Страница:
Давайте же! Наслаждайтесь, а то насладятся вами. Это все, что я хочу сказать. Радость никуда не денется, нравится вам это или нет. (смех) Поэтому вы можете быть Тем, которое наслаждается собой, абсолютно, или вы можете стать его наслаждением. В чем проблема? И то, и другое – не проблема.
Томас: То есть, это своего рода «да» всему.
Карл: Никто не говорит «да».
Томас: Никто не говорит «да», но присутствует приятие.
Карл: Кому это надо? Кому нужно это приятие? Забудь. Забудь это слово. Самому приятию не требуется приятие.
Если чему-то требуется приятие, то не Тому, которое есть приятие. Что делать?
Это не твое приятие, поверь. В том-то вся проблема! Ты не можешь положить приятие себе в карман и взять с собой до конца твоего так называемого бытия. Это личность – «я» – все время пытается быть счастливой и принять, что есть. Но ты никогда не сможешь принять То, которое есть.
Тереза: Но даже с этой попыткой я ничего не могу сделать?
Карл: О Господи!
Тереза: Нет, я спрашиваю.
Карл: О да, «я спрашиваю»! Тебе нужна освободительная грамота или что-то в этом духе? Вечное освобождение от ответственности. «Я ничего не могу сделать. Я не деятель. Я не могу помочь себе». Ну так в этом тоже нет ничего страшного. «Я не виновен!» Но Тереза всегда виновна. Она – это сама вина. (смех) Вот подтверждение!
Тереза: (со смехом) Счастливая вина и счастливый провал!
Карл: Постоянно подкалывает сама себя. Своим мечом. «Я не виновата!» (смех)
Тереза: Знаешь, когда мы ездили в Португалию, мы никогда не заводили там подобного рода разговоры; как только я вижу тебя, словно что-то исчезает. Четыре месяца не было никаких внутренних дискуссий, никаких настроений, эмоций, то поднимающихся, то утихающих…
Карл: Ой, да брось! Никаких дискуссий с собой, любимой? (смех) Как я всегда говорю, я могу только сидеть здесь и разводить «ля-ля», чтобы ты могла видеть, что разницы нет. Нет проблем, ля-ля-ля.
Франческо: Тогда почему ты не расскажешь нам всем о чем-нибудь прекрасном?
Карл: О Господи. Я поговорю с твоим парикмахером. (смех)
Франческо: Это только «ля-ля-ля»! Разговоры, разговоры, разговоры. Да уж, это тебе нравится.
Карл: Ага, мне нравится.
Франческо: (дразнит) Это по-немецки! (смех)
Карл: (дразнит) Стаккато. Это то, как говорят итальянцы.
Франческо: Это скучно.
Карл: Особенно вчера. Ты больше не мог думать. Я видел. (смех) Целиком там. Я видел это в отражении их глаз.
Франческо: Что делать?
Карл: (группе) Вам следует знать, что здесь клуб брахмачариев. (указывает на несколько человек, сидящих сбоку, включая Франческо) Семь лет, девять лет, десять лет без секса. А тут однажды молодая женщина сидела без нижнего белья, и они все заметили. (смех)
Франческо: Не только я. Многие видели.
Карл: О да, другой парень даже пошел и пересел с этой стороны на другую. (смех) Я же говорю, бытие – это такой режиссер!
Франческо: Это ничего не меняет. Кого это волнует?
Карл: О, разве это не было мило, Франческо? Ты увидел ее и сразу же отправился к парикмахеру.
Франческо: Может быть, она вернется. (смех)
Карл: Ты был выбрит, полностью. О'кей. (смех) Делать вот так – опасно.
Лиз: (со смехом) Иногда, когда ты тянешься, это вызывает беспокойство. Ты – само растяжение!
Милость разобьет твое сердце
Игра божественной любви
Обнимая одиночество
Всякое «я» – это враг
Томас: То есть, это своего рода «да» всему.
Карл: Никто не говорит «да».
Томас: Никто не говорит «да», но присутствует приятие.
Карл: Кому это надо? Кому нужно это приятие? Забудь. Забудь это слово. Самому приятию не требуется приятие.
Если чему-то требуется приятие, то не Тому, которое есть приятие. Что делать?
Это не твое приятие, поверь. В том-то вся проблема! Ты не можешь положить приятие себе в карман и взять с собой до конца твоего так называемого бытия. Это личность – «я» – все время пытается быть счастливой и принять, что есть. Но ты никогда не сможешь принять То, которое есть.
Тереза: Но даже с этой попыткой я ничего не могу сделать?
Карл: О Господи!
Тереза: Нет, я спрашиваю.
Карл: О да, «я спрашиваю»! Тебе нужна освободительная грамота или что-то в этом духе? Вечное освобождение от ответственности. «Я ничего не могу сделать. Я не деятель. Я не могу помочь себе». Ну так в этом тоже нет ничего страшного. «Я не виновен!» Но Тереза всегда виновна. Она – это сама вина. (смех) Вот подтверждение!
Тереза: (со смехом) Счастливая вина и счастливый провал!
Карл: Постоянно подкалывает сама себя. Своим мечом. «Я не виновата!» (смех)
Тереза: Знаешь, когда мы ездили в Португалию, мы никогда не заводили там подобного рода разговоры; как только я вижу тебя, словно что-то исчезает. Четыре месяца не было никаких внутренних дискуссий, никаких настроений, эмоций, то поднимающихся, то утихающих…
Карл: Ой, да брось! Никаких дискуссий с собой, любимой? (смех) Как я всегда говорю, я могу только сидеть здесь и разводить «ля-ля», чтобы ты могла видеть, что разницы нет. Нет проблем, ля-ля-ля.
Франческо: Тогда почему ты не расскажешь нам всем о чем-нибудь прекрасном?
Карл: О Господи. Я поговорю с твоим парикмахером. (смех)
Франческо: Это только «ля-ля-ля»! Разговоры, разговоры, разговоры. Да уж, это тебе нравится.
Карл: Ага, мне нравится.
Франческо: (дразнит) Это по-немецки! (смех)
Карл: (дразнит) Стаккато. Это то, как говорят итальянцы.
Франческо: Это скучно.
Карл: Особенно вчера. Ты больше не мог думать. Я видел. (смех) Целиком там. Я видел это в отражении их глаз.
Франческо: Что делать?
Карл: (группе) Вам следует знать, что здесь клуб брахмачариев. (указывает на несколько человек, сидящих сбоку, включая Франческо) Семь лет, девять лет, десять лет без секса. А тут однажды молодая женщина сидела без нижнего белья, и они все заметили. (смех)
Франческо: Не только я. Многие видели.
Карл: О да, другой парень даже пошел и пересел с этой стороны на другую. (смех) Я же говорю, бытие – это такой режиссер!
Франческо: Это ничего не меняет. Кого это волнует?
Карл: О, разве это не было мило, Франческо? Ты увидел ее и сразу же отправился к парикмахеру.
Франческо: Может быть, она вернется. (смех)
Карл: Ты был выбрит, полностью. О'кей. (смех) Делать вот так – опасно.
Лиз: (со смехом) Иногда, когда ты тянешься, это вызывает беспокойство. Ты – само растяжение!
Милость разобьет твое сердце
Мистер Рао: Ты сказал: «Пытайтесь принять, что есть, но вы не можете принять, что есть». Я не понимаю. Как это нельзя принять, что есть?
Карл: Вы не можете принять существование, потому что само существование – это уже кризис. С первого понятия о существовании начинается кризис. Вы уже находитесь в кризисе с этой «я»-идеей. А затем с «я есть» начинается кризис «я есть такой-то и такой-то». Вы не можете принять это. Потому что страстное желание, тот, кто может страстно желать, возможность желания начинаются здесь. Быть может, желания и нет, но возможность всегда будет оставаться с этим первым понятием о существовании. Его вы не можете принять.
Но у Того, что есть, с этим нет проблем, поскольку оно есть само приятие. Нечего принимать, можно только быть Тем, которое пребывает без второго. Когда вы есть То, что есть, безо всякой идеи о том, чем вы являетесь и чем не являетесь, когда нет второго, тогда вы – это приятие, потому что больше нечего принимать. Нет даже идеи о «существовании». И тогда больше нет абсолютно никакой необходимости в приятии, вообще никакой потребности в Том, чем вы являетесь.
Поэтому полное отсутствие всякой идеи о том, быть или не быть, есть То, и тогда вы есть приятие. Но тогда больше нечего принимать. Поэтому я говорю, что вы никогда не сможете ничего принять, поскольку вы уже являетесь приятием. Вы не можете обладать большим приятием того, что есть, поскольку вы уже являетесь самим приятием, вам нечего обретать путем относительного приятия.
Что с этим делать? Вам нечего добавить к тому абсолютному приятию, которым вы являетесь! И тогда, когда вы принимаете, – что тогда? Что? Все это приходит и уходит, мимолетные тени приятия. Только вы достигнете некой системы контроля приятия и понимания, как на вас опять наедет верблюд. Оттопчет ноги. Выхода нет. Принять что-то вы можете только как личность, но вашим приятием оно не будет.
И мы не можем пойти дальше этого. Это предел. Он называется сатори. Это выход из желания в «нежелание». Но это все. Вы не можете разбить свое собственное сердце. Оно будет разбито, когда разобьется. В ту самую долю секунды, ни секундой раньше, вопреки всему, случившемуся ранее, с вашим приятием или без него, несмотря на все сделанное, понятое или непонятое, – оно разобьется именно в это самое мгновение. Все.
Клара: Что означает «нежелание»?
Карл: Нежелание означает отсутствие желания.
Клара: Это безразличие?
Карл: Отсутствие желания различия? Желание безразличия? Хорошая идея! (смех) Желая безразличия, ты все равно проводишь различие в желании безразличия. Даже идея «безразличия» отличается от прочих. Абсолютная привязанность к непривязанности. О бог ты мой. «О, я так непривязана!»
Роза: Ты можешь рассказать о милости?
Карл: О милости? Да я же говорю о тебе постоянно! (смех) Я только и делаю, что говорю о милости. Я всегда говорю о Том, которое есть милость. То, что является милостью, является Тем, которое есть Я. То, которое есть милость, является тем, что есть вы. А вы ищете милость, и в этом ваша проблема.
Роза: Мне просто хотелось услышать, что ты скажешь о милости.
Карл: Но я не могу говорить о милости, потому что милость невозможно найти.
Роза: Точно. Это то, что я хотела услышать.
Карл: Как и всякий искатель, который ищет милость повсюду, по всем измерениям, когда найти ее невозможно. Наоборот! Если милость нацелилась на тебя, тебе не спрятаться. Поэтому, когда милость нацелилась на тебя, она разбивает твое сердце. Потому что милость разбивает все представления; все концепции уничтожаются этой милостью. С уничтожением всех идей ты становишься полностью пустым, и это разбивает твое сердце.
Это как бесчувственность. Ты не можешь справиться с ней; ты не можешь жить с ней. Эта бесчувственность, эта пустота, свободная от всяких представлений, – ты не можешь иметь с ней дело, ты не можешь объять ее, не можешь существовать в ней. Она разобьет тебе сердце. Она разобьет твое представление о «существовании». Твоя любовь к каким бы то ни было объективным представлениям о существовании будет сметена по воле милости. Милостью милости. (смех) Она сметает! Уплетает за обе щеки всю глупость.
Георг: Подвергает немилости.
Карл: (со смехом) Подвергает немилости!
Мэри: А что, если любовь будет становиться все сильнее и сильнее, и даже еще сильнее, пока мы не станем достойны…
Карл: Достойны?
Мэри: Достойны этого разрушения, этого окончательного блаженства.
Карл: Дорогая моя, для этого ты никогда не будешь достаточно чиста!
Мэри: Не делаясь все чище и чище, а благодаря все большей и большей любви к истине.
Карл: Твоя любовь слишком грязная! Никто не хочет твоей любви! Грязная любовь. Идея «любви» грязна. Еще больше любви – грязно. Количество любви грязно. Даже идея «количества любви» грязна. Ты предлагаешь мне грязную идею. Ты – сама грязь в тот момент, когда хочешь получить любовь.
Мэри: (мягко) Но любовь…
Карл: Какая любовь? «Давай поговорим о любви, дорогая!» (смех)
Мэри: Мне хотелось знать, что ты скажешь на этот счет, и я получила ответ.
Карл: Ты никогда не будешь достаточно готовой или достаточно зрелой, что бы ты ни делала.
Мэри: Любовь – это не попытка созреть. Любовь не пытается…
Карл: Какая любовь?
Мэри: Любовь подобна…
Карл: Чья это любовь?
Мэри: Любовь – это не «я-мне-мое». «Я-мне-мое» – это не любовь. «Я-мне-мое» – это хотение.
Карл: Да что ты говоришь! Ты хочешь контролировать то, чем ты являешься, путем любви к себе, желанием созреть для этого. То есть, ты так или иначе хочешь контролировать это своим желанием сделать что-то, стать чем-то. Какова идея! Какая грязная идея. Ты хочешь контролировать бытие! Каким образом? Боже ты мой.
Мэри: Спасибо.
Карл: Пожалуйста. От всей души пожалуйста. Это всегда так красиво звучит.
Мэри: Я не пыталась звучать красиво.
Карл: О, да брось ты! Забудь.
Моника: (поет) «All you need is love, da da da da da»[4].
(остальные подхватывают)
Карл: «Maybe I'm not the only one». «Let it be»[5]. (смех)
Карл: Вы не можете принять существование, потому что само существование – это уже кризис. С первого понятия о существовании начинается кризис. Вы уже находитесь в кризисе с этой «я»-идеей. А затем с «я есть» начинается кризис «я есть такой-то и такой-то». Вы не можете принять это. Потому что страстное желание, тот, кто может страстно желать, возможность желания начинаются здесь. Быть может, желания и нет, но возможность всегда будет оставаться с этим первым понятием о существовании. Его вы не можете принять.
Но у Того, что есть, с этим нет проблем, поскольку оно есть само приятие. Нечего принимать, можно только быть Тем, которое пребывает без второго. Когда вы есть То, что есть, безо всякой идеи о том, чем вы являетесь и чем не являетесь, когда нет второго, тогда вы – это приятие, потому что больше нечего принимать. Нет даже идеи о «существовании». И тогда больше нет абсолютно никакой необходимости в приятии, вообще никакой потребности в Том, чем вы являетесь.
Поэтому полное отсутствие всякой идеи о том, быть или не быть, есть То, и тогда вы есть приятие. Но тогда больше нечего принимать. Поэтому я говорю, что вы никогда не сможете ничего принять, поскольку вы уже являетесь приятием. Вы не можете обладать большим приятием того, что есть, поскольку вы уже являетесь самим приятием, вам нечего обретать путем относительного приятия.
Что с этим делать? Вам нечего добавить к тому абсолютному приятию, которым вы являетесь! И тогда, когда вы принимаете, – что тогда? Что? Все это приходит и уходит, мимолетные тени приятия. Только вы достигнете некой системы контроля приятия и понимания, как на вас опять наедет верблюд. Оттопчет ноги. Выхода нет. Принять что-то вы можете только как личность, но вашим приятием оно не будет.
И мы не можем пойти дальше этого. Это предел. Он называется сатори. Это выход из желания в «нежелание». Но это все. Вы не можете разбить свое собственное сердце. Оно будет разбито, когда разобьется. В ту самую долю секунды, ни секундой раньше, вопреки всему, случившемуся ранее, с вашим приятием или без него, несмотря на все сделанное, понятое или непонятое, – оно разобьется именно в это самое мгновение. Все.
Клара: Что означает «нежелание»?
Карл: Нежелание означает отсутствие желания.
Клара: Это безразличие?
Карл: Отсутствие желания различия? Желание безразличия? Хорошая идея! (смех) Желая безразличия, ты все равно проводишь различие в желании безразличия. Даже идея «безразличия» отличается от прочих. Абсолютная привязанность к непривязанности. О бог ты мой. «О, я так непривязана!»
Роза: Ты можешь рассказать о милости?
Карл: О милости? Да я же говорю о тебе постоянно! (смех) Я только и делаю, что говорю о милости. Я всегда говорю о Том, которое есть милость. То, что является милостью, является Тем, которое есть Я. То, которое есть милость, является тем, что есть вы. А вы ищете милость, и в этом ваша проблема.
Роза: Мне просто хотелось услышать, что ты скажешь о милости.
Карл: Но я не могу говорить о милости, потому что милость невозможно найти.
Роза: Точно. Это то, что я хотела услышать.
Карл: Как и всякий искатель, который ищет милость повсюду, по всем измерениям, когда найти ее невозможно. Наоборот! Если милость нацелилась на тебя, тебе не спрятаться. Поэтому, когда милость нацелилась на тебя, она разбивает твое сердце. Потому что милость разбивает все представления; все концепции уничтожаются этой милостью. С уничтожением всех идей ты становишься полностью пустым, и это разбивает твое сердце.
Это как бесчувственность. Ты не можешь справиться с ней; ты не можешь жить с ней. Эта бесчувственность, эта пустота, свободная от всяких представлений, – ты не можешь иметь с ней дело, ты не можешь объять ее, не можешь существовать в ней. Она разобьет тебе сердце. Она разобьет твое представление о «существовании». Твоя любовь к каким бы то ни было объективным представлениям о существовании будет сметена по воле милости. Милостью милости. (смех) Она сметает! Уплетает за обе щеки всю глупость.
Георг: Подвергает немилости.
Карл: (со смехом) Подвергает немилости!
Мэри: А что, если любовь будет становиться все сильнее и сильнее, и даже еще сильнее, пока мы не станем достойны…
Карл: Достойны?
Мэри: Достойны этого разрушения, этого окончательного блаженства.
Карл: Дорогая моя, для этого ты никогда не будешь достаточно чиста!
Мэри: Не делаясь все чище и чище, а благодаря все большей и большей любви к истине.
Карл: Твоя любовь слишком грязная! Никто не хочет твоей любви! Грязная любовь. Идея «любви» грязна. Еще больше любви – грязно. Количество любви грязно. Даже идея «количества любви» грязна. Ты предлагаешь мне грязную идею. Ты – сама грязь в тот момент, когда хочешь получить любовь.
Мэри: (мягко) Но любовь…
Карл: Какая любовь? «Давай поговорим о любви, дорогая!» (смех)
Мэри: Мне хотелось знать, что ты скажешь на этот счет, и я получила ответ.
Карл: Ты никогда не будешь достаточно готовой или достаточно зрелой, что бы ты ни делала.
Мэри: Любовь – это не попытка созреть. Любовь не пытается…
Карл: Какая любовь?
Мэри: Любовь подобна…
Карл: Чья это любовь?
Мэри: Любовь – это не «я-мне-мое». «Я-мне-мое» – это не любовь. «Я-мне-мое» – это хотение.
Карл: Да что ты говоришь! Ты хочешь контролировать то, чем ты являешься, путем любви к себе, желанием созреть для этого. То есть, ты так или иначе хочешь контролировать это своим желанием сделать что-то, стать чем-то. Какова идея! Какая грязная идея. Ты хочешь контролировать бытие! Каким образом? Боже ты мой.
Мэри: Спасибо.
Карл: Пожалуйста. От всей души пожалуйста. Это всегда так красиво звучит.
Мэри: Я не пыталась звучать красиво.
Карл: О, да брось ты! Забудь.
Моника: (поет) «All you need is love, da da da da da»[4].
(остальные подхватывают)
Карл: «Maybe I'm not the only one». «Let it be»[5]. (смех)
Игра божественной любви
Мэри: Давай еще немного разберем это. Мне необходимо больше разобраться в этом.
Карл: Что?
Мэри: Любовь – это отдавание. Это не хотение. Это не просьба. Подлинная любовь – отдавание.
Карл: Какая подлинная любовь? Сама идея «подлинной любви» – фигня.
Мэри: У божественной любви нет цели.
Карл: Какой цели? Ты хочешь положить это в свой кошелек. Ты хочешь подобрать этому определение, а это означает положить это в кошелек твоего обладания неким пониманием и определением любви. Ты загрязняешь ее. Что бы ты ни говорила, что бы ты ни говорила о ней, ты загрязняешь ее!
Мэри: Мне есть кого порекомендовать в этой связи.
Карл: Порекомендовать? Ты стала поручителем любви?
Мэри: Мехер Баба.
Карл: Мехер Баба! Али Баба! Ты одна из сорока разбойников, что ли? (смех) «Сезам, откройся!» Моей красотой и моим сердцем откройся, Сезам!
Мэри: В любви нет «моего».
Карл: Значит, нет «моей» любви? Как низко. Ты по-прежнему все принижаешь.
Мэри: Я хотела сказать тебе, что любовь, истинная любовь, не может быть осквернена желанием.
Карл: Конечно. Даже так называемая «истинная любовь»…
Мэри: Я имею в виду…
Карл: Что бы ты ни сказала, боже ты мой, забудь об этом! Романтическая фигня.
Мэри: Нет, это не имеет к тому никакого отношения. «Романтическая» – вот это фигня.
Карл: Это романтическая фигня; эта божественная романтика – еще большая фигня! (смех)
Мэри: Истинная любовь – не для робкого или слабого сердца. Это романтизм. Речь не об этом.
Карл: О Господи. Всегда «речь не об этом». Ля-ля-ля.
Мэри: Не буду, не буду. Спасибо тебе за язвительность. Потому что говорение – это всегда «я-мне-мое». Но это концепция, которая действительно…
Карл: Что? Опять концепция.
Мэри: …которая выходит за свои пределы.
Карл: В немецком мы называем это «Kotzept» – от слова «рвота»[6]. Тебе необходима рвота.
Мэри: Божественная любовь – это не концепция!
Карл: Это Kotzept. Нужно, чтобы тебя вырвало этим. Выблюй это, здесь и сейчас! (смех)
Георг: Концепция. Kassette[7].
Карл: Kassette! Ты хочешь положить любовь в шкатулку со своими идеями.
Мэри: Это дар.
Карл: Это дар, да! Английское слово «дар» в немецком означает «яд»[8]. Это крайне ядовито! (смех)
Мэри: Божественная любовь – это дар Бога.
Карл: Какого Бога? О каком Боге ты говоришь?
Мэри: Едином.
Карл: Каком Едином?
Мэри: Я.
Карл: О каком Я ты говоришь?
Мэри: Даже Рамана говорит…
Карл: Даже Рамана! Теперь ты даже цитируешь Раману! Ты хочешь привлечь все источники, лишь бы отстоять свою точку зрения или что? Рамана, Мехер Баба, Тралала, Фалала! (смех)
Мэри: Подлинные мастера не отличаются друг от друга.
Карл: Подлинные мастера! Что такое – «подлинный мастер»?
Мэри: Подлинный мастер – это реализованное Я.
Карл: Подлинный мастер не знает никакого подлинного мастера! О чем ты говоришь? Ты хочешь быть подлинным мастером. Это то, чем ты хочешь быть. «Нет, нет, не я!»
Мэри: (со смехом) Не хочу, правда, не хочу. Но я действительно испытываю благоговение перед этой божественной любовью, этой нецеленаправленной…
Карл: Ты жаждешь всего, что можешь положить в карман своих переживаний.
Мэри: Невозможно жаждать этого; это дар.
Карл: Какой дар? Ах, забудь. Будь одаренной.
Роза: Ты предлагаешь не говорить об этом?
Карл: Ты можешь говорить об этом, но не можешь уговорить это появиться и не можешь уговорить исчезнуть.
Роза: Это должно быть.
Карл: Я понятия не имею! Любое представление как бы содержит в себе грязь. Какой бы смысл ты ни вкладывала в него, какое бы слово ни использовала, для Того это грязь. То не знает ничего о «божественном», или Я, или каком-то мастере.
Мэри: Верно.
Франческо: (со смехом) Это правда.
Мэри: Это я чувствую. Это то, о чем я говорила. Но я чувствую, что ты должен знать больше о том, что я говорю.
Карл: Почему я должен что-то знать?
Мэри: О, ладно.
Карл: Ты хочешь контролировать меня, считая, что я должен что-то знать. Нет? Ты хочешь моего согласия. Ты ищешь подтверждения.
Франческо: Я тоже. (смех)
Карл: «Пожалуйста, подтверди мое представление о „любви“! Если бы ты только смог понять мою идею! Как мне представить ее тебе? Пожалуйста, возьми ее. Съешь!»
Мэри: Знаешь что? Я не хотела этого, честно.
Карл: Ладно, не парься.
Франческо: «Don't worry, be happy». «Завтра будет новый день».
Карл: Новый день может никогда не прийти, слава тебе, Господи.
Франческо: (со смехом) Проблема в том, что приду я.
Карл: (со смехом) Ты всегда приходишь, каждый день. Что поделать!
Карл: Что?
Мэри: Любовь – это отдавание. Это не хотение. Это не просьба. Подлинная любовь – отдавание.
Карл: Какая подлинная любовь? Сама идея «подлинной любви» – фигня.
Мэри: У божественной любви нет цели.
Карл: Какой цели? Ты хочешь положить это в свой кошелек. Ты хочешь подобрать этому определение, а это означает положить это в кошелек твоего обладания неким пониманием и определением любви. Ты загрязняешь ее. Что бы ты ни говорила, что бы ты ни говорила о ней, ты загрязняешь ее!
Мэри: Мне есть кого порекомендовать в этой связи.
Карл: Порекомендовать? Ты стала поручителем любви?
Мэри: Мехер Баба.
Карл: Мехер Баба! Али Баба! Ты одна из сорока разбойников, что ли? (смех) «Сезам, откройся!» Моей красотой и моим сердцем откройся, Сезам!
Мэри: В любви нет «моего».
Карл: Значит, нет «моей» любви? Как низко. Ты по-прежнему все принижаешь.
Мэри: Я хотела сказать тебе, что любовь, истинная любовь, не может быть осквернена желанием.
Карл: Конечно. Даже так называемая «истинная любовь»…
Мэри: Я имею в виду…
Карл: Что бы ты ни сказала, боже ты мой, забудь об этом! Романтическая фигня.
Мэри: Нет, это не имеет к тому никакого отношения. «Романтическая» – вот это фигня.
Карл: Это романтическая фигня; эта божественная романтика – еще большая фигня! (смех)
Мэри: Истинная любовь – не для робкого или слабого сердца. Это романтизм. Речь не об этом.
Карл: О Господи. Всегда «речь не об этом». Ля-ля-ля.
Мэри: Не буду, не буду. Спасибо тебе за язвительность. Потому что говорение – это всегда «я-мне-мое». Но это концепция, которая действительно…
Карл: Что? Опять концепция.
Мэри: …которая выходит за свои пределы.
Карл: В немецком мы называем это «Kotzept» – от слова «рвота»[6]. Тебе необходима рвота.
Мэри: Божественная любовь – это не концепция!
Карл: Это Kotzept. Нужно, чтобы тебя вырвало этим. Выблюй это, здесь и сейчас! (смех)
Георг: Концепция. Kassette[7].
Карл: Kassette! Ты хочешь положить любовь в шкатулку со своими идеями.
Мэри: Это дар.
Карл: Это дар, да! Английское слово «дар» в немецком означает «яд»[8]. Это крайне ядовито! (смех)
Мэри: Божественная любовь – это дар Бога.
Карл: Какого Бога? О каком Боге ты говоришь?
Мэри: Едином.
Карл: Каком Едином?
Мэри: Я.
Карл: О каком Я ты говоришь?
Мэри: Даже Рамана говорит…
Карл: Даже Рамана! Теперь ты даже цитируешь Раману! Ты хочешь привлечь все источники, лишь бы отстоять свою точку зрения или что? Рамана, Мехер Баба, Тралала, Фалала! (смех)
Мэри: Подлинные мастера не отличаются друг от друга.
Карл: Подлинные мастера! Что такое – «подлинный мастер»?
Мэри: Подлинный мастер – это реализованное Я.
Карл: Подлинный мастер не знает никакого подлинного мастера! О чем ты говоришь? Ты хочешь быть подлинным мастером. Это то, чем ты хочешь быть. «Нет, нет, не я!»
Мэри: (со смехом) Не хочу, правда, не хочу. Но я действительно испытываю благоговение перед этой божественной любовью, этой нецеленаправленной…
Карл: Ты жаждешь всего, что можешь положить в карман своих переживаний.
Мэри: Невозможно жаждать этого; это дар.
Карл: Какой дар? Ах, забудь. Будь одаренной.
Роза: Ты предлагаешь не говорить об этом?
Карл: Ты можешь говорить об этом, но не можешь уговорить это появиться и не можешь уговорить исчезнуть.
Роза: Это должно быть.
Карл: Я понятия не имею! Любое представление как бы содержит в себе грязь. Какой бы смысл ты ни вкладывала в него, какое бы слово ни использовала, для Того это грязь. То не знает ничего о «божественном», или Я, или каком-то мастере.
Мэри: Верно.
Франческо: (со смехом) Это правда.
Мэри: Это я чувствую. Это то, о чем я говорила. Но я чувствую, что ты должен знать больше о том, что я говорю.
Карл: Почему я должен что-то знать?
Мэри: О, ладно.
Карл: Ты хочешь контролировать меня, считая, что я должен что-то знать. Нет? Ты хочешь моего согласия. Ты ищешь подтверждения.
Франческо: Я тоже. (смех)
Карл: «Пожалуйста, подтверди мое представление о „любви“! Если бы ты только смог понять мою идею! Как мне представить ее тебе? Пожалуйста, возьми ее. Съешь!»
Мэри: Знаешь что? Я не хотела этого, честно.
Карл: Ладно, не парься.
Франческо: «Don't worry, be happy». «Завтра будет новый день».
Карл: Новый день может никогда не прийти, слава тебе, Господи.
Франческо: (со смехом) Проблема в том, что приду я.
Карл: (со смехом) Ты всегда приходишь, каждый день. Что поделать!
Обнимая одиночество
Карл: Вопрос? Я не такой плохой, каким кажусь, – возможно, я еще хуже! Мексика, что у тебя?
Мексиканка: Когда говорят «нет, нет, нет, не то, не то, не то», отрицая все, – может ли что-то произойти, если выждать.
Карл: Может быть, может быть и нет. Это всегда «может быть», спекуляция. Все, что ты можешь сказать, все, что можешь выдумать, – спекуляция на эту тему.
Женщина: Нет, мне на самом деле это нравится.
Карл: Я могу говорить лишь о том, когда расщепленная секунда действительно разбивает твое сердце. И тогда сердца больше нет. Это все. Тогда у тебя больше нет склейки с чем-либо. Потому что без этой склейки идей или чего-либо в этом духе остается То. Но То было всегда.
Мэри: Значит, это божественная любовь.
Моника: Она опять за свое!
Карл: Забудь об этом! Может быть, если ты выпьешь достаточное количество вина, ты окажешься в божественной любви.
Мэри: Может быть, мне следует использовать другое слово.
Карл: Да, может быть. Может быть, не делать это таким уж особенным?
Мэри: Ты использовал слово «покой». Ты не боишься употреблять это слово.
Карл: Покой, да. Может быть, оно больше подходит.
Мэри: Покой. Удовольствие. Любовь. Пение.
Карл: Нет, нет. Покой – это сама радость, потому что нет второго. Однако отсутствует идея покоя.
Мэри: В любви нет второго.
Карл: Ага, но это «нет второго» по-прежнему предполагает второго.
Мэри: Хм?
Карл: Это «нет второго» в любви, это единство по-прежнему является вторым.
Мэри: В покое нет второго; нет второго в любви.
Карл: Я не говорю об этом «без второго» в единстве. Я не говорю об этой «единой любви». Я не говорю о любви Бога, любящего себя…
Мэри: Я – это сам покой, само счастье, сама любовь.
Карл: Но оно не знает покоя.
Мэри: Сам покой, сама любовь.
Карл: Можешь назвать это «само нижнее белье». (смех)
Мэри: Так же сама любовь. Почему я должна стесняться этого слова «любовь»!
Карл: Потому что это столь возвышенный символ, который просто делает это таким особенным.
Мэри: Тогда ты произнеси его.
Карл: Ты это делаешь с его помощью. Просто назови это «божественное нижнее белье», и я успокоюсь! (смех)
Мэри: А почему надо бояться? Ты же не боишься слова «покой». И слово «блаженство» тебя не пугает.
Карл: Что бы ты ни сказала, мне все равно придется это разрушить. Так что забудь об этом!
Мэри: Возможно, дело в том, что слово «любовь» слишком затаскано. Его неправильно понимают.
Карл: На него возложено столько ожиданий. Поэтому это называется «Sat-shit-ananda», потому что от дерьма ничего не ждешь.
Мэри: В любви нет ожиданий!
Карл: Что? Как только ты называешь что-либо этим словом, начинаются ожидания.
Георг: Карл, грамматически слово «любовь» требует объекта, а «покой» – нет. Это настолько просто.
Карл: Да, это хорошая мысль. Любовь существует только тогда, когда есть любящий и что-то любимое. Покой – нет.
Мэри: Хорошо. Тогда я добавлю «божественная» к любви. (смех)
Карл: Забудь «de wine»! Бог ты мой. Не пей так много. Ты все еще хочешь напиться?
Мэри: Руми сказал…
Карл: Какой Руми? Теперь у нас пошли кривотолки. Ты превращаешь это в кривотолки. Это Руми их, что ли, распространяет?
Мэри: Руми, Хафиз – они не боялись слова «любовь».
Карл: Ну так и что? Что это значит?
Мэри: Они не боялись слов «покой» или «любовь».
Карл: Тебе теперь нужны какие-то подтвердители? Говори за себя, а не о тех, кто что-то сказал.
Мэри: Я знаю, что это истина. Даже не подумаю идти на попятную.
Карл: Ты знаешь, что это истина?!
Мэри: Я не собираюсь сопротивляться этому слову.
Карл: Нам надо теперь склониться перед ней! Она знает истину. Единственная, кого я знаю, кто знает истину. Завтра утром она даст сатсанг, в девять, у себя. (смех)
Мэри: Я не являюсь этой истиной. Я не чувствую, что являюсь этой истиной. Это интуиция. Я не собираюсь отступать от этого. Это не спекуляция; это не концептуализация. Это само мое сердце.
Карл: Ты – это рот, нашедший сам себя.
Мэри: Я больше не коснусь этой темы.
Карл: Божественная спекуляция! (смех)
Мэри: Интуиция – это не спекуляция. Это совершенно другой порядок.
Карл: Какой еще порядок?
Мэри: А что это за слово «спекуляция»? Есть слово «спекуляция», есть слово «интуиция», существует слово «реализация» – это все разные вещи.
Карл: Но они ничего не меняют. Ты остаешься все тем же дьяволом, который хочет внести различия там, где их нет. (молчание) Аллилуйя. Бог ты мой.
Лиз: У меня однажды был такой опыт.
Моника: Еще одна.
Лиз: Я сижу здесь с вами и прокручиваю это в голове снова и снова. Мне однажды читали про Шиву. Это было что-то вроде стихотворения, написанного на непонятном мне языке. Но там была одна строка, которая шла рефреном, и я в итоге спросила свами: «Что означает эта строка?» И он сказал: «Не то, не то, не то». Поэтому, когда я здесь сижу, все «не то», и это такое облегчение.
Карл: Поэтому я сижу здесь. О чем бы ни шла речь, все это «не то».
Лиз: (дразнит) И тогда через меня прошло просветление. (смех) Я дам сатсанг. На первом этаже.
Мэри: «Не то, не то, не то» – разве это не любовь? Разве это не дар?
Карл: Нет. Это не может быть дано тебе, ни с помощью строки, ни путем красивых слов, ни как-либо еще – это не может быть дано тебе. Это не дар, не передача.
Мэри: Это милость.
Карл: (мрачно) Это даже не милость.
Мэри: Это я имею в виду, когда говорю «дар», – милость.
Карл: Это просто прикол, здесь и сейчас, что милость вообще ищет милости.
Мэри: Кто способен на абсолютное «neti-neti», кроме милости? А это любовь.
Карл: Даже милость не способна на это.
Мэри: А у любви нет ожиданий – об этом я и говорю.
Карл: Но ты по-прежнему даешь определение любви.
Мэри: Это не определение.
Карл: Ну конечно же, это определение!
Мэри: Нет!
Карл: О, да брось! Ты проводишь разделение.
Мэри: Любовь не имеет никакого отношения к разделению.
Карл: Даже идея «любви» – это отличие.
Мэри: А как насчет «покоя»?
Карл: То же самое. Какую бы идею ты ни придумала, она вносит разделение. Любовь не проводит различий.
Женщина: И с этим мне надо жить, о Господи! Вот почему у меня проблемы. Со всеми этими концепциями это очень одинокое место.
Карл: Вот поэтому это называется «объятием одиночества», которое есть милость. В нем нет больше представлений о любви или чем-либо еще. Это не блаженство, это не…
Мэри: Это и есть любовь!
Карл: Забудь об этом! Это разобьет тебе сердце, хочешь ты того или нет.
Мэри: Да, любовь разбивает сердце. (смех) Это любовь. Разбитое сердце.
Карл: Да ради бога. О Господи.
Мэри: Хорошо.
Карл: Все в порядке там? Что-то случилось?
Франческо: (притворяясь, что плачет) Вопрос, вопрос! (смех) Бедный Карл!
Карл: Он сострадает! Спасибо тебе.
Франческо: Пожалуйста.
Мексиканка: Когда говорят «нет, нет, нет, не то, не то, не то», отрицая все, – может ли что-то произойти, если выждать.
Карл: Может быть, может быть и нет. Это всегда «может быть», спекуляция. Все, что ты можешь сказать, все, что можешь выдумать, – спекуляция на эту тему.
Женщина: Нет, мне на самом деле это нравится.
Карл: Я могу говорить лишь о том, когда расщепленная секунда действительно разбивает твое сердце. И тогда сердца больше нет. Это все. Тогда у тебя больше нет склейки с чем-либо. Потому что без этой склейки идей или чего-либо в этом духе остается То. Но То было всегда.
Мэри: Значит, это божественная любовь.
Моника: Она опять за свое!
Карл: Забудь об этом! Может быть, если ты выпьешь достаточное количество вина, ты окажешься в божественной любви.
Мэри: Может быть, мне следует использовать другое слово.
Карл: Да, может быть. Может быть, не делать это таким уж особенным?
Мэри: Ты использовал слово «покой». Ты не боишься употреблять это слово.
Карл: Покой, да. Может быть, оно больше подходит.
Мэри: Покой. Удовольствие. Любовь. Пение.
Карл: Нет, нет. Покой – это сама радость, потому что нет второго. Однако отсутствует идея покоя.
Мэри: В любви нет второго.
Карл: Ага, но это «нет второго» по-прежнему предполагает второго.
Мэри: Хм?
Карл: Это «нет второго» в любви, это единство по-прежнему является вторым.
Мэри: В покое нет второго; нет второго в любви.
Карл: Я не говорю об этом «без второго» в единстве. Я не говорю об этой «единой любви». Я не говорю о любви Бога, любящего себя…
Мэри: Я – это сам покой, само счастье, сама любовь.
Карл: Но оно не знает покоя.
Мэри: Сам покой, сама любовь.
Карл: Можешь назвать это «само нижнее белье». (смех)
Мэри: Так же сама любовь. Почему я должна стесняться этого слова «любовь»!
Карл: Потому что это столь возвышенный символ, который просто делает это таким особенным.
Мэри: Тогда ты произнеси его.
Карл: Ты это делаешь с его помощью. Просто назови это «божественное нижнее белье», и я успокоюсь! (смех)
Мэри: А почему надо бояться? Ты же не боишься слова «покой». И слово «блаженство» тебя не пугает.
Карл: Что бы ты ни сказала, мне все равно придется это разрушить. Так что забудь об этом!
Мэри: Возможно, дело в том, что слово «любовь» слишком затаскано. Его неправильно понимают.
Карл: На него возложено столько ожиданий. Поэтому это называется «Sat-shit-ananda», потому что от дерьма ничего не ждешь.
Мэри: В любви нет ожиданий!
Карл: Что? Как только ты называешь что-либо этим словом, начинаются ожидания.
Георг: Карл, грамматически слово «любовь» требует объекта, а «покой» – нет. Это настолько просто.
Карл: Да, это хорошая мысль. Любовь существует только тогда, когда есть любящий и что-то любимое. Покой – нет.
Мэри: Хорошо. Тогда я добавлю «божественная» к любви. (смех)
Карл: Забудь «de wine»! Бог ты мой. Не пей так много. Ты все еще хочешь напиться?
Мэри: Руми сказал…
Карл: Какой Руми? Теперь у нас пошли кривотолки. Ты превращаешь это в кривотолки. Это Руми их, что ли, распространяет?
Мэри: Руми, Хафиз – они не боялись слова «любовь».
Карл: Ну так и что? Что это значит?
Мэри: Они не боялись слов «покой» или «любовь».
Карл: Тебе теперь нужны какие-то подтвердители? Говори за себя, а не о тех, кто что-то сказал.
Мэри: Я знаю, что это истина. Даже не подумаю идти на попятную.
Карл: Ты знаешь, что это истина?!
Мэри: Я не собираюсь сопротивляться этому слову.
Карл: Нам надо теперь склониться перед ней! Она знает истину. Единственная, кого я знаю, кто знает истину. Завтра утром она даст сатсанг, в девять, у себя. (смех)
Мэри: Я не являюсь этой истиной. Я не чувствую, что являюсь этой истиной. Это интуиция. Я не собираюсь отступать от этого. Это не спекуляция; это не концептуализация. Это само мое сердце.
Карл: Ты – это рот, нашедший сам себя.
Мэри: Я больше не коснусь этой темы.
Карл: Божественная спекуляция! (смех)
Мэри: Интуиция – это не спекуляция. Это совершенно другой порядок.
Карл: Какой еще порядок?
Мэри: А что это за слово «спекуляция»? Есть слово «спекуляция», есть слово «интуиция», существует слово «реализация» – это все разные вещи.
Карл: Но они ничего не меняют. Ты остаешься все тем же дьяволом, который хочет внести различия там, где их нет. (молчание) Аллилуйя. Бог ты мой.
Лиз: У меня однажды был такой опыт.
Моника: Еще одна.
Лиз: Я сижу здесь с вами и прокручиваю это в голове снова и снова. Мне однажды читали про Шиву. Это было что-то вроде стихотворения, написанного на непонятном мне языке. Но там была одна строка, которая шла рефреном, и я в итоге спросила свами: «Что означает эта строка?» И он сказал: «Не то, не то, не то». Поэтому, когда я здесь сижу, все «не то», и это такое облегчение.
Карл: Поэтому я сижу здесь. О чем бы ни шла речь, все это «не то».
Лиз: (дразнит) И тогда через меня прошло просветление. (смех) Я дам сатсанг. На первом этаже.
Мэри: «Не то, не то, не то» – разве это не любовь? Разве это не дар?
Карл: Нет. Это не может быть дано тебе, ни с помощью строки, ни путем красивых слов, ни как-либо еще – это не может быть дано тебе. Это не дар, не передача.
Мэри: Это милость.
Карл: (мрачно) Это даже не милость.
Мэри: Это я имею в виду, когда говорю «дар», – милость.
Карл: Это просто прикол, здесь и сейчас, что милость вообще ищет милости.
Мэри: Кто способен на абсолютное «neti-neti», кроме милости? А это любовь.
Карл: Даже милость не способна на это.
Мэри: А у любви нет ожиданий – об этом я и говорю.
Карл: Но ты по-прежнему даешь определение любви.
Мэри: Это не определение.
Карл: Ну конечно же, это определение!
Мэри: Нет!
Карл: О, да брось! Ты проводишь разделение.
Мэри: Любовь не имеет никакого отношения к разделению.
Карл: Даже идея «любви» – это отличие.
Мэри: А как насчет «покоя»?
Карл: То же самое. Какую бы идею ты ни придумала, она вносит разделение. Любовь не проводит различий.
Женщина: И с этим мне надо жить, о Господи! Вот почему у меня проблемы. Со всеми этими концепциями это очень одинокое место.
Карл: Вот поэтому это называется «объятием одиночества», которое есть милость. В нем нет больше представлений о любви или чем-либо еще. Это не блаженство, это не…
Мэри: Это и есть любовь!
Карл: Забудь об этом! Это разобьет тебе сердце, хочешь ты того или нет.
Мэри: Да, любовь разбивает сердце. (смех) Это любовь. Разбитое сердце.
Карл: Да ради бога. О Господи.
Мэри: Хорошо.
Карл: Все в порядке там? Что-то случилось?
Франческо: (притворяясь, что плачет) Вопрос, вопрос! (смех) Бедный Карл!
Карл: Он сострадает! Спасибо тебе.
Франческо: Пожалуйста.
Всякое «я» – это враг
Карл: Ты из Берлина? Только что приехала?
Клара: Нет, я уже три недели, как в Индии.
Карл: Все хорошо?
Клара: Это нечто, но я просто наблюдаю, а затем оно снова исчезает.
Карл: О, да просто выплюнь это. Это называется «плеваться честно». Кто-то назвал это «ядровыплевывающей честностью». (смех)
Клара: Мне просто кажется, что сегодня смеяться не так легко, как вчера. Что-то произошло вчера вечером. У меня болело сердце, потому что я поняла, как сильно я привязана к вниманию других и к тому, чтобы на меня смотрели. Какой-то человек сказал всего одну фразу и – бах! – мне просто захотелось взорваться или…
Карл: (дразнит) Ты хотела убить себя, выпрыгнув с первого этажа?
Клара: (со смехом) Нет, я просто почувствовала, как это больно. А позже я прочитала в «Das Buch Karl» [книга Карла Ренца] о войне, и это просто помогло мне понять, что происходит.
Карл: Да, порой эта война не столь явна, но это всегда война, как только у тебя появляется идея о том, что ты существуешь в мире. Это всегда дружественный огонь.
Женщина: А что это?
Карл: Сейчас в Ираке американские солдаты убивают друг друга «огнем по своим». Другой ничем не отличается от тебя, поэтому это всегда огонь по своим. Но они все равно стреляют.
Георг: Это случайность.
Карл: Да, тебя случайно принимают за врага, а ты принимаешь за врага их, и все стреляют. Но называют это «дружественным огнем».
Моника: Но ты в любом случае умираешь!
Карл: Это как мир. Все стреляют, потому что думают, что существует противник. Пока остается противоположное «я», то существуют противники.
Георг: Божественная любовь!
Карл: (со смехом) Божественная любовь – это всегда дружественный огонь, а не забота о другом. «Это моя божественная любовь!» Поэтому-то Иисус сказал, что на земле никогда не воцарится покой. Пока существует мир как таковой, существует война. До тех пор пока ты пребываешь в каком-либо мире и видишь мир, длится война.
Ты всегда пребываешь в войне с собой. Как только ты создаешь образ, который принимаешь за реальность, начинается война. В любой момент, когда есть второй, есть война. Даже когда в мире устанавливается мирная ситуация, все равно идет война.
Только То является покоем, которое не знает никакого покоя. Все, что из него возникает, даже божественная любовь, – это война. И ты борешься за эту божественную любовь, борешься за свободу. Смотрите-ка, Буш посылает такое количество солдат в Ирак просто ради идеи «свободы», и из этой идеи «свободы» возникает война. Из идеи «покоя» возникает война! Из идеи «любви» – ненависть. Даже если вы назовете это «божественной любовью», ненависть все равно никуда не денется. Что бы вы ни говорили…
Мэри: Божественная любовь не имеет к ненависти никакого отношения.
Карл: О, да перестань!
Мэри: Любовь – это часть совершенно другого порядка. Может быть, нам придумать другое слово?
Клара: Нет, я уже три недели, как в Индии.
Карл: Все хорошо?
Клара: Это нечто, но я просто наблюдаю, а затем оно снова исчезает.
Карл: О, да просто выплюнь это. Это называется «плеваться честно». Кто-то назвал это «ядровыплевывающей честностью». (смех)
Клара: Мне просто кажется, что сегодня смеяться не так легко, как вчера. Что-то произошло вчера вечером. У меня болело сердце, потому что я поняла, как сильно я привязана к вниманию других и к тому, чтобы на меня смотрели. Какой-то человек сказал всего одну фразу и – бах! – мне просто захотелось взорваться или…
Карл: (дразнит) Ты хотела убить себя, выпрыгнув с первого этажа?
Клара: (со смехом) Нет, я просто почувствовала, как это больно. А позже я прочитала в «Das Buch Karl» [книга Карла Ренца] о войне, и это просто помогло мне понять, что происходит.
Карл: Да, порой эта война не столь явна, но это всегда война, как только у тебя появляется идея о том, что ты существуешь в мире. Это всегда дружественный огонь.
Женщина: А что это?
Карл: Сейчас в Ираке американские солдаты убивают друг друга «огнем по своим». Другой ничем не отличается от тебя, поэтому это всегда огонь по своим. Но они все равно стреляют.
Георг: Это случайность.
Карл: Да, тебя случайно принимают за врага, а ты принимаешь за врага их, и все стреляют. Но называют это «дружественным огнем».
Моника: Но ты в любом случае умираешь!
Карл: Это как мир. Все стреляют, потому что думают, что существует противник. Пока остается противоположное «я», то существуют противники.
Георг: Божественная любовь!
Карл: (со смехом) Божественная любовь – это всегда дружественный огонь, а не забота о другом. «Это моя божественная любовь!» Поэтому-то Иисус сказал, что на земле никогда не воцарится покой. Пока существует мир как таковой, существует война. До тех пор пока ты пребываешь в каком-либо мире и видишь мир, длится война.
Ты всегда пребываешь в войне с собой. Как только ты создаешь образ, который принимаешь за реальность, начинается война. В любой момент, когда есть второй, есть война. Даже когда в мире устанавливается мирная ситуация, все равно идет война.
Только То является покоем, которое не знает никакого покоя. Все, что из него возникает, даже божественная любовь, – это война. И ты борешься за эту божественную любовь, борешься за свободу. Смотрите-ка, Буш посылает такое количество солдат в Ирак просто ради идеи «свободы», и из этой идеи «свободы» возникает война. Из идеи «покоя» возникает война! Из идеи «любви» – ненависть. Даже если вы назовете это «божественной любовью», ненависть все равно никуда не денется. Что бы вы ни говорили…
Мэри: Божественная любовь не имеет к ненависти никакого отношения.
Карл: О, да перестань!
Мэри: Любовь – это часть совершенно другого порядка. Может быть, нам придумать другое слово?