранить незыблемую веру в некий аморфный Рай. Слишком много взрослых людей познали реальность - как ты сам - чтобы некритично воспринимать жизненное кредо, требующее веры в Мессию, чудеса и все такое прочее. Большая часть современных молодых людей слишком уж независима, они образованы и скептичны, чтобы с уважением глядеть на религию, кажущуюся им такой старомодной, наполненной дурацкими сказками и одурманивающей. Те из молодых, кто желает чего-то сверхъестественного, находят увлечение и развлечение в астрологии, колдовстве, философиях Дальнего Востока. Мечтатели-идеалисты лучшее забвение находят в наркотиках, и материализм городского конгломерата они отвергают в пользу идиллической коммуны.
   - Ну хорошо, Том, а где же пресловутое возрождение религии среди молодежи в последние годы? Тысячи последователей "Иисусова Народа" или же "Чудес Иисусовых" вернулись к знакомой вере отцов, обратились к Христовым идеям любви и братства. Я сам видел их, и во всех этих своих рок-операх, мюзиклах, дисках, в книгах, газетах, на всех своих плакатах и знаменах они прославляют Иисуса. Разве это не говорит о чем-то?
   - Немного говорит, - улыбнулся Кэри, - но не сильно. Лично я никогда не считался с подобным возрождением. Все это так, будто молодежь - во всяком случае, какая-то часть вступила на какой-то новый путь. Только, боюсь, это ненадолго. Ведь это дорога, ведущая вспять во времени; они ищут мира и покоя в ностальгичной античности - вместо того, чтобы эту древность переделать, модернизировать и перенести из прошлого в настоящее. Этот их путь не имеет ничего общего с долгосрочной верой. Их Христос - это один из "Битлз", это Че и, наконец, Братан. Нет, Стив, нам нужен Христос понадежней, и нам нужна улучшенная Церковь. Любое возрождение может расти в силе и быть осмысленным только тогда, когда оно будет связано с уже имеющейся Церковью.
   - Ну хорошо, - задал вопрос Ренделл, - почему ей этого не удается?
   - Дело в том, что уже существующая Церковь с этими людьми никак не связана, как, впрочем, и с другими нашими современниками. Просто Церковь уже не держит руку на пульсе времени, она не может привлечь к себе и удержать большее число людей. Ограниченность христианской церкви, ее медлительность в определении и преодолении текущих земных проблем, глубоко беспокоит меня. И сейчас я признаюсь в греховных мыслях. Я открыл, что сам начинаю задавать вопросы, связанные со своим служением.
   - И ты не видишь никакой надежды?
   - Надежда всегда теплится. Только, может быть, уже слишком поздно. Полагаю, что единственная надежда сохранить организованное христианство остается в росте реформированного, или как еще его называют, радикального или подпольного церковного движения во всем мире. Будущее ортодоксальной религии вполне зависит от роста влияния и силы священнослужителей, подобных Мартину де Фроому, протестантскому революционеру из Амстердама...
   - Да, я читал о нем.
   - Подобный де Фроому священнослужитель не прикован к прошлому. Он верит в то, что Слово следует перечитать, пересмотреть, переоценить. Он верит в то, что нам следует перестать акцентировать идею того, что Христос был не только реальным человеком, но и Мессией, Сыном Божьим. Такой священнослужитель считает, будто такой Иисус, равно как и суеверия, связанные с евангельскими чудесами, Вознесением и всеми событиями после Воскрешения из мертвых, разрушают действенность Нового Завета и ограничивают активность самой Церкви. Де Фроом настаивает, что самое важное в евангелиях - это изначальная мудрость Христа. Кто Он - Сын Божий, Человеческий или даже миф - неважно, самое главное, вытащить Его и приписываемое Ему послание из первого века нашего летоисчисления, напитать их новой жизненной силой, оформить современным языком и применить эту мудрость на практике в нашем, двадцатом веке.
   - Как один человек может совершить это?
   - Толком не знаю, - развел Кэри руками, - но де Фроом чувствует, что такое возможно. Мне кажется, что он повторяет мысли Дитриха Бонхоффера, который, вопреки собственному консерватизму, пытался вернуть церковь в реальный мир, стараясь облечь это в программу гуманитарной деятельности и социальной работы. Де Фроом утверждает, что Слово, изложенное современным языком, терминами и понятиями, следует ввести по всему миру в гетто и дворцы, в ООН, атомные электростанции, в правительственные учреждения и тюрьмы; оно должно быть распространено через иерархов всех христианских церквей, с амвонов всех конгрегаций для миллионов людей. Если это будет сделано, Слово заработает, и тогда вера и религия останутся живыми, а вместе с ними выживет и цивилизация. Без проведения такой вот духовной и церковной революции де Фроом видит смерть религии, веры и, в конце концов, самого человечества. Возможно, он и прав. Только сам он представляет меньшинство, а государственная Церковь в лице Мирового Совета Церквей в Женеве и Католической Церкви, представляемой Ватиканом, сопротивляется всяческим болезненным переменам, пытаясь подавить де Фроома и других мятежников и сохранить status quo. Церковники чувствуют себя безопаснее, оставаясь в первом веке нашей эры. Но вот их паства - нет. В этом-то и заключается проблема. Вот почему, как заметил еще твой отец, а теперь вижу и я, каждый год сообщается о новых и новых вакансиях на церковной службе. Через десять лет, если так пойдет и дальше, я буду проповедовать в пустом храме.
   - Том... И сам ты ничего сделать не можешь?
   - Находясь внутри системы, скорее всего - нет. Если же выйти из нее тогда возможно. Но я и сам становлюсь излишне радикальным. Для меня самого, для многих из нас, из того, что религия впала в застой, есть только один выход, и я задумываюсь о нем. Я думаю о том, чтобы оставить церковь. Иногда мне кажется, что можно сделать гораздо больше доброго, занимаясь светским образованием или же социальной работой и реформами. Я чувствую, будто по-настоящему смогу оказать помощь в людских потребностях, даже если помогу решить такие житейские проблемы для немногих. Не знаю. Пока что я не знаю, что мне делать.
   - Надеюсь, - на ходу ответил ему Ренделл, - что пока что ты не уйдешь, во всяком случае, не сразу. Это говорит мой эгоизм, но боюсь, что твой уход разобьет сердце моего отца.
   Кэри пожал плечами.
   - Стив, разве можно разбить уже разбитое сердце? Если я все-таки решусь уйти в отставку, это произойдет лишь тогда, когда твой отец выздоровеет и будет иметь достаточно сил.
   На перекрестке они остановились. Кэри продолжил свой монолог:
   - Если же церковь не сумеет перестроиться, то ее может спасти только одно. Чудо! Как и евреи, которые во времена рождения Христа ожидали прихода Мессии, который бы спас их от римского гнета, и которые отвергли Его, не спасшего их и даже умер на кресте, неспособный спасти даже самого себя, сейчас мы нуждаемся в истинном Мессии. Вот если бы Христос смог прийти к нам вновь и повторить свое послание - то самое послание, которое не было услышано во время Его первого прихода в Иудею...
   - Какое за послание ты имеешь в виду?
   - Веровать. И еще - прощать. Две совершенно новые концепции для первого века нашей эры; две концепции, которые должны быть обновлены в двадцатом веке. Если бы Христос вернулся на землю с этим посланием - тогда, я думаю, правительства и люди смогли бы поглядеть друг на друга и начать делать нечто имеющее смысл в отношении рабства, бедности, материализма, несправедливости, тирании, ядерного Армагеддона. Второе Пришествие - любое его знамение, могло бы вызволить надежду и спасти мир. Но, как я уже говорил, это должно иметь форму чуда. А почему бы и нет? Только вот кто верит в чудеса, когда пришла эра компьютеров, науки, телевидения и лунных ракет?... Ага, вот и твоя гостиница, Стив. Извини, что вынудил тебя выслушивать все это. Спасибо за внимание. Для меня это тоже нечто вроде терапии, а ты - один из немногих агностиков, которым я могу доверять и перед которыми могу высказаться. Вечером встретимся.
   Он ушел, а радость и возбужденное состояние Ренделла, вызванные тем, что отец остался жить, тоже понемногу испарились. Он чувствовал себя беспомощным, тем более, вспомнив про ленч, который надеялся съесть с дочерью. Джуди была еще одной потерянной личностью, утратившей веру, с кошмарами, заменившими мечты, и ей нужно было намного большее, чем просто отец, который бы спасал ее. Джуди тоже нуждалась в чуде. Только вот кто в наше время скоростей мог такое чудо сделать?
   * * *
   ОНИ ВСТРЕТИЛИСЬ В ПОЛУПУСТОМ КАФЕ, примыкавшем к фойе "Оук-Ритца", только через полчаса.
   Прийдя в гостиницу, Ренделл позвонил в номер Барбары, и ему ответила Джуди, говоря, что уже собралась идти на ленч. Ренделл ждал ее в кафе, и она извинилась за опоздание, сразу же настояв на том, чтобы пойти в ресторан, где подают натуральную, экологическую пищу. Ее приятели всегда питались в подобных заведениях, там подавали проросшие зерна, соевые бобы, морковные пудинги, травы, мед - в общем, ей хотелось идти только туда. Она не могла подозревать, что в Оук Сити таких ресторанов не окажется, так что, скрепя сердцем, согласилась, что небольшое количество нездоровой пищи ей не повредит.
   Ренделл уже покончил со своим горячим мясным сэндвичем и теперь глядел, как его дочь доедает свой сэндвич с яичным салатом и допивает лимонад. В глазах Ренделла Джуди была совершенной красавицей. Ее кожа была без малейшего изъяна, ее лучистые глаза, прямой, тонкий нос и полные губы делали ее абсолютно невинным, девственным созданием, непривычным к реалиям обычной жизни. Но ее вполне взрослое тело в обтягивающей белой блузке и синих джинсах противоречило начальному впечатлению о ее детскости.
   Невозможно было поверить, что это юное создание, прожившее на земле только пятнадцать лет, дитя по своей природе, отказывающееся питаться едой, отравленной прибавлением консервантов, эмульсификаторов или пестицидов, внутривенно и подкожно травило свое тело коварными и жестокими наркотиками. Ренделл решился заговорить с дочкой о них.
   В эти полчаса, прошедшие после их встречи, после того, как она легонько вывернулась из объятий отца и не поцеловала его, Джуди вела себя на удивление нервно и отстраненно. Их разговор тоже был каким-то рваным. То Джуди начинала говорить про очистительный эффект натуральной пищи, то вдруг перескакивала на открытие ею творчества писателя Алана Уоттса и тут же (совершенно не интересуясь мнением отца, в этом Ренделл не сомневался) упомянула, как ей нравится преподаватель французского в ее новой школе.
   Совершенно неожиданно, чтобы перебить их некоммуникативную беседу, Джуди спросила у Ренделла о его работе. Понимая, как мало это интересует дочь, он отвечал ей коротко, в основном напирая на модную рок-группу "Шипастые Шины" рекламной раскруткой которой занималось сейчас его агентство. Он совсем уже было собрался рассказать дочери о встрече с Джимом Маклафлином и про деятельность Рейкеровского Института (как же, ведь "рейкер" по-английски "грабли"), так как чувствовал, что вот это ее заинтересует и прибавит отцу веса в ее глазах, но вовремя удержался. А удержался потому, что вспомнил (с гадким чувством) о предстоящем разрыве с Маклафлином, так что было бы трудно оправдаться перед Джуди.
   Девушка отодвинула тарелку и промокнула губы бумажной салфеткой.
   - Ну, а что на сладкое? - с деланным энтузиазмом спросил Ренделл.
   - Мне бы и хотелось, - ответила Джуди, - но, боюсь, что не влезу в недавно купленные джинсы. Но я скажу. Если тебе так уж хочется, то я бы выбрала шоколадное молоко.
   Ренделл попытался вспомнить, точно ли это было шоколадное молоко, которое они с Джуди обычно пили по утрам в воскресенье, когда ей было лет девять-десять, и они вместе завтракали. Но вспомнить не смог.
   - Как раз о нем я и подумал, - выкрутился Ренделл и пошел заказать коктейль официантке.
   Он возвратился, сел напротив дочери, и теперь был уже его ход. Ему хотелось встретиться с ней не только затем, чтобы съесть вместе ленч, но и узнать, что его Джуди думает о решении своей матери взять с ним развод, а потом выйти замуж по-новой. Ему было очень трудно перейти к этой теме, он сильно рисковал, но другого шанса могло бы и не представиться. Ренделл решился. Кроме того, ведь оставался еще и вопрос наркотиков. Его нужно было решить тоже.