Страница:
Он пригласил ее на танец. И покуда они медленно двигались в такт старой, памятной теперь разве что их поколению мелодии, он смотрел в ее сощуренные глаза, улыбался, говорил о пустяках, но ни о чем не спрашивал. А зачем спрашивать? Какая разница - помнит она или не помнит? Хорошо ей было с ним или так себе? Даже если так себе, если с этим потным и лысеющим лучше - разве Алексей Михайлович позавидует ему? Разве захочет оказаться на его месте? Начать заново двадцать с лишним лет спустя? Вполне возможно, что еще совсем недавно он бы затруднился с ответом на этот вопрос. Но только не теперь. Теперь он надежно защищен от нее. У него есть от нее невидимая, но очень прочная броня, которая называется нелюбовь. А есть ли такая броня у нее? С этим пусть она сама разбирается. Но если она до сих пор не может простить его, если смотрит на него так, словно ищет место куда укусить, значит, в конечном счете он выиграл. Потому что глядя на нее, он не испытывает ни прежнего острого, сводящего с ума желания, ни мук ревности, ни даже мысли о том, чтобы что-то изменить в прошлом. Ровным счетом ничего...
Глава третья
Вторая сторона правды
1
Что лучше: точно знать, что женщина принадлежит не только тебе, но и другому, или пребывать в счастливом неведении?
Вот-вот - именно в счастливом. Неведение - уже счастье. Ну, если и не счастье, то безмятежность, без которой само счастье представляется невозможным. Главное, чтобы неведение было полным, ничем не нарушаемым, чтобы не подтачивали его сомнения и подозрения. Для этого возлюбленная должна обладать особым тактом, умением так преподнести любовника самому себе, чтобы он не допускал возможности появления соперника. Одна неосторожная шутка, намек, излишняя подробность в случайном разговоре - и вот уже он встревожен, он начинает думать, сомневаться, сопоставлять факты - и в конце концов от безмятежности не остается и следа и с мрачным, натянувшимся, как маска ревности, лицом устремляется он на поиски доказательств.
Он найдет их, можете не сомневаться. Они всегда есть. Всегда есть еще кто-то - хотя и не обязательно соперник в прямом смысле этого слова.
Может быть, старый приятель, которому позволяется совсем немного: дружеское - почти дружеское - почти любовное - объятие, поцелуй в щечку на прощанье, ласковое пожатие руки...
Может быть, бывший любовник - страсти давно отгорели, остались лишь приятные воспоминания и то особенное доверие между людьми, то тайное знание о том, что было между ними, что создает особенную интимность, непонятную и недоступную другим...
Может быть, просто случайный ухажер: подошел на улице, сказал комплимент, подарил розу, проводил до дому, попросил номер телефона - ничего серьезного еще не было и, вполне возможно, никогда и не будет, никакого значения в глазах женщины этот случайный спутник не имеет, но она не преминет воспользоваться им, чтобы лишний раз подразнить ревнивца, а потом отбросит, как палочку от съеденного эскимо...
Неважно, кто это будет. Главное, что ревнивый любовник рано или поздно наткнется на искомые доказательства. И какое-то время - очень недолго - будет воображать, что приобрел дополнительную власть над своей возлюбленной. И что стоит ему только предъявить свои доказательства, как она тут же раскается и с рыданиями бросится ему на шею, умоляя о прощении. Как бы не так!
Бедный любовник, наивный любовник, глупый любовник. Ты сам все испортил. Пока ты ничего не знал, пока она знала, что ты ничего не знаешь, ты мог сколько угодно тешиться иллюзорным счастьем, и твоя возлюбленная еще долго позволяла бы тебе это. Но ты сам разрушил иллюзии. Ты разбил кривое зеркало, которое было сконструировано таким хитрым образом, что уродливое и пошлое, отражаясь в нем, выглядело возвышенным и прекрасным. Ну так и любуйся теперь неприглядной действительностью! Любуйся один - потому что ни одна женщина не согласится с тем, чтобы мужчина увидел ее в истинном свете, при беспощадном и трезвом свете дня, со всей ее хитростью, лживостью, мелочностью и суетностью, без которых, однако, женщина не была бы женщиной и которые настоящий мужчина умеет прощать и ценить.
- Но мне не нужны иллюзии! Мне нужно настоящее счастье! - возопит обиженный на собственную глупость любовник.
Ты еще глупее, чем кажешься. Нет никакого настоящего счастья и быть не может. Счастье - это и есть иллюзия, лучшая из иллюзий, какая только выпадает на нашу долю. И обращаться с нею надо очень бережно и осторожно. Как со стеклом. Не трясти. Не бросать. Не кантовать. Сумеешь сберечь свою иллюзию будешь хоть иногда чувствовать себя счастливым, не сумеешь - тебе же хуже.
Ну ладно, хватит болтать. Вот они, наши иллюзии, в крепком ящике с надписью "Осторожно! Стекло!", с нарисованной по трафарету рюмочкой, с предупреждениями: "Не бросать! Не кантовать!" Бери ящик с одной стороны, а я возьму с другой. И медленно, медленно, очень медленно и осторожно поднимаем... и несем. Несем, несем, несем... Далеко ли нести? А это уж как получится. Покуда сил хватит, покуда сможем нести - будем нести. Это ведь наши иллюзии. И никто их за нас не потащит, только мы сами. Так-то вот, брат. Такие вот дела.
2
Пока Алексей Михайлович и К. наслаждались первыми, еще не омраченными взаимными изменами, встречами, где-то неподалеку бродил постоянный, но временно отсутствующий любовник К., молодой преподаватель физики и химии, которого школьники и коллеги звали Виктором Сергеевичем, а К. - просто Виктором. Отсутствовал Виктор по причине мимолетного увлечения одной совсем юной девицей, даже имени которой он не удосужился узнать, а называл ее попросту малюткой. Ничего серьезного, кстати, легкомысленный, но не совсем безголовый Виктор себе не позволил. Ну, на машине покатал девочку. Ну, щелкнул пару раз на берегу озера, на полянке в траве - он уже тогда начал всерьез увлекаться фотографией, и "Зенит" всегда лежал в "бардачке" машины. Ну, в кино сходили на вечерний сеанс. Ну, съездили после кино на озеро, искупались голышом.
Однако в результате Виктор совсем забыл, что приглашен К. и ее подругой О. в ресторан, а когда вспомнил, было уже слишком поздно звонить К. и просить у нее прощения. К тому же он слишком хорошо знал свою подругу и был уверен, что его добровольное признание вины будет расценено ею как проявление слабости, а слабость, часто повторяла К., это единственное, чего я не прощаю мужчинам.
Пусть уж само как-нибудь рассосется, легкомысленно решил Виктор. Куплю завтра букет цветов, бутылку шампанского, придумаю что-нибудь про срочную работу - мы ведь не муж и жена, сама же говорила, что считает себя абсолютно свободной и мне предоставляет свободу...
Ну так и быть посему.
Однако когда на следующий день Виктор с букетом роз и бутылкой шампанского подкатил в немолодой, но ухоженной отцовской "Победе" к любимому подъезду подъезду любимой, любимому за одно то, что в нем любимая жила, - на его условный гудок "Та-та та-та-та-ааа..." не отозвался никто, не поднялась занавеска в любимом окне, не открылась дверь балкона, не махнула из форточки, успокойся, мол, сейчас выйду, любимая рука. Повторный сигнал не дал никаких результатов. И когда он вышел из машины, забыв в расстройстве ее запереть, когда поднялся на четвертый этаж, когда позвонил у знакомой двери, обитой старым рыжим дерматином, никто не отозвался ему, никто не отворил ему дверь и не впустил в утерянный, как он думал еще вчера, ненадолго, совсем ненадолго рай. В эту минуту рай показался ему утерянным навсегда.
Убедившись, что отклика не будет, Виктор вернулся к машине, завел двигатель - и помчался неизвестно куда. К счастью, он никого не переехал, не столкнулся ни с кем - и дожил до следующего утра, когда начал действовать целеустремленно и, как ему казалось, с умом.
И вот на следующее утро Виктор сидел в машине возле подъезда К. и ждал. Виктор знал, в котором часу она обычно выходит из дома и хотел для начала убедиться, что распорядок ее не изменился. Увы! Это было несчастливое для него утро: накануне К. во второй раз встретилась с Алексеем Михайловичем и провела у него вторую ночь. Виктор терпеливо прождал до половины десятого (обычно она выходила не позже девяти), поднялся на всякий случай на четвертый этаж, позвонил, но дома ее не было.
Это был тяжелый удар. Тем более тяжелый, что не оставлял никаких сомнений. Если бы он просто увидел ее с другим мужчиной... Если бы она пришла домой поздно, даже очень поздно... Если бы... Много всяких "если", которые имели бы вполне безобидное объяснение, но то, что произошло на самом деле, объяснить нельзя было ничем. Родители К. жили в другом городе, а привычки ночевать у подруг она не имела, о чем не раз говорила ему сама. И даже у него старалась не оставаться, разве что в самое первое время, когда их отношения только-только завязались. Значит, что-то завязалось у нее снова, но у же не с ним, а с кем-то другим.
В тот день он больше не пытался искать ее, он напился до беспамятства, нарочно постарался так напиться, чтобы ноги не шли, чтобы не взбрело спьяну в голову отправиться на поиски К., потому что добром это не кончилось бы. К его собственному удивлению, напиться до невменяемого состояния оказалось проще, чем он себе представлял.
3
На следующее утро он снова караулил у подъезда. И на этот раз не напрасно. Она вышла в обычное время и, как обычно, неторопливо двинулась к автобусной остановке. Виктор не выскочил из машины, чтобы предложить подвезти ее, как подвозил время от времени. Он достаточно хорошо знал К. и понимал, что стоит только проявить с ней слабину, стоит только показать, что она значит для него хоть чуточку больше, чем он для нее, как он уже никогда, никогда не будет чувствовать себя с ней на равных, она непременно воспользуется его слабостью, чтобы растоптать остатки его самолюбия, выжечь дотла его мужское эго, нарочно заставит его ревновать, будет провоцировать в нем приступы ярости, чтобы потом он униженно просил прощения и, даже получив его, все равно чувствовал себя перед ней виноватым.
С печальным и одновременно сладким чувством наблюдал он, как неверная возлюбленная проходит мимо. Неверная, но все-таки возлюбленная. Все-таки она стоила того, чтобы ее добиваться. И он может быть доволен собой - он добился ее. Она была его женщиной. Была? Да, он почти примирился с тем, что она была. Он был не из тех, кто цепляется за женщину до последнего.
Правда, ему было немного не по себе от того, что он принимает такое решение в одиночку, не попробовав хотя бы поговорить с К. Была все же крохотная, но вероятность того, ничего такого не было. А значит, для нее ровным счетом ничего не изменилось. И он может спокойно уехать сейчас, а вечером встретить у дверей книжного магазина, где она работала, и с беззаботной улыбкой предложить: "Ну что? Прокатимся?" И все пойдет обычным порядком.
Однако этот "обычный порядок" почему-то не представлялся ему сейчас пределом мечтаний. Их отношения успели слегка, совсем чуть-чуть, но все же превратиться в привычку, оттого и возникла, наверное, нужда в этой малютке, и теперь, когда он хотел вернуться к К., он хотел чего-то большего, чем прежние отношения. Вольно или невольно, но свое возвращение к К. (даже без учета ее предполагаемой измены) он ставил себе в заслугу - и подсознательно ждал какой-то награды, каких-то дополнительных проявлений чувств с ее стороны, может быть - чуть больше покорности, ибо К. всегда была чересчур строптива и самостоятельна и уж слишком, слишком старалась это подчеркивать в каждом своем слове.
Наверное, его бы вполне удовлетворило, если бы она сама ему позвонила или даже пришла к нему домой - знает ведь, что можно, родители на юге, дома только сестренка, которая уже видела К. и которой К. понравилась... Да, этого доброго жеста с ее стороны было бы вполне достаточно - будет вполне достаточно, решил Виктор, но если его не будет, значит, не будет ничего. А первым подходить и просить прощения я точно не стану.
4
Вечером он, как и планировал, поджидал ее в машине неподалеку от книжного магазина, но когда она появилась, не открыл перед ней дверцу, а стал ждать, предчувствуя, что ничего хорошего не дождется, - и притом почти желая, чтобы предчувствия наконец превратились в уверенность. С уверенностью ему при его характере было бы проще. Ожидания его оправдались: К. не села в автобус, как обычно, чтобы ехать домой, а неторопливой и какой-то ужасно довольной, развратной, как ему показалось, походкой двинулась вдоль проспекта. Он дал ей отойти достаточно далеко и медленно двинулся следом. Вскоре он нагнал ее, и ему пришлось приткнуться к тротуару и дать ей возможность отойти подальше. Потом он снова нагнал ее - и снова встал. Так они добрались до небольшой боковой улочки, куда она и свернула. Он въехал в улочку, проехал за ней несколько десятков метров, и когда увидел, как она входит во двор, оставил машину у обочины и осторожно пошел следом. Въехать во двор он не решился - она хорошо знала его машину и могла опознать. Все, что он увидел, войдя во двор: ее фигуру в знакомом клетчатом платье, исчезающую в одном и подъездов бесконечно длинного девятиэтажного дома.
5
Из милосердия сократим рассказ.
Виктор дождался, когда К. выйдет из подъезда - это произошло без малого три часа спустя.
Виктор снова выдержал характер: не нагнал К., не признался в том, что видел ее, но поехал домой и там в одиночестве напился - не до беспамятства на сей раз, но основательно.
Виктор еще несколько раз проследил путь К. от книжного магазина до подъезда любовника (в этом у него уже не было сомнений). Он не пользовался машиной - К. предпочитала ходить к любовнику пешком, следить за нею пешим было значительно удобнее. Два или три раза в эти две неприятные для Виктора недели К. пропускала свидания, шла прямо на остановку и ехала домой, и Виктор чувствовал себя так, словно получил отсрочку от смертной казни. Дни же, когда она встречалась с любовником, он воспринимал именно как казнь, очередную, ставшую уже почти привычной, но от того не менее болезненной Голгофу.
Теперь, решил он, уже поздно, а значит - глупо с его стороны было бы вмешаться, дать понять К., что знает об ее свиданиях с неизвестным (из подъезда К. всегда выходила одна) любовником, попытаться убедить ее прекратить пытку. Он уже и не хотел вмешиваться. И даже находил какое-то мазохистское удовольствие, в очередной раз собственными глазами убеждаясь в ее неверности. И с каким-то странным чувством мужской солидарности думал в такие вечера о муже К., который, возможно, тоже прошел через все это, - К. говорила, что прежде муж сильно ревновал, но потом смирился и предпочел раз и навсегда закрыть глаза на все ее прошлые и будущие, подозреваемые или действительные неверности, - и с которым они могли бы посидеть на пару в ставшей уже привычной беседке в чужом дворе, откуда можно наблюдать за подъездом, оставаясь практически невидимым; они могли бы по-приятельски покурить, а то и пивка выпить, неспешно рассуждая о сволочной женской природе, которую невозможно переделать и которую остается только терпеть.
Что ж, думал он, закуривая очередную сигарету, может быть, когда-нибудь мы с ним и потолкуем... Нам бы еще того, третьего, который живет в этом подъезде, для полноты компании. Рано или поздно ему все равно придется так же несладко, как и нам двоим. Кинет и его она, ох как кинет! Узнает тогда бедняга почем фунт лиха...
И представлялась ему этакая современная Голгофа, три креста и трое распятых мучеников: он сам слева, муж по центру и неведомый третий - справа от мужа. И висят они бог знает какой день, и нет вокруг никого - ни стражников, ни любопытных, - никого, все давно разошлись, наскучив ставшей уже привычной картиной, а они висят и висят, и при этом покуривают потихоньку (не очень понятно, правда, кто вставляет в рот сигарету и зажигает спичку, - наверное, дух святой) и мирно беседуют каждый о своем, не слыша один другого, потому как беспощадное солнце припекает головы и буквально сводит с ума.
И каждый раз, когда К. выходила из дома, где жил ее любовник, Виктор наводил на нее свой "Зенит" с недавно купленным телеобъективом и делал несколько снимков. Он сам не знал, зачем это делает. Может, просто для того, чтобы остались наглядные доказательства ее неверности, которые не дадут ему в будущем притвориться перед самим собой, что никакой Голгофы не было. А может, просто хотел иметь на память еще несколько снимков К., зная, что другого случая сфотографировать ее у него уже не будет.
6
Виктор не был бы Виктором, если бы только следил за К., напивался и фотографировал. Слежка занимала у него каких-нибудь три часа в день, а пить без продыху уже надоело. К тому же он был самолюбив - и если женщина, с которой он был близок, предпочла ему другого, что ж, он тоже найдет себе другую. И пусть ей будет хуже!
Другая не заставила себя ждать. Та самая малютка, о которой он и думать забыл, увлеченный своим новым занятием, вновь возникла на горизонте, и Виктор подумал: а почему бы и нет? Будет неплохо довести начатое до конца. Он, правда, по-прежнему старался быть осторожным, не заходить слишком далеко, но кое-какие вольности стал себе позволять - и чувствовал, что вот-вот они перейдут последнюю границу.
Все шло к тому. И был намечен пеший поход на природу с ночевкой: собран рюкзак с продуктами, взяты напрокат палатка и двухместный спальный мешок, в котором должно было совершиться то, ради чего затевалось приключение.
Но и тут Виктору неожиданно не повезло. Или, напротив, повезло, хотя сам он так и не думал.
Нагрузившись тяжелым рюкзаком, двинулся он пешей тропой вслед за малюткой, с удовольствием наблюдая, как она переставляет точеные загорелые ноги, как переваливаются в такт небольшие арбузики, обтянутые шортиками... как вдруг удовольствие словно просочилось куда-то, вытекло из него, и что-то неладное произошло с его позвоночником. Похоже, межпозвоночный диск сдвинулся и ущемил нерв. Нечего было прыгать с вышки, попенял он себе запоздало, вспомнив, как после неудачного прыжка у него занесло вперед ноги и что-то хрустнуло в спине. Допрыгался... В результате Виктор почувствовал странную слабость во всем теле и еле донес ноги до места ночлега. И всю ночь, вместо того, чтобы забавляться с юной подружкой, он неподвижно лежал на спине, гадая, пройдет ли его неожиданная слабость к утру, сможет ли он добраться до дому своими силами или его унесут отсюда на носилках.
Надо отдать должное малютке: она всячески утешала его, сама, как умелая туристка, разожгла костер и приготовила ужин, налила ему полный стакан вина, а на рассвете, когда он очнулся не то от сна, не от какого-то поверхностного забытья, скормила ему с ладошки полную горсть мокрой от росы земляники.
К утру он оклемался настолько, что смог искупаться с нею на пару нагишом озеро было пустынно и тихо, над водой поднимался легкий туман, - но купание не столько взбодрило его, сколько напугало, поскольку чувствуя рядом в воде ее скользкое обнаженное русалочье тело, он не испытывал никаких плотских желаний. А если это навсегда? Этого он не переживет.
Домой они все-таки сумели добраться своим ходом, - правда, похудевший рюкзак пришлось тащить малютке, он забрал у нее лишь практически невесомый спальник. И как-то само собой было ясно, что вряд ли они снова увидятся. Он бы и не прочь, конечно, но спина... Да-да, конечно, она все понимает...
Ну и хорошо, ну и слава богу, что не вышло, утешал он себя, отлеживаясь в горячей пенистой ванне, вовсе она не так хороша, как показалась мне с первого взгляда, честно говоря, просто-напросто вульгарная девица и даже тупая: не слушает "Beatles", не смотрит фильмы Куросавы, не читает Фриша. К тому же еще и нечистоплотна. Грязные, неряшливо подстриженные ногти на ногах, увиденные во время утреннего купания, привели Виктора в тихий ужас. У него было особое пристрастие к женским ногам, к пальцам ног, в частности, в минуты оргазма он обожал засунуть в рот большой палец ноги любимой и нежно посасывать. Его чуть не стошнило, когда он представил, как попытался бы проделать это с малюткой.
Через день-другой диск сжалился и встал на место, утром Виктор проснулся в боевой готовности - это было видно невооруженным глазом, он еще подумал тогда, что правы циники, полагающие, будто Нос Гоголя вовсе даже не нос - во всяком случае с его не носом все было снова в порядке, и мечтал Виктор только об одном: поскорее пустить свой не нос в дело, смыть с его помощью с себя неудачный грех - не столько грех, сколько неудачу греха, поскольку К. не прощала мужчинам именно неудач, - смыть шампанским, кровью, спермой - чем угодно, как будет угодно ненаглядной К., но только как можно скорее, сейчас, немедленно!
7
И тут, как нарочно, К. сама позвонила Виктору и непринужденно, а главное деловито, так что если бы он ничего не знал, ни в чем бы ее не заподозрил, попросила заехать за ней на службу: ей нужно в ателье на примерку, на другой конец города, и на автобусе она ну никак не успевает.
- Ты ведь все равно дома сидишь, - сказала она совершенно естественным тоном. - У тебя ничего не случилось?
Это была прежняя К. Каким-то звериным чутьем он постиг, что К. не притворяется, не разыгрывает невинность: может быть, она и была с другим мужчиной все это время, но сейчас, в эту минуту, она была с ним, она была его женщиной, он готов был прозакладывать за это собственную жизнь. И каким-то чудом, каким-то неимоверным усилием воли ему удалось удержаться от стоявшего в горле не то отчаянного, не то торжествующего вопля, и вполне естественно ответить:
- Да нет, ничего особенного. Сосед попросил с ремонтом помочь, обещал заплатить неплохо.
Виктор и впрямь был мастеровит, часто помогал знакомым и соседям по дому: клеил обои, белил потолки, циклевал паркет, стеклил лоджии - мог бы, пожалуй, регулярно подрабатывать, ему предлагали, но тогда ему и без того хватало на жизнь.
- Но ты закончил? Я не отрываю тебя от дел?
- Нет, не отрываешь, - вполне естественно рассмеялся он. И понял, что справится, совладает с собой, а значит - победит.
Однако победа оказалась нелегкой, а главное - временной.
Тот вечер, когда Алексей Михайлович пренебрег К., обхаживая О., Виктор и К. провели вместе. Совсем как в прежние времена, до появления малютки (напрочь вычеркнутой из его жизни) и Алексея Михайловича (еще не окончательно вычеркнутого К., как нам уже известно). Но когда Виктор попробовал договориться о свидании на завтра, К. отвечала как-то уклончиво, неохотно - и он решил не настаивать. Он даже поймал себя на том, что чуть ли не доволен таким оборотом. Ему, как ни странно, не хватало ставшей уже привычной ежевечерней пытки. Хотелось еще раз взойти на Голгофу. Еще раз повисеть на кресте. Хотя бы и в одиночестве. А там...
Что будет там, он не хотел думать наперед.
Так что на следующий вечер он, как обычно, тайно проводил К. от книжного магазина до подъезда любовника и, как обычно, настроился на то, чтобы ждать ее обычные три часа. Она, однако, вышла значительно раньше - и на этот раз не одна. Из беседки он не мог разглядеть лица мужчины, только смутно обрисованный силуэт, но ему этого было достаточно. Он и не хотел отчетливо видеть его, не хотел знать. Достаточно было, что его догадка подтвердилась. И теперь, видимо, пора поставить в этой истории последнюю точку.
Он уже хотел встать, подойти к любовникам, высказать все, что он о них главным образом о К. - думает, но что-то его удержало. Что-то странное в поведении К. и неизвестного мужчины. Они шли рядом как-то не так - не так, как ходят счастливые любовники, только что проведшие полтора часа в постели. Скорее, как муж и жена, давно надоевшие друг другу, а перед выходом еще вдобавок повздорившие из-за пустяка. Они шли рядом, не касаясь друг друга, не обмениваясь взглядами, не разговаривая...
Не думая, что делает, Виктор поднял фотоаппарат с длиннофокусным объективом, мгновенно навел на резкость и щелкнул - как раз в тот момент, когда мужчина поднял обе руки, что поправить растрепанные волосы.
Когда они свернули за угол, он выскочил из беседки, бегом бросился следом - и успел увидеть, как они все так же отчужденно дошли до автобусной остановки, как мужчина закурил, вежливо, но не бережно, не любовно, отгоняя дым в сторону, как подошел нужный автобус, как К. что-то коротко сказала мужчине, а он лишь пожал плечами и бросил мимо урны сигарету - и как они наконец расстались, не протянув на прощанье руки, не обменявшись прощальным поцелуем. Все это, конечно, могло быть просто игрой, наивной конспирацией если бы не веяло от этого такой неподдельной, такой настоящей отчужденностью. Если бы не очевидно было, что это не просто расставание, а окончательный и бесповоротный разрыв.
Разумеется, Виктор не мог знать, что К. давно заметила за собой слежку и нарочно отправилась сегодня к Алексею Михайловичу, с которым хотела просто попрощаться. Если бы Виктор не стал следить за ней, она бы вернулась к нему и постаралась вылечить его от ею же нанесенной раны. Но когда она в очередной раз засекла его, то не только отдалась Алексею Михайловичу, но и нарочно попросила его проводить ее до автобуса - вовсе не для того, чтобы лишний раз показать ему, что между ними все кончено, а чтобы еще больнее ударить своего шпионящего любовника, к которому она твердо решила больше не возвращаться.
Глава третья
Вторая сторона правды
1
Что лучше: точно знать, что женщина принадлежит не только тебе, но и другому, или пребывать в счастливом неведении?
Вот-вот - именно в счастливом. Неведение - уже счастье. Ну, если и не счастье, то безмятежность, без которой само счастье представляется невозможным. Главное, чтобы неведение было полным, ничем не нарушаемым, чтобы не подтачивали его сомнения и подозрения. Для этого возлюбленная должна обладать особым тактом, умением так преподнести любовника самому себе, чтобы он не допускал возможности появления соперника. Одна неосторожная шутка, намек, излишняя подробность в случайном разговоре - и вот уже он встревожен, он начинает думать, сомневаться, сопоставлять факты - и в конце концов от безмятежности не остается и следа и с мрачным, натянувшимся, как маска ревности, лицом устремляется он на поиски доказательств.
Он найдет их, можете не сомневаться. Они всегда есть. Всегда есть еще кто-то - хотя и не обязательно соперник в прямом смысле этого слова.
Может быть, старый приятель, которому позволяется совсем немного: дружеское - почти дружеское - почти любовное - объятие, поцелуй в щечку на прощанье, ласковое пожатие руки...
Может быть, бывший любовник - страсти давно отгорели, остались лишь приятные воспоминания и то особенное доверие между людьми, то тайное знание о том, что было между ними, что создает особенную интимность, непонятную и недоступную другим...
Может быть, просто случайный ухажер: подошел на улице, сказал комплимент, подарил розу, проводил до дому, попросил номер телефона - ничего серьезного еще не было и, вполне возможно, никогда и не будет, никакого значения в глазах женщины этот случайный спутник не имеет, но она не преминет воспользоваться им, чтобы лишний раз подразнить ревнивца, а потом отбросит, как палочку от съеденного эскимо...
Неважно, кто это будет. Главное, что ревнивый любовник рано или поздно наткнется на искомые доказательства. И какое-то время - очень недолго - будет воображать, что приобрел дополнительную власть над своей возлюбленной. И что стоит ему только предъявить свои доказательства, как она тут же раскается и с рыданиями бросится ему на шею, умоляя о прощении. Как бы не так!
Бедный любовник, наивный любовник, глупый любовник. Ты сам все испортил. Пока ты ничего не знал, пока она знала, что ты ничего не знаешь, ты мог сколько угодно тешиться иллюзорным счастьем, и твоя возлюбленная еще долго позволяла бы тебе это. Но ты сам разрушил иллюзии. Ты разбил кривое зеркало, которое было сконструировано таким хитрым образом, что уродливое и пошлое, отражаясь в нем, выглядело возвышенным и прекрасным. Ну так и любуйся теперь неприглядной действительностью! Любуйся один - потому что ни одна женщина не согласится с тем, чтобы мужчина увидел ее в истинном свете, при беспощадном и трезвом свете дня, со всей ее хитростью, лживостью, мелочностью и суетностью, без которых, однако, женщина не была бы женщиной и которые настоящий мужчина умеет прощать и ценить.
- Но мне не нужны иллюзии! Мне нужно настоящее счастье! - возопит обиженный на собственную глупость любовник.
Ты еще глупее, чем кажешься. Нет никакого настоящего счастья и быть не может. Счастье - это и есть иллюзия, лучшая из иллюзий, какая только выпадает на нашу долю. И обращаться с нею надо очень бережно и осторожно. Как со стеклом. Не трясти. Не бросать. Не кантовать. Сумеешь сберечь свою иллюзию будешь хоть иногда чувствовать себя счастливым, не сумеешь - тебе же хуже.
Ну ладно, хватит болтать. Вот они, наши иллюзии, в крепком ящике с надписью "Осторожно! Стекло!", с нарисованной по трафарету рюмочкой, с предупреждениями: "Не бросать! Не кантовать!" Бери ящик с одной стороны, а я возьму с другой. И медленно, медленно, очень медленно и осторожно поднимаем... и несем. Несем, несем, несем... Далеко ли нести? А это уж как получится. Покуда сил хватит, покуда сможем нести - будем нести. Это ведь наши иллюзии. И никто их за нас не потащит, только мы сами. Так-то вот, брат. Такие вот дела.
2
Пока Алексей Михайлович и К. наслаждались первыми, еще не омраченными взаимными изменами, встречами, где-то неподалеку бродил постоянный, но временно отсутствующий любовник К., молодой преподаватель физики и химии, которого школьники и коллеги звали Виктором Сергеевичем, а К. - просто Виктором. Отсутствовал Виктор по причине мимолетного увлечения одной совсем юной девицей, даже имени которой он не удосужился узнать, а называл ее попросту малюткой. Ничего серьезного, кстати, легкомысленный, но не совсем безголовый Виктор себе не позволил. Ну, на машине покатал девочку. Ну, щелкнул пару раз на берегу озера, на полянке в траве - он уже тогда начал всерьез увлекаться фотографией, и "Зенит" всегда лежал в "бардачке" машины. Ну, в кино сходили на вечерний сеанс. Ну, съездили после кино на озеро, искупались голышом.
Однако в результате Виктор совсем забыл, что приглашен К. и ее подругой О. в ресторан, а когда вспомнил, было уже слишком поздно звонить К. и просить у нее прощения. К тому же он слишком хорошо знал свою подругу и был уверен, что его добровольное признание вины будет расценено ею как проявление слабости, а слабость, часто повторяла К., это единственное, чего я не прощаю мужчинам.
Пусть уж само как-нибудь рассосется, легкомысленно решил Виктор. Куплю завтра букет цветов, бутылку шампанского, придумаю что-нибудь про срочную работу - мы ведь не муж и жена, сама же говорила, что считает себя абсолютно свободной и мне предоставляет свободу...
Ну так и быть посему.
Однако когда на следующий день Виктор с букетом роз и бутылкой шампанского подкатил в немолодой, но ухоженной отцовской "Победе" к любимому подъезду подъезду любимой, любимому за одно то, что в нем любимая жила, - на его условный гудок "Та-та та-та-та-ааа..." не отозвался никто, не поднялась занавеска в любимом окне, не открылась дверь балкона, не махнула из форточки, успокойся, мол, сейчас выйду, любимая рука. Повторный сигнал не дал никаких результатов. И когда он вышел из машины, забыв в расстройстве ее запереть, когда поднялся на четвертый этаж, когда позвонил у знакомой двери, обитой старым рыжим дерматином, никто не отозвался ему, никто не отворил ему дверь и не впустил в утерянный, как он думал еще вчера, ненадолго, совсем ненадолго рай. В эту минуту рай показался ему утерянным навсегда.
Убедившись, что отклика не будет, Виктор вернулся к машине, завел двигатель - и помчался неизвестно куда. К счастью, он никого не переехал, не столкнулся ни с кем - и дожил до следующего утра, когда начал действовать целеустремленно и, как ему казалось, с умом.
И вот на следующее утро Виктор сидел в машине возле подъезда К. и ждал. Виктор знал, в котором часу она обычно выходит из дома и хотел для начала убедиться, что распорядок ее не изменился. Увы! Это было несчастливое для него утро: накануне К. во второй раз встретилась с Алексеем Михайловичем и провела у него вторую ночь. Виктор терпеливо прождал до половины десятого (обычно она выходила не позже девяти), поднялся на всякий случай на четвертый этаж, позвонил, но дома ее не было.
Это был тяжелый удар. Тем более тяжелый, что не оставлял никаких сомнений. Если бы он просто увидел ее с другим мужчиной... Если бы она пришла домой поздно, даже очень поздно... Если бы... Много всяких "если", которые имели бы вполне безобидное объяснение, но то, что произошло на самом деле, объяснить нельзя было ничем. Родители К. жили в другом городе, а привычки ночевать у подруг она не имела, о чем не раз говорила ему сама. И даже у него старалась не оставаться, разве что в самое первое время, когда их отношения только-только завязались. Значит, что-то завязалось у нее снова, но у же не с ним, а с кем-то другим.
В тот день он больше не пытался искать ее, он напился до беспамятства, нарочно постарался так напиться, чтобы ноги не шли, чтобы не взбрело спьяну в голову отправиться на поиски К., потому что добром это не кончилось бы. К его собственному удивлению, напиться до невменяемого состояния оказалось проще, чем он себе представлял.
3
На следующее утро он снова караулил у подъезда. И на этот раз не напрасно. Она вышла в обычное время и, как обычно, неторопливо двинулась к автобусной остановке. Виктор не выскочил из машины, чтобы предложить подвезти ее, как подвозил время от времени. Он достаточно хорошо знал К. и понимал, что стоит только проявить с ней слабину, стоит только показать, что она значит для него хоть чуточку больше, чем он для нее, как он уже никогда, никогда не будет чувствовать себя с ней на равных, она непременно воспользуется его слабостью, чтобы растоптать остатки его самолюбия, выжечь дотла его мужское эго, нарочно заставит его ревновать, будет провоцировать в нем приступы ярости, чтобы потом он униженно просил прощения и, даже получив его, все равно чувствовал себя перед ней виноватым.
С печальным и одновременно сладким чувством наблюдал он, как неверная возлюбленная проходит мимо. Неверная, но все-таки возлюбленная. Все-таки она стоила того, чтобы ее добиваться. И он может быть доволен собой - он добился ее. Она была его женщиной. Была? Да, он почти примирился с тем, что она была. Он был не из тех, кто цепляется за женщину до последнего.
Правда, ему было немного не по себе от того, что он принимает такое решение в одиночку, не попробовав хотя бы поговорить с К. Была все же крохотная, но вероятность того, ничего такого не было. А значит, для нее ровным счетом ничего не изменилось. И он может спокойно уехать сейчас, а вечером встретить у дверей книжного магазина, где она работала, и с беззаботной улыбкой предложить: "Ну что? Прокатимся?" И все пойдет обычным порядком.
Однако этот "обычный порядок" почему-то не представлялся ему сейчас пределом мечтаний. Их отношения успели слегка, совсем чуть-чуть, но все же превратиться в привычку, оттого и возникла, наверное, нужда в этой малютке, и теперь, когда он хотел вернуться к К., он хотел чего-то большего, чем прежние отношения. Вольно или невольно, но свое возвращение к К. (даже без учета ее предполагаемой измены) он ставил себе в заслугу - и подсознательно ждал какой-то награды, каких-то дополнительных проявлений чувств с ее стороны, может быть - чуть больше покорности, ибо К. всегда была чересчур строптива и самостоятельна и уж слишком, слишком старалась это подчеркивать в каждом своем слове.
Наверное, его бы вполне удовлетворило, если бы она сама ему позвонила или даже пришла к нему домой - знает ведь, что можно, родители на юге, дома только сестренка, которая уже видела К. и которой К. понравилась... Да, этого доброго жеста с ее стороны было бы вполне достаточно - будет вполне достаточно, решил Виктор, но если его не будет, значит, не будет ничего. А первым подходить и просить прощения я точно не стану.
4
Вечером он, как и планировал, поджидал ее в машине неподалеку от книжного магазина, но когда она появилась, не открыл перед ней дверцу, а стал ждать, предчувствуя, что ничего хорошего не дождется, - и притом почти желая, чтобы предчувствия наконец превратились в уверенность. С уверенностью ему при его характере было бы проще. Ожидания его оправдались: К. не села в автобус, как обычно, чтобы ехать домой, а неторопливой и какой-то ужасно довольной, развратной, как ему показалось, походкой двинулась вдоль проспекта. Он дал ей отойти достаточно далеко и медленно двинулся следом. Вскоре он нагнал ее, и ему пришлось приткнуться к тротуару и дать ей возможность отойти подальше. Потом он снова нагнал ее - и снова встал. Так они добрались до небольшой боковой улочки, куда она и свернула. Он въехал в улочку, проехал за ней несколько десятков метров, и когда увидел, как она входит во двор, оставил машину у обочины и осторожно пошел следом. Въехать во двор он не решился - она хорошо знала его машину и могла опознать. Все, что он увидел, войдя во двор: ее фигуру в знакомом клетчатом платье, исчезающую в одном и подъездов бесконечно длинного девятиэтажного дома.
5
Из милосердия сократим рассказ.
Виктор дождался, когда К. выйдет из подъезда - это произошло без малого три часа спустя.
Виктор снова выдержал характер: не нагнал К., не признался в том, что видел ее, но поехал домой и там в одиночестве напился - не до беспамятства на сей раз, но основательно.
Виктор еще несколько раз проследил путь К. от книжного магазина до подъезда любовника (в этом у него уже не было сомнений). Он не пользовался машиной - К. предпочитала ходить к любовнику пешком, следить за нею пешим было значительно удобнее. Два или три раза в эти две неприятные для Виктора недели К. пропускала свидания, шла прямо на остановку и ехала домой, и Виктор чувствовал себя так, словно получил отсрочку от смертной казни. Дни же, когда она встречалась с любовником, он воспринимал именно как казнь, очередную, ставшую уже почти привычной, но от того не менее болезненной Голгофу.
Теперь, решил он, уже поздно, а значит - глупо с его стороны было бы вмешаться, дать понять К., что знает об ее свиданиях с неизвестным (из подъезда К. всегда выходила одна) любовником, попытаться убедить ее прекратить пытку. Он уже и не хотел вмешиваться. И даже находил какое-то мазохистское удовольствие, в очередной раз собственными глазами убеждаясь в ее неверности. И с каким-то странным чувством мужской солидарности думал в такие вечера о муже К., который, возможно, тоже прошел через все это, - К. говорила, что прежде муж сильно ревновал, но потом смирился и предпочел раз и навсегда закрыть глаза на все ее прошлые и будущие, подозреваемые или действительные неверности, - и с которым они могли бы посидеть на пару в ставшей уже привычной беседке в чужом дворе, откуда можно наблюдать за подъездом, оставаясь практически невидимым; они могли бы по-приятельски покурить, а то и пивка выпить, неспешно рассуждая о сволочной женской природе, которую невозможно переделать и которую остается только терпеть.
Что ж, думал он, закуривая очередную сигарету, может быть, когда-нибудь мы с ним и потолкуем... Нам бы еще того, третьего, который живет в этом подъезде, для полноты компании. Рано или поздно ему все равно придется так же несладко, как и нам двоим. Кинет и его она, ох как кинет! Узнает тогда бедняга почем фунт лиха...
И представлялась ему этакая современная Голгофа, три креста и трое распятых мучеников: он сам слева, муж по центру и неведомый третий - справа от мужа. И висят они бог знает какой день, и нет вокруг никого - ни стражников, ни любопытных, - никого, все давно разошлись, наскучив ставшей уже привычной картиной, а они висят и висят, и при этом покуривают потихоньку (не очень понятно, правда, кто вставляет в рот сигарету и зажигает спичку, - наверное, дух святой) и мирно беседуют каждый о своем, не слыша один другого, потому как беспощадное солнце припекает головы и буквально сводит с ума.
И каждый раз, когда К. выходила из дома, где жил ее любовник, Виктор наводил на нее свой "Зенит" с недавно купленным телеобъективом и делал несколько снимков. Он сам не знал, зачем это делает. Может, просто для того, чтобы остались наглядные доказательства ее неверности, которые не дадут ему в будущем притвориться перед самим собой, что никакой Голгофы не было. А может, просто хотел иметь на память еще несколько снимков К., зная, что другого случая сфотографировать ее у него уже не будет.
6
Виктор не был бы Виктором, если бы только следил за К., напивался и фотографировал. Слежка занимала у него каких-нибудь три часа в день, а пить без продыху уже надоело. К тому же он был самолюбив - и если женщина, с которой он был близок, предпочла ему другого, что ж, он тоже найдет себе другую. И пусть ей будет хуже!
Другая не заставила себя ждать. Та самая малютка, о которой он и думать забыл, увлеченный своим новым занятием, вновь возникла на горизонте, и Виктор подумал: а почему бы и нет? Будет неплохо довести начатое до конца. Он, правда, по-прежнему старался быть осторожным, не заходить слишком далеко, но кое-какие вольности стал себе позволять - и чувствовал, что вот-вот они перейдут последнюю границу.
Все шло к тому. И был намечен пеший поход на природу с ночевкой: собран рюкзак с продуктами, взяты напрокат палатка и двухместный спальный мешок, в котором должно было совершиться то, ради чего затевалось приключение.
Но и тут Виктору неожиданно не повезло. Или, напротив, повезло, хотя сам он так и не думал.
Нагрузившись тяжелым рюкзаком, двинулся он пешей тропой вслед за малюткой, с удовольствием наблюдая, как она переставляет точеные загорелые ноги, как переваливаются в такт небольшие арбузики, обтянутые шортиками... как вдруг удовольствие словно просочилось куда-то, вытекло из него, и что-то неладное произошло с его позвоночником. Похоже, межпозвоночный диск сдвинулся и ущемил нерв. Нечего было прыгать с вышки, попенял он себе запоздало, вспомнив, как после неудачного прыжка у него занесло вперед ноги и что-то хрустнуло в спине. Допрыгался... В результате Виктор почувствовал странную слабость во всем теле и еле донес ноги до места ночлега. И всю ночь, вместо того, чтобы забавляться с юной подружкой, он неподвижно лежал на спине, гадая, пройдет ли его неожиданная слабость к утру, сможет ли он добраться до дому своими силами или его унесут отсюда на носилках.
Надо отдать должное малютке: она всячески утешала его, сама, как умелая туристка, разожгла костер и приготовила ужин, налила ему полный стакан вина, а на рассвете, когда он очнулся не то от сна, не от какого-то поверхностного забытья, скормила ему с ладошки полную горсть мокрой от росы земляники.
К утру он оклемался настолько, что смог искупаться с нею на пару нагишом озеро было пустынно и тихо, над водой поднимался легкий туман, - но купание не столько взбодрило его, сколько напугало, поскольку чувствуя рядом в воде ее скользкое обнаженное русалочье тело, он не испытывал никаких плотских желаний. А если это навсегда? Этого он не переживет.
Домой они все-таки сумели добраться своим ходом, - правда, похудевший рюкзак пришлось тащить малютке, он забрал у нее лишь практически невесомый спальник. И как-то само собой было ясно, что вряд ли они снова увидятся. Он бы и не прочь, конечно, но спина... Да-да, конечно, она все понимает...
Ну и хорошо, ну и слава богу, что не вышло, утешал он себя, отлеживаясь в горячей пенистой ванне, вовсе она не так хороша, как показалась мне с первого взгляда, честно говоря, просто-напросто вульгарная девица и даже тупая: не слушает "Beatles", не смотрит фильмы Куросавы, не читает Фриша. К тому же еще и нечистоплотна. Грязные, неряшливо подстриженные ногти на ногах, увиденные во время утреннего купания, привели Виктора в тихий ужас. У него было особое пристрастие к женским ногам, к пальцам ног, в частности, в минуты оргазма он обожал засунуть в рот большой палец ноги любимой и нежно посасывать. Его чуть не стошнило, когда он представил, как попытался бы проделать это с малюткой.
Через день-другой диск сжалился и встал на место, утром Виктор проснулся в боевой готовности - это было видно невооруженным глазом, он еще подумал тогда, что правы циники, полагающие, будто Нос Гоголя вовсе даже не нос - во всяком случае с его не носом все было снова в порядке, и мечтал Виктор только об одном: поскорее пустить свой не нос в дело, смыть с его помощью с себя неудачный грех - не столько грех, сколько неудачу греха, поскольку К. не прощала мужчинам именно неудач, - смыть шампанским, кровью, спермой - чем угодно, как будет угодно ненаглядной К., но только как можно скорее, сейчас, немедленно!
7
И тут, как нарочно, К. сама позвонила Виктору и непринужденно, а главное деловито, так что если бы он ничего не знал, ни в чем бы ее не заподозрил, попросила заехать за ней на службу: ей нужно в ателье на примерку, на другой конец города, и на автобусе она ну никак не успевает.
- Ты ведь все равно дома сидишь, - сказала она совершенно естественным тоном. - У тебя ничего не случилось?
Это была прежняя К. Каким-то звериным чутьем он постиг, что К. не притворяется, не разыгрывает невинность: может быть, она и была с другим мужчиной все это время, но сейчас, в эту минуту, она была с ним, она была его женщиной, он готов был прозакладывать за это собственную жизнь. И каким-то чудом, каким-то неимоверным усилием воли ему удалось удержаться от стоявшего в горле не то отчаянного, не то торжествующего вопля, и вполне естественно ответить:
- Да нет, ничего особенного. Сосед попросил с ремонтом помочь, обещал заплатить неплохо.
Виктор и впрямь был мастеровит, часто помогал знакомым и соседям по дому: клеил обои, белил потолки, циклевал паркет, стеклил лоджии - мог бы, пожалуй, регулярно подрабатывать, ему предлагали, но тогда ему и без того хватало на жизнь.
- Но ты закончил? Я не отрываю тебя от дел?
- Нет, не отрываешь, - вполне естественно рассмеялся он. И понял, что справится, совладает с собой, а значит - победит.
Однако победа оказалась нелегкой, а главное - временной.
Тот вечер, когда Алексей Михайлович пренебрег К., обхаживая О., Виктор и К. провели вместе. Совсем как в прежние времена, до появления малютки (напрочь вычеркнутой из его жизни) и Алексея Михайловича (еще не окончательно вычеркнутого К., как нам уже известно). Но когда Виктор попробовал договориться о свидании на завтра, К. отвечала как-то уклончиво, неохотно - и он решил не настаивать. Он даже поймал себя на том, что чуть ли не доволен таким оборотом. Ему, как ни странно, не хватало ставшей уже привычной ежевечерней пытки. Хотелось еще раз взойти на Голгофу. Еще раз повисеть на кресте. Хотя бы и в одиночестве. А там...
Что будет там, он не хотел думать наперед.
Так что на следующий вечер он, как обычно, тайно проводил К. от книжного магазина до подъезда любовника и, как обычно, настроился на то, чтобы ждать ее обычные три часа. Она, однако, вышла значительно раньше - и на этот раз не одна. Из беседки он не мог разглядеть лица мужчины, только смутно обрисованный силуэт, но ему этого было достаточно. Он и не хотел отчетливо видеть его, не хотел знать. Достаточно было, что его догадка подтвердилась. И теперь, видимо, пора поставить в этой истории последнюю точку.
Он уже хотел встать, подойти к любовникам, высказать все, что он о них главным образом о К. - думает, но что-то его удержало. Что-то странное в поведении К. и неизвестного мужчины. Они шли рядом как-то не так - не так, как ходят счастливые любовники, только что проведшие полтора часа в постели. Скорее, как муж и жена, давно надоевшие друг другу, а перед выходом еще вдобавок повздорившие из-за пустяка. Они шли рядом, не касаясь друг друга, не обмениваясь взглядами, не разговаривая...
Не думая, что делает, Виктор поднял фотоаппарат с длиннофокусным объективом, мгновенно навел на резкость и щелкнул - как раз в тот момент, когда мужчина поднял обе руки, что поправить растрепанные волосы.
Когда они свернули за угол, он выскочил из беседки, бегом бросился следом - и успел увидеть, как они все так же отчужденно дошли до автобусной остановки, как мужчина закурил, вежливо, но не бережно, не любовно, отгоняя дым в сторону, как подошел нужный автобус, как К. что-то коротко сказала мужчине, а он лишь пожал плечами и бросил мимо урны сигарету - и как они наконец расстались, не протянув на прощанье руки, не обменявшись прощальным поцелуем. Все это, конечно, могло быть просто игрой, наивной конспирацией если бы не веяло от этого такой неподдельной, такой настоящей отчужденностью. Если бы не очевидно было, что это не просто расставание, а окончательный и бесповоротный разрыв.
Разумеется, Виктор не мог знать, что К. давно заметила за собой слежку и нарочно отправилась сегодня к Алексею Михайловичу, с которым хотела просто попрощаться. Если бы Виктор не стал следить за ней, она бы вернулась к нему и постаралась вылечить его от ею же нанесенной раны. Но когда она в очередной раз засекла его, то не только отдалась Алексею Михайловичу, но и нарочно попросила его проводить ее до автобуса - вовсе не для того, чтобы лишний раз показать ему, что между ними все кончено, а чтобы еще больнее ударить своего шпионящего любовника, к которому она твердо решила больше не возвращаться.