Калиниченко Андрей. В небе Балтики

   Развернулись к железной дороге. Пути перед станцией были буквально забиты поездами. У меня глаза загорелись. От линии фронта было всего километров семь. Я никогда раньше не видел такого скопления эшелонов в непосредственной близости от переднего края. Гитлеровцы спешно отступали. Им было не до предосторожностей. К тому же другой дороги не было. Южнее простирались огромные болота, а севернее - берег Финского залива.
   - Сейчас мы их накроем! - радовался Виноградов.
   - Целься получше, Толя. Такой случай больше не подвернется!
   Вспыхнули разрывы зениток. Сначала снаряды рвались в стороне, потом все ближе и ближе. Аносов шел в правом пеленге рядом с моим самолетом. Истребители прикрытия держались несколько выше. Виноградов вертелся в кабине, торопился. Но вот он замер на некоторое время, всматриваясь в глазок прицела. Я забыл обо всем на свете. Ничто в мире меня тогда не интересовало. Единственным желанием было - разбомбить эти эшелоны. Самолет вздрогнул от разрыва зенитного снаряда, но сворачивать было нельзя: Толя прицеливался. Я должен точнее удержать машину в горизонтальном полете.
   - Пошел! - скомандовал штурман.
   Я отжал штурвал. Машина понеслась к земле. Справа пикировал Аносов. Теперь зенитные снаряды рвались гораздо выше. Немецкий эшелон стремительно приближался, увеличиваясь в моем прицеле. Нажал на кнопку - бомбы полетели. На максимальной скорости, со снижением проносимся над передним краем и уходим на свою территорию.
   На земле шел бой. Пролетая навстречу друг другу, небо чертили трассирующие пули и реактивные снаряды, тускло вспыхивали огоньки артиллерийских выстрелов, дымились очаги пожаров. Но дым с места нашего удара поднимался выше всех - горели два железнодорожных эшелона. А в трехстах метрах от них по шоссе на запад двигались вражеские автомашины. Цель подходящая.
   - Заходим на штурмовку, - передал я по радио своему ведомому и резко развернулся для атаки. На развороте Аносов несколько отстал.
   "Правильно делает, - подумал я, наблюдая за Аносовым, - при штурмовке нужно иметь свободу маневра". По самолету начали бить зенитные автоматы, но точность была невелика. Я бросил машину в пике, чуть подвернул влево, и перекрестье прицела легло точно на автоколонну. Нажал на гашетку - в кабине запахло пороховой гарью. Огненные трассы потянулись от самолета к земле. Аносов пикировал рядом, поливая фашистов горячим свинцом.
   И вдруг ровный гул двигателей прервался. Короткие хлопки... перебои в работе правого мотора, машину потянуло вправо. Высота сто метров, но и она уменьшалась. С земли огонь по самолету усилился. Что делать? Быстро задвигал сектором газа, открыл топливный кран кольцевания, но мотор только фыркал, а не тянул. Самолет с креном шел на одном моторе.
   - Скорее разворачивайся к своим! - крикнул Виноградов.
   Осторожно положил самолет в левый вираж. Штурман тем временем вел огонь из своего пулемета. Вдруг мотор резко увеличил обороты. Самолет заскользил и пошел в набор высоты. Я прислушался - оба двигателя работали нормально. Что же было с правым мотором? Видимо, в бензопровод попало немного воды.
   - Где Аносов? - спросил я штурмана.
   - Не вижу, - осмотревшись, ответил Виноградов. Стрельба зениток прекратилась. Мы были над своей территорией.
   - Четырнадцатый, где находишься? - запросил я Аносова.
   Ответа не было. Я стал в круг и несколько раз повторил запрос.
   - "Бирюза", "Бирюза", четырнадцатый ушел в сторону после штурмовки и потерялся из виду, я - "Акула", прием, - услышал я ответ ведущего истребителей прикрытия.
   - Толя, давай курс на аэродром, идем домой, - обратился я к штурману.
   Летели молча. Черные тучи свисали чуть ли не до самой земли. Временами мы попадали в снегопад. Тогда я переводил самолет почти на бреющий.
   Под Кронштадтом тоже валил густой снег, но отсюда я мог найти свой аэродром, как говорится, с закрытыми глазами. "Яки" еще плотнее прижались ко мне с двух сторон, образуя тупой клин. Таким строем мы прошли над аэродромом. Быстро темнело. Со старта одна за другой взлетали зеленые ракеты, показывая нам направление захода. Это было весьма кстати. Снижаясь, я не видел ни посадочных знаков, ни полосы, только ракеты. Но все обошлось благополучно. "Спасибо за помощь", - подумал я о тех, кто пускал ракеты, когда самолет коснулся земли. Следом за мной сели истребители.
   "Что я доложу командиру об Аносове? Потерял такого летчика, близкого друга. И даже не видел, как это произошло. Пропал без вести..." - думал я, вылезая из кабины.
   - Товарищ командир, какие замечания по работе матчасти? - осведомился механик самолета старший сержант В. С. Золотов.
   - Замечаний нет, - хмуро ответил я.
   Тут же стоял техник звена В. М. Покровский. Он, видно, понял мою тревогу. Пока я отстегивал лямки парашюта, техник-лейтенант обошел вокруг самолета. Не обнаружив пробоин, он приблизился ко мне и с улыбкой сказал:
   - Аносов сел пять минут тому назад.
   - Как сел? - удивился я и быстро зашагал к его самолету.
   Значит, он бросил ведущего, нарушил основной закон боя, один ушел домой? Но почему? Неужели... Да нет же. Он воевал азартно и летал смело.
   Аносов, подсвечивая механику фонариком, осматривал самолет, подсчитывал пробоины, а штурман делал какие-то записи в бортжурнале.
   - Почему один ушел от цели? - строго спросил я его.
   - Забарахлил мотор.
   - А почему на мой вопрос не ответил?
   - Рацию повредило осколком. Пятнадцать пробоин привез.
   Аносов рассказал, как в первой штурмовой атаке он напоролся на сноп зенитного огня. Появилась тряска правого мотора, отказало радио. Пришлось отвернуть на свою территорию. Так он потерял меня из виду. Попытки связаться по радио не привели к успеху.
   Стало ясно, что Аносов действовал правильно. Другой на его месте поступил бы так же.
   Я тронул его за плечо и, улыбаясь, сказал:
   - Напугал ты меня, чертяка! А я думал... Ладно, идем доложим командиру о выполнении задания.
   Аносов сдвинул чуть набок меховой шлемофон, поправил планшет и зашагал уверенной походкой. Снег скрипел под мохнатыми унтами, хрустели, ломаясь, замерзшие льдинки. Открытое, чуть улыбающееся лицо Аносова выражало удовлетворение счастливым исходом полета.
   - Саша, а ты молодец!
   У нас не принято хвалить друг друга. Почему-то это считалось сентиментальностью. И он обиженно ответил:
   - Ты что?.. Вот еще выдумал!
   На КП нас встретил комэск. Приняв доклад, он сказал:
   - Хорошо, отдыхайте.
   Землянка была полна людей. Сюда забегали и летчики, и техники, чтобы погреться. Те, кому не хватало мест на скамейках, сидели прямо на полу.
   - Эх, как хочется на танцы, - размечтался Кабанов. - Представьте, ребята, мраморный зал, паркетный пол, оркестр играет. Кругом веселые девушки в нарядных платьях. Звучит музыка, и я вальсирую с одной. - Он по-дирижерски взмахнул руками.
   - Не до танцев сейчас. В баньке бы помыться, - отозвался техник Покровский. - Я вот уже вторую неделю молюскину не снимаю.
   - Скоро, скоро, ребята! Вот отгоним фрица подальше от Ленинграда, тогда и в бане помоемся, и на танцы сходим, - рассуждал Косенко.
   А на фронте все сильнее разгорались бои за изгнание немецких оккупантов из пределов Ленинградской области. К началу февраля была полностью освобождена Октябрьская железная дорога, связывающая Ленинград с Москвой. Наши войска подошли к реке Нарва, Чудскому озеру, городу Луга. Погода к этому времени улучшилась, и мы снова начали действовать с пикирования.
   Ранним утром 6 февраля 1944 года в воздух поднялись три девятки пикировщиков с истребителями прикрытия. На этот раз наш путь лежал к железнодорожному и шоссейному узлу гитлеровцев, станции Иыхви. Нашу эскадрилью вел гвардии майор В. И. Раков, вторую гвардии капитан А. И. Барский и третью гвардии старший лейтенант Г. В. Пасынков. Девятки следовали к цели самостоятельными маршрутами. Самолеты медленно набирали высоту. В морозном воздухе моторы гудели громче обычного. Снежная гладь замерзшего залива, сверкая в лучах утреннего солнца, слепила глаза. Не мешало бы иметь светозащитные очки, но в те годы их почему-то не носили.
   Еще издали я увидел остров Большой Тютерс. Здесь могли появиться "фокке-вульфы". Мы знали, что они базируются на аэродроме Раквере. Но все пока было спокойно. Ведущий развернулся влево и повел группу на юг к береговой черте. Земля была прикрыта легкой дымкой, которая ухудшала видимость ориентиров. Но вражеским зенитчикам наши самолеты, очевидно, были хорошо заметны: они сразу же открыли огонь.
   На станции стояло несколько товарных составов, над ними висели аэростаты заграждения. Такое еще не встречалось в нашей практике. Сколько же их? Примерно три десятка. Располагались они в шахматном порядке на высотах от тысячи до двух тысяч метров. Подняв в воздух аэростаты, гитлеровцы, вероятно, были уверены, что ни один наш самолет не появится над этим районом. Но такая защита годилась, может быть, только от штурмовиков. Мы же подошли к станции значительно выше аэростатов.
   Безопаснее всего было бы отказаться от пикирования и сбросить бомбы с горизонтального полета. Но такая атака не исключала промахов.
   - Маленькие, выйдите парой вперед и уничтожьте верхние аэростаты, скомандовал Раков истребителям прикрытия.
   Через минуту впереди под нами появились огромные огненные вспышки. Один за другим взрывались купола аэростатов и падали на землю. Это работали наши истребители. Они расстреляли восемь аэростатов верхнего яруса и предоставили нам свободу действий. Удар с пикирования оказался удачным. Было уничтожено два железнодорожных состава, разрушены пути и станционные постройки.
   Не менее успешно действовала группа пикировщиков, ведомая гвардии старшим лейтенантом Г. В. Пасынковым. Обе эскадрильи возвратились домой без потерь. Только в группе гвардии капитана А. II. Барского, наносившей удар по фашистским войскам в районе города Кренгольм, произошел печальный случай. Зенитным снарядом у самолета гвардии лейтенанта Л. Г. Арансона были повреждены правая плоскость и правый мотор. Пикируя в составе звена, летчик не мог удержать самолет, развернулся вправо и столкнулся со своим ведомым гвардии младшим лейтенантом А. А. Аникиным. Обе машины разрушились и упали в районе цели. На аэродром не вернулись экипаж командира звена гвардии лейтенанта Л. Г. Арансона (штурман гвардии младший лейтенант Б. Я. Глибович, воздушный стрелок-радист гвардии сержант А. Т. Первердян) и экипаж гвардии младшего лейтенанта А. А. Аникина (штурман гвардии младший лейтенант А. З. Плужников, воздушный стрелок-радист гвардии сержант В. Я. Вишняков).
   После посадки мой стрелок-радист гвардии старший сержант М. М. Степанов доложил, что видел над целью белый купол парашюта. Но кто на нем снижался долго оставалось загадкой.
   Только после войны мы узнали, что это был Анатолий Аникин. Он выпрыгнул с парашютом из разрушавшегося самолета и приземлился на вражеской территории. В полк он вернулся только осенью 1945 года, испытав все ужасы фашистского плена.
   А тогда оба экипажа считались погибшими.
   Трудно было представить более нелепую смерть шестерых наших товарищей, умудренных солидным боевым опытом, не раз находивших выход из самых сложных ситуаций. Обсуждая этот случай на земле, в спокойной обстановке, мы пришли к выводу, что при пикировании звеном ведомому не следует держаться так близко к своему ведущему. Несколько увеличенные дистанции и интервалы между самолетами облегчают пилотирование и нисколько не снижают меткости бомбометания.
   Стало ясно также, что массовое применение противником аэростатов заграждения представляет большую опасность для действий нашей авиации в плохую погоду. Стальные тросы, невидимые в полете под облаками, являются серьезными препятствиями для самолетов. Возникла необходимость непосредственно перед вылетом посылать в район цели самолет-разведчик для выявления аэростатов, а истребителям прикрытия ставить дополнительные задачи по их уничтожению. Об этом и шел у нас разговор на очередном разборе полетов.
   С каждым днем линия фронта отодвигалась все дальше на запад. Поддерживать войска с прежних аэродромов становилось все труднее. В середине февраля первая эскадрилья, а затем вторая и третья перелетели на передовой аэродром. Здесь же базировались летчики 21-го истребительного авиационного полка, прикрывавшие нас в полете. Снова мы оказались все вместе.
   В эти дни поступил приказ о назначении Героя Советского Союза гвардии майора В. И. Ракова помощником командира соседней штурмовой дивизии. Василий Иванович уходил на повышение, но никто из нас не радовался. Жалко было расставаться с этим прекрасным человеком, опытным командиром. А моя печаль усугублялась еще и тем, что на фронте Раков был первым моим командиром и наставником, научившим меня воевать.
   С уходом В. И. Ракова командование эскадрильей принял гвардии старший лейтенант К. С. Усенко, а его заместителем стал гвардии старший лейтенант Ю. X. Косенко.
   Как-то, возвращаясь из боевого полета, я почувствовал себя плохо: сильно болела голова, жаром пылало все тело. Хотелось скорее добраться до аэродрома. После посадки я с трудом вылез из кабины и тут же упал на землю. Ноги отказывались идти. Подъехал автостартер. Меня отвезли в общежитие и уложили в постель. Потом женщина-врач что-то спрашивала у меня. Но я не понимал ее. Слова доносились откуда-то издалека, и у меня не было сил отвечать.
   Вечером, склонившись над столом, летчики под руководством гвардии старшего лейтенанта К. С. Усенко готовились к завтрашним боям. Я же беспомощно лежал на койке, горько сожалея, что не могу сейчас быть вместе с друзьями.
   Ночь прошла в кошмарах. Утром меня снова осмотрел врач и обнаружил плеврит. Так я попал в стационарный госпиталь.
   Нестерпимо томительно было целыми днями лежать в постели и видеть перед собой только потолок. Непривычная госпитальная обстановка, специфический запах, изоляция от боевых друзей угнетали меня. Температура не снижалась, болезнь прогрессировала и окончательно приковала меня к постели. Прошло несколько недель, прежде чем я встал на ноги.
   Однажды в палату вошла медицинская сестра и сказала, что меня ждут в комнате посетителей. "Кто бы это?" - подумал я и с приятным волнением спустился на первый этаж. Там встретил улыбающегося Михаила Степанова.
   - Как самочувствие, командир? - спросил мой стрелок-радист после дружеских объятий.
   - Полный порядок, подремонтировался малость, - ответил я, стараясь держаться как можно бодрее.
   Михаил молча окинул меня сочувственным взглядом. Он хорошо понимал мое состояние.
   - Как идут дела в эскадрилье при новом командире?
   - Первенства не упускаем.
   Степанов рассказал, что в полку всем вручили гвардейские нагрудные значки.
   - Командир полка и замполит поручили передать тебе этот гвардейский значок. Поздравляю, - сказал Степанов и пожал мою руку, протягивая дорогую награду.
   Воздушный стрелок-радист поведал также о том, что сухопутным войскам уже не требуется наша помощь. Полк снова начал действовать в море. Уже немало вражеских кораблей отправлено на дно Финского залива.
   Расставаясь со мной, Миша сказал:
   - Поправляйся скорее, командир, нехорошо мне и штурману без тебя. Приходится летать на задания каждый раз с новым летчиком.
   Ушел Степанов, и меня с новой силой охватила тоска по родному полку. Неудержимо потянуло к боевым друзьям. Но свидеться с ними довелось не скоро.
   Снова над морем
   Обычный... героизм
   Дни пребывания в госпитале остались позади. Я шагал по улицам Ленинграда, предвкушая радость встречи с боевыми друзьями. Хотелось скорее узнать фронтовые новости, снова сесть в кабину бомбардировщика и подняться в небо. Освобожденный от блокады Ленинград набирался сил. Улицы города были залиты ласковыми лучами апрельского солнца, голубоватая дымка слегка затушевывала даль, в воздухе были едва уловимые запахи талого снега. На мокрой мостовой играли солнечные блики. Полупустой трамвай, громыхая на стыках рельсов, привез меня на окраину города, к Нарвским воротам. Здесь я пересел на попутный грузовик и доехал до аэродрома, где теперь базировался наш полк.
   В общежитии меня встретил дневальный.
   - Я летчик, прибыл из госпиталя, - начал я объяснять матросу, видя его удивленное лицо.
   - Здравствуйте, товарищ командир, - с улыбкой ответил дневальный. - Да я же вас сразу узнал.
   Я устало присел на стул. По лицу катились крупные капли пота. Стало грустно от этой слабости. Сам понял, что еще не совсем здоров.
   - Как ребята?
   - Все очень ждут вас, - ответил матрос. - Летают, воюют.
   - Далеко до аэродрома?
   - Километра три.
   - Тогда пойду, - сказал я и вышел на улицу.
   С Финского залива тянуло холодом, небо заволокли тучи. Как изменчива апрельская погода!
   На полпути меня догнал бензозаправщик. Шофер остановил машину и предложил место в кабине. Через несколько минут я уже спускался в землянку своей эскадрильи.
   - Ба! Кого я вижу! - воскликнул Аносов, увидевший меня первым.
   - Командир приехал! - бросились ко мне штурман Анатолий Виноградов и воздушный стрелок-радист Михаил Степанов.
   - Очень кстати прибыл, - пожимая руку, повторяли Усенко, Кабанов, Давыдов, Косенко.
   Я был снова в кругу друзей. Ребята наперебой задавали вопросы, смеялись, шутили. От такой встречи неуютная землянка казалась отчим домом.
   - Ну как там? - спросил Косенко. Такой вопрос тогда задавали всем, кто побывал в Ленинграде. Людей интересовала жизнь города, который они защищали в блокаду. А старшего лейтенанта этот вопрос волновал еще и потому, что там осталась его любимая девушка Шура.
   - Ленинград дышит полной грудью, - ответил я. - Люди повеселели, жизнь налаживается.
   Самому мне хотелось побыстрее узнать полковые новости.
   - А где же остальные ребята?
   - Нет их, Андрюха, - тихо сказал Усенко. - Никого нет. В эскадрилье осталось всего три экипажа.
   В землянке наступила гнетущая тишина, и я не стал больше ни о чем расспрашивать.
   Мне довелось увидеть не всех товарищей, которых оставил перед уходом в госпиталь. Не было среди них Анатолия Журина, Николая Шуянова, Алексея Абушенко. В третьей эскадрилье не стало экипажей Дыньки и Фомичева. Война делала свое черное дело.
   Произошли изменения и в руководстве полка. К нам пришел новый замполит - майор Т. Т. Савичев. До этого Тимофей Тимофеевич служил в .истребительной авиации, не раз ходил на боевые задания и храбро дрался в воздушных боях. После ранения врачи запретили ему летать на истребителе.
   Майор оказался веселым и общительным, в кабинете не засиживался, старался быть всегда среди людей. Он понимал, что после ухода Шабанова ему придется немало потрудиться, чтобы завоевать такой же авторитет и уважение.
   Ушел от нас и Григорий Пасынков со своим штурманом Михаилом Губановым и воздушным стрелком-радистом Василием Романовым. Теперь он стал командиром третьей эскадрильи.
   Из рассказов друзей, я подробно узнал и о боевых делах, совершенных однополчанами за время моего отсутствия. А произошло вот что.
   В январе - феврале 1944 года немецко-фашистские войска, блокировавшие Ленинград, были разбиты и отступали. Стремясь сдержать натиск советских армий, гитлеровское командование сосредоточило в Финском заливе большое количество боевых кораблей для поддержки своей пехоты, особенно на приморском фланге. В создавшейся обстановке авиация Краснознаменного Балтийского флота снова перенесла основные действия на морской театр. В эти дни группы пикировщиков непрерывно поднимались в воздух и уходили топить вражеские корабли. Разумеется, не все полеты проходили и завершались удачно.
   Особенно серьезные испытания выпали на долю экипажа гвардии лейтенанта И. А. Дыньки. Несмотря на юные годы, он был очень волевым и расчетливым летчиком. Своей неуемной энергией и оптимизмом он заражал штурмана и стрелка-радиста.
   Однажды экипаж Дыньки вылетел на боевое задание в составе группы, возглавляемой командиром полка. Плотным строем пикировщики, прикрываемые истребителями, подходили к губе Кунда, чтобы нанести удар по вражеским дозорным кораблям. Но в расчетной точке целей не оказалось. На этот раз разведка сработала нечетко. Что делать? Не бросать же бомбы попусту в море! Гвардии подполковник М. А. Курочкин решил вести группу на железнодорожную станцию Кохтла. Там летчики обнаружили эшелон с войсками.
   - Подходящий объект, - сказал обрадованный флагманский штурман гвардии капитан Д. Н. Фомин.
   Вражеские зенитчики открыли по самолетам сильный огонь. Однако пикировщики сумели пробиться к цели и нанести по ней мощный удар. На станции возникло несколько очагов пожара. Товарный эшелон с войсками и боевой техникой был уничтожен. Летчики взяли курс на свою базу.
   В этот момент в воздухе появились четыре "мессершмитта" и два "фокке-вульфа". Наши истребители вступили с ними в бой. Сражаясь с "мессерами", четверка "яков" отстала от строя "пешек". Воспользовавшись выгодной ситуацией, пара "фоккеров" прорвалась к пикировщикам и атаковала самолет Дыньки. Экипаж мужественно оборонялся и сумел отразить первое нападение фашистов.
   Но вскоре последовала новая атака. На этот раз "фоккеры" ударили снизу, одновременно с двух сторон. Самолет лейтенанта Дыньки загорелся. Летчик попытался сбить пламя скольжением, но безуспешно. Машина продолжала гореть. Тогда Дынька подвернул самолет к берегу залива и, не выпуская шасси, притер его ко льду. Экипаж выбрался из горящего бомбардировщика и укрылся в ледяных торосах. "Фокке-вульфы" продолжали пикировать на охваченную пламенем машину до тех пор, пока она не взорвалась. Затем они развернулись и ушли на запад.
   Лежа за ледяной глыбой, летчик гвардии лейтенант И. А. Дынька, штурман гвардии лейтенант Н. А. Трашенин и воздушный стрелок-радист гвардии сержант Л. Я. Белкин горячо обсуждали, что делать дальше.
   - Берег, занятый противником, рядом. Нужно немедленно уходить, пока не появились фашисты, - сказал Дынька.
   - Мне кажется, сначала нужно идти по заливу параллельно берегу, а затем свернуть к своим, - предложил Трашенин, рассматривая полетную карту.
   На том и порешили. По заснеженному льду между торосами двинулись на восток. Шли медленно: ватные брюки и куртка сковывали движения, а меховые унты глубоко вязли в мягком снегу.
   Силы иссякали. Все чаще приходилось останавливаться на отдых. Хотелось есть, мучила жажда.
   - Сколько еще до линии фронта? - спросил Дынька штурмана.
   - Километров двенадцать, - ответил Трашенин. - Это самый опасный участок пути. Немцы близко, нас могут заметить.
   - Отдохнем до темноты здесь, - решил командир экипажа. - Но к утру непременно надо выйти к своим.
   Всю ночь три друга почти без отдыха шли по заливу. За час до рассвета они приблизились к берегу. Залегли, всматриваясь в темноту.
   - Ребята, вижу лес! - обрадованно сказал Трашенин.
   - Тише, - шепотом одернул его Дынька. - Еще неизвестно, кто там, свои или враги.
   Едва ступили на землю, как их окликнули:
   - Руки вверх!
   На берегу оказались свои. Выслушав рассказы авиаторов о том, как их сбили и как они пробирались на свою территорию, пехотинцы отогрели смельчаков, накормили и уложили спать.
   На следующий день Дынька, Трашенин и Белкин вернулись в родной полк, а через некоторое время снова ушли в полет.
   Теперь шестерку "пешек" повел на задание гвардии старший лейтенант Г. В. Пасынков со своим штурманом гвардии старшим лейтенантом М. Г. Губановым и воздушным стрелком-радистом гвардии старшим сержантом В. А. Романовым. Предстояло потопить вражеские корабли, обнаруженные разведкой в тридцати километрах мористее Кунды. К моменту прибытия группы погода в этом районе испортилась. Низкая сплошная облачность вынудила пикировщиков снизиться до высоты шестисот метров.
   - Работаем с горизонтального полета, - напомнил Губанов командиру.
   Пасынков немедленно передал по радио всем ведомым:
   - Атакуем с горизонта. Бомбы бросать по ведущему. Мощные кучевые облака мешали выполнять атаку.
   Самолеты то погружались в белесую муть облаков, то выскакивали на чистый участок неба. Губанов нервничал, устанавливая прицельные данные, старался как можно лучше прицелиться. На малой высоте цель надвигалась довольно быстро. Наконец по команде штурмана летчик выполнил последний доворот самолета, и вражеский корабль вошел в центр перекрестья. Губанов нажал на боевую кнопку, и бомбы пошли вниз. На сторожевом корабле произошел взрыв. Возник пожар. Казалось - удача. Но как раз тут-то и начались неприятности. На развороте после сбрасывания бомб летчик гвардии лейтенант И. Т. Фомичев отстал от строя и затерялся в облаках. На аэродром он так и не вернулся. Самолет гвардии лейтенанта А. Г. Щеткина уклонился на север, а с ним ушли и два "яка" из группы прикрытия. Они пробили облачность вверх и продолжали полет за облаками, не видя ведущего.
   Гвардии старший лейтенант Пасынков передал по радио:
   - Всем собраться под облаками!
   А там в это время появились "фоккеры". Связав их боем, четверка "яков" быстро отстала от группы Пасынкова.
   - Гриша! В строю только четыре самолета, - доложил Губанов. - И те растянулись. Убавь скорость.
   Вдруг сверху сзади из-за облаков вынырнули еще два ФВ-190. Видимо, они пытались только отвлечь внимание экипажей "Петляковых". Так и есть. Снизу, с высоты сто метров, два других "фоккера" атаковали самолет Дыньки. Пе-2 загорелся, накренился и упал в залив. Из-за малой высоты никто из членов экипажа не смог воспользоваться парашютом.