Знаю, что мама много думала о моем будущем. Они с отцом очень растерялись, услышав о неудачном браке Ричарда. Это как-то не вязалось с ним, но оба решили, что он будет лучшим мужем для меня, хотя не забывали и о Гордоне. Гордон честный, прямодушный человек, но у него была сумасшедшая мать, и в нем самом было много загадочного. В конце концов они отдали свои сердца Ричарду. В возвращение Джоуэна они не верили.
Даже я начала сомневаться. Время шло. Десант высадился во Франции в июне, а сейчас почти был сентябрь. Надежда начала слабеть. Не стану ли я подобна тем женщинам, которые, потеряв мужей во время войны, затем всю оставшуюся жизнь оплакивали их? Третьего сентября исполнилось пять лет с начала войны. Союзники успешно наступали, и в этот день по всей стране молились за скорую победу.
Дорабелла была с нами и вечером собиралась домой, потому мы сели обедать раньше.
– Это продлится недолго, – сказал отец. – Наши войска в сорока милях от Брюсселя, а французы и американцы заняли Лион…
Зазвонил телефон. Дорабелла вскочила:
– Я переговорю.
Через несколько секунд она вернулась:
– Это миссис Джермин. Она хочет поговорить с Виолеттой.
Мое сердце бешено забилось. Наконец-то! Мама с беспокойством взглянула на меня, она боялась, что я буду разочарована. Я подбежала к телефону. – Виолетта, – голос миссис Джермин был едва слышен, – у меня новости…
– Джоуэн…
– Да, дорогая. Он уже на нашей земле. Только что позвонил, он едет домой! Потрясенная, я с трудом проговорила:
– Я еду… выезжаю сейчас же.
– Да, да, – отозвалась она.
Когда я вернулась в столовую, все выжидающе уставились на меня.
– Это… это случилось. Джоуэн едет домой.
ВОССОЕДИНЕНИЕ
ГОСТЬЯ ИЗ ФРАНЦИИ
Даже я начала сомневаться. Время шло. Десант высадился во Франции в июне, а сейчас почти был сентябрь. Надежда начала слабеть. Не стану ли я подобна тем женщинам, которые, потеряв мужей во время войны, затем всю оставшуюся жизнь оплакивали их? Третьего сентября исполнилось пять лет с начала войны. Союзники успешно наступали, и в этот день по всей стране молились за скорую победу.
Дорабелла была с нами и вечером собиралась домой, потому мы сели обедать раньше.
– Это продлится недолго, – сказал отец. – Наши войска в сорока милях от Брюсселя, а французы и американцы заняли Лион…
Зазвонил телефон. Дорабелла вскочила:
– Я переговорю.
Через несколько секунд она вернулась:
– Это миссис Джермин. Она хочет поговорить с Виолеттой.
Мое сердце бешено забилось. Наконец-то! Мама с беспокойством взглянула на меня, она боялась, что я буду разочарована. Я подбежала к телефону. – Виолетта, – голос миссис Джермин был едва слышен, – у меня новости…
– Джоуэн…
– Да, дорогая. Он уже на нашей земле. Только что позвонил, он едет домой! Потрясенная, я с трудом проговорила:
– Я еду… выезжаю сейчас же.
– Да, да, – отозвалась она.
Когда я вернулась в столовую, все выжидающе уставились на меня.
– Это… это случилось. Джоуэн едет домой.
ВОССОЕДИНЕНИЕ
Отец мог бы свезти меня в Корнуолл на автомобиле, но мы решили, что поездом будет быстрее. Мама думала поехать со мной, но мне хотелось побыть одной.
Радость переполняла меня. Наконец-то наступил день, которого я ждала.
Поезд медленно выползал с Паддингтонского вокзала, на платформе стояли мои родные и махали руками мне вслед.
Как тихо шел поезд! Спать не хотелось, я все время думала о Джоуэне, о том, как много времени прошло с нашей первой встречи, и о том, что скоро мы будем вместе.
Вдруг я вспомнила о Ричарде, о его разводе, но сразу же отбросила это воспоминание в сторону, чтобы не портить этот прекрасный день. Около семи поезд подошел к станции. К моему удивлению, на платформе меня ждал Гордон. Он обнял меня и поцеловал в щеку.
– Я приехал за вами. Миссис Джермин сообщила мне новость.
– Джоуэн там?
– Да. Он приехал вчера вечером.
– Вы… вы видели его?
– Нет. Миссис Джермин лишь позвонила и попросила меня встретить вас. Правда, я не был уверен, что вы приедете этим поездом.
– Я выехала сразу же, как только узнала…
– Я так и подумал. – О, Гордон… какие прекрасные новости!
– Миссис Джермин еле говорила от волнения.
– Вы очень добры, Гордон. И то, что вы приехали за мной…
– Ничего особенного, это самое малое, что я мог бы сделать. Вы, наверное, остановитесь у Джерминов, но, если захотите жить в Трегарленде, ваша комната ждет вас.
– Спасибо, Гордон. Я как-то не думала об этом.
Мы приехали в усадьбу в восемь. Гордон остановил машину и сказал:
– Сейчас я вас покидаю. Если вам понадобится транспорт, дайте мне знать.
– Вы так добры, Гордон.
– Желаю счастья.
Они ждали меня в холле.
– Виолетта! – воскликнула миссис Джермин.
Рядом с ней стоял высокий мужчина, в котором я с трудом узнала Джоуэна. Вид у него был измученный, он похудел, и лицо его было бледным. Этот человек сильно отличался от того юноши, которого я проводила на войну… и все же это был он, Джоуэн.
Несколько секунд мы с изумлением смотрели друг на друга, затем я бросилась к нему, и он крепко обнял меня.
– Виолетта, после всего…
– Ожидание кончилось. Оно было таким долгим, таким долгим… я часто мечтала…
– Я тоже. Мне кажется, что я сплю, и я боюсь проснуться…
Такие простые слова после многих лет ожидания. Но мы были переполнены чувствами и не могли высказать всего, что было в наших сердцах.
Миссис Джермин помогла нам.
– Вам обоим есть что сказать друг другу, вы, Виолетта, должно быть, голодны. Я сейчас что-нибудь пришлю вам. А пока проходите в маленькую гостиную, там можете поговорить… Думаю, вам хочется остаться вдвоем.
В ее глазах стояли слезы, и было видно, что она с трудом сдерживается и старается отвлечь себя каким-нибудь делом.
– Спасибо, бабушка, – сказал Джоуэн. – Это было бы хорошо.
Он крепко держал мою руку и, казалось, никогда не отпустит ее.
Я была счастлива, как никогда в жизни… оставалось лишь избавиться от страха и сказать себе, что это был всего лишь сон…
Нам нужно было многое рассказать друг другу. Он настаивал на том, чтобы я начала первой, и я поведала обо всем, что случилось со мной за это время. Рассказала, как работала в доме для выздоравливающих, здесь же, в усадьбе, о службе в Лондоне, о воздушных налетах, о том, как я оказалась в Кэддингтоне.
Он внимательно слушал.
– До нас доходили обрывки информации… часто эти сведения были ложными. Нам говорили, что Лондон разрушен, наши аэродромы и порты превращены в руины… Конечно, мы не верили.
– А теперь твоя очередь, Джоуэн. Я хочу знать все.
Он рассказал, как его рота пыталась пробиться к берегу. Они знали, что немцы превосходили их и вели активное наступление, поэтому им оставалось лишь вернуться на родину, собрать новые силы и подготовиться к битве за Британию.
– У нас было мало шансов добраться до Дюнкерка. Где-то возле Амьена нас окружили и всех взяли в плен. Со мной был мой капрал Бастер Браун. В общем-то его звали Бернард, но из-за склонности повеселиться и выпить он был более известен как Бастер[9]. Он обладал острым умом, был жилистым и крепким, как кокни. К тому же хорошо готовил. Он мог раздобыть где-то пару цыплят и стряпал такое, что не шло ни в какое сравнение с консервированной рыбой и мясом неизвестного происхождения. Как-то он проговорился, что совершает налеты на местные фермы.
– Разве это преступление? Мы их спасаем от врага, а нам нужно кормить наших мальчиков, – сказал он тогда.
У него был сильный характер, и я никогда не видел его растерянным ни при каких обстоятельствах. Он был в моем личном услужении, и я часто думаю, что все было бы совсем иначе, если бы не Бастер Браун.
Итак, нас окружили и взяли в плен. Противник стремительно теснил наши войска к берегу, и в этом принимали участие в основном обстрелянные солдаты, так что собирать пленных и развозить по местам было поручено молодым и неопытным, которые только что прибыли на фронт. Мы находились недалеко от заброшенного замка, который мог бы великолепно послужить временной тюрьмой. Потому ли, что пленников было не так много, или были другие причины, но мы надолго остались в том замке.
Вначале жизнь была не такой уж плохой. Да, существовали жесткие инструкции, и пища была плохой, но большинство из нашей роты жило в замке, и мы находились среди своих. Главным для нас было организовать побег. Мы постоянно думали об этом и наконец решили рыть туннель. Установили график. Дело оказалось трудным, можно сказать, безнадежным, но только надежда поддерживала нашу жизнь в то время. Мы стали организовывать небольшие концерты, что привело немцев в полное замешательство. Они удивлялись нашему дружному смеху… кстати, во время таких концертов мы как раз и рыли наш туннель.
Работа продвигалась медленно. Представь наше отчаяние, когда через два года оказалось, что мы вышли совсем не туда, куда рассчитывали, мы так и остались внутри крепости. Но мы продолжали рыть дальше, думая о конце работы и организуя план побега. Бежать решили по двое, потому было составлено расписание. Среди своих мы поддерживали определенную дисциплину и веру в успех. Нас всех волновали дела в туннеле. А в это время наши уже высадились в Нормандии. Мы только ничего не знали об этом, но вдруг все изменилось. Наши охранники стали нервными, дергаными. Кормить нас стали хуже.
Чувствовалось, что что-то происходит. Некоторые из нас слегка знали немецкий и кое-что понимали из разговора немцев, и скоро мы уже точно знали, что союзники во Франции. Ты, возможно, думаешь, что теперь, после четырех лет ожидания, мы могли потерпеть еще. Нас бы просто освободили. Но это не так, желание быть свободными только усилилось. Мы продолжали работу.
Наконец туннель был закончен, и на этот раз он вышел за пределы крепости. Несколько человек бежали, и мы надеялись, что им повезло. Хотя мы бежали и по двое, но вскоре это заметили. На вышке по ночам теперь дежурили охранники, иногда мы слышали выстрелы по ночам и думали, удалось ли бежать еще двоим.
Наступила наша с Бастером очередь. Браун считал меня своим подопечным, полагая, что за мной надо приглядывать, и напоминал няню, которая когда-то была у меня.
Ночь стояла лунная, и охранник мог заметить любое движение. Денег у нас не было, и мы могли взять с собой только немного пищи.
И мы вошли в туннель. Он был низким и порою очень узким, но мы решительно продвигались вперед. И наступил тот блаженный момент, когда мы выползли из туннеля… мы свободны!
Свет прожектора быстро перемещался по траве возле замка. Мы распластались на земле и ждали, когда луч минует нас. Но раздались выстрелы, и я почувствовал, как что-то обожгло мою руку. Тут я услышал шепот Бастера:
– Не шевелитесь. Прижмитесь вплотную к земле, не двигайте ни одним мускулом.
Я подчинился, и луч прожектора, не остановившись, пополз дальше.
– Вперед, – шепнул Бастер, и мы побежали. – Живее, живее, сэр. Хотите, чтобы пули настигли нас?
Мы спрятались в кустах, куда не доходил свет прожектора.
– Чтоб мне провалиться! Чуть не влипли, – выругался Бастер. – Тогда прощай дом и красотка. Идемте, а то упустим лодку.
Мой рукав промок. Я тронул руку и увидел на ладони кровь.
– Тебе лучше идти одному, Бастер. Похоже, что я…
– Не несите хреновину, сэр… Прошу прощения. Не собираюсь я уходить без вас. Кто тогда приглядит за вами? Мы должны уйти отсюда. Немцы немного повеселились и сейчас не будут преследовать нас. Наверное, подумали, что это была лиса.
Он почти тащил меня, настолько я ослабел. Мы вышли на дорогу, и вдалеке я увидел свет фар. Бастер тут же затащил меня в кусты. Что было дальше, я плохо помню, так как, кажется, находился в бреду. Бастер позднее рассказал мне, что я все время спрашивал: «Где усадьба Джерминов? Где она? Я иду домой».
– Вы все время называли свое имя, – говорил он. – И разговаривали с некой птичкой по имени Виолет… или что-то в этом роде.
Наверное, он просто нес меня на себе, что было довольно сложно, так как я значительно выше его. Нам повезло. На поле кто-то оставил тачку, он усадил меня в нее и повез. Бастер никогда не бросил бы меня, это просто замечательный парень. И очень умен, хотя и хвастался этим. Как он говорил, он мог бы обвести вокруг пальца любого, начиная от командующего и кончая самой пугливой и осторожной птицей. Он воображал себя всесильным в отношении всего, включая женщин. Обычно я называл его Казановой Брауном. Он никогда не слышал о Казанове, но был весьма польщен, когда узнал, кто это.
Я всегда буду знать, что своей жизнью обязан Бастеру Брауну.
Заметив дом, стоящий поодаль от дороги, Бастер решил попытать счастья. Впоследствии он сказал, что вынужден был это сделать, так как боялся, что я могу умереть, если мне не окажут помощь. Я потерял много крови, а он не мог толкать тачку посреди дня.
Дверь открыла женщина. Она быстро заговорила по-французски, и, возможно, я кое-что понял бы, если бы чувствовал себя несколько лучше. Знание же французского Бастером не выходило за пределы «О-ля-ля!».
Но каким-то образом он сумел объяснить, что мы бежали из замка, что его товарищ ранен и нуждается в помощи.
Как повезло нам той ночью! Марианна, так звали хозяйку, люто ненавидела немцев, которые прямо у нее на глазах застрелили ее мужа, и использовала любой случай, чтобы навредить им.
Оказалось, что она помогала и другим беглецам из замка.
Прежде всего Марианна сделала мне перевязку и уложила в постель, а затем уж дала Бастеру кусок ржаного хлеба и что-то напоминающее кофе.
Потом он говорил мне:
– Марианна оказалась хорошей женщиной. Другая бы связала нас и подняла тревогу – но не она. Враги немцев – ее друзья.
Марианна действительно оказалась доброй и заботливой. Без нее я не выжил бы. Эта спокойная, красивая, мечтательная женщина приходила в ярость, когда говорили о немцах. И надо сказать, она немало рисковала, помогая нам.
А так она была нежной и все понимающей. Когда она перевязывала мою руку, она произнесла по-французски: «Бедный маленький мальчик». И, странно, это очень успокоило меня, хотя рука болела сильно. От нее мы узнали, как генерал де Голль спасал Францию, как высадились союзники в Нормандии, узнали и об этом злодее Петене, который предал Францию и стал немецким холуем. По ее мнению, англичане и американцы были просто замечательными ребятами, потому что ступили на французскую землю и сражались против завоевателей и предателей, смывая позор со страны и делая ее опять великой.
Ее долг – помогать бывшим узникам, говорила она. Она делает это для Франции, и ей нравились люди, которые проходили через ее дом. Например, те двое летчиков, которые приземлились на парашютах. Они пробыли у нее две ночи. Затем беглецы из замка, которым она показывала дорогу и давала одежду, принадлежащую ее мужу, убитому этими немецкими ублюдками.
Я знал, что мешаю Бастеру, и сказал ему, чтобы он шел дальше без меня, так как мы находились слишком близко от замка, чтобы чувствовать себя в безопасности. А что, если немцы узнают, что мы в этом доме? Не только мы, но и Марианна оказалась бы в смертельной опасности.
Бастер отказался уходить, а Марианна не хотела отпускать меня с такой раной, хотя, увы, здесь она мало чем могла помочь. Требовался доктор, но где его было взять?
Затем мы познакомились с ее дочерью Лизеттой, которая жила на ферме у дяди, а сейчас вернулась домой. Это было юное повторение Марианны – такая же пухленькая, такие же глаза с поволокой, полные губы и всепоглощающая женственность. Но главное, она немного говорила по-английски.
– Убежали? Из замка? – спросила она. Мы утвердительно кивнули головой и сказали, что ее мать очень нам помогла.
– Моей маме нравятся англичане и американцы. Мне тоже.
– К счастью для нас, – отозвался Бастер. Мы пробыли у Марианны несколько недель.
Большую часть времени я с трудом осознавал, где нахожусь. Все казалось мне таким нереальным. Рука начала гноиться, но Марианна боялась позвать врача.
А вообще-то она прекрасно относилась к нам, предоставила нам кров и пищу, хотя у нас не было ни гроша.
– Она делает это для Франции, – торжественно заявила Лизетта.
Бастер много помогал по хозяйству, но я был не способен что-либо делать…
Он замолчал, как бы вглядываясь в прошлое.
– Союзники приближались, – продолжал рассказывать Джоуэн. – Вокруг появилось много немцев, и мы стали особо осторожны. У Марианны был огромный комод, в котором, в случае необходимости, мы могли спрятаться. Уверен, что если бы они пришли, то нашли бы нас сразу же. К счастью, такого не случилось.
Я постоянно твердил Бастеру, что он должен уйти, а не торчать тут с инвалидом, подвергая себя опасности, но, конечно, он никуда не ушел. Кажется, ему нравилось жить в этом доме. И было ясно, что ему нравилась Марианна и ее дочь. Он починил и покрасил тачку и приобщил ее к хозяйству, хотя относился к ней как к святыне.
– Наша спасительница, – говорил он. – Знаете ли, сэр, что без нее мы не добрались бы сюда?
Он каждый день осматривал ее и посылал ей воздушные поцелуи. Такая сентиментальность была неожиданной в его характере.
Думаю, что у него были особые отношения с Марианной. Однажды он мне сказал, что она «лакомый кусочек», и подмигнул при этом. Да и к Лизетте он привязался.
Что-то очень уютное было в том доме, успокаивающее, хотя опасность грозила нам и днем и ночью.
Вечерами, сидя в темноте, мы много разговаривали. Я рассказывал им о моем доме, о монахах, которые жили в нем когда-то, о красоте диких берегов Корнуолла. Лизетте очень нравились мои рассказы.
Некоторое знание языка позволяло ей задавать вопросы, а затем переводить мои ответы своей матери. Бастер обычно сидел и, глядя на нас, улыбался. Он был тем, кто заботился обо всех нас…
Но рано или поздно все кончается. Как-то в дом вошла Марианна и сообщила, что англичане всего в нескольких милях от нас. Она вытащила трехцветный флаг и вывесила его в одном из окон.
Лизетта сообщила:
– Ее прадедушка вывешивал его, когда сюда в тысяча восемьсот семидесятом году приходили немцы.
Когда мы покидали их дом, я сказал Марианне:
– Не знаю, как благодарить вас.
Она начала что-то быстро говорить, и Лизетта переводила:
– Она рада, что вы жили здесь. Ее долг перед Францией… и вы ей нравитесь.
– Мы обязаны ей жизнью и никогда не забудем этого.
– Когда война кончится, возможно, вы приедете сюда.
Мы пришли к нашим. Бастер думал, что его оставят в армии, но нас обоих отослали домой. Мы ведь все это время пробыли в концлагере и должны были пройти проверку. Перед отъездом армейский врач осмотрел мою руку, и ему очень не понравилось, что он увидел. Он сказал, что рана запущена. Мы приехали в Англию. Бастер пошел своим путем, а я своим. Я должен был сразу же отправиться в Полдаунскую больницу. И вот я здесь.
– До сих пор не верится.
– Мне тоже. Но мы будем жить так, как хотели?
– Да, да, Джоуэн.
– Война не продлится долго. Скоро конец. И все будет так, как мы мечтали. Но не забудем эти годы. – Не забудем.
– Ты не передумала? Я рассмеялась:
– Нет. Я всегда верила, что ты вернешься. Мы с бабушкой верили и ждали.
– Я не сомневался в вас, и эта вера помогла мне преодолеть все. Я постоянно вспоминал наши свидания. Помнишь, как мы впервые побывали в трактире «У кузнеца»? И еще я думал… но не было возможности послать тебе весточку…
– Все кончилось. Проклятая война принесла горе миллионам. Сумасшедший повел за собой целый народ! Но их ждет крах. Достаточно об этом. Поговорим о себе.
Джоуэн не знал, что ждет его в будущем. Возможно, ему снова придется служить.
– Интересно, что с Бастером? Он, должно быть, сильно ослаб после концлагеря.
– Ты должен пригласить его на нашу свадьбу.
– Ему это очень понравится, – Джоуэн растерянно посмотрел на меня. – А ты знаешь, у меня нет его адреса. Но я смогу узнать через наш штаб.
– Я хотела бы познакомиться с ним.
– Прекрасный парень. Он произведет на тебя впечатление.
– Он спас твою жизнь и уже поэтому нравится мне.
Жизнь была прекрасна. Когда я появилась в городке, все поздравляли меня. Гордон был добр ко мне. Мне было стыдно за то, что я считала его таким подозрительным. Но в те дни все в Трегарленде казалось мне недобрым.
Часто звонила Дорабелла. Она искренне радовалась за меня, так как знала, что значит быть счастливой, и желала этого своей сестре. Родители тоже часто говорили со мной по телефону и настаивали, чтобы я привезла Джоуэна в Кэддингтон, как только появится такая возможность.
В больнице Джоуэну сказали, что рука нуждается в специальном лечении и, возможно, потребуется операция, пока же он должен был ежедневно посещать врача, и не было никаких разговоров о возвращении в армию.
Позвонил Ричард. Он слышал о возвращении Джоуэна.
– Ты была права. Никогда не подумал бы, что он вернется. Ты сейчас счастлива, Виолетта?
– Да, Ричард, очень.
– Тогда я должен поздравить тебя.
– Спасибо.
– Желаю тебе большого счастья и удачи. Надеюсь, у тебя все будет в порядке, – он помолчал немного. – Если я понадоблюсь тебе, если смогу помочь, дай мне знать в любое время.
– Спасибо, Ричард.
Той ночью мне приснился сон, будто я сижу в кафе вместе с женой Ричарда. Холодно улыбаясь, она говорила: «Вы очень радуетесь жизни, но что скажет ваш чудесный возлюбленный, когда узнает, что ваше имя упоминается в деле о разводе?»
Я проснулась в холодном поту. Ужасные предчувствия мучили меня. Джоуэн должен знать об этом. Ведь я уверена, что ждала его и никогда не изменяла моего отношения к нему. А сейчас жена Ричарда хотела получить развод только потому, что ее муж вступил в связь с мисс Виолеттой Денвер.
Джоуэн видел, что со мной что-то творится. Я не переставая думала об этой женщине с холодным и расчетливым взглядом.
Я отвезла Джоуэна в больницу, где его осмотрели и перевязали рану, и на обратном пути, вместо того чтобы ехать домой, завернула на то поле, где мы впервые встретились.
– Ну, рассказывай, – сказал он, когда я остановила машину. – Что тебя беспокоит? Ты передумала? Ты собираешься сказать, что думаешь о браке с беднягой инвалидом?
Я заставила себя улыбнуться:
– Я хочу выйти за тебя замуж. Но мне нужное кое-что тебе рассказать.
– Я догадался… Что же это?
– Это произошло тогда, когда я работала в министерстве вместе с Мэри Грейс. Ее брат – Ричард Доррингтон.
Джоуэн глубоко вздохнул и напрягся. Он помнил то время, когда Ричард приезжал ко мне в Корнуолл, и знал, что тот делал мне предложение.
– Я встречалась с Ричардом во время его увольнительных. Он знал, что я жду тебя, между нами ничего не было, только дружба. Кто-то одолжил ему квартиру, где мы встречались, и я готовила для него.
– Звучит довольно… интимно, – сказал Джоуэн.
– Ричард всегда знал, что между нами ничего, кроме дружбы, не может быть.
– Думаю, он надеялся, что я не вернусь.
– Джоуэн, я говорю правду.
– И что случилось?
– Ричард женат.
– Женат? Но я думал…
– Мы все так думали. Он держал это в секрете. Она женщина из общества, и о ней часто пишут в светской хронике. Брак оказался неудачным, и они оба решили покончить с ним. Но она выдвигает в качестве причины наши встречи. Дело в том, что она подает на развод, обвиняя его в измене…
– С тобой? – спросил он. Я кивнула.
– Боже мой!
– Это волновало меня, – быстро произнесла я. – Но Ричард сказал, что развод вряд ли кто-либо заметит. Перед войной газеты подробно освещали такие дела, но сейчас все по-другому.
Я внимательно посмотрела на него и увидела тень сомнения на его лице. Я страстно сказала:– Ты должен верить мне. Не было ничего. Ничего!
Джоуэн повернулся и поцеловал меня:
– Виолетта, любовь моя, конечно, я верю. И даже если бы… Я продолжал бы любить тебя, несмотря ни на что.
Я с облегчением вздохнула:
– О, Джоуэн, я так люблю тебя. Но ты веришь мне?
– Верю. Ладно, с этим покончено, и ты можешь вновь улыбаться. Мы вместе и любим друг друга, и ничто не может помешать этому. Мы знаем, что значит жить вдали друг от друга, и никогда больше не повторим это.
– Джоуэн, я так благодарна тебе. Он поцеловал меня в щеку:
– Не думаю, что нам следует откладывать свадьбу. Скоро моя рука заживет, но, может быть, мы не будем этого дожидаться.
– А я не хочу, чтобы рана зажила до окончания войны.
Мы помолчали, затем он обнял меня и прижал к себе:
– Понимаешь, там, во Франции, кое-что произошло. Раз уж наступило время для признаний, то и я должен рассказать кое о чем. Я хочу, чтобы ты знала.
– Что ты имеешь в виду?
– Дай мне рассказать. Я говорил тебе о Марианне. Она очень любила своего мужа, но сомневаюсь, была ли она до конца верна ему. Это очень чувственная женщина. Думаю, что Лизетта будет такой же. Марианна очень нежно относилась к мужчинам. Она смотрела на них как на маленьких мальчиков. Наверное, солдаты, кому она помогала, пользовались не только ее материнской добротой. Была ночь, и у меня сильно болела рука. Я туманно помню, как она перевязала меня, затем уложила в постель… и, кажется, оказалась рядом со мной. Она обняла меня и стала целовать, чтобы заглушить боль… ну точно так, как делают матери с маленькими детьми. Я все время думал о тебе, и мне казалось, что я был с тобой. Я находился в полубессознательном состоянии и бредил. Кто-то лежал рядом, мне хотелось верить, что это ты… Что случилось той ночью, не знаю. Возможно, я изменил тебе… крестьянский дом… женщина, Виолетта, я не знаю…
– Странные вещи случаются во время войны, – услышала я свой неуверенный голос.
– Не могу сказать… Но после этого она стала по-другому относиться ко мне. А может, мне казалось. Ведь я так часто думал о тебе и представлял, что ты рядом со мной, и горько разочаровывался, когда, просыпаясь, не находил тебя рядом. Страстное желание увидеть тебя было почти невыносимым…
Мы оба молчали. Трудно было говорить что-то. Но я твердо знала, что мы не должны оглядываться назад. Война шла к концу, и мы будем счастливы – ведь мы так решили.
Радость переполняла меня. Наконец-то наступил день, которого я ждала.
Поезд медленно выползал с Паддингтонского вокзала, на платформе стояли мои родные и махали руками мне вслед.
Как тихо шел поезд! Спать не хотелось, я все время думала о Джоуэне, о том, как много времени прошло с нашей первой встречи, и о том, что скоро мы будем вместе.
Вдруг я вспомнила о Ричарде, о его разводе, но сразу же отбросила это воспоминание в сторону, чтобы не портить этот прекрасный день. Около семи поезд подошел к станции. К моему удивлению, на платформе меня ждал Гордон. Он обнял меня и поцеловал в щеку.
– Я приехал за вами. Миссис Джермин сообщила мне новость.
– Джоуэн там?
– Да. Он приехал вчера вечером.
– Вы… вы видели его?
– Нет. Миссис Джермин лишь позвонила и попросила меня встретить вас. Правда, я не был уверен, что вы приедете этим поездом.
– Я выехала сразу же, как только узнала…
– Я так и подумал. – О, Гордон… какие прекрасные новости!
– Миссис Джермин еле говорила от волнения.
– Вы очень добры, Гордон. И то, что вы приехали за мной…
– Ничего особенного, это самое малое, что я мог бы сделать. Вы, наверное, остановитесь у Джерминов, но, если захотите жить в Трегарленде, ваша комната ждет вас.
– Спасибо, Гордон. Я как-то не думала об этом.
Мы приехали в усадьбу в восемь. Гордон остановил машину и сказал:
– Сейчас я вас покидаю. Если вам понадобится транспорт, дайте мне знать.
– Вы так добры, Гордон.
– Желаю счастья.
Они ждали меня в холле.
– Виолетта! – воскликнула миссис Джермин.
Рядом с ней стоял высокий мужчина, в котором я с трудом узнала Джоуэна. Вид у него был измученный, он похудел, и лицо его было бледным. Этот человек сильно отличался от того юноши, которого я проводила на войну… и все же это был он, Джоуэн.
Несколько секунд мы с изумлением смотрели друг на друга, затем я бросилась к нему, и он крепко обнял меня.
– Виолетта, после всего…
– Ожидание кончилось. Оно было таким долгим, таким долгим… я часто мечтала…
– Я тоже. Мне кажется, что я сплю, и я боюсь проснуться…
Такие простые слова после многих лет ожидания. Но мы были переполнены чувствами и не могли высказать всего, что было в наших сердцах.
Миссис Джермин помогла нам.
– Вам обоим есть что сказать друг другу, вы, Виолетта, должно быть, голодны. Я сейчас что-нибудь пришлю вам. А пока проходите в маленькую гостиную, там можете поговорить… Думаю, вам хочется остаться вдвоем.
В ее глазах стояли слезы, и было видно, что она с трудом сдерживается и старается отвлечь себя каким-нибудь делом.
– Спасибо, бабушка, – сказал Джоуэн. – Это было бы хорошо.
Он крепко держал мою руку и, казалось, никогда не отпустит ее.
Я была счастлива, как никогда в жизни… оставалось лишь избавиться от страха и сказать себе, что это был всего лишь сон…
Нам нужно было многое рассказать друг другу. Он настаивал на том, чтобы я начала первой, и я поведала обо всем, что случилось со мной за это время. Рассказала, как работала в доме для выздоравливающих, здесь же, в усадьбе, о службе в Лондоне, о воздушных налетах, о том, как я оказалась в Кэддингтоне.
Он внимательно слушал.
– До нас доходили обрывки информации… часто эти сведения были ложными. Нам говорили, что Лондон разрушен, наши аэродромы и порты превращены в руины… Конечно, мы не верили.
– А теперь твоя очередь, Джоуэн. Я хочу знать все.
Он рассказал, как его рота пыталась пробиться к берегу. Они знали, что немцы превосходили их и вели активное наступление, поэтому им оставалось лишь вернуться на родину, собрать новые силы и подготовиться к битве за Британию.
– У нас было мало шансов добраться до Дюнкерка. Где-то возле Амьена нас окружили и всех взяли в плен. Со мной был мой капрал Бастер Браун. В общем-то его звали Бернард, но из-за склонности повеселиться и выпить он был более известен как Бастер[9]. Он обладал острым умом, был жилистым и крепким, как кокни. К тому же хорошо готовил. Он мог раздобыть где-то пару цыплят и стряпал такое, что не шло ни в какое сравнение с консервированной рыбой и мясом неизвестного происхождения. Как-то он проговорился, что совершает налеты на местные фермы.
– Разве это преступление? Мы их спасаем от врага, а нам нужно кормить наших мальчиков, – сказал он тогда.
У него был сильный характер, и я никогда не видел его растерянным ни при каких обстоятельствах. Он был в моем личном услужении, и я часто думаю, что все было бы совсем иначе, если бы не Бастер Браун.
Итак, нас окружили и взяли в плен. Противник стремительно теснил наши войска к берегу, и в этом принимали участие в основном обстрелянные солдаты, так что собирать пленных и развозить по местам было поручено молодым и неопытным, которые только что прибыли на фронт. Мы находились недалеко от заброшенного замка, который мог бы великолепно послужить временной тюрьмой. Потому ли, что пленников было не так много, или были другие причины, но мы надолго остались в том замке.
Вначале жизнь была не такой уж плохой. Да, существовали жесткие инструкции, и пища была плохой, но большинство из нашей роты жило в замке, и мы находились среди своих. Главным для нас было организовать побег. Мы постоянно думали об этом и наконец решили рыть туннель. Установили график. Дело оказалось трудным, можно сказать, безнадежным, но только надежда поддерживала нашу жизнь в то время. Мы стали организовывать небольшие концерты, что привело немцев в полное замешательство. Они удивлялись нашему дружному смеху… кстати, во время таких концертов мы как раз и рыли наш туннель.
Работа продвигалась медленно. Представь наше отчаяние, когда через два года оказалось, что мы вышли совсем не туда, куда рассчитывали, мы так и остались внутри крепости. Но мы продолжали рыть дальше, думая о конце работы и организуя план побега. Бежать решили по двое, потому было составлено расписание. Среди своих мы поддерживали определенную дисциплину и веру в успех. Нас всех волновали дела в туннеле. А в это время наши уже высадились в Нормандии. Мы только ничего не знали об этом, но вдруг все изменилось. Наши охранники стали нервными, дергаными. Кормить нас стали хуже.
Чувствовалось, что что-то происходит. Некоторые из нас слегка знали немецкий и кое-что понимали из разговора немцев, и скоро мы уже точно знали, что союзники во Франции. Ты, возможно, думаешь, что теперь, после четырех лет ожидания, мы могли потерпеть еще. Нас бы просто освободили. Но это не так, желание быть свободными только усилилось. Мы продолжали работу.
Наконец туннель был закончен, и на этот раз он вышел за пределы крепости. Несколько человек бежали, и мы надеялись, что им повезло. Хотя мы бежали и по двое, но вскоре это заметили. На вышке по ночам теперь дежурили охранники, иногда мы слышали выстрелы по ночам и думали, удалось ли бежать еще двоим.
Наступила наша с Бастером очередь. Браун считал меня своим подопечным, полагая, что за мной надо приглядывать, и напоминал няню, которая когда-то была у меня.
Ночь стояла лунная, и охранник мог заметить любое движение. Денег у нас не было, и мы могли взять с собой только немного пищи.
И мы вошли в туннель. Он был низким и порою очень узким, но мы решительно продвигались вперед. И наступил тот блаженный момент, когда мы выползли из туннеля… мы свободны!
Свет прожектора быстро перемещался по траве возле замка. Мы распластались на земле и ждали, когда луч минует нас. Но раздались выстрелы, и я почувствовал, как что-то обожгло мою руку. Тут я услышал шепот Бастера:
– Не шевелитесь. Прижмитесь вплотную к земле, не двигайте ни одним мускулом.
Я подчинился, и луч прожектора, не остановившись, пополз дальше.
– Вперед, – шепнул Бастер, и мы побежали. – Живее, живее, сэр. Хотите, чтобы пули настигли нас?
Мы спрятались в кустах, куда не доходил свет прожектора.
– Чтоб мне провалиться! Чуть не влипли, – выругался Бастер. – Тогда прощай дом и красотка. Идемте, а то упустим лодку.
Мой рукав промок. Я тронул руку и увидел на ладони кровь.
– Тебе лучше идти одному, Бастер. Похоже, что я…
– Не несите хреновину, сэр… Прошу прощения. Не собираюсь я уходить без вас. Кто тогда приглядит за вами? Мы должны уйти отсюда. Немцы немного повеселились и сейчас не будут преследовать нас. Наверное, подумали, что это была лиса.
Он почти тащил меня, настолько я ослабел. Мы вышли на дорогу, и вдалеке я увидел свет фар. Бастер тут же затащил меня в кусты. Что было дальше, я плохо помню, так как, кажется, находился в бреду. Бастер позднее рассказал мне, что я все время спрашивал: «Где усадьба Джерминов? Где она? Я иду домой».
– Вы все время называли свое имя, – говорил он. – И разговаривали с некой птичкой по имени Виолет… или что-то в этом роде.
Наверное, он просто нес меня на себе, что было довольно сложно, так как я значительно выше его. Нам повезло. На поле кто-то оставил тачку, он усадил меня в нее и повез. Бастер никогда не бросил бы меня, это просто замечательный парень. И очень умен, хотя и хвастался этим. Как он говорил, он мог бы обвести вокруг пальца любого, начиная от командующего и кончая самой пугливой и осторожной птицей. Он воображал себя всесильным в отношении всего, включая женщин. Обычно я называл его Казановой Брауном. Он никогда не слышал о Казанове, но был весьма польщен, когда узнал, кто это.
Я всегда буду знать, что своей жизнью обязан Бастеру Брауну.
Заметив дом, стоящий поодаль от дороги, Бастер решил попытать счастья. Впоследствии он сказал, что вынужден был это сделать, так как боялся, что я могу умереть, если мне не окажут помощь. Я потерял много крови, а он не мог толкать тачку посреди дня.
Дверь открыла женщина. Она быстро заговорила по-французски, и, возможно, я кое-что понял бы, если бы чувствовал себя несколько лучше. Знание же французского Бастером не выходило за пределы «О-ля-ля!».
Но каким-то образом он сумел объяснить, что мы бежали из замка, что его товарищ ранен и нуждается в помощи.
Как повезло нам той ночью! Марианна, так звали хозяйку, люто ненавидела немцев, которые прямо у нее на глазах застрелили ее мужа, и использовала любой случай, чтобы навредить им.
Оказалось, что она помогала и другим беглецам из замка.
Прежде всего Марианна сделала мне перевязку и уложила в постель, а затем уж дала Бастеру кусок ржаного хлеба и что-то напоминающее кофе.
Потом он говорил мне:
– Марианна оказалась хорошей женщиной. Другая бы связала нас и подняла тревогу – но не она. Враги немцев – ее друзья.
Марианна действительно оказалась доброй и заботливой. Без нее я не выжил бы. Эта спокойная, красивая, мечтательная женщина приходила в ярость, когда говорили о немцах. И надо сказать, она немало рисковала, помогая нам.
А так она была нежной и все понимающей. Когда она перевязывала мою руку, она произнесла по-французски: «Бедный маленький мальчик». И, странно, это очень успокоило меня, хотя рука болела сильно. От нее мы узнали, как генерал де Голль спасал Францию, как высадились союзники в Нормандии, узнали и об этом злодее Петене, который предал Францию и стал немецким холуем. По ее мнению, англичане и американцы были просто замечательными ребятами, потому что ступили на французскую землю и сражались против завоевателей и предателей, смывая позор со страны и делая ее опять великой.
Ее долг – помогать бывшим узникам, говорила она. Она делает это для Франции, и ей нравились люди, которые проходили через ее дом. Например, те двое летчиков, которые приземлились на парашютах. Они пробыли у нее две ночи. Затем беглецы из замка, которым она показывала дорогу и давала одежду, принадлежащую ее мужу, убитому этими немецкими ублюдками.
Я знал, что мешаю Бастеру, и сказал ему, чтобы он шел дальше без меня, так как мы находились слишком близко от замка, чтобы чувствовать себя в безопасности. А что, если немцы узнают, что мы в этом доме? Не только мы, но и Марианна оказалась бы в смертельной опасности.
Бастер отказался уходить, а Марианна не хотела отпускать меня с такой раной, хотя, увы, здесь она мало чем могла помочь. Требовался доктор, но где его было взять?
Затем мы познакомились с ее дочерью Лизеттой, которая жила на ферме у дяди, а сейчас вернулась домой. Это было юное повторение Марианны – такая же пухленькая, такие же глаза с поволокой, полные губы и всепоглощающая женственность. Но главное, она немного говорила по-английски.
– Убежали? Из замка? – спросила она. Мы утвердительно кивнули головой и сказали, что ее мать очень нам помогла.
– Моей маме нравятся англичане и американцы. Мне тоже.
– К счастью для нас, – отозвался Бастер. Мы пробыли у Марианны несколько недель.
Большую часть времени я с трудом осознавал, где нахожусь. Все казалось мне таким нереальным. Рука начала гноиться, но Марианна боялась позвать врача.
А вообще-то она прекрасно относилась к нам, предоставила нам кров и пищу, хотя у нас не было ни гроша.
– Она делает это для Франции, – торжественно заявила Лизетта.
Бастер много помогал по хозяйству, но я был не способен что-либо делать…
Он замолчал, как бы вглядываясь в прошлое.
– Союзники приближались, – продолжал рассказывать Джоуэн. – Вокруг появилось много немцев, и мы стали особо осторожны. У Марианны был огромный комод, в котором, в случае необходимости, мы могли спрятаться. Уверен, что если бы они пришли, то нашли бы нас сразу же. К счастью, такого не случилось.
Я постоянно твердил Бастеру, что он должен уйти, а не торчать тут с инвалидом, подвергая себя опасности, но, конечно, он никуда не ушел. Кажется, ему нравилось жить в этом доме. И было ясно, что ему нравилась Марианна и ее дочь. Он починил и покрасил тачку и приобщил ее к хозяйству, хотя относился к ней как к святыне.
– Наша спасительница, – говорил он. – Знаете ли, сэр, что без нее мы не добрались бы сюда?
Он каждый день осматривал ее и посылал ей воздушные поцелуи. Такая сентиментальность была неожиданной в его характере.
Думаю, что у него были особые отношения с Марианной. Однажды он мне сказал, что она «лакомый кусочек», и подмигнул при этом. Да и к Лизетте он привязался.
Что-то очень уютное было в том доме, успокаивающее, хотя опасность грозила нам и днем и ночью.
Вечерами, сидя в темноте, мы много разговаривали. Я рассказывал им о моем доме, о монахах, которые жили в нем когда-то, о красоте диких берегов Корнуолла. Лизетте очень нравились мои рассказы.
Некоторое знание языка позволяло ей задавать вопросы, а затем переводить мои ответы своей матери. Бастер обычно сидел и, глядя на нас, улыбался. Он был тем, кто заботился обо всех нас…
Но рано или поздно все кончается. Как-то в дом вошла Марианна и сообщила, что англичане всего в нескольких милях от нас. Она вытащила трехцветный флаг и вывесила его в одном из окон.
Лизетта сообщила:
– Ее прадедушка вывешивал его, когда сюда в тысяча восемьсот семидесятом году приходили немцы.
Когда мы покидали их дом, я сказал Марианне:
– Не знаю, как благодарить вас.
Она начала что-то быстро говорить, и Лизетта переводила:
– Она рада, что вы жили здесь. Ее долг перед Францией… и вы ей нравитесь.
– Мы обязаны ей жизнью и никогда не забудем этого.
– Когда война кончится, возможно, вы приедете сюда.
Мы пришли к нашим. Бастер думал, что его оставят в армии, но нас обоих отослали домой. Мы ведь все это время пробыли в концлагере и должны были пройти проверку. Перед отъездом армейский врач осмотрел мою руку, и ему очень не понравилось, что он увидел. Он сказал, что рана запущена. Мы приехали в Англию. Бастер пошел своим путем, а я своим. Я должен был сразу же отправиться в Полдаунскую больницу. И вот я здесь.
– До сих пор не верится.
– Мне тоже. Но мы будем жить так, как хотели?
– Да, да, Джоуэн.
– Война не продлится долго. Скоро конец. И все будет так, как мы мечтали. Но не забудем эти годы. – Не забудем.
– Ты не передумала? Я рассмеялась:
– Нет. Я всегда верила, что ты вернешься. Мы с бабушкой верили и ждали.
– Я не сомневался в вас, и эта вера помогла мне преодолеть все. Я постоянно вспоминал наши свидания. Помнишь, как мы впервые побывали в трактире «У кузнеца»? И еще я думал… но не было возможности послать тебе весточку…
– Все кончилось. Проклятая война принесла горе миллионам. Сумасшедший повел за собой целый народ! Но их ждет крах. Достаточно об этом. Поговорим о себе.
Джоуэн не знал, что ждет его в будущем. Возможно, ему снова придется служить.
– Интересно, что с Бастером? Он, должно быть, сильно ослаб после концлагеря.
– Ты должен пригласить его на нашу свадьбу.
– Ему это очень понравится, – Джоуэн растерянно посмотрел на меня. – А ты знаешь, у меня нет его адреса. Но я смогу узнать через наш штаб.
– Я хотела бы познакомиться с ним.
– Прекрасный парень. Он произведет на тебя впечатление.
– Он спас твою жизнь и уже поэтому нравится мне.
Жизнь была прекрасна. Когда я появилась в городке, все поздравляли меня. Гордон был добр ко мне. Мне было стыдно за то, что я считала его таким подозрительным. Но в те дни все в Трегарленде казалось мне недобрым.
Часто звонила Дорабелла. Она искренне радовалась за меня, так как знала, что значит быть счастливой, и желала этого своей сестре. Родители тоже часто говорили со мной по телефону и настаивали, чтобы я привезла Джоуэна в Кэддингтон, как только появится такая возможность.
В больнице Джоуэну сказали, что рука нуждается в специальном лечении и, возможно, потребуется операция, пока же он должен был ежедневно посещать врача, и не было никаких разговоров о возвращении в армию.
Позвонил Ричард. Он слышал о возвращении Джоуэна.
– Ты была права. Никогда не подумал бы, что он вернется. Ты сейчас счастлива, Виолетта?
– Да, Ричард, очень.
– Тогда я должен поздравить тебя.
– Спасибо.
– Желаю тебе большого счастья и удачи. Надеюсь, у тебя все будет в порядке, – он помолчал немного. – Если я понадоблюсь тебе, если смогу помочь, дай мне знать в любое время.
– Спасибо, Ричард.
Той ночью мне приснился сон, будто я сижу в кафе вместе с женой Ричарда. Холодно улыбаясь, она говорила: «Вы очень радуетесь жизни, но что скажет ваш чудесный возлюбленный, когда узнает, что ваше имя упоминается в деле о разводе?»
Я проснулась в холодном поту. Ужасные предчувствия мучили меня. Джоуэн должен знать об этом. Ведь я уверена, что ждала его и никогда не изменяла моего отношения к нему. А сейчас жена Ричарда хотела получить развод только потому, что ее муж вступил в связь с мисс Виолеттой Денвер.
Джоуэн видел, что со мной что-то творится. Я не переставая думала об этой женщине с холодным и расчетливым взглядом.
Я отвезла Джоуэна в больницу, где его осмотрели и перевязали рану, и на обратном пути, вместо того чтобы ехать домой, завернула на то поле, где мы впервые встретились.
– Ну, рассказывай, – сказал он, когда я остановила машину. – Что тебя беспокоит? Ты передумала? Ты собираешься сказать, что думаешь о браке с беднягой инвалидом?
Я заставила себя улыбнуться:
– Я хочу выйти за тебя замуж. Но мне нужное кое-что тебе рассказать.
– Я догадался… Что же это?
– Это произошло тогда, когда я работала в министерстве вместе с Мэри Грейс. Ее брат – Ричард Доррингтон.
Джоуэн глубоко вздохнул и напрягся. Он помнил то время, когда Ричард приезжал ко мне в Корнуолл, и знал, что тот делал мне предложение.
– Я встречалась с Ричардом во время его увольнительных. Он знал, что я жду тебя, между нами ничего не было, только дружба. Кто-то одолжил ему квартиру, где мы встречались, и я готовила для него.
– Звучит довольно… интимно, – сказал Джоуэн.
– Ричард всегда знал, что между нами ничего, кроме дружбы, не может быть.
– Думаю, он надеялся, что я не вернусь.
– Джоуэн, я говорю правду.
– И что случилось?
– Ричард женат.
– Женат? Но я думал…
– Мы все так думали. Он держал это в секрете. Она женщина из общества, и о ней часто пишут в светской хронике. Брак оказался неудачным, и они оба решили покончить с ним. Но она выдвигает в качестве причины наши встречи. Дело в том, что она подает на развод, обвиняя его в измене…
– С тобой? – спросил он. Я кивнула.
– Боже мой!
– Это волновало меня, – быстро произнесла я. – Но Ричард сказал, что развод вряд ли кто-либо заметит. Перед войной газеты подробно освещали такие дела, но сейчас все по-другому.
Я внимательно посмотрела на него и увидела тень сомнения на его лице. Я страстно сказала:– Ты должен верить мне. Не было ничего. Ничего!
Джоуэн повернулся и поцеловал меня:
– Виолетта, любовь моя, конечно, я верю. И даже если бы… Я продолжал бы любить тебя, несмотря ни на что.
Я с облегчением вздохнула:
– О, Джоуэн, я так люблю тебя. Но ты веришь мне?
– Верю. Ладно, с этим покончено, и ты можешь вновь улыбаться. Мы вместе и любим друг друга, и ничто не может помешать этому. Мы знаем, что значит жить вдали друг от друга, и никогда больше не повторим это.
– Джоуэн, я так благодарна тебе. Он поцеловал меня в щеку:
– Не думаю, что нам следует откладывать свадьбу. Скоро моя рука заживет, но, может быть, мы не будем этого дожидаться.
– А я не хочу, чтобы рана зажила до окончания войны.
Мы помолчали, затем он обнял меня и прижал к себе:
– Понимаешь, там, во Франции, кое-что произошло. Раз уж наступило время для признаний, то и я должен рассказать кое о чем. Я хочу, чтобы ты знала.
– Что ты имеешь в виду?
– Дай мне рассказать. Я говорил тебе о Марианне. Она очень любила своего мужа, но сомневаюсь, была ли она до конца верна ему. Это очень чувственная женщина. Думаю, что Лизетта будет такой же. Марианна очень нежно относилась к мужчинам. Она смотрела на них как на маленьких мальчиков. Наверное, солдаты, кому она помогала, пользовались не только ее материнской добротой. Была ночь, и у меня сильно болела рука. Я туманно помню, как она перевязала меня, затем уложила в постель… и, кажется, оказалась рядом со мной. Она обняла меня и стала целовать, чтобы заглушить боль… ну точно так, как делают матери с маленькими детьми. Я все время думал о тебе, и мне казалось, что я был с тобой. Я находился в полубессознательном состоянии и бредил. Кто-то лежал рядом, мне хотелось верить, что это ты… Что случилось той ночью, не знаю. Возможно, я изменил тебе… крестьянский дом… женщина, Виолетта, я не знаю…
– Странные вещи случаются во время войны, – услышала я свой неуверенный голос.
– Не могу сказать… Но после этого она стала по-другому относиться ко мне. А может, мне казалось. Ведь я так часто думал о тебе и представлял, что ты рядом со мной, и горько разочаровывался, когда, просыпаясь, не находил тебя рядом. Страстное желание увидеть тебя было почти невыносимым…
Мы оба молчали. Трудно было говорить что-то. Но я твердо знала, что мы не должны оглядываться назад. Война шла к концу, и мы будем счастливы – ведь мы так решили.
ГОСТЬЯ ИЗ ФРАНЦИИ
Продолжалась подготовка к нашей свадьбе. Никогда не видела прежде, чтобы миссис Джермин так радовалась жизни. Казалось, она помолодела на много лет, и счастье ее было безграничным.
Джоуэн вернулся, и мечты ее претворялись в жизнь. Впереди она видела прекрасную жизнь и правнуков, бегающих вокруг нее. Она говорила мне, что если бы она выбирала жену для своего любимого внука, то выбрала бы только меня.
Как-то миссис Джермин сказала: – Убеждена, что, если бы не эта ужасная война, я никогда бы не стала такой счастливой, как сейчас. Потому что она показала, как ценна жизнь, и теперь я понимаю, насколько близка была к потере того, что больше всего на свете любила.
Джоуэн вернулся, и мечты ее претворялись в жизнь. Впереди она видела прекрасную жизнь и правнуков, бегающих вокруг нее. Она говорила мне, что если бы она выбирала жену для своего любимого внука, то выбрала бы только меня.
Как-то миссис Джермин сказала: – Убеждена, что, если бы не эта ужасная война, я никогда бы не стала такой счастливой, как сейчас. Потому что она показала, как ценна жизнь, и теперь я понимаю, насколько близка была к потере того, что больше всего на свете любила.