Страница:
Нет, не устроилось… В последний момент, когда отец сказал, что через два дня они покинут страну, уже ничто не имело значения, кроме ее Лени. Но его не оказалось в городе – телефон молчал. Ну, почему, почему в нужный момент у нее не оказалось ни его рабочего телефона, ни телефона родителей? Обычно он звонил сам, когда мог с нею встретиться, и, несмотря ни на что, она почему-то считала, что так будет всегда.
Не обращая внимания на отцовский запрет, уже из Израиля она написала подруге, умоляя ее разыскать Леонида и объяснить, насколько возможно, сложившуюся ситуацию. Подруга просьбу выполнила, но в ее ответном письме было всего несколько строк, убивающих безысходностью и бедой: Леонид попал в тяжелую аварию и, вероятно, до конца останется в коме…
Долгое время было очень больно, физически больно жить. Огнем горело все: спина, руки, голова, губы… Больно было ходить и дышать, а особенно жгучую муку вызывали мысли о Леониде. Марина почти все время говорила сама с собой, чем напугала отца, начавшего всерьез тревожиться из-за ее психического здоровья. Через некоторое время, когда Марина научилась не думать ни о чем, стало немного легче – говорят, так защищается психика человека, попавшего в беду, иначе можно сойти с ума или умереть от невыносимого страдания. Но она ничего не помнила – ни своих монологов, ни желаний, ни настроений – ни-че-го.
Затем ее с головой накрыли заботы, связанные с обустройством на новом месте, и постепенно они помогли ей выйти из полубредового-полудремотного состояния. Вскоре после приезда в Израиль отец надолго уехал в Европу, иногда звонил, а приезжал и того реже, всего на пару-тройку дней. И тогда Марина, выучив язык и поступив в университет, как большинство местных студентов, пошла работать. Теперь у нее совсем не оставалось свободного времени, и вскоре она с удивлением обнаружила, что старая истина, утверждающая, будто на миру и смерть красна, не лукавит: действительно на людях жить было легче. В этой теплой и удивительно дружелюбной стране ее практически никто не знал, а значит, никто ни о чем не расспрашивал, в друзья не набивался и догадаться о ее прошлом тем более не мог. Так прошло несколько лет. За эти годы на ее пути встретилось несколько мужчин, но отношения с ними казались ей эпизодами, о которых не хотелось вспоминать. Никто не смог помочь ей избавиться от воспоминаний о Леониде, никто… А теперь этот парень, начавший ухаживать за ней в кафе, почему-то всколыхнул старые воспоминания. Опять вернулась боль… Ну надо же – вот он, стоит перед ней на лестнице университета.
– Как вы узнали, что я здесь учусь?
– Секрет. Не меньшей, кстати, важности, чем номер вашего телефона. Обменяемся секретами? Предлагаю сделать это в ближайшем кинотеатре!
…Я два часа, как мальчишка, обливался в темном зале холодным потом. Чувствовал себя измотанным и потерянным, боялся взглянуть на Марину. Что со мной творится? По дороге домой молчал, как последний кретин, но Марина, похоже, ничего не замечала. Она говорила о чем-то незначащем, и оба мы чувствовали, что наше общение продолжается, а это важнее любых слов. Прощаясь, она рассмеялась: целый вечер провели вместе, а имени незнакомца так и не прозвучало…
– Кстати, а как вас зовут? По-моему, вы даже не представились. Или я настолько невнимательна?
– Израильтяне называют меня Дани, – я, не задумываясь, назвал первое пришедшее на ум распространенное имя.
– А русское имя звучит как-то иначе? – с веселым подвохом спросила она.
– Даниэль, – после небольшой заминки ответил я, – а коротко тоже Дани… Вы же знаете, с нашими именами за границей всегда выходит какая-нибудь путаница. Хотя иногда мне кажется, что это все-таки местная специфика. В Америке или в любой европейской стране почти любое русское имя имеет свой эквивалент.
– Вы много ездили?
– Да, немало…
– Вот мы и пришли, Дани-Даниэль. Что ж, расскажете о себе в следующий раз. На сегодня от этой повинности я вас освобождаю.
– Вы чересчур снисходительны ко мне. Я не только готов, но и страстно желаю нести повинность, назначенную такой симпатичной девушкой.
– Ну хорошо, даю вам шанс рассказать о себе за время, пока мы будем пить кофе. Успеете?
Пока Марина возилась на кухне, я вдыхал запахи маленькой, но очень уютной квартирки, в которой все дышало покоем.
– Вот и кофе! – Марина казалась оживленной и немного загадочной.
– Какой чудесный аромат! – Я отпивал крошечными глотками кофе из изящной чашки, обещая себе, что его знакомый вкус и связанные с ним воспоминания никогда больше не исчезнут из моей жизни.
– Вы так старательно пьете кофе, что можно даже не спрашивать, нравится ли он вам. – Марина засмеялась, и мне тоже стало легко и весело. – Теперь рассказывайте, кто вы, и зачем вдруг явились пред очи скромной девушки!
– Можно начать с последнего вопроса? – спросил я.
– В любом порядке, но чтобы получилось интересно, – ее лицо светилось приветливостью. И тут же добавила с очаровательной улыбкой: – Иначе о второй чашке даже не мечтайте.
– Но об этом я могу говорить только шепотом. – Я пересел к Марине на диван и наклонился к ее уху. – Я появился, чтобы много раз повторить, как очаровательна и красива эта девушка.
– Как все просто! – Она легонько оттолкнула меня, словно нехотя. – Вы удивляете меня, и не самым лучшим образом.
– Ты очень красива, очень. – Я взял ее за руку и посмотрел в глаза. – Рядом с тобой мне не удается быть сдержанным, извини…
Она как-то странно обмякла, легко вздохнула, словно говоря без слов: «Ну, зачем это…», но ничего не ответила. Я начал целовать ее и… чуть не умер, почувствовав ее умопомрачительную близость. Боже, как же все знакомо – запах кожи и мое любимое едва заметное родимое пятнышко на левой щеке…
А потом все закрутилось вокруг нас, и мир исчез. Остались только глаза, чтобы видеть ее, и губы, чтобы целовать, целовать, целовать… Кажется, я рычал, слышал стоны и крики. Мои, ее? И сердце болело. От любви к ней.
Наконец земное пространство вновь обрело привычные очертания, и стало возможным дышать и жить дальше. Я молча лежал рядом и смотрел на нее. Не открывая глаз, она одними губами что-то проговорила. Я нагнулся к маленькому уху, прошептав:
– Я тебя не слышу.
– Вот и хорошо; я сказала лишнее…
– Не для моих ушей?
– Не для твоих ушей, – невыразительно повторила она, словно эхо.
– Я должен знать. Ответь, пожалуйста, или мне придется мучить тебя вопросами.
– Скажи мне…
– Что?
Она замолчала, закусив губу.
– Спрашивай, я отвечу на любой вопрос…
Марина повернулась на бок и придвинулась поближе, внимательно и напряженно вглядываясь в мои глаза.
– Пообещай, что не удивишься моему вопросу…
– Обещаю. Если хочешь, клянусь.
– Скажи, ты… – после короткой, но давшейся ей с заметным трудом паузы она набрала воздуха и выпалила залпом: – имя Леонид тебе что-нибудь говорит?
Я нахмурился, глядя в сторону.
– Не молчи, ответь мне, не молчи, пожалуйста…
– Я сейчас уйду, – я приподнялся и сел. – Еще несколько минут, хорошо?
Марина встала, накинула халатик и подошла к окну. Лицо ее стало болезненно печальным. Она плакала. Я почувствовал, что сам вот-вот заплачу вместе с ней. Подойдя к любимой вплотную, я обнял ее за плечи, развернул к себе и тихо сказал:
– Мне запрещено говорить правду, но…
– Что? Что?!. – В ее глазах плескалось смятение.
– Вспомни, – я сглотнул и продолжил после секундной паузы, – квартира в Москве, ты в моих руках…
Не успел я договорить, как она всплеснула руками, словно пытаясь отогнать наваждение, и без чувств упала мне на грудь.
…Через четверть часа я сидел рядом со съежившейся, дрожащей от озноба Мариной, гладил ее бледное лицо и поил горячим чаем.
– Неужели это ты? – еле слышно спрашивала она раз за разом. – Нет, не говори ничего, я боюсь, что это окажется сном. Ты не похож…
– Тебе трудно поверить, что это не сон?
– Но где ты был так долго? Развлекался с другими женщинами?
– Ты же знаешь, что нет.
– Какой ты, оказывается, жестокий! Разве можно было так долго мучить меня?
– Я не должен был признаваться. Теперь моя дальнейшая судьба под большим вопросом.
– Ты пожертвовал своей карьерой ради меня?
– Можно сказать, да. Но не только это. Я и тебя могу подставить под угрозу.
– Я тебя люблю. Всегда любила и буду любить всю жизнь. Мне все равно, что будет. Без тебя я не смогу…
До самого рассвета в квартире горел слабый свет. Мы заново узнавали друг друга, не уставая раз за разом повторять: «Неужели мы снова вместе?»
И потом Марина все плакала, а слезы не кончались, и она вытирала нос и глаза моей ладонью, а я благодарно целовал ее руки. Уже под утро, когда в голове стучала одна-единственная мысль: «Как я не умер без нее? Как я вообще мог жить без нее?» – я вдруг понял, что прямо сейчас сойду с ума или сдохну, если не расскажу ей все… или почти все, что со мной было в эти годы.
– Почему ты до сих пор учишься? – спросил я.
– Служила в армии, заканчивала первую ступень в университете. Отец уехал, и я пошла работать, в основном чтобы не маяться от скуки. Потом решила продолжить учебу, закончила магистратуру. Теперь учусь на третьей ступени. А что?
– Понимаешь, у тебя была такая понятная, такая человеческая жизнь. А у меня… Даже не знаю, с чего начать… Пожалуй, вот с чего… с первого задания в Израиле.
Глава 3
Тель-Авив. Явочная квартира Моссада
Глава 4
Тель-Авив. Явочная квартира Моссада
Не обращая внимания на отцовский запрет, уже из Израиля она написала подруге, умоляя ее разыскать Леонида и объяснить, насколько возможно, сложившуюся ситуацию. Подруга просьбу выполнила, но в ее ответном письме было всего несколько строк, убивающих безысходностью и бедой: Леонид попал в тяжелую аварию и, вероятно, до конца останется в коме…
Долгое время было очень больно, физически больно жить. Огнем горело все: спина, руки, голова, губы… Больно было ходить и дышать, а особенно жгучую муку вызывали мысли о Леониде. Марина почти все время говорила сама с собой, чем напугала отца, начавшего всерьез тревожиться из-за ее психического здоровья. Через некоторое время, когда Марина научилась не думать ни о чем, стало немного легче – говорят, так защищается психика человека, попавшего в беду, иначе можно сойти с ума или умереть от невыносимого страдания. Но она ничего не помнила – ни своих монологов, ни желаний, ни настроений – ни-че-го.
Затем ее с головой накрыли заботы, связанные с обустройством на новом месте, и постепенно они помогли ей выйти из полубредового-полудремотного состояния. Вскоре после приезда в Израиль отец надолго уехал в Европу, иногда звонил, а приезжал и того реже, всего на пару-тройку дней. И тогда Марина, выучив язык и поступив в университет, как большинство местных студентов, пошла работать. Теперь у нее совсем не оставалось свободного времени, и вскоре она с удивлением обнаружила, что старая истина, утверждающая, будто на миру и смерть красна, не лукавит: действительно на людях жить было легче. В этой теплой и удивительно дружелюбной стране ее практически никто не знал, а значит, никто ни о чем не расспрашивал, в друзья не набивался и догадаться о ее прошлом тем более не мог. Так прошло несколько лет. За эти годы на ее пути встретилось несколько мужчин, но отношения с ними казались ей эпизодами, о которых не хотелось вспоминать. Никто не смог помочь ей избавиться от воспоминаний о Леониде, никто… А теперь этот парень, начавший ухаживать за ней в кафе, почему-то всколыхнул старые воспоминания. Опять вернулась боль… Ну надо же – вот он, стоит перед ней на лестнице университета.
– Как вы узнали, что я здесь учусь?
– Секрет. Не меньшей, кстати, важности, чем номер вашего телефона. Обменяемся секретами? Предлагаю сделать это в ближайшем кинотеатре!
…Я два часа, как мальчишка, обливался в темном зале холодным потом. Чувствовал себя измотанным и потерянным, боялся взглянуть на Марину. Что со мной творится? По дороге домой молчал, как последний кретин, но Марина, похоже, ничего не замечала. Она говорила о чем-то незначащем, и оба мы чувствовали, что наше общение продолжается, а это важнее любых слов. Прощаясь, она рассмеялась: целый вечер провели вместе, а имени незнакомца так и не прозвучало…
– Кстати, а как вас зовут? По-моему, вы даже не представились. Или я настолько невнимательна?
– Израильтяне называют меня Дани, – я, не задумываясь, назвал первое пришедшее на ум распространенное имя.
– А русское имя звучит как-то иначе? – с веселым подвохом спросила она.
– Даниэль, – после небольшой заминки ответил я, – а коротко тоже Дани… Вы же знаете, с нашими именами за границей всегда выходит какая-нибудь путаница. Хотя иногда мне кажется, что это все-таки местная специфика. В Америке или в любой европейской стране почти любое русское имя имеет свой эквивалент.
– Вы много ездили?
– Да, немало…
– Вот мы и пришли, Дани-Даниэль. Что ж, расскажете о себе в следующий раз. На сегодня от этой повинности я вас освобождаю.
– Вы чересчур снисходительны ко мне. Я не только готов, но и страстно желаю нести повинность, назначенную такой симпатичной девушкой.
– Ну хорошо, даю вам шанс рассказать о себе за время, пока мы будем пить кофе. Успеете?
Пока Марина возилась на кухне, я вдыхал запахи маленькой, но очень уютной квартирки, в которой все дышало покоем.
– Вот и кофе! – Марина казалась оживленной и немного загадочной.
– Какой чудесный аромат! – Я отпивал крошечными глотками кофе из изящной чашки, обещая себе, что его знакомый вкус и связанные с ним воспоминания никогда больше не исчезнут из моей жизни.
– Вы так старательно пьете кофе, что можно даже не спрашивать, нравится ли он вам. – Марина засмеялась, и мне тоже стало легко и весело. – Теперь рассказывайте, кто вы, и зачем вдруг явились пред очи скромной девушки!
– Можно начать с последнего вопроса? – спросил я.
– В любом порядке, но чтобы получилось интересно, – ее лицо светилось приветливостью. И тут же добавила с очаровательной улыбкой: – Иначе о второй чашке даже не мечтайте.
– Но об этом я могу говорить только шепотом. – Я пересел к Марине на диван и наклонился к ее уху. – Я появился, чтобы много раз повторить, как очаровательна и красива эта девушка.
– Как все просто! – Она легонько оттолкнула меня, словно нехотя. – Вы удивляете меня, и не самым лучшим образом.
– Ты очень красива, очень. – Я взял ее за руку и посмотрел в глаза. – Рядом с тобой мне не удается быть сдержанным, извини…
Она как-то странно обмякла, легко вздохнула, словно говоря без слов: «Ну, зачем это…», но ничего не ответила. Я начал целовать ее и… чуть не умер, почувствовав ее умопомрачительную близость. Боже, как же все знакомо – запах кожи и мое любимое едва заметное родимое пятнышко на левой щеке…
А потом все закрутилось вокруг нас, и мир исчез. Остались только глаза, чтобы видеть ее, и губы, чтобы целовать, целовать, целовать… Кажется, я рычал, слышал стоны и крики. Мои, ее? И сердце болело. От любви к ней.
Наконец земное пространство вновь обрело привычные очертания, и стало возможным дышать и жить дальше. Я молча лежал рядом и смотрел на нее. Не открывая глаз, она одними губами что-то проговорила. Я нагнулся к маленькому уху, прошептав:
– Я тебя не слышу.
– Вот и хорошо; я сказала лишнее…
– Не для моих ушей?
– Не для твоих ушей, – невыразительно повторила она, словно эхо.
– Я должен знать. Ответь, пожалуйста, или мне придется мучить тебя вопросами.
– Скажи мне…
– Что?
Она замолчала, закусив губу.
– Спрашивай, я отвечу на любой вопрос…
Марина повернулась на бок и придвинулась поближе, внимательно и напряженно вглядываясь в мои глаза.
– Пообещай, что не удивишься моему вопросу…
– Обещаю. Если хочешь, клянусь.
– Скажи, ты… – после короткой, но давшейся ей с заметным трудом паузы она набрала воздуха и выпалила залпом: – имя Леонид тебе что-нибудь говорит?
Я нахмурился, глядя в сторону.
– Не молчи, ответь мне, не молчи, пожалуйста…
– Я сейчас уйду, – я приподнялся и сел. – Еще несколько минут, хорошо?
Марина встала, накинула халатик и подошла к окну. Лицо ее стало болезненно печальным. Она плакала. Я почувствовал, что сам вот-вот заплачу вместе с ней. Подойдя к любимой вплотную, я обнял ее за плечи, развернул к себе и тихо сказал:
– Мне запрещено говорить правду, но…
– Что? Что?!. – В ее глазах плескалось смятение.
– Вспомни, – я сглотнул и продолжил после секундной паузы, – квартира в Москве, ты в моих руках…
Не успел я договорить, как она всплеснула руками, словно пытаясь отогнать наваждение, и без чувств упала мне на грудь.
…Через четверть часа я сидел рядом со съежившейся, дрожащей от озноба Мариной, гладил ее бледное лицо и поил горячим чаем.
– Неужели это ты? – еле слышно спрашивала она раз за разом. – Нет, не говори ничего, я боюсь, что это окажется сном. Ты не похож…
– Тебе трудно поверить, что это не сон?
– Но где ты был так долго? Развлекался с другими женщинами?
– Ты же знаешь, что нет.
– Какой ты, оказывается, жестокий! Разве можно было так долго мучить меня?
– Я не должен был признаваться. Теперь моя дальнейшая судьба под большим вопросом.
– Ты пожертвовал своей карьерой ради меня?
– Можно сказать, да. Но не только это. Я и тебя могу подставить под угрозу.
– Я тебя люблю. Всегда любила и буду любить всю жизнь. Мне все равно, что будет. Без тебя я не смогу…
До самого рассвета в квартире горел слабый свет. Мы заново узнавали друг друга, не уставая раз за разом повторять: «Неужели мы снова вместе?»
И потом Марина все плакала, а слезы не кончались, и она вытирала нос и глаза моей ладонью, а я благодарно целовал ее руки. Уже под утро, когда в голове стучала одна-единственная мысль: «Как я не умер без нее? Как я вообще мог жить без нее?» – я вдруг понял, что прямо сейчас сойду с ума или сдохну, если не расскажу ей все… или почти все, что со мной было в эти годы.
– Почему ты до сих пор учишься? – спросил я.
– Служила в армии, заканчивала первую ступень в университете. Отец уехал, и я пошла работать, в основном чтобы не маяться от скуки. Потом решила продолжить учебу, закончила магистратуру. Теперь учусь на третьей ступени. А что?
– Понимаешь, у тебя была такая понятная, такая человеческая жизнь. А у меня… Даже не знаю, с чего начать… Пожалуй, вот с чего… с первого задания в Израиле.
Глава 3
Тель-Авив. Явочная квартира Моссада
12 марта 1991 года, 10:00
Все началось осенью 1990 года, когда меня послали в Израиль, снабдив нарочито хилой легендой мелкого бизнесмена, якобы желавшего наладить контакты с местными турагентствами. А истинные цели командировки, как я позднее догадался, заключались вот в чем: выйти на Моссад и, раскрыв карты, попробовать провести совместную операцию по поиску и вывозу досье шпионской сети военного времени. Сами бумаги попали в Израиль из западноукраинского Львова. Также нужно было задержать и депортировать в СССР особо опасного преступника, сбежавшего в Тель-Авив с этими документами.
Постепенно я пришел к выводу, что московскому начальству не нужно, чтобы я выполнил задание, с которым меня сюда послали. Велась какая-то абсолютно непонятная игра, где мне была уготована роль, о которой я не знал. А самое неприятное – не понимал. И тогда, на свой страх и риск, я начал искать выход на Израильскую службу безопасности. Я почему-то считал, что они помогут мне найти моего преступника. Кто ищет, тот всегда найдет – истина известная. И уже на четвертый месяц моего пребывания в стране, когда меня пригласили на вечеринку к человеку, напрямую связанному с Моссадом, я понял, что двигаюсь в правильном, точнее, нужном мне, направлении.
Через несколько дней прозвучал телефонный звонок, и меня вызвали на собеседование. В завуалированной форме мне предлагалось выяснение возможных взаимоотношений. Это означало, что на предстоящей встрече придется что-либо продать.
В небольшом, на удивление скромном номере отеля меня ждали двое. Я сразу узнал обаятельных джентльменов, которые на той самой вечеринке недельной давности усиленно старались меня развлечь, напоить и зазвать в бордель или казино. Я с трудом избавился тогда от их общества, слишком уж навязчивыми они мне показались. Сегодня же парочка выглядела совсем по-иному: ни следа легкомыслия, отвязанности – обычные «рабочие лошадки» англосаксонского типа. Одному лет сорок, другому не больше тридцати пяти. Тот, кто помоложе, представился Роном, назвав своего старшего (по званию, похоже, тоже) коллегу Марком. Он довольно прилично говорил по-русски, но не торопился задавать прямые вопросы и долго расспрашивал о процессе абсорбции и всяких житейских глупостях. Переход к делу оказался почти незаметным.
– Рон сказал, что у тебя есть нечто интересное, чем ты готов с нами поделиться.
– В принципе, интересного много.
– Так что тебе мешает беспрепятственно рассказать нам об этом?
– По стечению обстоятельств, – начал я, – мне известно об одном человеке, который вызовет у вас интерес по крайней мере в двух аспектах. Во-первых, он приехал сюда шпионить, а во-вторых, контрабандным путем умудрился провезти огромное количество ценностей на фантастическую сумму.
– То , что «во-первых», для нас представляет больший интерес.
– А для меня важнее как раз второе: часть своего нынешнего капитала он выманил у меня обманным путем.
– И ты полагаешь, что мы поможем тебе вернуть украденное?
– Я полагаю, что служба безопасности не позволит шпиону вести свои дела, – ответил я спокойно.
– Почему ты так уверен, что мы непременно тебе поверим? А если ты сам приехал сюда со шпионским заданием? – агрессия в тоне Марка явно возрастала.
– Финансовые возможности этого человека весьма значительны, – я сделал вид, что не обратил внимания на последнее замечание, – и это означает, что он быстро укоренится, найдет нужных людей, возможно, даже организует свою сеть и начнет передавать информацию. Чем быстрее вы его перехватите, тем лучше. Я дам его имя и примерный возраст, вы без труда наведете справки и убедитесь, что в моих словах есть резон.
– Тебе известно что-нибудь о задании, которое он получил?
– Извини, но это я могу передать только человеку на самом высоком уровне.
– Ты случайно не преувеличиваешь? – Марк не пытался скрыть раздражения. – Подумай сам: эмигрант, только что появившийся в стране, привозит информацию о супершпионе. Ну кто этим заинтересуется?
– Я не сказал «супер», он просто шпион.
– Это несущественно. Почему мы должны тебе верить?
– Совсем не должны, и я бы не поверил пришлому одиночке. Но прежде, чем что-либо отвергать, проверил бы информацию, которую человек готов предоставить. И это именно то, что вы сделаете.
– Ладно. Понадобишься – найдем.
В назначенный день я приехал на улицу Аленби в центре Тель-Авива, подошел к указанному дому. В маленькой скромно обставленной квартирке меня встретил человек средних лет – небольшого роста, с намечающейся лысиной и слегка сонным лицом, но пружинистыми движениями и цепким взглядом серо-голубых глаз.
– Рафи, – он протянул мне ладонь с короткими, крепкими, словно стальными, пальцами.
– Гардин.
– Ты хочешь, чтобы я называл тебя по фамилии? У русских же это не принято, – акцент собеседника выдавал его польское происхождение.
– Леонид.
– Хорошо, Леонид, присаживайся. – Он показал на кресло и вальяжно расположился напротив. – Так что у тебя есть для меня?
Весь вид этого человека, тон его разговора, жестикуляция подсказывали мне: он – самый главный, и только он в силах решить все. Или почти все.
– У меня много информации, которая может заинтересовать вас, прежде всего…
Рассказ звучал лаконично, точно и весомо. Рафи внимательно слушал, иногда слегка прикрывая веки. Конечно, его манера поведения могла обмануть только простака: так спокойно, чуть ли не равнодушно, способны вести себя только очень опытные, уверенные в себе и своих силах профессионалы. Рафи вызывал у меня неподдельное уважение и интерес, к тому же по его поведению я предположил, что его ранг был явно выше старшего оперативного сотрудника или штабного офицера.
– Скажи, Леонид, почему они поставили на тебя? Ты ведь из экономического отдела. У них что, опытных оперативников не хватает? К тому же подготовленный агент может сработать быстрее и точнее, не так ли?
Я ответил не колеблясь, поскольку раздумывал на эту тему не раз. Да и не собирался я тут юлить – ни к чему.
– Для штатного агента это было бы очередное задание, не более того. Они, видимо, понимают, что землю буду грызть, но до этого Кузнецова доберусь.
– Ну да, конечно, конечно… Вот и наша встреча – тому доказательство, так ведь?
Я решил, что время пришло: сейчас – или никогда! Перехватив инициативу разговора, я абсолютно уверенно повел свою тему дальше:
– Я не знаю, что побудило моих московских руководителей послать на поимку Кузнецова именно меня. Но я здесь, и очень надеюсь застать финал этой истории. А для этого вы мне чрезвычайно нужны. Мы сможем быть взаимно полезными при одном условии: если между нами возникнет доверие, – я подался вперед и уставился на своего визави не мигая. – Я доверяю вам с большей охотой, чем вы мне, и по вполне понятным причинам: у меня нет выхода. Поэтому предлагаю вам сделку: вы находите для меня Шило, я получаю книги с записями, которых ждут мои опекуны. В книгах из ограбленного Кузнецовым тайника были списки агентурной сети, которую создал для немцев пан Закревский. Именно эти списки необходимы моему руководству в Москве. Получив книги, можно попытаться отделаться от моих начальников и выйти из игры – и это единственное, чего я сейчас хочу. Вы просматриваете материалы и пользуетесь ими по своему усмотрению. Плюс – одним шпионом в стране становится меньше.
– Сделка неравноценная, но я ее не отвергаю. Можно подумать…
Я разглядывал добродушное лицо Рафи, пытаясь уловить хоть тень заинтересованности, но кроме ускользающей полуулыбки ничего обнаружить не смог.
– Ты получишь ответ через неделю.
К вящей моей радости и удивлению, события не заставили себя ждать, и уже через день мы встретились в той же квартирке, где на сей раз я никак не мог отделаться от ощущения чьего-то присутствия. Как-то странновато колыхались легкие занавески, к тому же за ними мне время от времени чудились какие-то непонятные тени. Рафи задавал вопросы точно в соответствии с услышанным накануне рассказом.
«Проверяет… значит, не верит. Ну конечно, разве могло быть иначе?» – говорил я сам себе, автоматически прибегая к приемам концентрации внимания, освоенным во время относительно недавнего обучения. Несмотря на успешные, как мне казалось, первые усилия, через час я почувствовал сильное утомление. Казалось, я вот-вот начну сбиваться, путаясь в фактах и словах.
Неутомимый Рафи сыпал вопросами как из рога изобилия, но потом резко остановился и, словно получив чье-то согласие, отчетливо выговорил:
– Мы согласны работать с тобой, но и нам нужна твоя помощь. Сеть в России не представляет для нас большого интереса: необходимую информацию дружественные нам англичане согласны предоставлять безо всяких предварительных условий, – он немного помолчал. – Работать будем по твоему принципу «услуга за услугу». Мы знаем, где Кузнецов, он же Зусман…
Я заранее был готов принять условия израильской стороны. В сложившейся ситуации желание поймать без конца ускользавшего преступника и попытаться достойно выйти из игры стало моей единственной и всепоглощающей целью. Что за услуга потребовалась Рафи, я тогда не знал, да это было и не важно. Я хотел домой, и готов был сделать для этого все, что меня попросят. А попросили меня ни много ни мало – поучаствовать в операции Моссада в Берлине. Им был необходим оперативник, говоривший по-русски, и никого своего в тот момент у них под рукой не оказалось. А может они это придумали? Да какая разница, главное, что я наконец-то в деле!
Постепенно я пришел к выводу, что московскому начальству не нужно, чтобы я выполнил задание, с которым меня сюда послали. Велась какая-то абсолютно непонятная игра, где мне была уготована роль, о которой я не знал. А самое неприятное – не понимал. И тогда, на свой страх и риск, я начал искать выход на Израильскую службу безопасности. Я почему-то считал, что они помогут мне найти моего преступника. Кто ищет, тот всегда найдет – истина известная. И уже на четвертый месяц моего пребывания в стране, когда меня пригласили на вечеринку к человеку, напрямую связанному с Моссадом, я понял, что двигаюсь в правильном, точнее, нужном мне, направлении.
Через несколько дней прозвучал телефонный звонок, и меня вызвали на собеседование. В завуалированной форме мне предлагалось выяснение возможных взаимоотношений. Это означало, что на предстоящей встрече придется что-либо продать.
В небольшом, на удивление скромном номере отеля меня ждали двое. Я сразу узнал обаятельных джентльменов, которые на той самой вечеринке недельной давности усиленно старались меня развлечь, напоить и зазвать в бордель или казино. Я с трудом избавился тогда от их общества, слишком уж навязчивыми они мне показались. Сегодня же парочка выглядела совсем по-иному: ни следа легкомыслия, отвязанности – обычные «рабочие лошадки» англосаксонского типа. Одному лет сорок, другому не больше тридцати пяти. Тот, кто помоложе, представился Роном, назвав своего старшего (по званию, похоже, тоже) коллегу Марком. Он довольно прилично говорил по-русски, но не торопился задавать прямые вопросы и долго расспрашивал о процессе абсорбции и всяких житейских глупостях. Переход к делу оказался почти незаметным.
– Рон сказал, что у тебя есть нечто интересное, чем ты готов с нами поделиться.
– В принципе, интересного много.
– Так что тебе мешает беспрепятственно рассказать нам об этом?
– По стечению обстоятельств, – начал я, – мне известно об одном человеке, который вызовет у вас интерес по крайней мере в двух аспектах. Во-первых, он приехал сюда шпионить, а во-вторых, контрабандным путем умудрился провезти огромное количество ценностей на фантастическую сумму.
– То , что «во-первых», для нас представляет больший интерес.
– А для меня важнее как раз второе: часть своего нынешнего капитала он выманил у меня обманным путем.
– И ты полагаешь, что мы поможем тебе вернуть украденное?
– Я полагаю, что служба безопасности не позволит шпиону вести свои дела, – ответил я спокойно.
– Почему ты так уверен, что мы непременно тебе поверим? А если ты сам приехал сюда со шпионским заданием? – агрессия в тоне Марка явно возрастала.
– Финансовые возможности этого человека весьма значительны, – я сделал вид, что не обратил внимания на последнее замечание, – и это означает, что он быстро укоренится, найдет нужных людей, возможно, даже организует свою сеть и начнет передавать информацию. Чем быстрее вы его перехватите, тем лучше. Я дам его имя и примерный возраст, вы без труда наведете справки и убедитесь, что в моих словах есть резон.
– Тебе известно что-нибудь о задании, которое он получил?
– Извини, но это я могу передать только человеку на самом высоком уровне.
– Ты случайно не преувеличиваешь? – Марк не пытался скрыть раздражения. – Подумай сам: эмигрант, только что появившийся в стране, привозит информацию о супершпионе. Ну кто этим заинтересуется?
– Я не сказал «супер», он просто шпион.
– Это несущественно. Почему мы должны тебе верить?
– Совсем не должны, и я бы не поверил пришлому одиночке. Но прежде, чем что-либо отвергать, проверил бы информацию, которую человек готов предоставить. И это именно то, что вы сделаете.
– Ладно. Понадобишься – найдем.
* * *
Домой я отправился достаточно спокойным: главное сделано. Не так уж важна достоверность переданной информации: основное – впечатление, рождаемое моей уверенностью в собственной значимости, важна форма изложения, в которой без труда прочитывается профессионал. Теперь интерес ко мне, как нарастающая волна, поднимется все выше и выше по этажам службы безопасности. Сейчас необходимо точно соблюдать дозировку продаваемого материала: чем выше ранг сотрудника, тем правдивее и интереснее должна быть наживка. Расчет оказался достаточно верным, и в течение последующих недель несколько встреч последовали одна за другой. Наконец меня вызвали на встречу, где как я предполагал, должно было решиться, удастся ли мне вступить в игру по-крупному или придется оставаться в роли подозрительного анонимного типа, за которым время от времени увязывается «хвост».В назначенный день я приехал на улицу Аленби в центре Тель-Авива, подошел к указанному дому. В маленькой скромно обставленной квартирке меня встретил человек средних лет – небольшого роста, с намечающейся лысиной и слегка сонным лицом, но пружинистыми движениями и цепким взглядом серо-голубых глаз.
– Рафи, – он протянул мне ладонь с короткими, крепкими, словно стальными, пальцами.
– Гардин.
– Ты хочешь, чтобы я называл тебя по фамилии? У русских же это не принято, – акцент собеседника выдавал его польское происхождение.
– Леонид.
– Хорошо, Леонид, присаживайся. – Он показал на кресло и вальяжно расположился напротив. – Так что у тебя есть для меня?
Весь вид этого человека, тон его разговора, жестикуляция подсказывали мне: он – самый главный, и только он в силах решить все. Или почти все.
– У меня много информации, которая может заинтересовать вас, прежде всего…
Рассказ звучал лаконично, точно и весомо. Рафи внимательно слушал, иногда слегка прикрывая веки. Конечно, его манера поведения могла обмануть только простака: так спокойно, чуть ли не равнодушно, способны вести себя только очень опытные, уверенные в себе и своих силах профессионалы. Рафи вызывал у меня неподдельное уважение и интерес, к тому же по его поведению я предположил, что его ранг был явно выше старшего оперативного сотрудника или штабного офицера.
– Скажи, Леонид, почему они поставили на тебя? Ты ведь из экономического отдела. У них что, опытных оперативников не хватает? К тому же подготовленный агент может сработать быстрее и точнее, не так ли?
Я ответил не колеблясь, поскольку раздумывал на эту тему не раз. Да и не собирался я тут юлить – ни к чему.
– Для штатного агента это было бы очередное задание, не более того. Они, видимо, понимают, что землю буду грызть, но до этого Кузнецова доберусь.
– Ну да, конечно, конечно… Вот и наша встреча – тому доказательство, так ведь?
Я решил, что время пришло: сейчас – или никогда! Перехватив инициативу разговора, я абсолютно уверенно повел свою тему дальше:
– Я не знаю, что побудило моих московских руководителей послать на поимку Кузнецова именно меня. Но я здесь, и очень надеюсь застать финал этой истории. А для этого вы мне чрезвычайно нужны. Мы сможем быть взаимно полезными при одном условии: если между нами возникнет доверие, – я подался вперед и уставился на своего визави не мигая. – Я доверяю вам с большей охотой, чем вы мне, и по вполне понятным причинам: у меня нет выхода. Поэтому предлагаю вам сделку: вы находите для меня Шило, я получаю книги с записями, которых ждут мои опекуны. В книгах из ограбленного Кузнецовым тайника были списки агентурной сети, которую создал для немцев пан Закревский. Именно эти списки необходимы моему руководству в Москве. Получив книги, можно попытаться отделаться от моих начальников и выйти из игры – и это единственное, чего я сейчас хочу. Вы просматриваете материалы и пользуетесь ими по своему усмотрению. Плюс – одним шпионом в стране становится меньше.
– Сделка неравноценная, но я ее не отвергаю. Можно подумать…
Я разглядывал добродушное лицо Рафи, пытаясь уловить хоть тень заинтересованности, но кроме ускользающей полуулыбки ничего обнаружить не смог.
– Ты получишь ответ через неделю.
К вящей моей радости и удивлению, события не заставили себя ждать, и уже через день мы встретились в той же квартирке, где на сей раз я никак не мог отделаться от ощущения чьего-то присутствия. Как-то странновато колыхались легкие занавески, к тому же за ними мне время от времени чудились какие-то непонятные тени. Рафи задавал вопросы точно в соответствии с услышанным накануне рассказом.
«Проверяет… значит, не верит. Ну конечно, разве могло быть иначе?» – говорил я сам себе, автоматически прибегая к приемам концентрации внимания, освоенным во время относительно недавнего обучения. Несмотря на успешные, как мне казалось, первые усилия, через час я почувствовал сильное утомление. Казалось, я вот-вот начну сбиваться, путаясь в фактах и словах.
Неутомимый Рафи сыпал вопросами как из рога изобилия, но потом резко остановился и, словно получив чье-то согласие, отчетливо выговорил:
– Мы согласны работать с тобой, но и нам нужна твоя помощь. Сеть в России не представляет для нас большого интереса: необходимую информацию дружественные нам англичане согласны предоставлять безо всяких предварительных условий, – он немного помолчал. – Работать будем по твоему принципу «услуга за услугу». Мы знаем, где Кузнецов, он же Зусман…
Я заранее был готов принять условия израильской стороны. В сложившейся ситуации желание поймать без конца ускользавшего преступника и попытаться достойно выйти из игры стало моей единственной и всепоглощающей целью. Что за услуга потребовалась Рафи, я тогда не знал, да это было и не важно. Я хотел домой, и готов был сделать для этого все, что меня попросят. А попросили меня ни много ни мало – поучаствовать в операции Моссада в Берлине. Им был необходим оперативник, говоривший по-русски, и никого своего в тот момент у них под рукой не оказалось. А может они это придумали? Да какая разница, главное, что я наконец-то в деле!
Глава 4
Тель-Авив. Явочная квартира Моссада
10 апреля 1991 года, 11:00
Времени было совсем мало, и нам приходилось дорожить каждой минутой. Рафи основательно устроился в кресле и начал инструктаж. Я помню то утро так, словно оно было вчера. Если б я тогда знал, сколько раз это повторится!
– Так вот, – начал мой новый босс, – американцы поймали в Берлине одного русского, подозреваемого в связях с подразделением палестинских боевиков. Парень оказался не очень сговорчивым, пришлось применить соответствующие меры воздействия. К сожалению, работали новички, перестарались, и бедняга умер во время допроса. Единственное, что удалось из него вытащить – то, что он шел на связь с палестинцами из окружения Хаддада. У нас есть основания подозревать, что замышляется очередной теракт, и, разумеется, необходимо знать, какой именно и когда. Ты пойдешь вместо погибшего. – Рафи сделал паузу и внимательно посмотрел мне в глаза. – Американцы утверждают, что его никто не ищет. Значит, он был агентом-одиночкой. Такие – самые опасные. Вполне возможно, что его присутствие требовалось только при планировании операции. Скорее всего, он снабжал их оружием. В любом случае, нашим коллегам из ЦРУ важно доказать связь КГБ с палестинскими террористами, а нам – предотвратить очередной теракт. Поэтому и нужен человек для готовящейся встречи.
На подготовку отводилось всего два дня. Идея казалась в высшей степени авантюрной, но тем не менее я ни от чего не отказался. Меня вообще всегда тянуло к вещам сложным и рискованным. Понятно было также, что в Моссаде меня проверяют. Проведу операцию нормально – может, отпустят, в противном случае искать меня никто не станет, как того русского.
На следующий день Рафи познакомил меня с напарником. Моше говорил по-русски с заметным американским акцентом, но понимал меня очень легко. В течение нескольких часов он обрисовывал обстановку в Организации Освобождения Палестины. Проще говоря, он объяснил мне, кто с кем и кто против кого. Из его слов вытекало, что каждый главарь из семнадцати входивших в ООП организаций имел по крайней мере двух-трех кровных врагов из тех же палестинцев. Их главный закон – закон силы. Единственное, что их всех объединяло – борьба с Израилем, хотя в большинстве случаев первое место занимала грызня между собой. За теракты платили, и хорошо. Группа Хаддада принадлежала к наиболее радикальному крылу ООП и активно действовала в Европе.
Мы несколько раз обсудили детали предстоящей операции и вылетели в Берлин. Среди европейских городов он считается одним из самых спокойных и безопасных. Сейчас, отправляясь на непростое задание, мне в это верилось с трудом.
В Берлине Моше ушел встречаться с американцами, а я вселился в номер своего русского двойника, чью роль предстояло сыграть.
В условный час раздался телефонный звонок. После обмена краткими паролями грубый мужской голос с сильным арабским акцентом произнес по-русски: «Шесть часов, вход в универмаг „Кивенбрассен“.
Около полудня я надел широкополую шляпу, приклеил усы и отправился на ознакомление с местом встречи. Универмаг располагался относительно недалеко от центральной части города в тихом месте по соседству с небольшим парком. Пройдя вокруг здания и прогулявшись по парку, я понял, что идти на встречу придется одному: организовать здесь незаметную слежку невозможно.
Я вернулся в гостиницу, когда до встречи оставалось около двух часов. Войдя в вестибюль, увидел сидящего в кресле напарника. Еле заметным кивком показал на дверь лифта, нажал кнопку двенадцатого этажа и, пока кабина поднималась, вкратце описал ситуацию.
– Ты не можешь идти один, – пытался разубедить меня Моше. – Не мне рассказывать, какой это риск. Нет прикрытия – нет операции. Таков закон нашего ремесла. Иначе средняя продолжительность жизни оперативников была бы, как у инструкторов парашютного спорта – двадцать семь с половиной лет. Причем они погибают не на своей основной работе, с парашютами в последнее десятилетие все в порядке. Просто у этих ребят высокий уровень адреналина в крови, вот они и ищут приключений. Они не чувствуют страха, и это обычно плохо кончается. Так что перестанешь бояться – вспомни цифру 27,5. Затем, поняв, что отговорить меня не удастся, Моше протянул мне игрушечный с виду фонарик и продолжил:
– Ладно, вот тебе «маячок». Я буду идти за тобой, сколько смогу. Даю тебе час на разговоры. Если после твоего исчезновения из моего поля зрения от тебя не будет известий в течение шестидесяти минут, мне придется подключать местную полицию. Я буду знать твое местонахождение – «маячок» покажет. Сообщу им, что видел похищение. Они обязаны откликнуться и, как всякая полиция, наделают много шума. Мы тем временем прибудем на место и попробуем тебя забрать. Так что постарайся не оплошать – у тебя только час один на один с ними, не больше.
Я крепко пожал напарнику руку, вышел из лифта и направился в «свой» номер, а Моше поехал выше, чтобы незаметно покинуть гостиницу.
Вскоре и я отправился к месту встречи. В назначенный час ко мне подошел молодой араб с неожиданно голубыми глазами. Похоже, на его внешности сказалась английская оккупация Палестины.
– Так вот, – начал мой новый босс, – американцы поймали в Берлине одного русского, подозреваемого в связях с подразделением палестинских боевиков. Парень оказался не очень сговорчивым, пришлось применить соответствующие меры воздействия. К сожалению, работали новички, перестарались, и бедняга умер во время допроса. Единственное, что удалось из него вытащить – то, что он шел на связь с палестинцами из окружения Хаддада. У нас есть основания подозревать, что замышляется очередной теракт, и, разумеется, необходимо знать, какой именно и когда. Ты пойдешь вместо погибшего. – Рафи сделал паузу и внимательно посмотрел мне в глаза. – Американцы утверждают, что его никто не ищет. Значит, он был агентом-одиночкой. Такие – самые опасные. Вполне возможно, что его присутствие требовалось только при планировании операции. Скорее всего, он снабжал их оружием. В любом случае, нашим коллегам из ЦРУ важно доказать связь КГБ с палестинскими террористами, а нам – предотвратить очередной теракт. Поэтому и нужен человек для готовящейся встречи.
На подготовку отводилось всего два дня. Идея казалась в высшей степени авантюрной, но тем не менее я ни от чего не отказался. Меня вообще всегда тянуло к вещам сложным и рискованным. Понятно было также, что в Моссаде меня проверяют. Проведу операцию нормально – может, отпустят, в противном случае искать меня никто не станет, как того русского.
На следующий день Рафи познакомил меня с напарником. Моше говорил по-русски с заметным американским акцентом, но понимал меня очень легко. В течение нескольких часов он обрисовывал обстановку в Организации Освобождения Палестины. Проще говоря, он объяснил мне, кто с кем и кто против кого. Из его слов вытекало, что каждый главарь из семнадцати входивших в ООП организаций имел по крайней мере двух-трех кровных врагов из тех же палестинцев. Их главный закон – закон силы. Единственное, что их всех объединяло – борьба с Израилем, хотя в большинстве случаев первое место занимала грызня между собой. За теракты платили, и хорошо. Группа Хаддада принадлежала к наиболее радикальному крылу ООП и активно действовала в Европе.
Мы несколько раз обсудили детали предстоящей операции и вылетели в Берлин. Среди европейских городов он считается одним из самых спокойных и безопасных. Сейчас, отправляясь на непростое задание, мне в это верилось с трудом.
В Берлине Моше ушел встречаться с американцами, а я вселился в номер своего русского двойника, чью роль предстояло сыграть.
В условный час раздался телефонный звонок. После обмена краткими паролями грубый мужской голос с сильным арабским акцентом произнес по-русски: «Шесть часов, вход в универмаг „Кивенбрассен“.
Около полудня я надел широкополую шляпу, приклеил усы и отправился на ознакомление с местом встречи. Универмаг располагался относительно недалеко от центральной части города в тихом месте по соседству с небольшим парком. Пройдя вокруг здания и прогулявшись по парку, я понял, что идти на встречу придется одному: организовать здесь незаметную слежку невозможно.
Я вернулся в гостиницу, когда до встречи оставалось около двух часов. Войдя в вестибюль, увидел сидящего в кресле напарника. Еле заметным кивком показал на дверь лифта, нажал кнопку двенадцатого этажа и, пока кабина поднималась, вкратце описал ситуацию.
– Ты не можешь идти один, – пытался разубедить меня Моше. – Не мне рассказывать, какой это риск. Нет прикрытия – нет операции. Таков закон нашего ремесла. Иначе средняя продолжительность жизни оперативников была бы, как у инструкторов парашютного спорта – двадцать семь с половиной лет. Причем они погибают не на своей основной работе, с парашютами в последнее десятилетие все в порядке. Просто у этих ребят высокий уровень адреналина в крови, вот они и ищут приключений. Они не чувствуют страха, и это обычно плохо кончается. Так что перестанешь бояться – вспомни цифру 27,5. Затем, поняв, что отговорить меня не удастся, Моше протянул мне игрушечный с виду фонарик и продолжил:
– Ладно, вот тебе «маячок». Я буду идти за тобой, сколько смогу. Даю тебе час на разговоры. Если после твоего исчезновения из моего поля зрения от тебя не будет известий в течение шестидесяти минут, мне придется подключать местную полицию. Я буду знать твое местонахождение – «маячок» покажет. Сообщу им, что видел похищение. Они обязаны откликнуться и, как всякая полиция, наделают много шума. Мы тем временем прибудем на место и попробуем тебя забрать. Так что постарайся не оплошать – у тебя только час один на один с ними, не больше.
Я крепко пожал напарнику руку, вышел из лифта и направился в «свой» номер, а Моше поехал выше, чтобы незаметно покинуть гостиницу.
Вскоре и я отправился к месту встречи. В назначенный час ко мне подошел молодой араб с неожиданно голубыми глазами. Похоже, на его внешности сказалась английская оккупация Палестины.