Калинина Дарья Александровна. В погоне за бурным сексом

   В больнице выяснилось, что хотя Дима и не приходил в себя, но состояние у него стабильное. И есть надежда, что он выживет. Хотя и не стопроцентная. В больнице Зинаиду Павловну отловил следователь, который пожаловал сюда, чтобы проведать пациента и оставить рекомендации врачам, как им нужно поступить, если появятся родные Димы.
   — На ловца и зверь бежит! — радостно сказал он, узнав, что имеет дело с матерью потерпевшего. — Пройдемте. Побеседуем.
   И он увлек женщину за собой. При этом на подруг он глянул совсем неприветливо. И они не осмелились последовать за Зинаидой Павловной. Но не беда. Она закончила разговор со следователем и все равно пришла к подругам.
   — Хочу перед вами извиниться.
   — За что?
   — Это ведь вы спасли моего мальчика. Следователь мне все рассказал! И как вы к нему среди ночи примчались. И как врачей вызвали. И как умереть ему не дали.
   — Ну, мы…
   — Спасибо вам!
   — Мы только…
   — А вот Маньку я прокляну!
   — За что?
   — Как это за что? Я так поняла, следователь подозревает ее в том, что она Диму… что из-за нее Дима… — срывающимся голосом произнесла она. — Что он теперь тут лежит. И то ли умрет, то ли жив останется, но инвалидом, это еще неясно. Разве вы не знаете?
   — Мы ничего не знаем. Мы сами ищем Машу.
   — А ее и искать нечего! Дома она!
   — Нет. Там ее нету!
   — Дурочки! — фыркнула Зинаида Павловна. — Думаете, у Маньки одна только квартирка? На конюшне?
   — А разве нет?
   — Нет. У нее и в городе отличная квартира есть. В центре города на Малой Садовой улице. От родителей осталась. Четыре комнаты, огромный холл, кухня почти двадцать метров, ремонт, хрусталь, ковры, антикварная мебель!
   — Вы это все своими глазами видели?
   — Не сама. Мне Дима рассказывал.
   — И почему же Маша не живет в этих хоромах, а предпочитает ютиться на конюшне?
   — Вы чего полегче спросите! — злобно буркнула Зинаида Павловна. — Машка — она вообще с большим приветом. Вместо мозгов ветер!
   — И вы знаете адрес этой квартиры?
   — А как же? Димочка мне все рассказывал. И уж такие вещи тем более.
   Подруги не вполне поняли, какое дело могло быть Зинаиде Павловне до квартиры ее невестки, которую та получила от своих покойных родителей. Но уточнять не стали. И так было видно, что отношение к Мане у Диминой мамы строится по простой схеме: стелится Маня ковриком под ноги своему мужу, значит, молодец, хорошая невестка. А чуть взбрыкнет, так уже сразу — дура несчастливая.
   — Адрес я следователю назвала, — разочаровала подруг Зинаида Павловна. — Так что возьмут они Машку. Там она прячется, больше ей быть негде.
   — А брат? К брату она не могла податься?
   — Вряд ли. С братом у нее, я так поняла, какие-то сложные отношения. Он с ней почти не общается.
   Подруги переглянулись. Хорошо, если Машка окажется у ментов. Так ее жизни ничего не грозит. Но оставался все же невыясненным вопрос, кого еще собирался утопить Дима на кораблике? Ведь речь шла о двоих! О Маше и еще о ком-то. О ком же?
   — А нам адрес Машиной квартиры дадите? — спросила Кира у Зинаиды Павловны. — Хотим с соседями потолковать.
   — Дам.
   Записав адрес, подруги собрались уходить. Зинаида Павловна с ними не пошла. Она собиралась бдеть у постели своего сына. А подругам делать в больнице больше было нечего. Но перед уходом Кира все же задала вопрос, который не давал ей покоя:
   — Скажите, а вы знали, что ваш сын изменяет жене?
   — Машке? Мой Дима? Не может такого быть!
   — Изменяет.
   — Я его не так воспитывала!
   — Тем не менее его сестра сказала, что неоднократно видела его в обществе некоей девицы — Вали.
   — Не было у Димы никого! — решительно отвергла поклеп на сына Зинаида Павловна. — Я воспитала своего ребенка добрым и чутким! И порядочным! Да! Да! Он никогда не стал бы изменять жене! Никогда!
   — Но его сестра говорит…
   — Да не слушайте вы эту дуреху! Она даже в институт поступать в конце лета приехала! Когда все экзамены давно закончены. Дебилка!
   — Но ведь не слепая! И она видела, как за Димой заезжала его девушка.
   — Так уж сразу и девушка. Может быть, просто знакомая! У Людки фантазия богатая. Дура дурой, а талант имеет. Как небылицы плести начнет, так прямо уши вянут. Где начало, где конец и не разберешь.
   — Ну, хорошо, — уступила Кира. — Пусть не девушка, а просто знакомая. Но была такая знакомая у вашего сына?
   — Валя? Нет. Не было такой!
   — Может быть, вы просто не знаете?
   — Димочка мне все рассказывал!
   — Вы вспомните, — приставала Кира. — Может быть, припомните красивую девушку Валю.
   — Богатую!
   — На красной машине!
   — На японке!
   — С нарисованным огнем!
   Зинаида Павловна впала в замешательство.
   — Какая еще иностранка Валя да из Японии? — пробормотала она. — Откуда она взялась у моего Димочки? И что вы мне тут «Золотой ключик» цитируете? Еще про нарисованный очаг вспомните.
   В общем, беседа с Зинаидой Павловной никакого результата не дала. И, попрощавшись с ней, подруги отправились на вторую квартиру Маши. Искренне надеясь, что та не будет совсем уж дурой и не откроет отправившимся за ней туда ментам. А вот им, наоборот, откроет. Коли среди ночи звонила и призывала на помощь.

Глава четвертая

   Дверь подругам открыли. Но это была вовсе не Маша. Никак не Маша. При всем своем желании Маша не смогла бы замаскироваться под почти что двухметрового дюжего детину весом хорошо за центнер и с густой черной бородой. Тем не менее именно он открыл подругам дверь и замер, задумчиво созерцая их обеих.
   — Не подходите! — наконец решительно заявил он им и дверь захлопнул.
   От такой наглости девушки сначала опешили. Никогда их еще не отвергали так быстро, даже не поговорив с ними. Но переглянувшись, они оставили глупую гордость и снова принялись барабанить в дверь, так как звонок на роскошной дубовой двери отсутствовал начисто. Дверь снова распахнулась. И дюжий детина снова возник в проеме. Никакой агрессии в нем не наблюдалось. Одна обреченная усталость.
   — Сказано же — не подходите вы мне!
   — Чем это? — возмутилась Кира.
   — Типаж не тот!
   И он снова попытался закрыть дверь. Но на этот раз подруги были начеку. И успели подставить ножку.
   — Может быть, раз уж мы приехали, вы пригласите нас войти?
   — А-а-а! — махнул рукой детина. — Заходите!
   Он впустил подруг. Девушки с интересом огляделись по сторонам. В квартире в самом деле было роскошно. Может быть, чуточку уныло и мрачно, да и пыли многовато, но все равно роскошно. И открывший им дверь мужчина в вытянувшемся и перепачканном какими-то цветастыми пятнами свитере никак не вписывался в интерьер. Тем не менее он явно жил тут. А закрыв за подругами входную дверь, неожиданно принялся жаловаться:
   — И что за несчастья такие на меня посыпались? Ни одной подходящей модели за целую неделю! А у меня заказ! Работа! Выставка! Если прогорю со сроками, мне этого никто не простит. Неустойку выставят. Штрафы навесят! А все почему? Модели нет!
   — Но это ничего, — попыталась утешить его добрая Леся, которая хотя и не вполне уразумела, что тревожит мужчину, но зато отлично видела — мужчина нуждается в утешении.
   — Это-то да! — согласился он с ней. — Но ведь еще и другое разное тоже добавилось.
   — Что, например?
   — Девушка от меня ушла! А потом выяснилось, что она мне еще и изменяла. Целый букет на память о себе оставила.
   — Цветы?
   — Ага! Как в песне поется: «Я в пруду для Лидии поймал хламидии!» Только у нас с ней все наоборот получилось. Это не я для нее, а она для меня нарвала где-то.
   — Но вы поправитесь.
   — А еще собаку у меня украли! — не желал утешаться мужчина. — Хороший такой пес был! Курцхаар! Мы с ним на охоту ходили. И украли!
   — Найдется!
   — Я объявлениями весь Невский заклеил. А толку? Звонят разные придурки, предлагают вшивых щенков из приюта взять. А зачем мне они? Мне мой Одри нужен!
   — Это все не так страшно! Вы поправитесь! Лекарства сейчас чудеса творят. Девушку найдете себе новую. А собака сама вернется!
   — Не знаю, не знаю, — сомневался детина. — Мне кажется, права была Манька. Несчастливая эта квартира. Ведь подумайте только, стоило мне сюда переехать, как все эти неприятности на меня и посыпались!
   — Ну при чем тут квартира? Это все суеверия!
   — Я и сам раньше так думал. А тут пожил, чувствую, давит меня что-то.
   — Что?
   — По ночам не сплю. Все жду, когда она появится.
   — Кто она? Маша?
   — Да нет! При чем тут Маша? — рассердился мужчина. — Она мне квартиру сдала и смылась. Только я ее и видел.
   — А кто же тогда к вам приходит по ночам?
   — Бабушка ее!
   — Бабушка? Но она же, если не ошибаюсь… того… умерла!
   — Вот именно! — энергично кивнул мужчина. — Умерла! А сюда приходит! Не сама, ясное дело, а призрак ее является.
   Подругам все стало ясно. Они имели дело с ярко выраженным шизофреником. Квартира ему, видите ли, несчастливая. Бабушка покойная, и причем чужая, ему опять же является. А зачем призраку бабушки, спрашивается, в гости к незнакомому постороннему человеку лезть? Других дел у нее нет, что ли?
   — Вот я и сам сначала тоже никак в толк взять не мог, что ей от меня нужно! — сетовал мужчина. — А потом понял!
   — В самом деле?
   — Сказать она мне что-то хочет! Предупредить или указать на что-то!
   — Это она вам так сказала?
   — Это и так ясно. Покойники просто так без крайней на то причины никогда не являются.
   Тьфу ты! Он еще и упрямый! И в призраков верит! Нехорошие симптомы. И подруги на всякий случай начали оглядываться по сторонам в поисках удобных путей для отступления.
   — Однако вернемся к нашей Маше, — произнесла отважная Кира, пока Леся про себя обмирала от отваги подруги. — Это ведь ее квартира? А вам она ее сдала?
   — Откуда у меня деньги? Я же художник. Особых доходов пока не имею. Маша так меня пустила. Давай, говорит, Миша, поживи у меня дома. Родительская квартира пустая стоит. Тебе там удобно будет. Ну, и пустила.
   — За какие такие заслуги?
   Подруги пристально уставились на здоровущего мужика. Подумать только! Оказывается, он художник. Если не знать, то его легко можно было принять за участника боев без правил или профессионального боксера. Во всяком случае, нос у него был сломан вполне профессионально. Конечно, густая и длинная борода — это для бойцов только лишняя помеха. Но бывают и бородатые. А тут художник. Трепетная профессия.
   — Ничего такого между нами с Машей не было, — счел нужным уточнить этот тип. — Просто сердце у Маньки доброе. То есть я раньше так думал. А теперь вижу, что стерва она наипервейшая. Ведь знала же, что сюда призрак ее бабки является. Могла бы и предупредить!
   — А она знала?
   — Ну!
   — И ей он тоже являлся?
   — Не знаю. Только с чего бы иначе ей говорить, что квартира эта несчастливая?
   — Может быть, от того, что тут жили Машины родители. А они рано и, видимо, трагически погибли.
   — Не знаю.
   — А самой Маше про то, что вас тревожит призрак ее бабушки, вы рассказывали?
   — Ясное дело! Первым делом утром Маньке на трубку позвонил!
   — И что она? Не поверила?
   — Самое интересное, что поверила, — пожал плечами детинушка. — И даже с мужем они тут со мной целую ночь провели.
   — Зачем?
   — Призрак бабушки поджидали.
   Шизофреник! И еще заразный к тому же! Машку и Диму своим бредом заразил! Но подруги уже имели опыт общения с психами. И твердо знали: главное, не раздражать и открыто не противоречить им, а во всем поддакивать. Но так, чтобы они не подумали, будто над ними издеваются.
   — И как? Дождались вы с ними призрака бабушки?
   — Нет, — вздохнул великан. — Маша меня же потом и высмеяла. Димка тоже хихикал. В общем, я и сам в тот раз поверил, что свалял дурака.
   — А потом что же — снова поменяли свое мнение?
   — Да как же тут не поменяешь, если на следующую ночь все повторилось?! — взвился художник.
   Чувствовалось, что тема его здорово волнует. Еще бы не волновала, коли посторонний призрак по квартире шастает. А он когда вселялся сюда, ни о чем таком потустороннем и думать не думал.
   — Что повторилось?
   — А то самое! Бабуля Машкина снова появилась. И давай мне пальцем грозить!
   — За что?
   — А зачем, мол, вражину в дом пустил?
   — Вражину? Врага, другими словами?
   — Да.
   — М-м-м. Это она про Диму?
   Но художник внезапно озверел.
   — А мне плевать! Хоть про кого! Нечего этой старушенции сюда таскаться и беду на меня кликать. Я уже и священника знакомого позвал. Он молитву прочитал, святой водой все углы окропил, а только лучше не стало. То есть бабка появляться перестала. Но ведь Одри — мой пес — не нашелся!
   — М-м-м, — снова промычала Кира. — А с чего вы вообще взяли, что имели дело с призраком Машиной бабушки?
   — А с кем же еще?
   — Например, с призраком другой старушки. Вы же лично не были знакомы с покойницей?
   Но художник не дал сбить себя с толку.
   — Во-первых, я не думаю, что посторонняя старуха стала бы шляться сюда. А во-вторых… Во-вторых, видел я фотографию Машиной бабки. Одно лицо! И одета, самое главное, так же. Прямая юбка и длинная, тоже прямая, кофта. Вязаная. Я еще рисунок запомнил, узор очень красивый. Мне как художнику подобные вещи всегда интересны. Ну, и черты лица.
   — Как на фотографии?
   Художник кивнул.
   — Она это была. Точно! Только бледная очень!
   — Естественно, она ведь призрак!
   — Понимаю, не дурак.
   — Скажите, а Маше вы про повторный визит ее бабушки не рассказывали?
   — Я же сказал, что не дурак! Не хватало еще, чтобы они с Димой снова начали надо мной потешаться. Священника вызвал, и все. А теперь подумываю, как бы вообще съехать с этой проклятой квартирки.
   Мужчина выглядел настолько расстроенным, что, казалось, того и гляди заплачет. Но он не заплакал, а неожиданно полез в шкаф и извлек оттуда пузатенькую бутылку коньяка.
   — Будете?
   — Я за рулем!
   — А я днем не пью.
   Художник вздохнул.
   — Вот и я раньше не пил. Днем. А как на меня эти неприятности валом повалили, утешение в рюмочке ищу. Опять же — модели нет. Работа стоит. Выставка на носу. А просвета никакого.
   Повторив словно молитву эти слова, он опрокинул в себя целый фужер коньяка. Подруги только крякнули, глядя на такое безобразие. Ясное дело, если целый день коньяком стресс снимать, то к ночи не только бабушка, но и дедушка вместе с ней появится. Но вслух они ничего не сказали.
   — Значит, где искать Машу, вы не знаете?
   — А чего ее искать? На трубку ей позвоните. Или на конюшне она. Больше негде.
   — А у брата?
   — У брата? — изумился художник. — Впервые слышу, чтобы у Маньки брат был.
   — Вы и про ее бабушку никогда прежде не слышали.
   — До того, как она вам являться стала!
   — Ну и что?
   — Бабушка уже давно умерла. Но брат, я так понимаю, у Маньки вполне живой?
   — Мы так думаем. Надеемся.
   — Ну вот, а она про него ни разу не заикнулась.
   Эти слова внезапно навели Киру на еще одну мысль:
   — А где вы вообще с Машей познакомились?
   — Учились мы с ней, — поразил подруг ответ.
   Их удивление можно было понять. Художник выглядел лет на десять старше Мани.
   — В школе?
   — В какой еще школе? В Мухе! В Мухинском художественном училище!
   — На одном курсе?
   — А что такого? Занятия у нас по вечерам были. Днем мы работали. А по вечерам учились. Только потом она учиться бросила. А жаль, у нее был талант. Не большой, но был.
   — А почему бросила?
   — Я специально ее не расспрашивал. Но по вскользь оброненным словам понял, что это как-то связано с наследством, которое она получила.
   — А что за наследство?
   — Сказал же вам — специально я ничего не узнавал. Не имею такой привычки совать нос в чужие дела.
   В общем, художник мало чем помог подругам. С Маней он снова встретился случайно. Вернее, она сама к нему подошла, когда он стоял на Невском в надежде заполучить жирного фирмача на портретик. День был неудачный. А Маня оказалась для художника лучиком солнышка. Она мигом решила его жилищные проблемы, поселив его в квартире своих родителей.
   — Сдавать она ее не хотела, чтобы чужие тут не шастали, — пояснил художник свалившееся на него счастье. — А я ей все-таки не чужой. Два года вместе отучились. Дружили даже. Мишка и Машка. Нас даже женихом и невестой кликали.
   Но, несмотря на дружбу, ничего внятного о Мане он подругам не сказал. Милиции он тоже не видел. Так как вернулся с поисков своего Одри всего за несколько минут до подруг.
   — Должно быть, мы с ментами просто разминулись, — сказала Кира, когда девушки вышли из квартиры, в которой продолжал заливать свое горе художник.
   — Наверное.
   — Но странно, неужели они пришли, увидели закрытую дверь и просто ушли?
   — А что им еще было делать?
   — По соседям пройтись. Поспрашивать, кто и когда из них видел в последний раз Машу. И все такое прочее.
   Но «все такое прочее» пришлось делать самим подругам. Менты соседей Маши то ли не сочли важными свидетелями, то ли просто поленились и не захотели тратить время наугад. А вот подруги захотели. И уже во второй по счету квартире им улыбнулась удача.
   Правда, в виде страшноватого беззубого оскала старушки, к тому же глуховатой. Об этом говорил старомодный слуховой аппарат, торчащий у нее из-за правого уха.
   — Ась? — произнесла она. — Кто такие? Из домоуправления? Насчет батареи? Так, заходите.
   Доверчивости бабушки можно было только поразиться. Впрочем, долго подруги поражаться не стали, потому что поняли: в этой квартире взять просто нечего. Бывает, хотя и редко. Разруха в ней царила страшная. И это при том, что по площади она почти в точности соответствовала квартире Машиных родителей. Но там был несколько лет назад сделан хороший ремонт. А тут ремонтом даже и не пахло несколько десятков лет.
   С потолка свисали лохмотья пожелтевшей и местами даже почерневшей краски. Обои облезли. Причем везде. И голые стены даже никто не удосужился хотя бы побелить или покрасить. На пол было даже страшно взглянуть, до того он покорежился. Из старых, вставших дыбом паркетин торчали толстенные гвозди, которые оказались долговечней дерева. И теперь каждый шаг грозил проживающим тут людям нешуточной опасностью.
   Старушка ловко просеменила по опасному полу. И остановилась возле окна. О нем говорить совсем не хотелось, до того оно было мутное из-за слоев грязи, копившейся не один год. Кроме того, треснувшее стекло было небрежно заклеено синей изолентой.
   — Вот она!
   Подруги удивились. В голосе старушки звучало что-то вроде торжества.
   — Вот она, зараза! — повторила старушка, и подругам стало ясно, что речь идет о батарее.
   Как ни странно, но батарея была совершенно новой. Об этом свидетельствовали следы недавней сварки в местах стыков.
   — И что с ней не так?
   — Поменять нужно, — пояснила старушка. — На другую! На беленькую. Зачем мне такая ржавая? У меня прежняя была зелененькая. И то лучше. Зачем поменяли?
   До подруг наконец стал доходить смысл претензий старушки. Она хотела уже покрашенную батарею центрального отопления, а горе-мастера из жилищной конторы поставили ей обычную, да еще покрытую слоем ржавчины.
   — И что с того, что в той прежней свищи были? — настаивала старушка. — Не текли ведь? Пластилином залепила, и ладно. Батарея зелененькая, пластилин тоже. Чего еще-то?
   Подруги переглянулись. Какой же температуры должны были быть батареи в комнате старушки, если пластилин держался на них и не плавился? Наверное, изнутри были сплошь забиты шлаками и грязью, так что тепло уже не могло пробиться к поверхности.
   — Ну да, грели слабовато, — подтвердила бабушка. — Да ведь симпатично выглядели.
   В общем, стремление старушки облагородить свое жилье за счет батареи подруги могли понять. Но чего она к этой батарее прицепилась? Свет на ней клином сошелся, что ли?
   — А хотите, — услышала Кира голос подруги, — мы вам ее покрасим?
   У Киры глаза на лоб полезли.
   — В какой цвет хотите? — продолжала Леся. — В белый?
   — Ты чего? — шепотом возмутилась Кира. — Откуда у нас краска?
   — Купим.
   — Времени нет!
   — Найдем, — твердо сказала Леся. — Бабушке нужно помочь. Видишь же, как старушка по дизайну убивается.
   В общем, Леся сумела настоять на своем. Подруги купили в магазине строительных товаров банку краски и две специальные кисти на длинных рукоятках. Краска тоже была специальная. В спокойном состоянии густая, словно сметана. Но стоило ее пошевелить, мигом растекалась. Но ржавое железо она покрывала равномерно. И тут же высыхала.
   Пока подруги красили, старушка вертелась поблизости. И накрывала стол к немудрящему чаепитию с сушками и булкой с вареньем.
   — А что это под вами в квартире не живет никто? — произнесла Кира, которой надоело возюкать кисточкой взад-вперед без всякого толку для их расследования. — Мы стучали, стучали, не открывают.
   — Не живет там никто, — спокойно ответила старушка.
   Подруги уже успели с ней познакомиться. И знали, что зовут ее Вера Ивановна.
   — Померли все.
   — Как же так? А квартира пустая стоит?
   — Машенька там не живет, — подтвердила Вера Ивановна. — Как Маргарита Федоровна скончалась, так Машенька квартиру закрыла и уехала.
   — А Маргарита Федоровна — это была хозяйка квартиры?
   — Машина бабушка. Бедная женщина.
   — Бедная?
   — Не в смысле денег, этого у них как раз хватало. Бедная, потому что обоих своих сыновей похоронила. И двух мужей.
   И Вера Ивановна, как и все пожилые одинокие люди, любящая поболтать, принялась самозабвенно выкладывать подробности жизни Машиной бабушки. Подруги слушали молча, не перебивая. Надеясь, что среди пустой шелухи найдется хотя бы одно зерно истины.
   — Двое у Маргариты Федоровны мужей было. Двое. И от каждого у нее по сыну родилось. Младшего она следом за мужем схоронила. На кладбище малец простудился, когда отца его хоронили. Да так нехорошо получилось. Вроде бы и температура небольшая, а долго держится. Врачиха у нас тогда на участке молодая была, неопытная. Не смогла понять, что у ребенка воспаление легких начинается. Ну а когда температура уж под сорок подскочила да врачи из больницы приехали, уж поздно было. Сгорел мальчишечка меньше чем за сутки.
   — Бедная! — вырвалось у Киры. — Действительно бедная женщина. И что же, она одна осталась?
   — Не совсем. Квартира у них тогда коммунальная была. И дружно жили. Это уж потом дети переженились, сами детей нарожали и ссориться начали. Да только тогда второй сын Маргариты — Никита — квартиру выкупил. Соседей расселил, а сам с семьей и матерью тут остался.
   К этому времени подруги уже закончили первый слой покраски. И устроились за столом, грызя сушки с маком и запивая их жидким, совсем несладким чаем. А Вера Ивановна продолжала рассказывать:
   — Но когда Маргарита в первый раз овдовела, она с соседями еще дружно жила. Трое их было. Ивановы — супружеская пара, они две комнаты занимали. А Тамара — одна жила. Вот она, главным образом, за Маргаритой и ухаживала. Утешала ее. А потом и мужа нового приискала.
   — Ну и как? — вырвалось у Леси.
   Тема была, что называется, наболевшая. И она инстинктивно впитывала малейшие подробности, как губка воду.
   — Неплохой человек был, — сказала Вера Ивановна. — Правда, выпить любил. Через это дело и умер.
   — Почему?
   — Лампочку ввинчивать полез. А у нас потолки, сами видите, больше четырех метров будут. Вот муж Маргариты сначала стол принес, на него табуретку поставил, а на ту табуретку еще одну, поменьше. Да не досмотрел по пьяни. И только на нее встал, как ножка у верхней табуретки возьми и подломись.
   — И что?
   — Вниз полетел. Да неудачно. Головой о край буфета ударился. И все.
   — Умер?
   — Мгновенно.
   — Ой!
   Подруги даже содрогнулись. Да уж, не везло Машкиной бабушке с личной жизнью, что и говорить. Вера Ивановна тем временем продолжала:
   — Плохо, что и говорить. Маргариты в ту пору дома не было. Она на сохранении в больнице лежала. Второй ребенок ей трудно давался. Ну а когда приехала, так ей волноваться нельзя было. Соседи опять же помогли мужа похоронить. Тамара и расстаралась. Она их познакомила, стало быть, свою вину чувствовала. И потом Маргарите, которая мальчика родила, всегда помогала. И как сама умирать собралась, Маргарите и Никите свою комнату завещала.
   — А Ивановым?
   — А им шиш с маслом! Вот тогда они и обозлились. То есть не они сами, а их молодые. Сын с невесткой в отдельной комнате жили. Да только у них прибавление ожидалось. Тесно им показалось. Хотели третью комнату захапать. А тут им такой облом вышел. С тех пор вражда между ними и поселилась.
   Некоторое время прожив в квартире со злобствующими соседями, Никита понял, что нервы у него на пределе. Кто жил в ссоре с соседями по коммуналке, тот знает, на какие «прелести» способны обозленные люди. Тут вам и сгоревшие котлеты, и пересоленный суп, и клей в ботинках, и съеденная деликатесная черная икра, старательно приберегаемая к празднику. И еще много, много всего разного плохого.
   В общем, Никита долго раздумывать не стал. И предложил своим соседями отличный вариант раздела жилища. Они получали трехкомнатную квартиру, где могли устроиться с комфортом и даже с ожидающимся внучком. А он с женой, матерью и двенадцатилетней дочкой Машей остается в бывшей коммунальной квартире.
   Обмен удался. Парамоновы остались в квартире. Ивановы уехали. Через год Никита отгрохал шикарный ремонт, который тянулся еще почти целый год. По тем временам это было что-то неслыханное. А потом Никита принялся сорить деньгами, скупая старинную мебель, картины и хрусталь.