Карим Мустай. Радость нашего дома

   Нет, эти слова никто не шепчет мне, просто я сам так думаю. Мне хотелось бы, чтоб и Оксане, и Фариту, и Фа-гиме - всем было оченьочень хорошо. Может быть, отдать флаг Оксане, а она потом передаст Фариту. Так и пойдет - от одного к другому. Как будет хорошо!
   Я хочу отдать флаг сестре и вдруг вспоминаю: "Как это было в той книге, которую читала нам мама? Один солдат никому не отдал знамени и не бросил его даже тогда, когда был тяжело ранен в бою. "Знамя священная вещь", - сказала мама".
   Священная - значит, очень хорошая. А знамя и флаг- это одно и то же. И в моей руке сейчас знамя... Я еще крепче сжимаю древко. Когда песня затихает - слышу, как шелестит мой флаг. Нет, разве я могу отдать его кому-нибудь, кроме той пионерки! Флаг должен быть у того человека, которому его дали.
   Первые ряды свернули из переулка дедушки Тимербу-лата на Нолевую сторону. Около высокой трибуны, сложенной из камней, народ остановился. Ко мне подошла та самая пиоперка и взяла у меня флаг.
   - Наверно, у тебя руки устали, малыш, - сказала она.
   А мои руки совсем не устали. Разве устает тот, кто несет флаг! Только пальцы немного отекли, но это пустяки.
   Взрослые окружили трибуну. Дядя Рашит встал на самый высокий камень. Даже я его увидел. Но откуда-то вдруг появился Марат.
   - Аля-ля! Кое-кто шел с настоящим флагом! - улыбаясь, сказал он и положил мне руку на плечо. - Может быть, ты думаешь, Ямиль, что я завидовал тебе? Нет, не завидовал. Но глаза немного разгорелись.
   Я ничего не успел ответить, потому что Оксана потянула меня за собой.
   - Давай найдем маму, Ямиль, - попросила опа. - Как хорошо это было, когда ты шел с настоящим флагом! И мама, и бабушка, и дедушка Мансур радовались. И я радовалась.
   Когда мы, взявшись за руки, пробирались через толпу, кто-то подошел сзади и обнял нас. Это была мама. Опа подняла Оксану и посадила к себе на плечи. Какой-то дядя поднял меня - мне показалось, что я взлетаю вверх, - и вот я тоже очутился на плечах. Теперь нам с Оксаной стало хорошо видно далеко вокруг. Дядя Рашит, стоя на камне, что-то говорит, размахивая фуражкой. Звездочка на фуражке блестит, как зеркальце на солнце.
   - Да здравствует наша великая Родина! - заканчивает свою речь дядя Рашит.
   - Ура, ура! - кричат люди и хлопают в ладоши. Мы с Оксаной тоже хлопаем так, что ладони сразу
   краснеют. Потом пас опускают на землю.
   - Устали, наверно, детки? Идите домой, - говорит мама. - А ты, дочка, отдай свой флажок мне, я сама передам его девочке-пионерке.
   Мы бежим домой. У нашего переулка мы оборачиваемся и видим, что весь народ тоже начинает расходиться.
   Чем только не угостила нас в этот день бабушка! Она очень любит этот праздник и нас любит, вот и наготовила всяких вкусных вещей. Что было у нас на столе я уже не помню теперь, да и рассказывать отом, что "я ел то, другое", не годится, как говорит бабушка. Это она говорила не мне, а какой-то тетеньке. Но если я стану рассказывать, что ел, то скажет и мне.
   В этот день после обеда я повел сестру к нашей березке в саду, выкопал все свои сокровища и сказал:
   - Бери, Оксана, это все твое.
   Сколько там было замечательных вещей! Мы наполпили три кармана одпими только игрушками и красивыми камешками. Там еще было много разных железок, но они не понравились Оксане, и мы их не взяли. Ну что же, пусть полежат, я потом что-нибудь смастерю из пих.
   НЕ ВИДАЛИ ЛИ ВЫ НАШЕГО ПАПУ?
   Очень скоро опять наступил праздник. Это был особенный праздник.
   - Война кончилась! Мы победили! - говорили взрослые и обнимали друг друга.
   Весь народ снова собрался около клуба. Мы с Маратом и Фагимой тоже пошли туда. Там выступала красивая учительница , которая живет на нашей улице. Мпогие женщины и смеялись и плакали, когда опа говорила.
   - Почему они плачут, дедушка? - спросил я.
   - Это сладкие слезы, дитя мое, - сказал дедушка Мансур. - Это слезы радости.
   Когда он так сказал, мне тоже захотелось плакать, но я сдержался, потому что никто из детей не плакал. Я уже заметил, что такими сладкими слезами плачут женщины, и особенно старушки. И те девушки, которых освободил от дракона батыр Тимербек, тоже так плакали.
   Одна тетя подняла на руки Оксану и сказала:
   - Теперь, дети дорогие, вы будете очень счастливы. Вот какого змея мы победили!
   Вечером дедушка Мансур с бабушкой Фархунисой пришли к нам пить чай. Мы с Оксаной до самого вечера играли на улице, а во всех домах взрослые сидели за столами, угощали друг друга и пели песни. Когда людям весело, они поют. И мама всегда пела, когда получала письма от папы. Как хорошо, когда все кругом радуются!
   С этого дня мы начали ждать папу. Расцвела и осыпалась черемуха, отцвели яблони. Потом был сенокос, и уже пришло время убирать хлеб. А папы все нет. Много дней прошло с тех пор, как мы получили письмо, в котором он писал: "Скоро увидимся". По вечерам, придя с работы, мама убирала дом: она мыла стены и окна, белила печку.
   Мы с Оксаной помогали ей подметать двор, теперь там нет ни соринки.
   Часто мы с сестрой выходим на край села и смотрим на дорогу - не едет ли наш папа. Но его все нет. Бывают же люди, которые так долго не возвращаются!
   - Знаешь, Кюнбике, кто вернулся? - сообщает маме дедушка Мансур. Рамазан, сын Бакира, который живет у моста. Значит, и остальные скоро приедут.
   - Прошло уже много времени с тех пор, как вышел указ, - говорит мама. - Наш папа к тому же четыре раза был ранен.
   Я не знаю, что такое указ. Но это что-то хорошее, раз касается возвращения папы. Тихонько я вызываю Оксану во двор.
   - Слышала? - спрашиваю я.
   - Что?
   - О Рамазане. Пойдем к нему. Сестра сейчас же соглашается.
   Мы пролезаем под воротами и мчимся по улице к домику у моста. Так быстро бежим, что Рушан и не заметал нас. Правда, если бы он и заметил, вряд ли стал бы кидаться камнями. С тех пор как он бросил на плот башмак Ок-саны, он больше не трогает нас. Л случилось так: мы взяли Рушана в плен, скрутили ему руки, завязали глаза косын кой Фагимы. И мы заставили его дать клятву в том, что он станет хорошим человеком. Марат хотел его побить, но потом передумал. "Прощаю тебе на радостях, что кон-чилась война", - сказал он. И мы освободили Рушана из плена. Вот Рушан и стал хорошим.
   Домик у моста, где живет дедушка Бакир, я знаю. Там в саду, за решетчатым забором, есть маленькие краснень-кие яблочки, только они еще не спелые; это я хорошо знаю - видел, когда ходили на почту.
   Я и Оксана добежали до дома дедушки Бакира и остановились. Калитка была открыта, но мы не решились войти. Я осторожно заглянул во двор.
   - Кто там не помещается в калитке? - громко спро-сил кто-то со двора. - Может, открыть большие ворота?
   Я испугался и хотел убежать, но услышал тот же голос, только теперь он показался мне ласковее:
   - Входите, дети дорогие! Раз человек пришел в гости, он не должен стоять за воротами.
   Мы с Оксаной входим во двор. На крыльце стоит дядя красноармеец; он чистит щеткой сапоги, и на его груди звенят медали.
   Дядя смотрит на нас и улыбается.
   - Это он, - шепчу я Оксане на ухо.
   Дядя красноармеец перестает чистить сапоги.
   - Что вы хотите, дорогие мои? - спрашивает он.
   - Ничего, - растерявшись, отвечаю я. Оксана дергает меня за рукав.
   - Ямиль забыл, дядя, у нас есть к вам дело. - Оксана смело шагает вперед. - Вы не видали нашего папу? Когда он вернется?
   - А кто же такой ваш папа?
   - Он кавалерист. У него три медали.
   - Тогда знаю! - весело говорит дядя. Он смеется, и сразу видно - он радуется тому, что наша армия уже победила фашистов и люди возвращаются по домам. - Я вот его перед отъездом не смог повидать. Но скоро и он приедет, очень скоро.
   В эту минуту мне показалось, что папа уже приехал и вот сейчас вошел в дом. А что, если на самом деле так!
   - Мы уже уходим домой, дядя, - говорю я и беру сестру за руку.
   - Постойте, постойте! - Дядя красноармеец останавливает нас и кричит в открытое окно: - Мама, тут у нас гости, вынеси-ка им гостинцев.
   Из дома выходит бабушка в нарядном платье и выносит нам по два больших ореха и по конфете. Мы говорим "спасибо". А дядя красноармеец все расспрашивает нас:
   - Вы близнецы? Оба одинакового роста.
   - Нет, не близнецы, - отвечаю я. - Нас просто двое. Это моя младшая сестренка.
   И мы быстро убегаем.
   - Я видела много таких красноармейцев, - говорит Оксана.
   - Где?
   - На войне, очень далеко отсюда. Опять Оксана говорит такие непонятные слова! Разве дети ходят там, где война?... Но я не расспрашиваю. Ведь Оксана может обидеться.
   Мы приходим домой - мамы нет, она ушла на работу Дверь не заперта на замок, а заложена щепкой. И папа все еще не вернулся.
   * * *
   Каждый день кто-либо возвращается с фронта. Приехал папа Марата и Фагимы, приехал старший сын дедушки Бадамши и другие люди с соседней улицы. Мы с Оксаной заходим ко всем, кто возвращается, и расспрашиваем о папе. Но никто ничего не может сказать. Одни видели папу давно, другие слышали о нем, третьи читали о нем в газетах.
   Мы весь день смотрим на дорогу, которая ведет от станции. Как увидим кого-нибудь - бежим навстречу. Но папы все пет и нет.
   Когда мы еще только начали ждать папу, гусята были совсем маленькие, теперь они выросли и стали большие. Самый красивый гусенок - это тот, которому я про себя дал имя "Оксана". Хотя старый гусак и дерется, но гусят мы все равно любим и потихоньку кормим.
   Мы каждый день поливаем наши яблоньки и говорим: "Пусть подрастут до приезда папы!" На яблоньках теперь много листьев, хотя они и не цвели. А мак в нашем саду уже осыпался... Бот сколько времени прошло... Только наши башмаки все такие же - мы их бережем до приезда папы.
   Каждый вечер, перед сном, мы смотрим на папин портрет. Оксана говорит ему:
   - Приезжай же скорей, папа, приезжай!
   - Наверно, нэпа очень далеко гнал врагов, вот и не может быстро вернуться. Да, Оксана?
   Сестра отвечает:
   - Да! - и засыпает.
   "Пусть скорее наступает утро и возвращается папа!" - думаю я каждый вечер.
   Мама вздыхает, глядя на нас с Оксаной.
   ВО СНЕ И НАЯВУ
   Наяву портреты но разговаривают. А во сне они и разговаривают, и смеются. Я сплю и вижу сон. Будто папин дортрет, который висит над кроватью, приблизился ко мне. Вот он сделал шаг, вот взмахнул рукой. Опущенные усы шевелятся, звенят на груди медали. Папа улыбается, и глаза его блестят. Совсем как живой, кажется даже, что он разговаривает. Я хочу раскрыть глаза, крикнуть, но лежу, как скованный. Вот ведь какой сон!
   Наконец мне удается открыть глаза. Солнце ярко светит в окна. А портретов будто уже два: один ушел на свое место, а другой вдруг наклоняется, схватывает меня и прижимает к себе. Я сразу просыпаюсь. К кровати подбегает мама, что-то быстро и весело говорит, но я не слышу ее.
   - Папа!.. - вскрикиваю я. - Почему ты так долго не возвращался, папа?..
   Просыпается Оксана. Она удивленно смотрит на нас, поднимается. Папа подходит к ней и берет ее на руки:
   - Вот и дочка моя проснулась. Узнаешь меня, доченька?
   Оксана звонко смеется и целует папу. А я-то и забыл его поцеловать.
   - Папа, - говорит Оксана, - а мы тебя ждали, ждали...
   Держа нас обоих на руках, папа садится на сундук.
   - Вот я и вернулся живым, здоровым, потому что вы меня очень ждали. Оказывается, вы счастливые, мои дети!
   Я считаю медали: одна, две, три, четыре, пять... Только я еще не знал тогда, что означают две желтые и две красные полоски над карманом. Теперь-то знаю: это значит - папа был четыре раза ранен.
   Мы долго сидели на сундуке. Потом стали приходить гости. Их было еще больше, чем тогда, когда приехала Оксана. Все здороваются с папой, жмут ему руку, некоторые даже двумя руками сразу. Соседки-старушки гладят папу по спине.
   Пришел и дедушка Мансур.
   - Огромное спасибо за святое дело, которое вы сделали: самую войну победили, - говорит он. - Что разрушено - восстановится, что износилось - обновится. Только сирот очень жалко.
   Папа глубоко вздыхает. А дедушка Мансур ведет уже другой разговор:
   - И нам было трудно. Однако мы работали изо всех сил. Вот сам увидишь...
   Первыми пришли Марат с Фагимой. Они, как вошли, прислонились к двери и так все время стояли.
   - Входите, входите! - приглашали мы.
   Но они не двинулись с места. Я знаю - они стеснялись папы.
   Позже всех пришел Заман, сразу подбежал к папе, обнял его за ноги. Мы все удивились, а папа взял Замана на руки и говорит:
   - Вот, оказывается, кто больше всех соскучился!
   - Если у тебя есть ружье, дядя, стрельни-ка, - попросил Заман.
   - Здесь же нет врагов! - говорит ему папа.
   - А ты стреляй в коршуна, он сегодня унес у нас цыпленка.
   Все стали смеяться, а Заман как ни в чем не бывало просит:
   - Покажи мне свою саблю.
   - Я не привез саблю, милый. А когда поеду в город, куплю тебе маленькую саблю, ладно?
   - Ладно, хоть и маленькую, - говорит Заман и сползает с папиных колен.
   Мама угощает всех детей. Заман получает свой гостинец и сейчас же выбегает из дома. Марат и Фагима зовут нас играть, но разве мы можем отойти от папы!
   Мама тоже не пошла на работу. Весь день она варила и пекла вкусные вещи. Мы все время была возле папы. Мама тоже подходила к нам, улыбалась, смотрела то на нас, то на папу. И говорила она так весело и звонко, как будто сыпались серебряные монеты. Все лицо ее светилось, глаза сияли, и мне казалось, что весь наш дом и вся наша улица стали светлее.
   Она теперь совсем не похожа на ту маму, которая в толстой белой шали, с мешком за плечами уезжала зимой в далекий город. Но все равно, это та же наша мама.
   После полудня пришла бабушка из Тимертау. Увидев ее в окно, мы с Оксаной выбежали навстречу. Но на этот раз нам совсем не было интересно, что лежит в ее больших карманах.
   - А-а-а! Мои быстроногие! - говорит бабушка, берет нас за руки и торопливо шагает к дому.
   Дома она обнимает папу и тихонько плачет.
   - Знаешь, Оксана, - шепчу я, - слезы бабушки - ото слезы радости, сладкие слезы.
   - Откуда ты знаешь?
   - Дедушка Мансур так сказал.
   - Молодец, крепко держишься, мама! Может, ты сделана из железа, раз ты из Тимертау? - шутит папа.
   [Чимертау - Железная гора.]
   - И железо ржавеет, сынок! А в трудные годы надо быть крепче железа.
   Я не могу удержаться от смеха.
   - Чего ты смеешься? - спрашивает Оксана.
   - Как может быть бабушка из железа? Она вся мягкая, и руки у нее вон какие мягонъкие.
   Оксана хмурит брови. Ей кажется, что я смеюсь над бабушкой.
   После чая папа надел пилотку.
   - Мать, - сказал он, - я с детьми пройдусь по полям. На фронте дал я себе слово: если вернусь, то, не снимая походного мешка, обойду все наши поля и луга... Может, и ты с нами пойдешь?
   - На этот раз идите без меня. Никак не управлюсь с работой, говорит мама, осматривая меня и Оксану. - А почему вы без башмаков?
   Вот так так? Мы совсем забыли о наших башмаках. Я сейчас же достаю их из-под кровати:
   - Вот, папа, желтые башмачки с красными кисточками, которые в майский праздник принесла нам бабушка.
   - У меня один башмак уплыл по Серебряной, да Ямиль догнал и принес его, - рассказывает сестра.
   - Не я один, а с дедушкой Якшиголом...
   - Башмаки были причиной и радости и горя, - улыбаясь, говорит бабушка. - До твоего приезда дети не хотели надевать их, берегли. А папа приехал - про башмаки забыли. Ай, дети, дети...
   Мы быстро обуваемся и уходим с папой. Идем на Полевую сторону. Папа идет посередине, я бегу с одной стороны, Оксана - с другой.
   Папа срывает пахучие травы, растирает их в руках и нюхает, поднимает нагретые солнцем камешки и подносит их к щеке. Опережая нас, он сбегает на дно глубокого оврага; цепляясь за травы, быстро поднимается наверх, срывает колючие фиолетовые цветы татарника, потом влезает на какой-нибудь большой камень и долго-долго всматривается в даль.
   Папа привел нас в дальнюю березовую рощу, к роднику. Ох, и холодна вода в том роднике! Папа вымыл этой водой лицо и руки и, зачерпнув ее руками, пил. Мы с Оксаной тоже пили. Потом мы сели у родника на траву.
   - Этот родник выкопал мой отец, ваш дед Батырша, - сказал папа. - Я тогда был таким маленьким, как ты теперь. Этот родник так и называют родник Батыр-ши. Сколько людей пило здесь воду, умывалось... И птицы и звери приходят сюда пить воду. Смотрите, как привольно у родника растут красные цветы...
   - Спасибо дедушке, - говорит Оксана. Папа обнимает ее и целует в голову.
   - Умница, дочка моя!
   - Папа, - говорю я, - давай и мы выкопаем три... нет, четыре родника: ты, мама, Оксана и я. И нам потом, может быть, скажут спасибо.
   - Когда вырастете, - говорит папа, - вы будете рыть каналы, повернете течение рек, будете орошать землю, чтобы она вся цвела... Много сделаете полезного людям!
   - Ладно, - соглашаюсь я.
   Правда, я еще не могу выкопать и маленький родник, не то что большой канал. Но я научусь.
   - Я тоже буду помогать. Ладно, папа? - говорит моя сестра.
   Папа подает нам руки, и мы, смеясь, помогаем ему подняться с земли.
   - Теперь пойдем к Дубовому озеру. Не устали? - спрашивает папа.
   Нет, мы ничуточки не устали. Разве устанешь, если рядом папа!
   Мы обходим аул наш с другого конца и до лугам, мимо речки Серебряной, выходим к озеру.
   На берегах Дубового озера растет высокий камыш с пушистой головкой; когда дотронешься до него - с головки летят пушинки. Мы нарвали много камыша и широких листьев лилий. В кустарнике выбрали крепкие тонкие палочки, чтобы сделать из них стрелы.
   На озере мы видели много уток - больших и маленьких. Они испугались нас и улетели. Еще видели мы лягушек, но о них я не стану рассказывать. Не люблю я их, квакушек!
   Мы долго ходили по узким тропинкам и накопец вышли на дорогу, которая вела домой. Дорога шла в гору. Мы уже немного устали и присели отдохнуть под деревом. Я потрогал папины медали - они тяжелые и блестящие.
   Папа снял со своей груди две медали и приколол одну мне, другую Оксане. Нам сразу стало очень весело, и прошла усталость. Наверно, когда папа на войне получал эти медали, у него тоже проходила усталость. Бот ведь какая хорошая вещь - медаль!
   Быстрым шагом мы поднялись в гору. На самом гребне горы папа остановился. Отсюда хорошо виден весь наш аул, долина реки Серебряной, и Дубовое озеро, и аул Тимертау за лесом. Удивительно только то, что возле Тимертау лес серо-голубой, а все остальные леса вокруг зеленые.
   Когда-нибудь я пойду с бабушкой в Тимертау, посмотрю этот лес и узнаю, отчего он такой серо-голубой.
   Возле дальней горы проходит поезд, за ним тянется длинная полоса дыма. На ближнем поле комбайнами убирают хлеб. Я вижу - на комбайне стоит человек. Издали он кажется таким же маленьким, как я.
   Папа долго-долго смотрит вокруг.
   - Вот, дети, это все ваша родная земля, - говорит он. - И за этими горами-\, за лесами, за реками - все это ваша родная земля. Еще есть много, много родной земли, которую вы не видели и не знаете. С той земли мы прогнали фашистов. Понимаете меня?
   Понимаем, конечно, только не все. Но мы знаем, что папа говорит что-то очень хорошее. Когда мы вырастем, мы поедем в те места, где воевал папа, и увидим сами ту дальнюю родную землю.
   - А знаете, что такое соскучиться? - спрашивает папа.
   - А что это?
   - Вы хотели видеть меня?
   - Ой, папа, ты так долго был на войне! Мы плакали, - говорит Оксана.
   - Вот и мне также хотелось видеть и вас, дорогие, и эти леса, и эти реки, и эти дороги.
   - А ты плакал, папа? - спрашивает сестренка.
   - Нет, дочка, не плакал, хоть и хотелось плакать, - сдерживался.
   - А почему сдерживался?
   Ну как это Оксана не понимает! Разве солдат будет плакать!
   На дороге нас догнал дядя с черной бородой:
   - А-а, вернулся живым, здоровым! Все ли дома в порядке, брат? Вышел на простор? Доброе дело, брат, доброе дело. Соскучился, верно? Очень хорошо, очень хорошо...
   Папа хотел ему ответить, но дядя с черной бородой продолжал быстро говорить, держа папу за руку:
   - Раз уж вышел на простор, почему, брат, не заглянул к нам, в огородную бригаду? Угостили бы арбузами. Да! Помидоры нынче дали боолышой урожай! Вот насколько не преувеличиваю: каждый помидор не меньше, чем пара здоровых кулаков!.. Приходи с детьми! Как они выросли, оказывается... Тьфу, тьфу, не сглазить бы... Тыквы, как бочонки, придется таскать на носилках. Приходи, брат, ладно?
   Сказав все это, дядя повернулся и быстрым шагом стал удаляться. Наверно, у него было много дел. Папа, улыбаясь, сказал ему вслед:
   - А он совсем не изменился, все такой же, нетерпеливая душа!
   Мы идем домой. Но нетерпеливая душа, дядя Гарей, что-то вспомнив, поворачивается и опять бежит нам на-врстречу.
   - Уж не взыщи, брат, - говорит он. - За какое дело думаешь взяться? За черную или за белую работу, так сказать? Если не обидишься, что я так скоро предлагаю, то у нас в бригаде есть одна хорошая - так сказать, черно-белая - работа. Надо организовать продажу овощей в городе. Да!
   - Ты тоже не взыщи, дядя Гарей. Я думаю по-прежнему за лошадьми ухаживать, - говорит папа.
   - Извини, сам знаешь, брат. - И дядя Гарей опять быстро уходит.
   Мы приближаемся к нашей улице. А четвертый дом от края это и есть наш дом.
   * * *
   Вот видите, было нас сначала двое: я и мама. Потом с сестренкой Оксаной стало трое. А теперь приехал папа - и нас стало четверо. Я не считаю бабушку. Она же из Ти-мертау, только в гости приходит. Бабушка не сердятся и не говорит мне: "Почему ты меня не считаешь?" Что же, разве не лучше быть гостьей?
   Но я вам еще не обо всех рассказал. Раз начал, то уж доскажу до копца. Я очень люблю рассказывать о нашем доме, о сестренке Оксане. И вы, пожалуйста, дослушайте до конца. "Делать дело серединка на половинку - это не по-мужски", - сказал однажды дедушка Мансур Загиру, который живет в доме у оврага. А этот Загир половину сада огородил, а половину не огородил. Теперь слушайте, буду рассказывать дальше.
   СКОРО МЫ ПОЙДЕМ В ШКОЛУ
   - Дети в этом году пойдут в школу, - сказал однажды папа, придя с работы.
   - Что-то сами они об этом не говорят. Может, им еще не хочется учиться? - спрашивает мама, а сама улыбается.
   Конечно, мама шутит. Я вспоминаю телеграмму, которую мы получили зимой. Ни бабушка, ни дедушка Ман-сур не смогли ее прочитать. Только школьник Махмут гордо прочитал эту телеграмму и объяснил, что в ней написано. Мама но знает этого. А если б знала, не стала бы так шутить.
   - Мы очень хотим учиться, мама, - говорит Оксана. - Когда придет сентябрь, мы вместе со всеми ребятами пойдем в школу!
   Я все еще вспоминаю, как хотел тогда сам прочесть телеграмму.
   - А ты, Ямиль, что думаешь? - спрашивает папа. Что я могу думать!
   - Я хорошо думаю, папа, - говорю я громко. - Пусть скорее приходит сентябрь.
   Больше о школе никто ничего не говорит.
   Когда мама и папа уходят на работу, мы с Оксаной усаживаемся на крыльце. Отсюда видно большое белое здание школы. Первого сентября мы возьмем свои сумки, сойдем с этого крыльца, откроем калитку и пойдем во-он той дорогой! Прямо в школу!
   - Мы там будем читать, рисовать! Я нарисую цветок. Ладно, Ямиль?
   - А я нарисую коня, ружье...
   - Будем петь красивые песни. Ты будешь запевать.
   - Пусть запевает учительница...
   Но сейчас мне очень хочется петь. Если вы увидите белую школу, ее светлые окна, гладкую дорогу, усаженную большими красивыми деревьями, и если еще вы представите себе, что идете по этой дороге в школу, то вам тоже, наверно, захочется петь. Я запеваю:
   На горе стоит белая школа,
   Все вместе пойдем мы туда...
   Сестренка смотрит на меня, щурит свои голубые глаза и тоже начинает петь. Нам так весело, что ноги сами притопывают под нашу песню.
   Научи нас, дорогая школа,
   И читать, и писать,
   И картинки рисовать.
   Под воротами показывается Фагима. Мы замолкаем. А кто это там на заборе? Ну конечно, Марат! Фагима подбегает к нам.
   - Кое-кто уже ласпевает песни, - говорит она. Марат свистит в свисток и машет нам рукой, чтобы мы выходили на улицу. Оксана плотно закрывает дверь дома, а то сейчас же в дом заберутся цыплята и рассядутся на окнах.
   - Идем? - спрашивает Фагима.
   - Куда?
   Марат опять свистит и кричит нам:
   - Идем скорей!
   - Куда?
   - Эх, вы! - говорит Марат. - Ничего на знаете! Вчера, пока мы с вами ходили в лес, одна тетя записывала всех, кто пойдет в этом году учиться. Пойдемте скорей записываться!
   Спасибо Марату, что сказал. Вчера мы и правда пошли в лес. Совсем ненадолго пошли. И пропустили такое важное дело.
   - Пойдемте же скорей! Пойдемте сейчас! - торопит Оксана.
   Вчетвером мы выходим на улицу. Нас догоняют Фа рит с Заманом.
   Заман показывает маленький карандаш, длиной с пальчик.
   - У меня тоже есть карандаш! - говорит он. - А наш кот сегодня чуть не поймал перепелку. Перепелка улетела. Хороший...
   - Кто, кот?
   - Карандаш.
   Заман, по-моему, многовато разговаривает. Мама мне часто замечает: "Ты любишь много говорить!" А что я против Замана, хоть он и совсем маленький!
   Мы пошли по той стороне улицы, где живет Рушан. Он теперь никогда не бросается камнями. Недавно, когда шел дождь, наш теленок залез на просяное поле. Мы с Оксаной бегали, бегали, никак не могли выгнать теленка. Тогда прибежал Рушан и выгнал его. Рушан очень быстро бегает!
   Вот он, Рушан, сидит сейчас на воротах и поет. Он все-таки занятный, этот Рушан. Любит забираться куда-нибудь высоко - то на столб, то на крышу - и там песни поет. Никак не поймешь, о чем он поет.
   - Пойдем, Рушан, в школу, - говорит Марат.
   - В сентябре пойду, - отвечает Рушан. - Вчера была тетя, она сказала - учиться начнут в сентябре.