Карасик Аркадий. Запоздавшее возмездие или Русская сага

   Сидякин скупо улыбнулся. Кажется, он ожидал подобной реакции и заготовил впрок несколько вариантов ответа.
   — Начну с последнего вопроса. В близком окружении Грача — мой человек, которому я вполне доверяю. Его имя ничего вам не скажет… Какие цели преследует Грач? Во-первых, патологическая ненависть к Ефимке… Бизнесмен Ефим Маркович Сидякмн — мой внук. Любимый внук, — старик несколько минут помолчал. Достал из бара бутылку минеральной воды, предложил собеседнице — та отказалась. — Во вторых, — продолжил он, сделав несколько глотков, — скорей всего вы не знаете об этом: Валуян тоже баллотировался в Думу, но не прошел. Для таких людей месть к более удачливому сопернику превращается в навязчивую идею.
   — Какое я имею отношение к этой грязной истории?
   — Вот мы и подошли к самой сути. Грач разработал два варианта. Первый
   — скомпроментировать моего внука. Квартира, в которой вы должны всретиться с Ефимом буквально нашпигована всяческой аппаратурой. Если сексуальный ролик снять не удастся, вступит в силу второй вриант: убить вас. Обвинив в убийстве конкурента.
   — Неужели Валуян…
   — Можете не сомневаться — сведения верные, мы их не раз проверили по другим каналам… Сегодняшний откровенный разговор с вами, не скрою, преследует свои цели. Спасти Ефимку и защитить внучку моего друга юности и фронтового командира… За свою долгую жизнь я много нагрешил, пора спасать душу, вымолить у Бога прощение. Это — третяя моя цель… Почему на роль жертвы избрана вы? Не стану говорить о множестве любовниц, ваш муж имеет еще две семьи: в Ногинске и в Зеленограде. В обоих семьях растут дети. Вас он не любит, но по неизвестным пока причинам боится. Ликвидация слишком много знающей супругм для него — единственный выход.
   — Что я должна делать? — не веря ни одному слову Сидякина, на всякий случай спросила женщина. — Пойти в уголовный розыск…
   — Ни в коем случае. Сейчас я для вас уголовка, госбезопасность, прокуратура и Омон в одном лице… Просто позвоните, когда муж отправит вас на встречу с Ефимкой. Желательно, заблаговременно…
 
   Целую неделю Ольга не могла успокоиться. Провожая мужа на работу и встречая вечером, не сводила с него вопрошающего взгляда. Неужели этот человек — подлый предатель, кровавый подонок? Как же быть с десятком совместно прожитых лет, их ведь нельзя забыть? Вдруг друг деда и бабушки просто посмеялся над доверчивой бабой?
   — Что ты так смотришь, дорогая? — обнимая и целуя жену, как-то спросил Абрек. — Будто боишься, что я ударю тебя. Успокойся, милая, ты для меня — самая любимая.
   Размягченная ласковыми словами и нежными объятиями женщина мысленно ругала себя за доверчивость, изобретала в адрес Сидякина самые ругательные выражения. И отвечала на ласки мужу такими же ласками.
   В конце второй недели рано утром Валуян задумчиво промолвил.
   — Неприятность случилась, дорогая, какая неприятность! Понимаешь, друг заболел. Ты с ним знакома — Ефим Сидякин, бизнесмен и депутат Думы. Помнишь?
   — Конечно, помню. Что с ним произошло? — осторожно снимая мужскую руку с обнаженной груди, спросила женщина.
   — Врачи говорят — сердце. А он — одинокий, ни жена ни детей, некому покормить, поухаживать. Бедняга! Поехала бы к нему, а? Я конечно езжу, но какой толк с мужика?
   Странная просьба, но расчет верный. Не даром бабушка прозвала внучку «скорой помощью»: заболеет кто-нибудь из подруг — обращаются к Видовой, она не откажется посидеть, вызвать врачей, сбегать в аптеку. Нужно помочь убрать квартиру, проводить к поезду, вместе посетить вещевой рынок — опять же Ольга.
   Но навещать лежащего в постели можно сказать незнакомого сравнительно молодого мужика…
   — Поехали вместе? — осторожно предложила она. — Одной неудобно…
   — Обижаешь, дорогая? — возмущенно замахал руками супруг. — Я бы с превеликим удовольствием, но — деловые встречи, новые контракты, то да се. Уважь, поезжай одна! По дороге купи фруктов, колбаски…
   — К постороннему мужчине?
   — А я тебе, понимаешь, верю. Жаль Ефима, до слез жаль! Лежит один, некому даже воды подать… Пожалуйста, запиши адрес.
   Ольга приготовила чистый листок бумаги, вопросительно поглядела на мужа, который торопливо перелистывал записную книжку. Еще одна странность
   — лучший друг, близкий человек, а адреса не знает.
   — Ага, вот! Пиши: Гольяново… Зачем тебе писать — и так запомнишь. Сегодня не получится, поедешь завтра утром…
   И тут Ольга вспомнила странный разговор в салоне «линкольна». Неужели старик прав и Валуян спокойно посылает на смерть самого близкого после матери человека — жену?
   Нет, этого просто не может быть — у любого подонка, мерзавца имеется хотя бы капля совести, а Абрек, при всех его недостатках, далеко не мерзавец… Но, с другой стороны, старик в «линкольне» почти слово в слово описал только-что состоявшуюся между супругами беседу. Даже о мнимой болезни депутата упомянул.
   Позвонила Ольга Сидякину только ранним утром, когда Абрек еще спал. Из дому — не решилась, спустилась к телефону-автомату.
   — Почему так поздно? — недовольно упрекнул Сидякин. — Впрочем, ничего уже не исправишь. Спокойно проводите на работу мужа и идите по улице к входу в метро. Ничему не удивляйтесь. Вас просто… похитят…
   — Зачем? Скажите адрес — сама приеду.
   — Опасно. За вами будут следить не только мои люди…

Глава 27

   Видова-Валуян замолчала и сразу же в гостиную вкатилась инвалидная коляска. Сидякин, наверняка, подслушивал. Роман оглядел комнату, но разве возможно без тщательного изучения отыскать «булавки» с чуткими головками на концах?
   — Иди в свою комнату, Оленька, отдохни. А мы с внуком Николая еще поговорим.
   Ольга послушно кивнула и ушла. Несколько минут паралитик изучающе смотрел на собеседника. Будто определял его реакцию на исповедь женщины. Романов отвечал безмятежными взглядами и благодарными улыбками.
   Обескураженно вздохнув, Прохор Назарович извлек из бара две бутылки: коньяк для гостя, минералку для себя. Горестно улыбнувшись, постучал полусогнутым пальцем по левой стороне впалой груди. Сердце, дескать, барахлит, организм спиртного не принимает.
   — Надеюсь, исповедь Видовой ответила на все ваши вопросы? — внешне равнодушно спросил он, после того, как Роман выпил рюмку удивительно вкусного коньяка и зажевал ее ломтиком лимона. — Если остались невыясненные, готов прояснить. Слишком долго я молчал, таился, хочется, наконец, исповедаться.
   — Пожалуй, с непонятным похищением женщины более или менее ясно… Скажите, зачем она посещала ювелирный магазин?
   — По моей просьбе. Захотелось сделать подарок внучке фронтового побратима.
   Романов вспомнил горшки Семенчука, но ничего не сказал. Наверняка не по возрасту резвый старикашка реализовывал драгоценности через магазина.
   — Остается самый главный вопрос. Тот самый, ради которого проводил расследование мой дед, из-за которого никак не могла успокоиться Клавдия Ивановна…
   — Можете не продолжать! — гулким, далеко не старческим голосом остановил сыщика Сидякин. — Гибель Семена, да? — он прикрыл глаза ладонью. Будто стеснялся слез. Но Роману показалось, что бывший старшина вовсе не плачет, что его жест — фальшивка. — Можете поверить — не знаю, кто тогда выстрелил, меня по сей день тоже мучают сомнения… Может быть, в азарте схватки с мессерами и я, не желая этого, повел стволом автомата. Может быть кто другой. Один Бог ведает, — он помолчал. — Действительно, я завидовал удачливому Семке, но не до такой степени, чтобы убить его… Разве я похож на убийцу?
   Роману захотелось припомнить немощному инвалиду его расправу с другом, с человеком, который помог ему выкарабкаться из неминуемой нищеты. С Федькой Семенчуком. Заставить Сидякина вспомнить Феклу-самогонщицу, которую бывший командир разведвзвода подставил следователям в качестве убийцы. Так ловко и умело, что баба получила десять лет строгача.
   Но кто дал право частному детективу копаться в чужой душе и выносить приговор?
   — Вы продолжаете бизнес Федора Семенчука? Попрежнему эксплуатируете нищую братию?
   — Что вы, что вы? — отмахнулся старик. — Давно завязал. Живу на пенсию.
   Лукавит бывший ротный старшина! Не на пенсию он живет — на богатства, спрятанные в семи горшках Семенчука. На пенсию не построишь престижный коттедж, не наймешь персональную охрану, не будешь разъезжать на «линкольне».
   — Бывает…
   — Надежда на милость суда мизерная, больно уж не хочется умирать на тюремных нарах. Это еще одна причина просьбы передать мне записи Николая. Ежели не лукавить — главная. Кажется, я заслужил Божье прощение спасением внучки вечного комбата, теперь остается заслужить ваше…
   Банда Ванваныча действует угрозами и насилием, паралитик — слезными просьбами, фальшивым раскаянием. По опыту общения с преступным миром бывший сотрудник уголовки знает — закоренелые убийцы и насильники каются в кровавых своих делах очень и очень редко.
   — Мне не хотелось бы расставаться с бумагами деда, — точно так же, как и при беседе с Ванванычем, завилял Романов. — Единствнная о нем память. Вот разве отдать вам ксерокопии? — нерешительно повторил он.
   Как и предполагал сыщик слащавая маска Сидякина исчезла, вместо нее показалась ежели не волчья морда, то нечто на нее похожее.
   — Где гарантия, что вы не передадите в прокуратуру подлиники?
   — Только мое честное слово.
   Убийца Семенчука, фактический убийца родного сына, главарь банды в раздумьи покатался по комнате. Доверительная беседа постепенно превращалась в рыночный торг.
   — Признаться, меня ваше предложение не греет, честное слово не успокаивает. Но я понимаю ваши чувства и поэтому вынужден согласиться на копии. Пока согласиться, — многозначительно уточнил он. — Очень уж не хочется применять иные методы воздействия — стар стал для этого. Если вы сдержите данное слово — все будет мирно и гладко.
   Старый бандюга прекратил слюнтяйничать, поминутно поминать Бога, каяться во множестве грехов. Угроза применить иные «метода» прозвучала более искренне. Небось, в холле сидят шестерки, ожидают сигнала босса.
   — Слово — кремень, не собираюсь нарушать его. Что касается ваших угроз — на сволочной своей работе оттучился бояться.
   — Так-то оно так, но все же… Когда получу бумаги?
   — На следующей неделе, — для вида поколебавшись, Романов назвал туманный срок. — Вот только разделаюсь с более срочными делами.
   — Имеете в виду Грача?
   — И его тоже…
 
   Романов избегал оживленных трасс, больше пользовался пустынными дорогами. И все время контролировал пространство впереди и, особенно, позади. Одновременно размышлял по поводу откровенных признаний старого бандита.
   Есть над чем поломать голову.
   В первую очередь, кто пустил автоматную очередь в вечного комбата?
   Во-вторых, в желании Сидякина замолить многочисленные грехи Роман не очень верил. Тогда зачем он спас внучку своего фронтового командира?
   В третьих, непонятный интерес бывшего старшины к бумагам деда. Срок давности давно истек, прокуратура не станет терять дорогое время на расследование давних преступлений. Что же тогда подталкивает хитреца?
   Сыщик отлично понимал, что ответов на все эти вопросы он не получит. Поэтому постарался «освободить» и без того перегруженную голову от зряшных мыслей. Переключился на Дашку. Наверно, волнуется девчонка, глаз не сводит с лесной дороги, не пьет и не ест. Ведь «папанька» пообещал возвратиться к вечеру, а приедет он, если только приедет, не раньше полуночи.
   Через полчаса после того, как Романов покинул гостепримный особняк, он заметил слежку. Неприкрытую, наглую. «Жигуль-шестерка», черной окраски. Висит на хвосте, будто Роман буксирует его. Одно из двух: либо пасут шестерки недоверчивого Сидякина, либо выследил Ванваныч. Первое
   — малоприятно, но не таит особой опасности, а вот второе, учитывая неприкрытые угрозы в квартире Картока, очень и очень серьезно.
   Впереди — съезд на узкую бетонную дорогу ведущую в одно из отделений бывшего колхоза. Теперь — акционерного общества сельхозпроизводителей. Не сбрасывая скорости, Роман резко свернул. Так резко, что завизжали шины. Он знал, что на выезде из деревни есть малозаметный проселок. Ухабистый и пыльный — то, что надо.
   Черный «жигуль» повторил маневр преследуемого и снова повис на его хвосте. Обогнув многоэтажку, потом — свиноферму, Романов углубился в лес. Загнал машину в кусты, вылез и огляделся.
   Вообще, останавливаться в безлюдном месте небезопасно, можно запросто проглотить пулю. Но сыщик надеялся на никогда еще не подводившее его везение плюс надежный «макарыч».
   Из-за поворота выбрался черный «жигуль». Остановился в двухстах метрах. Но водитель, не в пример Романову, не покинул машину. Попытка разглядеть преследователя сыщику не удалась — слишком далеко.
   Пришлось прекратить детскую игру в кошки-мышки. Недовольно пофыркивая, легковушка выбралась из кустов и снова запрыгала на ухабах. Черномазый преследователь двинулся следом.
   Вторая попытка, если не избавиться от пастуха, то хотя бы зафиксировать его внешность, тоже окончилась неудачей. Когда Романов свернул к автозаправке, черный дьявол остановился, не доезжая до нее.
   В конце концов, сыщик решил больше не таиться — погнал машину к повороту в хутор лесника. Пусть отслеживают, глотают пыль — слава Богу, не стреляют и не обгоняют.
   Удивительно, но за два километра до поворота на лесную дорогу черный «жигуль» исчез. Вот это уже пострашней наглого преследования!
   Романов остановился, выключил фары, подождал. Пастух не появлялся. Время — одинадцать. Вдруг слежка почудилась? Глупое предположение — черномазая легковушка не приснилась, сыщика явно пасли. Кто? И снова он подумал о хитроумном владельце особняка, старом разведчике.
   Окна в избе лесника — черные провалы, только одно светится. Романов загнал машину под навес, выключил зажигание, выбрался из салона.
   — С приездом, фрайер!
   Ответить Роман не успел — сильный удар по голове бросил его в беспамятство.
   Очнулся он в горнице. Но не поднял склоненную на грудь голову, не открыл глаза. В начале — определиться, прояснить ситуацию. Тонкая струйка крови добралась до закрытых век, защекотала, вытереть бы ее ладонью — нельзя. Зато слух работает в полную силу.
   — Послушай, Бирюк, мы вместе парились, хавали тюремную баланду. Нам ли притворяться, кореш? Цынкани где бумаги мента — возьму в долю. За них столько отвалят капусты — до конца жизни хватит и еще останется.
   Ванваныч. Его голос с характерным придыханием. Интересно, что ответит Панас Григорьевич, не соблазнится ли предложенной «долей».
   — Не знаю никаких бумажек. Не штормуй, Мерин, не гони волну.
   Молодец лесник, в душе порадовался Романов, знатно выдал Ванванычу. Вернее, Мерину. Многозначительную кликуху приклеили мужику — именно старый, изъезженный мерин.
   — Да что с ним базарить! Разогрею жопу паяльником — все скажет!
   Гундосый, насморочный голос Хари. А кто еще находится на лесном хуторе? Неужели Ванваныч решил наехать на старого кореша с одним только Харей? Не похоже на старого лиса.
   — Заткнись, сявка! — прикрикнул босс. — Лучше пошевели ходулями, погляди во дворе. Вдруг дерьмовый Хавало снова задремал.
   Третее действующее лицо — какой-то Хавало. Если только трое — можно выкрутиться. Романов незаметно пошевелил руками, скованными браслетами.
   Стукнула дверь, потянуло сквознячком. Харя отправился выполнять приказ босса.
   — Ладно, Бирюк, подумай пока. Разберусь со шлюшкой. Ну, ты, давалка дерьмовая, шкура вокзальная, поверни морду ко мне. Не строй из себя героиню — загоню в бабскую щель бутылку из-под шампанского — взвоешь. Куда твой хахаль спрятал дедовы бумажки?
   Если бы Ванваныч знал характер дерзкой девчонки, не стал бы говорить с ней на бандитском жаргоне. Сейчас она ему выдаст!
   Выдала.
   — Ах, ты козел вонючий, ублюдок смердящий, еще и обзывается! Небось, носишь в штанах вместо мужского члена окурок, вот и храбришься. Ни одна баба не польстится на такого недоноска! Погоди, Романчик с тобой за все рассчитается, овца шебутная, жертва аборта! Что вы с ним сделали, сявки подзаборные!
   Ванваныч засмеялся. Не весело — натужно. Пытался за смехом скрыть гнев и растерянность. Злые оскорбления, похоже, достали его, пробили щит напускного равнодушия.
   — Центровая шкура, фуфелистая, — с оттенком уважительности, проговорил авторитет. — По фене ботаешь, лярва.
   Наверно, Ванваныч, отвесив тяжеловесный «комплимент», решил подкрепить его поглаживанием по вздернутой головке. Или — по пухлому плечику.
   Ответ последовал немедленно — звучный плевок.
   — Перестань лапать, старый козел, от тебя сортиром несет!
   Стукнула дверь — возвратился Харя.
   — Все в цвете, босс, Хавало бдит… Что, не поддается девка? Давай перетащу ее в боковушку, малость пощекочу своим инструментом? Он у меня — с шариками, попробует — взвоет, все выложит.
   Минутное молчание. Видимо, Ванваныч размышляет, прикидывает. Почему-то ему не хочется применять силовые приемчики, до чего же не хочется!
   Дашка не смолчала.
   — Кусок дерьма называешь «инструментом»? Чем похваляешься, падла?
   Бандит захлебнулся от неожиданности, что-то забормотал. Шагнул к дерзкой телке, замахнулся. Ударить не успел — его остановил босс.
   — Погоди, Харя, не гони волну. Вот побазарим с ментом, потом уж… Что-то никак он не оклемается — уж не сдох ли?
   — Не должен. Я его легко погладил.
   Подошел к пленнику, приподнял за волосы голову. Романов сделал вид — очнулся. Со стоном замотал головой, пытаясь сбросить с глаз кровавую пелену. Конечно, ничего не получилось.
   — Дайте промыть глаза — не вижу.
   Харя принес из сеней полведра воды, с хриплым смехом окатил Романа. Тот скованными руками провел по лицу. Прозрел.
   Обстановка в горнице — не для слабонервных.
   В центре комнаты сидит Ванваныч. По обыкновению ехидно ухмыляется. На скамье — лесник. Руки связаны, но ноги свободны. По другую сторону на стуле — связанная по рукам и ногам Дашенька. Видимо, ее считают более опасной, нежели бывший дружан авторитета. Харя устроился за спиной босса.
   — Я вам уже говорил, Роман Борисович — не штормовать. А вы что делаете? Ворвались в квартиру Картоков, перепугали хозяев, зверски избили моего боевика выкрали заложника. Вот и пришлось применить нестандартные меры.
   Многозначительный кивок на гудящую от боли голову пленника. За спиной босса захрипел Харя. Это у него смех такой. Возмущенно заворочалась привязанная к стулу Дашка. Но промолчала.
   — Я не мог допустить, чтобы компаньон ночь просидел, прикованным к радиатору. Сделал то, что обязан был сделать.
   — Предположим, — подумав, легко согласился Ванваныч. — А почему не отдали мне бумаги деда? Или, на крайний случай, ксерокопии?
   — Не успел.
   Конечно, версия ответа — на уровне детяслей, но более толковой больная голова не выработала.
   — Ладно, — ухмыльнулся Ванваныч. — Не будем ворошить прошлое. Итак, где находится архив?
   — Не знаю, — угрюмо ответил Романов. — Забыл. Ваш вонючий Харя выбил из головы.
   Босс обреченно вздохнул.
   — Не хотелось бы воздействовать на вашу память силовыми методами, но, похоже, без них не обойтись. Харя, — не оборачиваясь, приказал он. — Приступай. И не в соседней комнате — прямо здесь. Полюбуюсь на сексуальную картинку. Не в Плейбое — в натуре.
   Харя, облизывая языком губы и демонстративно расстегивая ширинку, медленно направился к Дашке. На лице девушки — ужас, побледнела, сжалась.
   Романов рванулся и вместе со стулом грохнулся на пол.
   — Погоди, дружан, — обратился к Ванванычу лесник. — Может, обойдемся без насильничанья? Телка ни в чем не виновата.
   — Обойдемся. Ежели я получу бумаги, — Палач выждал несколько минут и снова приказал. — Не медли, Харя, внедряй свой хваленный инструмент!
   — Ладно, — торопливо заговорил лежащий на полу детектив. — Получишь. Только оставь девушку.
   — Говори! — подался вперед Ванваныч. — Где?
   — Здесь, неподалеку. Развяжи — отведу.
   Наивная надежда скрутить бандюг, как следует отполировать им зверские морды закончилась ничем. Слишком умным противником оказался Ванваныч — мигом расшифровал намерения пленника.
   — Не получится. Скажи где — сами откопаем.
   Романов растерянно что-то забормотал.
   Поняв, что от детектива ничего путного не получит, босс кивнул Харе.
   — Руки на затылок, морды — на пол!
   В дверях — ангел-спаситель. В переводе — Петька Дружинин. Вместо крылышек — пистолет. Немая сцена, будто позаимствованная из гоголевского «Ревизора».
   Неожиданно Харя взревел раненным зверем и прыгнул на Петьку. Не достал
   — лесник извернулся и ударил его ногой по колену. С такой силой, что боевик рухнул на пол.Ударился головой об угол печи. Роман с наслаждением врезал ему скованными руками по затылку.
   Опомнившись, Ванваныч выхватил пистолет, но Петька опередил его — выстрелил. Бандит выронил оружие и свалился рядом с шестеркой.
   Освобожденный от наручников и веревки, Романов развязал девушку. Дружинин — лесника. Не стесняясь окружающих мужиков, Дашка повисла на шее папаньки, принялась обцеловывать его. Тот невежливо отстранился — не до телячьих нежностей.
   Связывать Харю Бирюк не разрешил.
   — А где Хавало, — поинтересовался он. — Замочил?
   — Нет, просто оглушил и запер в погребе.
   — Освободи. Пусть оба убираются — не надо брать на себя лишней крови.
   А эту падаль, — лесник презрительно толкнул ногой труп Ванваныча, — я сам закопаю. Так, что ни один сыскарь не найдет…
   — Не опасно отпускать?
   — Знают — под землей найду. И — закопаю.
   Не ожидая согласия либо запрета, он легко поднял с пола злоровенного амбала, придал ему вертикальное положение. Привычно, будто давно занимался этим, охлопал по карманам. Кастет, нож и два пистолета передал Романову.
   — Двигай ходулями, сявка, — почти дружелюбно приказал он. — Сейчас вместе с вонючим дружаном пойдешь домой.
   — Далеко… Разреши — на машине.
   — Ништяк, доберешься пехом.
   Харя не осмелился настаивать, прихрамывая, глядя в пол, пошел вслед за грозным хозяином.
   Возвратился Бирюк минут через пятнадцать. Удерживаясь от необычного для нелюдима смеха, поведал о том, как освобожденные бандюги поплелись по проселку, один прихрамывая, второй потирая поврежденную Дружинином шею.
   — Я на прощание цынканул: еще одна такая встреча — зубы выдерну через задницу. Кажется, усекли… Баул возьмешь?
   Романов несколько минут размышлял. С одной стороны, спокойней, когда бумаги деда — под боком, но, с другой, предстоит объяснение со старшиной. С непредсказуемыми последствиями.
   — Лучше пусть полежат в твоей захоронке. Так надежней.
   — Сговорились, — мотнул кудлатой головой лесник и принялся сноровисто очищать карманы убитого босса. — Ксивы тебе нужны? — протянул он паспорт и водительское удостоверение.
   — Оставь себе, — брезгливо помрщился детектив. — А лучше — сожги…
 
   В ста метрах от хутора в кустах спрятан… черный «жигуль».
   — Так это ты меня пас?
   — Не пас, ваше императорское высочество — охранял. Учитывая Ваш скверный характер, объявиться не решился.
   — Где взял машину?
   Дружинин покаянно наклонил голову, Заодно спрятал насмешливую улыбку.
   — Не вели казнить, потомок императора. Одолжил на время у соседа. Естественно, без его согласия. Утром возвращу.
   Компаньон неисправим, на одно нормальное слово — десяток завихренных. Но Романов не обиделся — привык к вздорному характеру Петьки.
   Выезд — торжественный: впереди — «жигуль» Романова, за ним, не обгоняя, но и не отставая, следует компаньон. Выбрались на асфальтированную дорогу, прибавили скорость.
   — Испугалась? — не глядя на девушку, спросил Роман. — Глупый вопрос — конечно, испугалась.
   Дашка презрительно фыркнула.
   — Бояться всяких фрайеров с прокисшими мозгами? Смеешься, папашенька? Если бы не появление твоего дружана, я бы их сделала! Особо, вонючего Харю.
   Она уже успела отойти от пережитого ужаса — порозовели щеки, кудрявая головка привычно вздернута, на пухлых губах расцвела улыбка. Говорит, храбрится, а сама зашпиливает порванную во время пленения кофтенку, поправляет смятые джинсы.
   — Конечно, сделала бы, — улыбаясь, согласился Романов. — Ты у меня смелая.
   Очередное фырканье подтвердило, что приятный комплимент оценен. На большее девица не решилась. Наверно, вспомнила безуспешные попытки перевести отношение с Романом в более близкие.
   Куда ехать — не обсуждалось, конечно, домой. Главный враг сыскной фирмы Ванваныч убит, его шестерки напуганы — на нападение не решатся. Поэтому две машины мчались к Москве…
 
   Квартира буквально разгромлена. Повсюду валяются бумаги, дверцы шкафов и письменного стола зверски сломаны, паркет искарежен. Искали долго и упорно. Кто искал — ясно без перевода: шестерки Сидякина. Подтверждением — приколотая к обоям записка. Естественно, без подписи. «Не сдашь документы — пожалеешь!»
   — Хмыри недоделанные! Грязные сявки! Несчастные щипачи! — во всю ругалась Дашка, пытаясь навести в комнатах мало-мальский порядок. — Найду — моргалы выбью, руки с ногами перевяжу!