Страница:
Кей опять остановился. Тяжело вздохнул. Видимо, монолог начал утомлять и его, но он не спешил заканчивать.
– Они уже опробовали такие варианты в 2000 году, подорвав наш эсминец «Коуэл» в Йеменском порту. Та м погибло семнадцать моряков. Месяц назад они сделали то же самое с французским танкером «Лимбург» и в том же месте. А несколько переводов со счетов нашего фон Альвенслебена были сделаны именно в Салоники! Мои следователи уверены, что именно он финансировал покупки, хотя никаких прямых доказательств нет. Мы уже почти обнаружили связь между Альвенслебеном и Панакисом, и вдруг этот грек умирает! Да как! В постели, якобы от сердечного приступа. Конечно, мы начали разбираться. И что ты думаешь? Панакис оказался разыскиваемым военным преступником Германом Бернхольдом, членом СС с 1931 года, номер билета 10992. Он даже служил некоторое время в личном эскорте Гитлера в звании гаупштурмфюрера.
А вот тебе другой случай, – Кей снова достал из портфеля папку и бросил ее на стол. – Гомес Пелегез, видный аргентинский бизнесмен, проживал в Буэнос-Айресе. Оказалось, что он не Гомес, а Вольфганг Виш, сын Теодора Виша, видного сотрудника СС, служившего в конце войны в центральном аппарате этой организации. По официальным данным, Теодор Виш скончался в январе 1955 года в Гамбурге. Мы проверили – так и есть. А вот его истинное семейное положение властям известно не было. Сын считался пропавшим без вести на войне, куда попал совсем юнцом. И вот теперь объявился, но допросить его уже нельзя. Та же история. Мы почти уже взяли этого «бойца», как вдруг Гомес умирает. Тоже абсолютно естественной смертью – от сердечного приступа, тоже скоропостижно и неожиданно. А теперь скажи, должен я верить всему этому? Кстати, очень много денег, проходивших через счета Альвенслебена, оседали именно в Буэнос-Айресе.
– Не понимаю, – прервав плавный рассказ Кея, заговорил Рафи. – Такая организация, как ЦРУ, и нуждается в моей помощи?
Кей снова широко, по-голливудски, улыбнулся, потрогал подбородок, словно проверяя отросшую с утра щетину. И уже с явно приказными интонациями в голосе заявил:
– Поручи своему Гардину добраться до Альвенслебена и выяснить все возможное о его счетах, а заодно пускай пощупает и его самого. Последние два года он увлекается Каббалой, что теперь может очень и очень пригодиться.
Кей неспешно вытащил из портфеля очередную папку. Ее он не бросил на стол, а аккуратно раскрыл и с легкой улыбкой извлек несколько фотографий. Рафи опешил. На снимках был Леонид Гардин, входивший в офис известного раввина в Нетивоте, где изучают Каббалу. Такого Рафи не ждал.
– Опять Гардин? – Рафи удивленно приподнял бровь.
Кей ему нравился. Все их предыдущие встречи и совместные дела проходили вполне сносно. В нем не было привычной для американцев бесцеремонности, что так раздражало европейцев. Но подобная просьба – пожалуй, чересчур…
– Да, Леонид Гардин или Леон, как ты его называешь. Думаешь, я не знаю, что он твоя палочка-выручалочка? Я ведь уже сказал, что именно он провел операцию с Грубером в 96-м. Вы тогда очистили все сейфы мюнхенского отделения национал-социалистической партии, которые они держали с 1945 года. Блестящая операция, великолепно продуманная! Как я понимаю, все разработал ты, но и исполнитель – не хуже. Хотя от самого метода, как вы говорите, «кошерно», но попахивает. А то, что он после той знаменитой операции по перехвату резидента КГБ Алекса Панова погиб при взрыве самолета, расскажи своему преемнику. Он, может, и поверит, но наверняка лишь в знак уважения к твоим боевым заслугам. Если не ошибаюсь, именно тебе он обязан карьерой?
Рафи лихорадочно прокручивал в голове варианты дальнейшего развития событий. А Кей абсолютно ровным, не позволяющим ни секундной паузы тоном продолжал давить:
– Оставь дело Леона. Предвижу твой следующий вопрос: «Черт побери, у вас что, своих агентов нет? И причем здесь Каббала?» – и отвечаю. Есть, но все, кто был послан к Альвенслебену по разным поводам, провалились, вроде бы случайно. А трое – уже не случайность. Сам же он безупречен: сидит в Вене, руководит небольшим туристическим агентством, крутит миллионами да раскрывает моих самых засекреченных людей. Все эти провалы, обставленные как абсолютно невинные случайности, эти загадочные естественные смерти наводят меня только на одну мысль – кто-то «подкармливает» его самой секретной информацией. А это уже не шутка. Из моего отдела утечка, а мы в ЦРУ – самые засекреченные. У меня уже начали проверку, и пока я никого не могу отправить на это задание. Следствие проводится специальным отделом ФБР по внутренним расследованиям. Ты же знаешь, что закон запрещает ЦРУ действовать на территории США, а ребята из ФБР мне не подчиняются. У меня вообще такое ощущение, что они в принципе никому не подчиняются. У них свой ритм работы и свои методики, в которые они никого не посвящают. Так что с одной стороны, я обязан идти у них на поводу и ничего не начинать, они мне это запретили. А с другой, если у меня под носом действует секретная организация, пытающаяся подчинить себе весь мир и пользующаяся услугами Аль-Каиды или кого-то на нее похожего, я не могу ждать милости ни от природы, ни от ФБР. Я обязан продолжить операцию. Она жизненно необходима. Вот тут-то и необходимы друзья.
– А мы друзья?
На этот раз Кей посмотрел на Рафи с явным ехидством. А затем, после нескольких секунд молчания, снова глядя в глаза и не оставляя ни секунды на размышление, продолжил уже примирительно:
– У меня есть ребята не хуже твоего Гардина, но похоже, у «крота» выход на их личные дела. Несколько месяцев назад начальство спустило мне новое задание, связанное с информацией, доказывающей, что Аль-Каида через своих агентов близко подобралась к последним разработкам новейшего оружия. Действительно новейшего и смертоносного. Информация пришла из АНБ – Агентства Национальной Безопасности. Ты же знаешь, они прослушивают все, что можно, и прочитывают все, что напечатано, и данные их обычно верны. Аналитики АНБ заметили, что в последнее время в угрожающих речах Бен Ладана постоянно упоминается о неком «секретном оружии», способном погубить всех неверных, причем в выражениях, напоминающих выступления Гитлера на данную тему в конце войны. А у этих двоих много последователей. Мы проанализировали сказанное, сравнили с речами Гитлера и пришли к выводу, что источник информации у них обоих один. Я организовал специальную группу из доверенных людей, которых знал лично, и мы уже начали проверять эти данные, но тут стала проявляться малопонятная мистическая хреновина, которая постоянно выплывает при всех попытках выявить природу и суть этого старого-нового оружия. Дело в том, что все установленные нами источники информации по данному делу содержат многочисленные ссылки на какие-то зашифрованные древние документы, принадлежащие средневековым тайным обществам и организациям, в том числе уже набившим оскомину тамплиерам, масонам, каббалистам и даже древним кельтам… Если бы я еще разбирался, кто это такие! Ты не поверишь, если я перечислю, что мне приходилось читать в последнее время! Из каких книг мне выписки готовили – мне, морскому офицеру! Оказалось, у меня в подчинении умников, верящих во всякие бредни, полным-полно, не пересчитать. Но тут какая-то чертовщина…
– Думаешь, тебе пригодятся мои профессиональные знания танкиста? Или интеллект бывшего советского комитетчика Леона Гардина? – наконец заговорил Рафи.
– А что ты думаешь? Может, и пригодятся. Понимаешь, судя по всему, сведения об этом страшном оружии были самой большой тайной всех этих эзотерических организаций. О «тайном оружии тамплиеров» знал Гитлер и надеялся его отыскать. За чем-то подобным ездил на Тибет Отто Скорцени – главный оперативник Гитлера, а теперь к этому оружию подбираются террористы. И, судя по всему, атомная бомба по сравнению с ним – ерунда. Очевидно, это глобальное оружие.
Почему нужен твой Леон? Объясняю: все попавшие к нам древние документы построены в соответствии с логикой и символами Каббалы, понятиями типа тмуры – науки о сочетании букв, и гематрии – науки о сочетании цифр. Это ваши еврейские каббалистические штучки. Мои ребята в них совершенно не разбираются. Тут нужен профессионал-оперативник, что-то понимающий в Каббале. У меня в отделе таких нет и быть не может, хотя Каббала и утверждает, что необязательно быть евреем, чтобы изучать ее, знать и использовать. У меня есть два оперативника-еврея. Очень серьезные ребята, но они принадлежат к реформистскому крылу иудаизма и в Каббале ничего не смыслят. Я проверял. А попытка подготовить их к заданию наверняка вылезет наружу, и ребята из ФБР, ведущие расследование, очень обрадуются возможности заняться лично мной как нарушителем приказа. Поэтому я прошу тебя как друга и соратника помочь мне. Единственный человек, кроме нас двоих, который будет знать об этой операции, – мой президент. Я с ним уже говорил, он согласен. Твой премьер выполнит его просьбу предоставить тебя в наше распоряжение. Если у Аль-Каиды или им подобным есть агент с самым высоким уровнем секретности в ЦРУ, значит, речь идет о настоящей угрозе для национальной безопасности. Наша цель – выйти на разработки этого оружия и не допустить к нему террористов – в интересах всего мира. Ты же понимаешь, это не просто красивые слова, и для решения этой проблемы все средства хороши. Вот тебе документ, подтверждающий, что ЦРУ не имеет никаких претензий к Леониду Гардину. Приказ о его ликвидации от 1990 года отменен.
Кей протянул Рафи толстый конверт.
– Прочтешь после моего ухода. Если будут вопросы, позвонишь по этому телефону.
Он достал из портфеля обычный на вид телефон. Самим тоном разговора, движениями и всем своим поведением Кей давал понять, что отрицательный ответ неприемлем.
– Линия защищенная, отвечаю только я. Постарайся не звонить ночью, учитывай разницу во времени – у вас на семь часов позже. В моем возрасте необходимо спать хотя бы пять часов без перерыва. Учти: номер на контроле, поэтому не разглагольствуй. При попытке прослушивания разговор сразу прервется, а мне сообщат, кто пытался нам помешать.
Немного помолчав, Кей добавил, выразительно глядя на продолжавшего молчать Рафи:
– Есть еще одна причина, по которой я не хочу использовать моих людей. Мы полным ходом ведем переговоры по созданию коалиции против Ирака. Европейцы нас не любят, и, если что-то сорвется, мы не оберемся неприятностей, а эта коалиция нам нужна. Хотя наше руководство предпочитало бы провести акцию своими силами. Но сам понимаешь, международное право требует от нас не выступать «соло». Этим интеллигентам из ООН, видите ли, есть что сказать. Переговоры идут полным ходом, а если мы проколемся, что вполне вероятно, то получится скандал. Поэтому и нужен такой, как твой Леонид, чье личное дело нигде не значится. Даже если он и натворит что-то не то, ты от него легко откажешься, а другие о нем просто не знают. А он с его биографией будет молчать. Судя по делам, которые он проворачивал, – такой не подведет.
Кей энергично поднялся с кресла.
– Ну так как? Расходы беру на себя. Не забудь: кроме тебя, о нашем разговоре в твоей организации знать никто не должен. Я подозреваю, что и от вас есть утечка. Если то, что я думаю об этой организации, верно хотя бы частично – они повсюду. И наверняка контачат и с твоими, хотя и под чужим флагом, ведь для получения информации совсем не обязательно сообщать, кому она нужна. Ты ведь в этом спец: насколько я знаю, ты работал под чужим флагом по крайней мере шесть раз. Ну как, хорошо я информирован?
Кей посмотрел на Рафи с очевидной ехидцей, но в ответ встретил явно удивленный взгляд. Что говорить, удар получился ниже пояса. Обычно сотрудники дружественных спецслужб не слишком вникают в методики работы своих коллег – важнее результат – но всегда обмениваются информацией. Работа под чужим флагом, то есть под видом сотрудника спецслужбы другой страны, в Моссаде считалась в порядке вещей. Даже при наличии качественного компромата на кого-нибудь из руководителей палестинских организаций освобождения, их предпочитали вербовать от имени французской или даже марроканской или тунисской службы безопасности. Те считались своими. Работа с такими источниками считалась особо секретной, в детали обычно посвящались всего несколько человек из руководства. А тут, оказывается, ЦРУ знало обо всем. Или почти обо всем. Кей назвал не совсем точную цифру, что оставляло надежду… На что? Адмирал мог «ошибиться» и специально, дабы не раскрывать всего, что знал.
Пока длился разговор, вернее монолог, Кея, Рафи подозревал, что тот намеревается вытащить «крота» из подполья. Видимо, американцы хотят задействовать того русского, кого Леониду не удалось взять в 90-м? Понятно – в такой игре нужно зачистить все концы и не оставить никого, кто мог хотя бы догадываться о происходящем. А потом наверняка придет и его очередь… как единственного оставшегося свидетеля…
Мысленно Рафи уже согласился с просьбой адмирала и даже определил метод проверки намерений Кея. У него остались кое-какие источники, ведь люди его профессии уходят на пенсию лишь формально. Настораживала одна очевидная вещь: чтобы вытащить из подполья агента, полномочиями президента не пользуются.
– Хорошо. Ваша национальная безопасность – она же и наша национальная безопасность, – медленно и с грустью в голосе проговорил Рафи, чуть не физически ощущая, как многотысячная зарплата, бонусы и все остальные привилегии и блага, положенные респектабельному бизнесмену, отодвигаются от него неизвестно куда. Но к нему вдруг вернулось ощущение начинающейся охоты, столь привычное за долгие годы его непростой службы. Именно так он чувствовал себя, будучи молодым оперативником, когда его направляли на самые опасные задания, с которых многие его друзья не вернулись.
– Я сделаю это, но мне нужно письмо за подписью премьера. Глава Моссада подчиняется ему лично, и только премьер может дать мне разрешение на выполнение несанкционированной организацией акции. Иначе и операции, и мне придет конец.
– Никакой проблемы, – не задумываясь ответил Кей. – Я вернусь в Вашингтон через восемнадцать часов и первое, что сделаю, позвоню президенту и закрою проблему с твоим премьером. Он ждет лишь твоего согласия. Скажем, на формальности нам нужно двое суток. Я понимаю, чего ты опасаешься, но время дорого.
– Как только письмо будет у меня в руках, я сразу начну операцию, – не допускающим возражений тоном ответил Рафи.
Они крепко пожали друг другу руки, и, не тратя лишних слов на прощание, Кей уехал.
Через двое суток, как адмирал и обещал, Рафи вызвали в канцелярию премьер-министра, и секретарь правительства вручил ему конверт. Письмо за подписью премьер-министра давало Рафи разрешение на проведение совместной с ЦРУ операции, при условии отчета лично и только ему. Сам текст был написан от руки.
Ожидать большего Рафи не мог: видимо, проблема Кея действительно непроста. Вопрос о ловушке отпал сам собой. Чтобы убрать агента, глав двух государств не задействуют.
Глава 2
Тель-Авив, ул. Дизенгофф. Явочная квартира Моссада
– Они уже опробовали такие варианты в 2000 году, подорвав наш эсминец «Коуэл» в Йеменском порту. Та м погибло семнадцать моряков. Месяц назад они сделали то же самое с французским танкером «Лимбург» и в том же месте. А несколько переводов со счетов нашего фон Альвенслебена были сделаны именно в Салоники! Мои следователи уверены, что именно он финансировал покупки, хотя никаких прямых доказательств нет. Мы уже почти обнаружили связь между Альвенслебеном и Панакисом, и вдруг этот грек умирает! Да как! В постели, якобы от сердечного приступа. Конечно, мы начали разбираться. И что ты думаешь? Панакис оказался разыскиваемым военным преступником Германом Бернхольдом, членом СС с 1931 года, номер билета 10992. Он даже служил некоторое время в личном эскорте Гитлера в звании гаупштурмфюрера.
А вот тебе другой случай, – Кей снова достал из портфеля папку и бросил ее на стол. – Гомес Пелегез, видный аргентинский бизнесмен, проживал в Буэнос-Айресе. Оказалось, что он не Гомес, а Вольфганг Виш, сын Теодора Виша, видного сотрудника СС, служившего в конце войны в центральном аппарате этой организации. По официальным данным, Теодор Виш скончался в январе 1955 года в Гамбурге. Мы проверили – так и есть. А вот его истинное семейное положение властям известно не было. Сын считался пропавшим без вести на войне, куда попал совсем юнцом. И вот теперь объявился, но допросить его уже нельзя. Та же история. Мы почти уже взяли этого «бойца», как вдруг Гомес умирает. Тоже абсолютно естественной смертью – от сердечного приступа, тоже скоропостижно и неожиданно. А теперь скажи, должен я верить всему этому? Кстати, очень много денег, проходивших через счета Альвенслебена, оседали именно в Буэнос-Айресе.
– Не понимаю, – прервав плавный рассказ Кея, заговорил Рафи. – Такая организация, как ЦРУ, и нуждается в моей помощи?
Кей снова широко, по-голливудски, улыбнулся, потрогал подбородок, словно проверяя отросшую с утра щетину. И уже с явно приказными интонациями в голосе заявил:
– Поручи своему Гардину добраться до Альвенслебена и выяснить все возможное о его счетах, а заодно пускай пощупает и его самого. Последние два года он увлекается Каббалой, что теперь может очень и очень пригодиться.
Кей неспешно вытащил из портфеля очередную папку. Ее он не бросил на стол, а аккуратно раскрыл и с легкой улыбкой извлек несколько фотографий. Рафи опешил. На снимках был Леонид Гардин, входивший в офис известного раввина в Нетивоте, где изучают Каббалу. Такого Рафи не ждал.
– Опять Гардин? – Рафи удивленно приподнял бровь.
Кей ему нравился. Все их предыдущие встречи и совместные дела проходили вполне сносно. В нем не было привычной для американцев бесцеремонности, что так раздражало европейцев. Но подобная просьба – пожалуй, чересчур…
– Да, Леонид Гардин или Леон, как ты его называешь. Думаешь, я не знаю, что он твоя палочка-выручалочка? Я ведь уже сказал, что именно он провел операцию с Грубером в 96-м. Вы тогда очистили все сейфы мюнхенского отделения национал-социалистической партии, которые они держали с 1945 года. Блестящая операция, великолепно продуманная! Как я понимаю, все разработал ты, но и исполнитель – не хуже. Хотя от самого метода, как вы говорите, «кошерно», но попахивает. А то, что он после той знаменитой операции по перехвату резидента КГБ Алекса Панова погиб при взрыве самолета, расскажи своему преемнику. Он, может, и поверит, но наверняка лишь в знак уважения к твоим боевым заслугам. Если не ошибаюсь, именно тебе он обязан карьерой?
Рафи лихорадочно прокручивал в голове варианты дальнейшего развития событий. А Кей абсолютно ровным, не позволяющим ни секундной паузы тоном продолжал давить:
– Оставь дело Леона. Предвижу твой следующий вопрос: «Черт побери, у вас что, своих агентов нет? И причем здесь Каббала?» – и отвечаю. Есть, но все, кто был послан к Альвенслебену по разным поводам, провалились, вроде бы случайно. А трое – уже не случайность. Сам же он безупречен: сидит в Вене, руководит небольшим туристическим агентством, крутит миллионами да раскрывает моих самых засекреченных людей. Все эти провалы, обставленные как абсолютно невинные случайности, эти загадочные естественные смерти наводят меня только на одну мысль – кто-то «подкармливает» его самой секретной информацией. А это уже не шутка. Из моего отдела утечка, а мы в ЦРУ – самые засекреченные. У меня уже начали проверку, и пока я никого не могу отправить на это задание. Следствие проводится специальным отделом ФБР по внутренним расследованиям. Ты же знаешь, что закон запрещает ЦРУ действовать на территории США, а ребята из ФБР мне не подчиняются. У меня вообще такое ощущение, что они в принципе никому не подчиняются. У них свой ритм работы и свои методики, в которые они никого не посвящают. Так что с одной стороны, я обязан идти у них на поводу и ничего не начинать, они мне это запретили. А с другой, если у меня под носом действует секретная организация, пытающаяся подчинить себе весь мир и пользующаяся услугами Аль-Каиды или кого-то на нее похожего, я не могу ждать милости ни от природы, ни от ФБР. Я обязан продолжить операцию. Она жизненно необходима. Вот тут-то и необходимы друзья.
– А мы друзья?
На этот раз Кей посмотрел на Рафи с явным ехидством. А затем, после нескольких секунд молчания, снова глядя в глаза и не оставляя ни секунды на размышление, продолжил уже примирительно:
– У меня есть ребята не хуже твоего Гардина, но похоже, у «крота» выход на их личные дела. Несколько месяцев назад начальство спустило мне новое задание, связанное с информацией, доказывающей, что Аль-Каида через своих агентов близко подобралась к последним разработкам новейшего оружия. Действительно новейшего и смертоносного. Информация пришла из АНБ – Агентства Национальной Безопасности. Ты же знаешь, они прослушивают все, что можно, и прочитывают все, что напечатано, и данные их обычно верны. Аналитики АНБ заметили, что в последнее время в угрожающих речах Бен Ладана постоянно упоминается о неком «секретном оружии», способном погубить всех неверных, причем в выражениях, напоминающих выступления Гитлера на данную тему в конце войны. А у этих двоих много последователей. Мы проанализировали сказанное, сравнили с речами Гитлера и пришли к выводу, что источник информации у них обоих один. Я организовал специальную группу из доверенных людей, которых знал лично, и мы уже начали проверять эти данные, но тут стала проявляться малопонятная мистическая хреновина, которая постоянно выплывает при всех попытках выявить природу и суть этого старого-нового оружия. Дело в том, что все установленные нами источники информации по данному делу содержат многочисленные ссылки на какие-то зашифрованные древние документы, принадлежащие средневековым тайным обществам и организациям, в том числе уже набившим оскомину тамплиерам, масонам, каббалистам и даже древним кельтам… Если бы я еще разбирался, кто это такие! Ты не поверишь, если я перечислю, что мне приходилось читать в последнее время! Из каких книг мне выписки готовили – мне, морскому офицеру! Оказалось, у меня в подчинении умников, верящих во всякие бредни, полным-полно, не пересчитать. Но тут какая-то чертовщина…
– Думаешь, тебе пригодятся мои профессиональные знания танкиста? Или интеллект бывшего советского комитетчика Леона Гардина? – наконец заговорил Рафи.
– А что ты думаешь? Может, и пригодятся. Понимаешь, судя по всему, сведения об этом страшном оружии были самой большой тайной всех этих эзотерических организаций. О «тайном оружии тамплиеров» знал Гитлер и надеялся его отыскать. За чем-то подобным ездил на Тибет Отто Скорцени – главный оперативник Гитлера, а теперь к этому оружию подбираются террористы. И, судя по всему, атомная бомба по сравнению с ним – ерунда. Очевидно, это глобальное оружие.
Почему нужен твой Леон? Объясняю: все попавшие к нам древние документы построены в соответствии с логикой и символами Каббалы, понятиями типа тмуры – науки о сочетании букв, и гематрии – науки о сочетании цифр. Это ваши еврейские каббалистические штучки. Мои ребята в них совершенно не разбираются. Тут нужен профессионал-оперативник, что-то понимающий в Каббале. У меня в отделе таких нет и быть не может, хотя Каббала и утверждает, что необязательно быть евреем, чтобы изучать ее, знать и использовать. У меня есть два оперативника-еврея. Очень серьезные ребята, но они принадлежат к реформистскому крылу иудаизма и в Каббале ничего не смыслят. Я проверял. А попытка подготовить их к заданию наверняка вылезет наружу, и ребята из ФБР, ведущие расследование, очень обрадуются возможности заняться лично мной как нарушителем приказа. Поэтому я прошу тебя как друга и соратника помочь мне. Единственный человек, кроме нас двоих, который будет знать об этой операции, – мой президент. Я с ним уже говорил, он согласен. Твой премьер выполнит его просьбу предоставить тебя в наше распоряжение. Если у Аль-Каиды или им подобным есть агент с самым высоким уровнем секретности в ЦРУ, значит, речь идет о настоящей угрозе для национальной безопасности. Наша цель – выйти на разработки этого оружия и не допустить к нему террористов – в интересах всего мира. Ты же понимаешь, это не просто красивые слова, и для решения этой проблемы все средства хороши. Вот тебе документ, подтверждающий, что ЦРУ не имеет никаких претензий к Леониду Гардину. Приказ о его ликвидации от 1990 года отменен.
Кей протянул Рафи толстый конверт.
– Прочтешь после моего ухода. Если будут вопросы, позвонишь по этому телефону.
Он достал из портфеля обычный на вид телефон. Самим тоном разговора, движениями и всем своим поведением Кей давал понять, что отрицательный ответ неприемлем.
– Линия защищенная, отвечаю только я. Постарайся не звонить ночью, учитывай разницу во времени – у вас на семь часов позже. В моем возрасте необходимо спать хотя бы пять часов без перерыва. Учти: номер на контроле, поэтому не разглагольствуй. При попытке прослушивания разговор сразу прервется, а мне сообщат, кто пытался нам помешать.
Немного помолчав, Кей добавил, выразительно глядя на продолжавшего молчать Рафи:
– Есть еще одна причина, по которой я не хочу использовать моих людей. Мы полным ходом ведем переговоры по созданию коалиции против Ирака. Европейцы нас не любят, и, если что-то сорвется, мы не оберемся неприятностей, а эта коалиция нам нужна. Хотя наше руководство предпочитало бы провести акцию своими силами. Но сам понимаешь, международное право требует от нас не выступать «соло». Этим интеллигентам из ООН, видите ли, есть что сказать. Переговоры идут полным ходом, а если мы проколемся, что вполне вероятно, то получится скандал. Поэтому и нужен такой, как твой Леонид, чье личное дело нигде не значится. Даже если он и натворит что-то не то, ты от него легко откажешься, а другие о нем просто не знают. А он с его биографией будет молчать. Судя по делам, которые он проворачивал, – такой не подведет.
Кей энергично поднялся с кресла.
– Ну так как? Расходы беру на себя. Не забудь: кроме тебя, о нашем разговоре в твоей организации знать никто не должен. Я подозреваю, что и от вас есть утечка. Если то, что я думаю об этой организации, верно хотя бы частично – они повсюду. И наверняка контачат и с твоими, хотя и под чужим флагом, ведь для получения информации совсем не обязательно сообщать, кому она нужна. Ты ведь в этом спец: насколько я знаю, ты работал под чужим флагом по крайней мере шесть раз. Ну как, хорошо я информирован?
Кей посмотрел на Рафи с очевидной ехидцей, но в ответ встретил явно удивленный взгляд. Что говорить, удар получился ниже пояса. Обычно сотрудники дружественных спецслужб не слишком вникают в методики работы своих коллег – важнее результат – но всегда обмениваются информацией. Работа под чужим флагом, то есть под видом сотрудника спецслужбы другой страны, в Моссаде считалась в порядке вещей. Даже при наличии качественного компромата на кого-нибудь из руководителей палестинских организаций освобождения, их предпочитали вербовать от имени французской или даже марроканской или тунисской службы безопасности. Те считались своими. Работа с такими источниками считалась особо секретной, в детали обычно посвящались всего несколько человек из руководства. А тут, оказывается, ЦРУ знало обо всем. Или почти обо всем. Кей назвал не совсем точную цифру, что оставляло надежду… На что? Адмирал мог «ошибиться» и специально, дабы не раскрывать всего, что знал.
Пока длился разговор, вернее монолог, Кея, Рафи подозревал, что тот намеревается вытащить «крота» из подполья. Видимо, американцы хотят задействовать того русского, кого Леониду не удалось взять в 90-м? Понятно – в такой игре нужно зачистить все концы и не оставить никого, кто мог хотя бы догадываться о происходящем. А потом наверняка придет и его очередь… как единственного оставшегося свидетеля…
Мысленно Рафи уже согласился с просьбой адмирала и даже определил метод проверки намерений Кея. У него остались кое-какие источники, ведь люди его профессии уходят на пенсию лишь формально. Настораживала одна очевидная вещь: чтобы вытащить из подполья агента, полномочиями президента не пользуются.
– Хорошо. Ваша национальная безопасность – она же и наша национальная безопасность, – медленно и с грустью в голосе проговорил Рафи, чуть не физически ощущая, как многотысячная зарплата, бонусы и все остальные привилегии и блага, положенные респектабельному бизнесмену, отодвигаются от него неизвестно куда. Но к нему вдруг вернулось ощущение начинающейся охоты, столь привычное за долгие годы его непростой службы. Именно так он чувствовал себя, будучи молодым оперативником, когда его направляли на самые опасные задания, с которых многие его друзья не вернулись.
– Я сделаю это, но мне нужно письмо за подписью премьера. Глава Моссада подчиняется ему лично, и только премьер может дать мне разрешение на выполнение несанкционированной организацией акции. Иначе и операции, и мне придет конец.
– Никакой проблемы, – не задумываясь ответил Кей. – Я вернусь в Вашингтон через восемнадцать часов и первое, что сделаю, позвоню президенту и закрою проблему с твоим премьером. Он ждет лишь твоего согласия. Скажем, на формальности нам нужно двое суток. Я понимаю, чего ты опасаешься, но время дорого.
– Как только письмо будет у меня в руках, я сразу начну операцию, – не допускающим возражений тоном ответил Рафи.
Они крепко пожали друг другу руки, и, не тратя лишних слов на прощание, Кей уехал.
Через двое суток, как адмирал и обещал, Рафи вызвали в канцелярию премьер-министра, и секретарь правительства вручил ему конверт. Письмо за подписью премьер-министра давало Рафи разрешение на проведение совместной с ЦРУ операции, при условии отчета лично и только ему. Сам текст был написан от руки.
Ожидать большего Рафи не мог: видимо, проблема Кея действительно непроста. Вопрос о ловушке отпал сам собой. Чтобы убрать агента, глав двух государств не задействуют.
Глава 2
Тель-Авив, ул. Дизенгофф. Явочная квартира Моссада
28 сентября 2002 года, 22:00
28 сентября 2002 года Рафи вызвал меня на встречу. Мы не виделись больше двух лет. От последнего свидания и задания, которое он мне дал, а потом отменил, до сих пор остались неприятные воспоминания. Вообще-то я мог на встречу и не ходить, ведь Рафи теперь пенсионер, собирается стать председателем правления какой-то компании. У меня тоже есть свои источники информации, я про него все знаю. Странно… Не подходит ему бизнес. Не тот он человек. Хоть я и обязан ему жизнью и даже карьерой (если то, что я делаю, можно назвать карьерой), но любви особой между нами не было. Уважаю – это точно. Профессионал он высшего уровня. Интересно, а уважает ли он меня? Ценит – наверняка, ведь я для него такие дела проворачивал! Сколько раз он бросал меня в такие переделки, что мне с трудом удавалось уйти… Сколько раз я проклинал минуту, когда впервые увидел его… Ведь он стал хозяином моей судьбы…
Я всегда ждал того момента, когда он окажется не у дел. Думал, позвонит – брошу трубку, не стану разговаривать. Скроюсь навсегда, ведь, кроме него, никто в конторе не подозревает о моем существовании. Он меня на дно опустил еще тогда, после операции в Сан-Франциско в феврале 91-го. Уверен, что операция не была санкционирована его начальством. На свой страх и риск действовал. И вот теперь мой час настал. Я могу повернуть свою судьбу и отделаться от Рафи и всего, что с ним связано, раз и навсегда.
Но ровно в 22:00 я вошел в дверь конспиративной квартиры.
Рафи ничуть не изменился. Такой же подтянутый, с сигарой во рту, – перенял манеру от своего друга-цэрэушника Кея. Как ни странно, встрече я обрадовался. Сидит у меня в крови эта совершенно ненормальная тяга к риску. Обычные люди подобные ощущения испытывают, когда крутой детектив смотрят или страшилки читают, а психи типа меня проблемы себе находят сами. Такая у меня жизнь.
Рафи тоже обрадовался. Постоянно улыбался и смотрел так внимательно, словно впервые видел. Под занавес нашей встречи не удержался и рассказал, что, увидев меня, автоматически, в силу профессиональной привычки, сам себе дал краткую характеристику моей внешности. Рост выше среднего, 182 – 184 см, фигура худощавая, такие не полнеют, даже если объедаются каждый день. Лицо чуть квадратное – такие лица присущи суровым, мужественным, иногда бессердечным людям. Верхние веки немного опущены – явная черта зрелости. Затем отметил изменения до и после операции. Уши раньше были малость оттопыренными, а сейчас красиво и ровно прилегают к голове. Нос был с горбинкой, а сейчас – идеальной формы, признак мужской силы. До операции форма глаз казалась слегка раскосой – известный признак наследия татаро-монгольского ига на Руси, а сейчас – большие круглые глаза, какие бывают только у чувствительных, но отважных натур. Описание мне понравилось: я понял, что не зря перенес ужас пластической операции. Узнать во мне прошлого Гардина, которого искали и КГБ, и ЦРУ, не представлялось возможным.
Постепенно мне удалось расслабиться, но с первой минуты я спрашивал себя: какое еще задание может мне дать этот пенсионер? Что ему от меня вообще нужно?
Рафи рассказал историю с Альвенслебеном, изложил услышанное от адмирала Кея и показал данные обо всем, что касалось тайной нацистской организации, Аль-Каиды и американских попыток выйти на связь между ними. Материал оказался объемным, включал аналитические обзоры резидентов ЦРУ практически из каждой точки земного шара и потребовал от меня немалого времени для того, чтобы вникнуть в тему. Были тут и справки, подготовленные спецотделом ФБР по выявлению тайных организаций.
Американцы проделали огромную работу. Десятки тысяч банковских счетов, заподозренных в принадлежности к какой-либо террористической организации, были взяты под наблюдение. Кей прислал массу подробностей о личности Альвенслебена: ничего подозрительного ни в личной жизни, ни в его бизнесе не обнаруживалось. Но факт оставался фактом. У него была масса закодированных счетов в швейцарских и австрийских банках, где лежали сотни миллионов долларов. Самое главное – счета подвижные, деньги постоянно переводились в Латинскую Америку или же в США, где их снимали, а потом счетом больше не пользовались. Как такая информация из Швейцарии от гордившихся своей секретностью банков попала к Кею, можно только догадываться. Спрашивать я не собирался.
Задача казалась абсолютно ясной. Нужно ехать в Вену и выходить на этого Альвенслебена. Только непонятно, почему и зачем американцам понадобился именно я? Но Рафи отвечать отказался.
Значит, шеф решил вернуться к активной работе… Даже при изложении задания удовольствие просто светилось в его глазах. Если б хотел, наверняка отказался бы от этой операции. А он не стал. Наверное, бизнес пугает больше, чем очередная авантюра с Кеем. Я сам такой, только делаю вид, что сержусь. Уже два года ничего серьезного не делал, видно, пора проверить себя, иначе заржавею. Да и там, наверху, на небесах, лучше знают, что нужно и не нужно. Видимо, таково мое предназначение. Рабби учил меня в самых критических, безвыходных ситуациях успокоиться, расслабиться и сказать: «Боже, ты лучше знаешь, что для меня хорошо. И я заранее принимаю любое твое решение». Пока помогало…
Закончив деловую часть беседы, Рафи пристально посмотрел мне в глаза и без обиняков спросил:
– Кстати, ты давно занимаешься Каббалой?
Я опешил – вот уж о чем никому и никогда не рассказывал. Никто не знал о моем увлечении Каббалой. Раньше я был обычным советским атеистом, и в Бога, разумеется, не верил. Такое воспитание и образование получил и в школе, и дома, и мне ни разу не представилось случая убедиться в обратном. Не верил в разум, отделенный от материи. Допускал существование некоего биополя, схожего с тепловым, световым или магнитным. Но в телепатию, телекинез или телепортацию никогда не верил. Я много видел и слышал всякого, чем занимались целые подразделения, особенно в ЦРУ и КГБ, да и в других разведках мира. Когда мне демонстрировали успехи тамошних экстрасенсов, я относил их за счет высокого интеллектуального уровня, привычки к повышенной внимательности и интуиции, как правило, выработанной в ходе специальной подготовки. Меня самого без конца тренировали на запоминание любых деталей и мелочей, развивая все виды памяти. Когда человек видит что-то даже мельком и не обращает на это внимания, память обязательно фиксирует увиденное. Вот почему можно вспомнить все, даже то, что и не собирался запоминать, вернее, не знал, что когда-нибудь такое воспоминание понадобится. В любой разведке мира учат методу реконструкции, когда в легком гипнотическом состоянии агент воспроизводит все происходящее вокруг, включая мельчайшие подробности. Далеко не каждый способен овладеть такой методикой, тут необходимы определенные свойства психики, но вполне возможно. Я-то технику эту изучал и, как говорили мои учителя, овладел ею, можно сказать, почти в совершенстве. Так что, если доживу до пенсии, спокойно смогу подрабатывать карточными фокусами, как и фокусами вообще.
Я всегда считал, что у жизни нет заранее заданного смысла, она существует сама по себе. Нет ни Божественного промысла, ни сверхчувственных идей. Жизнь существует в силу самой природы, физико-биологических законов. Допускаю, что в течение многих миллионов лет могла сложиться оптимальная среда для возникновения живого существа – самого простого. Безо всяких чудес. Просто один шанс на миллиард сработал. А остальное было делом эволюции, Дарвин все объяснил.
Я был уверен, что каждый отдельный человек – случайность на Земле. А остальное – вопрос мировоззрения и веры, даже для материалистов. Различия только в логике. Среда, в которой я воспитывался, дала мне свою логику, и у меня никогда не возникало повода усомниться в ней. Считал, что время от времени окружающий мир, реальность, какие-то события и происшествия дают людям ощущение безнадежности. Вот тогда и приходит вера – в Бога ли, в высший ли разум, коль скоро более уповать не на кого. Конечно, если сам увижу чудо, то задумаюсь. Но ничьим суждениям и рассказам до сих пор не верил и не поверю ни с того ни с сего. Так, во всяком случае, я считал.
Нравственное значение религии для меня сомнительно. Моральные нормы – это вопросы воспитания и образования, и к религии они отношения не имеют. Уже давно я понял: если живешь по нормам религиозным, ты обречен на неудачу. По религиозным канонам люди не живут, да и жить не могут. Религия обыденная, со всевозможными допущениями и поблажками, – вот норма поведения обыкновенных людей. Вожди, цари, императоры поступали согласно языческим правилам, по законам силы: «око за око, зуб за зуб». Эти законы – законы власти. Для них, и только для них, религиозные постулаты оказались самыми удачными.
Человечество от себя устало. Оно не понимает, чего хочет Бог. Однако я могу ответить очень просто: да ничего! Абсолютно ничего! Все религии постоянно твердят: «Так угодно Богу!» Но мне было абсолютно ясно, что Божьей воли нет, как и гнева Божьего. Когда я слышал утверждения, что цель человеческой жизни – избежать ада и попасть в рай, а земное существование человека – школа, период обучения и испытания, точнее, прелюдия к будущей вечной жизни, ее основа, я отказывался в это верить. В моей голове не укладывалось, что любовь некоего Бога ко мне зависит от моей покорности Ему и Его законам.
– Хорошо, – отвечали мне знающие люди, – Бог и есть жизнь, люди и Бог едины, как едина жизнь.
– Но если люди с Богом едины, – отвечал я, – то зачем нужно испытывать страх перед Ним? Может, это воспоминания о том, как мы в детстве боялись наказания родителей?
Как у всех, кто рос и воспитывался в Советском Союзе, собственного религиозного опыта у меня не было. Мы не знали, не могли знать, что такое религиозное чувство, религиозное переживание. Когда же хотелось обдумать вопросы бытия, бренности тела и вечности души, я, как и большинство моих друзей, обращался к книгам. Они давали повод к раздумьям, как правило, ничего не объясняя.
Но однажды мне в руки попали довольно редкие книги, а среди них несколько изданий, посвященных Каббале, тайному еврейскому учению. В начале Каббала показалась мне подозрительной. Даже само слово ассоциировалось со средневековым мракобесием, шабашем ведьм и прочей псевдомистической чепухой.
Я всегда ждал того момента, когда он окажется не у дел. Думал, позвонит – брошу трубку, не стану разговаривать. Скроюсь навсегда, ведь, кроме него, никто в конторе не подозревает о моем существовании. Он меня на дно опустил еще тогда, после операции в Сан-Франциско в феврале 91-го. Уверен, что операция не была санкционирована его начальством. На свой страх и риск действовал. И вот теперь мой час настал. Я могу повернуть свою судьбу и отделаться от Рафи и всего, что с ним связано, раз и навсегда.
Но ровно в 22:00 я вошел в дверь конспиративной квартиры.
Рафи ничуть не изменился. Такой же подтянутый, с сигарой во рту, – перенял манеру от своего друга-цэрэушника Кея. Как ни странно, встрече я обрадовался. Сидит у меня в крови эта совершенно ненормальная тяга к риску. Обычные люди подобные ощущения испытывают, когда крутой детектив смотрят или страшилки читают, а психи типа меня проблемы себе находят сами. Такая у меня жизнь.
Рафи тоже обрадовался. Постоянно улыбался и смотрел так внимательно, словно впервые видел. Под занавес нашей встречи не удержался и рассказал, что, увидев меня, автоматически, в силу профессиональной привычки, сам себе дал краткую характеристику моей внешности. Рост выше среднего, 182 – 184 см, фигура худощавая, такие не полнеют, даже если объедаются каждый день. Лицо чуть квадратное – такие лица присущи суровым, мужественным, иногда бессердечным людям. Верхние веки немного опущены – явная черта зрелости. Затем отметил изменения до и после операции. Уши раньше были малость оттопыренными, а сейчас красиво и ровно прилегают к голове. Нос был с горбинкой, а сейчас – идеальной формы, признак мужской силы. До операции форма глаз казалась слегка раскосой – известный признак наследия татаро-монгольского ига на Руси, а сейчас – большие круглые глаза, какие бывают только у чувствительных, но отважных натур. Описание мне понравилось: я понял, что не зря перенес ужас пластической операции. Узнать во мне прошлого Гардина, которого искали и КГБ, и ЦРУ, не представлялось возможным.
Постепенно мне удалось расслабиться, но с первой минуты я спрашивал себя: какое еще задание может мне дать этот пенсионер? Что ему от меня вообще нужно?
Рафи рассказал историю с Альвенслебеном, изложил услышанное от адмирала Кея и показал данные обо всем, что касалось тайной нацистской организации, Аль-Каиды и американских попыток выйти на связь между ними. Материал оказался объемным, включал аналитические обзоры резидентов ЦРУ практически из каждой точки земного шара и потребовал от меня немалого времени для того, чтобы вникнуть в тему. Были тут и справки, подготовленные спецотделом ФБР по выявлению тайных организаций.
Американцы проделали огромную работу. Десятки тысяч банковских счетов, заподозренных в принадлежности к какой-либо террористической организации, были взяты под наблюдение. Кей прислал массу подробностей о личности Альвенслебена: ничего подозрительного ни в личной жизни, ни в его бизнесе не обнаруживалось. Но факт оставался фактом. У него была масса закодированных счетов в швейцарских и австрийских банках, где лежали сотни миллионов долларов. Самое главное – счета подвижные, деньги постоянно переводились в Латинскую Америку или же в США, где их снимали, а потом счетом больше не пользовались. Как такая информация из Швейцарии от гордившихся своей секретностью банков попала к Кею, можно только догадываться. Спрашивать я не собирался.
Задача казалась абсолютно ясной. Нужно ехать в Вену и выходить на этого Альвенслебена. Только непонятно, почему и зачем американцам понадобился именно я? Но Рафи отвечать отказался.
Значит, шеф решил вернуться к активной работе… Даже при изложении задания удовольствие просто светилось в его глазах. Если б хотел, наверняка отказался бы от этой операции. А он не стал. Наверное, бизнес пугает больше, чем очередная авантюра с Кеем. Я сам такой, только делаю вид, что сержусь. Уже два года ничего серьезного не делал, видно, пора проверить себя, иначе заржавею. Да и там, наверху, на небесах, лучше знают, что нужно и не нужно. Видимо, таково мое предназначение. Рабби учил меня в самых критических, безвыходных ситуациях успокоиться, расслабиться и сказать: «Боже, ты лучше знаешь, что для меня хорошо. И я заранее принимаю любое твое решение». Пока помогало…
Закончив деловую часть беседы, Рафи пристально посмотрел мне в глаза и без обиняков спросил:
– Кстати, ты давно занимаешься Каббалой?
Я опешил – вот уж о чем никому и никогда не рассказывал. Никто не знал о моем увлечении Каббалой. Раньше я был обычным советским атеистом, и в Бога, разумеется, не верил. Такое воспитание и образование получил и в школе, и дома, и мне ни разу не представилось случая убедиться в обратном. Не верил в разум, отделенный от материи. Допускал существование некоего биополя, схожего с тепловым, световым или магнитным. Но в телепатию, телекинез или телепортацию никогда не верил. Я много видел и слышал всякого, чем занимались целые подразделения, особенно в ЦРУ и КГБ, да и в других разведках мира. Когда мне демонстрировали успехи тамошних экстрасенсов, я относил их за счет высокого интеллектуального уровня, привычки к повышенной внимательности и интуиции, как правило, выработанной в ходе специальной подготовки. Меня самого без конца тренировали на запоминание любых деталей и мелочей, развивая все виды памяти. Когда человек видит что-то даже мельком и не обращает на это внимания, память обязательно фиксирует увиденное. Вот почему можно вспомнить все, даже то, что и не собирался запоминать, вернее, не знал, что когда-нибудь такое воспоминание понадобится. В любой разведке мира учат методу реконструкции, когда в легком гипнотическом состоянии агент воспроизводит все происходящее вокруг, включая мельчайшие подробности. Далеко не каждый способен овладеть такой методикой, тут необходимы определенные свойства психики, но вполне возможно. Я-то технику эту изучал и, как говорили мои учителя, овладел ею, можно сказать, почти в совершенстве. Так что, если доживу до пенсии, спокойно смогу подрабатывать карточными фокусами, как и фокусами вообще.
Я всегда считал, что у жизни нет заранее заданного смысла, она существует сама по себе. Нет ни Божественного промысла, ни сверхчувственных идей. Жизнь существует в силу самой природы, физико-биологических законов. Допускаю, что в течение многих миллионов лет могла сложиться оптимальная среда для возникновения живого существа – самого простого. Безо всяких чудес. Просто один шанс на миллиард сработал. А остальное было делом эволюции, Дарвин все объяснил.
Я был уверен, что каждый отдельный человек – случайность на Земле. А остальное – вопрос мировоззрения и веры, даже для материалистов. Различия только в логике. Среда, в которой я воспитывался, дала мне свою логику, и у меня никогда не возникало повода усомниться в ней. Считал, что время от времени окружающий мир, реальность, какие-то события и происшествия дают людям ощущение безнадежности. Вот тогда и приходит вера – в Бога ли, в высший ли разум, коль скоро более уповать не на кого. Конечно, если сам увижу чудо, то задумаюсь. Но ничьим суждениям и рассказам до сих пор не верил и не поверю ни с того ни с сего. Так, во всяком случае, я считал.
Нравственное значение религии для меня сомнительно. Моральные нормы – это вопросы воспитания и образования, и к религии они отношения не имеют. Уже давно я понял: если живешь по нормам религиозным, ты обречен на неудачу. По религиозным канонам люди не живут, да и жить не могут. Религия обыденная, со всевозможными допущениями и поблажками, – вот норма поведения обыкновенных людей. Вожди, цари, императоры поступали согласно языческим правилам, по законам силы: «око за око, зуб за зуб». Эти законы – законы власти. Для них, и только для них, религиозные постулаты оказались самыми удачными.
Человечество от себя устало. Оно не понимает, чего хочет Бог. Однако я могу ответить очень просто: да ничего! Абсолютно ничего! Все религии постоянно твердят: «Так угодно Богу!» Но мне было абсолютно ясно, что Божьей воли нет, как и гнева Божьего. Когда я слышал утверждения, что цель человеческой жизни – избежать ада и попасть в рай, а земное существование человека – школа, период обучения и испытания, точнее, прелюдия к будущей вечной жизни, ее основа, я отказывался в это верить. В моей голове не укладывалось, что любовь некоего Бога ко мне зависит от моей покорности Ему и Его законам.
– Хорошо, – отвечали мне знающие люди, – Бог и есть жизнь, люди и Бог едины, как едина жизнь.
– Но если люди с Богом едины, – отвечал я, – то зачем нужно испытывать страх перед Ним? Может, это воспоминания о том, как мы в детстве боялись наказания родителей?
Как у всех, кто рос и воспитывался в Советском Союзе, собственного религиозного опыта у меня не было. Мы не знали, не могли знать, что такое религиозное чувство, религиозное переживание. Когда же хотелось обдумать вопросы бытия, бренности тела и вечности души, я, как и большинство моих друзей, обращался к книгам. Они давали повод к раздумьям, как правило, ничего не объясняя.
Но однажды мне в руки попали довольно редкие книги, а среди них несколько изданий, посвященных Каббале, тайному еврейскому учению. В начале Каббала показалась мне подозрительной. Даже само слово ассоциировалось со средневековым мракобесием, шабашем ведьм и прочей псевдомистической чепухой.