Страница:
Сергей Кара-Мурза
Оппозиция как теневая власть
Вместо предисловия.
Компартия разрешена? Приступим к критике коммунизма!
Наши интеллигенты-либералы, непривычные к долгим и «некультурным» дракам, поспешили заявить, что призрак коммунизма больше не бродит по Европе. Наполеон, хоть и плохо знал Россию, всё-таки понял, что пропал, когда вблизи увидел «побежденную» Москву. Впрочем, не будем «говорить за всю Европу», пусть она наслаждается своей демократией и строит Великую Европейскую Стену, которая защитит ее от марокканцев и турок. Поговорим о своем, как теперь выражаются, «пространстве».
Очевидно, что «призраку коммунизма» здесь здорово накостыляли. Он как после попойки — проснулся в луже, глаз подбит, ноги не держат, кошелька нет. С кем пил, не помнит. Вроде, люди приличные, один даже юрист, диплом МГУ показывал. Но как ни сладко плакать пьяными слезами о том, как тебя надули, а надо и на себя оборотиться. Как говорят, подумать, как дошел до жизни такой. Еще вчера задавать этот вопрос было бестактно — когда судят или бьют брата, не время вспоминать его недостатки. Но если о них забыть вообще, то братца рано или поздно забьют до смерти.
Сегодня уже нельзя уклоняться от серьезного разговора. Возникают новые партии под красным знаменем. Без понимания причин сокрушительного поражения коммунизма они в лучшем случае не устранят эти причины и позволят противнику после некоторой передышки нанести второй, уже смертельный удар. В худшем же случае они быстро превратятся в псевдокоммунистов, в марионеточные партии, которые будут выполнять очень важную роль по прикрытию антинационального режима. Ведь ясно, что уже сейчас идет лихорадочная работа по внедрению в эти партии новых горбачевых и яковлевых. Способ избежать этого указал Достоевский. В своих размышлениях и обращениях к людям надо доходить до последних вопросов. Только так можно достичь той ясности мысли, при которой никакой «Огонек» не заморочит тебе голову.
Работа осложняется тем, что в сознание самих коммунистов была внедрена (не с подачи ли тех же яковлевых?) идея, что «было слишком много критики коммунизма». Хватит, мол, наслушались. На деле же действительной критики не было вообще — ведь ругань не в счет. Это само по себе столь удивительно, что следовало обратить на это внимание. Ведь не глупые же люди работали над разрушением СССР. Почему они так тщательно обходили фундаментальные причины нашего краха? Берегли для следующего раза — или боялись помочь нашему самоочищению?
Ведь все страшные обвинения, брошенные коммунизму — туфта, чуть ли не игра в поддавки. Ах, коррупция! Маршал-коммунист купил старый холодильник за 28 руб., какой ужас. Да что вы, — кричит другой критик — это идет еще от Ленина — уже Буденный в голодный год ел баранину, прямо шашкой отрубал. Ах, брежневские репрессии! Сажали в год по пять диссидентов, а иных даже в лечебницу. Плохо, конечно (хотя, думаю, честный психиатр и сегодня должен был бы помочь многим из тех борцов за правду). Но ведь ясно, что не из-за этой ерунды народ если и не поддержал свержение коммунистического режима, то во всяком случае проявил к его судьбе полное равнодушие.
Народ ужаснулся сталинским репрессиям? Да ничего подобного. Вон сегодня самая сентиментальная часть народа, наша гуманитарная интеллигенция взахлеб требует расстреливать «нехорошие» демонстрации — можем ли мы продолжать верить, будто интеллигентам претят репрессии? И утешать себя тем, что «народ обманули» — значит вести себя именно так, как запланировали обманщики. Да уже тот факт, что можно обмануть народ, 70 лет живший в условиях «коммунистической» идеологии, говорит о глубинных дефектах этой идеологии. Одной хитрости ее врагов было бы мало — хотя был и обман, и хитрость, и много чего еще.
Даже обвинение в неэффективности плановой экономики, в которое поверили почти все, подсунуто как приманка. Оно не выдерживает проверки, и надежд на то, что народ долго будет в него верить, умные идеологи не питают. В реальных условиях СССР (а не США или Англии) плановая экономика вплоть до 70-х годов была наиболее разумным способом ведения хозяйства, и ее демонтаж уже нанес нам такой ущерб, который никогда не перекроет гипотетическая эффективность рынка.
Разумеется, надо все эти идеологические пузыри прокалывать, добиваться ясности и в «промежуточных» вопросах, но это не устранит главных слабостей того проекта, который возник в кровавых травмах при Сталине и дегенерировал при Брежневе, породив ту самую номенклатурную элиту, которая и нанесла удар (заодно ограбив страну — в качестве гонорара за блестящую работу).
Наш анализ коммунизма и его будущей траектории важен для всех. Мир стал таков, что мы или будем жить вместе, или умрем вместе. Коммунисты должны найти свой язык для диалога с западной мыслью. Такого диалога и такого языка не было. Даже западные коммунисты говорили с нами на языке Суслова и глубоко заблуждались во всем, что касается СССР — хвалили то, чего не было или что не следовало бы хвалить, и не видели тех ценностей, которые мы действительно создали. Поэтому они оказались на мели. Но главное в том, что сейчас решается вопрос необратимого выбора пути всей человеческой цивилизации. Сильно огрубляя, я бы сказал, что перед миром два пути: или сосуществование разновидностей коммунизма — или тоталитарный и единообразный фашизм.
Так почему же рухнул брежневский коммунизм? Ведь не было ни репрессий, ни голода, ни жутких несправедливостей. Как говорится, «жизнь улучшалась» — въезжали в новые квартиры, имели телевизор, ездили отдыхать на юг, мечтали о машине, а то и имели ее. Почему же люди с энтузиазмом поверили Горбачеву и бросились ломать свой дом? Почему молодой инженер, бросив свое КБ, со счастливыми глазами продает у метро сигареты — то, чем в его вожделенной западной цивилизации занимается неграмотный беспризорник? Почему люди без тени сожаления отказались от системы бесплатного обеспечения жильем — ведь их ждет бездомность. Это явление в истории уникально. Мы же должны это понять.
Уже первые подходы к проблеме показывают, что анализ будет сложным. Для него не годится методология упрощенного истмата с его понятиями «объективных предпосылок» и «социальных интересов». Мы уже девять лет видим, как массы людей действуют против своих интересов, ссылаясь на абсурдные причины. Явные и скрытые конфликты, приведшие к слому целой цивилизации, какой была Россия-СССР — это очень неравновесная, самоорганизующаяся система. Истмат не имел языка для описания таких систем. Но надо начать. Знаю, что многое из сказанного покажется странным. Но таковы и процессы. Слой простых причин изучен. Мы должны углубляться в область непривычного.
1993
Очевидно, что «призраку коммунизма» здесь здорово накостыляли. Он как после попойки — проснулся в луже, глаз подбит, ноги не держат, кошелька нет. С кем пил, не помнит. Вроде, люди приличные, один даже юрист, диплом МГУ показывал. Но как ни сладко плакать пьяными слезами о том, как тебя надули, а надо и на себя оборотиться. Как говорят, подумать, как дошел до жизни такой. Еще вчера задавать этот вопрос было бестактно — когда судят или бьют брата, не время вспоминать его недостатки. Но если о них забыть вообще, то братца рано или поздно забьют до смерти.
Сегодня уже нельзя уклоняться от серьезного разговора. Возникают новые партии под красным знаменем. Без понимания причин сокрушительного поражения коммунизма они в лучшем случае не устранят эти причины и позволят противнику после некоторой передышки нанести второй, уже смертельный удар. В худшем же случае они быстро превратятся в псевдокоммунистов, в марионеточные партии, которые будут выполнять очень важную роль по прикрытию антинационального режима. Ведь ясно, что уже сейчас идет лихорадочная работа по внедрению в эти партии новых горбачевых и яковлевых. Способ избежать этого указал Достоевский. В своих размышлениях и обращениях к людям надо доходить до последних вопросов. Только так можно достичь той ясности мысли, при которой никакой «Огонек» не заморочит тебе голову.
Работа осложняется тем, что в сознание самих коммунистов была внедрена (не с подачи ли тех же яковлевых?) идея, что «было слишком много критики коммунизма». Хватит, мол, наслушались. На деле же действительной критики не было вообще — ведь ругань не в счет. Это само по себе столь удивительно, что следовало обратить на это внимание. Ведь не глупые же люди работали над разрушением СССР. Почему они так тщательно обходили фундаментальные причины нашего краха? Берегли для следующего раза — или боялись помочь нашему самоочищению?
Ведь все страшные обвинения, брошенные коммунизму — туфта, чуть ли не игра в поддавки. Ах, коррупция! Маршал-коммунист купил старый холодильник за 28 руб., какой ужас. Да что вы, — кричит другой критик — это идет еще от Ленина — уже Буденный в голодный год ел баранину, прямо шашкой отрубал. Ах, брежневские репрессии! Сажали в год по пять диссидентов, а иных даже в лечебницу. Плохо, конечно (хотя, думаю, честный психиатр и сегодня должен был бы помочь многим из тех борцов за правду). Но ведь ясно, что не из-за этой ерунды народ если и не поддержал свержение коммунистического режима, то во всяком случае проявил к его судьбе полное равнодушие.
Народ ужаснулся сталинским репрессиям? Да ничего подобного. Вон сегодня самая сентиментальная часть народа, наша гуманитарная интеллигенция взахлеб требует расстреливать «нехорошие» демонстрации — можем ли мы продолжать верить, будто интеллигентам претят репрессии? И утешать себя тем, что «народ обманули» — значит вести себя именно так, как запланировали обманщики. Да уже тот факт, что можно обмануть народ, 70 лет живший в условиях «коммунистической» идеологии, говорит о глубинных дефектах этой идеологии. Одной хитрости ее врагов было бы мало — хотя был и обман, и хитрость, и много чего еще.
Даже обвинение в неэффективности плановой экономики, в которое поверили почти все, подсунуто как приманка. Оно не выдерживает проверки, и надежд на то, что народ долго будет в него верить, умные идеологи не питают. В реальных условиях СССР (а не США или Англии) плановая экономика вплоть до 70-х годов была наиболее разумным способом ведения хозяйства, и ее демонтаж уже нанес нам такой ущерб, который никогда не перекроет гипотетическая эффективность рынка.
Разумеется, надо все эти идеологические пузыри прокалывать, добиваться ясности и в «промежуточных» вопросах, но это не устранит главных слабостей того проекта, который возник в кровавых травмах при Сталине и дегенерировал при Брежневе, породив ту самую номенклатурную элиту, которая и нанесла удар (заодно ограбив страну — в качестве гонорара за блестящую работу).
Наш анализ коммунизма и его будущей траектории важен для всех. Мир стал таков, что мы или будем жить вместе, или умрем вместе. Коммунисты должны найти свой язык для диалога с западной мыслью. Такого диалога и такого языка не было. Даже западные коммунисты говорили с нами на языке Суслова и глубоко заблуждались во всем, что касается СССР — хвалили то, чего не было или что не следовало бы хвалить, и не видели тех ценностей, которые мы действительно создали. Поэтому они оказались на мели. Но главное в том, что сейчас решается вопрос необратимого выбора пути всей человеческой цивилизации. Сильно огрубляя, я бы сказал, что перед миром два пути: или сосуществование разновидностей коммунизма — или тоталитарный и единообразный фашизм.
Так почему же рухнул брежневский коммунизм? Ведь не было ни репрессий, ни голода, ни жутких несправедливостей. Как говорится, «жизнь улучшалась» — въезжали в новые квартиры, имели телевизор, ездили отдыхать на юг, мечтали о машине, а то и имели ее. Почему же люди с энтузиазмом поверили Горбачеву и бросились ломать свой дом? Почему молодой инженер, бросив свое КБ, со счастливыми глазами продает у метро сигареты — то, чем в его вожделенной западной цивилизации занимается неграмотный беспризорник? Почему люди без тени сожаления отказались от системы бесплатного обеспечения жильем — ведь их ждет бездомность. Это явление в истории уникально. Мы же должны это понять.
Уже первые подходы к проблеме показывают, что анализ будет сложным. Для него не годится методология упрощенного истмата с его понятиями «объективных предпосылок» и «социальных интересов». Мы уже девять лет видим, как массы людей действуют против своих интересов, ссылаясь на абсурдные причины. Явные и скрытые конфликты, приведшие к слому целой цивилизации, какой была Россия-СССР — это очень неравновесная, самоорганизующаяся система. Истмат не имел языка для описания таких систем. Но надо начать. Знаю, что многое из сказанного покажется странным. Но таковы и процессы. Слой простых причин изучен. Мы должны углубляться в область непривычного.
1993
Часть первая. Левые в России
Кто мы и откуда?
Русский философ Питирим Сорокин писал будто о нашем времени: «В обычные времена размышления о человеческой судьбе (откуда, куда, как и почему?), о данном обществе являются, как правило, уделом крохотной группы мыслителей и ученых. Но во времена серьезных испытаний эти вопросы внезапно приобретают исключительную, не только теоретическую, но и практическую важность; они волнуют всех — и мыслителей, и простонародье. Огромная часть населения чувствует себя оторванной от почвы, обескровленной, изуродованной и раздавленной кризисом. Полностью теряется привычный ритм жизни, рушатся привычные средства самозащиты… В такие времена даже самый заурядный человек с улицы не может удержаться от вопросов: „Как все это произошло? Что все это значит? Кто ответит за это? В чем причины? Что может еще случиться со мною, с моей семьей, с моими друзьями, с моей родиной?“.
Сегодня от того, сможем ли мы разобраться в основных вопросах, прямо зависит наша судьба на десятилетия вперед. Оздоровляющий, при всем горе, смысл кризиса в том и состоит, что на время разрушены ветхие догмы, и мы можем подняться на новый уровень понимания мира, человека и общества. Но этим моментом надо быстро пользоваться — времени отпускается очень немного, и целая свора идеологов спешит заполнить свободу нашего ума новыми догмами (или приукрашенными старыми). Особенно велика в этот момент ответственность тех, кто берет на себя роль лидера в борьбе. Напутает в основных вопросах — погубит дело, а то и поможет разрушителям.
Давайте разберемся в вопросе, важном для оппозиции, которая выступает под красным флагом. Кто она, откуда и куда? Заранее скажу: эти вопросы болезненны, и говорить о них надо без подковырки — но надо. Если не разберемся, люди под это знамя не придут, а другого сравнимого по силе не видно. Думаю, что в России разобраться в глубинной сути слов — имени (кто я и откуда) — намного более важно, чем на рациональном Западе. А.Ф.Лосев в книге «Философия имени» говорит о «демиургийной (т.е. творящей) энергии слова»: «Слово — могучий деятель мысли и жизни. Слово двигает народными массами и есть единственная сила там, где, казалось бы, уже нет никаких надежд на новую жизнь… Это гораздо больше чем магия, чем какая-то там суеверная и слабенькая „магия“, как она представляется выжившим из ума интеллигентам-позитивистам».
Я хочу сказать об имени, которое опять приклеивается к коммунистам — левые.
Г.А.Зюганов сказал о КП РФ парадоксальную вещь: «Мы по убеждениям левые, а дело наше правое». Как же так может быть? Почему же и в каких условиях мысль и дело приобретают прямо противоположное направление? Ведь здесь явно есть какая-то тайна или огромное непонимание. Язык оттачивался веками и проверялся тысячелетним опытом. Такие основные слова, как правый и левый, не возникают в экспериментах Хлебникова. Надо же вспомнить сокровенный смысл этих слов. И задуматься, а почему мы выбираем имя для целого движения борьбы в таком странном противопоставлении: правый — левый?
Начнем с простых, верхних смыслов. Думаю, Зюганов сказал «мы — левые» в том смысле, что КП РФ продолжает традиции европейской классовой борьбы, в которой левые выступали на стороне труда против капитала и использовали лозунг социальной справедливости. Такое объяснение создает массу новых проблем и делает образ КП РФ еще более противоречивым, но пойдем пока вглубь. Является ли поддержка справедливости (а в самом этом слове корень — прав) родовым признаком левизны? Или это — вопрос конъюнктуры, военный союз с чужаком ради борьбы с общим только сегодня врагом? Сахаров и Попов, разрушая советский строй, называли себя левыми — был ли здесь обман? Был ли левым Сталин в период индустриализации — или левым был Троцкий, который против Сталина боролся? В чем последняя, сокровенная суть левого?
Из истории знаем: когда появились парламенты, то защитников существующего порядка стали сажать справа от председателя, а противников — слева. С Французской революции это стало политическим символом. Как пишет историк Карлейль, в Национальном собрании «консерваторы сидели справа, а разрушители слева». Потом, уже в Законодательном собрании они пересели: якобинцы разместились на верхних скамьях (Гора), а консерваторы внизу (Болото), но так и продолжали считаться левыми и правыми. Но, скорее всего, они не потому назвались левыми, что сидели слева, а потому там сели, что были разрушителями (еще ранее в Англии были «левые виги»). В Россию это понятие пришло поздно, в 1905 г., и применялось в основном к обозначению течений в рамках одной партии (левые эсеры, левые коммунисты, левый уклон). Но откуда все это пошло? Ведь если искать внешние причины, то придем к выводу, что из метро: «стойте справа, проходите слева». Окуджава так и поет под аплодисменты наших якобинцев: «те кто идут, всегда должны держаться левой стороны!».
Давайте вернемся к языку. Исток термина «левые» в приложении к политике — латынь. Итальянцы так и называют левое движение — sinistra. Что означает это слово в переводе на русский? Читаем в словаре: 1) книжн. левый; 2) злой, порочный; 3) несчастный, злополучный, роковой; 4) недостатки, пороки, дурные привычки; 5) бедствие, несчастье, катастрофа.
Почему же за книжным словом «левый» тянется такая чертовщина? И почему отрицающее левизну слово «правый» несет корень, от которого растут слова правда, право, справедливость, исправный и т.д.? Это идет из древности, из всех дуалистических мифов, верований и религий — они используют признак «левый» в значении отрицательного, связанного с неправотой и загробным наказанием. Такое различие левого и правого сформулировано уже в древнеегипетских священных текстах и развито в Библии. Мироощущение наших племен не было таким дуалистичным, у нас зло было всегда меньше Добра, а дьявол низведен до чёрта. В Россию противопоставление левого и правого как сравнимых по силе начал пришло, видимо, с христианством, хотя и раньше славяне плевали через левое плечо. Важно, что в европейской культуре левое начало — дьявольское, подрывное.
В этом и есть главная суть левизны: подрывать, расшатывать, свергать существующий порядок вещей. В религии это ересь и богоборчество, в социальной и политической сфере — заговор и революция. Важен ли смысл революции (ее «справедливость»)? Нет, это — вопрос конъюнктуры. Если власть буржуазная, то левые выступают на стороне трудящихся. Если власть советская, то левые выступают на стороне Артема Тарасова и Борового — но организуют те же подрывные митинги, демонстрации и баррикады. Никакой предрасположенности к защите именно трудящегося человека левые не имеют. Мы связываем их с социализмом по привычке — потому что очень долго власть была именно у капитала и выступающие против него рабочие были дровами для костра левых революций.
Все это показала история двух последних веков, и особенно перестройка и «бархатные революции» — когда левые явно выступили против интересов трудящихся. Кумир демократов Милан Кундера сказал: «Диктатура пролетариата или демократия? Отрицание потребительского общества или требование расширенного производства? Гильотина или отмена смертной казни? Все это вовсе не имеет значения. То, что левого делает левым, есть не та или иная теория, а его способность претворить какую угодно теорию в составную часть кича, называемого Великим Походом».
Поэтому Троцкий, которого снедала религиозная страсть к перманентной революции, был левым по самой своей сути. А Сталин, когда занялся строительством заводов и посадкой лесополос, проявил свою суть как государственник (в Европе — как правый). Он сумел сбросить цепкие объятья союзников-левых, с которыми делали революцию. И левые в начале перестройки справедливо говорили, что Сталин совершил контрреволюционный переворот.
Вообще, надо бы коммунистам с этой точки зрения взглянуть на большевизм — ведь в нем на время соединились два несовместимых по духу течения. И разделение этих «сиамских близнецов», произведенное Сталиным, могло быть куда более кровавым. Может, это и не научно, но я вспоминаю детство — дедушку. Он был казак из Семиречья. Среди казаков — бедняк, но все равно раскулачили, и сыновья купили ему домик в деревне недалеко от Москвы, там я у него и жил в войну. Вечерами при коптилке он всегда что-то мастерил и пел мне длиннющие песни, как казах. Судя по этим песням, он был искренний монархист. Но всех своих семерых детей благословил в большевики. И не было в этом ни душевного надлома, ни интереса: та правда, которую предложили большевики, была ближе, чем лозунги левых эмиссаров Керенского.
И вот, все семеро детей моего деда, включая мою мать, стали членами ВКП(б), и их жизни отразили жизнь страны. Никто из них не был левым — всех их тянуло строить, а не разрушать, соединять людей, а не стравливать. После войны часто встречались земляки из станицы, почти всегда на полу ночевал какой-нибудь фронтовик, проездом через Москву, и сейчас я поражаюсь — ведь одну водку пили и одних друзей детства вспоминали красные и белые. После такой гражданской войны! В Испании до сих пор в селах сын фалангиста и думать не может жениться на дочери «красного».
Но были в ВКП(б) и левые. Их «тройка» во главе с гимназистом из городка Горбовским приехала в станицу расказачивать. По ночам и стреляли, и рубили. Мою мать, как комсомолку, посадили вести дела, а в станице половина — родственники. Бросились комсомольцы в город, приехал оттуда большевик со стажем, старик с Путиловского завода (вроде того, кого высмеял Пастернак). Собрал комсомольцев, объяснил, как мог, сложность революции, и пошел увещевать «тройку». А наутро пришли к оврагу родные забирать очередных застреленных казаков — и этот большевик там лежит. Тоже левым не был. Мать заболела, впала в забытье. «Тройка» исчезла. А через пару лет поехала мать учиться в только что открытый Ташкентский университет — по коридору идет Горбовский, в сапогах и френче. Потом мать отправили на учебу в Москву — через год приезжает и Горбовский, уже видный троцкист. Так и шел он, как тень, вплоть до 1937 года.
Кто же такие наши левые, разрушавшие СССР? Эти юрии афанасьевы и гайдары? Я в них вижу прямую духовную и даже родственную связь с теми, горбовскими. Ради дела они даже могли заклеймить преступления горбовских, да и то не слишком: поспешили переименовать ул. Горького, но почему-то в самом центре Москвы сверкают имена палачей, «ул. Володарского», «ул. Землячки». Они — не прямое порождение западных демократов, они дети ВКП(б), но только ее левого крыла. И они нисколько не изменились, их суть — разделение, разрушение, стравливание, уничтожение жизни. Ими движет вовсе не жажда справедливости, а желание «раздавить гадину». Тогда — «старая» Россия, сегодня — «советская» Россия. Их тип описан Достоевским, это — Петр Верховенский, самый чистокровный левый. Ну чем он похож на Нагульнова, Жукова или Гагарина, от которых желает вести свою родословную КП РФ?
Левые перестройщики называют себя сегодня либералами — а что изменилось? Их некрофильское желание «раздавить гадину» столь сильно, что они и года не могут прожить без этого. В 1993 эта их страсть была удовлетворена расстрелом Дома Советов — вспомните счастливое лицо Гайдара. Сегодня они наслаждаются разрушениями в Чечне и возможностью мутить воду в Москве. Поведение «демократов», выжимающих все возможные дивиденды из трагедии, мне кажется невероятно гнусным — наемник Русаков и то менее грешен. Чего стоит одно только выдвижение С.Ковалева на Нобелевскую премию! «Миротворец», который разрушал СССР, прекрасно зная, что этим открывает стране вены, что те ручьи крови, которые уже пустил Горбачев, станут реками.
Те пляски, которые «демократы» устраивают на руинах Грозного — просто бесовский шабаш. Даже если бы мы забыли, что «чеченская бомба» кропотливо создавалась Бурбулисом со Старовойтовой и всей их командой, хватит и того, что они делают сегодня. Вот Ковалев. Может ли придти в голову человеку, стремящемуся остановить бойню и защитить людей, обосноваться в бункере Дудаева, питаться с его стола? Ведь этим он не поднял себя над конфликтом, как был обязан по своему положению, а встал на сторону Дудаева.
Послушаем, какие он выбирает слова (и вспомним значение слова): «Русские танки давят чеченских женщин и детей! Русские самолеты бомбят мирные жилища!». Из горящего Грозного, что придает слову Ковалева особый авторитет, он старательно представляет конфликт как этнический: русские против чеченцев! Это не просто ложь, это испытанный способ стравливания. А назавтра «левый демократ» запускает в мир новую мину: в Грозном он выполняет секретное поручение Козырева, предлагающего переговоры Дудаеву. Кто же такой Козырев? Министр иностранных дел. Иностранных! Так что Ковалев, Козырев и вся их клика заявляют: переговоры с Дудаевым они рассматривают как прерогативу Министерства иностранных дел, ибо Чечня — иностранное государство, против которого развязана агрессия России (которую другой левый, Э.Паин, называл «внешним врагом Чечни»). Тут же выскакивает крестный отец Дудаева Бурбулис: Чечне надо предложить отношения с Россией на правах конфедерации. Дальше — больше, с подачи С.Ковалева начинаются стенания о том, что надо пригласить цивилизованных миротворцев — хоть какие-нибудь голубые каски. Пока что речь об ООН или СБСЕ, а завтра заговорят о НАТО. Люди должны привыкнуть к тому, что еще вчера показалось бы чудовищным.
Так наши левые получили возможность потоптать новую, «демократическую гадину» режима Ельцина, стержнем которого они являются. Как же так? Да ничего страшного, дело есть дело. Разве советский строй и КПСС топтали не члены Политбюро Яковлев и Шеварднадзе да политработники Гайдар и Бурбулис — под присмотром генсека? Сегодня — новый этап того же процесса, но отличается он разве что количеством крови. Ведь никто не опроверг заявлений Ковалева о секретном поручении Козырева, никто Козырева и не упрекнул. Где это видано, чтобы генералы на действительной службе, вроде Громова и Лебедя, делали направо и налево заявления, порочащие командование? Все эти заявления согласованы, пусть и неявно. А вдумайтесь в слова члена Президентского совета Смирнягина: «Блиц-криг против Чечни не удался». На какую реакцию он рассчитывает, переходя на язык гитлеровских стратегов? Против каких еще областей России разрабатывают наши «демократы» свои планы «Барбаросса»?
И кто может поверить, что ТВ стало вдруг столь свободным, что может по всем программам тиражировать антиправительственные материалы и мнения? Оно ведь не стало менее тоталитарным — с экрана не слезают те же Гайдар, Юшенков и С.Ковалев, но со своим словом не может проникнуть ни Зюганов, ни даже Бабурин, вроде бы что-то поддержавший (кстати, поддерживать сегодня Грачева или Ерина было бы не менее странно). Мы видим просто новый акт драмы по разрушению страны — драмы, поставленной «левыми».
Способ действия «левых», тип их мышления и их «готтентотская» мораль уже в начале века были исследованы русскими философами, которые по-иному, чем большевики, вырвались из союза с этими «левыми». Сегодня очень полезно вспомнить их диагноз и сопоставить с тем, что мы видим вокруг. И не только у нас, но и в западном левом движении, которое переживает кризис. Но это — в другой статье. А сейчас вспомним хотя бы тот факт, что и в революции народ поддержал не «левых», а именно большевиков, и это имя сыграло важную роль — оно сочеталось с идеей справедливости. Даже к «меньшевикам» уже за одно их имя не могло быть симпатии. Так давайте с осторожностью подойдем к выбору нового имени. Исходя из мироощущения российских народов, а не из европейской традиции классовой войны, в которой мы были сбоку припека.
1994
Сегодня от того, сможем ли мы разобраться в основных вопросах, прямо зависит наша судьба на десятилетия вперед. Оздоровляющий, при всем горе, смысл кризиса в том и состоит, что на время разрушены ветхие догмы, и мы можем подняться на новый уровень понимания мира, человека и общества. Но этим моментом надо быстро пользоваться — времени отпускается очень немного, и целая свора идеологов спешит заполнить свободу нашего ума новыми догмами (или приукрашенными старыми). Особенно велика в этот момент ответственность тех, кто берет на себя роль лидера в борьбе. Напутает в основных вопросах — погубит дело, а то и поможет разрушителям.
Давайте разберемся в вопросе, важном для оппозиции, которая выступает под красным флагом. Кто она, откуда и куда? Заранее скажу: эти вопросы болезненны, и говорить о них надо без подковырки — но надо. Если не разберемся, люди под это знамя не придут, а другого сравнимого по силе не видно. Думаю, что в России разобраться в глубинной сути слов — имени (кто я и откуда) — намного более важно, чем на рациональном Западе. А.Ф.Лосев в книге «Философия имени» говорит о «демиургийной (т.е. творящей) энергии слова»: «Слово — могучий деятель мысли и жизни. Слово двигает народными массами и есть единственная сила там, где, казалось бы, уже нет никаких надежд на новую жизнь… Это гораздо больше чем магия, чем какая-то там суеверная и слабенькая „магия“, как она представляется выжившим из ума интеллигентам-позитивистам».
Я хочу сказать об имени, которое опять приклеивается к коммунистам — левые.
Г.А.Зюганов сказал о КП РФ парадоксальную вещь: «Мы по убеждениям левые, а дело наше правое». Как же так может быть? Почему же и в каких условиях мысль и дело приобретают прямо противоположное направление? Ведь здесь явно есть какая-то тайна или огромное непонимание. Язык оттачивался веками и проверялся тысячелетним опытом. Такие основные слова, как правый и левый, не возникают в экспериментах Хлебникова. Надо же вспомнить сокровенный смысл этих слов. И задуматься, а почему мы выбираем имя для целого движения борьбы в таком странном противопоставлении: правый — левый?
Начнем с простых, верхних смыслов. Думаю, Зюганов сказал «мы — левые» в том смысле, что КП РФ продолжает традиции европейской классовой борьбы, в которой левые выступали на стороне труда против капитала и использовали лозунг социальной справедливости. Такое объяснение создает массу новых проблем и делает образ КП РФ еще более противоречивым, но пойдем пока вглубь. Является ли поддержка справедливости (а в самом этом слове корень — прав) родовым признаком левизны? Или это — вопрос конъюнктуры, военный союз с чужаком ради борьбы с общим только сегодня врагом? Сахаров и Попов, разрушая советский строй, называли себя левыми — был ли здесь обман? Был ли левым Сталин в период индустриализации — или левым был Троцкий, который против Сталина боролся? В чем последняя, сокровенная суть левого?
Из истории знаем: когда появились парламенты, то защитников существующего порядка стали сажать справа от председателя, а противников — слева. С Французской революции это стало политическим символом. Как пишет историк Карлейль, в Национальном собрании «консерваторы сидели справа, а разрушители слева». Потом, уже в Законодательном собрании они пересели: якобинцы разместились на верхних скамьях (Гора), а консерваторы внизу (Болото), но так и продолжали считаться левыми и правыми. Но, скорее всего, они не потому назвались левыми, что сидели слева, а потому там сели, что были разрушителями (еще ранее в Англии были «левые виги»). В Россию это понятие пришло поздно, в 1905 г., и применялось в основном к обозначению течений в рамках одной партии (левые эсеры, левые коммунисты, левый уклон). Но откуда все это пошло? Ведь если искать внешние причины, то придем к выводу, что из метро: «стойте справа, проходите слева». Окуджава так и поет под аплодисменты наших якобинцев: «те кто идут, всегда должны держаться левой стороны!».
Давайте вернемся к языку. Исток термина «левые» в приложении к политике — латынь. Итальянцы так и называют левое движение — sinistra. Что означает это слово в переводе на русский? Читаем в словаре: 1) книжн. левый; 2) злой, порочный; 3) несчастный, злополучный, роковой; 4) недостатки, пороки, дурные привычки; 5) бедствие, несчастье, катастрофа.
Почему же за книжным словом «левый» тянется такая чертовщина? И почему отрицающее левизну слово «правый» несет корень, от которого растут слова правда, право, справедливость, исправный и т.д.? Это идет из древности, из всех дуалистических мифов, верований и религий — они используют признак «левый» в значении отрицательного, связанного с неправотой и загробным наказанием. Такое различие левого и правого сформулировано уже в древнеегипетских священных текстах и развито в Библии. Мироощущение наших племен не было таким дуалистичным, у нас зло было всегда меньше Добра, а дьявол низведен до чёрта. В Россию противопоставление левого и правого как сравнимых по силе начал пришло, видимо, с христианством, хотя и раньше славяне плевали через левое плечо. Важно, что в европейской культуре левое начало — дьявольское, подрывное.
В этом и есть главная суть левизны: подрывать, расшатывать, свергать существующий порядок вещей. В религии это ересь и богоборчество, в социальной и политической сфере — заговор и революция. Важен ли смысл революции (ее «справедливость»)? Нет, это — вопрос конъюнктуры. Если власть буржуазная, то левые выступают на стороне трудящихся. Если власть советская, то левые выступают на стороне Артема Тарасова и Борового — но организуют те же подрывные митинги, демонстрации и баррикады. Никакой предрасположенности к защите именно трудящегося человека левые не имеют. Мы связываем их с социализмом по привычке — потому что очень долго власть была именно у капитала и выступающие против него рабочие были дровами для костра левых революций.
Все это показала история двух последних веков, и особенно перестройка и «бархатные революции» — когда левые явно выступили против интересов трудящихся. Кумир демократов Милан Кундера сказал: «Диктатура пролетариата или демократия? Отрицание потребительского общества или требование расширенного производства? Гильотина или отмена смертной казни? Все это вовсе не имеет значения. То, что левого делает левым, есть не та или иная теория, а его способность претворить какую угодно теорию в составную часть кича, называемого Великим Походом».
Поэтому Троцкий, которого снедала религиозная страсть к перманентной революции, был левым по самой своей сути. А Сталин, когда занялся строительством заводов и посадкой лесополос, проявил свою суть как государственник (в Европе — как правый). Он сумел сбросить цепкие объятья союзников-левых, с которыми делали революцию. И левые в начале перестройки справедливо говорили, что Сталин совершил контрреволюционный переворот.
Вообще, надо бы коммунистам с этой точки зрения взглянуть на большевизм — ведь в нем на время соединились два несовместимых по духу течения. И разделение этих «сиамских близнецов», произведенное Сталиным, могло быть куда более кровавым. Может, это и не научно, но я вспоминаю детство — дедушку. Он был казак из Семиречья. Среди казаков — бедняк, но все равно раскулачили, и сыновья купили ему домик в деревне недалеко от Москвы, там я у него и жил в войну. Вечерами при коптилке он всегда что-то мастерил и пел мне длиннющие песни, как казах. Судя по этим песням, он был искренний монархист. Но всех своих семерых детей благословил в большевики. И не было в этом ни душевного надлома, ни интереса: та правда, которую предложили большевики, была ближе, чем лозунги левых эмиссаров Керенского.
И вот, все семеро детей моего деда, включая мою мать, стали членами ВКП(б), и их жизни отразили жизнь страны. Никто из них не был левым — всех их тянуло строить, а не разрушать, соединять людей, а не стравливать. После войны часто встречались земляки из станицы, почти всегда на полу ночевал какой-нибудь фронтовик, проездом через Москву, и сейчас я поражаюсь — ведь одну водку пили и одних друзей детства вспоминали красные и белые. После такой гражданской войны! В Испании до сих пор в селах сын фалангиста и думать не может жениться на дочери «красного».
Но были в ВКП(б) и левые. Их «тройка» во главе с гимназистом из городка Горбовским приехала в станицу расказачивать. По ночам и стреляли, и рубили. Мою мать, как комсомолку, посадили вести дела, а в станице половина — родственники. Бросились комсомольцы в город, приехал оттуда большевик со стажем, старик с Путиловского завода (вроде того, кого высмеял Пастернак). Собрал комсомольцев, объяснил, как мог, сложность революции, и пошел увещевать «тройку». А наутро пришли к оврагу родные забирать очередных застреленных казаков — и этот большевик там лежит. Тоже левым не был. Мать заболела, впала в забытье. «Тройка» исчезла. А через пару лет поехала мать учиться в только что открытый Ташкентский университет — по коридору идет Горбовский, в сапогах и френче. Потом мать отправили на учебу в Москву — через год приезжает и Горбовский, уже видный троцкист. Так и шел он, как тень, вплоть до 1937 года.
Кто же такие наши левые, разрушавшие СССР? Эти юрии афанасьевы и гайдары? Я в них вижу прямую духовную и даже родственную связь с теми, горбовскими. Ради дела они даже могли заклеймить преступления горбовских, да и то не слишком: поспешили переименовать ул. Горького, но почему-то в самом центре Москвы сверкают имена палачей, «ул. Володарского», «ул. Землячки». Они — не прямое порождение западных демократов, они дети ВКП(б), но только ее левого крыла. И они нисколько не изменились, их суть — разделение, разрушение, стравливание, уничтожение жизни. Ими движет вовсе не жажда справедливости, а желание «раздавить гадину». Тогда — «старая» Россия, сегодня — «советская» Россия. Их тип описан Достоевским, это — Петр Верховенский, самый чистокровный левый. Ну чем он похож на Нагульнова, Жукова или Гагарина, от которых желает вести свою родословную КП РФ?
Левые перестройщики называют себя сегодня либералами — а что изменилось? Их некрофильское желание «раздавить гадину» столь сильно, что они и года не могут прожить без этого. В 1993 эта их страсть была удовлетворена расстрелом Дома Советов — вспомните счастливое лицо Гайдара. Сегодня они наслаждаются разрушениями в Чечне и возможностью мутить воду в Москве. Поведение «демократов», выжимающих все возможные дивиденды из трагедии, мне кажется невероятно гнусным — наемник Русаков и то менее грешен. Чего стоит одно только выдвижение С.Ковалева на Нобелевскую премию! «Миротворец», который разрушал СССР, прекрасно зная, что этим открывает стране вены, что те ручьи крови, которые уже пустил Горбачев, станут реками.
Те пляски, которые «демократы» устраивают на руинах Грозного — просто бесовский шабаш. Даже если бы мы забыли, что «чеченская бомба» кропотливо создавалась Бурбулисом со Старовойтовой и всей их командой, хватит и того, что они делают сегодня. Вот Ковалев. Может ли придти в голову человеку, стремящемуся остановить бойню и защитить людей, обосноваться в бункере Дудаева, питаться с его стола? Ведь этим он не поднял себя над конфликтом, как был обязан по своему положению, а встал на сторону Дудаева.
Послушаем, какие он выбирает слова (и вспомним значение слова): «Русские танки давят чеченских женщин и детей! Русские самолеты бомбят мирные жилища!». Из горящего Грозного, что придает слову Ковалева особый авторитет, он старательно представляет конфликт как этнический: русские против чеченцев! Это не просто ложь, это испытанный способ стравливания. А назавтра «левый демократ» запускает в мир новую мину: в Грозном он выполняет секретное поручение Козырева, предлагающего переговоры Дудаеву. Кто же такой Козырев? Министр иностранных дел. Иностранных! Так что Ковалев, Козырев и вся их клика заявляют: переговоры с Дудаевым они рассматривают как прерогативу Министерства иностранных дел, ибо Чечня — иностранное государство, против которого развязана агрессия России (которую другой левый, Э.Паин, называл «внешним врагом Чечни»). Тут же выскакивает крестный отец Дудаева Бурбулис: Чечне надо предложить отношения с Россией на правах конфедерации. Дальше — больше, с подачи С.Ковалева начинаются стенания о том, что надо пригласить цивилизованных миротворцев — хоть какие-нибудь голубые каски. Пока что речь об ООН или СБСЕ, а завтра заговорят о НАТО. Люди должны привыкнуть к тому, что еще вчера показалось бы чудовищным.
Так наши левые получили возможность потоптать новую, «демократическую гадину» режима Ельцина, стержнем которого они являются. Как же так? Да ничего страшного, дело есть дело. Разве советский строй и КПСС топтали не члены Политбюро Яковлев и Шеварднадзе да политработники Гайдар и Бурбулис — под присмотром генсека? Сегодня — новый этап того же процесса, но отличается он разве что количеством крови. Ведь никто не опроверг заявлений Ковалева о секретном поручении Козырева, никто Козырева и не упрекнул. Где это видано, чтобы генералы на действительной службе, вроде Громова и Лебедя, делали направо и налево заявления, порочащие командование? Все эти заявления согласованы, пусть и неявно. А вдумайтесь в слова члена Президентского совета Смирнягина: «Блиц-криг против Чечни не удался». На какую реакцию он рассчитывает, переходя на язык гитлеровских стратегов? Против каких еще областей России разрабатывают наши «демократы» свои планы «Барбаросса»?
И кто может поверить, что ТВ стало вдруг столь свободным, что может по всем программам тиражировать антиправительственные материалы и мнения? Оно ведь не стало менее тоталитарным — с экрана не слезают те же Гайдар, Юшенков и С.Ковалев, но со своим словом не может проникнуть ни Зюганов, ни даже Бабурин, вроде бы что-то поддержавший (кстати, поддерживать сегодня Грачева или Ерина было бы не менее странно). Мы видим просто новый акт драмы по разрушению страны — драмы, поставленной «левыми».
Способ действия «левых», тип их мышления и их «готтентотская» мораль уже в начале века были исследованы русскими философами, которые по-иному, чем большевики, вырвались из союза с этими «левыми». Сегодня очень полезно вспомнить их диагноз и сопоставить с тем, что мы видим вокруг. И не только у нас, но и в западном левом движении, которое переживает кризис. Но это — в другой статье. А сейчас вспомним хотя бы тот факт, что и в революции народ поддержал не «левых», а именно большевиков, и это имя сыграло важную роль — оно сочеталось с идеей справедливости. Даже к «меньшевикам» уже за одно их имя не могло быть симпатии. Так давайте с осторожностью подойдем к выбору нового имени. Исходя из мироощущения российских народов, а не из европейской традиции классовой войны, в которой мы были сбоку припека.
1994
Кому нужно разъединение народа?
В прошлой моей статье говорилось, что общественно-политическую жизнь России можно лишь условно вместить в схему «правые-левые», этот дуализм — типично западное явление. Можно, однако, сказать, что на нашей отечественной почве европейский цветок левого мировоззрения вырос даже в преувеличенно-фантастических размерах. Уже в прошлом, ХIХ веке он перерос рациональные рамки социальной борьбы. Соединившись со страстью мессианского чувства, свойственного и православию, и иудаизму, левый радикализм приобрел черты религиозного, хотя и безбожного, фанатизма. Поразительно, как быстро русская культура отразила это явление со столь же высоким накалом — в Достоевском (достаточно вспомнить его роман «Бесы»).
Философам, чтобы понять суть левых, пришлось пройти много кругов — побыть самим в их среде, а потом раскаяться при виде реальных революций (ибо при том, что революции были вызваны объективными причинами, их чрезмерно разрушительный характер в России во многом был предопределен свойствами идеологии русских «левых»). И неважно, какие прекрасные лозунги брали наши «левые» — они их наполняли небывалым содержанием. Так было и с идеей демократии — в противовес самодержавию (а недавно — в противовес советскому строю).
Н. Бердяев писал в 1923 году: «Демократия — не новое начало, и не впервые входит она в мир. Но впервые в нашу эпоху вопрос о демократии становится религиозно-тревожным вопросом. Он ставится, уже не в политической, а в духовной плоскости. Не о политических формах идет речь, когда испытывают религиозный ужас от поступательного хода демократии, а о чем-то более глубоком. Царство демократии не есть новая форма государственности, это — особый дух».
В чем же этот особый дух русских «левых»? Это — целая философия, лишь основные черты которой были намечены в первой половине ХХ века. Наше время дало огромный и ценный материал, чтобы завершить эту работу — если будет кому. Я бы сказал, что суть дела в неорганичном, болезненном соединении западного рационализма и получивших светскую оболочку западных религиозных идей (прогресса и свободы) с тем «неявным знанием», которое играло важную роль в традиционном обществе России. В это знание входит иррациональное представление о совести и долге — не только перед ближними, но буквально перед Космосом. В результате получилась философская смесь, подкрепленная фанатической уверенностью в своей правоте и даже обязанности на свой лад «устроить весь мир».
При этом верхушечное положение занимали ценности западные, они и определяли планы и проекты «левых». И главным объектом ненависти было то сокровенное отношение к миру и к человеку, которое передавалось из поколения в поколение и служило генетической матрицей, воспроизводящей Россию как особую цивилизацию. Уже более ста лет пытаясь провести в России подобие протестантской Реформации, «левые» стремились разорвать тайную связь поколений, лишить святости те символы и образы, которые скрепляли народ.
Философам, чтобы понять суть левых, пришлось пройти много кругов — побыть самим в их среде, а потом раскаяться при виде реальных революций (ибо при том, что революции были вызваны объективными причинами, их чрезмерно разрушительный характер в России во многом был предопределен свойствами идеологии русских «левых»). И неважно, какие прекрасные лозунги брали наши «левые» — они их наполняли небывалым содержанием. Так было и с идеей демократии — в противовес самодержавию (а недавно — в противовес советскому строю).
Н. Бердяев писал в 1923 году: «Демократия — не новое начало, и не впервые входит она в мир. Но впервые в нашу эпоху вопрос о демократии становится религиозно-тревожным вопросом. Он ставится, уже не в политической, а в духовной плоскости. Не о политических формах идет речь, когда испытывают религиозный ужас от поступательного хода демократии, а о чем-то более глубоком. Царство демократии не есть новая форма государственности, это — особый дух».
В чем же этот особый дух русских «левых»? Это — целая философия, лишь основные черты которой были намечены в первой половине ХХ века. Наше время дало огромный и ценный материал, чтобы завершить эту работу — если будет кому. Я бы сказал, что суть дела в неорганичном, болезненном соединении западного рационализма и получивших светскую оболочку западных религиозных идей (прогресса и свободы) с тем «неявным знанием», которое играло важную роль в традиционном обществе России. В это знание входит иррациональное представление о совести и долге — не только перед ближними, но буквально перед Космосом. В результате получилась философская смесь, подкрепленная фанатической уверенностью в своей правоте и даже обязанности на свой лад «устроить весь мир».
При этом верхушечное положение занимали ценности западные, они и определяли планы и проекты «левых». И главным объектом ненависти было то сокровенное отношение к миру и к человеку, которое передавалось из поколения в поколение и служило генетической матрицей, воспроизводящей Россию как особую цивилизацию. Уже более ста лет пытаясь провести в России подобие протестантской Реформации, «левые» стремились разорвать тайную связь поколений, лишить святости те символы и образы, которые скрепляли народ.