Он поднял голову и посмотрел на девушку: он не мог ее как следует рассмотреть, она стояла отвернувшись, но фонарик в ее руке не дрожал.
В кустах раздался треск, к ним пробирался сэр Бенджамен в лихо надвинутой на лоб шляпе – точная копия гангстера из кинофильма. Его длинные руки болтались, высовываясь из коротких рукавов, на землисто-бледном лице проступали веснушки.
– Он... он скрылся, – хрипло проговорил шеф полиции. – Я не знаю, кто он такой. Я даже не знаю, что здесь произошло. А это кто?
– Взгляните на него, – предложил Рэмпол. – Он, вероятно, пытался остановить... того, другого. Разве вы не слышали выстрела? Ради Бога, давайте отнесем его в вашу машину и отвезем в Чаттерхэм. Вы беритесь за ноги, хорошо? А я – за голову. Постарайтесь не очень трясти.
Ноша оказалась тяжелой. Тело все время сгибалось пополам, таким же образом, как когда два человека пытаются передвинуть тяжелый матрас. Рэмпол почувствовал, что ему трудно дышать и больно сжимается грудь. Они продирались сквозь кусты, которые царапали им руки, а потом стали спускаться по длинному склону к тому месту, где на дороге стояла машина сэра Бенджамена.
– А вы оставайтесь здесь, посторожите, – распорядился шеф полиции, когда они уложили Баджа в салоне машины. – Мисс Старберт, вас я попрошу проехать со мной до доктора Маркли. Мы положили раненого на заднее сиденье, и его надо поддерживать. Благодарю вас.
Ну, держитесь покрепче, я буду разворачиваться.
Последнее, что увидел Рэмпол, была Дороти, она поддерживала голову Баджа, лежавшую у нее на коленях, когда машина рванула с места и развернулась, описав широкий круг своими фарами. Когда он повернулся, чтобы направиться в сторону тюрьмы, его охватила такая слабость, что пришлось прислониться к ограде. В голове, усталой и одуревшей, все вертелось, словно скрипучее колесо. Непонятно, почему он стоит здесь, привалясь к ограде, почему держит в руках шляпу Баджа.
Он тупо посмотрел на нее и выпустил из рук. Она упала на землю. Герберт Старберт...
К нему приближался свет фонарика. Сверху, по серому лугу, помогая себе палками, спускался доктор Фелл.
– Хэлло, это вы? – позвал доктор, выставляя вперед подбородок. Он подошел поближе и положил Рэмполу руку на плечо. – Молодец! – сказал он, помолчав. – Ну, так что же здесь произошло? Кого ранило?
Доктор старался говорить спокойно, но голос у него был слишком звонкий. Он продолжал:
– В основном я сам все видел. Когда он побежал, я крикнул, а потом мне показалось, что он в кого-то выстрелил...
Рэмпол приложил руку ко лбу.
– Этот человек, дворецкий, – как его там зовут? – Бадж. Он, по всей вероятности, наблюдал за нами из леса. Одному Богу известно почему. Я только-только успел перевалить его – ну, вы знаете кого – через край колодца, как вдруг услышал ваш крик, а потом кто-то побежал. Бадж бросился ему наперерез и получил пулю в грудь.
– Он не...
– Не знаю. – Голос американца звучал безнадежно. – Когда мы укладывали его в машину, он был еще жив. Они повезли его в Чаттерхэм.
Оба они помолчали, прислушиваясь к пению сверчков. Доктор достал из кармана флягу и протянул американцу. Коньяк огненной струей прошел по горлу, а потом разлился по жилам, заставив его вздрогнуть.
– Вы имеете представление о том, кто этот человек? – спросил доктор Фелл.
– Черта ли мне, кто он такой, – устало отозвался Рэмпол. – Я и взглянуть-то на него не успел, слышал только, как он побежал. Еще не очухался от того, что увидел там... Послушайте, нам, наверное, надо вернуться к покойнику.
– Я вижу, вы весь дрожите. Давайте-ка успокойтесь.
– Позвольте мне на вас опереться... минуточку... Так вот, дело, обстояло так...
Рэмпол сделал еще один глоток. Ему казалось, что его нос никогда не избавится от запаха, царившего в колодце, а тело – от тварей, которые по нему ползали. Он снова видел кольца веревки, брошенной с балкона, колени ощущали соприкосновение с каменным краем колодца в тот момент, когда он начал спускаться вниз...
– Дело обстояло так, – возбужденно продолжал он. – Когда я спустился на пять-шесть футов, веревка была мне уже не нужна. Там, в каменной стене, есть углубления: они вполне заменяли ступеньки. Я подумал, что тайник Энтони не должен находиться особенно глубоко, ведь в сильный дождь вода поднимается и может его затопить. Двигаться приходилось с большой осторожностью, так как ступеньки были скользкие; но тут я увидел один камень, он был почти совсем чистый. На нем четко различались слова «mea» и «mе», сохранившиеся от выдолбленной в нем полукруглой надписи. Все остальное почти полностью стерлось. Сначала мне показалось, что я никогда не смогу сдвинуть с места эту глыбу, но потом я покрепче встал на ступеньки, обвязал себя веревкой и засунул в щель кирку. Тут обнаружилось, что это всего-навсего тонкая пластина. Она легко вдвигается внутрь, а для того, чтобы поставить ее на место, есть небольшое отверстие, в которое можно вставить пальцы и потянуть, придав ей прежнее вертикальное положение. Там полно пауков и крыс. – Его бросило в дрожь. – Я не увидел там ничего капитального, какой-нибудь там комнаты или чего-нибудь в этом роде. Это просто ниша, выдолбленная в плоском камне, которым обложены стенки колодца, и дальше, в самой земле. Во всяком случае, она наполовину заполнена водой. Туда и было втиснуто тело Герберта, спиной вперед. Сначала я нащупал руку, а потом увидел след от пули на лбу. К тому времени, как я вытащил его наружу, я промок насквозь и был таким же мокрым, как он. Вы знаете, он ведь совсем небольшого роста, и, поскольку я обвязался веревкой, чтобы прочней держаться, мне удалось взвалить его на плечи. В его одежде кишмя кишели мухи, толстые, раздувшиеся, – бр-р! Они расползлись у меня по телу. Что до остального...
Он стукнул себя по спине, и доктор схватил его за руку.
– Там ничего больше не было, кроме... да, верно, я нашел носовой платок. Он почти совсем сгнил, но это, несомненно, платок Тимоти, в уголке метка: «Т. С», платок весь пропитан кровью, смят в комок и засунут в угол этого помещения. Мне, по крайней мере, кажется, что это кровь. Кроме того, там было несколько огарков и что-то похожее на обгорелые спички. Но никаких ценностей – ни шкатулки, ничего. Вот и все. Мне холодно. Позвольте мне взять мое пальто. Что-то ползает у меня под воротником...
Доктор дал ему еще раз хлебнуть коньяку из фляжки, и они двинулись, тяжело передвигая ноги, по направлению к Ведьмину Логову. Тело Герберта лежало там, где оставил его Рэмпол, у края колодца. Пока они смотрели на него при свете докторова фонарика, Рэмпол непрерывно вытирал руки, водя ими вверх и вниз по штанам. Маленькое скрюченное тело, голова повернута набок, словно он пытается разглядеть что-то в траве. Сырое и холодное подземное помещение сыграло роль холодильника; несмотря на то что с момента, когда его поразила пуля, прошло не меньше недели, не было никаких признаков разложения.
Рэмпол, которому казалось, что в голове у него звенят глухие колокола, указал на след от пули и спросил:
– Убийство?
– Несомненно. Оружия нет, да и вообще... вы же понимаете...
Слова, которые произнес американец, показались идиотскими даже ему самому по сравнению с теми чувствами, которые он испытывал.
– Этому надо положить конец, – сказал он, в ярости сжимая руки. Но больше сказать было нечего, в них выражалось все, и он повторил: – Этому надо положить конец, говорю я вам. И бедняга дворецкий... или вы думаете, что он причастен к этому делу? Мне это не приходило в голову.
Доктор Фелл отрицательно покачал головой.
– Нет, здесь только одно действующее лицо. Я знаю этого человека.
Прислонившись к стенке колодца, Рэмпол сунул руку в карман, чтобы достать сигареты. Он зажег спичку испачканной в грязи рукой и закурил. Даже сигареты были пропитаны зловонием колодца.
– Так, значит, конец уже близок? – спросил он.
– Да, конец близок, – подтвердил доктор Фелл. – Он наступит завтра, этому поможет одна телеграмма.
Он задумчиво помолчал, направив свет фонарика в сторону тела.
– Мне понадобилось немало времени, чтобы во всем разобраться, – внезапно добавил он. – Один человек, и только он один, мог совершить эти убийства. Он убил уже троих, а сегодня, возможно, убил и четвертого... Завтра днем прибывает поезд из Лондона. Мы встретим этот поезд. И с убийцей будет покончено.
– Значит... значит, убийца живет не здесь?
Доктор Фелл поднял голову.
– Не думайте сейчас об этом, молодой человек, – сказал он. – Ступайте в дом, примите ванну и переоденьтесь. Вам это необходимо. А я посторожу.
Со стороны Ведьмина Логова послышался крик совы. Рэмпол пошел через кусты по проходу, который они проделали недавно, когда тащили к машине Баджа. Только один раз он обернулся назад. Доктор Фелл погасил свой фонарик. В серебристо-голубом свете луны вырисовывалась львиная голова – массивный темный силуэт старого лексикографа, обращенный в сторону колодца.
Баджу было больно, и ему снились сны – больше он ничего не сознавал. Он знал, что лежит где-то в постели, под головой у него мягкие подушки. Один раз ему показалось, что он видит белую тюлевую занавеску, раздуваемую ветром; казалось, что в оконном стекле отражается свет лампы и что возле него кто-то сидит, наблюдая за ним.
Однако уверенности не было. Он то и дело засыпал и снова просыпался, но пошевелиться не было сил. Слышались звуки, похожие на то, как вибрирует гонг, когда по нему ударят. Кто-то поправлял на нем одеяло, натягивая его до самой шеи, хотя ему и так было слишком жарко, а одеяло кололось. Прикосновение чужих рук наполняло его ужасом, и он снова и снова пытался поднять свою собственную руку, но безуспешно. Звуки гонга, колыхание призрачных комнат исчезали, растворяясь в приступах боли, которая шла по жилам, растекаясь по всему телу. Он чувствовал запах лекарств. Он был совсем молодой парень, стоял на футбольном поле посреди орущих болельщиков; он заводил часы и наливал вино из графина; а потом на него прыгал портрет старого Энтони, что висит в галерее Холла. На старике были белые садовые перчатки.
Он бежал, понимая, что это не Энтони. Но кто же это был? Кто-то, кого он видел на экране кинотеатра, это было связано с дракой, перестрелками; перед его глазами проплывал целый хоровод теней, появляясь, словно джинны из бутылки. Нет, того среди них не было, его он хорошо знал, был знаком с ним долгое время. Знакомое лицо...
И вот оно склоняется над ним, над его кроватью.
Пронзительный его крик превратился в хриплое карканье. Не может быть, чтобы оно находилось здесь! С ним ничего не случилось, никто его не трогал, все это его воображение, фантазия, от которой пахнет йодоформом. Он чувствовал щекой приятную, слегка шершавую, прохладу подушки. Пробили часы. Что-то взбалтывали в тонком стакане при свете лампы, потом раздались шаги, кто-то прошел по комнате на цыпочках. Он совершенно ясно услышал голос, который произнес:
– Будет жить.
Бадж уснул. Казалось, некий подсознательный центр ожидал этих слов, после которых на него спустился сон, окутав его, словно тугим клубком.
Когда он, наконец, проснулся, он не сознавал, до какой степени он слаб, кроме того, еще не отошло действие наркоза. Он только понимал, что солнце стоит низко на горизонте и его лучи, струясь, вливаются в комнату. Удивленный и слегка испуганный, он пытался пошевелиться; испытывая к себе отвращение, он сознавал, что проспал, спит чуть Ли не до вечера – неслыханное дело, никогда такого не случалось в Холле. Потом он увидел длинную физиономию сэра Бенджамена, который с улыбкой склонился над его кроватью. А позади него кто-то еще, сначала он его не признал... молодой такой человек...
– Ну как, вам лучше? – спросил сэр Бенджамен.
Бадж пытался что-то сказать, но у него получился только бессмысленный хрип. Это было унизительно. В голове стали возникать неясные воспоминания, раскручиваясь, точно веревка.
Да, теперь он вспомнил. Вся картина вспыхнула у него в мозгу с такой яркостью, что ему пришлось зажмуриться. Молодой янки, белые перчатки, револьвер. Что он сделал? Да-да, он вспомнил, он вел себя, как последний трус, всегда был трусом; эта мысль наполнила его отвращением, как будто он выпил противное лекарство.
– Не нужно ничего говорить, – сказал сэр Бенджамен. – Вы находитесь у доктора Маркли. Он сказал, что вас нельзя трогать. Поэтому лежите спокойно. У вас довольно серьезное пулевое ранение, но вы поправитесь. А мы пока уходим.
Сэр Бенджамен казался смущенным. Он беспокойно перебирал пальцами по спинке кровати.
– Что касается вашего поведения, Бадж, – добавил он, – ну что же, смело можно сказать, это было просто здорово, черт меня побери.
Бадж облизал губы, обретя наконец дар речи.
– Да, сэр. Благодарю вас, сэр.
Его полузакрытые глаза широко открылись, когда он увидел, что этот молодой американец едва сдерживает смех.
– Не сердитесь, Бадж, я не хотел вас обидеть, – торопливо проговорил Рэмпол. – Просто вы набросились на этого типа, двинули его так, что он чуть было не выпустил пистолет, впору хоть настоящему здоровиле полицейскому, а теперь ведете себя так, словно вам предложили выпить пива... Вы, наверное, не узнали, кто это был, а?
(Какая-то борьба происходит в мозгу; в водяных, а может быть песчаных, вихрях видится полулицо. Бадж почувствовал дурноту, в груди снова возникла боль. Лицо исчезло – его смыла вода.)
– Я постараюсь вспомнить, сэр, – проговорил он с усилием. – Непременно вспомню... скоро... Вот сейчас только не могу сосредоточиться...
– Ну конечно, – быстро перебил его Рэмпол. Он увидел, что кто-то в белом делает им знаки, чтобы они уходили. – Ну, счастливо, Бадж. Вы проявили удивительное мужество и присутствие духа.
При виде всех этих улыбок Бадж почувствовал, как его собственные губы раздвигаются в подобие улыбки, больше похожей на нервную дрожь. Ему снова захотелось спать, в голове звенело, но теперь, мягко покачиваясь на волнах, он испытывал радостное чувство. Он не был уверен, не знал точно, что произошло, но впервые в жизни его баюкало сладостное чувство удовлетворения. Ничего себе история! Вот только эти горничные... вечно они забы-вают запирать окна... Он закрыл глаза.
– Благодарю вас, сэр, – сказал Бадж. – Передайте, пожалуйста, мисс Дороти, что завтра я вернусь в Холл.
Рэмпол затворил за собой дверь и, обернувшись, посмотрел на сэра Бенджамена, который стоял в коридоре второго этажа в доме доктора Маркли. В конце коридора мелькнуло белое форменное платье сиделки, которая спускалась вниз по лестнице.
– Он видел этого типа, это ясно, – мрачно сказал шеф полиции, – и он, конечно, вспомнит. Однако очень хотелось бы знать, черт возьми, каким образом он сам там оказался.
– Просто из любопытства, я полагаю. Итак, что мы делаем дальше?
Сэр Бенджамен открыл крышку огромных золотых часов, довольно нервно посмотрел, который час, и снова захлопнул крышку.
– Будь я проклят, если мне это известно, – пожаловался он. – Здесь Фелл распоряжается. Он полностью меня игнорирует, действует через мою голову. Вы понимаете, подобрался к самому сэру Вильяму Россайтеру и распоряжается его именем, вроде как они одно лицо, а ведь это Главный комиссар Скотленд-Ярда! У него, по-моему, друзья-приятели по всей Англии. Только и делает, что нажимает разные пружины... Единственное, что мне известно, это то, что в семнадцать ноль-четыре мы должны встретить поезд из Лондона и арестовать кого-то, кто на нем приедет. Ну что же, я надеюсь, все уже на месте и ждут. Пошли.
Доктора Маркли не было дома, он еще не закончил дневной обход своих пациентов, так что они не стали задерживаться. Когда они подошли к Хай-стрит, Рэмпол нервничал еще больше, чем шеф полиции. Ни вчера, ни сегодня днем ему не удалось ничего выведать у доктора Фелла.
– Более того, – продолжал сэр Бенджамен тем же ворчливым тоном, – я и не подумаю ехать в Саутхэмптон встречать дядюшку нашего пастора. Что с того, что он мой старый друг, пусть пастор едет сам. У меня дела в Манчестере – да-да, именно в четверг, и я пробуду там не менее недели. Вот черт! Вечно какие-то неожиданности. И Пейна не могу найти. А у него кое-какие документы, которые я должен взять с собой в Манчестер. Черт бы их всех побрал! Возился с этим проклятым делом, когда спокойно мог бы передать его кому следует, а теперь Фелл забирает его у меня из-под носа...
Он говорил довольно бессвязно, как показалось Рэмполу, хватаясь за любую тему, которая приходила ему в голову, так, чтобы не надо было думать, и Рэмпол был с ним в этом согласен.
Серый «даймлер» сэра Бенджамена ожидал на улице, в тени огромных вязов. Было время чая, и людей на улице почти не было. Рэмпол задавал себе вопрос, знают ли уже в Чаттерхэме о смерти Герберта; тело перевезли в Холл накануне вечером и слугам велели, сопроводив приказание всевозможными угрозами, не болтать до тех пор, пока им не разрешат, но никакой гарантии не было, что они послушаются. Дороти вчера ночевала у миссис Фелл – дома ей было страшно. Почти до самого рассвета Рэмпол слышал, как они разговаривают в соседней комнате. Сам он спать не мог, несмотря на крайнюю усталость, и всю ночь просидел у окна, куря одну за другой бесчисленные сигареты и устремив слезящиеся глаза на белеющее небо...
Сейчас серый «даймлер» катил по улицам Чаттерхэма; ветерок, напоенный ароматом полей, ласкал лицо. Огненные полосы на небе поблекли, осталось только белое и сиреневое да клочья тумана, поднимавшегося из низин. Отдельные облака плыли по небу, словно овцы на пастбище. Он вспомнил свой первый вечер в Чаттерхэме, когда шел с Дороти Старберт в тот же таинственный час, когда на темнеющем небе появляются золотые блики, вдали звенят колокольчики пасущегося стада, ветер ласкает зеленые колосья нивы, а запах боярышника становится все сильнее по мере того, как приближаются сумерки. Вспоминая, он никак не мог поверить, что все это происходило всего десять дней тому назад.
В голове у него звучала фраза доктора Фелла, которую он сказал в Ведьмином Логове: «Завтра днем прибывает поезд из Лондона. Мы встретим этот поезд».
И в этих словах было что-то окончательное...
Сэр Бенджамен хранил молчание. «Даймлер» с ревом мчался навстречу ветру. Дороти в Нью-Йорке. Дороти – его жена. Боже мой, как забавно это звучит! Каждый раз, думая об этом, он вспоминал: вот он сидит на занятиях – это было в прошлом году – и думает, что, если он провалится по экономике (которую он, как всякий умный человек, ненавидел всей душой), наступит конец света. Если у него будет жена, он сразу же превратится в полноправного гражданина с номером телефона, шейкером для коктейлей и прочими необходимыми атрибутами; мать устроит истерику, у отца – в его кабинете на двадцать пятом этаже юридической конторы в доме номер один на Сорок Первой Западной улице – лениво поползет вверх правая бровь, и он спросит: «Итак, сколько тебе нужно?»
«Даймлер» резко затормозил, взвизгнув шинами. Ну, со всем этим – положение там и прочее – придется подождать; подождать, пока не поймают этого убийцу.
В темнеющем проулке, который вел к «Дому под тисами», их ожидало несколько человек. Слышался зычный голос доктора Фелла:
– Ну, как он себя чувствует? Ему лучше? Я так и думал. Итак, мы готовы.
Он поднял вверх одну палку – для выразительности.
– Все, кто присутствовал на месте действия, когда был убит Мартин, каждый, кто может дать какие-нибудь показания, должен присутствовать при том, как будет разоблачен убийца. Мисс Старберт не хотела ехать, так же как и пастор. Однако оба они здесь. Я полагаю, что на станции нас ожидают и другие лица. Ну, садитесь же в машину, садитесь, – раздраженно торопил он.
Из проулка показалась тучная фигура пастора. Он едва не споткнулся, подсаживая в машину Дороти.
– Разумеется, я ничего не имею против, – сказал он. – Однако мне не совсем понятно, что вы имели в виду, когда сказали, что я вам нужен...
Теперь они уже вышли из проулка. Доктор Фелл стукнул палкой по пыльной земле.
– Вот-вот, именно нужны, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы опознали одного человека. Вы можете нам кое-что сообщить, хотя я не уверен, знаете ли вы это сами. И если вы не будете слушаться меня и поступать, как я скажу, мы так никогда этого и не узнаем. Вам понятно?
Он обвел грозным взглядом всех присутствующих. Сэр Бенджамен мрачно смотрел в сторону, не снимая ноги с педали газа, так что мотор продолжал работать. Он холодно предложил занять места в машине. Пастор сидел на заднем сиденье, пытаясь придать своей физиономии приятное выражение. Дороти сидела рядом, сложив на коленях руки и упорно глядя вперед...
Рэмпол не был на станции с тех пор, как приехал в Чаттерхэм в прошлой жизни – десять дней тому назад. «Даймлер» мчался вперед, петляя по извилистой дороге и непрерывно сигналя. Чаттерхэмская тюрьма осталась позади; теперь они, казалось, были больше связаны с реальной жизнью. Перед ними из волн хлебного поля поднималось небольшое кирпичное здание станции, в желтеющем свете заката ярко блестели рельсы железной дороги. Фонари, расположенные вдоль платформы., еще не зажигались, только над окошечком кассы горела лампочка под зеленым колпаком. Лаяли собаки, совсем так же, как в ту, первую, ночь...
Едва сэр Бенджамен остановил машину, как издалека раздался пронзительный свисток паровоза.
Рэмпол вздрогнул. Из машины, тяжело опираясь на палку, с трудом вылезал доктор Фелл. На нем была старая шляпа с широкими, опущенными книзу полями и плиссированная накидка; широкая лента пенсне развевалась по ветру. В этом одеянии он сильно смахивал на толстого бандита.
– Теперь слушайте, – сказал он. – Держитесь возле меня. Единственное указание, которое у меня есть, относится к вам. – Он бросил свирепый взгляд в сторону сэра Бенджамена. – Предупреждаю, у вас может возникнуть некое искушение. Но что бы вы ни увидели, что бы ни услышали, ради всего святого, не говорите ни слова! Вам понятно?
Он снова грозно посмотрел на сэра Бенджамена.
– В качестве шефа местной полиции... – начал было тот, чеканя слова, однако доктор без всяких церемоний его перебил.
– Вот идет поезд, – сказал он. – Идемте все на платформу.
Издалека слышался стук колес приближающегося поезда. Этот звук привел Рэмпола в нервное состояние. Он почувствовал себя овцой в стаде, которое доктор Фелл загоняет в хлев. Из-за поворота блеснул сквозь листву деревьев прожектор локомотива. Сверкающие рельсы начали вибрировать, потом загудели...
Начальник станции распахнул скрипучие ворота багажного отделения, сноп света упал на доски перрона. Рэмпол взглянул в этом направлении. На фоне страшновато желтеющего неба он увидел неподвижную фигуру, стоящую возле станции. Потом, оглянувшись вокруг, с изумлением обнаружил на перроне еще несколько таких же неподвижных фигур. Каждый из мужчин держал руку в правом кармане пальто.
Он круто обернулся. Рядом с ним стояла Дороти Старберт, пристально глядя на рельсы. Пастор, прищурив глаза, вытирал лоб платком и, казалось, собирался заговорить. Сэр Бенджамен с кислым видом смотрел в окошечко кассы.
Недлинный поезд, выскочив из-за поворота, подошел к платформе и остановился. Паровоз вздыхал и пыхтел, окутываясь облаком пара; его прожектор вблизи казался огромным. У входа на станцию замигал белый фонарь. В желтых, запачканных сажей, окнах вагонов что-то мелькало, словно мимо них проходили люди. Единственным звуком было теперь негромкое позвякивание багажной тележки.
– Ну вот... – проговорил доктор Фелл.
На платформу спустился один-единственный пассажир. Рэмпол не видел его из-за скрещения огней и густых клубов пара. Потом пассажир оказался под белым станционным фонарем, и американец мог его разглядеть...
Он никогда раньше не встречал этого человека. А вот один из неподвижных мужчин, по-прежнему держа руку в кармане, придвинулся ближе. Однако Рэмпол смотрел не на него, а на странного человека, сошедшего с поезда: это был высокий мужчина в старомодном котелке, у него были седые, коротко подстриженные усы и волевой подбородок. Незнакомец, неуверенно озираясь, перехватил чемодан из правой руки в левую.
– Ну вот, – повторил доктор Фелл. Он взял за руку пастора. – Вы видите этого человека? Кто это?
Пастор с удивлением посмотрел на приезжего.
– Вы, наверное, сошли с ума, – сказал он. – Я никогда его не видел. Что, черт возьми?..
– А-а! – Голос доктора Фелла вдруг зазвучал во всю силу. Он гремел, раскатываясь эхом по всей станции. – Так вы его не узнаете? А следовало бы, мистер Сондерс, следовало бы. Это ваш дядюшка.
Воцарилось мертвое молчание. Один из неподвижных мужчин подошел к пастору и положил руку ему на плечо.
– Томас Сондерс, – сказал он. – Я арестую вас за убийство Мартина Старберта. Обязан вас предупредить, что каждое ваше слово может быть зафиксировано и использовано в качестве свидетельства против вас.
Он вынул из кармана вторую руку, в ней был револьвер. Рэмпол заметил, несмотря на то, что в голове у него все кружилось, что неподвижные фигуры, стоявшие в разных местах на платформе, стали молча стягиваться к ним, окружая их группу плотным кольцом.
17
В кустах раздался треск, к ним пробирался сэр Бенджамен в лихо надвинутой на лоб шляпе – точная копия гангстера из кинофильма. Его длинные руки болтались, высовываясь из коротких рукавов, на землисто-бледном лице проступали веснушки.
– Он... он скрылся, – хрипло проговорил шеф полиции. – Я не знаю, кто он такой. Я даже не знаю, что здесь произошло. А это кто?
– Взгляните на него, – предложил Рэмпол. – Он, вероятно, пытался остановить... того, другого. Разве вы не слышали выстрела? Ради Бога, давайте отнесем его в вашу машину и отвезем в Чаттерхэм. Вы беритесь за ноги, хорошо? А я – за голову. Постарайтесь не очень трясти.
Ноша оказалась тяжелой. Тело все время сгибалось пополам, таким же образом, как когда два человека пытаются передвинуть тяжелый матрас. Рэмпол почувствовал, что ему трудно дышать и больно сжимается грудь. Они продирались сквозь кусты, которые царапали им руки, а потом стали спускаться по длинному склону к тому месту, где на дороге стояла машина сэра Бенджамена.
– А вы оставайтесь здесь, посторожите, – распорядился шеф полиции, когда они уложили Баджа в салоне машины. – Мисс Старберт, вас я попрошу проехать со мной до доктора Маркли. Мы положили раненого на заднее сиденье, и его надо поддерживать. Благодарю вас.
Ну, держитесь покрепче, я буду разворачиваться.
Последнее, что увидел Рэмпол, была Дороти, она поддерживала голову Баджа, лежавшую у нее на коленях, когда машина рванула с места и развернулась, описав широкий круг своими фарами. Когда он повернулся, чтобы направиться в сторону тюрьмы, его охватила такая слабость, что пришлось прислониться к ограде. В голове, усталой и одуревшей, все вертелось, словно скрипучее колесо. Непонятно, почему он стоит здесь, привалясь к ограде, почему держит в руках шляпу Баджа.
Он тупо посмотрел на нее и выпустил из рук. Она упала на землю. Герберт Старберт...
К нему приближался свет фонарика. Сверху, по серому лугу, помогая себе палками, спускался доктор Фелл.
– Хэлло, это вы? – позвал доктор, выставляя вперед подбородок. Он подошел поближе и положил Рэмполу руку на плечо. – Молодец! – сказал он, помолчав. – Ну, так что же здесь произошло? Кого ранило?
Доктор старался говорить спокойно, но голос у него был слишком звонкий. Он продолжал:
– В основном я сам все видел. Когда он побежал, я крикнул, а потом мне показалось, что он в кого-то выстрелил...
Рэмпол приложил руку ко лбу.
– Этот человек, дворецкий, – как его там зовут? – Бадж. Он, по всей вероятности, наблюдал за нами из леса. Одному Богу известно почему. Я только-только успел перевалить его – ну, вы знаете кого – через край колодца, как вдруг услышал ваш крик, а потом кто-то побежал. Бадж бросился ему наперерез и получил пулю в грудь.
– Он не...
– Не знаю. – Голос американца звучал безнадежно. – Когда мы укладывали его в машину, он был еще жив. Они повезли его в Чаттерхэм.
Оба они помолчали, прислушиваясь к пению сверчков. Доктор достал из кармана флягу и протянул американцу. Коньяк огненной струей прошел по горлу, а потом разлился по жилам, заставив его вздрогнуть.
– Вы имеете представление о том, кто этот человек? – спросил доктор Фелл.
– Черта ли мне, кто он такой, – устало отозвался Рэмпол. – Я и взглянуть-то на него не успел, слышал только, как он побежал. Еще не очухался от того, что увидел там... Послушайте, нам, наверное, надо вернуться к покойнику.
– Я вижу, вы весь дрожите. Давайте-ка успокойтесь.
– Позвольте мне на вас опереться... минуточку... Так вот, дело, обстояло так...
Рэмпол сделал еще один глоток. Ему казалось, что его нос никогда не избавится от запаха, царившего в колодце, а тело – от тварей, которые по нему ползали. Он снова видел кольца веревки, брошенной с балкона, колени ощущали соприкосновение с каменным краем колодца в тот момент, когда он начал спускаться вниз...
– Дело обстояло так, – возбужденно продолжал он. – Когда я спустился на пять-шесть футов, веревка была мне уже не нужна. Там, в каменной стене, есть углубления: они вполне заменяли ступеньки. Я подумал, что тайник Энтони не должен находиться особенно глубоко, ведь в сильный дождь вода поднимается и может его затопить. Двигаться приходилось с большой осторожностью, так как ступеньки были скользкие; но тут я увидел один камень, он был почти совсем чистый. На нем четко различались слова «mea» и «mе», сохранившиеся от выдолбленной в нем полукруглой надписи. Все остальное почти полностью стерлось. Сначала мне показалось, что я никогда не смогу сдвинуть с места эту глыбу, но потом я покрепче встал на ступеньки, обвязал себя веревкой и засунул в щель кирку. Тут обнаружилось, что это всего-навсего тонкая пластина. Она легко вдвигается внутрь, а для того, чтобы поставить ее на место, есть небольшое отверстие, в которое можно вставить пальцы и потянуть, придав ей прежнее вертикальное положение. Там полно пауков и крыс. – Его бросило в дрожь. – Я не увидел там ничего капитального, какой-нибудь там комнаты или чего-нибудь в этом роде. Это просто ниша, выдолбленная в плоском камне, которым обложены стенки колодца, и дальше, в самой земле. Во всяком случае, она наполовину заполнена водой. Туда и было втиснуто тело Герберта, спиной вперед. Сначала я нащупал руку, а потом увидел след от пули на лбу. К тому времени, как я вытащил его наружу, я промок насквозь и был таким же мокрым, как он. Вы знаете, он ведь совсем небольшого роста, и, поскольку я обвязался веревкой, чтобы прочней держаться, мне удалось взвалить его на плечи. В его одежде кишмя кишели мухи, толстые, раздувшиеся, – бр-р! Они расползлись у меня по телу. Что до остального...
Он стукнул себя по спине, и доктор схватил его за руку.
– Там ничего больше не было, кроме... да, верно, я нашел носовой платок. Он почти совсем сгнил, но это, несомненно, платок Тимоти, в уголке метка: «Т. С», платок весь пропитан кровью, смят в комок и засунут в угол этого помещения. Мне, по крайней мере, кажется, что это кровь. Кроме того, там было несколько огарков и что-то похожее на обгорелые спички. Но никаких ценностей – ни шкатулки, ничего. Вот и все. Мне холодно. Позвольте мне взять мое пальто. Что-то ползает у меня под воротником...
Доктор дал ему еще раз хлебнуть коньяку из фляжки, и они двинулись, тяжело передвигая ноги, по направлению к Ведьмину Логову. Тело Герберта лежало там, где оставил его Рэмпол, у края колодца. Пока они смотрели на него при свете докторова фонарика, Рэмпол непрерывно вытирал руки, водя ими вверх и вниз по штанам. Маленькое скрюченное тело, голова повернута набок, словно он пытается разглядеть что-то в траве. Сырое и холодное подземное помещение сыграло роль холодильника; несмотря на то что с момента, когда его поразила пуля, прошло не меньше недели, не было никаких признаков разложения.
Рэмпол, которому казалось, что в голове у него звенят глухие колокола, указал на след от пули и спросил:
– Убийство?
– Несомненно. Оружия нет, да и вообще... вы же понимаете...
Слова, которые произнес американец, показались идиотскими даже ему самому по сравнению с теми чувствами, которые он испытывал.
– Этому надо положить конец, – сказал он, в ярости сжимая руки. Но больше сказать было нечего, в них выражалось все, и он повторил: – Этому надо положить конец, говорю я вам. И бедняга дворецкий... или вы думаете, что он причастен к этому делу? Мне это не приходило в голову.
Доктор Фелл отрицательно покачал головой.
– Нет, здесь только одно действующее лицо. Я знаю этого человека.
Прислонившись к стенке колодца, Рэмпол сунул руку в карман, чтобы достать сигареты. Он зажег спичку испачканной в грязи рукой и закурил. Даже сигареты были пропитаны зловонием колодца.
– Так, значит, конец уже близок? – спросил он.
– Да, конец близок, – подтвердил доктор Фелл. – Он наступит завтра, этому поможет одна телеграмма.
Он задумчиво помолчал, направив свет фонарика в сторону тела.
– Мне понадобилось немало времени, чтобы во всем разобраться, – внезапно добавил он. – Один человек, и только он один, мог совершить эти убийства. Он убил уже троих, а сегодня, возможно, убил и четвертого... Завтра днем прибывает поезд из Лондона. Мы встретим этот поезд. И с убийцей будет покончено.
– Значит... значит, убийца живет не здесь?
Доктор Фелл поднял голову.
– Не думайте сейчас об этом, молодой человек, – сказал он. – Ступайте в дом, примите ванну и переоденьтесь. Вам это необходимо. А я посторожу.
Со стороны Ведьмина Логова послышался крик совы. Рэмпол пошел через кусты по проходу, который они проделали недавно, когда тащили к машине Баджа. Только один раз он обернулся назад. Доктор Фелл погасил свой фонарик. В серебристо-голубом свете луны вырисовывалась львиная голова – массивный темный силуэт старого лексикографа, обращенный в сторону колодца.
Баджу было больно, и ему снились сны – больше он ничего не сознавал. Он знал, что лежит где-то в постели, под головой у него мягкие подушки. Один раз ему показалось, что он видит белую тюлевую занавеску, раздуваемую ветром; казалось, что в оконном стекле отражается свет лампы и что возле него кто-то сидит, наблюдая за ним.
Однако уверенности не было. Он то и дело засыпал и снова просыпался, но пошевелиться не было сил. Слышались звуки, похожие на то, как вибрирует гонг, когда по нему ударят. Кто-то поправлял на нем одеяло, натягивая его до самой шеи, хотя ему и так было слишком жарко, а одеяло кололось. Прикосновение чужих рук наполняло его ужасом, и он снова и снова пытался поднять свою собственную руку, но безуспешно. Звуки гонга, колыхание призрачных комнат исчезали, растворяясь в приступах боли, которая шла по жилам, растекаясь по всему телу. Он чувствовал запах лекарств. Он был совсем молодой парень, стоял на футбольном поле посреди орущих болельщиков; он заводил часы и наливал вино из графина; а потом на него прыгал портрет старого Энтони, что висит в галерее Холла. На старике были белые садовые перчатки.
Он бежал, понимая, что это не Энтони. Но кто же это был? Кто-то, кого он видел на экране кинотеатра, это было связано с дракой, перестрелками; перед его глазами проплывал целый хоровод теней, появляясь, словно джинны из бутылки. Нет, того среди них не было, его он хорошо знал, был знаком с ним долгое время. Знакомое лицо...
И вот оно склоняется над ним, над его кроватью.
Пронзительный его крик превратился в хриплое карканье. Не может быть, чтобы оно находилось здесь! С ним ничего не случилось, никто его не трогал, все это его воображение, фантазия, от которой пахнет йодоформом. Он чувствовал щекой приятную, слегка шершавую, прохладу подушки. Пробили часы. Что-то взбалтывали в тонком стакане при свете лампы, потом раздались шаги, кто-то прошел по комнате на цыпочках. Он совершенно ясно услышал голос, который произнес:
– Будет жить.
Бадж уснул. Казалось, некий подсознательный центр ожидал этих слов, после которых на него спустился сон, окутав его, словно тугим клубком.
Когда он, наконец, проснулся, он не сознавал, до какой степени он слаб, кроме того, еще не отошло действие наркоза. Он только понимал, что солнце стоит низко на горизонте и его лучи, струясь, вливаются в комнату. Удивленный и слегка испуганный, он пытался пошевелиться; испытывая к себе отвращение, он сознавал, что проспал, спит чуть Ли не до вечера – неслыханное дело, никогда такого не случалось в Холле. Потом он увидел длинную физиономию сэра Бенджамена, который с улыбкой склонился над его кроватью. А позади него кто-то еще, сначала он его не признал... молодой такой человек...
– Ну как, вам лучше? – спросил сэр Бенджамен.
Бадж пытался что-то сказать, но у него получился только бессмысленный хрип. Это было унизительно. В голове стали возникать неясные воспоминания, раскручиваясь, точно веревка.
Да, теперь он вспомнил. Вся картина вспыхнула у него в мозгу с такой яркостью, что ему пришлось зажмуриться. Молодой янки, белые перчатки, револьвер. Что он сделал? Да-да, он вспомнил, он вел себя, как последний трус, всегда был трусом; эта мысль наполнила его отвращением, как будто он выпил противное лекарство.
– Не нужно ничего говорить, – сказал сэр Бенджамен. – Вы находитесь у доктора Маркли. Он сказал, что вас нельзя трогать. Поэтому лежите спокойно. У вас довольно серьезное пулевое ранение, но вы поправитесь. А мы пока уходим.
Сэр Бенджамен казался смущенным. Он беспокойно перебирал пальцами по спинке кровати.
– Что касается вашего поведения, Бадж, – добавил он, – ну что же, смело можно сказать, это было просто здорово, черт меня побери.
Бадж облизал губы, обретя наконец дар речи.
– Да, сэр. Благодарю вас, сэр.
Его полузакрытые глаза широко открылись, когда он увидел, что этот молодой американец едва сдерживает смех.
– Не сердитесь, Бадж, я не хотел вас обидеть, – торопливо проговорил Рэмпол. – Просто вы набросились на этого типа, двинули его так, что он чуть было не выпустил пистолет, впору хоть настоящему здоровиле полицейскому, а теперь ведете себя так, словно вам предложили выпить пива... Вы, наверное, не узнали, кто это был, а?
(Какая-то борьба происходит в мозгу; в водяных, а может быть песчаных, вихрях видится полулицо. Бадж почувствовал дурноту, в груди снова возникла боль. Лицо исчезло – его смыла вода.)
– Я постараюсь вспомнить, сэр, – проговорил он с усилием. – Непременно вспомню... скоро... Вот сейчас только не могу сосредоточиться...
– Ну конечно, – быстро перебил его Рэмпол. Он увидел, что кто-то в белом делает им знаки, чтобы они уходили. – Ну, счастливо, Бадж. Вы проявили удивительное мужество и присутствие духа.
При виде всех этих улыбок Бадж почувствовал, как его собственные губы раздвигаются в подобие улыбки, больше похожей на нервную дрожь. Ему снова захотелось спать, в голове звенело, но теперь, мягко покачиваясь на волнах, он испытывал радостное чувство. Он не был уверен, не знал точно, что произошло, но впервые в жизни его баюкало сладостное чувство удовлетворения. Ничего себе история! Вот только эти горничные... вечно они забы-вают запирать окна... Он закрыл глаза.
– Благодарю вас, сэр, – сказал Бадж. – Передайте, пожалуйста, мисс Дороти, что завтра я вернусь в Холл.
Рэмпол затворил за собой дверь и, обернувшись, посмотрел на сэра Бенджамена, который стоял в коридоре второго этажа в доме доктора Маркли. В конце коридора мелькнуло белое форменное платье сиделки, которая спускалась вниз по лестнице.
– Он видел этого типа, это ясно, – мрачно сказал шеф полиции, – и он, конечно, вспомнит. Однако очень хотелось бы знать, черт возьми, каким образом он сам там оказался.
– Просто из любопытства, я полагаю. Итак, что мы делаем дальше?
Сэр Бенджамен открыл крышку огромных золотых часов, довольно нервно посмотрел, который час, и снова захлопнул крышку.
– Будь я проклят, если мне это известно, – пожаловался он. – Здесь Фелл распоряжается. Он полностью меня игнорирует, действует через мою голову. Вы понимаете, подобрался к самому сэру Вильяму Россайтеру и распоряжается его именем, вроде как они одно лицо, а ведь это Главный комиссар Скотленд-Ярда! У него, по-моему, друзья-приятели по всей Англии. Только и делает, что нажимает разные пружины... Единственное, что мне известно, это то, что в семнадцать ноль-четыре мы должны встретить поезд из Лондона и арестовать кого-то, кто на нем приедет. Ну что же, я надеюсь, все уже на месте и ждут. Пошли.
Доктора Маркли не было дома, он еще не закончил дневной обход своих пациентов, так что они не стали задерживаться. Когда они подошли к Хай-стрит, Рэмпол нервничал еще больше, чем шеф полиции. Ни вчера, ни сегодня днем ему не удалось ничего выведать у доктора Фелла.
– Более того, – продолжал сэр Бенджамен тем же ворчливым тоном, – я и не подумаю ехать в Саутхэмптон встречать дядюшку нашего пастора. Что с того, что он мой старый друг, пусть пастор едет сам. У меня дела в Манчестере – да-да, именно в четверг, и я пробуду там не менее недели. Вот черт! Вечно какие-то неожиданности. И Пейна не могу найти. А у него кое-какие документы, которые я должен взять с собой в Манчестер. Черт бы их всех побрал! Возился с этим проклятым делом, когда спокойно мог бы передать его кому следует, а теперь Фелл забирает его у меня из-под носа...
Он говорил довольно бессвязно, как показалось Рэмполу, хватаясь за любую тему, которая приходила ему в голову, так, чтобы не надо было думать, и Рэмпол был с ним в этом согласен.
Серый «даймлер» сэра Бенджамена ожидал на улице, в тени огромных вязов. Было время чая, и людей на улице почти не было. Рэмпол задавал себе вопрос, знают ли уже в Чаттерхэме о смерти Герберта; тело перевезли в Холл накануне вечером и слугам велели, сопроводив приказание всевозможными угрозами, не болтать до тех пор, пока им не разрешат, но никакой гарантии не было, что они послушаются. Дороти вчера ночевала у миссис Фелл – дома ей было страшно. Почти до самого рассвета Рэмпол слышал, как они разговаривают в соседней комнате. Сам он спать не мог, несмотря на крайнюю усталость, и всю ночь просидел у окна, куря одну за другой бесчисленные сигареты и устремив слезящиеся глаза на белеющее небо...
Сейчас серый «даймлер» катил по улицам Чаттерхэма; ветерок, напоенный ароматом полей, ласкал лицо. Огненные полосы на небе поблекли, осталось только белое и сиреневое да клочья тумана, поднимавшегося из низин. Отдельные облака плыли по небу, словно овцы на пастбище. Он вспомнил свой первый вечер в Чаттерхэме, когда шел с Дороти Старберт в тот же таинственный час, когда на темнеющем небе появляются золотые блики, вдали звенят колокольчики пасущегося стада, ветер ласкает зеленые колосья нивы, а запах боярышника становится все сильнее по мере того, как приближаются сумерки. Вспоминая, он никак не мог поверить, что все это происходило всего десять дней тому назад.
В голове у него звучала фраза доктора Фелла, которую он сказал в Ведьмином Логове: «Завтра днем прибывает поезд из Лондона. Мы встретим этот поезд».
И в этих словах было что-то окончательное...
Сэр Бенджамен хранил молчание. «Даймлер» с ревом мчался навстречу ветру. Дороти в Нью-Йорке. Дороти – его жена. Боже мой, как забавно это звучит! Каждый раз, думая об этом, он вспоминал: вот он сидит на занятиях – это было в прошлом году – и думает, что, если он провалится по экономике (которую он, как всякий умный человек, ненавидел всей душой), наступит конец света. Если у него будет жена, он сразу же превратится в полноправного гражданина с номером телефона, шейкером для коктейлей и прочими необходимыми атрибутами; мать устроит истерику, у отца – в его кабинете на двадцать пятом этаже юридической конторы в доме номер один на Сорок Первой Западной улице – лениво поползет вверх правая бровь, и он спросит: «Итак, сколько тебе нужно?»
«Даймлер» резко затормозил, взвизгнув шинами. Ну, со всем этим – положение там и прочее – придется подождать; подождать, пока не поймают этого убийцу.
В темнеющем проулке, который вел к «Дому под тисами», их ожидало несколько человек. Слышался зычный голос доктора Фелла:
– Ну, как он себя чувствует? Ему лучше? Я так и думал. Итак, мы готовы.
Он поднял вверх одну палку – для выразительности.
– Все, кто присутствовал на месте действия, когда был убит Мартин, каждый, кто может дать какие-нибудь показания, должен присутствовать при том, как будет разоблачен убийца. Мисс Старберт не хотела ехать, так же как и пастор. Однако оба они здесь. Я полагаю, что на станции нас ожидают и другие лица. Ну, садитесь же в машину, садитесь, – раздраженно торопил он.
Из проулка показалась тучная фигура пастора. Он едва не споткнулся, подсаживая в машину Дороти.
– Разумеется, я ничего не имею против, – сказал он. – Однако мне не совсем понятно, что вы имели в виду, когда сказали, что я вам нужен...
Теперь они уже вышли из проулка. Доктор Фелл стукнул палкой по пыльной земле.
– Вот-вот, именно нужны, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы опознали одного человека. Вы можете нам кое-что сообщить, хотя я не уверен, знаете ли вы это сами. И если вы не будете слушаться меня и поступать, как я скажу, мы так никогда этого и не узнаем. Вам понятно?
Он обвел грозным взглядом всех присутствующих. Сэр Бенджамен мрачно смотрел в сторону, не снимая ноги с педали газа, так что мотор продолжал работать. Он холодно предложил занять места в машине. Пастор сидел на заднем сиденье, пытаясь придать своей физиономии приятное выражение. Дороти сидела рядом, сложив на коленях руки и упорно глядя вперед...
Рэмпол не был на станции с тех пор, как приехал в Чаттерхэм в прошлой жизни – десять дней тому назад. «Даймлер» мчался вперед, петляя по извилистой дороге и непрерывно сигналя. Чаттерхэмская тюрьма осталась позади; теперь они, казалось, были больше связаны с реальной жизнью. Перед ними из волн хлебного поля поднималось небольшое кирпичное здание станции, в желтеющем свете заката ярко блестели рельсы железной дороги. Фонари, расположенные вдоль платформы., еще не зажигались, только над окошечком кассы горела лампочка под зеленым колпаком. Лаяли собаки, совсем так же, как в ту, первую, ночь...
Едва сэр Бенджамен остановил машину, как издалека раздался пронзительный свисток паровоза.
Рэмпол вздрогнул. Из машины, тяжело опираясь на палку, с трудом вылезал доктор Фелл. На нем была старая шляпа с широкими, опущенными книзу полями и плиссированная накидка; широкая лента пенсне развевалась по ветру. В этом одеянии он сильно смахивал на толстого бандита.
– Теперь слушайте, – сказал он. – Держитесь возле меня. Единственное указание, которое у меня есть, относится к вам. – Он бросил свирепый взгляд в сторону сэра Бенджамена. – Предупреждаю, у вас может возникнуть некое искушение. Но что бы вы ни увидели, что бы ни услышали, ради всего святого, не говорите ни слова! Вам понятно?
Он снова грозно посмотрел на сэра Бенджамена.
– В качестве шефа местной полиции... – начал было тот, чеканя слова, однако доктор без всяких церемоний его перебил.
– Вот идет поезд, – сказал он. – Идемте все на платформу.
Издалека слышался стук колес приближающегося поезда. Этот звук привел Рэмпола в нервное состояние. Он почувствовал себя овцой в стаде, которое доктор Фелл загоняет в хлев. Из-за поворота блеснул сквозь листву деревьев прожектор локомотива. Сверкающие рельсы начали вибрировать, потом загудели...
Начальник станции распахнул скрипучие ворота багажного отделения, сноп света упал на доски перрона. Рэмпол взглянул в этом направлении. На фоне страшновато желтеющего неба он увидел неподвижную фигуру, стоящую возле станции. Потом, оглянувшись вокруг, с изумлением обнаружил на перроне еще несколько таких же неподвижных фигур. Каждый из мужчин держал руку в правом кармане пальто.
Он круто обернулся. Рядом с ним стояла Дороти Старберт, пристально глядя на рельсы. Пастор, прищурив глаза, вытирал лоб платком и, казалось, собирался заговорить. Сэр Бенджамен с кислым видом смотрел в окошечко кассы.
Недлинный поезд, выскочив из-за поворота, подошел к платформе и остановился. Паровоз вздыхал и пыхтел, окутываясь облаком пара; его прожектор вблизи казался огромным. У входа на станцию замигал белый фонарь. В желтых, запачканных сажей, окнах вагонов что-то мелькало, словно мимо них проходили люди. Единственным звуком было теперь негромкое позвякивание багажной тележки.
– Ну вот... – проговорил доктор Фелл.
На платформу спустился один-единственный пассажир. Рэмпол не видел его из-за скрещения огней и густых клубов пара. Потом пассажир оказался под белым станционным фонарем, и американец мог его разглядеть...
Он никогда раньше не встречал этого человека. А вот один из неподвижных мужчин, по-прежнему держа руку в кармане, придвинулся ближе. Однако Рэмпол смотрел не на него, а на странного человека, сошедшего с поезда: это был высокий мужчина в старомодном котелке, у него были седые, коротко подстриженные усы и волевой подбородок. Незнакомец, неуверенно озираясь, перехватил чемодан из правой руки в левую.
– Ну вот, – повторил доктор Фелл. Он взял за руку пастора. – Вы видите этого человека? Кто это?
Пастор с удивлением посмотрел на приезжего.
– Вы, наверное, сошли с ума, – сказал он. – Я никогда его не видел. Что, черт возьми?..
– А-а! – Голос доктора Фелла вдруг зазвучал во всю силу. Он гремел, раскатываясь эхом по всей станции. – Так вы его не узнаете? А следовало бы, мистер Сондерс, следовало бы. Это ваш дядюшка.
Воцарилось мертвое молчание. Один из неподвижных мужчин подошел к пастору и положил руку ему на плечо.
– Томас Сондерс, – сказал он. – Я арестую вас за убийство Мартина Старберта. Обязан вас предупредить, что каждое ваше слово может быть зафиксировано и использовано в качестве свидетельства против вас.
Он вынул из кармана вторую руку, в ней был револьвер. Рэмпол заметил, несмотря на то, что в голове у него все кружилось, что неподвижные фигуры, стоявшие в разных местах на платформе, стали молча стягиваться к ним, окружая их группу плотным кольцом.
17
Пастор не двинулся с места, лицо его также оставалось неподвижным. Привычным жестом он продолжал вытирать лоб носовым платком. Так он и стоял, полный, солидный человек, одетый во все черное, с золотой цепочкой на животе. Вот только голубые глаза его уменьшились в размере, не сощурились, а как-то сморщились, как будто действительно стали меньше. Он пытался придать себе благостный вид, подобающий духовному лицу, пытался казаться спокойным и непринужденным, собирался с силами, чтобы заговорить, словно человек, набирающий в легкие воздух перед тем, как нырнуть.