Карина Демина. Наша Светлость

   – Ты не прав, дорогой. Он не тебя обидел. Он семью обидел. Такое не спускают.
   Урфин и не собирался спускать. Опыта у него, конечно, поменьше, чем у дяди, и надо как-то упущенное наверстывать, раз уж случай подвернулся.
   – И если уж о семье речь, то ты когда решение примешь? – поинтересовался Магнус, разминая пальцы. Суставы похрустывали, именно из-за звука многие считали эту дядину привычку омерзительной.
   – Я просто не уверен, что в этом есть смысл…
   – Не уверен он. Ломаешься, как девка на сеновале, глядеть тошно. Ладно, Ушедший с тобой. Надумаешь – скажи. А сейчас закрывай глаза и вспоминай.
   Вспомнить Урфин был бы рад. Он и пытался. С того самого момента, когда, проснувшись, понял, что с трудом может пошевелиться. Вот только события последних дней перемешались.
   Он помнил пожар на складах. И казнь тоже, но как будто случившуюся одновременно с пожаром, хотя разум подсказывал, что между событиями прошло изрядно времени.
   Какой-то бордель, явно из дешевых.
   И нищего, который тянул руку. Руку помнил особенно четко – темную, с длинными желтыми когтями.
   – Глаза закрой. – Дядя сел рядом.
   Закрыл. Свет все равно пробивается сквозь веки, отдаваясь чередой обжигающих вспышек в голове.
   – Давай с того момента, как очнулся. Подробно так. Как лежал?
   – На спине.
   – Точно?
   – Да.
   Был холод, идущий снизу. И чтобы перевернуться на бок, пришлось повозиться.
   – Нехарактерная поза. – Голос дяди теперь доносился словно бы издалека. – Синяки у тебя и спереди, и сзади. Значит, когда били, ты лежал на боку. Не морщись. Это тебе за дурость, чтоб в следующий раз задницу прикрывал, когда в дерьмо лезешь. Руки и ноги чистые – защищаться не пытался. В отключке был? Наверное. Тогда потом перевернули. Убедиться, что живой?
   И поставить клеймо.
   Неужели этот удар по голове был настолько силен? Кожа содрана, но… череп цел. И если так, то Урфин должен был бы продержаться хоть сколько-то.
   – Запах. – Из темноты проступила утраченная часть мозаики. – Я очнулся, потому что воняло.
   – Чем?
   Ответ был очевиден, хотя и странен.
   – Нюхательная соль.
   В этом Урфин совершенно уверен.
   – …и сердце колотилось. Как никогда прежде. Меня вырвало. Там.
   Кислый вкус во рту. И подгибающиеся руки. Попытки встать на ноги. Кровь на пальцах. Долгая дорога… такая долгая, что Урфин был почти уверен – не дойдет.
   – …за мной кто-то шел. Наверное. Я не уверен. Не было угрозы… просто шел.
   Знание сформировалось.
   – Присматривал.
   Кто и зачем?
   – Если не примерещилось, – добавил Урфин, поскольку тем своим ощущениям доверял с весьма большой натяжкой.
   – Не примерещилось. – Дядино присутствие воспринималось четко. Урфин, пожалуй, мог бы и выражение лица вообразить до мельчайших подробностей. – Интересно получается…
   Он все-таки коснулся шеи, и Урфин заставил себя выдержать прикосновение.
   – Спокойно. Если бы тебя не подняли, был бы трупом. Пьяная драка. Ограбление. Одно из тех, которые случаются, когда кто-то лезет не туда, куда надо. Такие расследовать бессмысленно. Они так думают.
   Дядя бы не отступил. Уж он-то умеет по следу идти. Неважно, сколько на это уйдет времени и крови.
   – Это не Тень. Он умнее. Он бы тебя аккуратней убрал. – Магнус повторял собственные мысли Урфина. – Работорговцы? За «Красотку» и «Золотой берег»? Оттого и клеймо?
   – Поставили бы на видном месте. Да и эти меня скорее распяли бы. Или убрали без следов.
   В протекторате много шахт, озер и провалов. Море опять же. Камень к ногам, и прощай, будущий лорд-дознаватель. Или как вариант – медленная смерть в корабельном трюме, такая, чтобы хватило сил над ошибками подумать.
   Но тогда кто?
   И главное, как так получилось, что его настолько чисто взяли?
   – Это… личное. – Клеймо на шее самый верный признак того. – И дурное. Личное и дурное…
   Робкий стук в дверь оборвал нить мыслей.
   – Там… – Гавин глядел исключительно на пол, словно чувствовал за собой вину, хотя он-то был ни при чем. – Ее светлость вас желают видеть.
   А ей кто донес-то?
 
   В гостях у Урфина бывать мне не доводилось. И следовало признать, что устроились их сиятельство с комфортом.
   Неброско. Уютно. Один камин в полстены чего стоит. А вот растения в каменных кадках полить следовало бы. Интересно, эти кусты ему часом не Кайя приволок? Если так, то заревную… впрочем, одного взгляда на Урфина хватило, чтобы, во-первых, проникнуться жалостью, которая зело мешает воспитательному процессу. Во-вторых, осознать – романтикой в ночных похождениях и не пахло, что было довольно-таки обидно: если уж получать, то за дело. В-третьих, призадуматься – не является ли нынешнее плачевное состояние для их сиятельства нормой. Это какой патологической невезучестью или неуемной жаждой приключений обладать надо, чтобы за последние месяцы столько раз вляпываться?
   – Ну? – поинтересовалась я, давя в себе змею сочувствия. – Что на этот раз?
   – Ничего, – неправдоподобно соврал Урфин, заворачиваясь в меховое одеяло. – Отдыхаю.
   А зелень под глазами, стало быть, от переизбытка здорового сна.
   Сержант хмыкнул, соглашаясь с моими выводами.
   – Иза, а давай в другой раз поговорим?
   Предложение мне не понравилось, и я выдвинула встречное:
   – Признавайся сам. Не то хуже будет.
   – В чем?
   – Во всем.
   – Во всем – будет долго, муторно и мрачно.
   Ничего, наша светлость потерпит. Она в последнее время только и делает, что терпение тренирует. Но Урфин определенно не собирался сдаваться по-хорошему. Я оглянулась на Сержанта, на сей раз решившего с местностью не сливаться, но занять кресло у камина; перевела взгляд на дядюшку Магнуса, который наблюдал за мной с восторгом энтомолога-любителя, узревшего крайне редкий экземпляр уховертки; и снова на Урфина. План действий самозародился, верно, на тлеющих остатках других планов, более революционного характера.
   Сдернуть одеяло совсем не получилось – Урфин вовремя успел среагировать, а хватка у их сиятельства оказалась бульдожья, – но и увиденного было достаточно. Его грудь, плечи, живот – одна сплошная гематома. Сизо-лиловая, с красноватыми прожилками, с прорывающейся желтизной, которая обозначала условные границы перехода одного синяка в другой.
   Слой мази – резкий запах ее был неприятен – лишь усугублял общее впечатление.
   – Иза, ты замужняя женщина… – пробурчал Урфин, возвращая отобранное одеяло на прежние позиции. – Это неприлично.
   Кто бы тут о приличиях думал.
   И голова разбита. На затылке выделяется полоса стриженых волос и аккуратный шов.
   – Садись, ласточка моя. – Магнус уступил стул. – И не вздумай волноваться. Это не опасно.
   Ну да… сине-красно-лиловый окрас вообще естественен для их сиятельства.
   – Кости целы.
   Действительно, что может быть важнее целостности костей?
   – Кто тебя так? – Сесть я все-таки села.
   – Не помню.
   – Тошнит? Голова кружится? – Не хватало еще сотрясения мозга для полного комплекта. Ну вот как можно так с собой обращаться? Он себя, как Кайя, неубиваемым вообразил? Но тошнить Урфина не тошнило. Головокружения, звона в ушах, мошкары перед глазами тоже не наблюдалось. Или врал он убедительно.
   – Да нормально все…
   Я вижу.
   – Гавин, подай-ка чаю, – велел Магнус, потирая руки. Вид у него был донельзя довольный, счастливый даже. Кажется, мысленно добрый дядюшка уже беседует с теми нехорошими людьми, на которых Урфин имел несчастье наткнуться.
   – Просто чаю! – уточнила я.
   Сержант снова хмыкнул и плечами пожал: мол, он как лучше хотел. Так ведь я и не в претензии, но в этом дурдоме хотелось бы сохранить относительную трезвость мировоззрения.
   – Иза… – Урфин скрестил руки на груди, точно подозревал меня в повторном покушении на его одеяло. – Пожалуйста, не рассказывай Кайя.
   Совсем не рассказать не выйдет. Пусть бы эту историю и удастся замять для широкой общественности, но Кайя увидит, что я что-то от него скрываю.
   И Урфин понял.
   – Хотя бы без подробностей. Я сам.
   – Хорошо.
   – Ты и вправду не переживай, ласточка моя. – Магнус забрал у Гавина поднос с чашками. – Случалось и похуже… завтра уже встанет.
   Чтобы новое приключение на задницу примерить?
   – …послезавтра, – уточнил Урфин.
   Ему чай подали отдельно, травяной и, судя по тому, как их сиятельство скривились, крайне мерзкого вкуса. И правильно. Будет знать, как ночами не спать, по злачным местам шляться и фрейлин юных с пути истинного сбивать.
   – Урфин, – я заговорила ласково-ласково, как только могла, и он дернулся, явно подозревая неладное, – скажи, ты случайно не в курсе, куда это Тисса ходила ночью?
   – В курсе. Сюда.
   Чистосердечное признание облегчает душу и работу следователя.
   – Я чего-то не знаю? – оживился Магнус, добавляя в чай сахар. Кусок за куском. И щипцы серебряные напрочь игнорируя. Действительно, пальцами удобней – я сама так делаю, когда никто не видит. – Нет, теперь знаю. И все складывается… чудеснейшим образом все складывается.
   Мне бы его оптимизм.
   – И что она тут делала? – Нашу светлость сбить с цели не выйдет.
   – Мне помогала.
   Исчерпывающий ответ.
   – Иза, если ты думаешь, что я вчера к ней приставал, то ты меня серьезно переоцениваешь. Мне нужна была помощь. Точнее, я отключился. И Гавин привел девочку.
   – Почему?
   – Она леди, – тихо ответил Гавин. – Все леди умеют лечить.
   Да? Тогда я – несчастливое исключение.
   – На Севере, малыш, – Магнус размешал чай пальцем, – там издревле повелось, что женщины лечат мужчин. Не так, как местные доктора, но умеют и шить, и кровь остановить, и жар сбить… всего понемногу. И нам повезло, что у этой птички мама – северянка.
   А вот ей так не очень.
   – Вы не подумали о девушке. – Голос Сержанта был равнодушен. Ну вот почему он продолжает притворяться железным? – О ее репутации.
   Еще не понимает?
   Для Урфина репутация – это нечто очень отвлеченное от реальности. И наверное, когда настолько плохо, как ему сейчас, чужие проблемы выглядят мелочью. Подумаешь, слухи… он-то знает, сколько в них правды.
   Ничего. Попробуем объяснить иначе. Главное, голос не повышать.
   – Даже в моем мире за такую прогулку родители по головке не погладят. А теперь подумай и скажи, как поступит гувернантка, вроде леди Льялл, если девушка заявится под утро в… неподобающем виде. И наотрез откажется говорить, где была. Вот что она должна будет сделать?
   Доходит. Медленно, но доходит. По глазам вижу. Из синих они становятся серыми, потом чернеют.
   – Где Тисса?
   О какой выразительный голос стал!
   – У меня. Спит. И у меня же останется до возвращения Кайя. Это на случай, если тебе вновь понадобится помощь в неурочный час. Долэг я тоже заберу…
   Кровать большая. Все поместимся. Наедине с леди Льялл я точно их не оставлю.
   – Гм… – Магнус отставил чашку с нетронутым чаем. – Возможно, это лучший вариант. Для всех. Гавин, малыш, в следующий раз зови меня. Я не леди, конечно, но тоже кое-что умею.
   Вот и замечательно. Совесть разбудили. В вопросы воспитания ясность внесли… ну почти. Сейчас довнесем и вернемся к иным, мирным делам.
   – Могу я уволить гувернантку? – Надеюсь, что могу. Но если нет, то отпишу Кайя, и пусть только попробует не согласиться с моим решением.
   – Можешь, – ответил Магнус. – Но лучше давай-ка я с ней побеседую. Сама уедет.
   И подмигнул мне сначала левым, потом правым глазом.
   Чудеснейший человек наш дядюшка. Широкой души и невообразимого спектра умений. Искренне его люблю, хотя бы за то, что избавляет меня от очередной встречи с леди Льялл.
   – Иза, она сильно меня ненавидит? – Урфину удалось сесть, и об одеяле забыл, герой несчастный. Куда это он собрался? Каяться? Ну уж нет, обещал два дня лежать – вот пусть и лежит. С совестью общается. Это полезно.
   Магнус придерживался того же мнения. А Сержант просто поднялся, подошел, толкнул в плечо и заботливо – вот окружают меня добрые люди – укрыл. Даже края одеяла подоткнул. По виду его понимаю, что фиксацию пациента к кровати он счел бы нелишним проявлением заботы.
   Ладно. Наша светлость почти успокоилась, поэтому ответит честно:
   – Она тебя не ненавидит. А если бы ты еще поменьше ее высмеивал…
   Уходила я с чувством выполненного долга. Магнус, во что бы то ни стало решивший проводить нашу светлость, выбрал какой-то очень уж запутанный и кружной путь. Он раскланивался с каждым встречным, спеша сказать, что погода ныне чудесная, а дамы в этом году и вовсе уродились, чем заставлял людей нервничать. Подозреваю, что во всем этом был какой-то скрытый смысл.
   Приглашение мое Магнус отверг, сказав, что в другой раз всенепременно заглянет и на ужин, и на беседу, сейчас же спешит по иному делу…
   – Вы не поняли, – констатировал Сержант, когда дядюшка все же удалился.
   – Не поняла чего?
   – Он показывал всем, что неотлучно был при вас. Леди, которая наносит визит мужчине в отсутствие мужа, вызывает некоторые подозрения.
   А раньше предупредить не мог? Господи, это я сейчас с разгона повторила подвиг Тиссы? Только днем? Нагло. Открыто. Бессовестно с точки зрения местной морали.
   – Леди не стоит волноваться. Вас уже давно считают любовниками.
   Спасибо за откровенность. Очень успокаивает. Я и ответить-то не в состоянии.
   То есть я и Урфин…
   И как давно?
   Наверное, с самого начала… логично, если подумать.
   – Магнус просто воспользовался случаем и показал, что это не так. И… – Сержант скрестил руки на груди. – Рано или поздно, но до вас дойдет, что я тоже в списке.
   Каком? Ах да, любовников… конечно, такая безнравственная особа, как наша светлость, не удовлетворится одним Урфином. Да и разнообразие личной жизни на пользу.
   – Большой список? – Я нервно хихикнула, представив свиток полуметровой толщины.
   – Увы, но вам есть еще над чем работать.
   Он тоже умеет шутить, и от этого на душе становится легче. Похоже, нашей светлости пора открывать профсоюз падших женщин имени нашей светлости.
   …плевать на слухи. Кайя им не поверит…
   – Не поверит, – подтвердил Сержант. – Зависимость всегда двусторонняя, иначе не было бы равновесия. Вы так же не сможете принять другого мужчину, как он – другую женщину.
   – Откуда ты…
   Сержант коснулся герба на груди. Он больше не скрывал, кем является.
   – Единственно, я не уверен, что ваш муж знает об этом нюансе. Если я не успел выучиться, то ему не позволили. И я думаю, что семьи не раз пожалеют о своем невмешательстве.
   Пожалуй, это был самый длинный и самый странный наш диалог, наверное, поэтому я и осмелилась задать еще один вопрос:
   – А ты? Ты был женат?
   – Нет, леди. Мне не повезло встретить женщину, к которой я мог бы привязаться… или повезло не встретить. Бывает и такое.

Глава 7
Перекрестки

   В Средневековье рыжим было грустно…

Вывод, сделанный любителем истории на основе длительного изучения протоколов инквизиции

   «…Сердце мое, ты не стала описывать мне подробности встречи с Благотворительным комитетом, из чего я заключаю, что встреча эта прошла весьма болезненно для тебя. Я знаю, насколько ядовиты бывают слова, но не знаю, как залечить эти раны.
   Могу лишь обещать, что поддержу любое твое решение относительно этих дам, очередное столкновение с которыми ввиду поднятых тобой вопросов неизбежно. Сейчас ты поступила весьма разумно, не став ввязываться в бой.
   Твое желание самой заняться вопросами помощи людям и благоустройства протектората я всецело одобряю. Более того, скажу, что исконно это было правом и долгом первой леди перед подданными. К сожалению, по ряду обстоятельств моя мать предпочла передать это право комитету, а сам я был занят совсем другим. И потому сейчас бесконечно рад, что ты сочла занятие благотворительностью достойным того, чтобы потратить свое время и силы.
   Единственное, я прошу не пытаться делать все самой. Обратись к Магнусу, у него наверняка имеются на примете люди, которые подходят для создания реально действующего комитета. Это во многом облегчит работу, поскольку мне крайне неловко, что тебе вновь приходится разбираться с последствиями моей несостоятельности как правителя.
   Также доведи до градоправителя – он человек разумный и верный нашему дому, – что желаешь получить полный отчет об использовании тех денег, которые ежемесячно выделяются на нужды города. Рекомендовал бы провести встречу со старейшинами гильдий. В прежние времена они служили надежной опорой дома и, понимая, что собственное их благополучие во многом зависит от благополучия города, каждого его жителя, охотно оказывали поддержку начинаниям первых леди.
   Расскажи им для начала о лечебницах.
   Ты, естественно, можешь – я бы хотел сказать, что должна, но было бы неправильным вменять тебе в обязанность столь хлопотное дело – открыть лечебницу под собственным патронажем. Но ее будет мало. Напомни им о школах. Некогда гильдии не желали тратиться на это пустое, по их мнению, дело. Каждый платил учителю отдельно, и это было невыгодно. Полагаю, если они посчитают, то поймут, что с докторами имеют схожую ситуацию. Болеют все. И гильдийная лечебница будет работать на их же благо, равно как на благо их семей.
   Также изложи свою идею по ученикам. Который год они плачутся, что мастерство приходит в упадок, поскольку приходится учить тех, кто не имеет естественной предрасположенности, но обладает нужной суммой. Пусть учат тех, кто действительно талантлив, но не имеет средств. Став подмастерьями или же мастерами, эти люди вернут долг гильдии. Но настаивай, чтобы в контракте стояла конкретная сумма и срок ее погашения. Сумма может превышать обычную не более чем втрое. А срок должен рассчитываться исходя из среднемесячного дохода мастера.
   Если что-то из сказанного мной не совсем тебе ясно, то не стесняйся задавать вопросы дяде или Урфину. Также не мешало бы, чтобы кто-то из них помог тебе провести встречу. Я ничуть не сомневаюсь в твоих способностях, но лишь хочу обеспечить тебя хоть какой-то поддержкой.
   Впрочем, главы гильдий куда более здравомыслящие люди, нежели дамы из комитета.
   И раз уж вновь зашла речь о них, то не волнуйся о деньгах. Я приказал Макферсону отныне прекратить отчисления Благотворительному комитету и предоставить суммы, уходившие прежде им, в полное твое распоряжение. Пожалуй, этот приказ он исполнит с радостью…»
 
   Граница затрещала и разорвалась с натужным дребезжащим звуком. И Кайя отложил перо.
   Спустя мгновение, которого хватило, чтобы убрать недописанное письмо в шкатулку, затрубили рога. Вот надо же было на ночь глядя… неймется Мюррею.
   Рокот барабанов поторапливал.
   То тут, то там раздавались резкие свистки сержантов. Лаяли приблудные псы. И шлюхи спешили покинуть солдатские палатки, унося с собой котлы с недоваренной кашей. Обоз суетливо отползал за шеренгу костров, хотя особой надобности в том не было.
   А дождь унялся, все радость.
   Прояснившееся небо было бледно-лилового цвета, с тонкими полосами облаков. Крупная луна спустилась к самым древесным вершинам. И зыбкий свет ее искажал мир. Дальний берег стал будто бы ближе, а река – у́же. Слоны же, наступавшие боевым клином, виделись вовсе огромными.
   Неторопливая походка их, сам вид, величественный и ужасающий, приводил людей в трепет.
   – Пехоту к берегу… Пращники – цепью. Лучники тоже. Взять масло и горючие стрелы.
   Величие величием, но, если Мюррей рассчитывает на победу, ему придется повозиться.
   – Цепи волоките…
   Земля на берегу все еще мягкая. Конница увязнет. Да и вряд ли рыцарское копье уязвит зверя. Кайя видел переднего самца. Его огромные бивни, загнутые книзу, были укреплены шипастыми кольцами. Хобот скользил по-над водой, словно животное прислушивалось к реке, выискивая путь. Вздрагивали уши, чересчур короткие для такой громадины.
   Уши – определенно слабое место.
   Болезненное.
   На спине слона возвышалась узорчатая беседка, но разглядеть людей, в ней сидящих, было невозможно. Скорее всего – четверо. Лучники. Метатель копья.
   Вскинув хобот, слон заревел. И на голос его лошади отозвались безумным ржанием.
   Своевременно. Значит, прав был Кайя, когда решил не использовать конницу.
   Цепи с шипами уже пластали по берегу, протягивая меж осклизлых кольев, спеша убраться до того, как слоны выйдут на мелководье. Вспыхнули сторожевые костры, щедро политые маслом. И сырое дерево трещало, дымило, наполняя воздух едкой гарью. Дым стлался по воде, укрывая тени лодок. Лишь мерный всплеск весел выдавал их присутствие.
   Слоны – прикрытие.
   Пехота уже частью на берегу. На месте Мюррея Кайя высадил бы ее раньше и в стороне от дозоров. А затем, сконцентрировав внимание противника на таранном прорыве, добил бы ударами по флангам.
   – Целиться в беседку. В шерсть. В уши.
   Хорошо, что дождя нет… Животных было жаль. Почему-то Кайя всегда было больше жаль животных, чем людей. Возможно, потому, что люди знали, на что идут.
   Слоны подобрались совсем близко.
   С бурой шерсти их лилась вода. Мягкие ступни месили прибрежную грязь, и земля всхлипывала, словно от боли.
   Раздались свистки.
   И первые стрелы вспороли воздух. Огненные черточки на лиловом небе… жаль, что такое не нарисуешь углем, а с красками Кайя никогда не пробовал. Может, стоит? Стрелы увязли в шерсти, не причинив вреда. Но слоны замедлили движение.
   Погонщики торопили их.
   И Кайя ломотой в затылке ощутил приближение чужой волны. Но удара не последовало. Мюррей остановил замах, и волна рассыпалась туманом. Барьер его остановил… приостановил. Белая мерзость, видимая лишь Кайя, уверенно продвигалась к рядам лучников, уговаривая их отступить.
   Держаться!
   Держались. И Кайя, собрав посеянный Мюрреем ужас, вернул его. Не людям – слонам.
   Белой поземкой под тарелкообразные ступни. Иллюзией огня, который вырывается с насиженного места и обволакивает кожу, взбираясь выше и выше…
   Отчаянно заревел и метнулся влево молодой самец, сталкиваясь с другим животным, едва не опрокидывая и раня длинными шипами на бивнях.
   Огонь погас, остановленный чужой волей.
   …хороший ход. Молодец…
   …спасибо…
   Кайя ответил на послание прежде, чем сообразил, что произошло.
   Мюррей заговорил с ним?
   …ты ответил?
   …извини.
   …за что? О, вижу пращников. Масло и огонь?
   …Да. Пехота уже на берегу?
   …Да. Ждешь?
   …Конечно.
   …Кайя… почему ты не отвечал раньше?
   Глиняные горшочки с конопляным маслом летели с куда меньшей изящностью, нежели стрелы, но главное, что в цель. Они лопались с оглушительным хрустом, но Кайя подозревал, что слышит этот звук лишь он.
   …Кайя?!
   …я не слышал.
   …в прошлом году? И весной тоже? Ллойд писал, что звал, но в ответ ты ударил. Он решил, что ты не желаешь говорить, а ты просто никого не слышал?!
   …только сейчас. Тебя. Впервые.
   Слоны остановились.
   Самое время дать приказ лучникам, но Кайя медлил.
   И передний зверь, чей хобот был расписан белыми спиралями, качнул головой и поклонился. А затем медленно, точно не веря в происходящее, попятился.
   …нам надо встретиться. Пожалуйста, не отказывай. Я знаю, что ничего не исправить, и ты вправе на нас злиться. Но прими хотя бы помощь.
   …не понимаю, но буду рад тебя увидеть.
   …тогда завтра? В полдень.
 
   «…Сердце мое, сейчас произошло кое-что донельзя странное, чему у меня нет объяснений. Завтра мы с Эдвардом встречаемся, но не для поединка. Я не уверен, что подобные встречи приняты, и понятия не имею, как себя вести.
   Он считает себя в чем-то виноватым, но я так и не понял, в чем именно.
   В любом случае я буду счастлив увидеть Эдварда хотя бы затем, чтобы поблагодарить за два года спокойной жизни. Вспоминаю, как он учил нас верхом ездить. Урфин желал сразу и непременно галопом, а мне было страшно упасть, потому что конь казался огромным. Я обеими руками вцепился в гриву и никак ее не отпускал. А Эдвард объяснял, что так я все равно не удержусь, только, падая, руку вывихну… Отец решил бы проблему одним подзатыльником.
   Эдвард первый, кто заговорил со мной. Или, как я понял, первый, кого я услышал. Остальные, с кем я встречался, тоже пытались, но я молчал. Более того, в ответ ударил. Я помню, мне показалось, что меня пытаются взломать, и не сдержался, ответив почти в полную силу, тем самым нагляднее некуда продемонстрировал собственное уродство.
   Я очень боюсь сделать завтра что-то не так. Оскорбить случайно. Нарушить какое-то правило, мне неизвестное. Разочаровать… наверное, сильнее я волновался лишь перед нашей с тобой свадьбой.
   Уверяю себя, что к худшему эта встреча точно ничего не изменит, но помогает слабо.
   Прости за это сумбурное письмо, вновь переполненное жалобами. Я отправляю его лишь потому, что так устанавливаю между нами связь, которая поможет мне завтра.
   Мне тебя не хватает».
 
   Этого гостя леди Льялл никак не ожидала увидеть в своей комнате. И будь на месте его любой другой человек, она непременно бы высказалась, что благородные лорды не преступают порог жилища леди без ее на то соизволения. А соизволения леди Льялл никогда бы не дала.