Страница:
Дверь за Боскомбом захлопнулась. Хедли пробормотал что-то, сделал такой жест, будто вытирает испачканные руки, и снова сел за стол. – Что меня в этой истории больше всего раздражает, – вырвалось у него, – так это множество самых невероятных совпадений! Посмотрите только! Кто-то из дома – мы не знаем кто – сообщает Эймсу, что здесь живет женщина, совершившая убийство в универмаге. Однако безымянный информатор отнюдь не склонен помочь Эймсу проникнуть в дом. Тем не менее, Эймса приглашают – с тем, чтобы заманить в западню, приготовленную ради развлечения Боскомбом и бывшим офицером полиции, работавшим когда-то вместе с Эймсом. Убивает Эймса уже кто-то третий – вероятно, та самая женщина. Вдобавок за всем происходящим наблюдает с крыши молодой человек, отца которого четырнадцать лет назад застрелил Стенли, но не забывайте, что в следствии по тому делу участвовал и Эймс!.. Если и дальше, Фелл, мы будем сталкиваться с такими случайностями, я просто не выдержу. Прочитай я что-нибудь подобное в книжке и половине бы не поверил!
– Все это случайности, вы полагаете? – задумчиво проговорил Фелл. – Не думаю.
– То есть как?
– Я в это не верю, – упрямо продолжал Фелл. – Чудеса случаются, не спорю. Но они никогда не ходят табунами, словно на представлении фокусника! В большинстве реальных преступлений приходится сталкиваться с одной или, скажем, двумя случайностями. Кто-то случайно выглянул в окно или что-нибудь в этом роде – то, на чем может споткнуться самый хитроумный убийца. В такую, однако, запутанную цепь случайностей я, простите, не могу поверить.
– Стало быть?
– Стало быть, все подстроено, Хедли. Может, какая-то мелкая случайность и вклинилась в это дело, но большая часть задумана кем-то, чья фантазия использовала жалкую боскомбовскую пародию на убийство.
И этот кто-то – настоящий сатана! Он знает все о каждом живущем в доме – даже об их прошлом. Перемещая людей, словно шахматные фигурки, он подготовил все в качестве фона для своего удара. Честно скажу, Хедли, сейчас я буду опасаться здесь каждого, пока...
– Прошу прощения, сэр. – В дверях появилась голова сержанта Бетса. – Не могли бы вы на минутку выйти? Тут есть кое-что... – Вошла Люси, и сержант постарался скрыть свое волнение. – Бенсон, Хемпер и врач уже закончили. Они хотят перед уходом переговорить с вами.
Хедли кивнул и вышел, закрыв за собой дверь. Люси курила, задумчиво глядя ему вслед. Когда она отрывала сигарету от губ, на мгновение обнажались острые белые зубы. Взгляд ее блестящих миндалевидных глаз скользнул по Мелсону и остановился на Фелле.
– Что ж, я готова к допросу третьей степени, – проговорила она. – Элеонора и Стеффинс через минуту будут здесь. Сейчас они как раз кончают выяснять отношения. Дон... учитывая все, чувствует себя сносно.
– Садитесь, пожалуйста, – проговорил Фелл. Лицо его излучало добродушие и любезность, как всегда, когда перед ним была миловидная женщина. – Чрезвычайно рад это слышать. Полагаю, вы давно знакомы с Дональдом и именно поэтому знали покойного инспектора Эймса.
Девушка улыбнулась.
– Сегодня на свет божий вышло уже немало секретов. Сознаюсь и я в том, что Дон – мой двоюродный брат. От этого признания будет хоть та польза, что Нелли, возможно, перестанет его ко мне ревновать. – В ее глазах мелькнуло пренебрежение, но она тут же снова принялась внимательно разглядывать свою сигарету. – Моя мать была младшей сестрой Карлтона Хоупа, того самого Хоупа, которого погубили...
– Погубили?
Люси вынула сигарету изо рта, и Мелсон снова обратил внимание на ее острые зубы. – Он был так же виновен в той растрате, как и вы. Может, у него было даже меньше оснований считать себя виновным, чем у вас, – если вы полицейский.
– Полицейский?
Она с любопытством присматривалась к Феллу, а потом улыбнулась. – Можете считать это комплиментом, но на полицейского вы не похожи. Им во что бы то ни стало нужна была жертва, и они выбрали его. Они отлично понимали, что для суда улик недостаточно, и поэтому... – Люси швырнула окурок в камин и начала быстро расхаживать по комнате, прижав руки к груди, словно ее бил озноб.
– Дону тогда было всего восемь лет, – продолжала она, – мне же тринадцать, так что я знаю об этой истории гораздо больше, чем он. Забавно, что Дон считает отца в самом деле виновным – так его воспитала мать. И настолько тяжело переживал все это, что начал даже скрывать родство. Когда после моего переезда сюда он влюбился в Элеонору, то даже ей не хотел рассказать о том, что мы – родственники, все боялся, как бы не дошло до ушей Стеффинс. Полицию, тем не менее, он ненавидит всей душой. Я же уверена, что дядя Карлтон был ни в чем не виноват и... – Она умолкла, а потом безразлично пожала плечами. – Нет смысла продолжать, не так ли? Существуют плохие люди, существуют, быть может, и честные, но я-то что могу тут поделать? По-моему, я – прирожденная фаталистка.
Фелл мягко прервал ее.
– Быть может, вы и фаталистка, но, пожалуй, не в прямом смысле этого слова. Фаталисты как правило считают бесполезным вмешиваться в ход событий; вы же, подозреваю, принадлежите к тем, кто борется, мисс Хендрет. – Его двойной подбородок вздрогнул, крохотные глазки заблестели. – Откройте еще один секрет: о чем вы подумали, обнаружив, что инспектор Эймс что-то выведывает в трактире?
Девушка на секунду задумалась, а потом махнула рукой.
– Честно говоря, страшно перепугалась. Отлично знала, что ни в чем не виновата, и все равно струсила – просто потому, что он был там. – Она посмотрела в глаза Феллу. – Зачем он, действительно, пришел туда?
Она умолкла, потому что Хедли, сцепив зубы, чтобы не выдать своего раздражения, вошел в комнату вместе с миссис Стеффинс и Элеонорой. Лица обеих женщин пылали. Миссис Стеффинс покачивала головой и, не глядя на Элеонору, уставилась на одну из витрин, а потом, словно получив от нее поддержку, еле шевеля губами, продолжила начатый монолог:
– ...Мало того, – еще больше покраснев, скороговоркой бормотала она, – что тебе понадобилось бесстыдничать прямо на крыше этого дома, где каждый мог тебя увидеть; мало того, что ты разбила сердце своего бедного опекуна, который с утра до ночи работает ради тебя, а ты можешь оставлять себе весь свой заработок и ни пенни не тратить на хозяйство, и я тоже работаю с утра до ночи, – прозвучал быстрый вздох, – пока ты проводишь время на крыше на глазах у всех соседей... клянусь, этого я тебе не забуду до гробовой доски, – на ее глазах выступили слезы, – а тебе и в голову не приходит хоть немного подумать и о нас, так это еще не все, – она резко повернулась и перешла в открытую атаку, – у тебя хватает совести просить, чтобы твой любовник мог остаться на ночь в доме после того, как вы там на крыше вдвоем...
– Глупости. В соседних домах только конторы, какой черт мог нас оттуда увидеть? – коротко и деловито проговорила Элеонора.
Голос миссис Стеффинс внезапно стал холодным и решительным.
– Что ж, отлично, дорогая моя. Могу сказать только, что здесь он не останется. Тебе, конечно, ничего не стоит обсуждать все это при чужих, – она обвела присутствующих взглядом и невольно повысила голос в тщетной надежде, что слушатели станут на ее сторону, – ладно, пусть так, но я все равно скажу, что здесь он не останется. Да и куда бы мы его дели? Не в комнату же мисс Хендрет, тут можешь не беспокоиться. Это, уж нет! – воскликнула миссис Стеффинс, тряхнув головой, с угрюмой улыбкой человека, которого хотели провести, но у него, слава богу, хватило ума не попасться на удочку. – Это уж нет. У Люси он не останется, можешь быть спокойна.
– Мы поместим его в комнате Криса Полла! Полл наверняка не будет сердиться.
– И слышать не хочу. Кроме того... – миссис Стеффинс чуть замялась, – кроме того, его комната занята...
– Занята? – удивленно переспросила Элеонора.
Миссис Стеффинс плотно сжала губы, но теперь уже вмешался Хедли, до сих пор с любопытством прислушивавшийся к этому явно интересовавшему его разговору.
– Ну, это уже и для меня интересно, миссис Стеффинс. – Голос инспектора стал жестче. – Где-то тут концы с концами не сходятся. Нам сказали, что мистера Полла нет дома, и ни словом не упомянули, что его комната кем-то занята. Если там кто-то есть, то он, должно быть, либо глух как пень, либо мертв! Так кто же там?
Миссис Стеффинс менялась буквально на глазах. Только что ее губы были гневно сжаты, но в следующее мгновение великолепные зубы уже сверкали в улыбке, достойной рекламы дантиста, фиалковые глаза выражали ласковый упрек, изменился даже тембр голоса. Правда, из-за чрезмерных усилий сделать его обаятельным он лишь приобрел несколько зловещее звучание.
– О, у меня от волнения все вылетело из головы, – щебетала она, старательно модулируя голос, словно начинающий диктор Би-Би-Си. – Господин инспектор, кто же может быть в комнате нашего дорогого мистера Полла, кроме самого мистера Полла?
Элеонора подозрительно посмотрела на нее.
– Да-а? Я и не знала, что он дома. Видно, очень крепко спит, если...
– Да, дорогая моя, конечно. Об этом каждому из нас известно, не так ли? – Миссис Стеффинс быстрым взглядом окинула присутствующих. – По-моему не нужно будить бедняжку. Я не считала нужным говорить об этом Иоганнесу, Элеоноре и даже его подруге, мисс Хендрет. На мой взгляд, вполне естественно, что молодой человек любит бывать в разных шикарных клубах – разве не так? Там он, знаете ли, может встречаться с действительно приличными людьми – не то что в обычных трактирах или второразрядных клубах, где, я слыхала, – быстрый вздох, – всякие накрашенные бесстыдницы вертятся на паркете и охотятся за порядочными людьми, настоящими аристократами... Быть может, вы тоже слышали о поместье сэра Эдвина в Роксмуре; поездом туда всего три с четвертью часа пути... вполне могло случиться, что мистер Полл немного перехватил, стремясь освежиться, но я отлично знаю...
Фелл хлопнул себя по лбу.
– Понятно! – прогремел он, как человек, которого внезапно осенило. – Вы хотите сказать, что мистер Полл в доску пьян, не так ли?
Миссис Стеффинс нашла это выражение абсолютно вульгарным и отталкивающим. Однако скрепя сердце вынуждена была признать, что Кристофер Полл, основательно выпив, явился домой в половине девятого – почему-то через черный ход – и что она, миссис Стеффинс, обнаружила его на лестнице, где он сидел в чрезвычайно унылом расположении духа. Она помогла ему подняться незаметно к себе и, насколько ей, миссис Стеффинс, известно, он и сейчас должен находиться в своей комнате. Пристыдив Элеонору, из-за которой ей пришлось рассказать обо всем этом, миссис Стеффинс погрузилась в угрюмое молчание.
Хедли подошел к двери и дал какие-то указания сержанту Бетсу. Увидев выражение его лица, когда он вернулся, миссис Стеффинс окончательно сникла и явно приготовилась впасть в истерику, как только события примут совсем неприятный оборот.
– Я должен задать вам несколько важных вопросов, – обратился Хедли к трем женщинам. – Садитесь, пожалуйста. – Он подождал, пока Мелсон поставил дамам стулья, а затем сел и сам, скрестив руки на груди.
– Уже очень поздно, и мне не хотелось бы вас задерживать, так что постарайтесь как можно яснее отвечать на мои вопросы. Мисс Карвер!
Хедли пододвинул к себе блокнот и заглянул в него. Элеонора выпрямилась.
– Мисс Карвер, хотелось услышать от вас кое-что о двери, ведущей на крышу. Сегодня ночью она была заперта и, по вашим словам, как правило бывает запертой. Однако у нас есть основания предполагать, что этой ночью убийца был на крыше сразу же или через несколько минут после совершения преступления... У кого ключ от этой двери?
Кто-то – Мелсон не заметил, кто именно, – глубоко, словно задыхаясь, вздохнул.
– Вообще... у меня, – ответила Элеонора. – Сейчас, когда все и так раскрылось, я могу сказать и об этом. Кто-то украл его.
– Завтра же повешу на дверь замок. Повешу замок и заколочу гвоздями! – вырвалось у миссис Стеффинс, но Хедли взглядом заставил ее замолчать.
– Когда его у вас украли, мисс Карвер?
– Ну... я не знаю. Я держала его здесь, в кармане куртки. Еще вечером я была уверена, что он на месте. Даже не стала проверять, поднимаясь наверх. Накидывая куртку, я автоматически сунула руку в карман – там были носовой платок, перчатки и немного мелочи. Я думала, что и ключ тоже там. И даже внимания не обратила, что его нет, пока не поднялась на лестницу... пока первый раз не поднялась на лестницу. – В ней явно боролись два чувства – гнев и страх.
– Первый раз?
– Да. Когда они, – она кивнула в сторону Фелла и Мелсона, – пришли, я поднималась наверх уже второй раз. Первый раз пошла туда минут на пятнадцать раньше – как раз пробило без четверти двенадцать. Вышла раньше обычного, потому что дверь тоже заперли раньше и я была уверена, что все уже легли... Ну что вы так на меня смотрите! – крикнула она, глядя на миссис Стеффинс, а потом снова решительно повернулась к Хедли. – Я поднялась в темноте наверх и только тогда заметила, что у меня нет ключа. Я решила, что где-то оставила его, вернулась и начала искать у себя в комнате. Чем дольше искала, тем сильнее росла во мне уверенность, что я все же положила ключ в карман и, следовательно,...
– Да, мисс Карвер?
– ...следовательно, кто-то сыграл со мной злую шутку, – решительно закончила она, глядя прямо перед собой и ломая руки. – Я была уверена в этом, потому что припомнила, как сунула ключ в палец перчатки – на случай, если кто-нибудь захочет порыться в моих вещах, это у нас случается... У меня вообще привычка прятать туда ключи. Я не знала, что делать. Выйдя снова в холл, увидела наверху свет и услышала... это вы уже знаете...
– Да, к этому мы еще вернемся. Когда вы видели ключ в последний раз?
– Ночью, в прошлое воскресенье.
– Свою комнату вы не запираете?
– О, нет. Запирать дверь, – она невесело рассмеялась, – позволяется только мистеру Карверу.
– Право же, я не вижу смысла, – вмешалась миссис Стеффинс, пожимая плечами с плохо скрытым удовлетворением, – в том, чтобы тридцатилетняя женщина, зарабатывающая себе на жизнь и к тому же, уверена, гораздо больше, чем получаю я, хотя я была верной спутницей и подругой покойной Агнессы Карвер, этой чудесной, образованной женщины, – так вот, я не вижу смысла такой тридцатилетней женщине вообще оставаться здесь, если ей тут все не по вкусу и если она не чувствует благодарности за все, что для нее тут делают!
Элеонора с пылающим лицом повернулась к миссис Стеффинс.
– Вам это отлично известно, – горько проговорила девушка. – Разве не вы день за днем ныли, втолковывали мне, как я должна быть благодарна моему опекуну, спасшему меня от сиротского приюта, и как мы бедны, как нуждаемся в деньгах... О, теперь-то я поняла вас, теперь я по горло сыта вами! Сегодня я многому научилась, раньше я была глупой сентиментальной гусыней, но теперь этому конец!..
Хедли не мешал ей говорить, – зная, что в таких случаях люди бывают на удивление откровенны, но сейчас счел нужным вмешаться:
– Вернемся, мисс Карвер, к тому моменту, когда вы второй раз поднялись наверх. Услышав, как Боскомб проговорил: "Господи! Умер!.." и увидев, что кто-то лежит на полу в тени, отбрасываемой дверью, – Хедли украдкой бросил взгляд на девушку, – вы подумали о ком-то другом, знакомом, не так ли?
– Да. – Мгновение Элеонора колебалась. – Сама не знаю, почему, но я действительно подумала о другом. О Дональде.
– Вы решили, что Боскомб убил его?
– Ну... да. Я была в ужасе и... да, сначала я именно так и подумала.
– Почему?
– Потому что он ненавидит Дональда. Боскомб однажды сделал мне предложение; это было ужасно смешно, потому что он страшно нервничал и никак не мог выдавить из себя, чего же он хочет, а потом положил мне руку на колено и спросил, хотелось бы мне иметь спортивную машину и собственную квартиру...
Миссис Стеффинс, потеряв от изумления дар речи, только громко ахнула. Элеонора сердито взглянула на нее и продолжала:
– Ну, а я ответила, что это было бы чудесно, но только при условии, что их предложил бы мне мужчина, которого я люблю. – Она засмеялась. – Он дернулся, словно ужаленный, и сказал: "Я готов был бы и жениться!", но так странно, что я снова не выдержала и расхохоталась.
Хедли изучающе посмотрел на девушку.
– Тем не менее, – проговорил он, когда Элеонора собиралась уже продолжать, – почему вы решили, что Гастингс мог оказаться в доме? Ведь обычно он не входил в дом, не так ли? Почему вы решили, что он мог все-таки войти, хотя дверь была уже заперта?
– Ну... Дверь, которая ведет в коридор и на крышу, легко открывается с той стороны – надо только повернуть защелку. И потом... Дональд иногда способен на такие неожиданные выходки, что мог бы и спуститься, не дождавшись меня.
Хедли взглянул на Фелла, но тот только что-то невнятно пробормотал и отвернулся.
– Следовательно, вы утверждаете, мисс Карвер, что открыть ту дверь и войти в дом мог бы любой – грабитель в том числе? Ну, а люк в крыше?
Элеонора нахмурилась.
– Там раньше была ужасно ржавая цепочка. Однажды, когда я собиралась выйти на крышу, ее заело, и Дон сорвал эту рухлядь...
– Скажите, пожалуйста, взял и сорвал? – с холодным бешенством перебила миссис Стеффинс. – Сорвал? Ну, тогда и у меня будет, кажется, что сказать полиции об этом многообещающем молодом человеке, который...
Хедли повернулся к ней и быстро проговорил:
– Я как раз хотел попросить кое-каких объяснений у вас, миссис Стеффинс. Вам известно, – он сунул руку под лежавшие на столе бумаги и резким движением вытащил поблескивающую стрелку, – что этим предметом сегодня ночью был убит человек?
– И смотреть не хочу – меня это не интересует.
– Вам ясно, что краска с него могла пристать к рукам и одежде преступника?
– Ну и что? Я же сказала, что меня эта штука не интересует. И, между прочим, мне совершенно не нравится ваш тон. Ни в какую ловушку вам заманить меня не удастся. Я ничего вам не стану говорить!
Хедли положил стрелку на стол и наклонился вперед.
– Вам придется, тем не менее, объяснить, каким образом, на пустом тазике, который сержант Бете нашел в вашей комнате, оказались, кроме следов мыла, также следы позолоты. Итак?
11. Гандикап
– Все это случайности, вы полагаете? – задумчиво проговорил Фелл. – Не думаю.
– То есть как?
– Я в это не верю, – упрямо продолжал Фелл. – Чудеса случаются, не спорю. Но они никогда не ходят табунами, словно на представлении фокусника! В большинстве реальных преступлений приходится сталкиваться с одной или, скажем, двумя случайностями. Кто-то случайно выглянул в окно или что-нибудь в этом роде – то, на чем может споткнуться самый хитроумный убийца. В такую, однако, запутанную цепь случайностей я, простите, не могу поверить.
– Стало быть?
– Стало быть, все подстроено, Хедли. Может, какая-то мелкая случайность и вклинилась в это дело, но большая часть задумана кем-то, чья фантазия использовала жалкую боскомбовскую пародию на убийство.
И этот кто-то – настоящий сатана! Он знает все о каждом живущем в доме – даже об их прошлом. Перемещая людей, словно шахматные фигурки, он подготовил все в качестве фона для своего удара. Честно скажу, Хедли, сейчас я буду опасаться здесь каждого, пока...
– Прошу прощения, сэр. – В дверях появилась голова сержанта Бетса. – Не могли бы вы на минутку выйти? Тут есть кое-что... – Вошла Люси, и сержант постарался скрыть свое волнение. – Бенсон, Хемпер и врач уже закончили. Они хотят перед уходом переговорить с вами.
Хедли кивнул и вышел, закрыв за собой дверь. Люси курила, задумчиво глядя ему вслед. Когда она отрывала сигарету от губ, на мгновение обнажались острые белые зубы. Взгляд ее блестящих миндалевидных глаз скользнул по Мелсону и остановился на Фелле.
– Что ж, я готова к допросу третьей степени, – проговорила она. – Элеонора и Стеффинс через минуту будут здесь. Сейчас они как раз кончают выяснять отношения. Дон... учитывая все, чувствует себя сносно.
– Садитесь, пожалуйста, – проговорил Фелл. Лицо его излучало добродушие и любезность, как всегда, когда перед ним была миловидная женщина. – Чрезвычайно рад это слышать. Полагаю, вы давно знакомы с Дональдом и именно поэтому знали покойного инспектора Эймса.
Девушка улыбнулась.
– Сегодня на свет божий вышло уже немало секретов. Сознаюсь и я в том, что Дон – мой двоюродный брат. От этого признания будет хоть та польза, что Нелли, возможно, перестанет его ко мне ревновать. – В ее глазах мелькнуло пренебрежение, но она тут же снова принялась внимательно разглядывать свою сигарету. – Моя мать была младшей сестрой Карлтона Хоупа, того самого Хоупа, которого погубили...
– Погубили?
Люси вынула сигарету изо рта, и Мелсон снова обратил внимание на ее острые зубы. – Он был так же виновен в той растрате, как и вы. Может, у него было даже меньше оснований считать себя виновным, чем у вас, – если вы полицейский.
– Полицейский?
Она с любопытством присматривалась к Феллу, а потом улыбнулась. – Можете считать это комплиментом, но на полицейского вы не похожи. Им во что бы то ни стало нужна была жертва, и они выбрали его. Они отлично понимали, что для суда улик недостаточно, и поэтому... – Люси швырнула окурок в камин и начала быстро расхаживать по комнате, прижав руки к груди, словно ее бил озноб.
– Дону тогда было всего восемь лет, – продолжала она, – мне же тринадцать, так что я знаю об этой истории гораздо больше, чем он. Забавно, что Дон считает отца в самом деле виновным – так его воспитала мать. И настолько тяжело переживал все это, что начал даже скрывать родство. Когда после моего переезда сюда он влюбился в Элеонору, то даже ей не хотел рассказать о том, что мы – родственники, все боялся, как бы не дошло до ушей Стеффинс. Полицию, тем не менее, он ненавидит всей душой. Я же уверена, что дядя Карлтон был ни в чем не виноват и... – Она умолкла, а потом безразлично пожала плечами. – Нет смысла продолжать, не так ли? Существуют плохие люди, существуют, быть может, и честные, но я-то что могу тут поделать? По-моему, я – прирожденная фаталистка.
Фелл мягко прервал ее.
– Быть может, вы и фаталистка, но, пожалуй, не в прямом смысле этого слова. Фаталисты как правило считают бесполезным вмешиваться в ход событий; вы же, подозреваю, принадлежите к тем, кто борется, мисс Хендрет. – Его двойной подбородок вздрогнул, крохотные глазки заблестели. – Откройте еще один секрет: о чем вы подумали, обнаружив, что инспектор Эймс что-то выведывает в трактире?
Девушка на секунду задумалась, а потом махнула рукой.
– Честно говоря, страшно перепугалась. Отлично знала, что ни в чем не виновата, и все равно струсила – просто потому, что он был там. – Она посмотрела в глаза Феллу. – Зачем он, действительно, пришел туда?
Она умолкла, потому что Хедли, сцепив зубы, чтобы не выдать своего раздражения, вошел в комнату вместе с миссис Стеффинс и Элеонорой. Лица обеих женщин пылали. Миссис Стеффинс покачивала головой и, не глядя на Элеонору, уставилась на одну из витрин, а потом, словно получив от нее поддержку, еле шевеля губами, продолжила начатый монолог:
– ...Мало того, – еще больше покраснев, скороговоркой бормотала она, – что тебе понадобилось бесстыдничать прямо на крыше этого дома, где каждый мог тебя увидеть; мало того, что ты разбила сердце своего бедного опекуна, который с утра до ночи работает ради тебя, а ты можешь оставлять себе весь свой заработок и ни пенни не тратить на хозяйство, и я тоже работаю с утра до ночи, – прозвучал быстрый вздох, – пока ты проводишь время на крыше на глазах у всех соседей... клянусь, этого я тебе не забуду до гробовой доски, – на ее глазах выступили слезы, – а тебе и в голову не приходит хоть немного подумать и о нас, так это еще не все, – она резко повернулась и перешла в открытую атаку, – у тебя хватает совести просить, чтобы твой любовник мог остаться на ночь в доме после того, как вы там на крыше вдвоем...
– Глупости. В соседних домах только конторы, какой черт мог нас оттуда увидеть? – коротко и деловито проговорила Элеонора.
Голос миссис Стеффинс внезапно стал холодным и решительным.
– Что ж, отлично, дорогая моя. Могу сказать только, что здесь он не останется. Тебе, конечно, ничего не стоит обсуждать все это при чужих, – она обвела присутствующих взглядом и невольно повысила голос в тщетной надежде, что слушатели станут на ее сторону, – ладно, пусть так, но я все равно скажу, что здесь он не останется. Да и куда бы мы его дели? Не в комнату же мисс Хендрет, тут можешь не беспокоиться. Это, уж нет! – воскликнула миссис Стеффинс, тряхнув головой, с угрюмой улыбкой человека, которого хотели провести, но у него, слава богу, хватило ума не попасться на удочку. – Это уж нет. У Люси он не останется, можешь быть спокойна.
– Мы поместим его в комнате Криса Полла! Полл наверняка не будет сердиться.
– И слышать не хочу. Кроме того... – миссис Стеффинс чуть замялась, – кроме того, его комната занята...
– Занята? – удивленно переспросила Элеонора.
Миссис Стеффинс плотно сжала губы, но теперь уже вмешался Хедли, до сих пор с любопытством прислушивавшийся к этому явно интересовавшему его разговору.
– Ну, это уже и для меня интересно, миссис Стеффинс. – Голос инспектора стал жестче. – Где-то тут концы с концами не сходятся. Нам сказали, что мистера Полла нет дома, и ни словом не упомянули, что его комната кем-то занята. Если там кто-то есть, то он, должно быть, либо глух как пень, либо мертв! Так кто же там?
Миссис Стеффинс менялась буквально на глазах. Только что ее губы были гневно сжаты, но в следующее мгновение великолепные зубы уже сверкали в улыбке, достойной рекламы дантиста, фиалковые глаза выражали ласковый упрек, изменился даже тембр голоса. Правда, из-за чрезмерных усилий сделать его обаятельным он лишь приобрел несколько зловещее звучание.
– О, у меня от волнения все вылетело из головы, – щебетала она, старательно модулируя голос, словно начинающий диктор Би-Би-Си. – Господин инспектор, кто же может быть в комнате нашего дорогого мистера Полла, кроме самого мистера Полла?
Элеонора подозрительно посмотрела на нее.
– Да-а? Я и не знала, что он дома. Видно, очень крепко спит, если...
– Да, дорогая моя, конечно. Об этом каждому из нас известно, не так ли? – Миссис Стеффинс быстрым взглядом окинула присутствующих. – По-моему не нужно будить бедняжку. Я не считала нужным говорить об этом Иоганнесу, Элеоноре и даже его подруге, мисс Хендрет. На мой взгляд, вполне естественно, что молодой человек любит бывать в разных шикарных клубах – разве не так? Там он, знаете ли, может встречаться с действительно приличными людьми – не то что в обычных трактирах или второразрядных клубах, где, я слыхала, – быстрый вздох, – всякие накрашенные бесстыдницы вертятся на паркете и охотятся за порядочными людьми, настоящими аристократами... Быть может, вы тоже слышали о поместье сэра Эдвина в Роксмуре; поездом туда всего три с четвертью часа пути... вполне могло случиться, что мистер Полл немного перехватил, стремясь освежиться, но я отлично знаю...
Фелл хлопнул себя по лбу.
– Понятно! – прогремел он, как человек, которого внезапно осенило. – Вы хотите сказать, что мистер Полл в доску пьян, не так ли?
Миссис Стеффинс нашла это выражение абсолютно вульгарным и отталкивающим. Однако скрепя сердце вынуждена была признать, что Кристофер Полл, основательно выпив, явился домой в половине девятого – почему-то через черный ход – и что она, миссис Стеффинс, обнаружила его на лестнице, где он сидел в чрезвычайно унылом расположении духа. Она помогла ему подняться незаметно к себе и, насколько ей, миссис Стеффинс, известно, он и сейчас должен находиться в своей комнате. Пристыдив Элеонору, из-за которой ей пришлось рассказать обо всем этом, миссис Стеффинс погрузилась в угрюмое молчание.
Хедли подошел к двери и дал какие-то указания сержанту Бетсу. Увидев выражение его лица, когда он вернулся, миссис Стеффинс окончательно сникла и явно приготовилась впасть в истерику, как только события примут совсем неприятный оборот.
– Я должен задать вам несколько важных вопросов, – обратился Хедли к трем женщинам. – Садитесь, пожалуйста. – Он подождал, пока Мелсон поставил дамам стулья, а затем сел и сам, скрестив руки на груди.
– Уже очень поздно, и мне не хотелось бы вас задерживать, так что постарайтесь как можно яснее отвечать на мои вопросы. Мисс Карвер!
Хедли пододвинул к себе блокнот и заглянул в него. Элеонора выпрямилась.
– Мисс Карвер, хотелось услышать от вас кое-что о двери, ведущей на крышу. Сегодня ночью она была заперта и, по вашим словам, как правило бывает запертой. Однако у нас есть основания предполагать, что этой ночью убийца был на крыше сразу же или через несколько минут после совершения преступления... У кого ключ от этой двери?
Кто-то – Мелсон не заметил, кто именно, – глубоко, словно задыхаясь, вздохнул.
– Вообще... у меня, – ответила Элеонора. – Сейчас, когда все и так раскрылось, я могу сказать и об этом. Кто-то украл его.
– Завтра же повешу на дверь замок. Повешу замок и заколочу гвоздями! – вырвалось у миссис Стеффинс, но Хедли взглядом заставил ее замолчать.
– Когда его у вас украли, мисс Карвер?
– Ну... я не знаю. Я держала его здесь, в кармане куртки. Еще вечером я была уверена, что он на месте. Даже не стала проверять, поднимаясь наверх. Накидывая куртку, я автоматически сунула руку в карман – там были носовой платок, перчатки и немного мелочи. Я думала, что и ключ тоже там. И даже внимания не обратила, что его нет, пока не поднялась на лестницу... пока первый раз не поднялась на лестницу. – В ней явно боролись два чувства – гнев и страх.
– Первый раз?
– Да. Когда они, – она кивнула в сторону Фелла и Мелсона, – пришли, я поднималась наверх уже второй раз. Первый раз пошла туда минут на пятнадцать раньше – как раз пробило без четверти двенадцать. Вышла раньше обычного, потому что дверь тоже заперли раньше и я была уверена, что все уже легли... Ну что вы так на меня смотрите! – крикнула она, глядя на миссис Стеффинс, а потом снова решительно повернулась к Хедли. – Я поднялась в темноте наверх и только тогда заметила, что у меня нет ключа. Я решила, что где-то оставила его, вернулась и начала искать у себя в комнате. Чем дольше искала, тем сильнее росла во мне уверенность, что я все же положила ключ в карман и, следовательно,...
– Да, мисс Карвер?
– ...следовательно, кто-то сыграл со мной злую шутку, – решительно закончила она, глядя прямо перед собой и ломая руки. – Я была уверена в этом, потому что припомнила, как сунула ключ в палец перчатки – на случай, если кто-нибудь захочет порыться в моих вещах, это у нас случается... У меня вообще привычка прятать туда ключи. Я не знала, что делать. Выйдя снова в холл, увидела наверху свет и услышала... это вы уже знаете...
– Да, к этому мы еще вернемся. Когда вы видели ключ в последний раз?
– Ночью, в прошлое воскресенье.
– Свою комнату вы не запираете?
– О, нет. Запирать дверь, – она невесело рассмеялась, – позволяется только мистеру Карверу.
– Право же, я не вижу смысла, – вмешалась миссис Стеффинс, пожимая плечами с плохо скрытым удовлетворением, – в том, чтобы тридцатилетняя женщина, зарабатывающая себе на жизнь и к тому же, уверена, гораздо больше, чем получаю я, хотя я была верной спутницей и подругой покойной Агнессы Карвер, этой чудесной, образованной женщины, – так вот, я не вижу смысла такой тридцатилетней женщине вообще оставаться здесь, если ей тут все не по вкусу и если она не чувствует благодарности за все, что для нее тут делают!
Элеонора с пылающим лицом повернулась к миссис Стеффинс.
– Вам это отлично известно, – горько проговорила девушка. – Разве не вы день за днем ныли, втолковывали мне, как я должна быть благодарна моему опекуну, спасшему меня от сиротского приюта, и как мы бедны, как нуждаемся в деньгах... О, теперь-то я поняла вас, теперь я по горло сыта вами! Сегодня я многому научилась, раньше я была глупой сентиментальной гусыней, но теперь этому конец!..
Хедли не мешал ей говорить, – зная, что в таких случаях люди бывают на удивление откровенны, но сейчас счел нужным вмешаться:
– Вернемся, мисс Карвер, к тому моменту, когда вы второй раз поднялись наверх. Услышав, как Боскомб проговорил: "Господи! Умер!.." и увидев, что кто-то лежит на полу в тени, отбрасываемой дверью, – Хедли украдкой бросил взгляд на девушку, – вы подумали о ком-то другом, знакомом, не так ли?
– Да. – Мгновение Элеонора колебалась. – Сама не знаю, почему, но я действительно подумала о другом. О Дональде.
– Вы решили, что Боскомб убил его?
– Ну... да. Я была в ужасе и... да, сначала я именно так и подумала.
– Почему?
– Потому что он ненавидит Дональда. Боскомб однажды сделал мне предложение; это было ужасно смешно, потому что он страшно нервничал и никак не мог выдавить из себя, чего же он хочет, а потом положил мне руку на колено и спросил, хотелось бы мне иметь спортивную машину и собственную квартиру...
Миссис Стеффинс, потеряв от изумления дар речи, только громко ахнула. Элеонора сердито взглянула на нее и продолжала:
– Ну, а я ответила, что это было бы чудесно, но только при условии, что их предложил бы мне мужчина, которого я люблю. – Она засмеялась. – Он дернулся, словно ужаленный, и сказал: "Я готов был бы и жениться!", но так странно, что я снова не выдержала и расхохоталась.
Хедли изучающе посмотрел на девушку.
– Тем не менее, – проговорил он, когда Элеонора собиралась уже продолжать, – почему вы решили, что Гастингс мог оказаться в доме? Ведь обычно он не входил в дом, не так ли? Почему вы решили, что он мог все-таки войти, хотя дверь была уже заперта?
– Ну... Дверь, которая ведет в коридор и на крышу, легко открывается с той стороны – надо только повернуть защелку. И потом... Дональд иногда способен на такие неожиданные выходки, что мог бы и спуститься, не дождавшись меня.
Хедли взглянул на Фелла, но тот только что-то невнятно пробормотал и отвернулся.
– Следовательно, вы утверждаете, мисс Карвер, что открыть ту дверь и войти в дом мог бы любой – грабитель в том числе? Ну, а люк в крыше?
Элеонора нахмурилась.
– Там раньше была ужасно ржавая цепочка. Однажды, когда я собиралась выйти на крышу, ее заело, и Дон сорвал эту рухлядь...
– Скажите, пожалуйста, взял и сорвал? – с холодным бешенством перебила миссис Стеффинс. – Сорвал? Ну, тогда и у меня будет, кажется, что сказать полиции об этом многообещающем молодом человеке, который...
Хедли повернулся к ней и быстро проговорил:
– Я как раз хотел попросить кое-каких объяснений у вас, миссис Стеффинс. Вам известно, – он сунул руку под лежавшие на столе бумаги и резким движением вытащил поблескивающую стрелку, – что этим предметом сегодня ночью был убит человек?
– И смотреть не хочу – меня это не интересует.
– Вам ясно, что краска с него могла пристать к рукам и одежде преступника?
– Ну и что? Я же сказала, что меня эта штука не интересует. И, между прочим, мне совершенно не нравится ваш тон. Ни в какую ловушку вам заманить меня не удастся. Я ничего вам не стану говорить!
Хедли положил стрелку на стол и наклонился вперед.
– Вам придется, тем не менее, объяснить, каким образом, на пустом тазике, который сержант Бете нашел в вашей комнате, оказались, кроме следов мыла, также следы позолоты. Итак?
11. Гандикап
Мелсон, супруга которого была женщиной чрезвычайно уравновешенной, даже не представлял, как выглядит настоящая женская истерика. Дело было даже не в душераздирающих воплях. О том, что им пришлось в ближайшие десять минут услышать от Милисент Стеффинс, Мелсон всегда вспоминал, как о классическом примере бессвязного мышления больного-невропата, причем невропата, начисто лишенного чувства юмора, но зато обладающего всеми опасными качествами, какие только могут быть у стареющей пятидесятилетней женщины.
Мелсон готов был поклясться, что этой женщине и в голову не приходило, что ее хотя бы на мгновение могут заподозрить в убийстве. Возможность быть обвиненной в чем-то, кроме, самое большее, мелкой лжи или себялюбия, явно выходила за рамки ее воображения. Если бы при ней нашли бутылку с ядом и в доме валялось бы с полдюжины отравленных им людей, она назвала бы это несчастным случаем. А поскольку причиной несчастных случаев всегда бывал кто-то другой, а не сама миссис Стеффинс, единственное объяснение, которое она могла бы дать, сводилось бы к совету искать истинного виновника.
Первые же связные слова, произнесенные миссис Стеффинс, оказались яростной атакой на Хедли и Иоганнеса Карвера. На первого, потому что он, как видно, считает ее ни на что не годной ленивой хозяйкой, неспособной держать в чистоте свои тазики, да к тому же послал людей шарить в ее комнате. На второго – потому что причиной всех бед оказалось раскрашивание фарфора, которым она занималась по просьбе Карвера.
Да, она раскрашивает фарфор, и любой может сказать, что у нее великолепно получается, но теперь стараются все повернуть против нее. Ну так она больше не будет этим заниматься! Сегодня вечером она работала над вазой, разрисовывала ее золотыми гортензиями, и у нее жутко разболелась голова, потому что глаза устали от напряжения. Разумеется, и Карвер знал об этом. Карвер когда-то, еще много лет назад, посоветовал ей заняться подобной работой. Вечером, когда Карвер собирался уже уйти к себе, он видел ее, миссис Стеффинс, за работой, причем пользовалась она красками, которые разводятся на скипидаре и стоят по шиллингу три пенса за тюбик. Она их на собственные деньги купила. Но если Карвер не только не ценит ее умение вести хозяйство, но еще и сговорился с полицией, чтобы навести на нее, миссис Стеффинс, подозрение в убийстве какого-то грязного бродяги, то тут уж она...
Ситуация стала до такой степени неловкой, что не было даже возможности отнестись к ней с юмором. Миссис Стеффинс всерьез – во всяком случае, так это выглядело – думала то, что говорила. Тем не менее, разыгрываемая ею сцена, подумал Мелсон, не произвела того эффекта, который, вероятно, всегда достигался в подобных случаях. Дошло до того, что заставить себя слушать миссис Стеффинс удалось только с помощью нового истерического припадка. Элеонора оставалась совершенно равнодушной, Люси Хендрет с устало-презрительным видом смотрела на кончик своей сигареты, а Мелсон размышлял о том, что за всей этой бурей должна скрываться какая-то более глубокая причина...
– Сожалею, что так расстроил вас, миссис Стеффинс, – сухо проговорил Хедли. – Если следы краски имеют именно такое происхождение, это нетрудно будет установить. Предварительно, однако, я вынужден задать вам еще несколько вопросов. Хотел бы услышать от вас, чем бы занимались, начиная с того момента, когда мистер Карвер запер дверь и, побеседовав с вами, поднялся к себе.
Миссис Стеффинс сидела в состоянии полной апатии, всем своим видом напоминая мученицу.
– До... до половины одиннадцатого я работала, – сказала она, и при одной мысли об этом слезы снова появились в ее глазах. – Так устала, что даже не в силах была все убрать как следует, а ведь обычно я без этого и не лягу. Мне... – вероятно, какая-то мысль пришла ей в голову, потому что она опустила глаза и после паузы продолжала:-...мне так хочется, чтобы меня оставили, наконец, в покое. Я же ничего не знаю еб этом гнусном убийстве. Потом я легла, только сначала, конечно, вымыла руки – они были немного испачканы краской. Больше ничего уже не было, пока не начались беготня и разговоры. Я приоткрыла дверь и из того, что услышала... Элеонора как раз разговаривала с этим вот видным джентльменом...
Доктор Фелл, просияв, наклонил голову – вероятно, ему уже давно не приходилось слышать столь лестных высказываний о своей наружности. Миссис Стеффинс же сразу почувствовала, что нашла в нем союзника.
– Да, да, я знаю, что вы согласны со мной, сэр! Одним словом, я поняла, что какого-то грабителя не то ранили, не то убили, и страшно разволновалась – тем более, что Элеонора стояла там среди мужчин, можно сказать, совсем в неглиже. Что именно произошло, я не знала и хотела уже позвать ее, но передумала, решив сначала одеться.
Всхлипнув, она неожиданно умолкла, и Хедли несколько мгновений ждал продолжения, пока не понял, что это уже все.
– Значит, вы постарались сначала полностью одеться – проговорил он, наконец, – и только потом поинтересовались, что именно произошло?
Миссис Стеффинс рассеянно кивнула, но затем, сообразив, о чем речь, выпрямилась и сурово поджала губы.
– Разумеется, я сначала оделась, – с достоинством ответила она.
– Теперь я задам вам очень существенный вопрос, миссис Стеффинс, – медленно проговорил Хедли. – Помните ли вы, что произошло в прошлый вторник, 27 августа?
Миссис Стеффинс была изумлена до такой степени, что даже оторвала платочек от глаз. Лицо ее сморщилось еще больше, она болезненно вздохнула и жалобно воскликнула:
– Неужели вы все постарались разузнать, чтобы потом меня мучить? Откуда... откуда вы знаете, что Хорейс... что это была как раз годовщина? Он умер двадцать четвертого, двадцать четвертого августа, в двенадцатом году, том году, когда... когда потонул "Титаник", и похороны были как раз двадцать седьмого – в Сток-Бредли. Я этот день никогда не забуду. Весь... весь по... поселок...
– Ну, – перебил Хедли, – если в этот день была как раз годовщина похорон вашего любимого мужа, то вы, вероятно, помните...
– Мой покойный муж, – проговорила миссис Стеффинс, несмотря на новый поток слез жестко сжав губы, – мой покойный муж был, хотя о мертвых плохо не говорят, ничтожеством и бездельником. Он пропил все что мог и погиб во время войны. Я говорила не о нем, а о его старшем брате, от которого видела гораздо больше добра, чем от мужа... Столько уже дорогих мне людей умерло. Грустно становится, когда думаешь об этом... Такие годовщины я стараюсь проводить в кругу близких людей, чтобы найти хоть какое-то утешение. Разумеется, я помню прошлый вторник. Мы с Иоганнесом пили чай как раз в этой комнате. Хотелось бы, конечно, чтобы собралась вся семья, но, что характерно для Элеоноры, она и тут должна была опоздать.
Люси Хендрет в наступившей тишине прошептала:
– Начинаю понимать. Был как раз вторник, когда того беднягу... и часы... Ну-ну...
Хедли сделал вид, что ничего не слышал, и, пристально глядя на миссис Стеффинс, быстро продолжал:
Мелсон готов был поклясться, что этой женщине и в голову не приходило, что ее хотя бы на мгновение могут заподозрить в убийстве. Возможность быть обвиненной в чем-то, кроме, самое большее, мелкой лжи или себялюбия, явно выходила за рамки ее воображения. Если бы при ней нашли бутылку с ядом и в доме валялось бы с полдюжины отравленных им людей, она назвала бы это несчастным случаем. А поскольку причиной несчастных случаев всегда бывал кто-то другой, а не сама миссис Стеффинс, единственное объяснение, которое она могла бы дать, сводилось бы к совету искать истинного виновника.
Первые же связные слова, произнесенные миссис Стеффинс, оказались яростной атакой на Хедли и Иоганнеса Карвера. На первого, потому что он, как видно, считает ее ни на что не годной ленивой хозяйкой, неспособной держать в чистоте свои тазики, да к тому же послал людей шарить в ее комнате. На второго – потому что причиной всех бед оказалось раскрашивание фарфора, которым она занималась по просьбе Карвера.
Да, она раскрашивает фарфор, и любой может сказать, что у нее великолепно получается, но теперь стараются все повернуть против нее. Ну так она больше не будет этим заниматься! Сегодня вечером она работала над вазой, разрисовывала ее золотыми гортензиями, и у нее жутко разболелась голова, потому что глаза устали от напряжения. Разумеется, и Карвер знал об этом. Карвер когда-то, еще много лет назад, посоветовал ей заняться подобной работой. Вечером, когда Карвер собирался уже уйти к себе, он видел ее, миссис Стеффинс, за работой, причем пользовалась она красками, которые разводятся на скипидаре и стоят по шиллингу три пенса за тюбик. Она их на собственные деньги купила. Но если Карвер не только не ценит ее умение вести хозяйство, но еще и сговорился с полицией, чтобы навести на нее, миссис Стеффинс, подозрение в убийстве какого-то грязного бродяги, то тут уж она...
Ситуация стала до такой степени неловкой, что не было даже возможности отнестись к ней с юмором. Миссис Стеффинс всерьез – во всяком случае, так это выглядело – думала то, что говорила. Тем не менее, разыгрываемая ею сцена, подумал Мелсон, не произвела того эффекта, который, вероятно, всегда достигался в подобных случаях. Дошло до того, что заставить себя слушать миссис Стеффинс удалось только с помощью нового истерического припадка. Элеонора оставалась совершенно равнодушной, Люси Хендрет с устало-презрительным видом смотрела на кончик своей сигареты, а Мелсон размышлял о том, что за всей этой бурей должна скрываться какая-то более глубокая причина...
– Сожалею, что так расстроил вас, миссис Стеффинс, – сухо проговорил Хедли. – Если следы краски имеют именно такое происхождение, это нетрудно будет установить. Предварительно, однако, я вынужден задать вам еще несколько вопросов. Хотел бы услышать от вас, чем бы занимались, начиная с того момента, когда мистер Карвер запер дверь и, побеседовав с вами, поднялся к себе.
Миссис Стеффинс сидела в состоянии полной апатии, всем своим видом напоминая мученицу.
– До... до половины одиннадцатого я работала, – сказала она, и при одной мысли об этом слезы снова появились в ее глазах. – Так устала, что даже не в силах была все убрать как следует, а ведь обычно я без этого и не лягу. Мне... – вероятно, какая-то мысль пришла ей в голову, потому что она опустила глаза и после паузы продолжала:-...мне так хочется, чтобы меня оставили, наконец, в покое. Я же ничего не знаю еб этом гнусном убийстве. Потом я легла, только сначала, конечно, вымыла руки – они были немного испачканы краской. Больше ничего уже не было, пока не начались беготня и разговоры. Я приоткрыла дверь и из того, что услышала... Элеонора как раз разговаривала с этим вот видным джентльменом...
Доктор Фелл, просияв, наклонил голову – вероятно, ему уже давно не приходилось слышать столь лестных высказываний о своей наружности. Миссис Стеффинс же сразу почувствовала, что нашла в нем союзника.
– Да, да, я знаю, что вы согласны со мной, сэр! Одним словом, я поняла, что какого-то грабителя не то ранили, не то убили, и страшно разволновалась – тем более, что Элеонора стояла там среди мужчин, можно сказать, совсем в неглиже. Что именно произошло, я не знала и хотела уже позвать ее, но передумала, решив сначала одеться.
Всхлипнув, она неожиданно умолкла, и Хедли несколько мгновений ждал продолжения, пока не понял, что это уже все.
– Значит, вы постарались сначала полностью одеться – проговорил он, наконец, – и только потом поинтересовались, что именно произошло?
Миссис Стеффинс рассеянно кивнула, но затем, сообразив, о чем речь, выпрямилась и сурово поджала губы.
– Разумеется, я сначала оделась, – с достоинством ответила она.
– Теперь я задам вам очень существенный вопрос, миссис Стеффинс, – медленно проговорил Хедли. – Помните ли вы, что произошло в прошлый вторник, 27 августа?
Миссис Стеффинс была изумлена до такой степени, что даже оторвала платочек от глаз. Лицо ее сморщилось еще больше, она болезненно вздохнула и жалобно воскликнула:
– Неужели вы все постарались разузнать, чтобы потом меня мучить? Откуда... откуда вы знаете, что Хорейс... что это была как раз годовщина? Он умер двадцать четвертого, двадцать четвертого августа, в двенадцатом году, том году, когда... когда потонул "Титаник", и похороны были как раз двадцать седьмого – в Сток-Бредли. Я этот день никогда не забуду. Весь... весь по... поселок...
– Ну, – перебил Хедли, – если в этот день была как раз годовщина похорон вашего любимого мужа, то вы, вероятно, помните...
– Мой покойный муж, – проговорила миссис Стеффинс, несмотря на новый поток слез жестко сжав губы, – мой покойный муж был, хотя о мертвых плохо не говорят, ничтожеством и бездельником. Он пропил все что мог и погиб во время войны. Я говорила не о нем, а о его старшем брате, от которого видела гораздо больше добра, чем от мужа... Столько уже дорогих мне людей умерло. Грустно становится, когда думаешь об этом... Такие годовщины я стараюсь проводить в кругу близких людей, чтобы найти хоть какое-то утешение. Разумеется, я помню прошлый вторник. Мы с Иоганнесом пили чай как раз в этой комнате. Хотелось бы, конечно, чтобы собралась вся семья, но, что характерно для Элеоноры, она и тут должна была опоздать.
Люси Хендрет в наступившей тишине прошептала:
– Начинаю понимать. Был как раз вторник, когда того беднягу... и часы... Ну-ну...
Хедли сделал вид, что ничего не слышал, и, пристально глядя на миссис Стеффинс, быстро продолжал: