Страница:
Так и не дождавшись ответа, Роман быстро вышел из дома.
12
13
14
15
16
17
18
12
– Вот ты где! – голос мамы прозвучал неожиданно громко.
Юля удивленно подняла голову – тон был таким, как будто она в чем-то очень провинилась. Неужели мама догадалась про стену? Нет, не может быть!
– Собирайся! Сегодня же поедешь с нами домой! – коротко бросила мама.
– Но почему?
– Ты хотела вернуться в Москву? Вот и возвращайся!
Если бы к ней обратились по-хорошему, Юля и не стала бы спорить. Все ее недавно возникшие сомнения были совершенно неопределенными, с ними легко было справиться. Она и сама склонялась к тому, чтобы вернуться домой, в город.
Однако мамин тон разозлил. Ее не просят, ей приказывают! Как какой-то малолетке! В девочке взыграл дух противоречия.
– Мне и здесь хорошо! Я хотела порисовать... Тут такие виды замечательные!
– Вижу я эти виды. Не заговаривай мне зубы! Я знаю, почему тебе здесь хорошо. И хочу это прекратить!
– О чем ты? – девочка все еще ничего не понимала.
– Об этом голодранце! Твоем ухажере. Надо же! Из всех ребят выбрала именно этого задохлика.
– Так, – Юля помотала головой, словно прогоняя навязчивое видение. – Так! Спокойно, Юленька, спокойно...
Нет, взрослых не переделать. Их подозрительность не знает пределов! И спорить с ними бесполезно. Вот и сейчас мамочка, похоже, вбила в голову, что принцесса влюбилась в свинопаса. Надо же до такого додуматься, а?
Юля понимала, что лучше всего – просто встать и уйти, оставив маму наедине с ее нелепостями. Но как назло, нога разболелась так, что невозможно было двинуться с места. Оставалось одно – расправив иголки, изо всех сил защищаться. Чтобы не думали, что ей можно диктовать!
– А чем он тебе не нравится? – голос Юли стал колючим и воинственным.
– А чем он мне должен нравиться? Дурочка. Подумай сама – что он тебе может дать? Всей его зарплаты на один визит в ночной клуб не хватит.
– А если я не хочу в ночной клуб? – продолжала Юля. Эти взрослые такие наивные! Думают, что ночной клуб – предел подростковых мечтаний. Может, потому, что сами в детстве были лишены нормальных развлечений?
– Это ты сейчас не хочешь. Страсть, эмоции... А потом все пройдет, и ты захочешь, как миленькая, поверь мне. Куда тебе еще деваться! И кто тебя туда пригласит? Не этот же оборванец... А Стасик и Димочка пригласят!
– Но у Стасика и Димочки тоже ничего нет! Не свои же тратят, родительские!
– Какая разница. Сейчас родительские, через пару лет свои. Что, их родители в люди не выведут, что ли? Да они у себя в офисах под каждого уже место держат, институт не надо кончать.
– Мама, ну что ты говоришь! – Юля испуганно смотрела на мать. Никогда еще с ней так не разговаривали! Но спорить расхотелось. Нога болела все сильнее, и девочка сдалась:
– Хорошо, я поеду. И еще. Хочешь – верь, хочешь – нет, но он мне ни капельки, ну ни чуточки не нравится!
– Правда? – в голосе мамы звучало недоверие.
– Честное слово! – кивнула Юля.
– Кстати, там в сарае остатки белой краски. Могла бы и сама закрасить это творение на стене, пока отец не вызвал рабочих! – смягчилась мама.
– Мам! Не надо закрашивать! Оставьте как есть...
– Вот уж нет! Ты хочешь, чтобы наша дача стала местом паломничества всякого сброда?
– Да, хочу! Жалко ведь. Все-таки произведение искусства! Артобъект... Вон Гюнтер как зафанател...
– Ох, Юлия! Когда же ты наконец вырастешь!
Юля удивленно подняла голову – тон был таким, как будто она в чем-то очень провинилась. Неужели мама догадалась про стену? Нет, не может быть!
– Собирайся! Сегодня же поедешь с нами домой! – коротко бросила мама.
– Но почему?
– Ты хотела вернуться в Москву? Вот и возвращайся!
Если бы к ней обратились по-хорошему, Юля и не стала бы спорить. Все ее недавно возникшие сомнения были совершенно неопределенными, с ними легко было справиться. Она и сама склонялась к тому, чтобы вернуться домой, в город.
Однако мамин тон разозлил. Ее не просят, ей приказывают! Как какой-то малолетке! В девочке взыграл дух противоречия.
– Мне и здесь хорошо! Я хотела порисовать... Тут такие виды замечательные!
– Вижу я эти виды. Не заговаривай мне зубы! Я знаю, почему тебе здесь хорошо. И хочу это прекратить!
– О чем ты? – девочка все еще ничего не понимала.
– Об этом голодранце! Твоем ухажере. Надо же! Из всех ребят выбрала именно этого задохлика.
– Так, – Юля помотала головой, словно прогоняя навязчивое видение. – Так! Спокойно, Юленька, спокойно...
Нет, взрослых не переделать. Их подозрительность не знает пределов! И спорить с ними бесполезно. Вот и сейчас мамочка, похоже, вбила в голову, что принцесса влюбилась в свинопаса. Надо же до такого додуматься, а?
Юля понимала, что лучше всего – просто встать и уйти, оставив маму наедине с ее нелепостями. Но как назло, нога разболелась так, что невозможно было двинуться с места. Оставалось одно – расправив иголки, изо всех сил защищаться. Чтобы не думали, что ей можно диктовать!
– А чем он тебе не нравится? – голос Юли стал колючим и воинственным.
– А чем он мне должен нравиться? Дурочка. Подумай сама – что он тебе может дать? Всей его зарплаты на один визит в ночной клуб не хватит.
– А если я не хочу в ночной клуб? – продолжала Юля. Эти взрослые такие наивные! Думают, что ночной клуб – предел подростковых мечтаний. Может, потому, что сами в детстве были лишены нормальных развлечений?
– Это ты сейчас не хочешь. Страсть, эмоции... А потом все пройдет, и ты захочешь, как миленькая, поверь мне. Куда тебе еще деваться! И кто тебя туда пригласит? Не этот же оборванец... А Стасик и Димочка пригласят!
– Но у Стасика и Димочки тоже ничего нет! Не свои же тратят, родительские!
– Какая разница. Сейчас родительские, через пару лет свои. Что, их родители в люди не выведут, что ли? Да они у себя в офисах под каждого уже место держат, институт не надо кончать.
– Мама, ну что ты говоришь! – Юля испуганно смотрела на мать. Никогда еще с ней так не разговаривали! Но спорить расхотелось. Нога болела все сильнее, и девочка сдалась:
– Хорошо, я поеду. И еще. Хочешь – верь, хочешь – нет, но он мне ни капельки, ну ни чуточки не нравится!
– Правда? – в голосе мамы звучало недоверие.
– Честное слово! – кивнула Юля.
– Кстати, там в сарае остатки белой краски. Могла бы и сама закрасить это творение на стене, пока отец не вызвал рабочих! – смягчилась мама.
– Мам! Не надо закрашивать! Оставьте как есть...
– Вот уж нет! Ты хочешь, чтобы наша дача стала местом паломничества всякого сброда?
– Да, хочу! Жалко ведь. Все-таки произведение искусства! Артобъект... Вон Гюнтер как зафанател...
– Ох, Юлия! Когда же ты наконец вырастешь!
13
– Ну, ну, Ромочка, не переживай! – Бабушка хлопотала рядом со своим верным помощником, помогая ему собирать в рюкзак небогатые пожитки. – Петр, зять мой, человек суровый, но отходчивый. И справедливый! Когда он узнает, что это не ты стену-то изрисовал, он тебя простит. Да что там простит, сам у тебя прощения попросит!
– А вы... знаете? – парень удивленно посмотрел на старушку.
– А как же. Вы что же думаете, если старая, значит, глухая и слепая? Нет, милый мой, я все вокруг вижу и слышу! И все про вас знаю. Так что ты особо не расстраивайся. Скоро опять встретимся. А об огороде не волнуйся. Работы тут немного, мы с тобой хорошо потрудились, я послезавтра приеду, сама все доделаю. Да и внучка мне поможет.
– А она... Вы думаете, Юля вернется? – в голосе парня звучала надежда.
– Куда ж она денется, – бабушка хитро улыбнулась. – Ну, ты иди, иди. Сейчас тут суматоха начнется, ни к чему тебе под ногами-то путаться.
Закинув рюкзак на плечо, Рома вышел на крыльцо. Дождь все еще шел, но парню показалось, что стало значительно светлее. Не накидывая капюшона, что-то весело насвистывая, он бодро шагнул под серебряные струи.
Юля собралась быстро. Таблетка анальгина наконец-то подействовала, и нога прошла. Да и собирать было почти нечего – только покидать в сумку кисти и альбомы с набросками. Так что уже через час после обеда девочка с вещами сидела в холле.
Отец вывел машину из гаража и подкатил к самому крыльцу. Гюнтер подхватил Юлькин рюкзак и с коротким криком выскочил под дождь. Отец раскрыл зонт и подвел к машине бабушку, потом маму. Настала очередь Юли.
Девочка окинула прощальным взглядом дом, в котором провела все эти дни... Какая-то игла кольнула в сердце, набежала грусть. Она отогнала от себя уныние и бодро шагнула на улицу, под папин зонт.
Через минуту она уже сидела в машине. Устроившись на заднем сиденье рядом с Гюнтером и мамой, Юлька откинулась на спинку и закрыла глаза. На душе было неспокойно. Что-то мучило, не давая расслабиться. Ощущение чего-то недоделанного... Словно она забыла о чем-то очень важном, таком, что нельзя было забывать. Но как она ни силилась, вспомнить так и не смогла.
Гюнтер обратился к матери, та перевела:
– Петя, остановись у стены. Гюнтер хочет сделать еще пару снимков.
Юлька подскочила на сиденье, словно пронзенная током.
Стена! Боже мой, стена! Как же она могла забыть? Она ведь так и не посмотрела, что у нее там получилось!
Сейчас бы и уехала, забыв обо всем... А стену закрасят. Вот дурища-то, а?
– Да, да, остановитесь у стены! Я тоже хочу посмотреть!
– А ты что, еще не видела? – Мама как-то странно посмотрела на дочку.
Юля энергично замотала головой.
– Нет, не успела. К тому же я тоже хочу сделать несколько снимков.
– Ладно уж, смотрите, – отец подогнал машину к стене. – Любуйтесь! Наслаждайтесь! Все равно больше не увидите. На той неделе привезу бригаду, все подчистую выведем!
Гюнтер, высунувшись из окна, начал щелкать камерой, бабушка и мама что-то тихо обсуждали, отец, нахмурившись, опустил глаза. Поэтому никто не заметил волнения девочки, смотревшей на стену.
А юная художница переживала один из самых драматичных моментов своей жизни. Со стены на нее смотрели веселые и отчаянные глаза Романа. Да, это был он – ненавистный ей парень, который ну ни капельки, ни чуточки ей не нравился! Который бесконечно раздражал ее, просто бесил, над которым она постоянно насмехалась. Но который неведомо как пробрался на эту стену и теперь насмешливо взирал на нее оттуда, и это она своими руками сотворила его.
И теперь она знала почему.
Потому что с самого первого дня, с того момента, как она увидела его под ярким солнцем в окружении нимба из разноцветных капель, прекрасного, подобного юному божеству воды и света, он поселился в ее сердце. Она влюбилась, влюбилась по самые уши и только из-за собственной трусости, дурацкого стыда и упрямства боялась себе в этом признаться. Тайком от самой себя она мечтала об этом парне, о его лице, глазах, чудесной улыбке – и ее руки, независимо от нее, воплотили мечты в граффити на стене...
И вот теперь он ушел неизвестно куда, а она уезжает, чтобы больше никогда, никогда не встретиться с ним!
Сердце сжалось. Плотина, сдерживавшая чувства, рухнула.
– Мама! – выкрикнула девочка, пытаясь дрожащими руками открыть дверцу. – Мама! Я никуда не поеду. Я остаюсь.
В салоне повисло молчание. Гюнтер перестал фотографировать и со слегка недоуменной улыбкой разглядывал замерших попутчиков.
– Что случилось? – спросила мама.
– Я... я... – Юля лихорадочно пыталась придумать хоть сколько-нибудь внятное оправдание своему странному порыву. – Совсем забыла. Я пригласила Эмму, она должна приехать как раз сегодня.
– Да? Почему же ты раньше не сказала? – обернувшись, отец смерил девочку подозрительным взглядом.
– Все так суетились из-за этой стены... И из-за Романа... Вот у меня и вылетело из головы!
Причина оказалась вполне правдоподобной. Тем более что Юля действительно не раз приглашала Эмму. Другое дело, что подругу было чрезвычайно трудно выманить из городского «логова». Но «отмазка» прозвучала вполне убедительно.
– Какой у нее номер? – мама вытащила мобильник.
Сердце у девочки замерло. Все пропало! Мама не поверила и хочет проверить... Но делать нечего. Пришлось назвать номер Эммы, моля, чтобы он оказался недоступным.
Однако Эмма ответила почти сразу. В напряженной тишине отчетливо слышалось каждое слово разговора.
– Эмма? Это Наталья Анатольевна, мама Юли. Эммочка, Юля сказала, ты собираешься в гости к нам на дачу. Я хочу уточнить – тебя ждать сегодня или нет?
Вцепившись в сиденье, девочка ждала ответа, от которого теперь зависела вся ее жизнь. Ну, давай, Эммочка! Не подведи!
Подруга не подвела.
– А как же! Конечно, ждать! Я как раз тапочки упаковываю. Скажите, у вас там какие носят – в крапинку или с помпонами?
– Тапочки? Ох, право, не знаю... да любые подойдут. Ну, хорошо. Приезжай. Юля тут тебя встретит. А мы возвращаемся в Москву.
Юля опустила голову, чтобы скрыть ликование. Умница Эмик! Хорошо, когда у тебя есть такая подруга. Подыграла, с ходу! А с этими тапочками у нее вообще очень правдоподобно вышло...
– Ладно, вылезай, – приняла решение мама. – Продукты в холодильнике, ужин приготовите сами. И в следующий раз предупреждай заранее!
– Хорошо, хорошо, мамочка! – Юлька чмокнула маму и бабушку, разлохматила прическу отца и кивнула Гюнтеру.
Через минуту она уже махала вслед отъезжающему джипу.
Итак, она и в самом деле получила свободу.
– А вы... знаете? – парень удивленно посмотрел на старушку.
– А как же. Вы что же думаете, если старая, значит, глухая и слепая? Нет, милый мой, я все вокруг вижу и слышу! И все про вас знаю. Так что ты особо не расстраивайся. Скоро опять встретимся. А об огороде не волнуйся. Работы тут немного, мы с тобой хорошо потрудились, я послезавтра приеду, сама все доделаю. Да и внучка мне поможет.
– А она... Вы думаете, Юля вернется? – в голосе парня звучала надежда.
– Куда ж она денется, – бабушка хитро улыбнулась. – Ну, ты иди, иди. Сейчас тут суматоха начнется, ни к чему тебе под ногами-то путаться.
Закинув рюкзак на плечо, Рома вышел на крыльцо. Дождь все еще шел, но парню показалось, что стало значительно светлее. Не накидывая капюшона, что-то весело насвистывая, он бодро шагнул под серебряные струи.
Юля собралась быстро. Таблетка анальгина наконец-то подействовала, и нога прошла. Да и собирать было почти нечего – только покидать в сумку кисти и альбомы с набросками. Так что уже через час после обеда девочка с вещами сидела в холле.
Отец вывел машину из гаража и подкатил к самому крыльцу. Гюнтер подхватил Юлькин рюкзак и с коротким криком выскочил под дождь. Отец раскрыл зонт и подвел к машине бабушку, потом маму. Настала очередь Юли.
Девочка окинула прощальным взглядом дом, в котором провела все эти дни... Какая-то игла кольнула в сердце, набежала грусть. Она отогнала от себя уныние и бодро шагнула на улицу, под папин зонт.
Через минуту она уже сидела в машине. Устроившись на заднем сиденье рядом с Гюнтером и мамой, Юлька откинулась на спинку и закрыла глаза. На душе было неспокойно. Что-то мучило, не давая расслабиться. Ощущение чего-то недоделанного... Словно она забыла о чем-то очень важном, таком, что нельзя было забывать. Но как она ни силилась, вспомнить так и не смогла.
Гюнтер обратился к матери, та перевела:
– Петя, остановись у стены. Гюнтер хочет сделать еще пару снимков.
Юлька подскочила на сиденье, словно пронзенная током.
Стена! Боже мой, стена! Как же она могла забыть? Она ведь так и не посмотрела, что у нее там получилось!
Сейчас бы и уехала, забыв обо всем... А стену закрасят. Вот дурища-то, а?
– Да, да, остановитесь у стены! Я тоже хочу посмотреть!
– А ты что, еще не видела? – Мама как-то странно посмотрела на дочку.
Юля энергично замотала головой.
– Нет, не успела. К тому же я тоже хочу сделать несколько снимков.
– Ладно уж, смотрите, – отец подогнал машину к стене. – Любуйтесь! Наслаждайтесь! Все равно больше не увидите. На той неделе привезу бригаду, все подчистую выведем!
Гюнтер, высунувшись из окна, начал щелкать камерой, бабушка и мама что-то тихо обсуждали, отец, нахмурившись, опустил глаза. Поэтому никто не заметил волнения девочки, смотревшей на стену.
А юная художница переживала один из самых драматичных моментов своей жизни. Со стены на нее смотрели веселые и отчаянные глаза Романа. Да, это был он – ненавистный ей парень, который ну ни капельки, ни чуточки ей не нравился! Который бесконечно раздражал ее, просто бесил, над которым она постоянно насмехалась. Но который неведомо как пробрался на эту стену и теперь насмешливо взирал на нее оттуда, и это она своими руками сотворила его.
И теперь она знала почему.
Потому что с самого первого дня, с того момента, как она увидела его под ярким солнцем в окружении нимба из разноцветных капель, прекрасного, подобного юному божеству воды и света, он поселился в ее сердце. Она влюбилась, влюбилась по самые уши и только из-за собственной трусости, дурацкого стыда и упрямства боялась себе в этом признаться. Тайком от самой себя она мечтала об этом парне, о его лице, глазах, чудесной улыбке – и ее руки, независимо от нее, воплотили мечты в граффити на стене...
И вот теперь он ушел неизвестно куда, а она уезжает, чтобы больше никогда, никогда не встретиться с ним!
Сердце сжалось. Плотина, сдерживавшая чувства, рухнула.
– Мама! – выкрикнула девочка, пытаясь дрожащими руками открыть дверцу. – Мама! Я никуда не поеду. Я остаюсь.
В салоне повисло молчание. Гюнтер перестал фотографировать и со слегка недоуменной улыбкой разглядывал замерших попутчиков.
– Что случилось? – спросила мама.
– Я... я... – Юля лихорадочно пыталась придумать хоть сколько-нибудь внятное оправдание своему странному порыву. – Совсем забыла. Я пригласила Эмму, она должна приехать как раз сегодня.
– Да? Почему же ты раньше не сказала? – обернувшись, отец смерил девочку подозрительным взглядом.
– Все так суетились из-за этой стены... И из-за Романа... Вот у меня и вылетело из головы!
Причина оказалась вполне правдоподобной. Тем более что Юля действительно не раз приглашала Эмму. Другое дело, что подругу было чрезвычайно трудно выманить из городского «логова». Но «отмазка» прозвучала вполне убедительно.
– Какой у нее номер? – мама вытащила мобильник.
Сердце у девочки замерло. Все пропало! Мама не поверила и хочет проверить... Но делать нечего. Пришлось назвать номер Эммы, моля, чтобы он оказался недоступным.
Однако Эмма ответила почти сразу. В напряженной тишине отчетливо слышалось каждое слово разговора.
– Эмма? Это Наталья Анатольевна, мама Юли. Эммочка, Юля сказала, ты собираешься в гости к нам на дачу. Я хочу уточнить – тебя ждать сегодня или нет?
Вцепившись в сиденье, девочка ждала ответа, от которого теперь зависела вся ее жизнь. Ну, давай, Эммочка! Не подведи!
Подруга не подвела.
– А как же! Конечно, ждать! Я как раз тапочки упаковываю. Скажите, у вас там какие носят – в крапинку или с помпонами?
– Тапочки? Ох, право, не знаю... да любые подойдут. Ну, хорошо. Приезжай. Юля тут тебя встретит. А мы возвращаемся в Москву.
Юля опустила голову, чтобы скрыть ликование. Умница Эмик! Хорошо, когда у тебя есть такая подруга. Подыграла, с ходу! А с этими тапочками у нее вообще очень правдоподобно вышло...
– Ладно, вылезай, – приняла решение мама. – Продукты в холодильнике, ужин приготовите сами. И в следующий раз предупреждай заранее!
– Хорошо, хорошо, мамочка! – Юлька чмокнула маму и бабушку, разлохматила прическу отца и кивнула Гюнтеру.
Через минуту она уже махала вслед отъезжающему джипу.
Итак, она и в самом деле получила свободу.
14
Вернувшись в дом, Юля поднялась к себе в комнату, включила на полную мощность музыку и, пританцовывая, начала подпевать. Она осталась одна! Можно делать все, что хочется! И Ромка совсем недалеко. Рома, Ромочка, Ромашка, Ромсик, Ромео! Боже мой, он же действительно самый настоящий Ромео! Какое чудесное имя. Юлька пробовала его на вкус, на звук, шептала его и орала на весь дом так, что перекрывала шум радио.
Натанцевавшись, Юля решила разобрать вещи, а потом вдруг почувствовала, что очень голодна. Интересно, что там в холодильнике?
Спуститься вниз на кухню оказалось непросто – больная нога, про которую она уже почти забыла, после танцев снова заныла. Найдя в холодильнике кусок сыра, Юля поставила на огонь кастрюлю, чтобы сварить макароны – единственное, что она умела готовить. Потом вдруг вспомнила, что не позвонила Эмме, чтобы поблагодарить за поддержку. Пришлось тащиться наверх за оставленным в комнате мобильником, который, как назло, оказался заблокированным. А ведь она забыла попросить родителей положить на телефон деньги!
Юля в досаде отбросила трубку, села на кровать. Как жаль, что у нее нет Ромкиной фотографии. Какая же она была дура, что не сфотографировала его! Правда, есть граффити на стене... И в мобильнике! Юля взяла трубку, стала рассматривать снимок. Мелко, ничего не разглядишь. Вот если бы нарисовать покрупнее... Точно! Надо нарисовать!
Она вытащила альбом для набросков, карандаши и приступила к работе. Портрет получился отличным. Рассматривая его, девочка радовалась вдвойне – и как художница, и как влюбленная.
Куда же положить рисунок? Оглядевшись, она приколола лист на стену над кроватью. Все равно никого нет, можно не прятаться.
Налюбовавшись портретом, она подумала, что завтра же нужно будет заняться поисками Романа. И предлог есть – отец ведь так и не заплатил ему за неделю работы. Как и где Юля найдет его, она пока не представляла, но совершенно не беспокоилась. Придется обойти все окрестные деревни, ну и что? Подумаешь! Если надо, она готова обойти полсвета.
Про оставленную на плите кастрюлю Юля совсем забыла.
Вода закипела довольно быстро и вскоре выплеснулась на конфорку. Пламя с шипением погасло, газ начал бесшумно сочиться на кухню. Уходя, Юля не закрыла дверь, а окна, наоборот, были крепко заперты – после недавней жары девочке все время казалось, что она мерзнет. Не найдя выхода, газ начал быстро распространяться по дому и вскоре заполнил первый этаж. Теперь достаточно было одной искры, чтобы невидимое коварное облако вспыхнуло. И эта искра не замедлила появиться – из старого бабушкиного холодильника, перевезенного на дачу.
Потом Юля вспоминала, что перед взрывом услышала, как на кухне заработал холодильник – он всегда включался с сильным шумом. Вот и на этот раз в заработавшем холодильнике выбило малюсенькую, незаметную искру...
Заполнивший нижний этаж газ вспыхнул сразу, ярко и резко, с оглушительным хлопком. Гудящее пламя сине-желтым клубом прокатилось по первому этажу, цепляя и поджигая ткани и дерево, – и того, и другого в доме было достаточно – а потом взметнулось вверх по лестнице.
Когда Юля услышала взрыв и треск, она спрыгнула с кровати и заковыляла к двери. Но было уже поздно: едва она выглянула в коридор, в лицо пахнуло жаром, ударил едкий дым. Пожар! Девочка захлопнула дверь и отскочила в глубь комнаты. Она бросилась к окну, дрожащими руками распахнула рамы и высунулась в дождливую темноту позднего вечера. Пустынную окрестность огласил перепуганный девчоночий крик:
– Пожар! Помогите! Кто-нибудь! Пожалуйста, помогите!
Натанцевавшись, Юля решила разобрать вещи, а потом вдруг почувствовала, что очень голодна. Интересно, что там в холодильнике?
Спуститься вниз на кухню оказалось непросто – больная нога, про которую она уже почти забыла, после танцев снова заныла. Найдя в холодильнике кусок сыра, Юля поставила на огонь кастрюлю, чтобы сварить макароны – единственное, что она умела готовить. Потом вдруг вспомнила, что не позвонила Эмме, чтобы поблагодарить за поддержку. Пришлось тащиться наверх за оставленным в комнате мобильником, который, как назло, оказался заблокированным. А ведь она забыла попросить родителей положить на телефон деньги!
Юля в досаде отбросила трубку, села на кровать. Как жаль, что у нее нет Ромкиной фотографии. Какая же она была дура, что не сфотографировала его! Правда, есть граффити на стене... И в мобильнике! Юля взяла трубку, стала рассматривать снимок. Мелко, ничего не разглядишь. Вот если бы нарисовать покрупнее... Точно! Надо нарисовать!
Она вытащила альбом для набросков, карандаши и приступила к работе. Портрет получился отличным. Рассматривая его, девочка радовалась вдвойне – и как художница, и как влюбленная.
Куда же положить рисунок? Оглядевшись, она приколола лист на стену над кроватью. Все равно никого нет, можно не прятаться.
Налюбовавшись портретом, она подумала, что завтра же нужно будет заняться поисками Романа. И предлог есть – отец ведь так и не заплатил ему за неделю работы. Как и где Юля найдет его, она пока не представляла, но совершенно не беспокоилась. Придется обойти все окрестные деревни, ну и что? Подумаешь! Если надо, она готова обойти полсвета.
Про оставленную на плите кастрюлю Юля совсем забыла.
Вода закипела довольно быстро и вскоре выплеснулась на конфорку. Пламя с шипением погасло, газ начал бесшумно сочиться на кухню. Уходя, Юля не закрыла дверь, а окна, наоборот, были крепко заперты – после недавней жары девочке все время казалось, что она мерзнет. Не найдя выхода, газ начал быстро распространяться по дому и вскоре заполнил первый этаж. Теперь достаточно было одной искры, чтобы невидимое коварное облако вспыхнуло. И эта искра не замедлила появиться – из старого бабушкиного холодильника, перевезенного на дачу.
Потом Юля вспоминала, что перед взрывом услышала, как на кухне заработал холодильник – он всегда включался с сильным шумом. Вот и на этот раз в заработавшем холодильнике выбило малюсенькую, незаметную искру...
Заполнивший нижний этаж газ вспыхнул сразу, ярко и резко, с оглушительным хлопком. Гудящее пламя сине-желтым клубом прокатилось по первому этажу, цепляя и поджигая ткани и дерево, – и того, и другого в доме было достаточно – а потом взметнулось вверх по лестнице.
Когда Юля услышала взрыв и треск, она спрыгнула с кровати и заковыляла к двери. Но было уже поздно: едва она выглянула в коридор, в лицо пахнуло жаром, ударил едкий дым. Пожар! Девочка захлопнула дверь и отскочила в глубь комнаты. Она бросилась к окну, дрожащими руками распахнула рамы и высунулась в дождливую темноту позднего вечера. Пустынную окрестность огласил перепуганный девчоночий крик:
– Пожар! Помогите! Кто-нибудь! Пожалуйста, помогите!
15
Наспех поев, Роман снова выскочил на улицу. Он шел, пиная попадавшиеся под ноги банки, и пытался разобраться в себе. Ему пришлось довольно долго месить грязь проселочных дорог, прежде чем он осмелился взглянуть в глаза правде.
А правда была так неприятна, что уж лучше бы он и не знал ничего. Лучше бы так и продолжал обманывать себя, по крайней мере, не так страдало бы самолюбие. Правда была такова: его сердцем завладела эта девчонка. Заноза, молекула, болячка, бацилла! Эта заносчивая гордячка, хозяйская дочка. Которую он терпеть не мог, руки сами так и тянулись оттаскать ее за волосы или отшлепать!
И однако именно она была причиной той душевной боли, которую он испытывал сейчас. Потому что она уехала, и он больше никогда ее не увидит.
Что же случилось? Какая хворь завладела им?
Роман не любил слова «любовь». Это слово было связано с бесконечными сериалами, мыльными операми, которые он терпеть не мог. Герои на экране ругались, дрались, целовались и рыдали в объятьях друг друга. В слове «любовь» был весь смысл их жизни, и за это Роман их презирал.
И вот теперь, похоже, он сам заразился той же болезнью. Ему хотелось рвать и метать, кричать и драться. Он гнал от себя прилипчивое, слащавое слово. Если бы он мог, он бы с мясом вырвал из груди отравленное острие стрелы бессовестного Амура. Если бы он мог...
Прочная дверь еще держалась, но зловещий треск звучал все громче. Дым вырывался из щели у пола, и хотя Юлька распахнула настежь оба окна, вокруг быстро сгущалось темное марево.
Что делать? Как спуститься по отвесной стене с высоты третьего этажа? И прыгнуть нельзя – под окнами бетонная площадка...
Кашляя, Юля вылила на куртку бутылку воды и прикрыла мокрой тканью щель под дверью. Оторвав кусок простыни, она плеснула на него остатки воды и прижала к лицу. Дышать стало немного легче, теперь она хотя бы не давилась дымом.
Она снова бросилась к окну и закричала:
– Помогите! На помощь! Пожар!
Неужели, ну неужели никто не видит, что их дом пылает, как факел? Неужели никто не вызовет пожарных?
Однако это было именно так: никто не видел, как пылает дом, никто не мог вызвать помощь. Поселок был совершенно пуст. Испортившаяся погода прогнала тех немногих, кто отдыхал здесь.
Треск за дверью усилился, дым повалил с новой силой. Стоя у окна, Юля уже не видела двери. Подгоняемая ужасом, она вскочила на подоконник, и, ухватившись за рамы, наклонилась вперед.
Земля показалась обманчиво близкой, и она чуть было не прыгнула. К счастью, остатки здравого смысла остановили ее, и она вдруг подумала, что можно спуститься по связанным простыням. Кинувшись к кровати, девочка сдернула простыню, но было поздно. Дверь, едва сдерживавшая напор огня, не выдержала и со страшным треском рухнула на пол. Клубы огня и дыма рванулись в комнату.
С отчаянным криком Юля рванулась к окну.
– Помогите! Спасите! Ну хоть кто-нибудь!
Девичий крик летел над поселком, теряясь между пустыми домами.
Роман и сам не понял, как получилось, что он направился к дому Шестовых. Сгустились сумерки, а потом стало совсем темно. Плотный слой облаков не пропускал лунный свет. Роман брел наугад, но ноги сами несли его по знакомым тропинкам к коттеджному поселку – он обнаружил это, лишь пройдя половину пути.
«Зачем мне туда? В пустой дом... Она давно уже оттуда уехала, что же мне там нужно?»
И все-таки что-то манило его: приближаясь к дому, откуда его недавно с таким позором изгнали, он чувствовал и облегчение, и тревогу. И еще почему-то казалось, что вокруг становится светлее...
Роман свернул на развилке и понял, каким светом освещено все вокруг. Это был зловещий, колеблющийся, яростный свет – свет пожара.
Сверкнула молния, грянул гром. Ветер взметнул пыль и швырнул в лицо. Хлестнули первые струи. Не обращая внимания на стихию, парень мчался в поселок. Сердце бешено колотилось в груди, губы шептали: «Только бы не у них! Только бы не там!»
Но пожар был именно там, именно у них. Застыв у ворот, Роман глядел на вырывающиеся из окон языки пламени. Огонь добрался уже до третьего этажа. Огненные сполохи лизали стены, искры фейерверком сыпались наружу, клубы дыма уносились в небо.
Ливень хлынул стеной, вода чуть-чуть сбила пламя, приглушив на мгновение треск и гул. И в эту секунду Роман совершенно отчетливо услышал крик:
– Помогите! На помощь! Пожар!
Все, что произошло в следующий час, Роман так толком и не запомнил. Казалось, все его чувства отключились и он превратился в машину – в робота, единственной задачей которого было спасти девочку.
Он не помнил, как перелез через забор, метнулся к сараю, ногой вышиб дверь, а потом вытащил лестницу. Молниеносно взлетев наверх, к темнеющему на фоне пламени силуэту, он схватил девочку, обнял, вытащил из огня и пришел в себя только тогда, когда услышал ее слова:
– Я знала, что ты придешь!
Подталкиваемая в спину невыносимым жаром, Юля одолела две первые ступеньки. Острая нестерпимая боль пронзила ногу, но рука Романа крепко обнимала, не давая упасть. Они начали спускаться, но очень медленно – Рома перетаскивал девочку со ступеньки на ступеньку, защищая от рвущегося из окон огня. Вцепившись в мокрую куртку Романа, девочка зажмурилась и закусила губу, стараясь не стонать: потревоженная нога теперь болела при любом движении. Последние метры они не прошли, а пролетели – прожженная лестница не выдержала тяжести, проломилась и рухнула на мокрый бетон.
А правда была так неприятна, что уж лучше бы он и не знал ничего. Лучше бы так и продолжал обманывать себя, по крайней мере, не так страдало бы самолюбие. Правда была такова: его сердцем завладела эта девчонка. Заноза, молекула, болячка, бацилла! Эта заносчивая гордячка, хозяйская дочка. Которую он терпеть не мог, руки сами так и тянулись оттаскать ее за волосы или отшлепать!
И однако именно она была причиной той душевной боли, которую он испытывал сейчас. Потому что она уехала, и он больше никогда ее не увидит.
Что же случилось? Какая хворь завладела им?
Роман не любил слова «любовь». Это слово было связано с бесконечными сериалами, мыльными операми, которые он терпеть не мог. Герои на экране ругались, дрались, целовались и рыдали в объятьях друг друга. В слове «любовь» был весь смысл их жизни, и за это Роман их презирал.
И вот теперь, похоже, он сам заразился той же болезнью. Ему хотелось рвать и метать, кричать и драться. Он гнал от себя прилипчивое, слащавое слово. Если бы он мог, он бы с мясом вырвал из груди отравленное острие стрелы бессовестного Амура. Если бы он мог...
Прочная дверь еще держалась, но зловещий треск звучал все громче. Дым вырывался из щели у пола, и хотя Юлька распахнула настежь оба окна, вокруг быстро сгущалось темное марево.
Что делать? Как спуститься по отвесной стене с высоты третьего этажа? И прыгнуть нельзя – под окнами бетонная площадка...
Кашляя, Юля вылила на куртку бутылку воды и прикрыла мокрой тканью щель под дверью. Оторвав кусок простыни, она плеснула на него остатки воды и прижала к лицу. Дышать стало немного легче, теперь она хотя бы не давилась дымом.
Она снова бросилась к окну и закричала:
– Помогите! На помощь! Пожар!
Неужели, ну неужели никто не видит, что их дом пылает, как факел? Неужели никто не вызовет пожарных?
Однако это было именно так: никто не видел, как пылает дом, никто не мог вызвать помощь. Поселок был совершенно пуст. Испортившаяся погода прогнала тех немногих, кто отдыхал здесь.
Треск за дверью усилился, дым повалил с новой силой. Стоя у окна, Юля уже не видела двери. Подгоняемая ужасом, она вскочила на подоконник, и, ухватившись за рамы, наклонилась вперед.
Земля показалась обманчиво близкой, и она чуть было не прыгнула. К счастью, остатки здравого смысла остановили ее, и она вдруг подумала, что можно спуститься по связанным простыням. Кинувшись к кровати, девочка сдернула простыню, но было поздно. Дверь, едва сдерживавшая напор огня, не выдержала и со страшным треском рухнула на пол. Клубы огня и дыма рванулись в комнату.
С отчаянным криком Юля рванулась к окну.
– Помогите! Спасите! Ну хоть кто-нибудь!
Девичий крик летел над поселком, теряясь между пустыми домами.
Роман и сам не понял, как получилось, что он направился к дому Шестовых. Сгустились сумерки, а потом стало совсем темно. Плотный слой облаков не пропускал лунный свет. Роман брел наугад, но ноги сами несли его по знакомым тропинкам к коттеджному поселку – он обнаружил это, лишь пройдя половину пути.
«Зачем мне туда? В пустой дом... Она давно уже оттуда уехала, что же мне там нужно?»
И все-таки что-то манило его: приближаясь к дому, откуда его недавно с таким позором изгнали, он чувствовал и облегчение, и тревогу. И еще почему-то казалось, что вокруг становится светлее...
Роман свернул на развилке и понял, каким светом освещено все вокруг. Это был зловещий, колеблющийся, яростный свет – свет пожара.
Сверкнула молния, грянул гром. Ветер взметнул пыль и швырнул в лицо. Хлестнули первые струи. Не обращая внимания на стихию, парень мчался в поселок. Сердце бешено колотилось в груди, губы шептали: «Только бы не у них! Только бы не там!»
Но пожар был именно там, именно у них. Застыв у ворот, Роман глядел на вырывающиеся из окон языки пламени. Огонь добрался уже до третьего этажа. Огненные сполохи лизали стены, искры фейерверком сыпались наружу, клубы дыма уносились в небо.
Ливень хлынул стеной, вода чуть-чуть сбила пламя, приглушив на мгновение треск и гул. И в эту секунду Роман совершенно отчетливо услышал крик:
– Помогите! На помощь! Пожар!
Все, что произошло в следующий час, Роман так толком и не запомнил. Казалось, все его чувства отключились и он превратился в машину – в робота, единственной задачей которого было спасти девочку.
Он не помнил, как перелез через забор, метнулся к сараю, ногой вышиб дверь, а потом вытащил лестницу. Молниеносно взлетев наверх, к темнеющему на фоне пламени силуэту, он схватил девочку, обнял, вытащил из огня и пришел в себя только тогда, когда услышал ее слова:
– Я знала, что ты придешь!
Подталкиваемая в спину невыносимым жаром, Юля одолела две первые ступеньки. Острая нестерпимая боль пронзила ногу, но рука Романа крепко обнимала, не давая упасть. Они начали спускаться, но очень медленно – Рома перетаскивал девочку со ступеньки на ступеньку, защищая от рвущегося из окон огня. Вцепившись в мокрую куртку Романа, девочка зажмурилась и закусила губу, стараясь не стонать: потревоженная нога теперь болела при любом движении. Последние метры они не прошли, а пролетели – прожженная лестница не выдержала тяжести, проломилась и рухнула на мокрый бетон.
16
Оглушенная Юля очнулась не сразу. Ее привели в себя удары тяжелых капель по лицу и раскаты грома. Она лежала на безопасном расстоянии от горящего дома, на расстеленной возле забора куртке. Кто перенес ее сюда? Неужели Рома? Когда же он успел? И где теперь он сам?
Оглядевшись, она увидела его – из широкого пожарного шланга Рома поливал стену – ту самую, где накануне Юля нарисовала граффити.
– Ромка! Брось, не надо! – закричала девочка, но Роман не услышал. Он отчаянно пытался спасти ее творение – от жара краска пузырилась и отслаивалась.
Но у него не получилось. Насос остановился, шланг обвис в руках. В бессильном отчаянии вскинув сжатые кулаки, парень погрозил наступающему огню. А затем развернулся и поплелся туда, где сидела Юлька.
Только теперь она заметила, как он измучен. Руки дрожали, ноги заплетались, как у пьяного. Шатаясь, он дошел до Юли и рухнул рядом.
– Прости... Твоя картина... Все пропало. Я не смог...
Юля в ужасе принялась тормошить парня, но тот не оживал. Он дышал тяжело, надсадно, с каким-то свистом. Лохмотья, оставшиеся от рубашки, едва прикрывали ожоги на руках и груди.
– Рома! Очнись! Не умирай! Я не смогу без тебя... – от бессилия и страха Юля заплакала. Она глотала слезы, размазывала на щеках сажу, мучительно размышляя: «Что же делать? Как вызвать помощь?»
Вот именно, помощь! Нечего реветь, надо вызвать спасателей, уж это-то ей под силу!
Усилием воли остановив очередной приступ рыданий, девочка быстро обшарила Ромины карманы. Мобильника нет, выронил, наверное. А ее телефон и вовсе сгорел...
И тут она вспомнила. На соседнем участке был городской телефон. Это совсем рядом, за низким штакетником. Если добраться туда, они будут спасены!
Юля попыталась встать – нога отозвалась острой болью, в глазах потемнело. Но она посмотрела на Рому и, стиснув зубы, сделала первый шаг. Она доберется до телефона. Во что бы то ни стало доберется. Даже ценой ноги или собственной жизни.
Оглядевшись, она увидела его – из широкого пожарного шланга Рома поливал стену – ту самую, где накануне Юля нарисовала граффити.
– Ромка! Брось, не надо! – закричала девочка, но Роман не услышал. Он отчаянно пытался спасти ее творение – от жара краска пузырилась и отслаивалась.
Но у него не получилось. Насос остановился, шланг обвис в руках. В бессильном отчаянии вскинув сжатые кулаки, парень погрозил наступающему огню. А затем развернулся и поплелся туда, где сидела Юлька.
Только теперь она заметила, как он измучен. Руки дрожали, ноги заплетались, как у пьяного. Шатаясь, он дошел до Юли и рухнул рядом.
– Прости... Твоя картина... Все пропало. Я не смог...
Юля в ужасе принялась тормошить парня, но тот не оживал. Он дышал тяжело, надсадно, с каким-то свистом. Лохмотья, оставшиеся от рубашки, едва прикрывали ожоги на руках и груди.
– Рома! Очнись! Не умирай! Я не смогу без тебя... – от бессилия и страха Юля заплакала. Она глотала слезы, размазывала на щеках сажу, мучительно размышляя: «Что же делать? Как вызвать помощь?»
Вот именно, помощь! Нечего реветь, надо вызвать спасателей, уж это-то ей под силу!
Усилием воли остановив очередной приступ рыданий, девочка быстро обшарила Ромины карманы. Мобильника нет, выронил, наверное. А ее телефон и вовсе сгорел...
И тут она вспомнила. На соседнем участке был городской телефон. Это совсем рядом, за низким штакетником. Если добраться туда, они будут спасены!
Юля попыталась встать – нога отозвалась острой болью, в глазах потемнело. Но она посмотрела на Рому и, стиснув зубы, сделала первый шаг. Она доберется до телефона. Во что бы то ни стало доберется. Даже ценой ноги или собственной жизни.
17
Юля оттащила Романа ближе к забору и положила под дерево на прожженную огнем куртку. А затем, обломав ветку клена и опираясь на нее, двинулась в обход участка – вокруг горящего дома.
На дорогу, которая раньше не заняла бы и трех минут, ушло не меньше получаса. Юля пошла вдоль забора, вернее, попрыгала на одной ноге. С трудом продравшись сквозь заросли крапивы и чертополоха, она нарвалась на кусты крыжовника – гордость бабушки, какой-то особенный сорт. Вот уж колючки у него оказались точно особенные! Юля и не знала, что их может быть так много. Минут десять она выбиралась из цепких веток, а потом, шипя, искала в крапиве свой «костыль». Боль от царапин и крапивных ожогов заставила забыть о поврежденной ноге. Свалка арматуры, заполненные мутной жижей рытвины и ямы... Оказавшись перед огромным кирпичным домом, она ощущала себя «последним героем». Или, вернее, «героиней».
Но возникло новое препятствие: как же попасть внутрь? Трехэтажная крепость казалась неприступной. Окна зарешечены, до каминной трубы не добраться...
Снова захотелось плакать. А еще больше – бросить все, плюхнуться на ступеньки, сжаться калачиком, зажмуриться – и представить, что всего этого ужаса нет. И дом не сгорел, и с Ромкой все в порядке, и взрослые ходят вокруг большими толпами... И Юля действительно присела на ступеньки, посмотрела на крепкую дубовую дверь... И тут ее осенило: мама хранила комплект ключей под половичком у входа. А не хранятся ли и под этим половичком ключи?
Она доползла до половичка, пошарила под ним... Ура! Спасибо, соседи! Хоть что-то хорошее за последние часы. Ключи были там. Две штуки, большой и маленький.
Теперь подняться, доковылять до двери, разобраться с замками...Руки у девочки дрожали так, что она с трудом попала ключом в замочную скважину.
Но вот наконец дверь открыта, и путь к телефону свободен. На всякий случай Юля позвонила во все спасательные организации сразу. Службы сработали быстро – Юля едва успела выйти из дома, как раздались гудки сирен.
«Неужели нас спасут?» – с этой мыслью обессилевшая девочка опустилась на ступеньки.
На дорогу, которая раньше не заняла бы и трех минут, ушло не меньше получаса. Юля пошла вдоль забора, вернее, попрыгала на одной ноге. С трудом продравшись сквозь заросли крапивы и чертополоха, она нарвалась на кусты крыжовника – гордость бабушки, какой-то особенный сорт. Вот уж колючки у него оказались точно особенные! Юля и не знала, что их может быть так много. Минут десять она выбиралась из цепких веток, а потом, шипя, искала в крапиве свой «костыль». Боль от царапин и крапивных ожогов заставила забыть о поврежденной ноге. Свалка арматуры, заполненные мутной жижей рытвины и ямы... Оказавшись перед огромным кирпичным домом, она ощущала себя «последним героем». Или, вернее, «героиней».
Но возникло новое препятствие: как же попасть внутрь? Трехэтажная крепость казалась неприступной. Окна зарешечены, до каминной трубы не добраться...
Снова захотелось плакать. А еще больше – бросить все, плюхнуться на ступеньки, сжаться калачиком, зажмуриться – и представить, что всего этого ужаса нет. И дом не сгорел, и с Ромкой все в порядке, и взрослые ходят вокруг большими толпами... И Юля действительно присела на ступеньки, посмотрела на крепкую дубовую дверь... И тут ее осенило: мама хранила комплект ключей под половичком у входа. А не хранятся ли и под этим половичком ключи?
Она доползла до половичка, пошарила под ним... Ура! Спасибо, соседи! Хоть что-то хорошее за последние часы. Ключи были там. Две штуки, большой и маленький.
Теперь подняться, доковылять до двери, разобраться с замками...Руки у девочки дрожали так, что она с трудом попала ключом в замочную скважину.
Но вот наконец дверь открыта, и путь к телефону свободен. На всякий случай Юля позвонила во все спасательные организации сразу. Службы сработали быстро – Юля едва успела выйти из дома, как раздались гудки сирен.
«Неужели нас спасут?» – с этой мыслью обессилевшая девочка опустилась на ступеньки.
18
Их развезли в разные больницы – Рому с ожогами в местную, а Юлю с переломом лодыжки – в престижную клинику Управления делами Президента. Перелом оказался сложным, пришлось делать операцию, поэтому первые дни девочка пробыла в полузабытьи.
Она лежала в палате одна и сквозь сон слушала разговоры родителей. Она мечтала хоть что-нибудь узнать о Роме, но его имя ни разу не прозвучало. Последний раз они виделись, когда приехала «Скорая помощь». Хмурый врач сказал тогда:
– Парень в тяжелом состоянии.
И теперь эти слова преследовали девочку, не давая спать. А когда удавалось заснуть, становилось только хуже. Огонь, дым, треск, раскаты грома – во сне страшная ночь повторялась снова и снова. Спасала только музыка из плеера. «Я хочу быть с тобой... Я хочу быть с тобой!» Да это же про нее! Это про них с Ромкой...
Придя в себя, Юля попыталась расспросить родителей, однако наткнулась на глухую стену молчания. Итак, тема о Роме под запретом. Теперь она лежала, отвернувшись к стене, полностью погрузившись в музыку. В довершение всех бед она осталась без мобильника – несмотря на настойчивые просьбы, родители не спешили купить ей новый взамен сгоревшего.
А потом пришло спасение – в образе Эммы, любимой верной подруги. Уж она-то с первого взгляда распознала причину Юлиных хворей!
Эмма появилась в клинике на третий день.
– Только не вкручивай мне, что ты такая несчастная из-за ноги! – объявила она прямо с порога, убедившись, что мамы нет. – Впалые щечки, скучные глазки – у нашей сестры такое бывает только с недосыпу или от любви. Или от того и другого сразу!
Эмма выглядела, как всегда, цветущей и жизнерадостной. Это была крупная, крепкая девочка, одетая в «цыганском» стиле – длинные, широкие цветастые юбки подметали пол, летящие блузки задевали прохожих, общий пестрый тон одежды и распущенные черные волосы придавали ей вид благодушной ведьмы. Эмма была всеобщей любимицей. В друзьях у нее было пол-Москвы, а остальная половина стояла в очереди. И на всех у нее хватало заразительной энергии и внимания – достаточно было взглянуть на круглое улыбчивое лицо, как жизнь начинала казаться праздником.
Она лежала в палате одна и сквозь сон слушала разговоры родителей. Она мечтала хоть что-нибудь узнать о Роме, но его имя ни разу не прозвучало. Последний раз они виделись, когда приехала «Скорая помощь». Хмурый врач сказал тогда:
– Парень в тяжелом состоянии.
И теперь эти слова преследовали девочку, не давая спать. А когда удавалось заснуть, становилось только хуже. Огонь, дым, треск, раскаты грома – во сне страшная ночь повторялась снова и снова. Спасала только музыка из плеера. «Я хочу быть с тобой... Я хочу быть с тобой!» Да это же про нее! Это про них с Ромкой...
Придя в себя, Юля попыталась расспросить родителей, однако наткнулась на глухую стену молчания. Итак, тема о Роме под запретом. Теперь она лежала, отвернувшись к стене, полностью погрузившись в музыку. В довершение всех бед она осталась без мобильника – несмотря на настойчивые просьбы, родители не спешили купить ей новый взамен сгоревшего.
А потом пришло спасение – в образе Эммы, любимой верной подруги. Уж она-то с первого взгляда распознала причину Юлиных хворей!
Эмма появилась в клинике на третий день.
– Только не вкручивай мне, что ты такая несчастная из-за ноги! – объявила она прямо с порога, убедившись, что мамы нет. – Впалые щечки, скучные глазки – у нашей сестры такое бывает только с недосыпу или от любви. Или от того и другого сразу!
Эмма выглядела, как всегда, цветущей и жизнерадостной. Это была крупная, крепкая девочка, одетая в «цыганском» стиле – длинные, широкие цветастые юбки подметали пол, летящие блузки задевали прохожих, общий пестрый тон одежды и распущенные черные волосы придавали ей вид благодушной ведьмы. Эмма была всеобщей любимицей. В друзьях у нее было пол-Москвы, а остальная половина стояла в очереди. И на всех у нее хватало заразительной энергии и внимания – достаточно было взглянуть на круглое улыбчивое лицо, как жизнь начинала казаться праздником.