Страница:
«По крайней мере, она хоть немного доверяет мне», – подумал Джайлз. Он хотел доверять ей, верить каждому сказанному ею слову. Или он был самым большим дураком на свете, влюбленным дураком? По каким-то причинам Обри лгала, и он это знал. Тогда почему он принимал ее ложь?
– Обри, кто эти люди на миниатюрах? – требовательно спросил Джайлз. Он не преминул заметить, как изыскано они были одеты, и почему-то усомнился, что их богатые наряды просто вольность художника. И вдобавок к этому женщина показалась ему мучительно знакомой. – Это твоя семья?
– Моя сестра Мюриел, – кивнула Обри и вытерла глаза, – и ее муж.
– Но ты совсем на нее не похожа, – настойчиво сказал Джайлз, снова задумавшись, не лжет ли она.
– Нет, нисколько, – горько усмехнувшись, согласилась Обри. – Она унаследовала папину внешность и мамин характер, а я совсем наоборот.
– Вас только двое? И братьев нет?
– Нет, – покачала головой Обри, – только она и я.
Джайлз молчал, но, когда стало ясно, что Обри не собирается больше ничего рассказать, он убрал руку с ее плеча, медленно пересек комнату и, остановившись, некоторое время невидящим взглядом смотрел в окно, обдумывая, как изложить все то, что необходимо было сказать.
– Обри, – наконец заговорил он, – почему ты так много лгала мне?
– Я... я не понимаю, что вы имеете в виду.
– Ты сказала мне, что твой брак был коротким, – мрачно сказал Джайлз, крепко сцепив за спиной руки. – Явившись сюда, в мои владения, ты объявила себя молодой вдовой и сказала, что имеешь опыт экономки. Ты сказала, что приехала с севера, что Айан твой сын и что… О Господи, Обри! – Он наконец повернулся к ней. – Что-нибудь из этого правда? Хоть что-нибудь? Пожалуйста, ответь мне. Речь идет не только о часах. Обри, я хочу помочь тебе. Прошу тебя, расскажи все сейчас мне до того, как это узнает кто-нибудь другой.
На некоторое время в комнате установилась гнетущая тишина.
– В чем именно вы меня обвиняете?
– Я твердо знаю, что в одном ты обманула меня, Обри, – хрипло сказал он и в три больших шага пересек комнату. – Прошедшей ночью в моей постели была девственница. Девственница, а не вдова. У тебя никогда не было мужа, верно?
– О Боже, – прошептала Обри.
– Зачем, Обри? – допытывался он. – Зачем тебе понадобился такой обман? Неужели ты не отдавала себе отчет во всей серьезности своего поступка? Ты понимаешь, что мы натворили?
– Кто бы нанял экономкой молодую одинокую женщину, милорд? – спросила она горестно, бессильно разведя руками, и слеза покатилась у нее по щеке. – Вы бы наняли? Мне нужно было пропитание и безопасное место для Айана. Поначалу да, я была честной, но очень скоро поняла, что никто не возьмет меня на работу.
– Ты могла продать свои драгоценности, – предложил Уолрейфен. – Некоторые из этих вещей выглядят очень дорогими.
– Это фамильные ценности, – ответила она, комкая в кулаке носовой платок. – Но вы совсем не это имеете в виду, так ведь? Я знаю, что вы думаете, но вы о...
– Нет, ты не знаешь, что я думаю, – перебил ее граф. – Я пытаюсь найти способ помочь тебе, Обри.
– Я стараюсь сохранить для Айана то, что еще осталось, – тихо пояснила она, почувствовав, что напряжение немного отпустило ее. – Да, когда-то у нас были хорошие вещи, но я многое продала. То, что осталось, – это... это запас на черный день, так сказать.
– А что ты скажешь об Айане? – глухо спросил Джайлз. – Чей он ребенок?
– Моей сестры, – ответила Обри, бросив на него испуганный взгляд. – Но я... усыновила его. Он мой во всех отношениях.
– Твоей больной сестры?
– Да. Ей, вероятно, не следовало рожать ребенка, но ее муж хотел иметь сына, который унаследовал бы... в общем, продолжил фамильную линию.
– Многие мужчины так поступают, – натянуто согласился граф.
– Я ухаживала за сестрой во время ее беременности, – кивнув, продолжала Обри. – В конце у нее не осталось ни сил, ни желания быть матерью.
– И он носит твое имя, потому что?..
– Просто так безопаснее, – тяжело сглотнув, прошептала Обри. – Отец Айана умер вскоре после смерти Мюриел, и... в общем, был некий скандал, связанный с его смертью, как это часто случается с молодыми людьми, ведущими беспечную и опасную жизнь.
– Что за скандал? – Джайлз слегка приподнял брови.
– Это семейное дело, милорд, – неуверенно ответила она. – Когда Айан достигнет совершеннолетия, я намерена убедить его вернуть себе имя отца и все права. Это все, что я чувствую себя вправе сказать.
Джайлз обратил внимание на употребленное Обри слово «безопасность», и ему просто не терпелось вытрясти из этой женщины всю ее историю, но он испытывал почти благоговение перед ней и перед тем, что ей, очевидно, пришлось пережить.
– Обри, когда ты приехала сюда, у тебя действительно был опыт работы экономкой?
– О, многолетний. – Ее глаза мгновенно округлились. – Я никогда не стала бы лгать о своих способностях.
Как ни странно, Уолрейфен верил ей. Он не понимал, где именно у Обри проходила четкая граница между правдой и ложью, но почему-то был уверен, что такая граница существует. У него мелькнула мысль, что он, возможно, медленно сходит с ума. Он приехал в Кардоу переполненный чувством вины и гнева, собираясь отомстить за убийство дяди, а вместо этого большую часть времени тратит на то, чтобы постараться оправдать единственную подозреваемую – не говоря уже о ее соблазнении. Джайлз понимал, что его поведение просто неразумно, и дело становилось все хуже.
– Итак, не было никакого брака и никакого мужа, я совратил девственницу; Айан, в сущности, сирота, а теперь еще эта история с часами моего дяди, – угрюмо подытожил Джайлз. – Обри, дорогая, по-моему, существует только один способ разобраться в этой путанице. Я думаю, ты должна выйти за меня замуж.
Обри издала странный испуганный звук и прижала руки к груди, словно не могла перевести дыхание.
– Милорд, это... это какая-то шутка?
– Боюсь, что нет.
– Милорд, я понимаю, что вы хотите быть добрым, но...
– Но что, Обри?
– Как вы можете предлагать такое? – покачала она головой. – Я не из вашего мира, милорд. Хуже того, меня подозревают в убийстве. И разве возможно, чтобы кто-то из нас не понимал всех последствий? Уверяю вас, я их прекрасно понимаю. Для вас жениться на мне было бы политическим и социальным самоубийством.
– О, я почему-то подозреваю, что наши миры не столь уж различны, как ты пытаешься их представить. А что касается социального самоубийства, то меня мало заботит мнение света.
– А ваша карьера? – бросила Обри. – Вы откажетесь от всего, ради чего работали, от всего, во что верили, просто чтобы наказать тебя за то, что соблазнили служанку-девственницу?
– Обри, ты значишь для меня намного больше, чем простая служанка. Признаю, карьера тоже имеет для меня большое значение, но я видел политических деятелей, переживших гораздо худшее, чем неравный брак. Возможно, меня попросту сочтут эксцентричным.
– О нет, вы должны перестать думать об этом, милорд. Вы должны перестать думать о Хиггинсе и тех неприятностях, которые он может причинить. При необходимости я сама могу постоять за себя.
– Вероятно, уже пора, – тихо заметил граф.
– Нет, – отчаянно затрясла головой Обри. – Я могу с этим справиться. Они ничего не смогут доказать, потому что я ничего не сделала.
– Правда не всегда спасает невиновных, дорогая.
Все краски сбежали с лица Обри, и Джайлз решил, что он наконец-то пробудил в ней страх перед Богом, что она, быть может, ответит «да» на его предложение, и в его сердце ожила надежда, но Обри не сказала «да».
– Вы очень добры, милорд, – помолчав, заговорила она. – Конечно, вы оказали мне честь, но я не хочу выходить замуж. Меня устраивает моя теперешняя жизнь. А что до моего прошлого, то оно касается только меня и не мешает моей работе.
– Значит, ты не оставляешь мне другого выбора, как только смириться с этим, – тихо сказал Джайлз и, взяв ее за обе руки, легко поцеловал в лоб. – Но если когда-нибудь ты попросишь меня позаботиться о тебе, Обри, я позабочусь, тебе нужно только сказать. Ты будешь помнить об этом?
Она смотрела на него с обидой и печалью в глазах, но не просила заботиться о ней. Конечно, она вообще ни о чем его не просила, хотя, как позднее осознал Джайлз, была сотня других вещей, которые он мог сделать для Обри, чтобы ее жизнь стала лучше и легче, вместо того чтобы жениться на ней. А Обри просто подошла к письменному столу, молча свернула плед и ушла.
Глава 13
– Обри, кто эти люди на миниатюрах? – требовательно спросил Джайлз. Он не преминул заметить, как изыскано они были одеты, и почему-то усомнился, что их богатые наряды просто вольность художника. И вдобавок к этому женщина показалась ему мучительно знакомой. – Это твоя семья?
– Моя сестра Мюриел, – кивнула Обри и вытерла глаза, – и ее муж.
– Но ты совсем на нее не похожа, – настойчиво сказал Джайлз, снова задумавшись, не лжет ли она.
– Нет, нисколько, – горько усмехнувшись, согласилась Обри. – Она унаследовала папину внешность и мамин характер, а я совсем наоборот.
– Вас только двое? И братьев нет?
– Нет, – покачала головой Обри, – только она и я.
Джайлз молчал, но, когда стало ясно, что Обри не собирается больше ничего рассказать, он убрал руку с ее плеча, медленно пересек комнату и, остановившись, некоторое время невидящим взглядом смотрел в окно, обдумывая, как изложить все то, что необходимо было сказать.
– Обри, – наконец заговорил он, – почему ты так много лгала мне?
– Я... я не понимаю, что вы имеете в виду.
– Ты сказала мне, что твой брак был коротким, – мрачно сказал Джайлз, крепко сцепив за спиной руки. – Явившись сюда, в мои владения, ты объявила себя молодой вдовой и сказала, что имеешь опыт экономки. Ты сказала, что приехала с севера, что Айан твой сын и что… О Господи, Обри! – Он наконец повернулся к ней. – Что-нибудь из этого правда? Хоть что-нибудь? Пожалуйста, ответь мне. Речь идет не только о часах. Обри, я хочу помочь тебе. Прошу тебя, расскажи все сейчас мне до того, как это узнает кто-нибудь другой.
На некоторое время в комнате установилась гнетущая тишина.
– В чем именно вы меня обвиняете?
– Я твердо знаю, что в одном ты обманула меня, Обри, – хрипло сказал он и в три больших шага пересек комнату. – Прошедшей ночью в моей постели была девственница. Девственница, а не вдова. У тебя никогда не было мужа, верно?
– О Боже, – прошептала Обри.
– Зачем, Обри? – допытывался он. – Зачем тебе понадобился такой обман? Неужели ты не отдавала себе отчет во всей серьезности своего поступка? Ты понимаешь, что мы натворили?
– Кто бы нанял экономкой молодую одинокую женщину, милорд? – спросила она горестно, бессильно разведя руками, и слеза покатилась у нее по щеке. – Вы бы наняли? Мне нужно было пропитание и безопасное место для Айана. Поначалу да, я была честной, но очень скоро поняла, что никто не возьмет меня на работу.
– Ты могла продать свои драгоценности, – предложил Уолрейфен. – Некоторые из этих вещей выглядят очень дорогими.
– Это фамильные ценности, – ответила она, комкая в кулаке носовой платок. – Но вы совсем не это имеете в виду, так ведь? Я знаю, что вы думаете, но вы о...
– Нет, ты не знаешь, что я думаю, – перебил ее граф. – Я пытаюсь найти способ помочь тебе, Обри.
– Я стараюсь сохранить для Айана то, что еще осталось, – тихо пояснила она, почувствовав, что напряжение немного отпустило ее. – Да, когда-то у нас были хорошие вещи, но я многое продала. То, что осталось, – это... это запас на черный день, так сказать.
– А что ты скажешь об Айане? – глухо спросил Джайлз. – Чей он ребенок?
– Моей сестры, – ответила Обри, бросив на него испуганный взгляд. – Но я... усыновила его. Он мой во всех отношениях.
– Твоей больной сестры?
– Да. Ей, вероятно, не следовало рожать ребенка, но ее муж хотел иметь сына, который унаследовал бы... в общем, продолжил фамильную линию.
– Многие мужчины так поступают, – натянуто согласился граф.
– Я ухаживала за сестрой во время ее беременности, – кивнув, продолжала Обри. – В конце у нее не осталось ни сил, ни желания быть матерью.
– И он носит твое имя, потому что?..
– Просто так безопаснее, – тяжело сглотнув, прошептала Обри. – Отец Айана умер вскоре после смерти Мюриел, и... в общем, был некий скандал, связанный с его смертью, как это часто случается с молодыми людьми, ведущими беспечную и опасную жизнь.
– Что за скандал? – Джайлз слегка приподнял брови.
– Это семейное дело, милорд, – неуверенно ответила она. – Когда Айан достигнет совершеннолетия, я намерена убедить его вернуть себе имя отца и все права. Это все, что я чувствую себя вправе сказать.
Джайлз обратил внимание на употребленное Обри слово «безопасность», и ему просто не терпелось вытрясти из этой женщины всю ее историю, но он испытывал почти благоговение перед ней и перед тем, что ей, очевидно, пришлось пережить.
– Обри, когда ты приехала сюда, у тебя действительно был опыт работы экономкой?
– О, многолетний. – Ее глаза мгновенно округлились. – Я никогда не стала бы лгать о своих способностях.
Как ни странно, Уолрейфен верил ей. Он не понимал, где именно у Обри проходила четкая граница между правдой и ложью, но почему-то был уверен, что такая граница существует. У него мелькнула мысль, что он, возможно, медленно сходит с ума. Он приехал в Кардоу переполненный чувством вины и гнева, собираясь отомстить за убийство дяди, а вместо этого большую часть времени тратит на то, чтобы постараться оправдать единственную подозреваемую – не говоря уже о ее соблазнении. Джайлз понимал, что его поведение просто неразумно, и дело становилось все хуже.
– Итак, не было никакого брака и никакого мужа, я совратил девственницу; Айан, в сущности, сирота, а теперь еще эта история с часами моего дяди, – угрюмо подытожил Джайлз. – Обри, дорогая, по-моему, существует только один способ разобраться в этой путанице. Я думаю, ты должна выйти за меня замуж.
Обри издала странный испуганный звук и прижала руки к груди, словно не могла перевести дыхание.
– Милорд, это... это какая-то шутка?
– Боюсь, что нет.
– Милорд, я понимаю, что вы хотите быть добрым, но...
– Но что, Обри?
– Как вы можете предлагать такое? – покачала она головой. – Я не из вашего мира, милорд. Хуже того, меня подозревают в убийстве. И разве возможно, чтобы кто-то из нас не понимал всех последствий? Уверяю вас, я их прекрасно понимаю. Для вас жениться на мне было бы политическим и социальным самоубийством.
– О, я почему-то подозреваю, что наши миры не столь уж различны, как ты пытаешься их представить. А что касается социального самоубийства, то меня мало заботит мнение света.
– А ваша карьера? – бросила Обри. – Вы откажетесь от всего, ради чего работали, от всего, во что верили, просто чтобы наказать тебя за то, что соблазнили служанку-девственницу?
– Обри, ты значишь для меня намного больше, чем простая служанка. Признаю, карьера тоже имеет для меня большое значение, но я видел политических деятелей, переживших гораздо худшее, чем неравный брак. Возможно, меня попросту сочтут эксцентричным.
– О нет, вы должны перестать думать об этом, милорд. Вы должны перестать думать о Хиггинсе и тех неприятностях, которые он может причинить. При необходимости я сама могу постоять за себя.
– Вероятно, уже пора, – тихо заметил граф.
– Нет, – отчаянно затрясла головой Обри. – Я могу с этим справиться. Они ничего не смогут доказать, потому что я ничего не сделала.
– Правда не всегда спасает невиновных, дорогая.
Все краски сбежали с лица Обри, и Джайлз решил, что он наконец-то пробудил в ней страх перед Богом, что она, быть может, ответит «да» на его предложение, и в его сердце ожила надежда, но Обри не сказала «да».
– Вы очень добры, милорд, – помолчав, заговорила она. – Конечно, вы оказали мне честь, но я не хочу выходить замуж. Меня устраивает моя теперешняя жизнь. А что до моего прошлого, то оно касается только меня и не мешает моей работе.
– Значит, ты не оставляешь мне другого выбора, как только смириться с этим, – тихо сказал Джайлз и, взяв ее за обе руки, легко поцеловал в лоб. – Но если когда-нибудь ты попросишь меня позаботиться о тебе, Обри, я позабочусь, тебе нужно только сказать. Ты будешь помнить об этом?
Она смотрела на него с обидой и печалью в глазах, но не просила заботиться о ней. Конечно, она вообще ни о чем его не просила, хотя, как позднее осознал Джайлз, была сотня других вещей, которые он мог сделать для Обри, чтобы ее жизнь стала лучше и легче, вместо того чтобы жениться на ней. А Обри просто подошла к письменному столу, молча свернула плед и ушла.
Глава 13
Новая метла чисто метет
За ней следили, она была уверена в этом.
Ей снова связали кисти рук. Она пыталась повернуться на бок, выбраться из сена, встать на ноги, но веревка врезалась ей в тело, тянула ее вниз – никакой слабины, никакой возможности.
Звук шагов. Из темноты кто-то смотрит вниз и нагло разглядывает ее, а затем подходит ближе и, издеваясь, усмехается:
– Вас хорошо связали, моя прекрасная леди.
Его слова и его глаза полны насмешки. В свете лампы его зубы кажутся желтыми, как у собаки. Он проводит металлической палкой по решетке, и стук глухим эхом отражается от толстых каменных стен.
– Не советую подходить слишком близко, можешь остаться без глаза, – раздается из темноты хриплый голос – от кого-то другого. От того, кто связывал ей руки, стоял над ней и тискал ее груди.
Они полагали, что она задумала убить себя, или их, или того, кто подойдет слишком близко.
– Я уже давно не видел таких бешеных глаз, – говорит охранник сквозь решетку.
– Да, – со смехом соглашается другой в темноте – тот, у которого хлыст, – она совсем обезумела. Сейчас она не так хороша. Ни хороших манер, ни дорогой одежды, а волосы такие грязные, что даже крыса не захочет устроить в них себе гнездо.
– Она уже не знатная леди, – фыркает ее охранник и плюет сквозь решетку, но попадает на соломенную подстилку. – Больше подходит «Испорченная королева».
Она больше не может терпеть и, приподнявшись на локте, плюет в них. Она оказалась более точной, и охранник, отскочив в сторону, недовольно смотрит на свои ботинки.
– Ах ты, рыжеволосая сучка!
– Пора преподать миледи урок, верно? – В темноте что-то щелкает – это тот, с кнутом.
– Нет! – кричит Обри. – Нет! Я требую суда. Справедливого суда!
– Конечно, и я устрою тебе справедливый суд прямо здесь, моя прекрасная леди, – говорит хриплый голос. – Прямо здесь своей рукой.
Услышав, как кожаная плеть щелкнула по каменному полу, она закричала и продолжала кричать, пока не проснулась от собственного крика.
Дрожь постепенно утихла, и Обри, как всегда делала, зажгла лампу и пошла с ней в комнатушку Айана. Ребенок лежал на боку, завернув один кулачок в стеганое одеяло, и спал. Ему ничего не угрожало, как и ей.
Остатки кошмара ушли, дыхание Обри успокоилось, ее плечи расслабились. Сквозь шум дождя, все еще стучавшего во дворе под окном, донесся отдаленный раскат грома, а в глубине служебного помещения высокие старинные напольные часы пробили три. Вернувшись на цыпочках к своей кровати, Обри опустила фитиль и, когда он погас, снова улеглась на мягкие льняные простыни и свернулась калачиком под одеялом, зная, что больше в эту ночь не уснет.
В день прибытия в Кардоу загадочного лорда де Венденхайма небеса не предвещали ничего хорошего. Не ожидая гостей, Обри в большом зале осматривала ковры, когда внизу во дворе раздался страшный грохот. Помня о дожде и скользком булыжнике, она поспешила к двери и увидела, как блестящая черная карета, запряженная четверкой черных лошадей, приближается к воротам. Свежие на вид лошади бежали резвым шагом; к счастью, решетка на воротах была поднята, и в последний момент кучер в черной накидке искусно провел экипаж через ворота на расстоянии всего дюйма от столба.
Сопровождаемые стуком дождя по двору, лошади остановились. Сразу вслед за этим вспышка молнии прорезала темнеющее небо, и кто-то одним толчком руки широко распахнул дверцу кареты. Мужчина, с головы до пят одетый в черное, вышел из экипажа, не дожидаясь помощи; он был таким высоким, что ему вряд ли она была нужна. Его спутник, однако, подождал, когда опустят ступеньки, потом раздраженно попытался вытереть одну из них и, наконец, тоже вышел.
Обри стояла у открытой двери, и первый джентльмен, подойдя, отвесил вежливый старомодный поклон.
– Я де Венденхайм, – представился он. – Его сиятельство ожидает меня.
Кучер джентльмена уже выгружал багаж.
– Добро пожаловать в Кардоу, – представившись, сказала Обри. – Вы останетесь? – неуклюже спросила она, так как пронзительные черные глаза мужчины лишили ее присутствия духа.
– Не сомневаюсь, что да. – Де Венденхайм говорил с едва заметным континентальным акцентом, глубоким грудным голосом. Темные, зачесанные назад волосы не скрывали его лица, явно выдававшего в нем жителя Средиземноморья. Он не был красив, но внешность его была привлекательна.
Более низкорослый мужчина все еще суетился позади него у экипажа, щелкая пальцами и раздраженно давая распоряжения кучеру, лакею и вообще всем, кто его слышал. Очевидно, эти распоряжения касались сначала рундука с одеждой, потом коробки с платками, а затем картонки для шляп и грелки для ног – по-видимому, он всем был недоволен. Де Венденхайм бесстрастно наблюдал за происходящим, и в конечном счете все, видимо, наладилось, потому что мужчина последовал за де Венденхаймом, снял шляпу и начал аккуратно стряхивать с нее капли дождя. Это был человек средних лет с живыми золотистыми глазами, а его одежда, как полная противоположность строгому наряду спутника, была более элегантна, чем все то, что Обри когда-нибудь видела.
– Мой компаньон, мистер Кембл, – объявил де Венденхайм. – А это миссис Монтфорд, экономка.
– Очаровательная, я уверен, – сказал второй мужчина, хотя произнес это не слишком уверенно. – Скажите, миссис Монтфорд, дождь здесь когда-нибудь перестает?
– Ненадолго, – подавив улыбку, ответила Обри и пригласила их в дом.
– Ах, Макс! – прогремел голос с верхней галереи. – Ты приехал! Я не ожидал тебя так скоро.
Обернувшись, Обри увидела, что лорд Уолрейфен, широко раскинув руки, спускается с галереи по большой лестнице, и его лицо сейчас было не таким напряженным, как в последние два дня. Он был так красив, что внутри у Обри что-то перевернулось.
– Конечно, я приехал, – сказал де Венденхайм. Обменявшись с ним рукопожатием, Уолрейфен повернулся к более щеголеватому джентльмену.
– Мистер Кембл, добро пожаловать в Кардоу, – тепло сказал он.
– Чертовски противная погода, Уолрейфен, – отозвался тот, стягивая перчатки. – Очень жаль, что твой дядя не мог дать себя убить где-нибудь в более приятном месте.
– Что ты имеешь в виду? – сухо спросил Уолрейфен.
– Юг Франции, – ответил Кембл, оглядывая большой зал.
– Я удивлен, что ты приехал, – по-видимому, нисколько не обидевшись, сказал граф. – Что тебя заставило?
– Шантаж.
– Не шантаж, – поправил низкий голос де Венденхайма. – Просто Кем вступил во владение тем, что я назову незаконно присвоенной люстрой Верзелини, – совершенно случайно, конечно. Однако ему пришлось принести извинения.
Но мистер Кембл, очевидно, больше его не слушал. Его проницательный взгляд был устремлен на булаву и щит, висевшие наверху на галерее.
– Дания, пятнадцатый век, – одобрительно пробормотал он. – Мне это нравится, старина. Тебя можно уговорить поделиться?
– Спасибо, нет. Надеюсь, ваше путешествие было не слишком утомительным?
Обри тихо послала лакея забрать у гостей плащи и шляпы, а де Венденхайм бросил Кемблу предупреждающий взгляд.
– Оно было приятным. Знаешь, Джайлз, не перейти ли нам к делу? У Кема есть папка с документами, так что нам понадобится большой стол. И конечно, твой мировой судья.
– Разумеется. Миссис Монтфорд, – обратился граф к Обри, – будьте добры проследить, чтобы приготовили комнаты и отнесли наверх вещи.
– Да, конечно.
Стоя в центре большого зала, Обри смотрела вслед лорду Уолрейфену и мистеру Кемблу, которые по обе стороны от де Венденхайма поднимались по лестнице на галерею. Все трое тихо разговаривали, и Обри, начав понимать, зачем приехали эти люди, слегка поежилась. Почему граф не сказал, что ожидает их приезда?
На верхней ступеньке граф остановился и обернулся с бесстрастным выражением на лице.
– Миссис Монтфорд, пожалуйста, найдите Огилви, а потом пошлите экипаж за мистером Хиггинсом. Я хотел бы, чтобы они оба присоединились к нам в библиотеке.
В библиотеке мистер Кембл целый час распаковывал свой крошечный портфель и аккуратными рядами раскладывал документы на одном из столов для чтения, а Джайлз, сидя во главе стола, смотрел на них сверху вниз. Кем и Макс производили впечатление людей, занятых важной работой.
– Слева у нас списки твоих слуг, – объяснял Макс. – В центре черновые наброски леди Делакорт относительно местонахождения каждого на момент смерти Элиаса и того, что, по их словам, они видели, знали или подозревали, если они вообще о чем-либо заявляли.
– Другими словами, сплетни, – заговорщическим шепотом уточнил Кем. – Самый интересный сорт улик.
– Далее, – продолжил Макс, мрачно взглянув на него, – у нас есть план этажа, показывающий расположение библиотеки относительно других комнат в этом крыле.
– Святые небеса, – заметил Уолрейфен, – вы оба основательно подготовились.
– Леди Делакорт была очень пунктуальна, – доложил Макс, снова опускаясь в кресло. – Ее заметки великолепны, но существует одна вещь, Джайлз, которую я не могу полностью понять.
– И что же это такое?
Макс поставил локти на стол и сцепил пальцы.
– Есть одно имя, которое постоянно повторяется в этих заметках, – имя твоей экономки, миссис Монтфорд.
– Это нелепо, – сказал Джайлз.
– Именно так говорит и леди Делакорт, – вставил Кем с легкой улыбкой. – И, тем не менее, имя повторяется снова и снова в каждой ее собственной заметке.
– Что ты знаешь об этой женщине? – перебил его Макс. – Откуда она приехала?
– Откуда-то с севера, как я понимаю. – Джайлз не пропустил выразительного взгляда, который Огилви бросил в его сторону. – Но Огилви не соглашается со мной.
– Вот как? – Макс поднял брови.
– Знаете, я сам из Керкубри, – покраснев, сказал юноша.
– Ну и?..
– Иногда, – пожав плечами, пояснил Огилви, – когда миссис Монтфорд сердится, у нее, как мне кажется, проскальзывает шотландский акцент. Но какое это имеет значение?
– Действительно, какое, – пробормотал Макс, снова обратив взгляд к разложенным бумагам.
– Ладно, давайте двигаться дальше, – предложил Кембл; все еще стоя, он уперся в стол кончиками пальцев. – Мы должны посмотреть заявления, которые твой полицейский принял в качестве доказательств, и проверить результаты опросов коронера.
– И что потом? – Джайлз мрачно нахмурился.
– А потом начнем сначала, – пожал плечами Кембл. – Я потолкаюсь среди слуг, пока Макс будет заниматься арендаторами и жителями деревни. Все нужно проверить заново.
В это время в комнату вошел Хиггинс, неся с собой еще бумаги. Джайлз представил мужчин друг другу и отошел к окну с чашкой свежего чая, оставив Огилви заниматься переписыванием. Он больше ничего не мог добавить и просто стоял у письменного стола своего дяди, пил чай и смотрел в окно, вполуха слушая обсуждение за своей спиной. Постепенно разговор стал менее официальным, Кембл, по-видимому, очаровывал мистера Хиггинса, и вскоре Джайлз совсем перестал прислушиваться, зная, что дело в надежных руках. У Макса был многолетний опыт работы в полиции, и у Кембла тоже был многолетний опыт – в какой именно области, Джайлз точно не знал. По всей видимости, Кембл был специалистом в области антиквариата, раритетов и драгоценностей, у него были друзья как в высших, так и в низших слоях общества, и всеслышащее ухо, и, конечно же, ловкие руки.
Джайлз пристально всматривался в вид, открывавшийся из окна у письменного стола Элиаса. «Наверное, это же самое видел и дядя в тот день, который стал последним днем его жизни. Видел ли он серый, унылый дождь, хлещущий по стенам замка и капающий с деревьев, когда сидел за своим письменным столом? – размышлял Джайлз. – Нет, вероятно, нет, потому что это был день осенней ярмарки, теплый и солнечный. Однако дождь наполнил ведра». Джайлзу не приходило в голову спросить об этом, но Обри должна была знать.
Обри. Обри, которая, очевидно, знала все, но не говорила почти ничего, – теперь она никогда надолго не покидала мыслей Джайлза. Казалось, что в душе у них обоих что-то изменилось, но ни один из них не мог подобрать слов, чтобы это выразить. Возможно, они даже не признавали, что это произошло. Он считал, что они вступили в любовную связь, она считала... что? Что просто угождает его хозяйским потребностям? От одной этой мысли Джайлзу стало плохо.
Безусловно, Обри ему не доверяла, в то время как он упорно старался верить ей. Это привело к напряженным отношениям между ними, и в последнюю неделю они стали избегать друг друга. Как сейчас обнаружил Джайлз, он даже забыл сказать ей, что ожидает гостей. Он надеялся, что Обри говорила правду и что Певзнер будет молчать о часах, но среди слуг чувствовалась необычная напряженность.
Проходя через помещения для прислуги – а ему приходилось это делать два-три раза в день, – он почти ощущал ее: странные взгляды, приглушенные перешептывания, резко обрывающиеся разговоры и быстро захлопывающиеся двери.
Услышав позади себя за столом смех, Джайлз оглянулся, увидел, что теперь там сложилась непринужденная рабочая обстановка, и сразу же снова забыл о своих гостях. Он думал об Обри и о том, что можно сделать, чтобы выйти из тупика, в который они зашли. Джайлз старался понять, чего она от него хочет – всего? Ничего? И чего хочет он сам?
Он не хотел остаться без нее – это была единственная мысль, которую его мозг мог четко сформулировать.
Внезапно Джайлз осознал, что позади него установилась мертвая тишина, и, поставив чайную чашку на широкий каменный подоконник, медленно повернулся – все взгляды были прикованы к нему.
– Джайлз, – тихо обратился к нему Макс, – можно тебя на минуту?
– Конечно. – Джайлз вернулся к столу.
– Это отчет об украденных часах. – Макс указал на лежавший на столе лист бумаги, и его черные как вороново крыло брови сошлись вместе. – Насколько я понимаю, пропажа нашлась? В имуществе твоей экономки?
– Да, у нее, – как можно спокойнее ответил граф, сразу вспомнив, что уже упоминал о часах. – Она говорит, что их ей дал Элиас, и я ей верю.
– Ты ей веришь? – эхом повторил Макс.
– Во всем, что она говорила, есть смысл. – Он пересказал объяснение Обри.
– О, Уолрейфен, – глаза у Кембла неприятно заблестели, – я не уверен, что проглотил бы это.
– А я проглотил, – сухо откликнулся Джайлз.
– Почему? – Откинувшись назад, Макс пристально смотрел на него.
На Джайлза мощным потоком нахлынула правда: «Потому что я безрассудно влюбился в нее, потому что я должен верить ей, иначе сойду с ума».
Но он все-таки удержался и не высказал вслух ничего подобного, а изобразил из себя полнейшего дурака. В награду вмешалось божественное провидение, и он вспомнил о письме, адресованном доктору Креншоу.
– Миссис Монтфорд написала письмо, в котором просила Креншоу прийти и осмотреть Элиаса. В суматохе, поднявшейся после смерти дяди, его не отнесли в деревню, и оно так и осталось лежать на столе в большом зале. Зачем бы она вызывала доктора, если у нее не было оснований думать, что Элиас будет жив, когда тот придет?
– Возможно, она очень умна, – пробормотал Макс, несколько удовлетворившись таким объяснением. – Или очень неопытна. Остается только проверить. Итак, джентльмены, займемся этим лакеем Милсоном. Где его заявление?
Джайлз снова вернулся к окну и позволил разговору отойти на задний план. Начинало смеркаться, и вскоре он должен был встретиться с Обри. Ему необходимо было услышать ее голос, необходимо снова уложить ее в свою постель, если она придет.
Внезапно дверь позади него отворилась, и, обернувшись, Джайлз увидел, что предмет его мечтаний входит в комнату вместе с одной из служанок. Они несли подносы со свежим чаем и печеньем, и Джайлз вспомнил, что с самого завтрака ничего не ел, да и тогда поел совсем немного. Его гости, вероятно, были голодны, и хорошо, что Обри догадалась об этом и, как обычно, спокойно, по-деловому позаботилась обо всем.
Мистер Кембл придвинул дополнительный стол, освободил место для подносов, и женщины принялись расставлять блюда, тарелки и чайники. И тогда Джайлз неожиданно понял, что Макс стоит рядом с ним.
– Осторожно, дружище, – так тихо сказал он, что Джайлз с трудом расслышал его слова, – твой язык подведет тебя.
– О чем ты, ради Бога? – Джайлз бросил ему угрюмый взгляд.
– Тебе следовало уволить свою дерзкую экономку, когда у тебя была такая возможность, – пожал плечами Макс. – Я вовсе не уверен, что мне нравится ветер, который здесь дует.
Джайлз не успел сказать ему, чтобы он занимался своим делом, потому что подошел Кем с измерительной лентой в руке.
Ей снова связали кисти рук. Она пыталась повернуться на бок, выбраться из сена, встать на ноги, но веревка врезалась ей в тело, тянула ее вниз – никакой слабины, никакой возможности.
Звук шагов. Из темноты кто-то смотрит вниз и нагло разглядывает ее, а затем подходит ближе и, издеваясь, усмехается:
– Вас хорошо связали, моя прекрасная леди.
Его слова и его глаза полны насмешки. В свете лампы его зубы кажутся желтыми, как у собаки. Он проводит металлической палкой по решетке, и стук глухим эхом отражается от толстых каменных стен.
– Не советую подходить слишком близко, можешь остаться без глаза, – раздается из темноты хриплый голос – от кого-то другого. От того, кто связывал ей руки, стоял над ней и тискал ее груди.
Они полагали, что она задумала убить себя, или их, или того, кто подойдет слишком близко.
– Я уже давно не видел таких бешеных глаз, – говорит охранник сквозь решетку.
– Да, – со смехом соглашается другой в темноте – тот, у которого хлыст, – она совсем обезумела. Сейчас она не так хороша. Ни хороших манер, ни дорогой одежды, а волосы такие грязные, что даже крыса не захочет устроить в них себе гнездо.
– Она уже не знатная леди, – фыркает ее охранник и плюет сквозь решетку, но попадает на соломенную подстилку. – Больше подходит «Испорченная королева».
Она больше не может терпеть и, приподнявшись на локте, плюет в них. Она оказалась более точной, и охранник, отскочив в сторону, недовольно смотрит на свои ботинки.
– Ах ты, рыжеволосая сучка!
– Пора преподать миледи урок, верно? – В темноте что-то щелкает – это тот, с кнутом.
– Нет! – кричит Обри. – Нет! Я требую суда. Справедливого суда!
– Конечно, и я устрою тебе справедливый суд прямо здесь, моя прекрасная леди, – говорит хриплый голос. – Прямо здесь своей рукой.
Услышав, как кожаная плеть щелкнула по каменному полу, она закричала и продолжала кричать, пока не проснулась от собственного крика.
* * *
Резко сев в темноте на кровати, Обри ощутила в горле вкус страха и желчной горечи. Ее мысли прыгали, она прерывисто дышала и, обезумев, ощупывала вокруг себя постель: шерсть, лен, запах чистого белья. Обри закрыла глаза и тихо, медленно выпустила из легких воздух – это был сон, просто еще один сон.Дрожь постепенно утихла, и Обри, как всегда делала, зажгла лампу и пошла с ней в комнатушку Айана. Ребенок лежал на боку, завернув один кулачок в стеганое одеяло, и спал. Ему ничего не угрожало, как и ей.
Остатки кошмара ушли, дыхание Обри успокоилось, ее плечи расслабились. Сквозь шум дождя, все еще стучавшего во дворе под окном, донесся отдаленный раскат грома, а в глубине служебного помещения высокие старинные напольные часы пробили три. Вернувшись на цыпочках к своей кровати, Обри опустила фитиль и, когда он погас, снова улеглась на мягкие льняные простыни и свернулась калачиком под одеялом, зная, что больше в эту ночь не уснет.
В день прибытия в Кардоу загадочного лорда де Венденхайма небеса не предвещали ничего хорошего. Не ожидая гостей, Обри в большом зале осматривала ковры, когда внизу во дворе раздался страшный грохот. Помня о дожде и скользком булыжнике, она поспешила к двери и увидела, как блестящая черная карета, запряженная четверкой черных лошадей, приближается к воротам. Свежие на вид лошади бежали резвым шагом; к счастью, решетка на воротах была поднята, и в последний момент кучер в черной накидке искусно провел экипаж через ворота на расстоянии всего дюйма от столба.
Сопровождаемые стуком дождя по двору, лошади остановились. Сразу вслед за этим вспышка молнии прорезала темнеющее небо, и кто-то одним толчком руки широко распахнул дверцу кареты. Мужчина, с головы до пят одетый в черное, вышел из экипажа, не дожидаясь помощи; он был таким высоким, что ему вряд ли она была нужна. Его спутник, однако, подождал, когда опустят ступеньки, потом раздраженно попытался вытереть одну из них и, наконец, тоже вышел.
Обри стояла у открытой двери, и первый джентльмен, подойдя, отвесил вежливый старомодный поклон.
– Я де Венденхайм, – представился он. – Его сиятельство ожидает меня.
Кучер джентльмена уже выгружал багаж.
– Добро пожаловать в Кардоу, – представившись, сказала Обри. – Вы останетесь? – неуклюже спросила она, так как пронзительные черные глаза мужчины лишили ее присутствия духа.
– Не сомневаюсь, что да. – Де Венденхайм говорил с едва заметным континентальным акцентом, глубоким грудным голосом. Темные, зачесанные назад волосы не скрывали его лица, явно выдававшего в нем жителя Средиземноморья. Он не был красив, но внешность его была привлекательна.
Более низкорослый мужчина все еще суетился позади него у экипажа, щелкая пальцами и раздраженно давая распоряжения кучеру, лакею и вообще всем, кто его слышал. Очевидно, эти распоряжения касались сначала рундука с одеждой, потом коробки с платками, а затем картонки для шляп и грелки для ног – по-видимому, он всем был недоволен. Де Венденхайм бесстрастно наблюдал за происходящим, и в конечном счете все, видимо, наладилось, потому что мужчина последовал за де Венденхаймом, снял шляпу и начал аккуратно стряхивать с нее капли дождя. Это был человек средних лет с живыми золотистыми глазами, а его одежда, как полная противоположность строгому наряду спутника, была более элегантна, чем все то, что Обри когда-нибудь видела.
– Мой компаньон, мистер Кембл, – объявил де Венденхайм. – А это миссис Монтфорд, экономка.
– Очаровательная, я уверен, – сказал второй мужчина, хотя произнес это не слишком уверенно. – Скажите, миссис Монтфорд, дождь здесь когда-нибудь перестает?
– Ненадолго, – подавив улыбку, ответила Обри и пригласила их в дом.
– Ах, Макс! – прогремел голос с верхней галереи. – Ты приехал! Я не ожидал тебя так скоро.
Обернувшись, Обри увидела, что лорд Уолрейфен, широко раскинув руки, спускается с галереи по большой лестнице, и его лицо сейчас было не таким напряженным, как в последние два дня. Он был так красив, что внутри у Обри что-то перевернулось.
– Конечно, я приехал, – сказал де Венденхайм. Обменявшись с ним рукопожатием, Уолрейфен повернулся к более щеголеватому джентльмену.
– Мистер Кембл, добро пожаловать в Кардоу, – тепло сказал он.
– Чертовски противная погода, Уолрейфен, – отозвался тот, стягивая перчатки. – Очень жаль, что твой дядя не мог дать себя убить где-нибудь в более приятном месте.
– Что ты имеешь в виду? – сухо спросил Уолрейфен.
– Юг Франции, – ответил Кембл, оглядывая большой зал.
– Я удивлен, что ты приехал, – по-видимому, нисколько не обидевшись, сказал граф. – Что тебя заставило?
– Шантаж.
– Не шантаж, – поправил низкий голос де Венденхайма. – Просто Кем вступил во владение тем, что я назову незаконно присвоенной люстрой Верзелини, – совершенно случайно, конечно. Однако ему пришлось принести извинения.
Но мистер Кембл, очевидно, больше его не слушал. Его проницательный взгляд был устремлен на булаву и щит, висевшие наверху на галерее.
– Дания, пятнадцатый век, – одобрительно пробормотал он. – Мне это нравится, старина. Тебя можно уговорить поделиться?
– Спасибо, нет. Надеюсь, ваше путешествие было не слишком утомительным?
Обри тихо послала лакея забрать у гостей плащи и шляпы, а де Венденхайм бросил Кемблу предупреждающий взгляд.
– Оно было приятным. Знаешь, Джайлз, не перейти ли нам к делу? У Кема есть папка с документами, так что нам понадобится большой стол. И конечно, твой мировой судья.
– Разумеется. Миссис Монтфорд, – обратился граф к Обри, – будьте добры проследить, чтобы приготовили комнаты и отнесли наверх вещи.
– Да, конечно.
Стоя в центре большого зала, Обри смотрела вслед лорду Уолрейфену и мистеру Кемблу, которые по обе стороны от де Венденхайма поднимались по лестнице на галерею. Все трое тихо разговаривали, и Обри, начав понимать, зачем приехали эти люди, слегка поежилась. Почему граф не сказал, что ожидает их приезда?
На верхней ступеньке граф остановился и обернулся с бесстрастным выражением на лице.
– Миссис Монтфорд, пожалуйста, найдите Огилви, а потом пошлите экипаж за мистером Хиггинсом. Я хотел бы, чтобы они оба присоединились к нам в библиотеке.
В библиотеке мистер Кембл целый час распаковывал свой крошечный портфель и аккуратными рядами раскладывал документы на одном из столов для чтения, а Джайлз, сидя во главе стола, смотрел на них сверху вниз. Кем и Макс производили впечатление людей, занятых важной работой.
– Слева у нас списки твоих слуг, – объяснял Макс. – В центре черновые наброски леди Делакорт относительно местонахождения каждого на момент смерти Элиаса и того, что, по их словам, они видели, знали или подозревали, если они вообще о чем-либо заявляли.
– Другими словами, сплетни, – заговорщическим шепотом уточнил Кем. – Самый интересный сорт улик.
– Далее, – продолжил Макс, мрачно взглянув на него, – у нас есть план этажа, показывающий расположение библиотеки относительно других комнат в этом крыле.
– Святые небеса, – заметил Уолрейфен, – вы оба основательно подготовились.
– Леди Делакорт была очень пунктуальна, – доложил Макс, снова опускаясь в кресло. – Ее заметки великолепны, но существует одна вещь, Джайлз, которую я не могу полностью понять.
– И что же это такое?
Макс поставил локти на стол и сцепил пальцы.
– Есть одно имя, которое постоянно повторяется в этих заметках, – имя твоей экономки, миссис Монтфорд.
– Это нелепо, – сказал Джайлз.
– Именно так говорит и леди Делакорт, – вставил Кем с легкой улыбкой. – И, тем не менее, имя повторяется снова и снова в каждой ее собственной заметке.
– Что ты знаешь об этой женщине? – перебил его Макс. – Откуда она приехала?
– Откуда-то с севера, как я понимаю. – Джайлз не пропустил выразительного взгляда, который Огилви бросил в его сторону. – Но Огилви не соглашается со мной.
– Вот как? – Макс поднял брови.
– Знаете, я сам из Керкубри, – покраснев, сказал юноша.
– Ну и?..
– Иногда, – пожав плечами, пояснил Огилви, – когда миссис Монтфорд сердится, у нее, как мне кажется, проскальзывает шотландский акцент. Но какое это имеет значение?
– Действительно, какое, – пробормотал Макс, снова обратив взгляд к разложенным бумагам.
– Ладно, давайте двигаться дальше, – предложил Кембл; все еще стоя, он уперся в стол кончиками пальцев. – Мы должны посмотреть заявления, которые твой полицейский принял в качестве доказательств, и проверить результаты опросов коронера.
– И что потом? – Джайлз мрачно нахмурился.
– А потом начнем сначала, – пожал плечами Кембл. – Я потолкаюсь среди слуг, пока Макс будет заниматься арендаторами и жителями деревни. Все нужно проверить заново.
В это время в комнату вошел Хиггинс, неся с собой еще бумаги. Джайлз представил мужчин друг другу и отошел к окну с чашкой свежего чая, оставив Огилви заниматься переписыванием. Он больше ничего не мог добавить и просто стоял у письменного стола своего дяди, пил чай и смотрел в окно, вполуха слушая обсуждение за своей спиной. Постепенно разговор стал менее официальным, Кембл, по-видимому, очаровывал мистера Хиггинса, и вскоре Джайлз совсем перестал прислушиваться, зная, что дело в надежных руках. У Макса был многолетний опыт работы в полиции, и у Кембла тоже был многолетний опыт – в какой именно области, Джайлз точно не знал. По всей видимости, Кембл был специалистом в области антиквариата, раритетов и драгоценностей, у него были друзья как в высших, так и в низших слоях общества, и всеслышащее ухо, и, конечно же, ловкие руки.
Джайлз пристально всматривался в вид, открывавшийся из окна у письменного стола Элиаса. «Наверное, это же самое видел и дядя в тот день, который стал последним днем его жизни. Видел ли он серый, унылый дождь, хлещущий по стенам замка и капающий с деревьев, когда сидел за своим письменным столом? – размышлял Джайлз. – Нет, вероятно, нет, потому что это был день осенней ярмарки, теплый и солнечный. Однако дождь наполнил ведра». Джайлзу не приходило в голову спросить об этом, но Обри должна была знать.
Обри. Обри, которая, очевидно, знала все, но не говорила почти ничего, – теперь она никогда надолго не покидала мыслей Джайлза. Казалось, что в душе у них обоих что-то изменилось, но ни один из них не мог подобрать слов, чтобы это выразить. Возможно, они даже не признавали, что это произошло. Он считал, что они вступили в любовную связь, она считала... что? Что просто угождает его хозяйским потребностям? От одной этой мысли Джайлзу стало плохо.
Безусловно, Обри ему не доверяла, в то время как он упорно старался верить ей. Это привело к напряженным отношениям между ними, и в последнюю неделю они стали избегать друг друга. Как сейчас обнаружил Джайлз, он даже забыл сказать ей, что ожидает гостей. Он надеялся, что Обри говорила правду и что Певзнер будет молчать о часах, но среди слуг чувствовалась необычная напряженность.
Проходя через помещения для прислуги – а ему приходилось это делать два-три раза в день, – он почти ощущал ее: странные взгляды, приглушенные перешептывания, резко обрывающиеся разговоры и быстро захлопывающиеся двери.
Услышав позади себя за столом смех, Джайлз оглянулся, увидел, что теперь там сложилась непринужденная рабочая обстановка, и сразу же снова забыл о своих гостях. Он думал об Обри и о том, что можно сделать, чтобы выйти из тупика, в который они зашли. Джайлз старался понять, чего она от него хочет – всего? Ничего? И чего хочет он сам?
Он не хотел остаться без нее – это была единственная мысль, которую его мозг мог четко сформулировать.
Внезапно Джайлз осознал, что позади него установилась мертвая тишина, и, поставив чайную чашку на широкий каменный подоконник, медленно повернулся – все взгляды были прикованы к нему.
– Джайлз, – тихо обратился к нему Макс, – можно тебя на минуту?
– Конечно. – Джайлз вернулся к столу.
– Это отчет об украденных часах. – Макс указал на лежавший на столе лист бумаги, и его черные как вороново крыло брови сошлись вместе. – Насколько я понимаю, пропажа нашлась? В имуществе твоей экономки?
– Да, у нее, – как можно спокойнее ответил граф, сразу вспомнив, что уже упоминал о часах. – Она говорит, что их ей дал Элиас, и я ей верю.
– Ты ей веришь? – эхом повторил Макс.
– Во всем, что она говорила, есть смысл. – Он пересказал объяснение Обри.
– О, Уолрейфен, – глаза у Кембла неприятно заблестели, – я не уверен, что проглотил бы это.
– А я проглотил, – сухо откликнулся Джайлз.
– Почему? – Откинувшись назад, Макс пристально смотрел на него.
На Джайлза мощным потоком нахлынула правда: «Потому что я безрассудно влюбился в нее, потому что я должен верить ей, иначе сойду с ума».
Но он все-таки удержался и не высказал вслух ничего подобного, а изобразил из себя полнейшего дурака. В награду вмешалось божественное провидение, и он вспомнил о письме, адресованном доктору Креншоу.
– Миссис Монтфорд написала письмо, в котором просила Креншоу прийти и осмотреть Элиаса. В суматохе, поднявшейся после смерти дяди, его не отнесли в деревню, и оно так и осталось лежать на столе в большом зале. Зачем бы она вызывала доктора, если у нее не было оснований думать, что Элиас будет жив, когда тот придет?
– Возможно, она очень умна, – пробормотал Макс, несколько удовлетворившись таким объяснением. – Или очень неопытна. Остается только проверить. Итак, джентльмены, займемся этим лакеем Милсоном. Где его заявление?
Джайлз снова вернулся к окну и позволил разговору отойти на задний план. Начинало смеркаться, и вскоре он должен был встретиться с Обри. Ему необходимо было услышать ее голос, необходимо снова уложить ее в свою постель, если она придет.
Внезапно дверь позади него отворилась, и, обернувшись, Джайлз увидел, что предмет его мечтаний входит в комнату вместе с одной из служанок. Они несли подносы со свежим чаем и печеньем, и Джайлз вспомнил, что с самого завтрака ничего не ел, да и тогда поел совсем немного. Его гости, вероятно, были голодны, и хорошо, что Обри догадалась об этом и, как обычно, спокойно, по-деловому позаботилась обо всем.
Мистер Кембл придвинул дополнительный стол, освободил место для подносов, и женщины принялись расставлять блюда, тарелки и чайники. И тогда Джайлз неожиданно понял, что Макс стоит рядом с ним.
– Осторожно, дружище, – так тихо сказал он, что Джайлз с трудом расслышал его слова, – твой язык подведет тебя.
– О чем ты, ради Бога? – Джайлз бросил ему угрюмый взгляд.
– Тебе следовало уволить свою дерзкую экономку, когда у тебя была такая возможность, – пожал плечами Макс. – Я вовсе не уверен, что мне нравится ветер, который здесь дует.
Джайлз не успел сказать ему, чтобы он занимался своим делом, потому что подошел Кем с измерительной лентой в руке.