Страница:
Проверкой установлено, что Богданов Михаил Васильевич, 1907 года рождения, беспартийный, с высшим образованием, в Красной Армии с 1918 года, в начале войны занимал должность начальника артиллерии 8-го стрелкового корпуса, считается пропавшим без вести с 1941 года. Компрометирующих данных на него нет. Семья его в составе жены и дочери проживает в Баку.
В результате предпринятых опергруппой мероприятий с Богдановым была установлена связь и он был 11 июля т. г. завербован.
По сообщению начальника опергруппы тов. Лопатина, Богданов «с большой радостью стал нашим агентом, чтобы смыть позор пленения и службы у немцев».
Богданову дано задание влиться в ставку «Ворона», войти к нему в доверие и организовать с нашей помощью ликвидацию его.
На последней явке с Богдановым 16 августа Богданов сообщил, что ему удалось получить согласие «Ворона» на работу в ставке и что 19 августа он выезжает в Берлин для личной встречи с «Вороном».
Кроме изложенного выше, НКГБ СССР разрабатывает ряд других мероприятий по ликвидации «Ворона», о которых будет доложено дополнительно.
Народный комиссар государственной безопасности Союза ССР (Меркулов)
Разослано: тов. Сталину, тов. Молотову, тов. Берия
Вопреки бытующим представлениям о судьбе бывшего командующего 2-й Ударной армией генерал-лейтенанта Андрея Андреевича Власова, сообщение о его пленении 13 июля 1942 года не сопровождалось громом проклятий ни со стороны ближайшего окружения Сталина, ни со стороны военного командования. «…На последних этапах вывода 2-й Ударной армии из окружения тов. Власов проявил некоторую растерянность», – сообщали Сталину особисты. Берия, без всяких эмоций, сообщил Сталину о пленении Власова, сославшись на сообщение немецкого радио. Никаких диверсионно-разведывательных групп, которым Сталин вменил в обязанность или вызволить Власова из плена, или пристрелить, но не отдавать врагу, не существовало.
О Власове не вспоминали до февраля 1943 года, до появления первых немецких листовок с его фотографией и подписью. Несколько позднее, опираясь на данные графической экспертизы подписей на этих листовках, Военная Коллегия Верховного Суда СССР вынесла Власову заочный смертный приговор.
Первое сообщение пришло 7 апреля 1943 года от секретаря ЦК КП(б) Белоруссии, начальника Белорусского партизанского движения Петра Калинина.
Начальник артиллерии 8-го стрелкового корпуса 26 армии комбриг Михаил Богданов был пленен 10 августа 1941 года при выходе из окружения неподалеку от Умани.
После путешествия по лагерям военнопленных в Звенигородке, Белой Церкви, Холме Богданов в октябре 1941 года был доставлен в Замостье. По его словам, там он буквально «доходил» от голода и болезней.
В апреле 1942 года немецкое командование сосредоточило почти всех пленных советских генералов в хаммельбургском лагере для военнопленных XIII-D. Привезли туда и комбрига Богданова.
В лагере XIII-D был создан «Военно-исторический кабинет», в котором пленные советские генералы и офицеры за дополнительный паек могли участвовать в составлении «Истории поражения Красной Армии в кампании 1941–1942 гг.». По сути, это был централизованный сбор разведданных о Красной Армии, но главное заключалось не в этом – осуществлялась попытка широкомасштабного привлечения советских военнопленных к сотрудничеству с немецким командованием.
Подавляющее большинство пленных советских генералов отказалось работать в «Военно-историческом кабинете». Согласились лишь Богданов, бывший командир 13-й стрелковой дивизии, генерал-майор Каумов и некто Севастьянов, вор-рецидивист, выдавший себя в плену вначале за комбрига, а потом за генерал-майора Красной Армии.
Впоследствии на допросе в СМЕРШе Богданов объяснил свое поведение так: «Я пришел к выводу, что при существующих порядках Красная Армия не способна выстоять против немцев».
В начале ноября 1942 года в хаммельбургском лагере был объявлен набор добровольцев в немецкую военно-строительную организацию. Богданов занял должность начальника штаба школы, готовящей из советских военнопленных хозяйственных и технических специалистов для этой организации. Школа располагалась неподалеку от Минска, в местечке Борисов, слушатели имели возможность общаться с местными жителями. Общение давало результаты – в мае 1943 года из школы исчезли два слушателя, военнопленные майоры Красной Армии Федоров и Феденко…
В первых числах июля 1943 года к Богданову заглянул недавний выпускник школы старший лейтенант Андреев и сказал, что с Богдановым хотел бы повидаться один человек.
Встреча произошла 10 июля. Человек с незапоминающейся внешностью передал Богданову письмо от Федорова и Феденко и сообщил, что они перешли к партизанам. На следующую встречу пришли оба майора, предложившие Богданову наладить связь с партизанским отрядом.
15 июля Федоров отвел Богданова в один из домиков поселка Ново-Борисов. Вышедший к ним человек назвался представителем Москвы, сказал, что его зовут Иваном Григорьевичем Пастуховым. Он – майор госбезопасности и руководит партизанской борьбой в районе Минск – Борисов. После обстоятельной беседы Пастухов предложил Богданову оказать помощь в борьбе с немцами.
Представителя Москвы особенно интересовал вопрос о связях Богданова с Власовым, от имени которого на оккупированной территории и над боевыми порядками Красной Армии распространялись листовки о создании из советских военнопленных «Русской освободительной армии» (РОА).
Богданов пояснил, что знает Власова по совместной работе с конца 20-х годов, что они всегда хорошо относились друг к другу. В ответ на вопрос: «Почему Власов переметнулся в немцам?» – Богданов недоуменно развел руками.
Предложение Пастухова он принял без особых колебаний. Не смутила Богданова и поставленная зачача – наладить контакт с Власовым, вступить в РОА и либо дискредитировать Власова и принять на себя командование РОА, либо ликвидировать Власова.
Предложение было принято. Богданов дал подписку о сотрудничестве с органами советской госбезопасности и получил псевдоним «Гвоздь».
Шло время, отношения между Богдановым и Пастуховым становились все более и более доверительными. Богданову удалось договориться с начальством о кратковременной поездке в Берлин для решения вопросов о снабжении школы и использовании ее выпускников. Пастухов дал ему несколько тысяч немецких марок и сообщил, что для устранения Власова желательно использовать яд, который передаст связник.
30 августа 1943 года Богданов встретился в Берлине с Власовым. Позднее Богданов показал, что Власов высказал мнение об окончании войны в 1946 году при полном истощении Германии и СССР, что приведет в обеих странах к возникновению гражданской войны. Вот тогда он, Власов, и проявит себя в полной мере, возглавив ту сторону, которая будет бороться против существующего в СССР строя.
«В период гражданской войны нужен человек, который „встав на бочку“, произнесет несколько слов и поведет за собой толпу. Я и есть такой человек», – сказал Власов. Но ему нужна реальная вооруженная сила за его спиной, способная оказать сопротивление Красной Армии. Такой силой могла бы быть РОА, необходимость создания которой Власов доказывал немецким властям.
20 ноября 1943 года, после принятия присяги на верность фюреру Адольфу Гитлеру, Богданова зачислили на положение рядового в офицерский резерв так называемого «Восточного батальона пропаганды особого назначения». Оклад был установлен по 16-й категории, 10 марок в декаду, но через месяц его увеличили до 4-й категории – 60 марок.
Первая часть задания майора госбезопасности Пастухова была выполнена. На самом деле Пастухова звали Лопатиным, и был он генералом.
В Дабендорфе собирали тех, кто присоединился к Власову. Здесь была школа пропагандистов, под командованием бывшего начальника оперативного управления штаба Северо-западного фронта генерал-майора Трухина, офицерский резерв, где главенствовал бывший начальник Либавского училища береговой обороны генерал-майор Благовещенский. Секретарем комитета числился бывший начальник штаба 190-й армии генерал-майор Малышкин. Сюда же входила и группа обеспечения Власова, именуемая также его канцелярией.
Особой роскоши не чувствовалось – сам Власов получал в декаду 140 марок, как немецкий фельдфебель. Примерно столько же получали Малышкин, Трухин и Благовещенский.
Богданов получал еще меньше, зато свободного времени было предостаточно. Однако возможностей для встреч с Власовым почти не стало.
В январе 1944 года Богданов получил от Благовещенского приглашение войти в состав инспекционной группы, созданной в батальоне для контроля за работой выпускников школы пропагандистов, которые агитировали советских военнопленных присоединяться к Власову и помогать немцам.
Одна из основных задач – выяснение отношений, существующих между пропагандистами и администрацией лагерей для военнопленных, и их всемерное налаживание. Однако вмешиваться в действия администрации категорически запрещалось. В беседах с советскими военнопленными надлежало пояснять, что ужасные условия содержания их в лагерях объясняются тем тяжелым положением, в какое попала Германия в ходе войны.
15 января 1944 года Богданов в сопровождении немца выехал в лагеря для советских военнопленных, расположенных вблизи городов Гамбург, Шлезвиг, Киль и Любек.
Незадолго до отъезда, в конце декабря 1943 года, к Богданову подошел известный ему еще по хаммельбургскому лагерю майор Иван Евстафьев. «Привет, Гвоздь», – сказал он, назвав псевдоним Богданова, полученный от «Пастухова»-Лопатина.
Евстафьев сообщил, что он агент советской госбезопасности, имеет такое же поручение, что и Богданов, – уничтожить Власова, но возможностей для этого у него нет. «Теперь вся надежда на тебя», – сказал Евстафьев, передавая Богданову яд.
Богданов ответил, что использовать яд невозможно – к кухне у него доступа нет, а за столом у Власова если он и бывает, то не один.
Евстафьев пообещал при следующей встрече передать мины. Встреча состоялась, Богданов передал ему для Лопатина информацию о поведении Власова, о его быте и охране, но обещанных мин не получил. Больше Евстафьев не появлялся – в июне 1944 года он был арестован немцами. Встретились они снова только в 1946 году в Сухановской тюрьме.
Видимо, Благовещенский дал хороший отзыв о работе Богданова в инспекционной группе. 14 ноября 1944 года ему было присвоено звание генерал-майора РОА с правом ношения немецких знаков различия. В конце декабря он был назначен начальником артиллерии РОА. Позднее он показал, что выбор пал на него потому, что других генерал-артиллеристов в плену у немцев не было.
Вторая часть задания тоже была выполнена.
Как и в батальоне пропаганды, особой загрузки у Богданова на посту начальника артиллерийского отдела не было – формирование и вооружение 1-й и 2-й дивизий РОА и других частей, как бы подчиненных Власову, осуществлял немецкий штаб. Тем не менее Богданов был награжден двумя «восточными» медалями и крестом «За военные заслуги».
В конце апреля 1945 года, после кратковременного боя с частями Красной Армии под Фюрстенвальде, закончившегося разгромом двух брошенных в бой батальонов, командир 1-й дивизии РОА Буняченко бросил фронт. Его примеру последовали другие вла-совские части, подразделения и учреждения. Вместе с ними уходил на Запад и Богданов.
Основное поручение «Пастухова»-Лопатина он так и не выполнил.
8 мая 1945 года, вблизи Ческе-Будейовице, он попросил свою приятельницу Наталью Луневу передать советским военным властям, где его местонахождение и что его необходимо срочно доставить к командованию. Просьба Богданова была выполнена…
Первый допрос Богданова состоялся 13 мая 1945 года в Управлении контрразведки СМЕРШ 2-го Украинского фронта. Он рассказал об общей численности частей РОА, дал характеристики власовскому окружению, рассказал о своей судьбе. Никаких сведений о характере задания, полученного им от «Пастухова»-Лопатина, в этом протоколе допроса не содержалось.
До поры до времени он пользовался относительной свободой, но 16 мая 1945 года фронтовая контрразведка вынесла постановление о его задержании. В тот же день он был доставлен в Москву, а 18 мая начальник Главного управления контрразведки СМЕРШ Виктор Абакумов утвердил постановление о . его аресте.
На допросах в основном обсуждались две темы: при каких обстоятельствах Богданов вступил в РОА, и почему он не выполнил задание «партизан» – так именовали оперативную группу НКГБ СССР и сам Богданов, и следователи СМЕРШа.
На первых допросах, в мае – июле 1945 года, эти вопросы были так или иначе увязаны между собой – вступление в РОА объяснялось необходимостью выполнения задания «Пастухова»-Лопатина. Но с конца 1945 года тактика допроса резко изменилась. Теперь Богданову вменялось в вину, что он наладил связь с Власовым и вступил в РОА из шкурных побуждений. Связь же с партизанами трактовалась теперь таким образом, что Богданов выполнял задание СД – службы безопасности фашистской Германии.
Еще в 1944 году был арестован и обвинен в измене Иван Евстафьев – тот самый пленный советский майор, пришедший к Богданову на конспиративную встречу в Берлине. На допросе в СМЕРШе он подтвердил, что связь с «партизанами» была им установлена 1 октября 1943 года, по их заданию он выезжал в Берлин для совершения террористического акта против Власова и там встречался с Богдановым, имевшим аналогичное задание.
Заявил он и о том, что выезжая на встречу с Власовым в августе 1943 года, Богданов был уже снабжен всем необходимым для ликвидации Власова, но по возвращении написал «дезинформационный» отчет для оперативной группы Лопатина, что совершить террористический акт против Власова будто бы невозможно ввиду усиленной его охраны.
Скорее всего, дело Богданова СМЕРШ превратил в орудие борьбы против наркома госбезопасности Меркулова. Вот почему неудачливый агент опергруппы НКГБ СССР Михаил Богданов сперва рассматривался как кандидат на виселицу вместе с Власовым, а затем как агент немецкой разведки. Это отражало ту жестокую войну на уничтожение, которую вел начальник СМЕРШа Виктор Абакумов против наркома Всеволода Меркулова. В марте 1946 года эта война закончилась полной победой Абакумова – он был назначен наркомом государственной безопасности.
Обвинительное заключение по обвинению Богданова в преступлениях, предусмотренных статьей 58-1 «б» УК РСФСР – измена Родине, – было утверждено руководством МГБ СССР и Главной военной прокуратуры 16 апреля 1950 года. В преамбуле указывалось, что Богданов был привлечен к сотрудничеству с партизанской опергруппой и получил особое задание по внесению дезорганизации в деятельность РОА, но в силу враждебных настроений это задание выполнять не стал и, установив связь с предателем Власовым, перешел к нему на службу. Указывалось также, что возглавляемая Богдановым артиллерия применялась в боях против Красной Армии.
Богданов был ознакомлен с обвинительным заключением лишь в день суда, 19 апреля 1950 года. Он заявил суду, что виновным признает себя полностью, никаких разногласий с партией и советской властью не имеет, и рассказал подробно об обстоятельствах пленения и обитания в лагерях для военнопленных.
Последнее слово Михаила Богданова звучало так: «В процессе предварительного следствия я честно рассказал о своих преступлениях. Верю в справедливость советского правосудия».
Богданов был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. В этот же день приговор был приведен в исполнение.
Так кем же был Богданов – разведчик, которому не повезло, или изменник Родине?
Ликвидировать Власова так и не смогли многочисленные профессионалы из госбезопасности, усиленные агентурой и резидентами. А что действительно мог сделать предоставленный сам себе дилетант Богданов, не имевший никакого опыта в выполнении столь сложных и деликатных поручений?
(Л. Решин. //Совершенно секретно. – 1996. – №2)
Портрет убийцы…
В результате предпринятых опергруппой мероприятий с Богдановым была установлена связь и он был 11 июля т. г. завербован.
По сообщению начальника опергруппы тов. Лопатина, Богданов «с большой радостью стал нашим агентом, чтобы смыть позор пленения и службы у немцев».
Богданову дано задание влиться в ставку «Ворона», войти к нему в доверие и организовать с нашей помощью ликвидацию его.
На последней явке с Богдановым 16 августа Богданов сообщил, что ему удалось получить согласие «Ворона» на работу в ставке и что 19 августа он выезжает в Берлин для личной встречи с «Вороном».
Кроме изложенного выше, НКГБ СССР разрабатывает ряд других мероприятий по ликвидации «Ворона», о которых будет доложено дополнительно.
Народный комиссар государственной безопасности Союза ССР (Меркулов)
Разослано: тов. Сталину, тов. Молотову, тов. Берия
* * *
Вопреки бытующим представлениям о судьбе бывшего командующего 2-й Ударной армией генерал-лейтенанта Андрея Андреевича Власова, сообщение о его пленении 13 июля 1942 года не сопровождалось громом проклятий ни со стороны ближайшего окружения Сталина, ни со стороны военного командования. «…На последних этапах вывода 2-й Ударной армии из окружения тов. Власов проявил некоторую растерянность», – сообщали Сталину особисты. Берия, без всяких эмоций, сообщил Сталину о пленении Власова, сославшись на сообщение немецкого радио. Никаких диверсионно-разведывательных групп, которым Сталин вменил в обязанность или вызволить Власова из плена, или пристрелить, но не отдавать врагу, не существовало.
О Власове не вспоминали до февраля 1943 года, до появления первых немецких листовок с его фотографией и подписью. Несколько позднее, опираясь на данные графической экспертизы подписей на этих листовках, Военная Коллегия Верховного Суда СССР вынесла Власову заочный смертный приговор.
Первое сообщение пришло 7 апреля 1943 года от секретаря ЦК КП(б) Белоруссии, начальника Белорусского партизанского движения Петра Калинина.
Верховному главнокомандующему маршалу Советского Союза товарищу Сталину И.В.
Партизанской разведкой установлено, что изменник, бывший командующий 2-й Ударной Армии генерал-лейтенант Власов взял на себя руководство т. н. Русской народной армией.
В последних числах марта месяца Власов посетил части РНА в г. Борисов.
12 марта в издающихся в Белоруссии фашистских газетах помещена его статья «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом».
Нами даны указания Власова держать в поле зрения и организовать его ликвидацию.
Секретарь ЦК КП(б) Белоруссии – начальник Белорусского штаба партизанского движения (П. Калинин)
7 апреля 1943 г. №…
* * *
Начальник артиллерии 8-го стрелкового корпуса 26 армии комбриг Михаил Богданов был пленен 10 августа 1941 года при выходе из окружения неподалеку от Умани.
После путешествия по лагерям военнопленных в Звенигородке, Белой Церкви, Холме Богданов в октябре 1941 года был доставлен в Замостье. По его словам, там он буквально «доходил» от голода и болезней.
В апреле 1942 года немецкое командование сосредоточило почти всех пленных советских генералов в хаммельбургском лагере для военнопленных XIII-D. Привезли туда и комбрига Богданова.
В лагере XIII-D был создан «Военно-исторический кабинет», в котором пленные советские генералы и офицеры за дополнительный паек могли участвовать в составлении «Истории поражения Красной Армии в кампании 1941–1942 гг.». По сути, это был централизованный сбор разведданных о Красной Армии, но главное заключалось не в этом – осуществлялась попытка широкомасштабного привлечения советских военнопленных к сотрудничеству с немецким командованием.
Подавляющее большинство пленных советских генералов отказалось работать в «Военно-историческом кабинете». Согласились лишь Богданов, бывший командир 13-й стрелковой дивизии, генерал-майор Каумов и некто Севастьянов, вор-рецидивист, выдавший себя в плену вначале за комбрига, а потом за генерал-майора Красной Армии.
Впоследствии на допросе в СМЕРШе Богданов объяснил свое поведение так: «Я пришел к выводу, что при существующих порядках Красная Армия не способна выстоять против немцев».
В начале ноября 1942 года в хаммельбургском лагере был объявлен набор добровольцев в немецкую военно-строительную организацию. Богданов занял должность начальника штаба школы, готовящей из советских военнопленных хозяйственных и технических специалистов для этой организации. Школа располагалась неподалеку от Минска, в местечке Борисов, слушатели имели возможность общаться с местными жителями. Общение давало результаты – в мае 1943 года из школы исчезли два слушателя, военнопленные майоры Красной Армии Федоров и Феденко…
* * *
В первых числах июля 1943 года к Богданову заглянул недавний выпускник школы старший лейтенант Андреев и сказал, что с Богдановым хотел бы повидаться один человек.
Встреча произошла 10 июля. Человек с незапоминающейся внешностью передал Богданову письмо от Федорова и Феденко и сообщил, что они перешли к партизанам. На следующую встречу пришли оба майора, предложившие Богданову наладить связь с партизанским отрядом.
15 июля Федоров отвел Богданова в один из домиков поселка Ново-Борисов. Вышедший к ним человек назвался представителем Москвы, сказал, что его зовут Иваном Григорьевичем Пастуховым. Он – майор госбезопасности и руководит партизанской борьбой в районе Минск – Борисов. После обстоятельной беседы Пастухов предложил Богданову оказать помощь в борьбе с немцами.
Представителя Москвы особенно интересовал вопрос о связях Богданова с Власовым, от имени которого на оккупированной территории и над боевыми порядками Красной Армии распространялись листовки о создании из советских военнопленных «Русской освободительной армии» (РОА).
Богданов пояснил, что знает Власова по совместной работе с конца 20-х годов, что они всегда хорошо относились друг к другу. В ответ на вопрос: «Почему Власов переметнулся в немцам?» – Богданов недоуменно развел руками.
Предложение Пастухова он принял без особых колебаний. Не смутила Богданова и поставленная зачача – наладить контакт с Власовым, вступить в РОА и либо дискредитировать Власова и принять на себя командование РОА, либо ликвидировать Власова.
Предложение было принято. Богданов дал подписку о сотрудничестве с органами советской госбезопасности и получил псевдоним «Гвоздь».
Шло время, отношения между Богдановым и Пастуховым становились все более и более доверительными. Богданову удалось договориться с начальством о кратковременной поездке в Берлин для решения вопросов о снабжении школы и использовании ее выпускников. Пастухов дал ему несколько тысяч немецких марок и сообщил, что для устранения Власова желательно использовать яд, который передаст связник.
30 августа 1943 года Богданов встретился в Берлине с Власовым. Позднее Богданов показал, что Власов высказал мнение об окончании войны в 1946 году при полном истощении Германии и СССР, что приведет в обеих странах к возникновению гражданской войны. Вот тогда он, Власов, и проявит себя в полной мере, возглавив ту сторону, которая будет бороться против существующего в СССР строя.
«В период гражданской войны нужен человек, который „встав на бочку“, произнесет несколько слов и поведет за собой толпу. Я и есть такой человек», – сказал Власов. Но ему нужна реальная вооруженная сила за его спиной, способная оказать сопротивление Красной Армии. Такой силой могла бы быть РОА, необходимость создания которой Власов доказывал немецким властям.
20 ноября 1943 года, после принятия присяги на верность фюреру Адольфу Гитлеру, Богданова зачислили на положение рядового в офицерский резерв так называемого «Восточного батальона пропаганды особого назначения». Оклад был установлен по 16-й категории, 10 марок в декаду, но через месяц его увеличили до 4-й категории – 60 марок.
Первая часть задания майора госбезопасности Пастухова была выполнена. На самом деле Пастухова звали Лопатиным, и был он генералом.
* * *
В Дабендорфе собирали тех, кто присоединился к Власову. Здесь была школа пропагандистов, под командованием бывшего начальника оперативного управления штаба Северо-западного фронта генерал-майора Трухина, офицерский резерв, где главенствовал бывший начальник Либавского училища береговой обороны генерал-майор Благовещенский. Секретарем комитета числился бывший начальник штаба 190-й армии генерал-майор Малышкин. Сюда же входила и группа обеспечения Власова, именуемая также его канцелярией.
Особой роскоши не чувствовалось – сам Власов получал в декаду 140 марок, как немецкий фельдфебель. Примерно столько же получали Малышкин, Трухин и Благовещенский.
Богданов получал еще меньше, зато свободного времени было предостаточно. Однако возможностей для встреч с Власовым почти не стало.
В январе 1944 года Богданов получил от Благовещенского приглашение войти в состав инспекционной группы, созданной в батальоне для контроля за работой выпускников школы пропагандистов, которые агитировали советских военнопленных присоединяться к Власову и помогать немцам.
Одна из основных задач – выяснение отношений, существующих между пропагандистами и администрацией лагерей для военнопленных, и их всемерное налаживание. Однако вмешиваться в действия администрации категорически запрещалось. В беседах с советскими военнопленными надлежало пояснять, что ужасные условия содержания их в лагерях объясняются тем тяжелым положением, в какое попала Германия в ходе войны.
15 января 1944 года Богданов в сопровождении немца выехал в лагеря для советских военнопленных, расположенных вблизи городов Гамбург, Шлезвиг, Киль и Любек.
Незадолго до отъезда, в конце декабря 1943 года, к Богданову подошел известный ему еще по хаммельбургскому лагерю майор Иван Евстафьев. «Привет, Гвоздь», – сказал он, назвав псевдоним Богданова, полученный от «Пастухова»-Лопатина.
Евстафьев сообщил, что он агент советской госбезопасности, имеет такое же поручение, что и Богданов, – уничтожить Власова, но возможностей для этого у него нет. «Теперь вся надежда на тебя», – сказал Евстафьев, передавая Богданову яд.
Богданов ответил, что использовать яд невозможно – к кухне у него доступа нет, а за столом у Власова если он и бывает, то не один.
Евстафьев пообещал при следующей встрече передать мины. Встреча состоялась, Богданов передал ему для Лопатина информацию о поведении Власова, о его быте и охране, но обещанных мин не получил. Больше Евстафьев не появлялся – в июне 1944 года он был арестован немцами. Встретились они снова только в 1946 году в Сухановской тюрьме.
Видимо, Благовещенский дал хороший отзыв о работе Богданова в инспекционной группе. 14 ноября 1944 года ему было присвоено звание генерал-майора РОА с правом ношения немецких знаков различия. В конце декабря он был назначен начальником артиллерии РОА. Позднее он показал, что выбор пал на него потому, что других генерал-артиллеристов в плену у немцев не было.
Вторая часть задания тоже была выполнена.
Как и в батальоне пропаганды, особой загрузки у Богданова на посту начальника артиллерийского отдела не было – формирование и вооружение 1-й и 2-й дивизий РОА и других частей, как бы подчиненных Власову, осуществлял немецкий штаб. Тем не менее Богданов был награжден двумя «восточными» медалями и крестом «За военные заслуги».
В конце апреля 1945 года, после кратковременного боя с частями Красной Армии под Фюрстенвальде, закончившегося разгромом двух брошенных в бой батальонов, командир 1-й дивизии РОА Буняченко бросил фронт. Его примеру последовали другие вла-совские части, подразделения и учреждения. Вместе с ними уходил на Запад и Богданов.
Основное поручение «Пастухова»-Лопатина он так и не выполнил.
8 мая 1945 года, вблизи Ческе-Будейовице, он попросил свою приятельницу Наталью Луневу передать советским военным властям, где его местонахождение и что его необходимо срочно доставить к командованию. Просьба Богданова была выполнена…
* * *
Первый допрос Богданова состоялся 13 мая 1945 года в Управлении контрразведки СМЕРШ 2-го Украинского фронта. Он рассказал об общей численности частей РОА, дал характеристики власовскому окружению, рассказал о своей судьбе. Никаких сведений о характере задания, полученного им от «Пастухова»-Лопатина, в этом протоколе допроса не содержалось.
До поры до времени он пользовался относительной свободой, но 16 мая 1945 года фронтовая контрразведка вынесла постановление о его задержании. В тот же день он был доставлен в Москву, а 18 мая начальник Главного управления контрразведки СМЕРШ Виктор Абакумов утвердил постановление о . его аресте.
На допросах в основном обсуждались две темы: при каких обстоятельствах Богданов вступил в РОА, и почему он не выполнил задание «партизан» – так именовали оперативную группу НКГБ СССР и сам Богданов, и следователи СМЕРШа.
На первых допросах, в мае – июле 1945 года, эти вопросы были так или иначе увязаны между собой – вступление в РОА объяснялось необходимостью выполнения задания «Пастухова»-Лопатина. Но с конца 1945 года тактика допроса резко изменилась. Теперь Богданову вменялось в вину, что он наладил связь с Власовым и вступил в РОА из шкурных побуждений. Связь же с партизанами трактовалась теперь таким образом, что Богданов выполнял задание СД – службы безопасности фашистской Германии.
Еще в 1944 году был арестован и обвинен в измене Иван Евстафьев – тот самый пленный советский майор, пришедший к Богданову на конспиративную встречу в Берлине. На допросе в СМЕРШе он подтвердил, что связь с «партизанами» была им установлена 1 октября 1943 года, по их заданию он выезжал в Берлин для совершения террористического акта против Власова и там встречался с Богдановым, имевшим аналогичное задание.
Заявил он и о том, что выезжая на встречу с Власовым в августе 1943 года, Богданов был уже снабжен всем необходимым для ликвидации Власова, но по возвращении написал «дезинформационный» отчет для оперативной группы Лопатина, что совершить террористический акт против Власова будто бы невозможно ввиду усиленной его охраны.
Скорее всего, дело Богданова СМЕРШ превратил в орудие борьбы против наркома госбезопасности Меркулова. Вот почему неудачливый агент опергруппы НКГБ СССР Михаил Богданов сперва рассматривался как кандидат на виселицу вместе с Власовым, а затем как агент немецкой разведки. Это отражало ту жестокую войну на уничтожение, которую вел начальник СМЕРШа Виктор Абакумов против наркома Всеволода Меркулова. В марте 1946 года эта война закончилась полной победой Абакумова – он был назначен наркомом государственной безопасности.
* * *
Обвинительное заключение по обвинению Богданова в преступлениях, предусмотренных статьей 58-1 «б» УК РСФСР – измена Родине, – было утверждено руководством МГБ СССР и Главной военной прокуратуры 16 апреля 1950 года. В преамбуле указывалось, что Богданов был привлечен к сотрудничеству с партизанской опергруппой и получил особое задание по внесению дезорганизации в деятельность РОА, но в силу враждебных настроений это задание выполнять не стал и, установив связь с предателем Власовым, перешел к нему на службу. Указывалось также, что возглавляемая Богдановым артиллерия применялась в боях против Красной Армии.
Богданов был ознакомлен с обвинительным заключением лишь в день суда, 19 апреля 1950 года. Он заявил суду, что виновным признает себя полностью, никаких разногласий с партией и советской властью не имеет, и рассказал подробно об обстоятельствах пленения и обитания в лагерях для военнопленных.
Последнее слово Михаила Богданова звучало так: «В процессе предварительного следствия я честно рассказал о своих преступлениях. Верю в справедливость советского правосудия».
Богданов был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. В этот же день приговор был приведен в исполнение.
Так кем же был Богданов – разведчик, которому не повезло, или изменник Родине?
Ликвидировать Власова так и не смогли многочисленные профессионалы из госбезопасности, усиленные агентурой и резидентами. А что действительно мог сделать предоставленный сам себе дилетант Богданов, не имевший никакого опыта в выполнении столь сложных и деликатных поручений?
(Л. Решин. //Совершенно секретно. – 1996. – №2)
Портрет убийцы…
Только идиоты считают, что убийцы не имеют ни нервов, ни сердца; только круглые дураки убеждены, что убийцы не страдают, ломая шейные позвонки.
Стояла мокрая осень, но в подъезде дома, по которому метался Богдан, было душно, как в аду, солоноватый пот ручьями тек по лицу, руки словно слезились, и приходилось вытирать их о брюки. Он менял площадки, всматривался в окно, беспрерывно глядел на часы, ожидая Льва Ребета.
С грохотом подъехала машина. Богдан встрепенулся, ощупал потной рукой металлическую трубку со смертельным ядом, напрягся, словно Ребет был уже рядом, но машина оказалась совсем другой, и не объект вылез оттуда, а чахлая дама с зонтом. Он видел, как мелькнула кабина лифта, и в это время почти рядом распахнулась дверь, и прямо на него покатился по лестнице юный шалопай, пролетел, даже не взглянув на Богдана, хотя тот успел придать лицу равнодушное выражение, словно мирно шел в гости или возвращался домой. Сердце билось так громко, будто в груди орудовал кувалдой кузнец.
И тут легко и бесшумно подкатил «опель» с Ребетом, благодушным, с бритой головой и в очках, совсем не подозревавшим, что это его последняя поездка в этом прекрасном мире.
Он за руку попрощался с телохранителями, отпуская, по-видимому, веселые шутки, ибо спина его тряслась от хохота, повернулся и вразвалку зашагал к подъезду. Загудел лифт, захлопнулась дверца, снова гудение, гудение и гудение, которому не было конца.
Богдан судорожно глотнул противодействующую таблетку – ядовитый аэрозоль не пощадил бы и самого исполнителя – и подтянулся к третьему этажу, на котором проживал Ребет. Тот лениво вывалился из лифта, на ходу доставая из кармана ключи, увидел Богдана и сразу понял, что это конец.
Даже вскрикнуть не успел – невидимые брызги врезались в лицо, и Лев Ребет, главный теоретик украинского национализма, непримиримый боец с москалями, словно подкошенный рухнул прямо у лифта, чуть подавшись головой к ступеням.
Богдан слетел вниз как на крыльях, на ходу глотнул еще одну таблетку (так полагалось по инструкции: яд распылялся широко и мог отравить и его самого), быстро дошел до автомобиля, запаркованного метрах в пятистах от дома, уселся за руль и только тогда заметил, что рукав его пиджака вымазан в штукатурке. Он достал из-под сиденья щеточку с мельхиоровой ручкой и тщательно очистил пиджак, а заодно и брюки – боевик отличался завидной аккуратностью.
И тут вдруг его вырвало, прямо на переднее стекло. Он машинально вытер рот замшевой тряпкой для автомобиля. Глотнул для страховки еще одну таблетку, доехал до вокзала, оставил машину на стоянке и сел в электричку. Там ему снова стало плохо. В памяти стояли огромные, неимоверно расширенные от ужаса глаза Льва Ребета.
На следующий день, уже в самолете Мюнхен – Берлин, Богдан прочитал в газете о сердечном приступе, случившемся у Ребета, и о его внезапной смерти.
За несколько месяцев до этого ядовитый аэрозоль, вызывавший резкое сжатие кровеносных сосудов и смерть, был опробован на собаках в лесу близ Карлсхорста, берлинского пригорода, где располагались штаб-квартира советских войск и представительство КГБ. Животные мгновенно дохли, лишь дернув лапами. Особенность яда заключалась в том, что после смерти сосуды вновь расширялись, и патологоанатому трудно было обнаружить следы яда.
Убийство Ребета произошло 12 октября 1957 года, когда уже были расстреляны Берия, Абакумов, Кобулов, Деказонов и прочие чекисты – исполнители воли Сталина и Политбюро. После смерти Сталина, который держал партию под контролем органов, Политбюро решило поменять обе организации местами, особенно когда дело касалось политических убийств. В этом случае требовалось решение Политбюро (как правило, санкцию давали генсек и самые близкие к нему члены Политбюро, и даже аресты видных лиц до самой перестройки проходили, как правило, только с санкции партии).
Несмотря на десталинизацию, никто из коммунистических лидеров не собирался отказываться от террора, который большевики лицемерно предавали анафеме, антисоветские эмигранты продолжали оставаться объектами, подлежащими физическому уничтожению.
Западному украинцу Богдану Сташинскому в 1957 году было всего 25 лет, он не являлся кадровым сотрудником органов, а был завербован в 19, когда учился во Львовском университете. Забавно, но все началось с того, что студента задержали за проезд «зайцем», это небольшое прегрешение плюс умелая идеологическая обработка привели к теснейшему сотрудничеству Сташинского с мощной организацией.
Он был подтянут, умел входить в доверие, изучал немецкий, находясь в оккупации, обладал выносливостью и прекрасными физическими данными – просто идеальный нелегал-боевик. Перед убийством Ребета чекисты четыре раза посылали его в Мюнхен для изучения района проживания, маршрутов следования и расписания для идеолога украинского национализма. Тщательно прорабатывались планы убийств и благополучного возвращения в Карлсхорст.
В Берлине Сташинского встречал его куратор по имени Сергей, он расцеловал своего подопечного и поздравил с успехом. Особенно радовало, что убийство Ребета не вызвало никаких подозрений – даже вскрытия не проводили, его смерть считалась вполне естественной.
После убийства нервы Сташинского стали сдавать, сомнения и мучения одолевали его, особенно страшно было засыпать: иногда во сне ему являлся Ребет с искаженным предсмертной мукой лицом и молящими глазами, он ничего не говорил и молча смотрел на Богдана. От этого сверлящего взгляда становилось тоскливо и безысходно, и Богдан просыпался в холодном поту и не мог заснуть, и снова его тошнило, и снова разрывалась от боли голова.
Правда, эти метания души не дошли до его шефов, которые позаботились о круглосуточном визуально-слуховом контроле над перспективным Богданом: вел он себя, как и подобает советскому человеку, свято верившему в идеи партии, никаких проколов не допускал, докладывал о каждом своем шаге, не пьянствовал, в отличие от многих специалистов по «мокрым делам», с удовольствием совершенствовал свои чекистские знания и бойцовские качества. Его подвергали и тщательным медицинским исследованиям, иногда даже «расслабляли» на время специальными препаратами в расчете, что вдруг он проговорится и расскажет о тайной связи с западными спецслужбами. Проверка, проверка и еще раз проверка – это канон в работе с любой агентурой, даже преданной до гробовой доски.
Но тут случилось страшное и совершенно непредсказуемое: еще в Берлине боевик влюбился, как мальчик, причем не в офицершу КГБ, которую ему подставляли с целью обеспечить надежным спутником на всю метеороподобную карьеру, а в восточную немку Инге Поль. Ее сразу взяли в разработку и собрали все данные, они были неутешительны: немка не жаловала коммунизм.
Первую профилактическую беседу с Богданом проводил Степан Федорович.
– Зря ты связался с немкой, – говорил он просто.
– Не люблю я немцев. Жадные они до мерзости. Знаешь анекдот? О том, как немец подтирает задницу? Берет трамвайный билет, отрывает от него кусочек, проделывает в оставшейся части дырку, засовывает туда палец, вытирает им задницу, а билетом – палец. А оторванным кусочком чистит ногти.
Генерал призывно захохотал. Богдан лишь слабо улыбнулся – его затошнило от омерзения.
– Конечно, я не о всех немцах… Ведь были Маркс, Энгельс… Роза Люксембург… – почувствовал его настроение Степан Федорович. – Нас удивляет, что ты хочешь жениться на ней. Мы ее совсем не знаем, она непроверенный человек. У тебя такая перспектива, такое блестящее будущее… и вдруг… Дай ей денег и забудь. Интересы дела превыше всего.
Но Богдан уже не представлял себе жизни без Инге, она стала смыслом его существования, и даже ее признание, что она ненавидит коммунизм, только укрепило любовь.
Затем произошло совершенно немыслимое: Сташинский открылся своей возлюбленной, что он советский гражданин и связан с КГБ. Эта новость, принесенная с помощью «жучков», привела всех начальников Богдана в ярость: безответственное нарушение конспирации! Многие требовали силой разъединить пару, однако пламенные любовники в апреле I960 года сочетались законным браком, ухитрившись скрыться от ока спецслужб.
Тогда Сташинского и его жену решили воспитывать в советском духе. Богдан быстро раскусил новую линию и уговорил Инге не афишировать свои антикоммунистические настроения.
– Из любого правила есть исключения, – убеждал генерала Сергей. – Кстати, у заместителя Дзержинского Петерса жена была англичанкой.
Стояла мокрая осень, но в подъезде дома, по которому метался Богдан, было душно, как в аду, солоноватый пот ручьями тек по лицу, руки словно слезились, и приходилось вытирать их о брюки. Он менял площадки, всматривался в окно, беспрерывно глядел на часы, ожидая Льва Ребета.
С грохотом подъехала машина. Богдан встрепенулся, ощупал потной рукой металлическую трубку со смертельным ядом, напрягся, словно Ребет был уже рядом, но машина оказалась совсем другой, и не объект вылез оттуда, а чахлая дама с зонтом. Он видел, как мелькнула кабина лифта, и в это время почти рядом распахнулась дверь, и прямо на него покатился по лестнице юный шалопай, пролетел, даже не взглянув на Богдана, хотя тот успел придать лицу равнодушное выражение, словно мирно шел в гости или возвращался домой. Сердце билось так громко, будто в груди орудовал кувалдой кузнец.
И тут легко и бесшумно подкатил «опель» с Ребетом, благодушным, с бритой головой и в очках, совсем не подозревавшим, что это его последняя поездка в этом прекрасном мире.
Он за руку попрощался с телохранителями, отпуская, по-видимому, веселые шутки, ибо спина его тряслась от хохота, повернулся и вразвалку зашагал к подъезду. Загудел лифт, захлопнулась дверца, снова гудение, гудение и гудение, которому не было конца.
Богдан судорожно глотнул противодействующую таблетку – ядовитый аэрозоль не пощадил бы и самого исполнителя – и подтянулся к третьему этажу, на котором проживал Ребет. Тот лениво вывалился из лифта, на ходу доставая из кармана ключи, увидел Богдана и сразу понял, что это конец.
Даже вскрикнуть не успел – невидимые брызги врезались в лицо, и Лев Ребет, главный теоретик украинского национализма, непримиримый боец с москалями, словно подкошенный рухнул прямо у лифта, чуть подавшись головой к ступеням.
Богдан слетел вниз как на крыльях, на ходу глотнул еще одну таблетку (так полагалось по инструкции: яд распылялся широко и мог отравить и его самого), быстро дошел до автомобиля, запаркованного метрах в пятистах от дома, уселся за руль и только тогда заметил, что рукав его пиджака вымазан в штукатурке. Он достал из-под сиденья щеточку с мельхиоровой ручкой и тщательно очистил пиджак, а заодно и брюки – боевик отличался завидной аккуратностью.
И тут вдруг его вырвало, прямо на переднее стекло. Он машинально вытер рот замшевой тряпкой для автомобиля. Глотнул для страховки еще одну таблетку, доехал до вокзала, оставил машину на стоянке и сел в электричку. Там ему снова стало плохо. В памяти стояли огромные, неимоверно расширенные от ужаса глаза Льва Ребета.
На следующий день, уже в самолете Мюнхен – Берлин, Богдан прочитал в газете о сердечном приступе, случившемся у Ребета, и о его внезапной смерти.
За несколько месяцев до этого ядовитый аэрозоль, вызывавший резкое сжатие кровеносных сосудов и смерть, был опробован на собаках в лесу близ Карлсхорста, берлинского пригорода, где располагались штаб-квартира советских войск и представительство КГБ. Животные мгновенно дохли, лишь дернув лапами. Особенность яда заключалась в том, что после смерти сосуды вновь расширялись, и патологоанатому трудно было обнаружить следы яда.
Убийство Ребета произошло 12 октября 1957 года, когда уже были расстреляны Берия, Абакумов, Кобулов, Деказонов и прочие чекисты – исполнители воли Сталина и Политбюро. После смерти Сталина, который держал партию под контролем органов, Политбюро решило поменять обе организации местами, особенно когда дело касалось политических убийств. В этом случае требовалось решение Политбюро (как правило, санкцию давали генсек и самые близкие к нему члены Политбюро, и даже аресты видных лиц до самой перестройки проходили, как правило, только с санкции партии).
Несмотря на десталинизацию, никто из коммунистических лидеров не собирался отказываться от террора, который большевики лицемерно предавали анафеме, антисоветские эмигранты продолжали оставаться объектами, подлежащими физическому уничтожению.
* * *
Западному украинцу Богдану Сташинскому в 1957 году было всего 25 лет, он не являлся кадровым сотрудником органов, а был завербован в 19, когда учился во Львовском университете. Забавно, но все началось с того, что студента задержали за проезд «зайцем», это небольшое прегрешение плюс умелая идеологическая обработка привели к теснейшему сотрудничеству Сташинского с мощной организацией.
Он был подтянут, умел входить в доверие, изучал немецкий, находясь в оккупации, обладал выносливостью и прекрасными физическими данными – просто идеальный нелегал-боевик. Перед убийством Ребета чекисты четыре раза посылали его в Мюнхен для изучения района проживания, маршрутов следования и расписания для идеолога украинского национализма. Тщательно прорабатывались планы убийств и благополучного возвращения в Карлсхорст.
В Берлине Сташинского встречал его куратор по имени Сергей, он расцеловал своего подопечного и поздравил с успехом. Особенно радовало, что убийство Ребета не вызвало никаких подозрений – даже вскрытия не проводили, его смерть считалась вполне естественной.
После убийства нервы Сташинского стали сдавать, сомнения и мучения одолевали его, особенно страшно было засыпать: иногда во сне ему являлся Ребет с искаженным предсмертной мукой лицом и молящими глазами, он ничего не говорил и молча смотрел на Богдана. От этого сверлящего взгляда становилось тоскливо и безысходно, и Богдан просыпался в холодном поту и не мог заснуть, и снова его тошнило, и снова разрывалась от боли голова.
Правда, эти метания души не дошли до его шефов, которые позаботились о круглосуточном визуально-слуховом контроле над перспективным Богданом: вел он себя, как и подобает советскому человеку, свято верившему в идеи партии, никаких проколов не допускал, докладывал о каждом своем шаге, не пьянствовал, в отличие от многих специалистов по «мокрым делам», с удовольствием совершенствовал свои чекистские знания и бойцовские качества. Его подвергали и тщательным медицинским исследованиям, иногда даже «расслабляли» на время специальными препаратами в расчете, что вдруг он проговорится и расскажет о тайной связи с западными спецслужбами. Проверка, проверка и еще раз проверка – это канон в работе с любой агентурой, даже преданной до гробовой доски.
Но тут случилось страшное и совершенно непредсказуемое: еще в Берлине боевик влюбился, как мальчик, причем не в офицершу КГБ, которую ему подставляли с целью обеспечить надежным спутником на всю метеороподобную карьеру, а в восточную немку Инге Поль. Ее сразу взяли в разработку и собрали все данные, они были неутешительны: немка не жаловала коммунизм.
Первую профилактическую беседу с Богданом проводил Степан Федорович.
– Зря ты связался с немкой, – говорил он просто.
– Не люблю я немцев. Жадные они до мерзости. Знаешь анекдот? О том, как немец подтирает задницу? Берет трамвайный билет, отрывает от него кусочек, проделывает в оставшейся части дырку, засовывает туда палец, вытирает им задницу, а билетом – палец. А оторванным кусочком чистит ногти.
Генерал призывно захохотал. Богдан лишь слабо улыбнулся – его затошнило от омерзения.
– Конечно, я не о всех немцах… Ведь были Маркс, Энгельс… Роза Люксембург… – почувствовал его настроение Степан Федорович. – Нас удивляет, что ты хочешь жениться на ней. Мы ее совсем не знаем, она непроверенный человек. У тебя такая перспектива, такое блестящее будущее… и вдруг… Дай ей денег и забудь. Интересы дела превыше всего.
Но Богдан уже не представлял себе жизни без Инге, она стала смыслом его существования, и даже ее признание, что она ненавидит коммунизм, только укрепило любовь.
Затем произошло совершенно немыслимое: Сташинский открылся своей возлюбленной, что он советский гражданин и связан с КГБ. Эта новость, принесенная с помощью «жучков», привела всех начальников Богдана в ярость: безответственное нарушение конспирации! Многие требовали силой разъединить пару, однако пламенные любовники в апреле I960 года сочетались законным браком, ухитрившись скрыться от ока спецслужб.
Тогда Сташинского и его жену решили воспитывать в советском духе. Богдан быстро раскусил новую линию и уговорил Инге не афишировать свои антикоммунистические настроения.
– Из любого правила есть исключения, – убеждал генерала Сергей. – Кстати, у заместителя Дзержинского Петерса жена была англичанкой.