Страница:
«…не забывай о главном! – подхватил Андрей. – Родной мой, как можно! Я же теперь ни о чём другом и думать не могу – чистый фанатик, ей-богу!»
Дверь с визгом влетела в стену, уступая могучему рывку, и в келью ввалился квадратный тяжелорукий верзила. Рухнув в кресло, он забросил ноги в замызганных сапогах на кушетку и удовлетворённо рыгнул, обегая маленькими зоркими глазками комнату.
– Стучать надо, – сказал Андр.
Верзила осклабился, широко разверзнув пасть. Зубы присутствовали не все, но и без того их было слишком много, они не умещались во рту, выпирая под разными углами.
– Жрёшь? – прогудел верзила, продолжая ухмыляться. – Не много тебе?
Перегнувшись через подлокотник, он протянул было громадную грязную пятерню к тарелке Андра, но тот коротко рубанул ребром ладони по нахальным пальцам, впечатав их в столешницу, и верзила, охнув, убрал руку, по пути прихватив здоровенный ломоть хлеба.
За неполные две недели этот храмовник, Стэн, надоел Андру сверх всякой меры. По несчастливому стечению обстоятельств они оказались в одной смене, и после каждой ежедекадной «промывки мозгов» Стэн в первый же день безошибочно определял сильнейшего в смене, немедленно затевал с ним жестокую драку и, оказавшись в очередной раз битым, с первобытным простодушием начинал набиваться Андру в друзья.
– Намахались! – невнятно говорил Стэн, с нетерпеливым чавканьем уплетая хлеб. – И не надоест Старшим – откуда столько усердия?
– Ты бы в душевую сходил, – проворчал Андр, брезгливо отодвигая тарелку от вылетавших изо рта храмовника крошек. – Задохнуться можно!
– Чего там! – махнул рукой Стэн. – И так обсохну, а девкам слаще. Или ты Данку предлагаешь? Ну не жмись, одолжи на часок!
– Обойдёшься.
– Да, я зачем пришёл! – вспомнил Стэн. – Поздравить. Ага. С повышением тебя!
– Тебе что, голову на спарринге зашибли?
– Говорю тебе, слух верный! Со следующего цикла ты – Старший.
– Ладно, – равнодушно повёл плечом Андр. – Ты-то тут причём?
– А как же! Отметить надо? Потом ты со мной знаться не захочешь.
– Ты и сейчас мне даром не нужен.
Стэн гулко хохотнул, волосатой лапищей поскрёб бычью шею и предложил:
– Двинули в «Чистилище»? Девки там – мороз по коже!
– В самый раз заразу подхватить. И не устал ты?
– Мне бы в производители! – мечтательно произнёс Стэн. – Так нет, этим чёртовым жрецам – сморчкам жёванным – что-то там во мне не подходит.
– Больно вонюч, – предположил Андр.
По некоторым признакам Андр подозревал Стэна в поощряемой жрецами склонности к фискальству. В этом дикаре, видимо, прекрасно уживались искреннее почитание сильнейшего с самой чёрной завистью к нему. И потому не стоило давать доносчику повода для недоумения.
– Ладно, сходим, – сказал Андр, отодвигая тарелку, остатки с которой немедленно подмёл Стэн. – Только, конечно, не в «Чистилище».
Он стукнул кулаком в стену, и возникший, будто по волшебству, служка принялся убирать со стола. Стэн следил за красивым подростком, задумчиво ощерясь, что свидетельствовало о созревании – в очередной раз – в его дремучем мозгу идеи махнуться служками.
– Так и пойдёшь? – спросил Андр, обрывая недооформившуюся цепочку мыслей. – Переоделся бы.
– Сойдёт и так! – хрипло сказал Стэн. – Выпить бы…
Мальчик поднял глаза на Андра – он кивнул. Служка исчез за дверью, через минуту возник снова – с кувшином в руке. Выхватив у него кувшин, Стэн запрокинул голову, и в чудовищную пасть хлынула могучая струя пива. Опорожнив сосуд, Стэн оглушительно чихнул, вытер рукавом губы и провозгласил:
– Намнём бока придуркам беспамятным! Чтоб не зарились на наши шлемы!
Противоамнезийные шлемы храмовников действительно были предметом вожделения всех прочих монахов Столицы: считалось престижным иметь долгую – втрое дольше обычной – память.
– Проштрафишься да загремишь из Столицы – тоже память отшибёт, – отозвался Андр, натягивая кожаные перчатки, чтобы не ободрать кулаки в неизбежной потасовке. Драки в столице скорее поощрялись, возбранялось лишь применять в них оружие. За соблюдением этого запрета следили очень строго и не один Служитель был переведён на несколько разрядов ниже за чрезмерную, в ущерб исполнительности, агрессивность. Хотя и голыми руками убивали немало.
– Катись! – велел Андр, кивнув на дверь. – Подождёшь внизу.
Ещё раз оглядев комнату (явно на предмет: чего спереть), Стэн с сожалением вздохнул, и, нагнув голову, нырнул в дверной проём.
– Завтра подниму вас рано, – сказал Андр служке, предусмотрительно запиравшему за Стэном дверь. – Предупреди Дану.
Мальчик ушёл. Андр откинулся в кресле, глядя через стол в темнеющее окно.
«Будем развлекаться, – произнёс он мысленно, – раз уж больше нечем заняться».
«Надо ждать, – немедленно откликнулся двойник. – Это твои слова».
«Обживались мы достаточно – пора действовать. Все нити сходятся на Отце. И он рядом. Рукой можно достать. Или клинком».
«Будто не знаешь, как плотно охраняет себя Отец! Подкрадываться к этому зверю надо очень осторожно. И лучше – через чёрный ход».
«Тебе ещё не наскучили психофокусы? Ладно бы сам играл…»
«Андр, дружище, а чего же ты хотел? Рискуем мы одинаково, почему же право на решение должно быть только у тебя?»
«Ты мешаешь мне! Я рассчитывал занять у тебя силы, а не…»
«…трусости, верно? Знаешь, по-моему, ты так стремишься проникнуть в Храм вовсе не потому, что это нужно Движению, – просто тебе не терпится свести с Отцом счёты. Разве не так? Несчастный ты человек, Андр, никого ты не любишь. Ты себя не любишь».
«Не твоё дело! – резко сказал Андр. – Куда лезешь?»
«Думаешь, я тебя зондировал? – грустно спросил Андрей. – Ошибаешься, я только делаю выводы. Или нельзя?»
«Сколько угодно, – ответил Андр. – Делай. А я пока прогуляюсь в молельню. Каждому своё».
Скоростным лифтом Андр спустился к проходной, за которой уже изнывал от нетерпения Стэн, меряя широкими шагами улицу. Переглянувшись, они зашагали по широкому тротуару мимо заброшенных, разграбленных домов, в тени которых ещё белели кое-где кости, оставшиеся с тех первых, самых страшных месяцев узаконенного Культа, когда противников режима убивали прямо на улицах, без суда и следствия. Лишённый жителей, город умирал. Только немногие здания, из числа самых добротных, использовались под монастыри, да ещё в нескольких местах, наспех расчищенных от старой застройки, теснились уродливые бараки работников.
Внезапно Стэн нарушил дистанцию комфорта, определяемую их взаимным доверием, и Андр подобрался, помня о тех неспровоцированных нападениях, которые храмовник время от времени предпринимал с коварством и настойчивостью самца-бабуина, оспаривающего у вожака власть.
– Может, всё-таки завернём на окраину? – негромко спросил Стэн, положив руку Андру на плечо. – Развеемся как следует, а?
В его глубоко посаженных глазах чистым и невозмутимым пламенем горела неистребимая жажда убийства: в окраинные молельни было проще пронести оружие.
– Убери лапу! – велел Андр. – И катись хоть в ад!
Ухмыльнувшись, Стэн отступил, беспечно поддел носком сапога выкатившийся на середину тротуара череп, чуть подбросил его и хлёстким ударом ноги отправил в тёмную дыру окна.
– Ладно, – сказал он, – уговорил. Идём в «Центральную».
По мере приближения к главной молельне Столицы тротуар заполнялся Служителями. По двое-трое возникали они из переулков, направляясь в ту же сторону, что и Андр со Стэном. У последнего их появление вызывало воодушевление. Гогоча, он обменивался громогласными непристойностями с товарищами по ордену, изобретательно и злобно издевался над другими монахами, но те предпочитали отмалчиваться: храмовников побаивались.
У входа в молельню Стэн, двинув мощным плечом, отшвырнул от двери рослого Служителя в рясе оружейного надсмотрщика, злорадно гоготнул и нырнул в узкий лаз. Рассвирепевший надсмотрщик выхватил клинок и ринулся было следом, но Андр рефлекторно бросил руку наперерез. Детина врезался в стену и осел на ступеньки, ошалело тряся головой и с трудом выталкивая ругательства из разбитого рта. Его товарищи, враждебно ворча, посторонились, и Андр вступил в молельню.
Сдав служкам оружие и плащи – в обмен на банальные жетоны, храмовники протиснулись мимо четырёх здоровенных, вооружённых секирами привратников, цепко ощупывающих глазами, а иногда и руками, все подозрительные неровности на одежде входящих, и очутились в громадном кольцеобразном зале, пол которого сначала полого спускался к центру, а затем вдруг круто вздымался к далёкому потолку, образуя грандиозный, увитый лестницами конус.
Оглядевшись, Стэн подкрался к приглянувшемуся ему столику, оккупированному полудюжиной окраинных монахов, вышиб ногой стул из-под одного из них и вызывающе захохотал. Он мало чем рисковал: в «Центральной» всегда было полно храмовников, а клановая взаимовыручка в орденах соблюдалась свято, забывались все внутренние распри. Монахи убрались, и Стэн самодовольно расселся, взмахами громадной руки подзывая Андра. Нехотя тот подошёл и опустился рядом.
В пространстве зала уже ритмично бухали басы негромкой пока музыки, ноздри дразнил аромат бодрящего газа, рассеянного в воздухе. Зал постепенно заполнялся нетерпеливой, шумной, драчливой толпой, возбуждённой предвкушением сильных ощущений. Среди всех выделялись габаритами и буйством храмовники – горилловое племя, признавшее своим и Андра.
Почувствовав, как в нём снова вскипает ненависть, Андр отвернулся к стенам, где на множестве ярких экранов томно танцевали и умело раздевались, демонстрировали прелести и полное отсутствие стыдливости – создавали настроение – многочисленные неоновые красотки с чувственно искажёнными пропорциями. Но и это красочное изобилие сейчас раздражало Андра.
Вдруг экраны потухли – все разом, и наступившая темнота обозначила в потолке, по периметру исполинской колонны, бледные пятна люков. Гул толпы оборвался, Служители запрокинули головы, цепенея в ожидании. Свет в люках постепенно усиливался вместе со звуками жутковатой мелодии, нарастающий ритм которой почти физически ударял по нервам. Внезапно свет ненадолго померк, заслонённый выползающим из люков облаком, клубы которого медленно и тяжело покатились по склону конуса и накрыли людей, расползшись по залу белесым туманом. И сразу ярче стали краски, зажигательней музыка, возбужденней толпа. Вот уже кто-то стал напевать музыке в такт, кто-то заливисто хохотал, кто-то испускал бессмысленные пронзительные вопли.
«Начинается! – прошептал Андрей. – Ты хотел знать, в чём сила Отца? Вот тебе и ответ: он сумел разбудить в людях зверство. Ты не пробовал сразиться с многоголовой гидрой?»
Вытянув шею и почти перестав дышать, Андр заворожённо следил за сатанеющей толпой, чувствуя, как изнутри поднимается что-то тёмное и страшное: всплывает, почуяв слабину клетки, его персональный Зверь. Рядом бешеным быком ревел Стэн, остервенело колотя пудовым кулаком по столешнице и сотрясая ножищами пол. Остальные тоже стремительно теряли остатки человеческого, приходя в дикое исступление, когда хочется рвать, бить, насиловать, когда полностью снимаются внутренние запреты и вырываются на волю тёмные страсти.
«Подменить?» – осторожно спросил Второй.
«Обойдусь», – с усилием ответил Андр.
Вспыхнули прожекторы, залив слепящим светом лестницы, по которым уже спускались навстречу ликующему рёву толпы, пританцовывая и нестройно подвывая гремящей музыке, вереницы одурманенных, полубезумных Служительниц.
«Ну, дальше без меня, – предупредил Андрей. – Насмотрелся – хватит».
Этот чистоплюй всегда оставлял на долю Андра самую грязь.
Когда мир восстановил чёткость, Андрей обнаружил себя в небольшой круглой комнате. Он стоял спиной к стене, голыми лопатками ощущая шершавый камень и пытаясь обуздать страх и ярость, распиравшие нутро. А посередине комнаты, на возвышении, на чём-то пушистом и упругом, похожем на огромную смятую подушку, удобно расположилась тонкая смуглая девушка, в которой всё было слегка чересчур: пугающе правильное лицо, слишком длинные ноги и шея, неправдоподобно узкая, будто стянутая невидимым корсетом талия, неприлично тяжёлая грудь и огромная копна иссиня-чёрных волос. И однако же в этом постоянном переборе ощущалась завораживающая гармония, безупречное, идеальное равновесие. Она была прекрасна – без преувеличения, но почему-то это обрамлённое лёгкой бижутерией великолепие вызывало у Андрея гадливый ужас, словно под роскошной оболочкой он угадывал что-то отвратительное, чужое, змеиное.
Покусывая губу, девушка разглядывала гостя с безучастным интересом, будто диковинного зверя. Андрей чувствовал себя парализованным, распластанным по стене немигающим взглядом её огромных глаз, затенённых пушистыми ресницами, – будто два провала в ничто.
– С прибытием! – наконец промурлыкала незнакомка с радушием поднаторевшей на людоедстве тигрицы. – Надоело ждать, пока ты на что-то решишься.
Отвечать Андрею не хотелось, словно он надеялся спастись, выдав себя за труп. С трудом он заставил себя отлепиться от стены и шагнуть вперёд, ощутив при этом некоторое облегчение: худо-бедно, но его психоблоки действовали, сейчас он способен был себя контролировать.
– Где это я? – промямлил он и поморщился: начало куда как оригинальное!
– У меня, – ответила девушка. – Разве неясно?
Их глаза находились на одном уровне, что не мешало ей смотреть на Андрея, будто на копошащегося далеко внизу муравья. Он пожал плечами и огляделся. Кругом серый грубый камень. Ни дверей, ни окон, ни углов.
– Какая программа? – спросил он, избегая её глаз. – Развлекай, хозяйка!
– Я? – удивилась девушка. – И кто же тебя сюда звал?
– Только не говори, что в первый раз вход разблокировался случайно, – проворчал он неуступчиво.
Девушка шевельнулась, и под атласной кожей заструились мышцы – не по-женски сухие, но изумительной формы и упругости.
– Соскучился по лабиринту? – её нежные припухлые губы искривила улыбка, долженствующая, по-видимому, означать весёлость. – Можно повторить игру.
– Можно, – согласился Андрей, теряя осторожность. – Только поменяемся ролями. Хотя куда тебе – с таким-то бюстом!..
– Ты неучтив, – заметила она бесстрастно. – Это поправимо.
Пронзительная боль вдруг обожгла всё его тело, судороги вывернули суставы. Захлебнувшись в крике, он опрокинулся на пол, корчась, как раздавленный червяк.
Боль схлынула так же внезапно, как и захлестнула. С минуту Андрей лежал неподвижно, дыша тяжело и прерывисто, затем упёрся дрожащими руками в неправдоподобно пушистый ковёр, тяжело сел, вытер со лба холодный пот.
– Достаточно? – осведомилась девушка мелодичным голосом. – Усвоил урок?
– Идиотка! – с трудом разжал губы Андрей. – Плевал я на твои…
Боль снова скрутила его – он вцепился зубами в руку, чтобы не кричать.
– Ну как? – спросила она с вялым любопытством.
– К дьяволу!..
И опять выворачивающая душу боль.
– Что ж, поиграем, – сказала девушка. – Ты ведь не торопишься?
Андрей рванулся к ней, но при первом же шаге судороги швырнули его на пол. Сцепив зубы, Андрей не издал больше ни звука, игнорируя вопросы и замечания. Но каждый раз, когда боль отпускала его, он бросался вперёд – на шаг, на сантиметр, почти не надеясь, не веря, что достигнет цели, что сможет вцепиться в свою мучительницу. Он забыл всё, боль вытравила все мысли и чувства, остались только ненависть и упрямство.
Андрей сам не ожидал в себе столько силы, и прошло немало времени, прежде чем он не смог подняться. Оскалив зубы, он неуклюже ворочался перед грациозно свернувшейся в кресле девушкой, пытаясь встать, но пол под ним качался, будто палуба в шторм, руки подгибались. Кажется, он почти мечтал о смерти, избавившей бы его от унижения.
– Ну нет! – возразила девушка. – Зачем портить игру?
Внутри его черепа словно разорвалась бомба, и Андрей полетел в бездонную пропасть забвения.
Последний Его сон, почти равный смерти, длился, наверное, сотни тысячелетий, ибо когда Он очнулся, то сразу ощутил, как словно множество тончайших игл впилось в мозг – бесспорный признак вновь народившегося разума, многочисленного и уже достаточно развитого. Уколы невидимых игл вызывали раздражение, но, в то же время, вливали в Него жизнь, толкали на поиски и уничтожение источников беспокойства, обещали новые века разрушительной активности. Постепенно Он оживал, копя холодную ярость против своих невольных мучителей, регистрируя особенно яркие всплески мозговой деятельности, которые необходимо было пресечь в первую очередь.
И, накопив достаточно сил, Он двинулся на людей. Его появление, сам вид Его исполинской шестирукой фигуры, перемещавшейся со стремительностью тысячекратно увеличенного тарантула, Его безмолвие и беспощадность, Его неодолимость – всё это наводило ужас на жителей предгорья. Он приводил в запустение целые районы, безраздельно властвовал на огромной территории.
Люди были наблюдательны, они догадались соотнести набеги чудовища с деятельностью своих выдающихся умов, но – как это часто бывало и будет – выводы сделали ошибочные, возложив ответственность за все беды на собственных же мудрецов, преследуя и уничтожая их, тем самым помогая Ему в исполнении Предназначения.
Но люди были куда агрессивнее и жизнеспособнее тех видов разумных, с которыми Ему доводилось иметь дело до сих пор. Всё чаще оказываемое Ему сопротивление становилось опасным, всё чаще Ему приходилось отступать, залечивая раны, регенерируя утраченные конечности. Скоро на Него устроили настоящую охоту, проводившуюся с неослабным упорством и изобретательностью.
И Он снова удалился в горные пустыни, ибо после страсти к разрушению главной Его побудительной силой был инстинкт самосохранения. Долгие годы провёл Он вдали от людей, терпеливый как всегда, скрупулёзно переплавляя своё тело в человеческую форму, изучаемую по трупам случайных путников, неосторожно забредавших в Его владения – предусмотрительные Создатели наделили Его и способностью к мимикрии. Только таким образом Он смог бы не только выжить, но и продолжить главное, единственное дело Его жизни.
И когда Он вернулся, люди приняли Его за своего, может быть, топорно сработанного, но вполне заурядного соплеменника. И Он оказался в родной стихии. Пригревшее Его племя было молодым, яростным и жестоким – с ходу Он окунулся в нескончаемую череду войн и набегов. Кругом пылали города, умирали люди – Он шагал сквозь дым, вопли и смерть с вросшим в руку, проржавелым от крови клинком, наливаясь силой и свирепой радостью от великолепного обилия повсюду злобы и страха, познавая новый для Него мир людей, совершенствуясь, организуя вокруг всё большие отряды себе подобных, сея ужас и разрушение в несравнимых с прежними масштабах, почти всегда побеждая, но иногда спасаясь бегством или укрываясь среди трупов, сам превращаясь в холодное безжизненное тело и терпеливо снося глумления врагов, чтобы затем возродиться снова – победоносным и неистребимым, словно демон зла.
Это была Его растянувшаяся на тысячелетия молодость – беспечная и буйная. Однако Он взрослел, набирался опыта и знаний, а вместе с Ним росло и углублялось Его понимание Предначертания. Теперь Он не видел смысла в уничтожении всех, помня, какой бесконечной мукой это обернулось для Него однажды. Да и вряд ли Он был на это способен – один против неисчислимого множества, хотя иногда неослабевающее упорство людей в уничтожении себе подобных наводило Его на мысль, что уцелел ещё кто-то из Многоруков. И с веками всё большее, гурманское наслаждение находил Он в мучениях не тела, но духа, и поэтому постепенно стал склоняться к психологическому террору – тем более, что средства уничтожения непрерывно совершенствовались и соответственно росла вероятность Его гибели. А жить Он хотел больше чем когда-либо – эта Его потребность с возрастом только прибывала. И ещё долгие века Он находился в первых рядах врагов свободомыслия, способствуя созданию мощного аппарата подавления, пугая даже религиозных фанатиков своей беспощадной непримиримостью к любым отклонениям от церковных догм, в полной безопасности пытая и сжигая еретиков, иноверцев, просто инакомыслящих.
Но чем дальше, тем больше Его удручала тщетность собственных усилий. Мощная река человеческого прогресса безостановочно катила вперёд, играючи снося воздвигаемые Им преграды, какими бы прочными они Ему ни казались, преодолевая пороги вспыхивающих то там, то здесь рецидивов средневекового зверства, медленно, но неуклонно отходя от первобытной свирепости в сторону всеобщего гуманизма. И, экстраполировав в будущее подмеченные тенденции, Он всерьёз забеспокоился о том времени, когда люди изживут в себе звериное настолько, что Ему не на что будет опереться, и Он зачахнет, навсегда уйдёт в небытие, лишившись единственного своего источника энергии – страдания разумных. Впервые пожалел Он об истреблении Создателей и их смертоносных орудий, о своём одиночестве, не позволявшем Ему развернуться с достаточным эффектом.
И поэтому Он снова исчез, посвятив десятилетия поискам, по крупицам собирая мудрость исчезнувшего народа, – никогда ничего не забывая, Он знал, где искать. Одновременно Он продолжал целенаправленно, всесторонне, вплоть до самых глубинных процессов, изменять свой организм.
И когда люди увидели Его снова, они узнали в нём Бога.
Пронизав наконец последнюю, внешнюю, стену, капсула рванулась прочь – с ускорением, мгновенно убившим бы Андрея в вещественном мире. Через секунды негостеприимная «планета» затерялась в мерцающем тумане, ещё через секунду Андрей вывалился в свою квартиру – взмокший, обессиленный, полуживой. Долго лежал, хватая ртом воздух, ощущая себя опустошённым, выжатым, как лимон, безразличным ко всему. Потом чувства стали возвращаться, и первым из всех – стыд.
Боже мой! – думал он потрясённо. А ведь я готов был задушить её собственными руками – за боль, за унижение. Какой мерзавец, а? Оказывается, таких зверюг поискать! Сколько лет добрячка из себя строил, а как тронули за сокровенное, откуда только злоба взялась?..
И как тупо, бездарно я боролся! Как баран – лбом, с разгона… Дурак! – причитал он, кусая губы. – Ох, дурак! Идиот! Заблокировался, разогнался!.. Ну чего, спрашивается, я вообще вокруг неё крутился? Облизываться можно было и на расстоянии… Не поднаторев как следует в установке блоков и – что совсем уж непростительно! – напрочь забыв о болевых рецепторах… А она мягко, ненавязчиво так напомнила. Стерва! Что она ещё может? Парализовать меня, обездвижить? Надо научиться блокировать двигательные центры… и вообще – всё, что можно. Не расслабляться!
«Андр! – крикнул он в пустоту. – Ты смеешь спать? Чудовищно!»
«Уже и на сон надо разрешения спрашивать? – отозвался хмурый голос. – Ну, в чём опять дело?»
В следующий миг они смотрели друг на друга через невидимую перегородку «кабинета».
«Неважно выглядишь, – заметил боевик. – Я же просил тебя не увлекаться».
«Проклятье, Андр! – пожаловался Андрей. – Видишь? У меня вся рука искусана».
«А у меня плечи, – сказал Андр, неловко усмехаясь. – Чёрт бы побрал этих бешеных кошек!»
«Оставь, до них ли сейчас!.. Ну скажи, что ты думаешь о моих новых записях?»
Андр пожал плечами:
«Где-то я слышал про подобные бесконтактные избиения. Или убийства?»
«Глаза… Ну да! Если они не только воспринимают лучи, но и испускают их… и если это излучение способно воздействовать на нервные центры…»
«Ты в своём уме? Не думаешь же ты всерьёз, что встречался с этой девицей? Чёрт побери, да взгляни же на вещи здраво!»
«Если смотреть на вещи здраво, – вскипел Андрей, – то тебя, милый мой, вообще не существует, ты – мой бред, а я – нормальный шизофреник, страдающий раздвоением личности!.. Ну разумеется, всё это происходило не в вещественном мире – так же, как и наши с тобой свидания. Как я понимаю, в этих сценах моё сознание конкретизирует сеансы психоконтакта с этой ведьмой».
4
Дверь с визгом влетела в стену, уступая могучему рывку, и в келью ввалился квадратный тяжелорукий верзила. Рухнув в кресло, он забросил ноги в замызганных сапогах на кушетку и удовлетворённо рыгнул, обегая маленькими зоркими глазками комнату.
– Стучать надо, – сказал Андр.
Верзила осклабился, широко разверзнув пасть. Зубы присутствовали не все, но и без того их было слишком много, они не умещались во рту, выпирая под разными углами.
– Жрёшь? – прогудел верзила, продолжая ухмыляться. – Не много тебе?
Перегнувшись через подлокотник, он протянул было громадную грязную пятерню к тарелке Андра, но тот коротко рубанул ребром ладони по нахальным пальцам, впечатав их в столешницу, и верзила, охнув, убрал руку, по пути прихватив здоровенный ломоть хлеба.
За неполные две недели этот храмовник, Стэн, надоел Андру сверх всякой меры. По несчастливому стечению обстоятельств они оказались в одной смене, и после каждой ежедекадной «промывки мозгов» Стэн в первый же день безошибочно определял сильнейшего в смене, немедленно затевал с ним жестокую драку и, оказавшись в очередной раз битым, с первобытным простодушием начинал набиваться Андру в друзья.
– Намахались! – невнятно говорил Стэн, с нетерпеливым чавканьем уплетая хлеб. – И не надоест Старшим – откуда столько усердия?
– Ты бы в душевую сходил, – проворчал Андр, брезгливо отодвигая тарелку от вылетавших изо рта храмовника крошек. – Задохнуться можно!
– Чего там! – махнул рукой Стэн. – И так обсохну, а девкам слаще. Или ты Данку предлагаешь? Ну не жмись, одолжи на часок!
– Обойдёшься.
– Да, я зачем пришёл! – вспомнил Стэн. – Поздравить. Ага. С повышением тебя!
– Тебе что, голову на спарринге зашибли?
– Говорю тебе, слух верный! Со следующего цикла ты – Старший.
– Ладно, – равнодушно повёл плечом Андр. – Ты-то тут причём?
– А как же! Отметить надо? Потом ты со мной знаться не захочешь.
– Ты и сейчас мне даром не нужен.
Стэн гулко хохотнул, волосатой лапищей поскрёб бычью шею и предложил:
– Двинули в «Чистилище»? Девки там – мороз по коже!
– В самый раз заразу подхватить. И не устал ты?
– Мне бы в производители! – мечтательно произнёс Стэн. – Так нет, этим чёртовым жрецам – сморчкам жёванным – что-то там во мне не подходит.
– Больно вонюч, – предположил Андр.
По некоторым признакам Андр подозревал Стэна в поощряемой жрецами склонности к фискальству. В этом дикаре, видимо, прекрасно уживались искреннее почитание сильнейшего с самой чёрной завистью к нему. И потому не стоило давать доносчику повода для недоумения.
– Ладно, сходим, – сказал Андр, отодвигая тарелку, остатки с которой немедленно подмёл Стэн. – Только, конечно, не в «Чистилище».
Он стукнул кулаком в стену, и возникший, будто по волшебству, служка принялся убирать со стола. Стэн следил за красивым подростком, задумчиво ощерясь, что свидетельствовало о созревании – в очередной раз – в его дремучем мозгу идеи махнуться служками.
– Так и пойдёшь? – спросил Андр, обрывая недооформившуюся цепочку мыслей. – Переоделся бы.
– Сойдёт и так! – хрипло сказал Стэн. – Выпить бы…
Мальчик поднял глаза на Андра – он кивнул. Служка исчез за дверью, через минуту возник снова – с кувшином в руке. Выхватив у него кувшин, Стэн запрокинул голову, и в чудовищную пасть хлынула могучая струя пива. Опорожнив сосуд, Стэн оглушительно чихнул, вытер рукавом губы и провозгласил:
– Намнём бока придуркам беспамятным! Чтоб не зарились на наши шлемы!
Противоамнезийные шлемы храмовников действительно были предметом вожделения всех прочих монахов Столицы: считалось престижным иметь долгую – втрое дольше обычной – память.
– Проштрафишься да загремишь из Столицы – тоже память отшибёт, – отозвался Андр, натягивая кожаные перчатки, чтобы не ободрать кулаки в неизбежной потасовке. Драки в столице скорее поощрялись, возбранялось лишь применять в них оружие. За соблюдением этого запрета следили очень строго и не один Служитель был переведён на несколько разрядов ниже за чрезмерную, в ущерб исполнительности, агрессивность. Хотя и голыми руками убивали немало.
– Катись! – велел Андр, кивнув на дверь. – Подождёшь внизу.
Ещё раз оглядев комнату (явно на предмет: чего спереть), Стэн с сожалением вздохнул, и, нагнув голову, нырнул в дверной проём.
– Завтра подниму вас рано, – сказал Андр служке, предусмотрительно запиравшему за Стэном дверь. – Предупреди Дану.
Мальчик ушёл. Андр откинулся в кресле, глядя через стол в темнеющее окно.
«Будем развлекаться, – произнёс он мысленно, – раз уж больше нечем заняться».
«Надо ждать, – немедленно откликнулся двойник. – Это твои слова».
«Обживались мы достаточно – пора действовать. Все нити сходятся на Отце. И он рядом. Рукой можно достать. Или клинком».
«Будто не знаешь, как плотно охраняет себя Отец! Подкрадываться к этому зверю надо очень осторожно. И лучше – через чёрный ход».
«Тебе ещё не наскучили психофокусы? Ладно бы сам играл…»
«Андр, дружище, а чего же ты хотел? Рискуем мы одинаково, почему же право на решение должно быть только у тебя?»
«Ты мешаешь мне! Я рассчитывал занять у тебя силы, а не…»
«…трусости, верно? Знаешь, по-моему, ты так стремишься проникнуть в Храм вовсе не потому, что это нужно Движению, – просто тебе не терпится свести с Отцом счёты. Разве не так? Несчастный ты человек, Андр, никого ты не любишь. Ты себя не любишь».
«Не твоё дело! – резко сказал Андр. – Куда лезешь?»
«Думаешь, я тебя зондировал? – грустно спросил Андрей. – Ошибаешься, я только делаю выводы. Или нельзя?»
«Сколько угодно, – ответил Андр. – Делай. А я пока прогуляюсь в молельню. Каждому своё».
Скоростным лифтом Андр спустился к проходной, за которой уже изнывал от нетерпения Стэн, меряя широкими шагами улицу. Переглянувшись, они зашагали по широкому тротуару мимо заброшенных, разграбленных домов, в тени которых ещё белели кое-где кости, оставшиеся с тех первых, самых страшных месяцев узаконенного Культа, когда противников режима убивали прямо на улицах, без суда и следствия. Лишённый жителей, город умирал. Только немногие здания, из числа самых добротных, использовались под монастыри, да ещё в нескольких местах, наспех расчищенных от старой застройки, теснились уродливые бараки работников.
Внезапно Стэн нарушил дистанцию комфорта, определяемую их взаимным доверием, и Андр подобрался, помня о тех неспровоцированных нападениях, которые храмовник время от времени предпринимал с коварством и настойчивостью самца-бабуина, оспаривающего у вожака власть.
– Может, всё-таки завернём на окраину? – негромко спросил Стэн, положив руку Андру на плечо. – Развеемся как следует, а?
В его глубоко посаженных глазах чистым и невозмутимым пламенем горела неистребимая жажда убийства: в окраинные молельни было проще пронести оружие.
– Убери лапу! – велел Андр. – И катись хоть в ад!
Ухмыльнувшись, Стэн отступил, беспечно поддел носком сапога выкатившийся на середину тротуара череп, чуть подбросил его и хлёстким ударом ноги отправил в тёмную дыру окна.
– Ладно, – сказал он, – уговорил. Идём в «Центральную».
По мере приближения к главной молельне Столицы тротуар заполнялся Служителями. По двое-трое возникали они из переулков, направляясь в ту же сторону, что и Андр со Стэном. У последнего их появление вызывало воодушевление. Гогоча, он обменивался громогласными непристойностями с товарищами по ордену, изобретательно и злобно издевался над другими монахами, но те предпочитали отмалчиваться: храмовников побаивались.
У входа в молельню Стэн, двинув мощным плечом, отшвырнул от двери рослого Служителя в рясе оружейного надсмотрщика, злорадно гоготнул и нырнул в узкий лаз. Рассвирепевший надсмотрщик выхватил клинок и ринулся было следом, но Андр рефлекторно бросил руку наперерез. Детина врезался в стену и осел на ступеньки, ошалело тряся головой и с трудом выталкивая ругательства из разбитого рта. Его товарищи, враждебно ворча, посторонились, и Андр вступил в молельню.
Сдав служкам оружие и плащи – в обмен на банальные жетоны, храмовники протиснулись мимо четырёх здоровенных, вооружённых секирами привратников, цепко ощупывающих глазами, а иногда и руками, все подозрительные неровности на одежде входящих, и очутились в громадном кольцеобразном зале, пол которого сначала полого спускался к центру, а затем вдруг круто вздымался к далёкому потолку, образуя грандиозный, увитый лестницами конус.
Оглядевшись, Стэн подкрался к приглянувшемуся ему столику, оккупированному полудюжиной окраинных монахов, вышиб ногой стул из-под одного из них и вызывающе захохотал. Он мало чем рисковал: в «Центральной» всегда было полно храмовников, а клановая взаимовыручка в орденах соблюдалась свято, забывались все внутренние распри. Монахи убрались, и Стэн самодовольно расселся, взмахами громадной руки подзывая Андра. Нехотя тот подошёл и опустился рядом.
В пространстве зала уже ритмично бухали басы негромкой пока музыки, ноздри дразнил аромат бодрящего газа, рассеянного в воздухе. Зал постепенно заполнялся нетерпеливой, шумной, драчливой толпой, возбуждённой предвкушением сильных ощущений. Среди всех выделялись габаритами и буйством храмовники – горилловое племя, признавшее своим и Андра.
Почувствовав, как в нём снова вскипает ненависть, Андр отвернулся к стенам, где на множестве ярких экранов томно танцевали и умело раздевались, демонстрировали прелести и полное отсутствие стыдливости – создавали настроение – многочисленные неоновые красотки с чувственно искажёнными пропорциями. Но и это красочное изобилие сейчас раздражало Андра.
Вдруг экраны потухли – все разом, и наступившая темнота обозначила в потолке, по периметру исполинской колонны, бледные пятна люков. Гул толпы оборвался, Служители запрокинули головы, цепенея в ожидании. Свет в люках постепенно усиливался вместе со звуками жутковатой мелодии, нарастающий ритм которой почти физически ударял по нервам. Внезапно свет ненадолго померк, заслонённый выползающим из люков облаком, клубы которого медленно и тяжело покатились по склону конуса и накрыли людей, расползшись по залу белесым туманом. И сразу ярче стали краски, зажигательней музыка, возбужденней толпа. Вот уже кто-то стал напевать музыке в такт, кто-то заливисто хохотал, кто-то испускал бессмысленные пронзительные вопли.
«Начинается! – прошептал Андрей. – Ты хотел знать, в чём сила Отца? Вот тебе и ответ: он сумел разбудить в людях зверство. Ты не пробовал сразиться с многоголовой гидрой?»
Вытянув шею и почти перестав дышать, Андр заворожённо следил за сатанеющей толпой, чувствуя, как изнутри поднимается что-то тёмное и страшное: всплывает, почуяв слабину клетки, его персональный Зверь. Рядом бешеным быком ревел Стэн, остервенело колотя пудовым кулаком по столешнице и сотрясая ножищами пол. Остальные тоже стремительно теряли остатки человеческого, приходя в дикое исступление, когда хочется рвать, бить, насиловать, когда полностью снимаются внутренние запреты и вырываются на волю тёмные страсти.
«Подменить?» – осторожно спросил Второй.
«Обойдусь», – с усилием ответил Андр.
Вспыхнули прожекторы, залив слепящим светом лестницы, по которым уже спускались навстречу ликующему рёву толпы, пританцовывая и нестройно подвывая гремящей музыке, вереницы одурманенных, полубезумных Служительниц.
«Ну, дальше без меня, – предупредил Андрей. – Насмотрелся – хватит».
Этот чистоплюй всегда оставлял на долю Андра самую грязь.
x x x
На этот раз Андрей отыскал зону твёрдости почти сразу. Он только начал своё обычное осторожное кружение вокруг исполинской сферы, ещё не зная, что предпримет сегодня, как вдруг эта казавшаяся неколебимой твердыня ринулась на него – невероятным, мгновенным скачком. Но удара он не ощутил, только сознание на миг затуманилось.Когда мир восстановил чёткость, Андрей обнаружил себя в небольшой круглой комнате. Он стоял спиной к стене, голыми лопатками ощущая шершавый камень и пытаясь обуздать страх и ярость, распиравшие нутро. А посередине комнаты, на возвышении, на чём-то пушистом и упругом, похожем на огромную смятую подушку, удобно расположилась тонкая смуглая девушка, в которой всё было слегка чересчур: пугающе правильное лицо, слишком длинные ноги и шея, неправдоподобно узкая, будто стянутая невидимым корсетом талия, неприлично тяжёлая грудь и огромная копна иссиня-чёрных волос. И однако же в этом постоянном переборе ощущалась завораживающая гармония, безупречное, идеальное равновесие. Она была прекрасна – без преувеличения, но почему-то это обрамлённое лёгкой бижутерией великолепие вызывало у Андрея гадливый ужас, словно под роскошной оболочкой он угадывал что-то отвратительное, чужое, змеиное.
Покусывая губу, девушка разглядывала гостя с безучастным интересом, будто диковинного зверя. Андрей чувствовал себя парализованным, распластанным по стене немигающим взглядом её огромных глаз, затенённых пушистыми ресницами, – будто два провала в ничто.
– С прибытием! – наконец промурлыкала незнакомка с радушием поднаторевшей на людоедстве тигрицы. – Надоело ждать, пока ты на что-то решишься.
Отвечать Андрею не хотелось, словно он надеялся спастись, выдав себя за труп. С трудом он заставил себя отлепиться от стены и шагнуть вперёд, ощутив при этом некоторое облегчение: худо-бедно, но его психоблоки действовали, сейчас он способен был себя контролировать.
– Где это я? – промямлил он и поморщился: начало куда как оригинальное!
– У меня, – ответила девушка. – Разве неясно?
Их глаза находились на одном уровне, что не мешало ей смотреть на Андрея, будто на копошащегося далеко внизу муравья. Он пожал плечами и огляделся. Кругом серый грубый камень. Ни дверей, ни окон, ни углов.
– Какая программа? – спросил он, избегая её глаз. – Развлекай, хозяйка!
– Я? – удивилась девушка. – И кто же тебя сюда звал?
– Только не говори, что в первый раз вход разблокировался случайно, – проворчал он неуступчиво.
Девушка шевельнулась, и под атласной кожей заструились мышцы – не по-женски сухие, но изумительной формы и упругости.
– Соскучился по лабиринту? – её нежные припухлые губы искривила улыбка, долженствующая, по-видимому, означать весёлость. – Можно повторить игру.
– Можно, – согласился Андрей, теряя осторожность. – Только поменяемся ролями. Хотя куда тебе – с таким-то бюстом!..
– Ты неучтив, – заметила она бесстрастно. – Это поправимо.
Пронзительная боль вдруг обожгла всё его тело, судороги вывернули суставы. Захлебнувшись в крике, он опрокинулся на пол, корчась, как раздавленный червяк.
Боль схлынула так же внезапно, как и захлестнула. С минуту Андрей лежал неподвижно, дыша тяжело и прерывисто, затем упёрся дрожащими руками в неправдоподобно пушистый ковёр, тяжело сел, вытер со лба холодный пот.
– Достаточно? – осведомилась девушка мелодичным голосом. – Усвоил урок?
– Идиотка! – с трудом разжал губы Андрей. – Плевал я на твои…
Боль снова скрутила его – он вцепился зубами в руку, чтобы не кричать.
– Ну как? – спросила она с вялым любопытством.
– К дьяволу!..
И опять выворачивающая душу боль.
– Что ж, поиграем, – сказала девушка. – Ты ведь не торопишься?
Андрей рванулся к ней, но при первом же шаге судороги швырнули его на пол. Сцепив зубы, Андрей не издал больше ни звука, игнорируя вопросы и замечания. Но каждый раз, когда боль отпускала его, он бросался вперёд – на шаг, на сантиметр, почти не надеясь, не веря, что достигнет цели, что сможет вцепиться в свою мучительницу. Он забыл всё, боль вытравила все мысли и чувства, остались только ненависть и упрямство.
Андрей сам не ожидал в себе столько силы, и прошло немало времени, прежде чем он не смог подняться. Оскалив зубы, он неуклюже ворочался перед грациозно свернувшейся в кресле девушкой, пытаясь встать, но пол под ним качался, будто палуба в шторм, руки подгибались. Кажется, он почти мечтал о смерти, избавившей бы его от унижения.
– Ну нет! – возразила девушка. – Зачем портить игру?
Внутри его черепа словно разорвалась бомба, и Андрей полетел в бездонную пропасть забвения.
x x x
Тянулись годы, века, тысячелетия – Он ждал, почти без надежды. Жизнь едва теплилась в Нём, мысли дремали, питая себя воспоминаниями и неясным предчувствием грядущего. Иногда – Он не знал, как часто – мозг пробуждался и разбрасывал на сотни километров незримую сеть сенсоров, ища ростки постороннего разума. И, не находя их, вновь засыпал – всё глубже, всё прочнее, медленно погружаясь в небытие.Последний Его сон, почти равный смерти, длился, наверное, сотни тысячелетий, ибо когда Он очнулся, то сразу ощутил, как словно множество тончайших игл впилось в мозг – бесспорный признак вновь народившегося разума, многочисленного и уже достаточно развитого. Уколы невидимых игл вызывали раздражение, но, в то же время, вливали в Него жизнь, толкали на поиски и уничтожение источников беспокойства, обещали новые века разрушительной активности. Постепенно Он оживал, копя холодную ярость против своих невольных мучителей, регистрируя особенно яркие всплески мозговой деятельности, которые необходимо было пресечь в первую очередь.
И, накопив достаточно сил, Он двинулся на людей. Его появление, сам вид Его исполинской шестирукой фигуры, перемещавшейся со стремительностью тысячекратно увеличенного тарантула, Его безмолвие и беспощадность, Его неодолимость – всё это наводило ужас на жителей предгорья. Он приводил в запустение целые районы, безраздельно властвовал на огромной территории.
Люди были наблюдательны, они догадались соотнести набеги чудовища с деятельностью своих выдающихся умов, но – как это часто бывало и будет – выводы сделали ошибочные, возложив ответственность за все беды на собственных же мудрецов, преследуя и уничтожая их, тем самым помогая Ему в исполнении Предназначения.
Но люди были куда агрессивнее и жизнеспособнее тех видов разумных, с которыми Ему доводилось иметь дело до сих пор. Всё чаще оказываемое Ему сопротивление становилось опасным, всё чаще Ему приходилось отступать, залечивая раны, регенерируя утраченные конечности. Скоро на Него устроили настоящую охоту, проводившуюся с неослабным упорством и изобретательностью.
И Он снова удалился в горные пустыни, ибо после страсти к разрушению главной Его побудительной силой был инстинкт самосохранения. Долгие годы провёл Он вдали от людей, терпеливый как всегда, скрупулёзно переплавляя своё тело в человеческую форму, изучаемую по трупам случайных путников, неосторожно забредавших в Его владения – предусмотрительные Создатели наделили Его и способностью к мимикрии. Только таким образом Он смог бы не только выжить, но и продолжить главное, единственное дело Его жизни.
И когда Он вернулся, люди приняли Его за своего, может быть, топорно сработанного, но вполне заурядного соплеменника. И Он оказался в родной стихии. Пригревшее Его племя было молодым, яростным и жестоким – с ходу Он окунулся в нескончаемую череду войн и набегов. Кругом пылали города, умирали люди – Он шагал сквозь дым, вопли и смерть с вросшим в руку, проржавелым от крови клинком, наливаясь силой и свирепой радостью от великолепного обилия повсюду злобы и страха, познавая новый для Него мир людей, совершенствуясь, организуя вокруг всё большие отряды себе подобных, сея ужас и разрушение в несравнимых с прежними масштабах, почти всегда побеждая, но иногда спасаясь бегством или укрываясь среди трупов, сам превращаясь в холодное безжизненное тело и терпеливо снося глумления врагов, чтобы затем возродиться снова – победоносным и неистребимым, словно демон зла.
Это была Его растянувшаяся на тысячелетия молодость – беспечная и буйная. Однако Он взрослел, набирался опыта и знаний, а вместе с Ним росло и углублялось Его понимание Предначертания. Теперь Он не видел смысла в уничтожении всех, помня, какой бесконечной мукой это обернулось для Него однажды. Да и вряд ли Он был на это способен – один против неисчислимого множества, хотя иногда неослабевающее упорство людей в уничтожении себе подобных наводило Его на мысль, что уцелел ещё кто-то из Многоруков. И с веками всё большее, гурманское наслаждение находил Он в мучениях не тела, но духа, и поэтому постепенно стал склоняться к психологическому террору – тем более, что средства уничтожения непрерывно совершенствовались и соответственно росла вероятность Его гибели. А жить Он хотел больше чем когда-либо – эта Его потребность с возрастом только прибывала. И ещё долгие века Он находился в первых рядах врагов свободомыслия, способствуя созданию мощного аппарата подавления, пугая даже религиозных фанатиков своей беспощадной непримиримостью к любым отклонениям от церковных догм, в полной безопасности пытая и сжигая еретиков, иноверцев, просто инакомыслящих.
Но чем дальше, тем больше Его удручала тщетность собственных усилий. Мощная река человеческого прогресса безостановочно катила вперёд, играючи снося воздвигаемые Им преграды, какими бы прочными они Ему ни казались, преодолевая пороги вспыхивающих то там, то здесь рецидивов средневекового зверства, медленно, но неуклонно отходя от первобытной свирепости в сторону всеобщего гуманизма. И, экстраполировав в будущее подмеченные тенденции, Он всерьёз забеспокоился о том времени, когда люди изживут в себе звериное настолько, что Ему не на что будет опереться, и Он зачахнет, навсегда уйдёт в небытие, лишившись единственного своего источника энергии – страдания разумных. Впервые пожалел Он об истреблении Создателей и их смертоносных орудий, о своём одиночестве, не позволявшем Ему развернуться с достаточным эффектом.
И поэтому Он снова исчез, посвятив десятилетия поискам, по крупицам собирая мудрость исчезнувшего народа, – никогда ничего не забывая, Он знал, где искать. Одновременно Он продолжал целенаправленно, всесторонне, вплоть до самых глубинных процессов, изменять свой организм.
И когда люди увидели Его снова, они узнали в нём Бога.
x x x
Андрей сам толком не понял, как это у него получилось, – вообще, он уже плохо соображал. Видимо, его страстное желание вырваться воплотилось в конце концов в прозрачную непроницаемую капсулу, которую Андрей образовал вокруг себя и отчаянным усилием двинул на одну из душивших его стен. Веретенообразное тело капсулы с протяжным скрипом протиснулось сквозь камень, и стена сомкнулась – уже за спиной Андрея. Тотчас же на судёнышко набросился невидимый исполин и принялся сотрясать и раскачивать его. На борта хлынул яростный ливень молний, покрыв капсулу сплошной оболочкой огня. Наверное, отсюда не было принято уходить по своей воле, но Андрей игнорировал этот разгул стихий, сконцентрировавшись на усилии, которым он поддерживал движение капсулы сквозь бесчисленные перегородки.Пронизав наконец последнюю, внешнюю, стену, капсула рванулась прочь – с ускорением, мгновенно убившим бы Андрея в вещественном мире. Через секунды негостеприимная «планета» затерялась в мерцающем тумане, ещё через секунду Андрей вывалился в свою квартиру – взмокший, обессиленный, полуживой. Долго лежал, хватая ртом воздух, ощущая себя опустошённым, выжатым, как лимон, безразличным ко всему. Потом чувства стали возвращаться, и первым из всех – стыд.
Боже мой! – думал он потрясённо. А ведь я готов был задушить её собственными руками – за боль, за унижение. Какой мерзавец, а? Оказывается, таких зверюг поискать! Сколько лет добрячка из себя строил, а как тронули за сокровенное, откуда только злоба взялась?..
И как тупо, бездарно я боролся! Как баран – лбом, с разгона… Дурак! – причитал он, кусая губы. – Ох, дурак! Идиот! Заблокировался, разогнался!.. Ну чего, спрашивается, я вообще вокруг неё крутился? Облизываться можно было и на расстоянии… Не поднаторев как следует в установке блоков и – что совсем уж непростительно! – напрочь забыв о болевых рецепторах… А она мягко, ненавязчиво так напомнила. Стерва! Что она ещё может? Парализовать меня, обездвижить? Надо научиться блокировать двигательные центры… и вообще – всё, что можно. Не расслабляться!
«Андр! – крикнул он в пустоту. – Ты смеешь спать? Чудовищно!»
«Уже и на сон надо разрешения спрашивать? – отозвался хмурый голос. – Ну, в чём опять дело?»
В следующий миг они смотрели друг на друга через невидимую перегородку «кабинета».
«Неважно выглядишь, – заметил боевик. – Я же просил тебя не увлекаться».
«Проклятье, Андр! – пожаловался Андрей. – Видишь? У меня вся рука искусана».
«А у меня плечи, – сказал Андр, неловко усмехаясь. – Чёрт бы побрал этих бешеных кошек!»
«Оставь, до них ли сейчас!.. Ну скажи, что ты думаешь о моих новых записях?»
Андр пожал плечами:
«Где-то я слышал про подобные бесконтактные избиения. Или убийства?»
«Глаза… Ну да! Если они не только воспринимают лучи, но и испускают их… и если это излучение способно воздействовать на нервные центры…»
«Ты в своём уме? Не думаешь же ты всерьёз, что встречался с этой девицей? Чёрт побери, да взгляни же на вещи здраво!»
«Если смотреть на вещи здраво, – вскипел Андрей, – то тебя, милый мой, вообще не существует, ты – мой бред, а я – нормальный шизофреник, страдающий раздвоением личности!.. Ну разумеется, всё это происходило не в вещественном мире – так же, как и наши с тобой свидания. Как я понимаю, в этих сценах моё сознание конкретизирует сеансы психоконтакта с этой ведьмой».