Калиниченко Андрей. В небе Балтики

   Не успели фашисты опомниться после ударов, как над ними появились "бостоны". Разделившись на две группы - торпедоносцев и топмачтовиков - они атаковали вражеские корабли под острыми углами и с разных бортов. Гитлеровцы поняли смертельную опасность этого налета и ввели в действие всю свою зенитную артиллерию. Но "бостоны" стремительно сближались с целью на бреющем полете. Тогда фашисты открыли огонь из артиллерии главного калибра. По курсу полета "бостонов" стали вырастать мощные столбы воды, поднимаемые взрывами снарядов. Несмотря на то что условия для прицеливания теперь усложнились, экипажи не свернули с пути. Первыми сбросили свой груз торпедоносцы. Оставляя на воде белесые следы, шесть торпед помчались к кораблям. Спасаясь от них, крейсер лег в циркуляцию. Однако маневр его оказался запоздалым. Одна торпеда взорвалась в носовой части корабля.
   Такой удар, правда, был недостаточным для бронированного чудовища. Четыре топмачтовика попытались добить его и, приблизившись на триста метров, сбросили бомбы с бреющего полета. Но в этот раз они промахнулись. Резкими отворотами в разные стороны "бостоны" вышли из атаки и, собравшись в одну группу, взяли курс к родным берегам.
   Потеряв миноносец и едва не лишившись крейсера, гитлеровцы ушли в западном направлении. Больше они уже не появлялись у порта Хель.
   Возвращаясь с задания, мы пролетали рядом с окруженным Кенигсбергом. Он горел уже несколько дней, и мы еще издали увидели висевшие над ним облака дыма. Наши войска взламывали последние укрепления фашистов, засевших в городе-крепости. Там уже нельзя было различить ни площадей, ни улиц. Из пепла и пламени торчали лишь заводские трубы да уцелевшие башенки бароновских замков.
   - Видел, что осталось от Кенигсберга? - спросил у меня Барский после полета.
   - Это им за Сталинград, Севастополь, Минск, за все... - ответил я.
   - Верно! - горячо отозвался Барский. - Пусть мерзавцы навсегда запомнят, как идти на Россию, пусть детям и внукам своим расскажут об этом. У-у-у! - И он погрозил кулаком в сторону Кенигсберга.
   9 апреля 1945 года гарнизон Кенигсберга сдался. Навсегда рухнула цитадель воинственных пруссаков, веками угрожавших русским землям. Но на побережье Балтики оставались еще довольно крупные вражеские группировки. Они яростно сопротивлялись и не теряли надежды на эвакуацию морем. Мы ежедневно летали бомбить фашистские транспорты, об отдыхе никто из нас не смел и думать.
   В архивах сохранились некоторые документы, относящиеся к тому времени. Их нельзя читать без волнения. Приведу здесь лишь выдержки из боевых донесений.
   "...11.04 1945 года в 12.02-12.10 часов двадцать пять самолетов Пе-2 12-го гпатп, шестьдесят два самолета Ил-2 8-го гшап, 7-го гшап, 47-го шакп, 35-го шакп под прикрытием пятидесяти трех истребителей Як-9 14-го гиап, 9-го гиап и 21-го гиап четырьмя группами нанесли бомбоштурмовой удар по кораблям противника в районе Хель. Потоплено семь транспортов и три сторожевых корабля, повреждено четыре корабля охранения.
   В 12.09 часов четыре истребителя сопровождения 9-го гиап в районе цели на высоте 1500 метров вели бой с четырьмя ФВ-190 и два из них сбили. Самолеты были обстреляны сильным огнем зенитной артиллерии, два Ил-2 сбиты.
   В 17.00-17.05 часов тридцать пять самолетов Ил-2, двадцать шесть самолетов Пе-2 под прикрытием двадцати девяти истребителей Як-9 нанесли второй удар по транспортам в районе Хела. Потоплено четыре транспорта, два сторожевых корабля. Повреждено два транспорта. Три штурмовика Ил-2 не вернулись на аэродром..."
   За этими официальными записями видна огромная работа штабов организаторов вылета, летчиков - исполнителей опасных заданий и техников тружеников, готовивших боевые машины. Восемь полков участвовали в нанесении массированного удара по врагу. И результат был достигнут внушительный: потоплены одиннадцать транспортов с войсками и пять сторожевиков, повреждено шесть вражеских кораблей. Все это сделано за один летный день...
   Был у нас парторг полка Д. С. Восков - правая рука заместителя командира по политической части. Он проводил политинформации с личным составом, оформлял фотовитрины, пропагандирующие боевой опыт, знакомил людей со сводками Совинформбюро. Когда экипажи уходили на задание, Даниил Семенович обязательно присутствовал на аэродроме и напутствовал нас перед вылетом. А после нашего возвращения любил поговорить с нами, с вниманием выслушивал рассказы летчиков и штурманов о том, как они выполняли боевые задания. Делал он это не только по долгу службы. Его самого тянуло в небо.
   И гвардии капитан Д. С. Восков добился своего. Самостоятельно изучив штурманское дело, он экстерном сдал экзамены и с разрешения командования стал летать на боевые задания.
   Много раз он ходил на бомбометание вражеских транспортов и всегда действовал четко и уверенно. За мужество и отвагу, проявленные в боях, его наградили орденом Красного Знамени.
   Вручая парторгу награду, гвардии майор К. С. Усенко в шутку сказал:
   - Быстро ты оседлал "пешку". Наверное, какой-то секрет знаешь? Если так, то поделись им с Максимовым.
   Гвардии младший лейтенант В. А. Максимов, прибывший месяц тому назад из училища, никак не мог освоить программу боевого применения Пе-2. Особенно трудно давались ему групповая слетанность и посадка на полевом аэродроме. Немало получил он контрольно-провозных от опытных инструкторов, но заметных сдвигов в его подготовке не произошло. Естественно, что командир пока не посылал молодого летчика на боевые задания.
   ...Воздушная разведка 12 апреля донесла, что из Пиллау вышел крупный конвой противника. Двадцать семь самолетов нашего полка были подняты в воздух. Каждую девятку прикрывала восьмерка "яков".
   Караван судов настигли в Данцигской бухте. В этот раз группы действовали самостоятельно, время атаки не лимитировалось. Усенко больше думал о том, с какого направления выгоднее подойти к цели. Зная, что основная масса зенитного огня на нас обрушится уже после пикирования, он вывел полк на караван с севера. Такое решение он принял не случайно: на выходе из атаки можно будет прикрыться лучами солнца, а затем быстро выскочить на побережье, занятое нашими войсками.
   - Объекты для атаки ведущим выбирать самостоятельно! - услышал я по радио команду Усенко.
   Заманчивых целей было так много, что глаза разбегались. В составе каравана находились большие транспорты и средние суда, корабли охранения и катера. Всего - около тридцати единиц. Обнаружив нас, гитлеровцы начали рассредоточиваться, чтобы иметь возможность для маневрирования. Но деваться им было некуда: они просматривались как на ладони.
   Вражеские зенитки палили с остервенением. Казалось, они простреливали каждый клочок неба. Но "петляковы" настойчиво пробивались к каравану. Они доходили до воображаемой в пространстве точки, ныряли вниз и сбрасывали фугаски.
   Охранявший меня "як" вдруг провалился и через несколько мгновений свечой взмыл перед носом моего самолета. По номеру на фюзеляже я узнал, что пилотирует его Павел Бородачев.
   - Есть! Накрыли! - крикнул он по радио.
   И почти тотчас же воздушный стрелок-радист гвардии сержант Г. Г. Лысенко доложил:
   - Над целью "мессершмитты"!
   - Смотрите внимательно! - предупредил я его и Губанова.
   Два "мессершмитта" атаковали замыкающее звено "петляковых". У самолета А. Ф. Мирошниченко раздробило стабилизатор. Пе-2 стал неуклюже переваливаться с крыла на крыло, затем опустил нос и по крутой спирали пошел к воде. Из-за малой высоты члены его экипажа не смогли воспользоваться парашютами. Так приняли смерть в открытом бою летчик гвардии старший лейтенант А. Ф. Мирошниченко, штурман гвардии лейтенант С. В. Куклин и воздушный стрелок-радист Иванов.
   Я не успел до конца проследить за падающим самолетом. Один из "мессершмиттов", воспользовавшись отсутствием наших истребителей, ринулся на меня снизу. Наши "яки" в это время вели бой где-то наверху. Лысенко открыл огонь с дальней дистанции. Но вражеский летчик оказался опытным. Рыская то влево, то вправо, он уклонялся от пулеметных очередей и продолжал сближаться.
   - Маневр! - скомандовал Лысенко.
   Я нажал правую педаль, и машина заскользила в сторону. По самолету резко хлестнули пули, словно крупные градины по железной крыше. "Мессер" успел дать очередь. Рули поворота стали передвигаться туго.
   - Что там с хвостом, Лысенко? - спросил я у стрелка-радиста.
   - Поврежден левый киль, - ответил тот через несколько секунд.
   Машину тянуло влево, и при помощи рулей невозможно было удержать ее. Я прибавил обороты левому мотору и накренил самолет чуть вправо. Он еле держался в прямолинейном полете. Маневрировать стало нельзя: свалится в штопор. "Как же я уклонюсь от огня, если меня снова атакует "мессер"?" мелькнула в голове тревожная мысль. Но "мессершмитт" больше не появлялся. Его отогнали наши истребители прикрытия.
   Наконец показался берег, занимаемый советскими войсками. Оба мотора работали на полную мощность, и все-таки я стал отставать от строя. Поврежденное хвостовое оперение оказывало большое сопротивление. Временами самолет терял равновесие: то клевал носом, то уходил влево. С большим трудом мне удавалось выравнивать его. Меня вдруг охватило чувство неуверенности в благополучном исходе полета. Даже подумал: не лучше ли штурману и стрелку-радисту покинуть машину? И тут же решил, что так будет надежней.
   - Миша, Гриша, прыгайте! - приказал я.
   Но они почему-то медлили и ничего не отвечали.
   - Прыгайте! Не то поздно будет! - повторил я настойчиво.
   Наконец Губанов сказал:
   - Лучше сажай, я прыгать не стану.
   - Я тоже, - ответил стрелок-радист.
   После таких ответов у меня словно сил прибавилось. Значит, верят в своего командира. Значит, надо дотянуть до аэродрома и посадить машину во что бы то ни стало.
   Невольно вспомнилось, как действовал в аналогичной ситуации гвардии старший лейтенант С. С. Воробьев. Над Либавой его подбили зенитки. Снаряды повредили на самолете бензобак и водосистему. Левый мотор вышел из строя, пилотировать машину было трудно. Воробьев стал отставать от строя и терять высоту. К одной беде вскоре прибавилась другая - подбитый бомбардировщик снизу сзади атаковали четыре "фокке-вульфа". Штурман М. И. Бабкин и стрелок-радист Ю. М. Глуздовский открыли по ним огонь из пулеметов. Фашисты отвернули, но тут же снова ринулись в атаку. У Пе-2 загорелся левый мотор, разрушился левый киль, отлетела часть обшивки плоскости. Положение казалось безвыходным. Однако летчик не потерял самообладания и действовал хладнокровно. Он сбил пламя с мотора, выпустил щитки, уменьшил скорость и продолжал полет. Дотянув до своего аэродрома, Воробьев мастерски посадил машину.
   Вспомнив об этом случае, я стал действовать более уверенно и постепенно приноровился к капризам своей машины. Впереди показался аэродром, над которым кружили возвратившиеся с задания самолеты.
   - Запроси у стартового командного пункта разрешение на внеочередную посадку, - приказал я воздушному стрелку-радисту.
   Вскоре Лысенко доложил, что посадка разрешена.
   Я вывел самолет на последнюю прямую и скомандовал штурману: "Шасси!"
   Губанов перевел рычаг на "выпуск". Загорелись зеленые лампочки - шасси вышли. Вдруг слева вынырнула "пешка" и, сделав у нас перед носом четвертый разворот, пошла на посадку. Значит, мне уже не сесть. А второй круг машина не сможет одолеть.
   - Стреляй красными! - крикнул я штурману.
   Со старта нам тоже ответили предупредительными ракетами. Но вот первая "пешка" вдруг прекратила снижение и пошла на второй круг. Я убрал газ. Машину потянуло влево. Немедленно прибавил обороты мотору. Самолет пронесся мимо посадочного "Т" и с небольшим промазом коснулся земли.
   - Порядок! - радостно воскликнул Губанов, с напряжением следивший за моими действиями.
   На стоянке мы вместе с подошедшими техниками внимательно осмотрели самолет. Хвостовое оперение .было искорежено до неузнаваемости, а в плоскостях зияли десятки дыр. Нас поздравляли. Губанов, Лысенко и я стояли измученные, но счастливые. Я обнял друзей и сказал:
   - Спасибо вам. Нас спасла ваша вера в командира.
   - Молодец, Калиниченко! - жал мою руку инженер полка В. Т. Бражкин после осмотра машины.
   - Какой там молодец, - махнул я рукой. - Смотрите, сколько работы задал вашим ребятам.
   - Ничего, дело это для нас привычное, - улыбаясь, ответил инженер-майор. - И как ты только дотянул на таком решете...
   Еще раз осмотрев повреждения самолета, Бражкин сказал инженеру эскадрильи Александру Довбне:
   - Кили в сборе с рулями поворота на складе есть. Поставим новые.
   - Пошли докладывать командиру, - позвал я Губанова и Лысенко.
   По дороге нас догнал парторг Восков.
   - Ты почему такой мрачный? - не удержался я от вопроса.
   Сначала он не ответил и молча продолжал шагать рядом, опустив голову. Потом сказал:
   - В эскадрилье Колесникова неприятность: два экипажа не вернулись.
   - Какие два? Я видел только, как "мессера" срезали машину Мирошниченко.
   - А зенитки подбили Щеткина, - добавил гвардии капитан.
   Мы оба сразу умолкли. "Как же они попались? - с горечью думал я о Мирошниченко и Щеткине. - Такие опытные летчики, и вот тебе..."
   Несколько позже наши друзья-истребители, сопровождавшие пикировщиков, рассказывали, что в самолет гвардии лейтенанта А. Г. Щеткина, когда он выходил из пике, угодил зенитный снаряд и вывел из строя правый мотор. Летчик удержал машину и даже пристроился к группе. Но вскоре подбитая "пешка" начала отставать и терять высоту. Кое-как дотянув до берега, Щеткин взял курс на запасной аэродром, чтобы там произвести посадку. И вдруг у бомбардировщика отказал второй мотор. При попытке сесть на поляну самолет разбился. Так мы потеряли еще трех замечательных товарищей - гвардии лейтенанта А. Г. Щеткина, гвардии лейтенанта П. Г. Лобанова и гвардии сержанта П. Д. Лопатенко.
   * * *
   Утро выдалось ясное, тихое. Первые лучи солнца причудливо окрасили землю в оранжевый цвет. Летчики ехали на аэродром в приподнятом настроении в такой день будет немало работы. Наверное, только меня хорошая погода не столько радовала, сколько огорчала. Мой самолет после вчерашнего печального полета находился в ремонте, и мне предстояло сегодня весь день отсиживаться на земле.
   Машины остановились. Спрыгнув на землю, я поспешил на самолетную стоянку. Механик гвардии старший сержант А. А. Панченко встретил меня рапортом:
   - Товарищ гвардии капитан, самолет к полету готов!
   - Как? Неужели готов? - удивился я. - Вот уж никак не думал!
   - Всю ночь работали, товарищ гвардии капитан.
   Как не порадоваться замечательной работе этих неутомимых тружеников инженеров и механиков! Порой они делали невозможное, возвращая поврежденные самолеты в строй.
   - Тогда подвешивайте бомбы, скоро вылет, - сказал я механику.
   - Нельзя бомбы. После такого ремонта машину положено облетать, возразил Панченко. - Тримера и рули поворота меняли.
   - Верно, - согласился я. - Облетать надо.
   Я вспомнил как два месяца тому назад облетывал Пе-2 после ремонта стабилизатора. Перед стартом, как положено, двумя импульсами, перевел тример руля высоты на пикирование и пошел на взлет. Оторвавшись от земли, самолет вдруг стал поднимать нос, да так, что у меня едва хватило сил для того, чтобы отжать штурвал от себя. А когда шасси убрались, машина начала, теряя скорость, еще больше кабрировать. Теперь уже и двумя руками я не в силах был ее удержать. Стоило ей потерять скорость, и она свалилась бы в штопор.
   "Неужели струбцины не сняты?" - с тревогой подумал я и передал стрелку-радисту:
   - Осмотри рули глубины.
   - Все нормально, - доложил стрелок-радист.
   Руки немели от усталости. Губанов поспешил мне на помощь. Мы вместе начали отжимать штурвал вперед. Я дал еще два импульса тримерами на пикирование, но облегчения не наступило. С помощью штурмана я развернул машину и с трудом приземлился. Как потом выяснилось, при замене стабилизатора ремонтники подключили электропровода к тримеру в обратном порядке. Поэтому вместо пикирования тример срабатывал на кабрирование.
   И вот сейчас, пригласив штурмана и воздушного стрелка-радиста к самолету, я внимательно осмотрел его, проверил работу тримеров, запустил моторы и только после такого контроля поднялся в воздух. Машина вела себя в полете хорошо - значит, ремонт выполнен правильно. Спасибо вам, друзья-техники.
   Когда я после посадки пришел на КП, командир полка уже ставил боевую задачу. Увидев меня, Усенко спросил:
   - Как самолет?
   - Готов, товарищ гвардии майор, оружейники подвешивают бомбы.
   - Тогда пойдете со второй девяткой. Ясно?
   - Ясно.
   Такой вопрос Усенко всегда задавал при постановке задачи. В нем проступала не привычка, а внутренняя потребность командира убедиться в том, правильно ли понял подчиненный суть его распоряжения.
   - А вы, товарищ Сохиев, будете запасным, - продолжал Усенко. Штурманом с вами пойдет парторг Восков. Вылетайте только в том случае, если у кого-либо самолет окажется неисправным.
   Я взглянул на Сохиева. По лицу его скользнула тень недовольства, но он промолчал. Его бы, конечно, не поставили запасным, если бы штурман Василий Мельников не заболел.
   - Имейте в виду, - предупредил нас командир полка, - издыхающий враг избегает драться с нами в открытую, боится. Теперь он нападает исподтишка, ударит разок и сразу же скрывается. Вот почему сейчас нам следует быть особенно осмотрительными.
   В тот день в воздух поднялись все три девятки. Неисправных самолетов не оказалось. Сохиев тоже не захотел оставаться на земле. Он взлетел двадцать восьмым и пристроился к последней группе. В воздухе Усенко ничего не сказал Сохиеву. Он понимал, что, рискуя собой, летчик действовал в общих интересах, хотя и нарушил его указание. За такое на войне не осуждают.
   Отбомбились мы и на этот раз удачно. Еще один транспорт с гитлеровцами был отправлен на дно. Последним от цели уходил Сохиев. Но что это? Он взглянул на "пешку", к которой пристраивался, и ужаснулся. Под самолетом на тросе, словно маятник, раскачивалась стокилограммовая бомба.
   - Бойцов, у тебя зависла бомба, - открытым текстом передал летчику Сохиев.
   Услышав это, Бойцов шарахнулся в сторону. Еще! бы! От случайного прикосновения бомба может взорваться и уничтожить самолет.
   В опасном положении оказался Бойцов, но чем ему помочь? Мне вспомнилось, как в апреле 1944 года в аналогичной ситуации погиб экипаж гвардии младшего лейтенанта Н. Ф. Красикова. Оа возвратился с задания с зависшими бомбами, которые при посадке отделились от самолета, ударились о землю и взорвались.
   - Гриша, передай Бойцову, пусть штурман продублирует аварийный сброс бомб, - сказал Губанов стрелку-радисту.
   Бойцов ответил, что уже дублировал. Кто-то советовал ему спикировать, чтобы оторвать бомбу. Но летчик не торопился. До береговой черты было еще далеко, а до аэродрома и того дальше.
   Много было передумано Бойцовым в эти полные напряжения минуты, но одна мысль тревожила больше других: как избавиться от опасного груза? У него уже зрело решение покинуть машину, как бомба вдруг сама оторвалась и пошла вниз. Через несколько секунд в море взметнулся водяной столб. И у каждого из нас сразу же отлегло от сердца.
   Море осталось далеко позади. Под крылом чернела освободившаяся от снега земля. Вот и река Неман. Не сдержали ее берега бурного потока вешних вод. Нашим взорам открылась величественная картина разлива. Она вызывала чувство приближения чего-то большого и радостного. Под натиском советских войск рушились последние укрепления отступающего врага.
   Когда мы приблизились к аэродрому, внезапно налетел шквальный ветер. В плотном строю стало держаться трудно.
   - Всем рассредоточиться, - передал по радио Усенко, чтобы избежать столкновения самолетов.
   Ведомые увеличили интервалы и дистанции. И все же летчикам приходилось прилагать немалые усилия, чтобы удержать машины в горизонтальном полете. Порывы ветра, как пушинку, бросали самолет. Он то падал к земле, будто теряя всякую опору, то стремился ввысь, то резко кренился.
   В районе аэродрома тоже дул сильный боковой ветер. Над командным пунктом неистово трепыхалась полосатая "колбаса".
   В баках иссякали последние литры горючего. Всем двадцати восьми самолетам нужно было немедленно садиться, причем на весьма ограниченную металлическую полосу. Ее размеры составляли всего шестьдесят метров в ширину и тысяча восемьсот в длину. Чуть промахнешься  - и неизбежна авария: колеса увязнут в раскисший грунт по самые мотогондолы.
   Ведущий распустил строй "петляковых", и посадка началась. Облегченные после длительного полета машины летчики с трудом удерживали на полосе.
   Вот на посадку пошел молодой летчик гвардии лейтенант Ф. Е. Упит. Когда он на высоте не более метра выровнял самолет, сильный порыв ветра отнес его в сторону. Машина коснулась земли у самой кромки полосы. На пробеге ее еще больше потянуло влево. Одним колесом она скатилась в грязь, резко развернулась, подмяв под себя правую стойку шасси, и остановилась. А в это время на посадку уже зашел другой самолет, который пилотировал гвардии лейтенант И. А. Горбунов. Этого летчика тоже постигло несчастье: его бомбардировщик выкатился за пределы полосы и встал на нос, погнув оба винта.
   Не избежали поломок при посадке и еще две "пешки". Руководитель полетов, стремясь облегчить действия летчиков, приказал сменить направление посадки на сто восемьдесят градусов и известил нас об этом по радио. Через минуту белое полотнище "Т" лежало уже на другом конце полосы.
   Дождавшись своей очереди, я пошел на посадку. Когда самолет коснулся колесами полосы, я заметил, что навстречу мне с другого конца аэродрома тоже садится самолет. Видно, летчик не слышал по радио распоряжение руководителя полетов.
   Два "петлякова" мчались навстречу друг другу по узкой металлической полосе. Столкновение казалось неизбежным. Ведь уходить на второй круг и мне и ему было уже поздно.
   Решение созрело мгновенно: я резко затормозил сначала левое колесо, затем правое. Самолет сделал невероятный зигзаг. В этот миг в каком-то метре от консоли моей "пешки" пронеслась встречная машина, обдав меня хлесткой воздушной волной. Опасность миновала. По лицу моему катились крупные капли холодного нота, ноги дрожали. Я облегченно вздохнул и выключил моторы.
   Вскоре все самолеты полка были уже на земле. Четыре из них оказались поломанными. Случай очень досадный...
   Нарушенная внезапно нагрянувшей бурей жизнь аэродрома быстро приходила в норму. Собрав летчиков, командир полка не стал разбирать полеты. Он только спросил:
   - Теперь ясно, когда летчик становится бессильным?
   По себе сужу, что в душе, видимо, каждый из нас благодарил гвардии майора Усенко за то, что он никого не упрекнул за поломку боевых машин. Четыре летчика действительно оказались бессильными перед слепой стихией.
   Ветер внезапно утих, и пошел теплый весенний дождь. Переживания, вызванные трудностями боевого полета и неприятностями при посадке, постепенно утихли и отошли на второй план. Юности вообще не свойственно долго печалиться. Энергии и задора у нас было столько, что мы не страшились никаких невзгод.
   - Ну и номер ты отмочил сегодня! - сказал Губанов Бойцову. - Хорошо, что Сохиев вовремя увидел бомбу.
   - Я чисто случайно ее заметил, - вступил в разговор Харитоша. - Только пристроился к нему после пике - гляжу: висит, окаянная. Ну и Бойцов, думаю, настоящий циркач.
   - Ты меня чуть заикой не сделал, - сострил Калашников.
   - Оказывается, друзья-то мои - слабонервные! - весело отпарировал Бойцов. - С ними, выходит, и пошутить нельзя.
   - Хороши шуточки! - язвительно заметил Губанов. - Кормил бы ты раков на дне морском, если бы... Постой! - вдруг спохватился он. - А как же она оторвалась?
   - Тросик перетерся о бортик замка. Так кусок троса и привез на аэродром, - пояснил Бойцов.
   За окном по-прежнему моросил мелкий дождь.
   - Командир, - обратился ко мне Губанов, - разреши сбегать в фотолабораторию. Узнаю результат нашего удара.
   - А зачем бегать, если можно туда позвонить? - остановил я Губанова.
   - Верно, - согласился он. - Поистине соломоново решение.
   - А ты скажи, - поймал его на слове Калашников, - почему Соломона считают самым мудрым человеком?
   - Потому, - не раздумывая, отчеканил Губанов, - что у него было много жен и каждая давала советы.
   Мы слушали Михаила Губанова, памятуя об охотничьем правиле: верь или не верь, а врать не мешай.
   - Ну и мастер ты травить, - незлобиво упрекнул Калашников товарища. По ночам не спишь, всякие небылицы сочиняешь, потому и худеешь.
   - Брось, Паша, - в тон ему ответил Губанов. - Откуда тебе знать, что я делаю по ночам. Ты же, как примешь вечером горизонтальное положение, так и храпишь до утра, даже стены содрогаются.
   - Спать нам пока некогда, товарищи, - громко сказал незаметно подошедший Усенко.
   По его озабоченному виду и хитровато сощуренным глазам все поняли, что пришел он к нам неспроста.
   - Получен приказ, - объявил он. И тут же начал объяснять поставленную боевую задачу.
   Затем штурман полка гвардии майор С. С. Давыдов сообщил нам маршрут полета и навигационные расчеты.
   - Все записали? - спросил Усенко. - А теперь по самолетам. Вылет через пятнадцать минут. Тучи уже рассеялись.