Страница:
На второй день съемок дверь в пивнушку раскрывается, входит какой-то маленький, забавный мужичок и на таком красноречии во весь голос как закричит: «А-а-а, лям-тарарам! Новенькая приехала! Ты откуда?» Я отвечаю: «Из-под Москвы». — «О! А я электрик!» — «Чудесно, — говорю, — хорошая профессия». — «Я каждый день зарабатываю 3 рубля. Выходи за меня замуж!» Я говорю: «Не могу, у меня муж есть...» И Динара, увидев, как он со мной разговаривает, решила использовать эту сцену в своем фильме. Там даже кусочек есть: когда я закрываю пивную, он выходит из нее последний — вроде как мой любимый.
С Асановой было и легко, и тяжело. Особенно трудно стало, когда она начала медленно увядать от своей болезни. Она звонила, плакала, я все время ее успокаивала и страшно переживала...
В кино бывает актерское откровение. У тех, кто снимался у Василия Макаровича Шукшина, оно было всегда. И у Рыжова, и у Буркова, и у Соколовой. Он подталкивал к импровизации, которую я очень люблю. Вот мы стоим у аппарата. Рядом с оператором Толей Заболоцким — Василий Макарович. Я что-то сочиняю, сочиняю, подхожу к сценарному тексту и вдруг слышу, что Шукшин говорит: «Говори-говори... оставь это, это тоже оставь... говори-говори... Очень хорошо!..» И я становлюсь полноправным создателем роли!
Съемки «Калины красной» я вспоминаю с удовольствием. В той деревеньке, где мы снимали, были потрясающие женщины, их отношение к нам было чудесным! Они очень интересно разговаривали, выделяя «о» и «а»: «Слушай-ко, поди-ка сюда, пожалуйста!» Спрашиваю: «А что такое?» — «Поди, поди... Ты самогонку любишь?» — «Нет, — говорю, — я не шибко ударяю по спиртному». — «Ну-у-у... У меня такая самогонка чистая! Я ее по-особому делаю, она у меня, как коньяк!» — «Ну ради такого давайте, попробую ваш коньяк». И действительно, очень вкусно! К чему я это рассказываю. В картине снимался хор пожилых женщин. Они начали репетировать рано утром и к обеду устали: «Что это вы нас так долго фотографироваете-то?» А пока устанавливали свет, пока расставляли аппаратуру, Толя Заболоцкий ездил по рельсам туда-сюда — бабушки утомились. И одна из них, Георгиевская, — фамилию до сих пор помню — вдруг заявляет: «Ну больше я уже и не могу!» Второй режиссер говорит ей: «Не можешь — не пой, рот раскрывай только». Докопались до обеденного перерыва. Я говорю Маше Скворцовой: «Пойдем посмотрим, как там наши старушки!» Заходим к ним и видим — Георгиевская опрокидывает стакан самогонки и выкладывает: «Ну, Толя, теперь я могу фотографироваться, сколько хошь!» И другие тоже — хлоп! И после перерыва блестяще спели.
Василий Макарович приходил на съемку с таким видом, будто он самый счастливый человек на свете. Материала было снято на две серии. Он разрешал импровизировать, и мы заражались этим. Помню такой эпизод: Егор и Петр пошли по сюжету в баню, а я, как блюститель порядка, стала им вдогонку что-то выговаривать. Рядом сидела собака, которая взяла и гавкнула на меня. Не знаю, как получилось, но я тут же на нее рявкнула: «А ты-то что в этом понимаешь!» Вдруг слышу, Шукшин кричит: «Снято!» На озвучании у меня даже слезы потекли от такого откровения, и я не выдержала и поцеловала Васю. Но его заставили вырезать почти целую серию, и этот кусок тоже не вошел в картину.
У Коли Губенко в картине «Из жизни отдыхающих» я получила роль Марго. Такой роли мне еще никто не предлагал. Коля объяснял мне полтора часа, что хочет от меня получить. Разжевывал все, вплоть до того, как надо держать пальчики во время игры в карты, как повернуться, с какой интонацией что сказать. Он подсказывал мне буквально все, потому что героиня, действительно, была мне внове.
Кстати, в сцене с картами мне пришлось многому учиться — ведь я не умела играть. Гадать — гадала, ну, знаю, что есть какое-то там очко... «Дайте мне минут сорок освоиться, что откуда берется и куда кладется». Лидочка Федосеева тут же стала мне помогать в этом нелегком деле — она хорошо разбирается в играх. И я выкарабкалась.
Коле я безумно благодарна. Что я играла до этого? Мальчиков-девочек, потом буфетчиц всяких... А такая роль не забывается.
Среди сотни комедий я особенно люблю «Салон красоты». И фильм, и эпизод мой замечательные. Это надо отдать должное режиссеру Саше Панкратову-Черному. Он сам актер, да еще и выдумщик страшный — столько всего напридумывал! И все с пользой. Я играла уборщицу Верочку. Хожу со шваброй по холлу, и вдруг какая-то женщина спрашивает: «У вас на брови встают?» Я возьми да буркни ей в ответ: «У нас на все встают». Вдруг появляется Саша и кричит: «Все! Это надо взять обязательно! Это такая реприза, что ты можешь больше ничего не говорить!»
А так и стрелять приходилось, и бегать, и переодеваться, а то и по четыре роли в одном фильме играть. У французов поработала в картине «Трамвай в Москве». Мы с Машей Скворцовой двух старух-коммунисток сыграли. Недавно вот в американской «Полицейской академии» снялась. Малюсенький эпизод в Парке Горького: тетка дубасит какого-то мафиози авоськами. Их режиссер и звукооператор очень хвалили: «Мадам Виноградова, как хорошо вы говорите на съемке! Записывать вас — одно удовольствие!» Думаю, а что ж ваши актеры разговаривать не умеют, что ли? А тут еще один их каскадер пристал. «Я, — говорит, — с пятого этажа в кресло прыгал» И так два дня подряд. Устала от него страшно.
Так что последние года три буквально на разрыв: «Интердевочка», «Анна Карамазофф», «Бабочки», «Сам я вятский уроженец», «Ближний круг», «Завещание Сталина», «Дикая любовь», «Азбука любви», «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». Аннушку в «Мастере и Маргарите» сыграла. Бабушек никто, наверное, не хочет играть, вот меня и вызывают.
Да дело даже и не в этом. Страшно другое — сегодня откажешься, а завтра пойдет слух: «Она отказывается!» И ты выпадешь из обоймы. А если ты не работаешь, кому ты нужна? Я даже собственной дочери не буду нужна, потому что она перестанет меня уважать. Я еще не такая уж старая (хотя, на самом деле, старая — я все о себе прекрасно знаю). И все-таки, даже старуху пытаюсь сделать озорной, потому что и это интересно. Вот недавно именно такую развалюху я и сыграла в «Ералаше» в паре с Ефимом Шифриным. Говорю об этом и вспоминаю: стоит он посреди улицы, к нему со всех сторон бегут ребята за автографами, и он пишет-пишет-пишет. А потом не выдержал и как закричит: «Ну я же больше не могу!» И тут же сам себя начал успокаивать: «Нет, я хороший, я хороший» — и опять пишет-пишет-пишет. Этим он меня и купил.
На «Союзмультфильм» я впервые пришла где-то в конце 40-х годов. Помню, в своем самом первом мультфильме я озвучивала котенка, а моего партнера-кота играл Рубен Симонов, знаменитейший вахтанговец. Я стою перед микрофоном и думаю: как же мне найти нужную интонацию, голос?.. Поскольку в жизни я очень часто играла с котятами, то подумала, что найду характер этого котенка, виляя хвостом. И вот стою я, виляю, а Рубен Николаевич смотрит на меня и спрашивает: «Что это ты делаешь?» — «Виляю хвостом». — «Да? Тогда давай вместе...» И вот мы стоим, урчим и виляем хвостами. Это была моя первая встреча с мультипликацией.
Потом на меня посыпалось очень много предложений, и я полюбила это искусство. Там можно было найти очень много неожиданных красок, характеров, которые я не смогла бы использовать в кино или театре. В мультфильме, как ты знаешь, сначала записывают звук, а потом создают движения. И чем ярче актерская работа, тем интереснее получится нарисованный образ. Поэтому режиссер там дает актерам безграничную возможность озорничать, фантазировать, и мы чувствуем себя раскрепощенными. Далеко не всем актерам это подвластно. У нас собралась замечательная компания — Зина Нарышкина, Ливанов, Вицин, Новиков. Мы были как одна семья, и чувствовали себя уютно и раскрепощенно. Никто не обижался, даже если кто-то подсказывал, как лучше сделать.
Конечно, нельзя не вспомнить замечательный мультфильм «Ежик в тумане». Это вообще отдельная тема. Каким должен быть этот ежик? Про ежика сказать очень трудно, мы же не слышим, как он разговаривает. Когда Норштейн пригласил меня на фильм «Ежик в тумане», я знала, что работа у него никак не ладилась. И жанр был сложный — перекладка, а не просто рисунок. Мы попробовали несколько голосов. И от того, что наш герой какой-то такой весь в себе, мы нашли некий полуголос — не очень активный, как обычно в мультфильмах ежики говорят. А когда мы начали искать интонацию ежика в сцене, где он испугался филина, мы окончательно измучились. Надо было сказать слово «псих», но так, чтобы это прозвучало не грубо, и в то же время было понятно, что ежик испугался. Это была очень интересная работа.
Хороший укладчик всегда укладывает точно по «губным» гласным и согласным, чтобы слово прозвучало по-русски. Вот так было с Одри Хепберн, когда я озвучивала Наташу Ростову. Нам прислали картину с итальянским переозвучанием! Поэтому пришлось очень трудно. И текст был не совсем Толстого. Но наши редакторы попытались хоть немного вернуть его к первоисточнику, укладчики подогнали его под актеров, а я внимательно следила за игрой Хепберн. К тому времени я уже научилась работать без звука вообще. Я его выключала, смотрела только на губы и по ним могла говорить текст и играть под индивидуальность актрисы. Я перед каждой сменой читала главы из «Войны и мира» и заметила, что Одри Хепберн тоже читала книгу. В одном месте — встрече Наташи со стариком Болконским — у Толстого написано, что Наташа вошла и от волнения проглотила слюну. И Хепберн сделала то же самое. Я поняла, что она действительно читала роман.
Однажды к нам на студию пришла какая-то американская актриса, которая сделала себе имя именно на дубляже. Вообще на западе практически нет артистов, занимающихся всем сразу. Одни снимаются в кино, другие работают на телевидении, третьи играют в театре, а четвертые озвучивают. Отношение достойное ко всем! Эта актриса приходила на запись, ей подносили чашечку кофе, она работала часа три, причем в полном комфорте, и уходила домой. Деньги за свою работу она получала вполне приличные. Побывав на нашей записи, она сначала ужаснулась условиям: никаких чашек кофе и даже никаких мягких кресел или удобных светильников, конечно же, мы не видели. В беседе с ней я призналась, что работаю по 10-12 часов в день. «Так вы, наверное, очень богатая дама? Если бы я смогла позволить себе такое, я уже давно стала бы самой состоятельной актрисой!» Я не стала ее разочаровывать...
Если ты не работаешь, конечно, постепенно теряешь органику. Надо постоянно смотреть на себя со стороны, чтобы был самоконтроль. Слава Богу, я никогда без работы не была. И даже из театра уходила на пенсию после инфаркта — а то бы, может, еще поиграла. Зато в кино предложений с каждым годом все больше и больше. Так что за счет работы и живу...
И когда пришел ее час, Мария Сергеевна была к нему готова. За плечами чувствовался багаж, накопленный за три десятка лет работы. В то время, как многие звезды кино и театра, ее ровесники, уходили в тень, Муся играла все что хотела: и эксцентрику, и драму, и трагедию. Порой снималась без разбору, потому что стала настолько одержимой работой, что напоминала наркомана. С каждым звонком со студии она оживала, забывая все на свете.
Она подолгу подбирала грим, искала мельчайшие детали, нюансы, огромное внимание уделяла пластике. В своей профессии Мария Виноградова была настоящим мастером. Она с удовольствием занималась с какими-то девочками, которые приходили к ней с просьбой подготовить к поступлению в театральный вуз. Мария Сергеевна самозабвенно рассказывала им о тонкостях актерского искусства, что-то изображала, подмечала, а затем натаскивала их, как чуткий и любящий учитель. Она вполне могла бы стать блестящим педагогом, если бы решилась на это. Она получала колоссальное удовольствие от таких занятий, от общения с молодежью, и черпала в этом силы. В то же время была нетерпимой к любой халтуре. Ее раздражали фальшь и непонимание поставленной задачи. Она болела за работу и могла сделать замечание актеру, могла что-то начать растолковывать. Во-первых потому что ценила свой труд, а во-вторых, потому что могла сделать очень правильные замечания. Но ведь актер — он самовлюбленный человек. Ему не нравится, когда ему делают замечания, даже если они правильные. Редко кто задумывается. А Муся, чаще во вред себе, пыталась что-то доказать, найти справедливость и за все болела душой. Ей бы не надо было этого делать, с ее здоровьем, с ее нервной системой. Но она иначе не могла. Помню, как Мария Сергеевна вернулась из Екатеринбурга со съемок детской картины «Домовник и кружевница», нервная и утомленная. Как оказалось, там на площадке сошлись три актера, которые любят давать «ценные указания» — Виктор Павлов, Валентина Талызина и Мария Виноградова, причем у каждого из них был свой взгляд на игру. Поэтому работа шла в очень нервной, напряженной обстановке бесконечных обид и пререканий. А спустя несколько месяцев Муся отправилась туда же на озвучание, и там актрису ожидал новый сюрприз — ей предстояло озвучить сразу две роли, свою и Майи Булгаковой. Так сложились обстоятельства. Через некоторое время Марию Сергеевну будут просить озвучить Любовь Соколову в «Бульварном романе», но об этом позже.
Мужем Марии Сергеевны был замечательный актер Сергей Голованов. Они встретились в Германии, вместе работали у Плотникова, затем — в Театре-студии киноактера. Поженились они восемь лет спустя после знакомства. Поначалу им негде было жить, снимали комнатку в доме напротив «Ударника». Денег катастрофически не хватало, а Мария Сергеевна предпочитала ездить на «Мосфильм» в такси. Когда Сергей Петрович попытался запретить жене так сорить деньгами, она стала хитрить — ловить машину за углом. Но супруг догадался и однажды отправился за ней следом. Как только Мария Сергеевна вышла на дорогу и подняла руку, он закричал: «Муся, а я все вижу!»
Сергей Голованов был старше жены на двенадцать лет. Он закончил керамическое училище, но со временем увлекся театром и стал играть в любительских труппах, постепенно сближаясь с театром профессиональным. Работал с Гончаровым, Плучеком, Плотниковым. В 1941-м ушел на фронт, но через год его командировали во фронтовой театр. Сергей Петрович мечтал играть во МХАТе, его академичность, солидность, врожденный аристократизм тянули актера именно к этой сцене. Но в конце концов Голованов оказался в Театре-студии киноактера, где работал много и интересно. Правда, типаж Сергея Голованова использовался, в основном, в отрицательных ролях — он играл немецких офицеров, генералов, иностранцев, бюрократов. В кино было тоже самое. Среди фильмов с его участием — «Они были первыми», «Девушка с гитарой», «Сильнее урагана», «Ко мне, Мухтар!», «Черный бизнес», «Их знали только в лицо». Прославился же Сергей Голованов в роли шпиона Горелова в некогда популярной фантастической картине «Тайна двух океанов». А в «Звездном мальчике» снимался вместе с Мусей, играл отца главного героя.
С возрастом Сергей Петрович оставил театр, из-за чего сильно переживал. Он, в отличие от многих штатных актеров своего театра, постоянно работал на сцене. Как в Германии, так и в Москве им были сыграны значительные роли в спектаклях «Миссурийский вальс» (Джонни Джинарди), «Достигаев и другие» (Достигаев), «Васса Железнова» (Прохор), «Живой труп» (Каренин), «Иван Васильевич» (Шпак), «Варвары» (Монахов), «Полынь» (дед Авдей).
Мария Сергеевна тоже любила театр. Даже побывав на чужих спектаклях, она преображалась. С удовольствием ходила в «Сатирикон», Ленком и даже совсем неизвестные молодежные коллективы. Она заражалась их энергией, вдохновением. Муся и сама с удовольствием бы поработала на сцене еще, если бы не два инфаркта. И все равно она не осознавала, что уже настал момент, когда надо бы серьезно заняться только здоровьем, оставив работу и домашние дела, лечь на обследование, съездить в санаторий. Но переубедить Марию Сергеевну было невозможно. Какие могут быть санатории, если ей предложили нечто совсем новое — отправиться на гастроли в Америку! Там с актерами Театра имени Гоголя Муся собиралась репетировать какую-то пьесу о Чернобыле. Сначала она долго сомневалась, браться за это или нет. Теребила дочь и зятя, обижалась на их неопределенность в ответах, хотя ответить ей что-либо было весьма трудно — ни один вариант ее все равно не устраивал. Так было всегда. Но на этот раз Мария Сергеевна уже все для себя решила: надо ехать. «В Америке я еще не была». На это дочь спросила: «А если бы тебе предложили работу в Африке, ты бы тоже согласилась?» Что еще могла ответить Муся Виноградова? Конечно да.
В санаторий она все же съездила. Здоровье ухудшалось, а впереди предстоял нелегкий труд. Но в санатории ее тут же взяли в оборот, и актриса дала несколько концертов подряд с танцами и песнями. Приехала еще более уставшая. Америки Муся так и не увидела.
Когда Мария Сергеевна умерла, многие не поверили. У тех, кто видел ее за два дня на «Мосфильме», в голове не укладывалось: «Как?! Муха?! Не может быть!» Она могла три дня пролежать в постели, а на четвертый упорхнуть на творческую встречу или на съемки, и никто, глядя на нее, не мог подумать, что еще вчера ей было очень плохо. Жизнь у нее кипела. Потому и весть о смерти была столь неправдоподобной.
Дом № 5 по улице Черняховского — особый дом. Его жильцы — одна большая семья, даже если кто-то с кем-то не разговаривает. В начале девяностых на этот дом обрушились одна трагедия за другой. Артисты стали умирать: Геллер, Голованов, Георгиу, Пельтцер, Гайдай, Шутов... Начались кражи, грабители чуть не избили Надежду Румянцеву. Горячей водой, прорвавшейся из старой трубы, затопило целый подъезд, погибли ценные домашние архивы, не говоря уже о том, что старикам нечем было заплатить за элементарный ремонт. Тогда же случилась страшная трагедия еще в одной квартире — Георгий Юматов по роковому стечению обстоятельств застрелил дворника. Но ничто так не потрясло жильцов злополучного дома, да и, пожалуй, всех поклонников кино, как автокатастрофа, в которую попали Майя Булгакова и Любовь Соколова. Две народные артистки оказались в машине, которая на огромной скорости влетела в столб. Любовь Сергеевна вышла из больницы после продолжительного курса лечения, а Майя Григорьевна так и не пришла в сознание... Все это переживалось в каждой семье дома № 5 с болью в сердце, ничто не оставалось в стороне. Муся Виноградова за все переживала втройне. Она не могла быть к чему-то равнодушной. Она всю жизнь прожила страстями. После той аварии Муся каждый день бегала к Соколовой, делала массаж, растирала, ухаживала, даже кормила. Хотя сама порой с трудом могла подняться с кровати. Тогда же она заменила подругу на озвучании «Бульварного романа» — и эту подмену никто из зрителей не заметил.
Когда она умерла, Михаил Глузский сказал: «Из нашего дома ушел домовой. А без домового — что за дом?»
Мария Сергеевна очень любила детей. Не могу не поделиться еще одним дорогим для меня воспоминанием. Когда у меня родилась дочка, Муся прокричала мне в телефон: «Немедленно приезжай!» Я приехал. Она и Любовь Сергеевна Соколова устроили мне настоящий пир, а потом завалили подарками — какими-то тряпками, пеленками, игрушками и всевозможным детским питанием. У самой же Марии Сергеевны была дочь Оля, поздний ребенок. Она любила ее без памяти, бесконечно балуя даже в достаточно взрослом возрасте. Когда Ольга пошла в актрисы, Мария Сергеевна и Сергей Петрович страшно переживали, осознавая, с чем она может столкнуться. Других профессий они не знали и были бы спокойнее, но здесь... И все же, приходя на Олины спектакли, Муся всегда радовалась, даже если что-то было не так. Ей все нравилось, и если возникали какие-либо замечания, она делала их очень осторожно.
Мария Сергеевна Виноградова с ее энергией не могла не состояться. Пусть роли пришли не сразу, пусть на пленке молодым зафиксирован лишь ее голос, пусть не все режиссеры охвачены. Но она все-таки состоялась.
Нина Агапова
С Асановой было и легко, и тяжело. Особенно трудно стало, когда она начала медленно увядать от своей болезни. Она звонила, плакала, я все время ее успокаивала и страшно переживала...
В кино бывает актерское откровение. У тех, кто снимался у Василия Макаровича Шукшина, оно было всегда. И у Рыжова, и у Буркова, и у Соколовой. Он подталкивал к импровизации, которую я очень люблю. Вот мы стоим у аппарата. Рядом с оператором Толей Заболоцким — Василий Макарович. Я что-то сочиняю, сочиняю, подхожу к сценарному тексту и вдруг слышу, что Шукшин говорит: «Говори-говори... оставь это, это тоже оставь... говори-говори... Очень хорошо!..» И я становлюсь полноправным создателем роли!
Съемки «Калины красной» я вспоминаю с удовольствием. В той деревеньке, где мы снимали, были потрясающие женщины, их отношение к нам было чудесным! Они очень интересно разговаривали, выделяя «о» и «а»: «Слушай-ко, поди-ка сюда, пожалуйста!» Спрашиваю: «А что такое?» — «Поди, поди... Ты самогонку любишь?» — «Нет, — говорю, — я не шибко ударяю по спиртному». — «Ну-у-у... У меня такая самогонка чистая! Я ее по-особому делаю, она у меня, как коньяк!» — «Ну ради такого давайте, попробую ваш коньяк». И действительно, очень вкусно! К чему я это рассказываю. В картине снимался хор пожилых женщин. Они начали репетировать рано утром и к обеду устали: «Что это вы нас так долго фотографироваете-то?» А пока устанавливали свет, пока расставляли аппаратуру, Толя Заболоцкий ездил по рельсам туда-сюда — бабушки утомились. И одна из них, Георгиевская, — фамилию до сих пор помню — вдруг заявляет: «Ну больше я уже и не могу!» Второй режиссер говорит ей: «Не можешь — не пой, рот раскрывай только». Докопались до обеденного перерыва. Я говорю Маше Скворцовой: «Пойдем посмотрим, как там наши старушки!» Заходим к ним и видим — Георгиевская опрокидывает стакан самогонки и выкладывает: «Ну, Толя, теперь я могу фотографироваться, сколько хошь!» И другие тоже — хлоп! И после перерыва блестяще спели.
Василий Макарович приходил на съемку с таким видом, будто он самый счастливый человек на свете. Материала было снято на две серии. Он разрешал импровизировать, и мы заражались этим. Помню такой эпизод: Егор и Петр пошли по сюжету в баню, а я, как блюститель порядка, стала им вдогонку что-то выговаривать. Рядом сидела собака, которая взяла и гавкнула на меня. Не знаю, как получилось, но я тут же на нее рявкнула: «А ты-то что в этом понимаешь!» Вдруг слышу, Шукшин кричит: «Снято!» На озвучании у меня даже слезы потекли от такого откровения, и я не выдержала и поцеловала Васю. Но его заставили вырезать почти целую серию, и этот кусок тоже не вошел в картину.
У Коли Губенко в картине «Из жизни отдыхающих» я получила роль Марго. Такой роли мне еще никто не предлагал. Коля объяснял мне полтора часа, что хочет от меня получить. Разжевывал все, вплоть до того, как надо держать пальчики во время игры в карты, как повернуться, с какой интонацией что сказать. Он подсказывал мне буквально все, потому что героиня, действительно, была мне внове.
Кстати, в сцене с картами мне пришлось многому учиться — ведь я не умела играть. Гадать — гадала, ну, знаю, что есть какое-то там очко... «Дайте мне минут сорок освоиться, что откуда берется и куда кладется». Лидочка Федосеева тут же стала мне помогать в этом нелегком деле — она хорошо разбирается в играх. И я выкарабкалась.
Коле я безумно благодарна. Что я играла до этого? Мальчиков-девочек, потом буфетчиц всяких... А такая роль не забывается.
О комедиях
Озоровать я любила всегда. Копировать, пародировать — сколько угодно. До сих пор мои подружки-актрисы просят меня изобразить «косую девочку с мячиком» — этюд, который я с успехом делала во ВГИКе. Поэтому, наверное, комедии я люблю больше всего. Никогда не боялась быть смешной, если надо — даже уродовала себя. Когда я впервые увидела «Две стрелы», где играла старуху из первобытного племени, то даже ужаснулась. Но для фильма-то так и надо было.Среди сотни комедий я особенно люблю «Салон красоты». И фильм, и эпизод мой замечательные. Это надо отдать должное режиссеру Саше Панкратову-Черному. Он сам актер, да еще и выдумщик страшный — столько всего напридумывал! И все с пользой. Я играла уборщицу Верочку. Хожу со шваброй по холлу, и вдруг какая-то женщина спрашивает: «У вас на брови встают?» Я возьми да буркни ей в ответ: «У нас на все встают». Вдруг появляется Саша и кричит: «Все! Это надо взять обязательно! Это такая реприза, что ты можешь больше ничего не говорить!»
А так и стрелять приходилось, и бегать, и переодеваться, а то и по четыре роли в одном фильме играть. У французов поработала в картине «Трамвай в Москве». Мы с Машей Скворцовой двух старух-коммунисток сыграли. Недавно вот в американской «Полицейской академии» снялась. Малюсенький эпизод в Парке Горького: тетка дубасит какого-то мафиози авоськами. Их режиссер и звукооператор очень хвалили: «Мадам Виноградова, как хорошо вы говорите на съемке! Записывать вас — одно удовольствие!» Думаю, а что ж ваши актеры разговаривать не умеют, что ли? А тут еще один их каскадер пристал. «Я, — говорит, — с пятого этажа в кресло прыгал» И так два дня подряд. Устала от него страшно.
Так что последние года три буквально на разрыв: «Интердевочка», «Анна Карамазофф», «Бабочки», «Сам я вятский уроженец», «Ближний круг», «Завещание Сталина», «Дикая любовь», «Азбука любви», «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». Аннушку в «Мастере и Маргарите» сыграла. Бабушек никто, наверное, не хочет играть, вот меня и вызывают.
Об эпизодах
Я всегда все принимаю как подарок судьбы, поэтому у меня никогда не было протеста против тех же эпизодов. Это опять наставления Плотникова — все надо делать с удовольствием или отказываться. Но я по натуре своей человек, который не умеет отказываться. И не потому, что хочу прямо-таки заполонить собой все. Нет. Я еще и не из тех людей, кто может ставить условия. Мне говорят: «Получите вот столько-то...» И все. Сейчас есть коммерческие картины, в которых можно прилично заработать, и люди научились себя оценивать. А я — нет. «Как можно диктовать свои условия? Как можно обидеть отказом?»Да дело даже и не в этом. Страшно другое — сегодня откажешься, а завтра пойдет слух: «Она отказывается!» И ты выпадешь из обоймы. А если ты не работаешь, кому ты нужна? Я даже собственной дочери не буду нужна, потому что она перестанет меня уважать. Я еще не такая уж старая (хотя, на самом деле, старая — я все о себе прекрасно знаю). И все-таки, даже старуху пытаюсь сделать озорной, потому что и это интересно. Вот недавно именно такую развалюху я и сыграла в «Ералаше» в паре с Ефимом Шифриным. Говорю об этом и вспоминаю: стоит он посреди улицы, к нему со всех сторон бегут ребята за автографами, и он пишет-пишет-пишет. А потом не выдержал и как закричит: «Ну я же больше не могу!» И тут же сам себя начал успокаивать: «Нет, я хороший, я хороший» — и опять пишет-пишет-пишет. Этим он меня и купил.
О мультипликации
В детстве мама мне часто рассказывала сказки. Она была очень общительной, озорной и даже сама могла сочинять разные сказочные истории. Я к ним привыкла и полюбила. Мне нравилось, что там разговаривают звери, а главное, что все сказки заканчиваются хорошо. Наверное, поэтому я втянулась в мультипликацию. Ведь там, как нигде, можно поозорничать.На «Союзмультфильм» я впервые пришла где-то в конце 40-х годов. Помню, в своем самом первом мультфильме я озвучивала котенка, а моего партнера-кота играл Рубен Симонов, знаменитейший вахтанговец. Я стою перед микрофоном и думаю: как же мне найти нужную интонацию, голос?.. Поскольку в жизни я очень часто играла с котятами, то подумала, что найду характер этого котенка, виляя хвостом. И вот стою я, виляю, а Рубен Николаевич смотрит на меня и спрашивает: «Что это ты делаешь?» — «Виляю хвостом». — «Да? Тогда давай вместе...» И вот мы стоим, урчим и виляем хвостами. Это была моя первая встреча с мультипликацией.
Потом на меня посыпалось очень много предложений, и я полюбила это искусство. Там можно было найти очень много неожиданных красок, характеров, которые я не смогла бы использовать в кино или театре. В мультфильме, как ты знаешь, сначала записывают звук, а потом создают движения. И чем ярче актерская работа, тем интереснее получится нарисованный образ. Поэтому режиссер там дает актерам безграничную возможность озорничать, фантазировать, и мы чувствуем себя раскрепощенными. Далеко не всем актерам это подвластно. У нас собралась замечательная компания — Зина Нарышкина, Ливанов, Вицин, Новиков. Мы были как одна семья, и чувствовали себя уютно и раскрепощенно. Никто не обижался, даже если кто-то подсказывал, как лучше сделать.
Конечно, нельзя не вспомнить замечательный мультфильм «Ежик в тумане». Это вообще отдельная тема. Каким должен быть этот ежик? Про ежика сказать очень трудно, мы же не слышим, как он разговаривает. Когда Норштейн пригласил меня на фильм «Ежик в тумане», я знала, что работа у него никак не ладилась. И жанр был сложный — перекладка, а не просто рисунок. Мы попробовали несколько голосов. И от того, что наш герой какой-то такой весь в себе, мы нашли некий полуголос — не очень активный, как обычно в мультфильмах ежики говорят. А когда мы начали искать интонацию ежика в сцене, где он испугался филина, мы окончательно измучились. Надо было сказать слово «псих», но так, чтобы это прозвучало не грубо, и в то же время было понятно, что ежик испугался. Это была очень интересная работа.
О дубляже
Лет 15-20 я активно занималась дубляжем. Работала по две смены на дню. С одной стороны я и намучилась, потому что это очень серьезная работа. Надо не только донести то, что сыграла другая актриса, но и попасть «в губную», как мы выражались — то есть чтобы было синхронно. Но мне безумно нравилось дублировать именно героинь, потому что в кино я их так ни разу и не сыграла. Зато с каким материалом мне приходилось работать: «Война и мир», «Земляничная поляна», «Спартак», «Как украсть миллион» — да разве все вспомнишь! Мне однажды довелось озвучить даже мужскую роль — Егор Баронович Тусузов был уже совсем стареньким, и его не стали лишний раз теребить, а, зная мою склонность к подражанию, позвонили мне.Хороший укладчик всегда укладывает точно по «губным» гласным и согласным, чтобы слово прозвучало по-русски. Вот так было с Одри Хепберн, когда я озвучивала Наташу Ростову. Нам прислали картину с итальянским переозвучанием! Поэтому пришлось очень трудно. И текст был не совсем Толстого. Но наши редакторы попытались хоть немного вернуть его к первоисточнику, укладчики подогнали его под актеров, а я внимательно следила за игрой Хепберн. К тому времени я уже научилась работать без звука вообще. Я его выключала, смотрела только на губы и по ним могла говорить текст и играть под индивидуальность актрисы. Я перед каждой сменой читала главы из «Войны и мира» и заметила, что Одри Хепберн тоже читала книгу. В одном месте — встрече Наташи со стариком Болконским — у Толстого написано, что Наташа вошла и от волнения проглотила слюну. И Хепберн сделала то же самое. Я поняла, что она действительно читала роман.
Однажды к нам на студию пришла какая-то американская актриса, которая сделала себе имя именно на дубляже. Вообще на западе практически нет артистов, занимающихся всем сразу. Одни снимаются в кино, другие работают на телевидении, третьи играют в театре, а четвертые озвучивают. Отношение достойное ко всем! Эта актриса приходила на запись, ей подносили чашечку кофе, она работала часа три, причем в полном комфорте, и уходила домой. Деньги за свою работу она получала вполне приличные. Побывав на нашей записи, она сначала ужаснулась условиям: никаких чашек кофе и даже никаких мягких кресел или удобных светильников, конечно же, мы не видели. В беседе с ней я призналась, что работаю по 10-12 часов в день. «Так вы, наверное, очень богатая дама? Если бы я смогла позволить себе такое, я уже давно стала бы самой состоятельной актрисой!» Я не стала ее разочаровывать...
О профессии вообще
Сейчас очень много актеров без работы. Я не верю, что они плохие. Я знаю очень много случаев, когда актер блестяще заканчивал ВГИК и не снимался. Он потухал. Он зажимался. А бывает, что средний студент постепенно рос, набирал и становился мастером. Без тренажа нельзя! Плохих актеров не бывает. Посмотри, как блистают в театре у Марка Захарова! Он помогает им, находит в каждом какую-то изюминку и дает ей развитие. А какими были Товстоногов, Эфрос!Если ты не работаешь, конечно, постепенно теряешь органику. Надо постоянно смотреть на себя со стороны, чтобы был самоконтроль. Слава Богу, я никогда без работы не была. И даже из театра уходила на пенсию после инфаркта — а то бы, может, еще поиграла. Зато в кино предложений с каждым годом все больше и больше. Так что за счет работы и живу...
* * *
Мария Сергеевна относилась к своей судьбе очень мудро. Она все про себя понимала. С того самого момента, когда сыграла одну из лучших своих ролей — Звездного мальчика. Она прекрасно осознавала, что переход от травести может быть только один — к старухам. Так же она понимала и другое — надо в полной мере использовать период озвучания. Еще великого мэтра Кулешова удивило несовпадение внешности юной Муси Виноградовой и ее голоса — голоса настоящей героини. Актриса продолжала озвучивать зарубежных красоток даже тогда, когда сама играла старух — голос оставался молодым и красивым.И когда пришел ее час, Мария Сергеевна была к нему готова. За плечами чувствовался багаж, накопленный за три десятка лет работы. В то время, как многие звезды кино и театра, ее ровесники, уходили в тень, Муся играла все что хотела: и эксцентрику, и драму, и трагедию. Порой снималась без разбору, потому что стала настолько одержимой работой, что напоминала наркомана. С каждым звонком со студии она оживала, забывая все на свете.
Она подолгу подбирала грим, искала мельчайшие детали, нюансы, огромное внимание уделяла пластике. В своей профессии Мария Виноградова была настоящим мастером. Она с удовольствием занималась с какими-то девочками, которые приходили к ней с просьбой подготовить к поступлению в театральный вуз. Мария Сергеевна самозабвенно рассказывала им о тонкостях актерского искусства, что-то изображала, подмечала, а затем натаскивала их, как чуткий и любящий учитель. Она вполне могла бы стать блестящим педагогом, если бы решилась на это. Она получала колоссальное удовольствие от таких занятий, от общения с молодежью, и черпала в этом силы. В то же время была нетерпимой к любой халтуре. Ее раздражали фальшь и непонимание поставленной задачи. Она болела за работу и могла сделать замечание актеру, могла что-то начать растолковывать. Во-первых потому что ценила свой труд, а во-вторых, потому что могла сделать очень правильные замечания. Но ведь актер — он самовлюбленный человек. Ему не нравится, когда ему делают замечания, даже если они правильные. Редко кто задумывается. А Муся, чаще во вред себе, пыталась что-то доказать, найти справедливость и за все болела душой. Ей бы не надо было этого делать, с ее здоровьем, с ее нервной системой. Но она иначе не могла. Помню, как Мария Сергеевна вернулась из Екатеринбурга со съемок детской картины «Домовник и кружевница», нервная и утомленная. Как оказалось, там на площадке сошлись три актера, которые любят давать «ценные указания» — Виктор Павлов, Валентина Талызина и Мария Виноградова, причем у каждого из них был свой взгляд на игру. Поэтому работа шла в очень нервной, напряженной обстановке бесконечных обид и пререканий. А спустя несколько месяцев Муся отправилась туда же на озвучание, и там актрису ожидал новый сюрприз — ей предстояло озвучить сразу две роли, свою и Майи Булгаковой. Так сложились обстоятельства. Через некоторое время Марию Сергеевну будут просить озвучить Любовь Соколову в «Бульварном романе», но об этом позже.
Мужем Марии Сергеевны был замечательный актер Сергей Голованов. Они встретились в Германии, вместе работали у Плотникова, затем — в Театре-студии киноактера. Поженились они восемь лет спустя после знакомства. Поначалу им негде было жить, снимали комнатку в доме напротив «Ударника». Денег катастрофически не хватало, а Мария Сергеевна предпочитала ездить на «Мосфильм» в такси. Когда Сергей Петрович попытался запретить жене так сорить деньгами, она стала хитрить — ловить машину за углом. Но супруг догадался и однажды отправился за ней следом. Как только Мария Сергеевна вышла на дорогу и подняла руку, он закричал: «Муся, а я все вижу!»
Сергей Голованов был старше жены на двенадцать лет. Он закончил керамическое училище, но со временем увлекся театром и стал играть в любительских труппах, постепенно сближаясь с театром профессиональным. Работал с Гончаровым, Плучеком, Плотниковым. В 1941-м ушел на фронт, но через год его командировали во фронтовой театр. Сергей Петрович мечтал играть во МХАТе, его академичность, солидность, врожденный аристократизм тянули актера именно к этой сцене. Но в конце концов Голованов оказался в Театре-студии киноактера, где работал много и интересно. Правда, типаж Сергея Голованова использовался, в основном, в отрицательных ролях — он играл немецких офицеров, генералов, иностранцев, бюрократов. В кино было тоже самое. Среди фильмов с его участием — «Они были первыми», «Девушка с гитарой», «Сильнее урагана», «Ко мне, Мухтар!», «Черный бизнес», «Их знали только в лицо». Прославился же Сергей Голованов в роли шпиона Горелова в некогда популярной фантастической картине «Тайна двух океанов». А в «Звездном мальчике» снимался вместе с Мусей, играл отца главного героя.
С возрастом Сергей Петрович оставил театр, из-за чего сильно переживал. Он, в отличие от многих штатных актеров своего театра, постоянно работал на сцене. Как в Германии, так и в Москве им были сыграны значительные роли в спектаклях «Миссурийский вальс» (Джонни Джинарди), «Достигаев и другие» (Достигаев), «Васса Железнова» (Прохор), «Живой труп» (Каренин), «Иван Васильевич» (Шпак), «Варвары» (Монахов), «Полынь» (дед Авдей).
Мария Сергеевна тоже любила театр. Даже побывав на чужих спектаклях, она преображалась. С удовольствием ходила в «Сатирикон», Ленком и даже совсем неизвестные молодежные коллективы. Она заражалась их энергией, вдохновением. Муся и сама с удовольствием бы поработала на сцене еще, если бы не два инфаркта. И все равно она не осознавала, что уже настал момент, когда надо бы серьезно заняться только здоровьем, оставив работу и домашние дела, лечь на обследование, съездить в санаторий. Но переубедить Марию Сергеевну было невозможно. Какие могут быть санатории, если ей предложили нечто совсем новое — отправиться на гастроли в Америку! Там с актерами Театра имени Гоголя Муся собиралась репетировать какую-то пьесу о Чернобыле. Сначала она долго сомневалась, браться за это или нет. Теребила дочь и зятя, обижалась на их неопределенность в ответах, хотя ответить ей что-либо было весьма трудно — ни один вариант ее все равно не устраивал. Так было всегда. Но на этот раз Мария Сергеевна уже все для себя решила: надо ехать. «В Америке я еще не была». На это дочь спросила: «А если бы тебе предложили работу в Африке, ты бы тоже согласилась?» Что еще могла ответить Муся Виноградова? Конечно да.
В санаторий она все же съездила. Здоровье ухудшалось, а впереди предстоял нелегкий труд. Но в санатории ее тут же взяли в оборот, и актриса дала несколько концертов подряд с танцами и песнями. Приехала еще более уставшая. Америки Муся так и не увидела.
Когда Мария Сергеевна умерла, многие не поверили. У тех, кто видел ее за два дня на «Мосфильме», в голове не укладывалось: «Как?! Муха?! Не может быть!» Она могла три дня пролежать в постели, а на четвертый упорхнуть на творческую встречу или на съемки, и никто, глядя на нее, не мог подумать, что еще вчера ей было очень плохо. Жизнь у нее кипела. Потому и весть о смерти была столь неправдоподобной.
Дом № 5 по улице Черняховского — особый дом. Его жильцы — одна большая семья, даже если кто-то с кем-то не разговаривает. В начале девяностых на этот дом обрушились одна трагедия за другой. Артисты стали умирать: Геллер, Голованов, Георгиу, Пельтцер, Гайдай, Шутов... Начались кражи, грабители чуть не избили Надежду Румянцеву. Горячей водой, прорвавшейся из старой трубы, затопило целый подъезд, погибли ценные домашние архивы, не говоря уже о том, что старикам нечем было заплатить за элементарный ремонт. Тогда же случилась страшная трагедия еще в одной квартире — Георгий Юматов по роковому стечению обстоятельств застрелил дворника. Но ничто так не потрясло жильцов злополучного дома, да и, пожалуй, всех поклонников кино, как автокатастрофа, в которую попали Майя Булгакова и Любовь Соколова. Две народные артистки оказались в машине, которая на огромной скорости влетела в столб. Любовь Сергеевна вышла из больницы после продолжительного курса лечения, а Майя Григорьевна так и не пришла в сознание... Все это переживалось в каждой семье дома № 5 с болью в сердце, ничто не оставалось в стороне. Муся Виноградова за все переживала втройне. Она не могла быть к чему-то равнодушной. Она всю жизнь прожила страстями. После той аварии Муся каждый день бегала к Соколовой, делала массаж, растирала, ухаживала, даже кормила. Хотя сама порой с трудом могла подняться с кровати. Тогда же она заменила подругу на озвучании «Бульварного романа» — и эту подмену никто из зрителей не заметил.
Когда она умерла, Михаил Глузский сказал: «Из нашего дома ушел домовой. А без домового — что за дом?»
Мария Сергеевна очень любила детей. Не могу не поделиться еще одним дорогим для меня воспоминанием. Когда у меня родилась дочка, Муся прокричала мне в телефон: «Немедленно приезжай!» Я приехал. Она и Любовь Сергеевна Соколова устроили мне настоящий пир, а потом завалили подарками — какими-то тряпками, пеленками, игрушками и всевозможным детским питанием. У самой же Марии Сергеевны была дочь Оля, поздний ребенок. Она любила ее без памяти, бесконечно балуя даже в достаточно взрослом возрасте. Когда Ольга пошла в актрисы, Мария Сергеевна и Сергей Петрович страшно переживали, осознавая, с чем она может столкнуться. Других профессий они не знали и были бы спокойнее, но здесь... И все же, приходя на Олины спектакли, Муся всегда радовалась, даже если что-то было не так. Ей все нравилось, и если возникали какие-либо замечания, она делала их очень осторожно.
Мария Сергеевна Виноградова с ее энергией не могла не состояться. Пусть роли пришли не сразу, пусть на пленке молодым зафиксирован лишь ее голос, пусть не все режиссеры охвачены. Но она все-таки состоялась.
Нина Агапова
Актриса на роли иностранок
Однажды юной солистке русского народного хора Нине Агаповой погадал по руке слепой. «Натура ты одаренная, — сказал он. — Сейчас у тебя есть работа, но вскоре появится возможность начать учиться в творческом вузе. Не упусти ее! И будет твоя фамилия известной...» Девушка было усомнилась в словах слепого, но тот для убедительности назвал ее имя и месяц рождения. Вот и не верь после этого в чудеса!
Нина задумалась. Что у нее впереди? О чем она мечтает, к чему стремится? А что позади? Тяжелое детство, больной отец, война... Ее родители были родом из одной деревни, из-под Коломны, они рано приехали в Москву на заработки. Мать устроилась в 14 лет на ткацкую фабрику, отец торговал в частном магазине. Вскоре они поженились, а потом на семью посыпались беды: отец заболел туберкулезом, эту же болезнь обнаружили и у старшего сына Владимира. В доме редко смеялись, хотя отец был веселым и остроумнейшим человеком. Он стал много пить, денег в семье не было, постоянно недоедали. Отец умер в августе 45-го. Надо было спасать Владимира, но врачи разводили руками. На консилиуме профессор — светило медицины — вынес окончательное решение: «Никакая операция не поможет. Я отказываюсь от этого больного». Но его ассистентка вышла с Владимиром в коридор и сказала: «Мне неловко было говорить с вами при профессоре, но вы не безнадежны. Я помогу вам». Не прошло и года, как она провела сложнейшую операцию, благодаря которой Владимир Федорович дожил до наших дней.
В отличие от брата Нина никогда не была оптимисткой. Она постоянно сомневалась в себе, в своих способностях, но всегда была артистичной. К тому же обладала прекрасным голосом. В 15 лет, в самый разгар войны, она поступила в Русский народный хор имени Яркова и исколесила с ним всю страну. Выступала на Дальнем Востоке, в Азии, в Крыму и даже на Карельском фронте, где артистов возили на передовую на телегах, чтобы не создавать шума. В хоре Нина Агапова «дослужилась» до солистки, и ей доверили главную роль Невесты в театрализованном представлении «Русская свадьба». Но роль ей не нравилась, потому что приходилось выдавать громкий плач, а плакать Нина не любила. Ее влекла стихия юмора, озорства, хотелось смешить и дурачиться. Тогда она еще не понимала своей природы, не осознавала своего артистизма и искренне удивлялась, когда директора тех клубов, в которых выступал хор, подходили к ней после концертов и говорили: «Девушка, вам надо учиться».
Нина задумалась. Что у нее впереди? О чем она мечтает, к чему стремится? А что позади? Тяжелое детство, больной отец, война... Ее родители были родом из одной деревни, из-под Коломны, они рано приехали в Москву на заработки. Мать устроилась в 14 лет на ткацкую фабрику, отец торговал в частном магазине. Вскоре они поженились, а потом на семью посыпались беды: отец заболел туберкулезом, эту же болезнь обнаружили и у старшего сына Владимира. В доме редко смеялись, хотя отец был веселым и остроумнейшим человеком. Он стал много пить, денег в семье не было, постоянно недоедали. Отец умер в августе 45-го. Надо было спасать Владимира, но врачи разводили руками. На консилиуме профессор — светило медицины — вынес окончательное решение: «Никакая операция не поможет. Я отказываюсь от этого больного». Но его ассистентка вышла с Владимиром в коридор и сказала: «Мне неловко было говорить с вами при профессоре, но вы не безнадежны. Я помогу вам». Не прошло и года, как она провела сложнейшую операцию, благодаря которой Владимир Федорович дожил до наших дней.
В отличие от брата Нина никогда не была оптимисткой. Она постоянно сомневалась в себе, в своих способностях, но всегда была артистичной. К тому же обладала прекрасным голосом. В 15 лет, в самый разгар войны, она поступила в Русский народный хор имени Яркова и исколесила с ним всю страну. Выступала на Дальнем Востоке, в Азии, в Крыму и даже на Карельском фронте, где артистов возили на передовую на телегах, чтобы не создавать шума. В хоре Нина Агапова «дослужилась» до солистки, и ей доверили главную роль Невесты в театрализованном представлении «Русская свадьба». Но роль ей не нравилась, потому что приходилось выдавать громкий плач, а плакать Нина не любила. Ее влекла стихия юмора, озорства, хотелось смешить и дурачиться. Тогда она еще не понимала своей природы, не осознавала своего артистизма и искренне удивлялась, когда директора тех клубов, в которых выступал хор, подходили к ней после концертов и говорили: «Девушка, вам надо учиться».