Страница:
Я встал.
— А где находится тайник?
Он надул щеки, как гротескный херувим, мягко выпустил воздух и сказал:
— Это не твое дело. Я доверяю тебе, но не настолько, чтобы сообщать тебе, где лежат облигации на десять тысяч фунтов.
Я сделал для вида печальное лицо и направился к двери, мимо полицейского, который поймал его пьяным за рулем, мимо торговца драгоценностями, который подменил ему камни, мимо стройного латиноамериканца, который, вероятно, продал ему фальсифицированный золотой рудник, мимо мужчин и женщин, которые когда-то на какое-то время возникали у него на пути, вымогали у него деньги, обирали его, а потом жили и умирали, сожалея о содеянном. Ни на секунду я не поверил в его рассказ про облигации — вернее, что именно они находились в тайнике машины. Да, японские императорские облигации существовали. Он просто зацепился за них, чтобы я отстал. А я сделал вид, что поверил. А почему нет? Работа есть работа, а за эту хорошо заплатят, а когда я получу машину, кто-то — я пока не знал, кто именно — заплатит еще лучше за то, что находится в тайнике.
Я отправился в свою комнату, пыхтя забрался по винтовой лестнице на свою башню, желая поскорее собрать вещи и уехать. В комнате меня поджидала мисс Зелия Юнге-Браун.
Она сидела у окна. На ней была голубая куртка, голубая юбка и мощные туристские ботинки и выглядела она так, словно только что вернулась из длинного пешего путешествия по сосновому лесу.
— Итак, вы наконец решили сойти на берег? — спросил я.
— Да. — Она подняла руку и провела ею по своим темным волосам, слегка насупив брови. Никакого намека на улыбку на ее лице, но, подумал я, нет того ледяного холода, который чуть было не заморозил меня во время нашей последней встречи.
Когда я бросил свой чемодан на кровать и начал укладывать свою пижаму, которую какой-то лакей уже выложил, она встала.
— Я сделала глупость, послав письмо Максу Анзермо. Мне следовало бы догадаться, что именно этого вы и ожидали от меня. Вы должно быть, остались довольны собой.
— Между нами, — сказал я, — Макс мертв.
— Мертв?
— Да. Вы хотите, чтобы я выказал печаль по этому поводу?
— Но вы...
— Нет, я не делал этого. Но Макс мертв и я не собираюсь оплакивать его. Меня интересует только машина. Вашего отца тоже.
— Отчима.
— Ну да, если вы так болезненно к этому относитесь. Он ничего не знает. Никто ничего не знает, кроме меня, а я некоторые вещи очень быстро забываю. А теперь перестаньте играть передо мной роль снежной королевы. Спишите все в архив и начинайте снова жить.
— Вы ничего никому не сказали?
— Совершенно верно.
Она была большой девушкой, и вдруг она смутилась и ей не удалось справиться со своим смущением. Я даже испугался, что она бросится ко мне, обнимет меня и раздавит в своих красивых, длинных и сильных руках. Однако она овладела собой и медленно протянула мне руку.
— Я вам очень благодарна.
Она взяла мою руку в свои, и тут уже смутился я.
— Забудьте все это.
Я убрал свою руку. Она затопала к двери в своих тяжелых башмаках и перед самой дверью остановилась.
— Как мне хочется сделать что-нибудь, что бы показало, как я вам благодарна.
— Вы могли бы попробовать начать опять улыбаться, — сказал я. — Эта способность легко возвращается.
— В этом доме трудно улыбаться. Он хранит столько тяжелых для меня воспоминаний... о моей маме. Я решила уехать и устроиться на работу.
— Работа — это прекрасно. Однако улыбка на лице немного облегчит ваши поиски. Попробуйте.
Возвращение было легким. Она улыбнулась мне медленно и тепло, затем тряхнула головой и засмеялась. А затем она ушла.
Я захлопнул крышку чемодана, радуясь, что Макс мертв.
В вестибюле, вернее, в самом начале длинного коридора, выложенного, как и вестибюль, зелеными и белыми мраморными плитами, меня ждал Денфорд. Он подошел ко мне уверенной походкой человека, который привык передвигаться по мраморным полам, и спросил:
— Уезжаете?
— С радостью, — сказал я. — Мне не очень-то хочется оказаться в коллекции восковых фигур. Я полагаю, босс уже сообщил вам, что я восстановлен в прежней должности?
— Да.
— В таком случае могу я получить список людей, которые находились здесь до и в момент отъезда мисс Зелии на “Мерседесе”?
Он протянул мне лист бумаги и сказал:
— Мне кажется, вам следует знать, что мистер О'Дауда дал мне строгое указание никому не передавать этот список.
— Тогда как же я?
— Я не готов ответить на этот вопрос.
Я опустил бумагу в карман и посмотрел на него, подняв брови.
— Вы его не любите, не так ли?
— Я у него работаю.
— И вы хотели бы сделать ему подножку и посмотреть как он врежется лицом в пол?
Он слегка улыбнулся мне и сказал:
— Я надеюсь на большее. Я ждал очень долго. В противоположность вашим представлениям я настроен совсем не враждебно по отношению к вам. Мне кажется, вы можете оказаться тем самым “богом из машины”.
— Вы имеете ввиду, что надеетесь, что когда я найду машину, я заберу то, что в ней спрятано, с собой? Или передам еще кому-нибудь?
— Возможно.
— Вам действительно он очень не нравится, да? Скажите мне, вы никогда не писали анонимных писем о нем в Интерпол или Скотланд-Ярд?
— С какой стати? — Он прекрасно контролировал себя.
— Я просто подумал. Но как бы то ни было, я думаю, что та игра, которую вы ведете очень опасна. Будьте осторожны, если не хотите в итоге оказаться среди восковых фигур.
Я поднял чемодан и вышел на свежий воздух к машине. Рядом с ней стояла Джулия.
— Все было в порядке? — спросила она.
— Все прекрасно. Ваш отец почти доверяет мне, Зелия очень благодарна, а Денфорд полон намеков. Что вы добавите к этому?
— Почему вы не можете разговаривать со мной без грубости и пошлостей?
— Вы как-то действуете на меня. Больше всего на свете мне хотелось бы пребывать с вами в прекрасных отношениях, но я, кажется, все время стучусь не в ту дверь.
Я забросил чемодан в машину. Она тем временем закурила.
Перед тем как сесть за руль, я сказал:
— Только не предпринимайте никаких глупых шагов типа попыток следовать за мной.
— Я об этом даже и не думала. Тем не менее, куда вы едете?
— На поиски Отто Либша. Передать что-нибудь?
Она быстро и почти испуганно посмотрела на меня.
— С какой стати?
— У меня создалось впечатление, что вы знаете его, или что-то о нем.
— Я не знаю, почему у вас создалось такое впечатление.
— Нет? Я объясню вам. Когда вы пришли ко мне в ту первую ночь, вы думали не только о безопасности Зелии, но и о чем-то еще. Когда в Турине я упомянул его имя, оно вас не удивило, и сейчас вы не сказали, что вы его не знаете. Но не беспокойтесь, я не собираюсь ничего из вас вытягивать. Я только хочу найти машину. Это мое дело.
— Вы упоминали его имя в разговоре с Зелией?
— Нет. Чем меньше сказано ей о каждом из них, тем лучше. Но я, естественно, упомянул его в разговоре с вашим отцом, но его большое счастливое лицо осталось без изменений. Итак, вы хотите поговорить об Отто или я уезжаю?
Она смотрела на меня какое-то время, моргая и покусывая нижнюю губу, затем покачала головой и сказала:
— Не вижу смысла. Абсолютно никакого смысла... Это ничего не изменит. — Затем, в бесстрастной манере, она продолжила. — Поезжайте. Поезжайте искать свою машину. Это важно. Это деньги, это работа. Вещи, которые действительно ценятся в этой жизни.
Она резко повернулась и пошла к дому. Я отъехал, испытывая сильное недовольство собой, понимая, что я повел себя с ней неправильно, понимая, что ей нужна была помощь и также понимание и что в такой момент мне не следовало никуда лезть. В тот момент я мог справиться только с одним делом — с поисками машины, особенно когда туда уже сунул свой нос Интерпол.
Глава шестая
Я не спеша поехал от Эвьена на юг. В Гренобле я зашел на почту, взял телефонный справочник округа Гап-Сан-Боне и нашел номер телефона Макса Анзермо в Шале Баярд. Было почти семь часов. Я позвонил, прождал минут десять и мне никто не ответил. Очень хорошо. Судя по всему, единственным живым существом в доме был белый пудель, и он, должно быть, уже здорово проголодался.
Я быстро перекусил в Гренобле и поехал опять на юг по направлению к Сан-Боне и Гапу. Я не торопился. Это была моя вторая ночь в машине, и мои веки напоминали тяжелые ставни, которые опускались на каждом ухабе. Неподалеку от местечка под названием Ко я позволил себе пару часов сна, а затем отправился на последний этап до Шале Баярд. Я добрался туда, когда уже начало светать и под деревьями клубился туман, а воздух был наполнен пением птиц, что свидетельствовало об уединенности данного места, ибо, обычно, если где-нибудь во Франции птица подаст голос, то какой-нибудь охотник тут же сносит ей голову.
Входная дверь была по-прежнему открыта. Я вошел и был встречен белым пуделем, который лежал в кресле, свернувшись клубком. Несколько голодных дней научили его хорошим манерам. Он подошел ко мне без привычных прыжков и повизгиваний, слегка подрагивая. На кухне я дал ему воды — кот исчез, что меня ничуть не удивило, так как коты дадут сто очков любой собаке в плане самостоятельности и борьбы за выживаемость — а затем положил в его миску порцию объедков, которые я прихватил с собой из ресторана. Я знал, что через полчаса он опять станет самим собой — попрыгунчиком и лицелизом. Пока он ел, я поднялся наверх, принял душ и побрился, а затем спустился в гостиную, перенес пишущую машинку Макса и часть его канцелярских принадлежностей на круглый стол и напечатал письмо Отто. Мне пришлось напечатать его на английском, потому что мой французский вряд ли бы убедил кого-нибудь, что письмо от Макса. А то, что письмо напечатано на английском, не будет иметь никакого значения для людей, которые его вскроют, так как я был уверен, что они понятия не имеют, как Макс обычно писал письма Отто. Письмо было следующего содержания:
“Мой дорогой Отто!
Твой внезапный отъезд на “Мерседесе” почти вверг меня в море неприятностей, и я очень зол на тебя.
Я решил не иметь с тобой больше никаких дел, но вчера я узнал — от Аристида, ты должен помнить его, у него уши вечно приложены к земле — (упоминая об Аристиде, я ничем не рисковал, потому что, когда Тони и Мими прочтут письмо, они подумают, что Аристид — какой-то реальный осведомитель, которого знает и Отто, и Макс), — что ты на этой машине сделал одно аккуратненькое дельце в своем стиле с одним товарищем, который по описанию Аристида, — а ты знаешь, как он надежен в плане полицейских досье — похож на твоего туринского приятеля Тони Колларда, о котором ты мне рассказывал. Я полагаю, машину перекрашивал он.
Ну, Отто, дружище, так как я сделал тебе машину, а дела идут всегда не так хорошо, как этого бы хотелось, я решил, что должен получить свой кусок. И никаких возражений.
Я буду ждать тебя здесь еще два дня. Если ты не объявишься, я расскажу Аристиду — которому я многим обязан — кое-какие подробности о тебе и Тони Колларде и о том, где тебя искать. (Кстати, мои наилучшие пожелания восхитительной Мими, хотя ума не приложу, как ты выносишь ребенка. Не в твоем духе.) Я уверен, что Аристид быстро найдет покупателя на мою информацию в полиции. Поэтому не подводи меня, дорогой друг. Я обещаю разумно подойти к размерам своей доли, но не думай, что я не знаю, сколько вы вдвоем сняли.
С приветом”.
Я нашел в бюро пачку старых чеков и, не слишком усердствуя, подделал подпись Макса под письмом. На конверте я написал адрес Мими и имя Отто Либша, отвез письмо в Гап и отправил его экспресс-почтой. Когда я вернулся, меня встретил уже полностью оправившийся пудель, я сводил его на небольшую прогулку по сосновому лесу, а по возвращении закрыл его в кухне.
Вернувшись в гостиную, я устроился в кресле с бокалом бренди из запасов Макса и достал сделанный Денфордом список, который я уже просмотрел, решив, что над ним следует хорошенько подумать. Но прежде чем я приступил к его изучению, неизвестно откуда появился кот, подошел к пустому камину, сел и уставился на меня, принимая нового хозяина безо всяких комментариев.
Список гостей был составлен Денфордом от руки. Шато было отдано в полное их распоряжение на пять дней. Денфорд пояснил (список был полон небольших комментариев, словно он боялся сказать больше, хотя и хотел), что О'Дауда часто отдавал шато в распоряжение своих деловых партнеров и друзей. Не все гости пробыли полных пять дней. Главным гостем был генерал Сейфу Гонвалла. Денфорд пояснил, что не должен говорить мне, кто он такой. И не сказал. Генерал пребывал в шато инкогнито — никто из прислуги не знал, кто он (я готов был спорить, что и в Европу от приехал инкогнито). Он пробыл там четыре дня из пяти, пропустив первый день — в тот день в шато был только один гость — адъютант генерала, который прибыл на день раньше, чтобы проследить за правильностью приготовлений. И, какой сюрприз, адъютантом оказался капитан Наджиб Алакве. (Я очень долго пережевывал эту новость в процессе своего ночного путешествия и опять был готов спорить, что Наджиб — Джекил и Хайд, хотя я пока еще не знал, с кем из двоих лично я имел дело.) Наджиб пробыл все пять дней. Следующим гостем — она пробыла центральные три дня — была миссис Фалия Максе (инкогнито). Она была, пояснил Денфорд, женой министра сельского хозяйства в правительстве генерала Сейфу Гонваллы. Те же три дня гостила мисс Панда Бабукар. Напротив ее имени не было никаких комментариев, хотя я мог бы кое-что приписать. Последние два дня — и опять без комментариев — в шато находился некий мистер Алексей Кукарин. Вот и все гости.
В конце списка была приписка Денфорда:
“Вы понимаете, что сообщая вам эту информацию, я целиком отдаю себя в ваши руки. Я делаю это потому, что тешу себя надеждой, что я хорошо разбираюсь в людских характерах. Тайник в “Мерседесе” находится за большим вентиляционным отверстием справа от приборной доски. Отверните круглую решетку против часовой стрелки. Вы, конечно, уничтожите этот листок. О пребывании вышеуказанных гостей в шато не было известно никому во избежание проблем с прессой и др.”.
Я уничтожил листок путем сожжения в камине. Кот наблюдал за этим без особого интереса. То, что я сделал это, совсем не означало, что Денфорд хорошо разбирался в людских характерах. Просто я подумал, что когда тебя окружают такие люди, как братья Алакве, Аристид, Тони Коллард и так далее, этот ход вполне разумен.
Я снова сел в кресло и уделил часть своего внимания бренди. Остальное внимание я уделил О'Дауде и генералу Сейфу Гонвалле. Насколько я понимал, Гонвалла, как нынешний глава государства, был тем человеком, который считает, что облигации стоимостью двадцать тысяч фунтов должны принадлежать ему. И очень странно, что О'Дауда, который так не считает, охотно предоставил ему шато для пятидневной конференции, если это слово подходит в данном случае.
Я повернулся, взял телефон и заказал Лондон, мою контору. Ждать пришлось достаточно долго.
— Где вы? — спросила Уилкинз.
— Во Франции.
— Я это знаю, где именно? — Она говорила в раздраженной, кудахтающей манере словно потревоженная наседка.
— В шале недалеко от Гапа. Очень уютно, со мной — белый пудель и мармеладный, нет, имбирный кот. Никаких женщин. Ты рада?
— Я думала, что вас уже нет в живых, — сказала она.
— Почему?
— Потому что сегодня утром заходил мистер Джимбо Алакве с предложением купить ваш пай в нашей фирме. — Она сделала паузу, наслаждаясь своим сообщением. — Он сказал, что его воображение и деловые качества быстро выведут фирму в преуспевающие.
— Он, конечно, комик, но не настолько, насколько бы ему хотелось, чтобы о нем думали. Как бы то ни было, я жив и здоров, и хотел бы получить выжимку из всех сообщений в прессе о генерале Сейфу Гонвалле, миссис Фалии Максе и, возможно, хотя я в этом сомневаюсь, о мисс Панде Бабукар. И особенно меня интересуют выходящие за официальные рамки, дискредитирующие и граничащие с клеветой сообщения. Ты знаешь, что я имею в виду. А также... я надеюсь, ты все записываешь?
— Естественно, магнитофон включен.
— А также все, что ты сможешь найти, о трудностях и неудачах всех компаний, принадлежащих О'Дауде, а особенно “Юнайтед Африка”, которые они, возможно, имели или имеют сейчас, сотрудничая с режимом Гонваллы. И еще, позвони Гаффи или пригласи его на чашку кофе и сигару, и выясни у него, не получали ли они в последнее время еще анонимные письма, советующие начать расследование кое-каких дел О'Дауды, а именно...
— Не нужно деталей. Но я сомневаюсь, что старший детектив Фоули сообщит мне подобную информацию.
— Попробуй. Он клюет на голубоглазых с рыжими волосами. Или предложи ему заштопать носки, у него вечно дырки на пятках.
— Это все? — Вернулась прежняя резкость.
— Нет. — Я дал ей номер телефона шале, чтобы она могла позвонить мне, и продолжил. — И не волнуйся. У меня все отлично, я счастлив и совсем не одинок. Скоро прибудет один очень интересный гость, который сможет мне сказать — возможно, под определенным давлением — где находится “Мерседес”. Ну разве это не прекрасно?
— Вы говорите, — сказала она, — слишком самодовольно. Это значит, что у вас, вероятно, по горло неприятностей.
— Ну, и что из этого? Это жизнь. Разве не сказано в Ветхом завете, что человеку всего лишь несколько дней от роду, а у него уже полно неприятностей?
— Или вы уже напились. До свидания.
Безусловно, она была права. Забавно, сидишь вот так в кресле, погрузившись в раздумье, и не замечаешь, как бренди все убавляется и убавляется.
Это была великая ночь — десять часов забытья с пуделем в ногах и котом на свободной подушке. Разбудил меня кот, который затоптался у меня на груди и, когда я открыл глаза, сообщил мне, что пора выпустить его на поиски завтрака, который, я слышал, уже пел в ближайшем кустарнике. Пудель продолжал спать, зная, что нет смысла дергаться, пока я не встану и не отправлюсь на кухню готовить ему и себе завтрак.
После этого оставалось только ждать, приняв все возможные меры предосторожности. Я был уверен, что как только мое письмо прибудет в Турин, Мими и Тони вскроют его. Тони примчится сюда с максимально возможной скоростью, чтобы самому убедиться, что Макс никогда не скажет о нем никакому Аристиду. Если письмо прибудет с первой почтой, то Тони может появиться в шале к вечеру. А если дневной почтой, то тогда он управится к середине ночи или раннему утру. Но когда бы он ни объявился, я не мог позволить себе клевать носом и не оказать ему достойную встречу.
Утро я провел, разведывая окрестности. Позади шале — я не заметил этого в свой первый визит — в глубине соснового леса стоял деревянный сарай, в котором находился “Фольксваген” Макса. Я поставил его перед шале, а в сарай загнал свой “Мерседес”. Я не хотел, чтобы по прибытии Тони смутился, увидев “Мерседес”. Затем я съездил в Сан Боне за кое-каким провиантом, но прежде мне пришлось долго выгонять пуделя из машины, моей машины, потому что в городке его мог кто-нибудь узнать.
Когда я вернулся в шале, звонил телефон. Но это оказалась не Уилкинз, а какая-то француженка, которой был нужен Макс. Я потратил немало времени, прежде чем объяснил ей, что Макс уехал по делам в Канны и оставил мне шале на несколько дней.
Обедали мы втроем, деля между собой все, кроме бутылки розового “Кло-де-Лейон”. Затем мы предались очень продолжительной сиесте, пока не наступило время для джина с кампари, но только одной порции, так как вскоре предстояли дела. После этого я закрыл животных в кухне, нашел теплую охотничью куртку Макса, позаимствовал его двустволку и горсть патронов, вышел из дома и устроился в “Мерседесе”, откуда я мог заметить свет фар любой машины, подъезжающей к шале. Мне не хотелось находиться в доме в момент прибытия Тони. Это, конечно, лишало меня определенных преимуществ хозяина, но я подумал, что в данной встрече не следует придерживаться протокола.
В первой половине ночи не произошло ничего, кроме того, что я замерз больше, чем того ожидал, и стал жалеть, что не прихватил с собой бренди. Я сидел и думал о добром глотке и о том, что он всего лишь в нескольких десятках метров. Чем больше я об этом думал, тем сильнее замерзал — шале располагалось на высоте примерно километра двухсот метров над уровнем моря и поздние сентябрьские ночи были тут довольно прохладные — и меня все сильнее подмывало сходить выпить. До шале было всего лишь метров сорок. Я рад, что не сделал этого, иначе бы он свалился на меня как раз в тот момент, когда я открывал бутылку.
Я вынужден был поставить высший балл за его подход. Или он уже бывал здесь, или Мими хорошо проинструктировала его. Он, должно быть, оставил машину на достаточном удалении и шел дальше пешком. Первым знаком его приближения была вспышка фонарика в соснах, метрах в ста справа от меня. Я уловил ее краем глаза — в моей работе края глаз именно для этого и предназначались. Затем опять наступила темнота, где-то прокричала сова и послышался гул пролетающего в вышине самолета. Следующая вспышка ознаменовала его выход на дорогу. Короткая вспышка, но достаточная, чтобы сориентироваться.
Я выскользнул из “Мерседеса” и осторожно стал уходить через сосны вправо. Где-то впереди меня ему все равно придется взять влево, чтобы попасть к шале, даже если он решил избежать центрального входа и воспользоваться боковым или задним.
На деле же он выбрал центральный вход. Находясь под прикрытием “Фольксвагена”, я видел, как зажегся фонарик и он стал внимательно изучать дверь. Я запер дверь, и ключ лежал у меня в кармане. Это его ничуть не смутило. Фонарик погас, и я получил возможность созерцать его на фоне ночного неба, пока он занимался дверью. Он просто отжал ее и сделал это очень умело. Короткий хруст дерева и металла и тишина. Тони замер у двери, прислушиваясь. Никто бы не смог убедить меня, что этот парень — любитель. Я скрестил пальцы, надеясь, что пудель не поднимет лай и не отпугнет его. Сытый пудель продолжая спокойно спать.
Довольный своей работой, Тони открыл дверь и вошел. Я подождал несколько секунд и вошел следом. Я просочился через открытую дверь и сразу же увидел луч его фонарика, ощупывающий гостиную. Дверь в гостиную была распахнута.
Я аккуратно подошел к двери, включил свет и поднял ружье. Он быстро повернулся. Оба дула смотрели ему прямо в лицо.
— Руки остаются там, где они находятся сейчас. Это не мой дом, поэтому кровь на коврах меня не волнует.
Он посмотрел на меня сквозь свои очки в металлической оправе, а затем по-детски улыбнулся и засмеялся. Я отнесся к этому спокойно. У него был только один способ выражения своих эмоций.
Я осторожно прошел мимо него и остановился у него за спиной. На нем были матерчатые туфли на резиновой подошве, черные брюки, толстый черный свитер и пара белых хлопчатобумажных перчаток для спокойствия. Из левого кармана его брюк торчал конец фомки. Я протянул руку, вытащил ее и засунул в карман своего плаща. Затем, уперев ему в спину стволы ружья, находящегося в моей правой руке, левой рукой я ощупал карманы его брюк. Там не было ничего кроме, вероятно, пачки сигарет и зажигалки.
— Кроме фомки, у меня ничего нет, — сказал он, — но я вижу, вы — человек скрупулезный, как мой старик. Никаких случайностей.
— О своем отце расскажешь как-нибудь в другой раз. Повернись.
Он повернулся, озаряя меня пиквикской улыбкой.
— Подними свитер, но так, чтобы я видел твои руки.
Он поднял свитер. Под свитером была шерстяная футболка и кожаный ремень на брюках.
— Но в любом случае, я против вас ничего не имею.
Я кивком разрешил ему опустить свитер и сказал:
— Теперь сядь по-турецки на пол, руки за голову. Утомительное положение, но если ты будешь говорить быстро, тебе не придется долго в нем находиться. — Я хорошо помнил о полированном поле гостиной и скользящих креслах.
Он сел на пол, а я отошел метра на три и присел на край стола, положив по-прежнему нацеленное на него ружье на бедро. И как раз в этот момент пудель зашелся в лае. Они хорошо чувствуют момент, когда реальная опасность уже миновала.
Держа руки за головой, Тони сказал:
— Это собака.
— Пусть тебя это не обманывает. Он только хочет создать такое впечатление. А теперь рассказывай все, что произошло после того, как вы сняли кассу и смылись на “Мерседесе”. Мне не нужно красочных описаний личных ощущений и ненужных подробностей. Только голые факты. Я хочу знать, что стало с машиной и Отто. Лично он меня не волнует. Мой интерес — машина. Но было бы приятно услышать, что он мертв. И не беспокойся, что я сообщу что-нибудь полиции. Я занимаюсь частным расследованием и мне нужна только машина.
— Здорово! Вы классно провели меня. Это письмо от Макса, так сказать. — Он вытаращил глаза в своей привычной комической манере. — Да, вы — хитрец. — Его лицо сделалось серьезным. — Но вы знаете, своим письмом вы очень расстроили Мими. У меня было с ней несколько неприятных часов, потому что я не хотел делать этого. Но она сказала, что если мы хотим настоящего счастья и светлого будущего, то ничего не остается, как приехать сюда и убрать Макса. Мне пришлось сдаться.
— Зачем так нервничать по поводу Макса? Ты ведь уже решил проблему с Отто. А теперь давай, начинай рассказывать.
— Но я ничего не сделал Отто. Он сам себе все устроил. — Он начал смеяться. — Да, он сам себе все устроил. Никогда в жизни я так не смеялся. Это было действительно очень забавно. И, даже заметьте, очень удобно. Он видел, что мы любим друг друга и готовы отдать ему все, что ему причиталось. Он и сам хотел выйти из игры, главным образом из-за ребенка. Но даже в этом случае он представлял опасность. Но мы были готовы к этому. Вот что такое настоящая любовь. Два сердца, бьющихся в унисон. Мой старик всегда был циником в этом плане. И вы, наверное, думали, что и я такой же, да? Но знаете, я — преданный человек. Одна единственная женщина — все, что мне нужно.
— А где находится тайник?
Он надул щеки, как гротескный херувим, мягко выпустил воздух и сказал:
— Это не твое дело. Я доверяю тебе, но не настолько, чтобы сообщать тебе, где лежат облигации на десять тысяч фунтов.
Я сделал для вида печальное лицо и направился к двери, мимо полицейского, который поймал его пьяным за рулем, мимо торговца драгоценностями, который подменил ему камни, мимо стройного латиноамериканца, который, вероятно, продал ему фальсифицированный золотой рудник, мимо мужчин и женщин, которые когда-то на какое-то время возникали у него на пути, вымогали у него деньги, обирали его, а потом жили и умирали, сожалея о содеянном. Ни на секунду я не поверил в его рассказ про облигации — вернее, что именно они находились в тайнике машины. Да, японские императорские облигации существовали. Он просто зацепился за них, чтобы я отстал. А я сделал вид, что поверил. А почему нет? Работа есть работа, а за эту хорошо заплатят, а когда я получу машину, кто-то — я пока не знал, кто именно — заплатит еще лучше за то, что находится в тайнике.
Я отправился в свою комнату, пыхтя забрался по винтовой лестнице на свою башню, желая поскорее собрать вещи и уехать. В комнате меня поджидала мисс Зелия Юнге-Браун.
Она сидела у окна. На ней была голубая куртка, голубая юбка и мощные туристские ботинки и выглядела она так, словно только что вернулась из длинного пешего путешествия по сосновому лесу.
— Итак, вы наконец решили сойти на берег? — спросил я.
— Да. — Она подняла руку и провела ею по своим темным волосам, слегка насупив брови. Никакого намека на улыбку на ее лице, но, подумал я, нет того ледяного холода, который чуть было не заморозил меня во время нашей последней встречи.
Когда я бросил свой чемодан на кровать и начал укладывать свою пижаму, которую какой-то лакей уже выложил, она встала.
— Я сделала глупость, послав письмо Максу Анзермо. Мне следовало бы догадаться, что именно этого вы и ожидали от меня. Вы должно быть, остались довольны собой.
— Между нами, — сказал я, — Макс мертв.
— Мертв?
— Да. Вы хотите, чтобы я выказал печаль по этому поводу?
— Но вы...
— Нет, я не делал этого. Но Макс мертв и я не собираюсь оплакивать его. Меня интересует только машина. Вашего отца тоже.
— Отчима.
— Ну да, если вы так болезненно к этому относитесь. Он ничего не знает. Никто ничего не знает, кроме меня, а я некоторые вещи очень быстро забываю. А теперь перестаньте играть передо мной роль снежной королевы. Спишите все в архив и начинайте снова жить.
— Вы ничего никому не сказали?
— Совершенно верно.
Она была большой девушкой, и вдруг она смутилась и ей не удалось справиться со своим смущением. Я даже испугался, что она бросится ко мне, обнимет меня и раздавит в своих красивых, длинных и сильных руках. Однако она овладела собой и медленно протянула мне руку.
— Я вам очень благодарна.
Она взяла мою руку в свои, и тут уже смутился я.
— Забудьте все это.
Я убрал свою руку. Она затопала к двери в своих тяжелых башмаках и перед самой дверью остановилась.
— Как мне хочется сделать что-нибудь, что бы показало, как я вам благодарна.
— Вы могли бы попробовать начать опять улыбаться, — сказал я. — Эта способность легко возвращается.
— В этом доме трудно улыбаться. Он хранит столько тяжелых для меня воспоминаний... о моей маме. Я решила уехать и устроиться на работу.
— Работа — это прекрасно. Однако улыбка на лице немного облегчит ваши поиски. Попробуйте.
Возвращение было легким. Она улыбнулась мне медленно и тепло, затем тряхнула головой и засмеялась. А затем она ушла.
Я захлопнул крышку чемодана, радуясь, что Макс мертв.
В вестибюле, вернее, в самом начале длинного коридора, выложенного, как и вестибюль, зелеными и белыми мраморными плитами, меня ждал Денфорд. Он подошел ко мне уверенной походкой человека, который привык передвигаться по мраморным полам, и спросил:
— Уезжаете?
— С радостью, — сказал я. — Мне не очень-то хочется оказаться в коллекции восковых фигур. Я полагаю, босс уже сообщил вам, что я восстановлен в прежней должности?
— Да.
— В таком случае могу я получить список людей, которые находились здесь до и в момент отъезда мисс Зелии на “Мерседесе”?
Он протянул мне лист бумаги и сказал:
— Мне кажется, вам следует знать, что мистер О'Дауда дал мне строгое указание никому не передавать этот список.
— Тогда как же я?
— Я не готов ответить на этот вопрос.
Я опустил бумагу в карман и посмотрел на него, подняв брови.
— Вы его не любите, не так ли?
— Я у него работаю.
— И вы хотели бы сделать ему подножку и посмотреть как он врежется лицом в пол?
Он слегка улыбнулся мне и сказал:
— Я надеюсь на большее. Я ждал очень долго. В противоположность вашим представлениям я настроен совсем не враждебно по отношению к вам. Мне кажется, вы можете оказаться тем самым “богом из машины”.
— Вы имеете ввиду, что надеетесь, что когда я найду машину, я заберу то, что в ней спрятано, с собой? Или передам еще кому-нибудь?
— Возможно.
— Вам действительно он очень не нравится, да? Скажите мне, вы никогда не писали анонимных писем о нем в Интерпол или Скотланд-Ярд?
— С какой стати? — Он прекрасно контролировал себя.
— Я просто подумал. Но как бы то ни было, я думаю, что та игра, которую вы ведете очень опасна. Будьте осторожны, если не хотите в итоге оказаться среди восковых фигур.
Я поднял чемодан и вышел на свежий воздух к машине. Рядом с ней стояла Джулия.
— Все было в порядке? — спросила она.
— Все прекрасно. Ваш отец почти доверяет мне, Зелия очень благодарна, а Денфорд полон намеков. Что вы добавите к этому?
— Почему вы не можете разговаривать со мной без грубости и пошлостей?
— Вы как-то действуете на меня. Больше всего на свете мне хотелось бы пребывать с вами в прекрасных отношениях, но я, кажется, все время стучусь не в ту дверь.
Я забросил чемодан в машину. Она тем временем закурила.
Перед тем как сесть за руль, я сказал:
— Только не предпринимайте никаких глупых шагов типа попыток следовать за мной.
— Я об этом даже и не думала. Тем не менее, куда вы едете?
— На поиски Отто Либша. Передать что-нибудь?
Она быстро и почти испуганно посмотрела на меня.
— С какой стати?
— У меня создалось впечатление, что вы знаете его, или что-то о нем.
— Я не знаю, почему у вас создалось такое впечатление.
— Нет? Я объясню вам. Когда вы пришли ко мне в ту первую ночь, вы думали не только о безопасности Зелии, но и о чем-то еще. Когда в Турине я упомянул его имя, оно вас не удивило, и сейчас вы не сказали, что вы его не знаете. Но не беспокойтесь, я не собираюсь ничего из вас вытягивать. Я только хочу найти машину. Это мое дело.
— Вы упоминали его имя в разговоре с Зелией?
— Нет. Чем меньше сказано ей о каждом из них, тем лучше. Но я, естественно, упомянул его в разговоре с вашим отцом, но его большое счастливое лицо осталось без изменений. Итак, вы хотите поговорить об Отто или я уезжаю?
Она смотрела на меня какое-то время, моргая и покусывая нижнюю губу, затем покачала головой и сказала:
— Не вижу смысла. Абсолютно никакого смысла... Это ничего не изменит. — Затем, в бесстрастной манере, она продолжила. — Поезжайте. Поезжайте искать свою машину. Это важно. Это деньги, это работа. Вещи, которые действительно ценятся в этой жизни.
Она резко повернулась и пошла к дому. Я отъехал, испытывая сильное недовольство собой, понимая, что я повел себя с ней неправильно, понимая, что ей нужна была помощь и также понимание и что в такой момент мне не следовало никуда лезть. В тот момент я мог справиться только с одним делом — с поисками машины, особенно когда туда уже сунул свой нос Интерпол.
Глава шестая
“И смех сдавил его бока”
Джон Милтон
Я не спеша поехал от Эвьена на юг. В Гренобле я зашел на почту, взял телефонный справочник округа Гап-Сан-Боне и нашел номер телефона Макса Анзермо в Шале Баярд. Было почти семь часов. Я позвонил, прождал минут десять и мне никто не ответил. Очень хорошо. Судя по всему, единственным живым существом в доме был белый пудель, и он, должно быть, уже здорово проголодался.
Я быстро перекусил в Гренобле и поехал опять на юг по направлению к Сан-Боне и Гапу. Я не торопился. Это была моя вторая ночь в машине, и мои веки напоминали тяжелые ставни, которые опускались на каждом ухабе. Неподалеку от местечка под названием Ко я позволил себе пару часов сна, а затем отправился на последний этап до Шале Баярд. Я добрался туда, когда уже начало светать и под деревьями клубился туман, а воздух был наполнен пением птиц, что свидетельствовало об уединенности данного места, ибо, обычно, если где-нибудь во Франции птица подаст голос, то какой-нибудь охотник тут же сносит ей голову.
Входная дверь была по-прежнему открыта. Я вошел и был встречен белым пуделем, который лежал в кресле, свернувшись клубком. Несколько голодных дней научили его хорошим манерам. Он подошел ко мне без привычных прыжков и повизгиваний, слегка подрагивая. На кухне я дал ему воды — кот исчез, что меня ничуть не удивило, так как коты дадут сто очков любой собаке в плане самостоятельности и борьбы за выживаемость — а затем положил в его миску порцию объедков, которые я прихватил с собой из ресторана. Я знал, что через полчаса он опять станет самим собой — попрыгунчиком и лицелизом. Пока он ел, я поднялся наверх, принял душ и побрился, а затем спустился в гостиную, перенес пишущую машинку Макса и часть его канцелярских принадлежностей на круглый стол и напечатал письмо Отто. Мне пришлось напечатать его на английском, потому что мой французский вряд ли бы убедил кого-нибудь, что письмо от Макса. А то, что письмо напечатано на английском, не будет иметь никакого значения для людей, которые его вскроют, так как я был уверен, что они понятия не имеют, как Макс обычно писал письма Отто. Письмо было следующего содержания:
“Мой дорогой Отто!
Твой внезапный отъезд на “Мерседесе” почти вверг меня в море неприятностей, и я очень зол на тебя.
Я решил не иметь с тобой больше никаких дел, но вчера я узнал — от Аристида, ты должен помнить его, у него уши вечно приложены к земле — (упоминая об Аристиде, я ничем не рисковал, потому что, когда Тони и Мими прочтут письмо, они подумают, что Аристид — какой-то реальный осведомитель, которого знает и Отто, и Макс), — что ты на этой машине сделал одно аккуратненькое дельце в своем стиле с одним товарищем, который по описанию Аристида, — а ты знаешь, как он надежен в плане полицейских досье — похож на твоего туринского приятеля Тони Колларда, о котором ты мне рассказывал. Я полагаю, машину перекрашивал он.
Ну, Отто, дружище, так как я сделал тебе машину, а дела идут всегда не так хорошо, как этого бы хотелось, я решил, что должен получить свой кусок. И никаких возражений.
Я буду ждать тебя здесь еще два дня. Если ты не объявишься, я расскажу Аристиду — которому я многим обязан — кое-какие подробности о тебе и Тони Колларде и о том, где тебя искать. (Кстати, мои наилучшие пожелания восхитительной Мими, хотя ума не приложу, как ты выносишь ребенка. Не в твоем духе.) Я уверен, что Аристид быстро найдет покупателя на мою информацию в полиции. Поэтому не подводи меня, дорогой друг. Я обещаю разумно подойти к размерам своей доли, но не думай, что я не знаю, сколько вы вдвоем сняли.
С приветом”.
Я нашел в бюро пачку старых чеков и, не слишком усердствуя, подделал подпись Макса под письмом. На конверте я написал адрес Мими и имя Отто Либша, отвез письмо в Гап и отправил его экспресс-почтой. Когда я вернулся, меня встретил уже полностью оправившийся пудель, я сводил его на небольшую прогулку по сосновому лесу, а по возвращении закрыл его в кухне.
Вернувшись в гостиную, я устроился в кресле с бокалом бренди из запасов Макса и достал сделанный Денфордом список, который я уже просмотрел, решив, что над ним следует хорошенько подумать. Но прежде чем я приступил к его изучению, неизвестно откуда появился кот, подошел к пустому камину, сел и уставился на меня, принимая нового хозяина безо всяких комментариев.
Список гостей был составлен Денфордом от руки. Шато было отдано в полное их распоряжение на пять дней. Денфорд пояснил (список был полон небольших комментариев, словно он боялся сказать больше, хотя и хотел), что О'Дауда часто отдавал шато в распоряжение своих деловых партнеров и друзей. Не все гости пробыли полных пять дней. Главным гостем был генерал Сейфу Гонвалла. Денфорд пояснил, что не должен говорить мне, кто он такой. И не сказал. Генерал пребывал в шато инкогнито — никто из прислуги не знал, кто он (я готов был спорить, что и в Европу от приехал инкогнито). Он пробыл там четыре дня из пяти, пропустив первый день — в тот день в шато был только один гость — адъютант генерала, который прибыл на день раньше, чтобы проследить за правильностью приготовлений. И, какой сюрприз, адъютантом оказался капитан Наджиб Алакве. (Я очень долго пережевывал эту новость в процессе своего ночного путешествия и опять был готов спорить, что Наджиб — Джекил и Хайд, хотя я пока еще не знал, с кем из двоих лично я имел дело.) Наджиб пробыл все пять дней. Следующим гостем — она пробыла центральные три дня — была миссис Фалия Максе (инкогнито). Она была, пояснил Денфорд, женой министра сельского хозяйства в правительстве генерала Сейфу Гонваллы. Те же три дня гостила мисс Панда Бабукар. Напротив ее имени не было никаких комментариев, хотя я мог бы кое-что приписать. Последние два дня — и опять без комментариев — в шато находился некий мистер Алексей Кукарин. Вот и все гости.
В конце списка была приписка Денфорда:
“Вы понимаете, что сообщая вам эту информацию, я целиком отдаю себя в ваши руки. Я делаю это потому, что тешу себя надеждой, что я хорошо разбираюсь в людских характерах. Тайник в “Мерседесе” находится за большим вентиляционным отверстием справа от приборной доски. Отверните круглую решетку против часовой стрелки. Вы, конечно, уничтожите этот листок. О пребывании вышеуказанных гостей в шато не было известно никому во избежание проблем с прессой и др.”.
Я уничтожил листок путем сожжения в камине. Кот наблюдал за этим без особого интереса. То, что я сделал это, совсем не означало, что Денфорд хорошо разбирался в людских характерах. Просто я подумал, что когда тебя окружают такие люди, как братья Алакве, Аристид, Тони Коллард и так далее, этот ход вполне разумен.
Я снова сел в кресло и уделил часть своего внимания бренди. Остальное внимание я уделил О'Дауде и генералу Сейфу Гонвалле. Насколько я понимал, Гонвалла, как нынешний глава государства, был тем человеком, который считает, что облигации стоимостью двадцать тысяч фунтов должны принадлежать ему. И очень странно, что О'Дауда, который так не считает, охотно предоставил ему шато для пятидневной конференции, если это слово подходит в данном случае.
Я повернулся, взял телефон и заказал Лондон, мою контору. Ждать пришлось достаточно долго.
— Где вы? — спросила Уилкинз.
— Во Франции.
— Я это знаю, где именно? — Она говорила в раздраженной, кудахтающей манере словно потревоженная наседка.
— В шале недалеко от Гапа. Очень уютно, со мной — белый пудель и мармеладный, нет, имбирный кот. Никаких женщин. Ты рада?
— Я думала, что вас уже нет в живых, — сказала она.
— Почему?
— Потому что сегодня утром заходил мистер Джимбо Алакве с предложением купить ваш пай в нашей фирме. — Она сделала паузу, наслаждаясь своим сообщением. — Он сказал, что его воображение и деловые качества быстро выведут фирму в преуспевающие.
— Он, конечно, комик, но не настолько, насколько бы ему хотелось, чтобы о нем думали. Как бы то ни было, я жив и здоров, и хотел бы получить выжимку из всех сообщений в прессе о генерале Сейфу Гонвалле, миссис Фалии Максе и, возможно, хотя я в этом сомневаюсь, о мисс Панде Бабукар. И особенно меня интересуют выходящие за официальные рамки, дискредитирующие и граничащие с клеветой сообщения. Ты знаешь, что я имею в виду. А также... я надеюсь, ты все записываешь?
— Естественно, магнитофон включен.
— А также все, что ты сможешь найти, о трудностях и неудачах всех компаний, принадлежащих О'Дауде, а особенно “Юнайтед Африка”, которые они, возможно, имели или имеют сейчас, сотрудничая с режимом Гонваллы. И еще, позвони Гаффи или пригласи его на чашку кофе и сигару, и выясни у него, не получали ли они в последнее время еще анонимные письма, советующие начать расследование кое-каких дел О'Дауды, а именно...
— Не нужно деталей. Но я сомневаюсь, что старший детектив Фоули сообщит мне подобную информацию.
— Попробуй. Он клюет на голубоглазых с рыжими волосами. Или предложи ему заштопать носки, у него вечно дырки на пятках.
— Это все? — Вернулась прежняя резкость.
— Нет. — Я дал ей номер телефона шале, чтобы она могла позвонить мне, и продолжил. — И не волнуйся. У меня все отлично, я счастлив и совсем не одинок. Скоро прибудет один очень интересный гость, который сможет мне сказать — возможно, под определенным давлением — где находится “Мерседес”. Ну разве это не прекрасно?
— Вы говорите, — сказала она, — слишком самодовольно. Это значит, что у вас, вероятно, по горло неприятностей.
— Ну, и что из этого? Это жизнь. Разве не сказано в Ветхом завете, что человеку всего лишь несколько дней от роду, а у него уже полно неприятностей?
— Или вы уже напились. До свидания.
Безусловно, она была права. Забавно, сидишь вот так в кресле, погрузившись в раздумье, и не замечаешь, как бренди все убавляется и убавляется.
Это была великая ночь — десять часов забытья с пуделем в ногах и котом на свободной подушке. Разбудил меня кот, который затоптался у меня на груди и, когда я открыл глаза, сообщил мне, что пора выпустить его на поиски завтрака, который, я слышал, уже пел в ближайшем кустарнике. Пудель продолжал спать, зная, что нет смысла дергаться, пока я не встану и не отправлюсь на кухню готовить ему и себе завтрак.
После этого оставалось только ждать, приняв все возможные меры предосторожности. Я был уверен, что как только мое письмо прибудет в Турин, Мими и Тони вскроют его. Тони примчится сюда с максимально возможной скоростью, чтобы самому убедиться, что Макс никогда не скажет о нем никакому Аристиду. Если письмо прибудет с первой почтой, то Тони может появиться в шале к вечеру. А если дневной почтой, то тогда он управится к середине ночи или раннему утру. Но когда бы он ни объявился, я не мог позволить себе клевать носом и не оказать ему достойную встречу.
Утро я провел, разведывая окрестности. Позади шале — я не заметил этого в свой первый визит — в глубине соснового леса стоял деревянный сарай, в котором находился “Фольксваген” Макса. Я поставил его перед шале, а в сарай загнал свой “Мерседес”. Я не хотел, чтобы по прибытии Тони смутился, увидев “Мерседес”. Затем я съездил в Сан Боне за кое-каким провиантом, но прежде мне пришлось долго выгонять пуделя из машины, моей машины, потому что в городке его мог кто-нибудь узнать.
Когда я вернулся в шале, звонил телефон. Но это оказалась не Уилкинз, а какая-то француженка, которой был нужен Макс. Я потратил немало времени, прежде чем объяснил ей, что Макс уехал по делам в Канны и оставил мне шале на несколько дней.
Обедали мы втроем, деля между собой все, кроме бутылки розового “Кло-де-Лейон”. Затем мы предались очень продолжительной сиесте, пока не наступило время для джина с кампари, но только одной порции, так как вскоре предстояли дела. После этого я закрыл животных в кухне, нашел теплую охотничью куртку Макса, позаимствовал его двустволку и горсть патронов, вышел из дома и устроился в “Мерседесе”, откуда я мог заметить свет фар любой машины, подъезжающей к шале. Мне не хотелось находиться в доме в момент прибытия Тони. Это, конечно, лишало меня определенных преимуществ хозяина, но я подумал, что в данной встрече не следует придерживаться протокола.
В первой половине ночи не произошло ничего, кроме того, что я замерз больше, чем того ожидал, и стал жалеть, что не прихватил с собой бренди. Я сидел и думал о добром глотке и о том, что он всего лишь в нескольких десятках метров. Чем больше я об этом думал, тем сильнее замерзал — шале располагалось на высоте примерно километра двухсот метров над уровнем моря и поздние сентябрьские ночи были тут довольно прохладные — и меня все сильнее подмывало сходить выпить. До шале было всего лишь метров сорок. Я рад, что не сделал этого, иначе бы он свалился на меня как раз в тот момент, когда я открывал бутылку.
Я вынужден был поставить высший балл за его подход. Или он уже бывал здесь, или Мими хорошо проинструктировала его. Он, должно быть, оставил машину на достаточном удалении и шел дальше пешком. Первым знаком его приближения была вспышка фонарика в соснах, метрах в ста справа от меня. Я уловил ее краем глаза — в моей работе края глаз именно для этого и предназначались. Затем опять наступила темнота, где-то прокричала сова и послышался гул пролетающего в вышине самолета. Следующая вспышка ознаменовала его выход на дорогу. Короткая вспышка, но достаточная, чтобы сориентироваться.
Я выскользнул из “Мерседеса” и осторожно стал уходить через сосны вправо. Где-то впереди меня ему все равно придется взять влево, чтобы попасть к шале, даже если он решил избежать центрального входа и воспользоваться боковым или задним.
На деле же он выбрал центральный вход. Находясь под прикрытием “Фольксвагена”, я видел, как зажегся фонарик и он стал внимательно изучать дверь. Я запер дверь, и ключ лежал у меня в кармане. Это его ничуть не смутило. Фонарик погас, и я получил возможность созерцать его на фоне ночного неба, пока он занимался дверью. Он просто отжал ее и сделал это очень умело. Короткий хруст дерева и металла и тишина. Тони замер у двери, прислушиваясь. Никто бы не смог убедить меня, что этот парень — любитель. Я скрестил пальцы, надеясь, что пудель не поднимет лай и не отпугнет его. Сытый пудель продолжая спокойно спать.
Довольный своей работой, Тони открыл дверь и вошел. Я подождал несколько секунд и вошел следом. Я просочился через открытую дверь и сразу же увидел луч его фонарика, ощупывающий гостиную. Дверь в гостиную была распахнута.
Я аккуратно подошел к двери, включил свет и поднял ружье. Он быстро повернулся. Оба дула смотрели ему прямо в лицо.
— Руки остаются там, где они находятся сейчас. Это не мой дом, поэтому кровь на коврах меня не волнует.
Он посмотрел на меня сквозь свои очки в металлической оправе, а затем по-детски улыбнулся и засмеялся. Я отнесся к этому спокойно. У него был только один способ выражения своих эмоций.
Я осторожно прошел мимо него и остановился у него за спиной. На нем были матерчатые туфли на резиновой подошве, черные брюки, толстый черный свитер и пара белых хлопчатобумажных перчаток для спокойствия. Из левого кармана его брюк торчал конец фомки. Я протянул руку, вытащил ее и засунул в карман своего плаща. Затем, уперев ему в спину стволы ружья, находящегося в моей правой руке, левой рукой я ощупал карманы его брюк. Там не было ничего кроме, вероятно, пачки сигарет и зажигалки.
— Кроме фомки, у меня ничего нет, — сказал он, — но я вижу, вы — человек скрупулезный, как мой старик. Никаких случайностей.
— О своем отце расскажешь как-нибудь в другой раз. Повернись.
Он повернулся, озаряя меня пиквикской улыбкой.
— Подними свитер, но так, чтобы я видел твои руки.
Он поднял свитер. Под свитером была шерстяная футболка и кожаный ремень на брюках.
— Но в любом случае, я против вас ничего не имею.
Я кивком разрешил ему опустить свитер и сказал:
— Теперь сядь по-турецки на пол, руки за голову. Утомительное положение, но если ты будешь говорить быстро, тебе не придется долго в нем находиться. — Я хорошо помнил о полированном поле гостиной и скользящих креслах.
Он сел на пол, а я отошел метра на три и присел на край стола, положив по-прежнему нацеленное на него ружье на бедро. И как раз в этот момент пудель зашелся в лае. Они хорошо чувствуют момент, когда реальная опасность уже миновала.
Держа руки за головой, Тони сказал:
— Это собака.
— Пусть тебя это не обманывает. Он только хочет создать такое впечатление. А теперь рассказывай все, что произошло после того, как вы сняли кассу и смылись на “Мерседесе”. Мне не нужно красочных описаний личных ощущений и ненужных подробностей. Только голые факты. Я хочу знать, что стало с машиной и Отто. Лично он меня не волнует. Мой интерес — машина. Но было бы приятно услышать, что он мертв. И не беспокойся, что я сообщу что-нибудь полиции. Я занимаюсь частным расследованием и мне нужна только машина.
— Здорово! Вы классно провели меня. Это письмо от Макса, так сказать. — Он вытаращил глаза в своей привычной комической манере. — Да, вы — хитрец. — Его лицо сделалось серьезным. — Но вы знаете, своим письмом вы очень расстроили Мими. У меня было с ней несколько неприятных часов, потому что я не хотел делать этого. Но она сказала, что если мы хотим настоящего счастья и светлого будущего, то ничего не остается, как приехать сюда и убрать Макса. Мне пришлось сдаться.
— Зачем так нервничать по поводу Макса? Ты ведь уже решил проблему с Отто. А теперь давай, начинай рассказывать.
— Но я ничего не сделал Отто. Он сам себе все устроил. — Он начал смеяться. — Да, он сам себе все устроил. Никогда в жизни я так не смеялся. Это было действительно очень забавно. И, даже заметьте, очень удобно. Он видел, что мы любим друг друга и готовы отдать ему все, что ему причиталось. Он и сам хотел выйти из игры, главным образом из-за ребенка. Но даже в этом случае он представлял опасность. Но мы были готовы к этому. Вот что такое настоящая любовь. Два сердца, бьющихся в унисон. Мой старик всегда был циником в этом плане. И вы, наверное, думали, что и я такой же, да? Но знаете, я — преданный человек. Одна единственная женщина — все, что мне нужно.