Кто-то ударил их сиятельство по голове. Подло. Сзади. И когда тан потерял сознание, избил. Но показалось мало. Еще и клеймо, которое рабам ставят.
   И это же навсегда!
   Как можно быть настолько жестоким?
   – Клеймо, значит. – Тан накрыл ожог большим пальцем. – Вот с-с… сволочи. Ничего. Я злопамятный. Найду – сочтемся. Так, о том, что тут было, никому. Ясно?
   Тисса хотела ответить, что само собой не собирается никому рассказывать, и вовсе не потому, что их сиятельства боится. Но вместо слов получился всхлип. И тан обернулся.
   – Эй, ребенок, ты чего? Плачешь?
   Если бы не спросил, Тисса справилась бы. А тан спросил, и она разревелась.
   – Из-за этой ерунды? Оно и стоит-то так, что не увидишь. А волосы отращу, совсем скроется…
   Да разве в этом дело? Он же сам будет знать про клеймо. И про то, что Тисса знает. И тот, кто поставил, тоже. И вообще нельзя так с людьми.
   – Так чего плакать?
   – Мне… мне вас жалко.
   Она вытерла глаза рукавом, убедившись, что тот уже мокр и грязен. И кроме земляных пятен виднелись другие – крови. Их-то точно не выйдет застирать. Но это уже не казалось важным.
   Надо успокоиться.
   Леди не ревут.
   Хотя они и не сидят ночью в чужой ванной комнате в то время, когда хозяин этой комнаты изволит принимать ванну.
   И выглядят иначе… а Тисса в мокрой грязной рубахе похожа… да лучше не думать о том, на кого она сейчас похожа. Наверное, Тисса никак не леди, если легко забыла, чему ее учили.
   Но тана удалось из ванны извлечь, уложить в кровать и напоить горячим вином. Он больше ничего не говорил, но только смотрел как-то грустно. И от этого взгляда ушедшие было слезы грозили вернуться. Уснул он почти сразу, и Тисса решилась-таки обработать ожог мазью, благо в кофре имелось множество средств, и некоторые Тиссе удалось опознать.
   – Это дашь завтра утром. – Тисса отставила флакон темно-красного стекла. – Три капли в горячей воде. А это – в обед. Если будет сильный кашель или вдруг лихорадить начнет, зови доктора. Даже если возражать станет. Проводишь меня?
   Гавин кивнул. К счастью, на пути никто не встретился. И лишь у самых дверей в комнату Гавин осмелился сказать:
   – Мой лорд очень хороший.
   Замечательный просто. Если бы он еще и помалкивал иногда…
   …и вел себя как подобает лорду…
   Хотя разве вправе Тисса требовать от кого-то пристойного поведения, когда она сама недавно нарушила все мыслимые и немыслимые правила?
   К счастью, Долэг спала. Бедняжка испугалась бы, проснись одна среди ночи. После ухода девочек в комнате стало совсем пусто… и Тисса, конечно, им не завидовала. Ничуть. Зависть – очень плохое чувство. Она радуется, что у них будет настоящий дом. И семья… и вообще, у Тиссы тоже будет и дом, и семья. Если, конечно, их сиятельство доживут до свадьбы.
   Это было бы крайне любезно с их стороны.
   – Леди, – этот голос Тисса узнала бы из тысячи, – соблаговолите объяснить, где вы так… интересно провели ночь.
 
   Утро началось не очень хорошо.
   К завтраку подали записку от леди Льялл, где сообщалось, что «по ряду уважительных причин леди Тисса не имеет возможности сегодня исполнять возложенный на нее долг, в чем бесконечно раскаивается…».
   Слов было много. И смысл как-то среди них потерялся, хотя я трижды прочла послание.
   – Возможно, – Ингрид, взяв серую бумагу, пробежалась взглядом по ровным строкам, – сегодня тот день месяца, когда девочке лучше немного отдохнуть.
   То есть… о, мне следовало бы самой додуматься. В последнее время наша светлость стала утомительно недогадлива.
   Навестить Тиссу? Она смутится. И нервничать будет, что вряд ли на пользу…
   Нет. Пусть отдыхает.
   Второй неприятной неожиданностью – вернее, я чего-то подобного как раз и ожидала – стал дерзкий побег Лорда Мыш. Обнаружив, что роскошный особняк пуст, фрейлины пришли к единогласному решению – Лорд Мыш предпочел опорочить имя и скрыться, но избежать навязываемого брака. Имелась у меня другая версия, связанная с одной наглой рыжей мордой, которая изо всех сил делала вид, что не возражает против пребывания посторонних мышей на вверенной ему территории. Однако озвучивать версию было бы крайне бесчеловечно. Пусть лучше леди придут к очевидному выводу, что все мужчины, вне зависимости от наличия или отсутствия хвоста, – сволочи, нежели проникнутся неприязнью к Коту.
   Майло, раздав фрейлинам бумажные сердечки в утешение, клятвенно пообещал найти другого Лорда, более склонного к брачным узам, но все согласились, что это уже будет не интересно.
   В общем, свадьба откладывалась на неопределенный срок.
   А бумаги оставались.
   И неприятное чувство, что наша светлость что-то упускает из виду. Мыслей было слишком много. Ответственности, свалившейся с небес. И надо бы что-то решать. Сейчас, пока для моих воздушных замков даже фундамент не заложен.
   Всем помочь не выйдет: это аксиома. А как выбрать? Как бы цинично ни звучало, но хоть ты кубик бросай. Или бери то, что сверху лежит… Нет, попробуем подойти логически. Те вопросы, которые терпят, потерпят еще немного. Остается то, что касается здоровья и выживания.
   – Ингрид, а золотой – это много? – Я попыталась оценить предстоящие расходы.
   – Смотря для чего.
   – Для жизни. Не моей жизни, – на всякий случай уточнила я, ибо чувствую, что наша светлость живет с размахом. – Обычному человеку. Бедному.
   – Много. Двадцать медяков – один серебряный талер. Десять талеров – золотой. Есть еще двойной золотой, но он скорее полуторный, если по весу судить.
   – Ты такая умная! – выдохнула Тианна и, взмахнув ресницами, которые были длинны, черны и роскошны, добавила: – Но тебе уже можно.
   – А тебе нельзя? – поинтересовалась я.
   – Конечно, нельзя. Я ведь замуж еще не вышла, хотя папа уже и договорился.
   То есть умнеть можно после замужества? Что за народная примета?
   – Женщина не должна быть умнее мужчины. – Тианна приняла изысканную позу. – Это может поставить его в неловкое положение.
   И тень улыбки в уголках губ. Кажется, я слегка ошиблась, оценивая эту темноволосую диву. Нужен недюжинный ум, чтобы настолько умело притворяться дурой.
   Но с бумагами-то что делать?
   Думай, Изольда, думай…
   Дело не в том, где взять деньги сейчас. Лорд-казначей, конечно, будет категорически против очередного набега на золотые запасы, но в конце концов, накатав кляузу моему супругу, уступит. Дело в том, где брать деньги постоянно… и как организовать работу, чтобы не приходилось раз в полугодие разгребать завалы.
   Ох, ну почему среди всех книг, которые мне случилось прочесть, включая пособие по стервоведению, оптическую физику для любознательных и определитель птичьих яиц – там я только картинки разглядывала, – не попалось ни одного самоучителя вроде «Создаем службу социальной помощи: 5 шагов к успеху».
   Или еще вот «100 советов по управлению государством: учимся на чужих ошибках».
   Черт, научусь – напишу непременно.
   – Это и это, – я указала на меньшие стопки, – необходимо сложить, но аккуратно. Я пересмотрю их на досуге…
   …возможно, найдется что-то интересное или, напротив, лишенное смысла.
   – …а эти просьбы попробуем удовлетворить. Но сначала подсчитаем, сколько уйдет денег. Тианна, ты будешь нумеровать каждую бумажку и диктовать Ингрид сумму, которую просят. Я потом подобью итог…
   …даже если лорд-казначей откажется оплачивать эту мою прихоть – почему-то он все, что я делаю, считает именно прихотью, то напомним ему об одном договоре, согласно которому нашей светлости содержание полагается. В золотом эквиваленте ея веса.
   Надеюсь, Кайя поймет правильно.
   И вообще, я не заставляла его этот пункт вносить. А инициатива, она всегда наказуема.
   – …и то же самое надо будет сделать по лечению.
   Здесь, опасаюсь, многие просьбы потеряли актуальность. Ничего, наша светлость исправит ситуацию. Она полна здоровой злости и желания изменить мир. Главное, чтобы мир это выдержал.
   И тут я поняла, что меня беспокоит.
   Не бумаги. Не жалобы. Не дела и не собственная неспособность с лету во всем разобраться. Отсутствие Тиссы.
   Нет, записка запиской, но… почему ее писала леди Льялл? Тисса постеснялась? Хорошо. За все время, что мы знакомы, девочка не прогуляла ни одного дня. Допустим, сегодня исключительный случай, но в одно я не верю – в то, что леди Льялл позволит воспитаннице отлынивать от долга лишь потому, что критические дни выдались совсем уж критическими. Следовательно, произошло нечто куда более серьезное. А я со спокойной душой просто отвернулась.
   – Ингрид… – Я присела на стул и усилием воли разжала кулаки. Мир изменять? Глобально? Я и локально справиться не могу. – Если Тисса не… больна, то почему она могла не прийти?
   Моя старшая фрейлина, устроившись за столом, наводила порядок среди письменных приборов. Чернильница. Перья. Ножи для перьев. Песок. Графитовая доска с серебряной рамкой, в которую следовало заправлять листы. Сами листы.
   – Не знаю. – Пожатие плечами: какая разница.
   Не понимаю я их. Ингрид ведь способна испытывать сочувствие. И любить. И вчера она вполне искренне наряжала Тиссу, а сегодня даже не поинтересовалась, что с ней.
   И я не лучше.
   Реформаторша фигова.
   – Возможно, – примиряющим тоном сказала Ингрид, – она в чем-то провинилась и наказана. Это тоже случается. Иза, гувернантка знает, что делает.
   Пускай. Но я должна убедиться, что с девочкой все в порядке.
 
   Леди Льялл – волчица в саржевом платье. Серый цвет. Узкий кринолин. Она, как и многие другие, верна старой моде. Два ряда пуговиц по лифу линией Маннергейма. И жесткий воротничок, подпирающий подбородок. Голова запрокинута, отчего кажется, что леди Льялл смотрит свысока.
   Возможно, что смотрит.
   Ее волосы тщательно уложены, и ни один локон не выбивается из прически. Мне она напоминает ведьму. А я ей?
   – Ваша светлость. – Холодный тон и реверанс на сладкое. – Бесконечно рада видеть вас. И к вящему моему сожалению, вынуждена признать, что ваш визит более чем своевременен.
   Сержанта она предпочитает не заметить.
   Многие так поступают. По-моему, он только рад, и мои попытки наладить общение Сержант пресекает вежливо, но однозначно. Он лишь охрана.
   Пусть так, если охота.
   – Могу я узнать, что с Тиссой? – Я смотрю леди Льялл в глаза.
   Я знаю, что здесь это не принято, но сейчас нашей светлости плевать на глубины этикета.
   – Это крайне досадное происшествие, которое опечалило меня до глубины души. Со всей скорбью вынуждена признать, что я не справляюсь со своими обязанностями. Прошу вас уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени. Боюсь, предстоящая беседа будет нелегкой.
   В классной комнате царил ужасающий порядок.
   Два стола. Два стула. Две доски. Два мольберта. Книги на полках выстроены по ранжиру. Ковровые дорожки параллельны друг другу. И лишь инструмент, с виду напоминающий пианино, нарушает строгую симметрию. Впрочем, на блестящей его поверхности ни пылинки.
   – Присаживайтесь, ваша светлость, – любезно предлагает леди Льялл.
   Куда?
   За стол. Словно я ученица… ученица, пусть учителя у меня другие. И не слишком усердная, надо признать. Мне скучно запоминать, чем отличается ложка для икры от ложечки для мороженого.
   Сержант держится у двери, не сводя с леди Льялл взгляда. Не нравится ему? Или покушение подозревает? Я представила, как леди Льялл с изящным фехтовальным разворотом тычет в нашу светлость указкой. Или неизящно, но, подозреваю, от чистого сердца обрушивает на макушку вон тот фолиант в коричневой коже. И как-то очень реалистично воображать выходит.
   Боюсь я этой женщины. Она же не спешит садиться.
   – Я знаю, что ваша светлость не всегда одобряли мои принципы воспитания. Однако весь мой опыт говорит о том, что лишь строгость и твердая рука способны удержать юную душу от неблагоразумных поступков.
   Что-то похожее я уже слышала про твердую руку. И последствия ее применения имела счастье лицезреть.
   – И нынешнее происшествие лишь убедило меня в собственной правоте.
   – Могу я узнать, что же все-таки случилось?
   Пока еще нервы остались. Доведут они меня до седых волос… я даже потрогала волосы, точно на ощупь можно было убедиться, что они по-прежнему черны. Во всяком случае, по-прежнему кучерявы.
   – Леди Тисса ночью самовольно покинула…
   …расположение части…
   – …комнату. И вернулась под утро в исключительно неподобающем виде.
   А это уже не смешно.
   Куда дурочка бегала? Известно куда – туда же, куда бегут, роняя тапки, все юные девицы, – на свидание. О проклятье на мою несчастную голову…
   …уйду. В подземелья.
   – Она отказалась говорить о том, где была и чем занималась. И я вынуждена была пригласить доктора Макдаффина, чтобы он…
   Я прервала ее речь жестом.
   – Сержант, выйди, пожалуйста.
   К счастью, он спорить не стал, видимо понимая, что разговор переходит в совсем уж интимные области. Мне самой не хочется слушать то, что собирается сказать леди Льялл.
   – …осмотрел девушку. Доктор утверждает, что она все еще невинна. И хотя я не сторонница телесных наказаний, однако упрямство Тиссы вынудило меня прибегнуть к крайним мерам.
   Я ее убью. Если она что-то сделала с этим ребенком, я ее просто убью. Без суда. Без приговора. И даже без посторонней помощи.
   Но выдержки хватило, чтобы расцепить зубы и задать вопрос:
   – Где Тисса?

Глава 6
Последствия

   Не знаешь, что делать?
   Делай что-нибудь, и ответы придут…
Совет оптимиста

   Комнатушка, больше похожая на камеру, и квадрат окна под потолком лишь усугубляет впечатление. Окно прорублено в камне и застеклено весьма символически. Камина нет. Холод такой, что дыхание видно. На стенах изморозь.
   Тисса за столом что-то сосредоточенно выписывает из толстенной книги, лежащей по левую руку.
   – Ваша светлость. – Она откладывает перо и кланяется.
   Точно убью… не ее, конечно, ни один загул не стоит такого наказания. Но, похоже, разговору, который я откладывала до последнего, все-таки суждено состояться.
   – Идем, – я беру плащ, который протягивает Сержант, и набрасываю на плечи девочки, – тебе надо согреться…
   А мне – успокоиться. Для начала.
   Леди Льялл не пытается остановить нашу светлость и правильно делает. Я понимаю, что это – другой мир и здесь свои порядки, что девушкам не положено бродить по ночам, а гувернанткам положено следить за моральным обликом подопечных, направляя их по жизненному пути твердой рукой. Что, возможно, по местным меркам Тисса вполне заслужила наказание. Но… это же садизм! Изощренный бытовой садизм.
   Я не позволю над ней издеваться.
   Постепенно остываю, благо Сержант, понимая мое состояние, ведет нас кружным путем. И выводит отнюдь не к гостиной, где трудятся фрейлины. Мы идем сквозь Галерею Химер и оказываемся у дверей нашей с Кайя спальни.
   – Не думаю, – поясняет Сержант, открывая дверь, – что вам нужны вопросы.
   Не нужны. Он прав.
   Золотой человек.
   Но комнату проверяет с обычной тщательностью. Мне особенно нравится то, что он не забывает под кровать заглянуть: если там когда-то и жил бабайка, то давным-давно переселился. С Сержантом никакая нечисть связываться не захочет, и в чем-то я ее понимаю.
   Он деловито разводит огонь в камине, но тот разгорается медленно. И Тисса все еще дрожит. А в глазах такая обреченность, что мне становится страшно. От нашей светлости она тоже ничего хорошего не ждет.
   – Девушке следует поесть.
   Это я и без Сержанта знаю. Поесть. Согреться. И успокоиться. А мне – понять, как себя вести.
   – Пусть Майло сбегает на кухню. Куриный суп… любой суп, который есть. Если нет, пусть сварят. Мясное обязательно. И чай горячий. Хорошо, если есть малиновое варенье. Садись.
   Я говорю это Тиссе. И она подчиняется.
   – И что за книгу ты переписывала?
   – «Наставления для юных леди».
   Вспомнив толщину книги, я порадовалась, что никак не юная леди и читать сей монументальный труд нашей светлости не придется.
   – И ты все должна была переписать?
   – Нет. Только главу, где… – Она запнулась, но все-таки продолжила: – Где рассказывается о том, какая судьба ждет девушек, которые… которые слишком легкомысленны. И позволяют себя скомпрометировать.
   Подозреваю, что судьба их страшна. А Тисса, горбясь, продолжает:
   – Они совершают падение и оказываются на улице, где вынуждены предаваться разврату… до самой смерти.
   А может, все-таки прочесть на досуге сию увлекательную книгу. И запретить во имя спасения невинных душ, которые в эту чушь верят. Только, вспоминая один подслушанный разговор, эта вера – удел избранных. Остальным же закон не писан, и леди Лоу вряд ли когда-нибудь окажется на улице. На ее долю и в замке разврата хватит.
   – Тисса, что все-таки произошло? – Я занимаю кресло, в котором обычно сидит Кайя, с трудом преодолев искушение забраться с ногами. Еще бы плед… даже в этой комнате, которую отапливают не только камин, но и спрятанные в стенах трубы с горячей водой, прохладно.
   На вопрос мой Тисса отвечать не спешит.
   Из страха? Неужели думает, что я ее выгнать собираюсь? Но что ей еще думать? Она знает правила игры и убеждена, что нарушать их нельзя, что за любой проступок последует наказание. А проступок ее столь ужасен, что и гром небесный будет заслуженной карой. И словами эту уверенность не переломить.
   Ладно, попробуем зайти с другой стороны.
   – Леди Льялл сказала, что ты ночью куда-то ушла, а вернулась под утро. Это правда?
   – Да, ваша светлость.
   – И где ты была?
   Пункт «непотребного вида» я решила опустить.
   – Я… я не могу сказать, ваша светлость.
   – Тисса, я не собираюсь тебя наказывать. Или осуждать. Я лишь хочу понять, что с тобой происходит.
   Молчание. Виновато опущенная голова. И выбора у меня не остается.
   – Как далеко зашел ваш с Гийомом роман?
   – Гийом? А при чем здесь… – Заминка. И удивление в глазах сменяется искреннейшей обидой. – Вы… вы неправильно подумали. Я бы никогда… я…
   Похоже, я действительно немного промахнулась.
   – Он… он писал мне письма. Но я не соглашалась встречаться! Я… я просила его оставить меня… трижды, – тихо добавила Тисса, кутаясь в плащ.
   А вот о письмах наша светлость впервые слышит. Вот же скотина улыбчивая… письма, значит. Любовные. Надо думать, душевные до умопомрачения. И Тисса не поддалась? Железная девочка.
   – Прости, пожалуйста. Мне казалось, что он тебе нравится.
   – Сначала – да. – Девочка выдохнула с облегчением. Похоже, тайная переписка ее изрядно измучила. – Он был таким…
   – …романтичным.
   – Да. Но это все равно было бы неправильно. Нехорошо.
   Да здравствует высокая мораль, аки естественная защита юных дев от коварных соблазнителей! Нет, книгу я все же прочту обязательно.
   – Сперва я не отвечала ему, ваша светлость. Я думала, что он сам поймет. А он все писал и писал… и… я написала, что нам не суждено быть вместе. И попросила прекратить. А он… – Тисса все-таки решилась протянуть руки к огню. – И я не знаю. Письма стали другими. Злыми. Там были не очень хорошие вещи про других людей.
   …что не сочетается со светлым рыцарским образом, который постепенно самоликвидировался. Ладно, вопрос с перепиской замнем: у всякой приличной девушки должен быть свой маленький девичий секрет. Но тайна нынешней ночи осталась неразгаданной. Не сокровища же она искала в осеннем саду!
   Думай, Иза…
   Если не Гийом, то кто остается, сколь бы ни парадоксальной представлялась догадка?
   – Тисса, – я говорила, глядя ей в глаза, – скажи, в твоем… отсутствии виноват Урфин?
   Угадала.
   По лицу вижу, что угадала.
   Вот же сволочь блондинистая. Я не знаю, в какую авантюру он втянул Тиссу, но должен был бы понимать, чем это приключение для нее обернется. Или в очередной раз подумать не успел?
   – Я обещала никому не говорить.
   – А ты и не сказала. Я сама догадалась.
   Подробности же выясним при личной встрече, которая состоится немного позже. Но будет теплой. Я бы сказала – горячей.
   Беседу прервал стук в дверь: принесли куриный бульон с солеными гренками, ягнячьи ребрышки под острым соусом, блинчики… в общем, много всего принесли. В двойной порции.
   Нет, Сержант – это чудо. Как он узнал, что наша светлость тоже проголодается?
   – Ешь. – С огромной охотой подаю личный пример, которому Тисса, однако, не спешит следовать. По глазам вижу – голодна, но держится.
   – Ваша светлость, я наказана. И это справедливо.
   Да неужели?
   – Неважно, что было причиной моего поведения, оно недопустимо. И леди Льялл… она не такая строгая, как вы думаете.
   Строгая? Да эта Мэри Поппинс местного разлива меня в дрожь ввергает самим своим видом. С ней я тоже разберусь. Но позже.
   – …прежде она никогда не применяла розги…
   …не хватало еще…
   Стоп. Прежде?
   – …я всецело заслужила сегодняшнее наказание. Видите ли… моя репутация и так находилась под угрозой, а после того, что произошло… леди Льялл не просто так появилась. Ей кто-то сказал. Кто-то видел, что я сделала. И теперь все узнают.
   Она разом сникла и почти прошептала:
   – …и если их сиятельство на мне не женятся, то…
   …то это будет последнее, что Урфин не сделает в жизни.
   – Женится. Лично прослежу, – уверила я Тиссу, у которой перед глазами явно стояла улица, где отчаявшиеся девы вынуждены предаваться разврату до конца жизни.
   – Ешь.
   Приказа Тисса ослушаться не посмела. Ела она аккуратно, стараясь не глядеть на меня, словно стесняясь и собственного голода, и самого факта пребывания в спальне наших светлостей. Мне же следовало прояснить еще кое-что.
   – Как понимаю, их сиятельство, – чтоб им икалось сиятельнейшим образом, – тебя больше не пугают?
   Тисса кивнула, но как-то неуверенно. То есть еще сама не поняла, или пугают, но не так сильно, как прежде? Она разлила чай и, пригубив, поморщилась. Добавила сахара. И еще чая.
   – Горький какой-то.
   И пахнет весьма характерно. Принюхавшись, я поняла, что с легкой Сержантовой руки чай крепко сдобрили бренди или чем-то вроде. Скорее даже бренди разбавили чаем. Пожалуй, наша светлость воздержится. А Тисса пусть пьет, ей для снятия стресса полезно.
   Тисса и пила. Молчала. Потом, наконец, призналась:
   – Он… не такой, как я думала.
   То есть не совсем, чтобы злое зло, тьма, смерть и разрушение? И проблески совести виднеются где-то на горизонте.
   – Но… ваша светлость, зачем я ему нужна? Раньше я думала, что у него нет выбора. Но Долэг сказала, что ей Гавин сказал, что его отец говорил старому лэрду, что имеет двоих дочерей и… и Деграсы – хороший род. Древний. Богатый. Породниться с ними – большая честь.
   Гавин – умница. Не знаю, насколько сказанное правда, и уж точно сомневаюсь, что сам Урфин в курсе чужих на него матримониальных планов, но сам факт наличия соперниц весьма способствует пробуждению здорового женского эгоцентризма. И кажется, неведомые мне дочери барона Деграса задели Тиссу куда сильней, чем она пытается показать.
   – Может, ты просто нравишься?
   – Ваша светлость… – Тисса, позабыв про этикет, держала чашку в ладонях и, склонившись, вдыхала ароматный пар. Вот что алкоголь животворящий с людьми делает. Надо было сразу беседу с чая начинать. – Люди не женятся только потому, что кто-то кому-то нравится. Да и… он же все время надо мной смеется! Я сама знаю, что некрасивая. И что на клавесине играю плохо! У нас не было клавесина. И голоса у меня тоже нет… и манеры не такие, как здесь! Меня мама учила. Журналы выписывала… дорогие… хотела, чтобы я настоящей леди была. А у меня не получается.
   Так, пожалуй, с чаем пора завязывать. Нехорошо, конечно, несовершеннолетних спаивать. Вроде и доза небольшая, но после бессонной ночи да пережитого Тиссе и ложки бы хватило.
   Кружку отбираем.
   Ведем к кровати. Здоровый сон – лучшее лекарство от всего.
   Из платья Тисса выпутывается сама и на кровать забирается без возражений, обнимает подушку и бормочет:
   – И… и я сдерживаюсь. Я маме обещала, что буду вести себя достойно. Но если бы вы знали, как мне иногда хочется его ударить… – Она мечтательно зажмурилась.
   Мне тоже. Но я никому ничего не обещала, поэтому и сдерживать себя не буду.
 
   Магнус разглядывал клеймо долго. Трогать не стал, за что Урфин был премного ему благодарен.
   Болело. От макушки до пяток, и пятки, что характерно, тоже болели. Но клеймо ощущалось особо – дергающая огненная метка. И огонь продолжал вгрызаться в кожу, хотя Урфин знал, что такое невозможно. Хотелось содрать клеймо, неважно – со шкурой, с мясом, хоть бы до смерти, лишь бы насовсем.
   Магнус не позволит делать глупости.
   – Повезло, что не на лбу. – Шутить не получается.
   И рука сама тянется к шее. Не трогать. Забыть. Столько всего забыть получалось, так неужели эту пакость из памяти не выкинуть? Подумаешь, еще один шрам.
   – Ерунда.
   – Не ерунда. – Магнуса не проведешь. – Ты и сам это знаешь. Себе нельзя врать, мальчик мой.
   И еще по голове погладил, отчего вовсе тошно стало.
   Не надо его жалеть!
   – Я лично его искать буду, – пообещал дядя, руку убирая. – А как найду, то долго говорить станем…
   Он мечтательно зажмурился, и от улыбки его, безумной, такой, которую Урфин давненько уже не видел, стало не по себе.
   А если сорвется?
   Тот, кто напал, – просто идиот. И потому, что напал. И потому, что живым выпустил. Ложная цель, на которую нельзя отвлекаться, как бы ни хотелось. Месть местью, но позже. Да и не нужна Урфину помощь: сам управится.