Ле Карре Джон. Сингл и Сингл

   Из вестибюля банка в стальной кабине лифта без единой кнопки он поднялся непонятно на какой этаж, где его тепло встретил мужчина с огненно-рыжими волосами, герр Альбрехт, которого Оливер по ошибке принял за одного из своих школьных учителей.
   — Мы очень рады видеть вас вновь, мистер Сингл, после стольких лет и так скоро после визита вашего уважаемого отца. — Герр Альбрехт крепко пожал ему руку.
   «И как мой уважаемый отец? Вы кинули его так же, как этот мерзавец Конрад?» — спросил Оливер. Но, судя по всему, только в своей голове, потому что его уже вели по реке синего ковра мимо доброй матроны, восседавшей за секретарским столом, к доктору Лилиенфельду, чтобы тот ксерокопировал его паспорт, как того требовали новые инструкции.
   — В каком смысле новые?
   — О, очень новые. Опять же, вы были у нас очень давно. Мы должны убедиться, что вы тот самый человек.
   «Я тоже», — подумал Оливер.
   Герр доктор Лилиенфельд потребовал и новый образец подписи Оливера взамен более молодой, округлой, оставленной в банке пять лет тому назад. А когда добрая матрона вновь привела его в кабинет Альбрехта, Тайгер сидел в том самом кресле из розового дерева, которое Оливер занимал несколькими минутами раньше. Выглядел он так, как и ожидал Оливер: уставший, немытый, в коричневом любовном пальто. Но обратился герр Альбрехт, стоявший на фоне дисплеев, на которых появлялись и исчезали биржевые котировки, не к Тайгеру — к Оливеру. И розовый поросенок, герр Штампфли, не Тайгер, выступил из тени, чтобы сказать, что именно он ведет счета семейства Сингл.
   Все в полном порядке, заверил Оливера герр Штампфли. Исходное разрешение по-прежнему в силе, и, разумеется, Оливеру вообще не требуется никакого разрешения, чтобы ознакомиться с личным счетом, состояние которого, о чем с удовольствием доложил герр Альбрехт, не дает повода для тревоги.
   — Хорошо. Отлично. Благодарю вас. Великолепно.
   — Есть, правда, одна маленькая загвоздка, — признался герр Альбрехт, школьный учитель, поверх лысеющей головы герра Штампфли. — Вы просили копии всех банковских документов. Я очень сожалею, но мы не можем выдать вам копии. Банковские документы или их копии могут покинуть банк только на основании распоряжения, подписанного лично мистером Синглом-старшим. Это четко прописано в оставленных нам инструкциях, и мы должны им следовать.
   — Я полагал, что смогу сделать выписки.
   — Именно этого и ожидал от вас ваш отец, — ответил герр Альбрехт.
   «Значит, выписки я сделать смогу, — подумал Оливер. — Об этом можно не волноваться».
   На этот раз ковровая река сменила цвет на оранжевый. Герр Штампфли семенил рядом, тюремщик, позвякивающий ключами.
   — Мой отец не брал с собой никаких бумаг? — спросил Оливер.
   — Ваш отец прекрасно понимает, сколь важна банковская тайна. Но ему взять документы, естественно, разрешили бы.
   — Естественно.
   Кабинет напоминал часовню. Не хватало только тела Тайгера. Восковые цветы, полированный стол для безвременно ушедшего. Стопки перфорированных распечаток с личных бумаг безвременно ушедшего. Папки из кожзаменителя с платежными поручениями. Степлер, пластмассовая коробочка со скрепками, кнопками и эластичными кольцами-перетяжками. Блокноты.
   Пачка открыток, на которых крестьянин размахивал швейцарским флагом, стоя на зеленой вершине горы, напомнившей Оливеру о Вифлееме.
   — Хотите кофе, мистер Оливер? — спросил герр Штампфли, предлагая последнюю трапезу в этом мире.
   Герр Штампфли жил в Солотурне. Он развелся, о чем очень сожалел, но бывшая жена заявила, что предпочитает одиночество его компании, поэтому что ему оставалось? Двенадцатилетняя дочь, ее звали Иветт, осталась с ним, полненькая, но он надеялся, что с годами она вытянется и похудеет. Часы показывали пять вечера, банк закрывался, но герр Штампфли заявил, что сочтет за честь задержаться до восьми в случае, если понадобится Оливеру: дел все равно никаких нет, а по вечерам время для него тянулось очень уж медленно.
   — Иветт ваша задержка не огорчит?
   — Иветт до девяти вечера играет в баскетбол, — успокоил его герр Штампфли. — По вторникам она всегда играет в баскетбол.
   Оливер писал, читал и чашками пил кофе. Он становился Броком. Мне нужен лысый Бернард и его паршивые компании. Он становился Тайгером, владельцем «сателлитных счетов», через которые деньги переводились на основной счет в «Сингл холдинг офшор». Он вновь превращался в Оливера, пользующегося всеми правами, доверенными ему его партнером и отцом. Становился лысым Бернардом, владельцем лихтенштейнского фонда «Дервиш», на счету которого лежал тридцать один миллион фунтов стерлингов, и компании «Скайблу холдинг», зарегистрированной в Антигуа. «Бернард думает, что до него не добраться, — говорил Брок. — Бернард думает, что он может идти по чертовой воде, но, если я своего добьюсь, он проведет остаток дней под этой самой водой». Он становился «Скайблу холдинг», и этому холдингу принадлежала не одна вилла, а четырнадцать, каждая находилась во владении отдельной компании с глупым названием, вроде «Янус», «Плексес» или «Ментор». «Бернард — казначей, — говорил Брок. — Бернард — самая большая из голов Гидры». Он вновь обратился в Брока, говорящего о далеких от совершенства слугах народа, которые зарабатывали вторую пенсию. И снова становился Оливером, сыном Тайгера, заполняющим страницу за страницей под наблюдающим взглядом герра Штампфли. Ему двенадцать лет, и он сидит на экзамене, и смотрит на него не герр Штампфли, а мистер Ревильос. Он становился Иветт в Солотурне, играющей в баскетбол до девяти вечера, чтобы согнать лишний жир. На одной странице он попадал в Антигуа, на другой — в Лихтенштейн, на третьей — на Каймановы острова. Не отрываясь от блокнота, он побывал в Испании, Португалии, Андорре и на северном Кипре. Он становился владельцем казино, отелей, таймшерных комплексов, дискотек. Он видел себя на месте Тайгера, подсчитывающего личные активы, чтобы понять, сколько ему не хватает до двухсот миллионов фунтов стерлингов. Ответ не заставил себя долго ждать: не хватало сто девятнадцати миллионов. «Ликвидный счет», — прочитал он. Никакого названия, только шестизначное число и буквы ТС в верхней части страницы. Текущая сумма — семнадцать миллионов фунтов в различных валютах. В последние две недели две записи о расходах. Одна, пять миллионов и тридцать фунтов, с пометкой «Перевод», вторая, пятьдесят тысяч фунтов, с датой и пометкой «Предъявителю».
   — Мой отец взял деньги наличными?
   — Наличными, — подтвердил герр Штампфли. Он лично помогал Тайгеру укладывать деньги в его дорожную сумку.
   — В какой валюте?
   — Швейцарские франки, доллары, турецкие лиры, — ответил герр Штампфли, точный, как швейцарские часы, и гордо добавил: — Я сам их принес.
   — А мне вы тоже можете принести деньги?
   Вопрос, который удивил самого Оливера, спровоцировали два внешних фактора. Во-первых, он наткнулся на свой номерной счет, на котором лежало больше трех миллионов фунтов. Во-вторых, Оливера возмущало решение Брока лишить его наличных в этой поездке за границу, с намеком на то, что иначе он попытается вырваться на свободу… о чем он, кстати, постоянно думал в последние три дня.
   Герр Штампфли не имел права оставить Оливера наедине с банковской документацией. Однако тут же позвонил ночному кассиру и от лица Оливера заказал тридцать тысяч долларов США сотенными купюрами, пару тысяч швейцарских франков и немного турецких лир. Прибыл курьер, вооруженный пачками денег и расходным ордером. Оливер расписался на нем, рассовал деньги по просторным карманам костюма от «Хэйуэрда». Ни одному фокуснику не удалось бы сделать это так ловко. Чтобы отпраздновать свой успех, он воспользовался открыткой с крестьянином, размахивающим флагом, написал на ней короткое послание Сэмми и тоже сунул в карман. Потом вернулся к числам. Когда часы пробили семь, его запал иссяк.
   — Я не могу допустить, чтобы вы приехали домой позже Иветт, — со смешком признался Оливер герру Штампфли. Осторожно вырвал из блокнота исписанные страницы.
   Герр Штампфли нашел большой конверт и держал раскрытым, пока Оливер засовывал в него листочки. Потом герр Штампфли по лестнице проводил Оливера до дверей.
   — Мой отец не упомянул, куда он собирается поехать?
   Герр Штампфли покачал головой.
   — С лирами, возможно, в Турцию? — предположил он. Снаружи в сумерках Оливера дожидался Дерек.
   — Вы меняете фамилию, — объявил Дерек, пока они шли к припаркованному такси. — Приказ Нэта.
   Теперь вы — мистер и миссис Уэст и живете в любовном гнездышке для небогатых туристов на другом конце города.
   — Почему?
   — Ищейки.
   — Какие ищейки?
   — Неизвестно. Может, швейцарские, может, Хобэна, может, «Гидры». Возможно, тебя сдал Конрад.
   — И что они делали?
   — Следили за Агги, шныряли по отелю, обнюхивали ваше исподнее. Это приказ. Сидеть тихо, под яркий свет не соваться, утром первым же самолетом вернуться домой.
   — В Лондон?
   — Нэт считает, что иначе нельзя. А на что ты рассчитывал? Что он привяжет тебя к дереву и будет ждать появления волков?
   Сидя в такси рядом с Дереком, Оливер смотрел на фонари, горящие на набережной. В вестибюле скромного отеля пахло старым мылом. Дерек говорил по телефону с номером 509, тогда как Пэт и Мик изучали доску объявлений. Улучив момент, Оливер достал из кармана открытку, адресованную Сэмми, написал: «На счет 509» на месте марки и бросил в почтовый ящик.
   — Она тебя ждет, — прошептал Дерек, указывая Оливеру на лифт. — Надеюсь, у тебя получится лучше, чем у меня, приятель.

* * *

   В крошечной комнате стояла двуспальная кровать. Маленькая даже для любовников скромных габаритов и уж совершенно неподходящая для двух высоких едва знакомых людей, которые не собирались касаться друг друга. Обстановку дополняли мини-бар и телевизор. Двум миниатюрным креслам едва нашлось место между стеной и изножьем кровати, в изголовье имелась щель, куда следовало опустить два франка, если у постояльцев возникало желание посмотреть кабельный канал для взрослых. Агги распаковала вещи. Его второй костюм уже висел в шкафу. Она надушилась очень приятными духами. Он никогда не ассоциировал ее с запахом духов, скорее с дикой природой. Обо всем этом он подумал, прежде чем примоститься на краешке кровати спиной к ней, тогда как Агги стояла у зеркала над раковиной в ванной, заканчивая краситься. Он привез с собой Рокко, механического енота, и теперь тот бегал у него по плечам. Пиджак Оливер не снял, поскольку в карманах лежали деньги.
   — Мы можем тут говорить? — спросил он.
   — Да, если только ты не параноик, — ответила она через открытую дверь. Он же осторожно достал пачки денег из карманов пиджака, расстегнул рубашку и начал засовывать их за ремень.
   — Все на него ополчились. Только Евгений оставался на его стороне. Я — нет, — жаловался он, засовывая пачку сотенных под ремень на пояснице.
   — И что?
   — Я у него в долгу.
   — И что ты ему должен? — Должно быть, она занималась с помадой, потому что говорила совсем как Хитер. — Оливер, мы не можем одалживаться перед всеми.
   — Ты одалживаешься. — Запрятав деньги под рубашку, он снял пиджак и вновь пустил Рокко на плечи. — Я тебя видел. Ты — словно медсестра в палате. И все — твои пациенты.
   — Это полнейшая чушь, — но последнее слово она наполовину съела, поскольку красила губы. — И перестань возиться с этим зверьком, потому что вгоняешь себя в тоску, а меня это злит.
   «Наш первый семейный закон», — думал Оливер, потирая мордочку Рокко и строя ему рожи. Она вышла из ванной, он — вошел, закрыл и запер за собой дверь.
   Вытащил деньги из-под ремня, спрятал за бачком. Спустил воду, открыл краны. Вернулся в комнату, огляделся в поисках чистой рубашки. Агги выдвинула ящик, протянула новую, в тон галстуку, купленному в Хитроу.
   — Где ты ее взяла?
   — А что еще я могла делать весь день? Он вспомнил про ищеек и предположил, что именно они — причина ее раздражительности.
   — Так кто за тобой следил? — спросил он.
   — Я не знаю, Оливер, я их не видела, вот и не спросила. Их засекла группа наружного наблюдения. Мне полагалось изображать ничего не подозревающую жену.
   — Само собой. Да. Конечно. Извини. — Смысла вновь уходить в ванную, чтобы надеть новую рубашку не было. А кроме того, зрители должны знать, что в рукаве у тебя ничего нет. Оливер снял старую рубашку и втянул живот, вынимая новую из целлофана и вытаскивая булавки, удерживающие рубашку на картонке.
   — Они должны указывать на упаковке, сколько там булавок, — пробурчал Оливер, когда Агги взяла у него рубашку и довершила начатое. — Можно ведь уколоться, надевая ее через голову.
   — Рукава с пуговицами. Как ты любишь.
   — Я просто не в восторге от запонок, — объяснил он.
   Он надел рубашку, повернулся спиной к Агги, расстегнул «молнию», чтобы заправить полы в брюки. С галстуками он всегда мучился и вспомнил, как Хитер ловко завязывала виндзорский узел, а вот ему, великому фокуснику, этот подвиг повторить так и не удалось. Потом вдруг спросил себя, какой мужчина по счету сумел научить Хитер этому фокусу, завязывала ли галстук Тайгеру Надя или Кэт, в галстуке ли он сейчас, повесился ли на галстуке, задушили его галстуком, был ли на нем галстук, когда выстрелом ему разнесли голову. Вопросы эти роились в голове Оливера, и он абсолютно ничего не мог поделать, кроме как держаться естественно, излучать природное обаяние и попытаться каким-то образом добыть один из листков с расписанием самолетов и поездов, которые лежали на полке рядом с регистрационной стойкой.
   Их столик стоял в нише. За другими столиками сидели в основном неприметные мужчины, как один, в серых костюмах, лица их отсутствием эмоций напоминали маски. Пэт и Мик расположились у стены. Голодные мужские взгляды раздели их не один десяток раз. Агги заказала американский стейк и жареный картофель. «Мне то же самое, пожалуйста». Закажи она требуху с луком, он бы и тут присоединился к ней. Решения по мелочам давались ему с огромным трудом. Он заказал пол-литра красного вина, Агги пила только минеральную воду.
   — С газом, пожалуйста, — сказала она официанту. — Но ты на меня не смотри, Оливер.
   — Все потому, что ты при исполнении? — спросил он.
   — Потому — что?
   — Ходишь в трезвенниках.
   Она что-то ответила, но он ее не услышал. «Ты прекрасна, — говорил он ей взглядом. — Даже при этом неприятном белом свете ты ослепительно красива».
   — Тяжелое это дело, — пожаловался он.
   — Какое?
   — Днем быть одним человеком, а вечером становиться другим. Я уже не уверен, кто есть кто.
   — Будь собой, Оливер. Хотя бы раз. Он потер голову.
   — Да, конечно, от меня не так уж много и осталось. После того как Тайгер и Брок поработали со мной.
   — Оливер, я думаю, если ты и дальше будешь так говорить, мне лучше поесть одной.
   Он дал ей передохнуть, а потом предпринял вторую попытку, задавая вопросы, которые молодой мастер обычно задавал сотрудницам на рождественских вечеринках, где все были на равных: каковы ее честолюбивые замыслы, какой она хотела бы видеть себя через пять лет, хочет ли она детей, или карьерного взлета, или того и другого…
   — Честно говоря, Оливер, не имею ни малейшего представления, чего мне действительно хочется.
   Обед подполз к концу, она расписалась на счете, как он отметил: «Шармейн Уэст». Он предложил пропустить по стаканчику в баре, который находился рядом с регистрационной стойкой. «Стоит мне пройти мимо, и я свободен», — подумал он.
   — Хорошо, — согласилась Агги, — давай выпьем в баре. — Возможно, порадовалась возможности оттянуть возращение в номер. — Чего ты оглядываешься? — спросила она.
   — Ищу твое пальто. — Хитер всегда надевала пальто, если они куда-то шли. Ей нравилось, как он снимал с нее пальто, помогал надеть, а в промежутке куда-нибудь вешал или клал.
   — Зачем мне надевать пальто, если идти от спальни до ресторана и обратно?
   Разумеется, незачем. Уж прости за глупость. У регистрационной стойки Агги полюбопытствовала, нет ли писем, записок или телефонных сообщений для Уэстов. Никто ничего не просил передать, а к тому времени, когда они двинулись к бару, несколько листков с расписанием уже лежали в левом кармане его пиджака, причем зрители об этом даже не подозревали. Любовь многим туманила глаза. В баре он заказал себе бренди, она — минералку. Когда Агги подписывала счет, он пошутил, что чувствует себя мужчиной на содержании, но она даже не улыбнулась. В кабине лифта, они поднимались вдвоем, она держалась отстраненно, не то что Катрина. В номер вошла первой, уже с готовым решением. Он — крупнее, чем она, поэтому будет спать на кровати. А ее вполне устроят два кресла. Она возьмет себе пуховое одеяло и две подушки. Оливеру достанется обычное одеяло и покрывало, плюс право первым воспользоваться ванной. Ему показалось, что поймал мелькнувшее в ее глазах разочарование, и задался вопросом, а не провели бы они ночь более комфортабельно, если б он проявил к даме побольше внимания, вместо того чтобы преследовать свои цели. Он снял рубашку, оставшись в туфлях и брюках. Пиджак повесил в шкаф, вытащил листки с расписанием, сунул под мышку, накинул халат на плечо, взял клеенчатый мешочек для губки, пробормотав, что ванну примет утром, прошел в ванную и запер дверь. Сел на унитаз, изучая расписание. Вытащил деньги из-за бачка и уложил в мешочек для губки. Долго умывался и чистил зубы, отшлифовывая намеченный план. Через дверь до него донеслись бравурные звуки музыкальной вставки американского выпуска новостей.
   — Если это Ларри Кинг, выключи мерзавца! — крикнул он, перекрывая фанфары.
   Он умылся, протер рукой раковину, постучал в дверь, услышал: «Войдите», — вернулся в комнату и нашел ее закутанной до шеи в халат, с волосами, убранными под шапочку для душа. Она вошла в ванную, закрыла и заперла за собой дверь. По телевизору показывали ужасы черной Африки, запечатленные на видеокамеру деловитой женщиной в пятнистой униформе и с отменным макияжем. Оливер ждал звука льющейся воды, но за дверью царила тишина. Потом она открылась, и Агги, не удостоив его и взгляда, взяла расческу и щетку для волос, ретировалась в ванную и вновь заперлась. Оливер услышал, что она включила душ. Надел рубашку, бросил клеенчатый мешочек в раскладывающуюся сумку, добавил туда Рокко, носки, трусы, пару рубашек, кожаные мешочки с песком, которыми жонглировал, видеофильм Бриерли о надувных баллонах. Из душа все текла вода. В полной уверенности, что путь открыт, он надел пиджак, подхватил сумку, на цыпочках двинулся к двери. Проходя мимо кровати, черканул записку в блокноте, что лежал у телефонного аппарата: «Извини, я должен это сделать. Люблю. О.». Настроение у него улучшилось, он взялся за ручку двери, повернул, в надежде, что трагедия африканских джунглей заглушит звук. Дверь подалась, он обернулся, чтобы в последний раз оглядеть комнату, и увидел Агги, с сухими волосами, но без шапочки для душа, наблюдающую за ним с порога ванной.
   — Закрой дверь. Тихонько. Он закрыл.
   — И куда это ты собрался? Говори тише.
   — В Стамбул.
   — На самолете или поездом? Уже решил?
   — Еще нет, — стараясь избежать ее сверлящего взгляда, посмотрел на часы. — В двадцать два тридцать пять из Цюриха уходит поезд на Вену. Там он будет около восьми. Я мог бы успеть на рейс Вена — Стамбул.
   — Другой вариант?
   — В двадцать три поезд в Париж, в девять сорок пять вылет из аэропорта Шарля де Голля.
   — И как ты хотел добраться до вокзала?
   — На трамвае или пешком.
   — Почему не на такси?
   — Ну, на такси, если бы поймал. Зависело от ситуации.
   — Почему не лететь из Цюриха?
   — На поезде не спрашивают фамилию. Лучше лететь из другого города. И потом, все равно ждать до утра.
   — Блестящая мысль. Ты знаешь, что Дерек в номере напротив, а Пэт и Мик между нами и лифтом?
   — Я подумал, что они уже спят.
   — А ночной портье будет счастлив, увидев, как ты проскальзываешь мимо регистрационной стойки в столь поздний час?
   — Ну, счет могла оплатить ты, не так ли?
   — А чем ты собрался заменить деньги? — И, прежде чем он успел раскрыть рот, продолжила: — Можешь не отвечать. Деньги ты взял в банке. Вот что ты прятал в ванной.
   Оливер почесал затылок.
   — Я все равно уйду.
   Рука его по-прежнему лежала на ручке, он выпрямился в полный рост, надеясь, что выглядит очень решительным, в полном соответствии с его внутренним настроем, ибо дал себе слово найти способ нейтрализовать ее, если она попытается его задержать, к примеру, разбудив Дерека и девушек. Повернувшись к нему спиной, Агги выскользнула из халата, на мгновение ослепив его своей наготой, начала одеваться. И тут до Оливера дошло, как всегда, поздно, что девушка, которая собиралась провести целомудренную ночь на двух креслах, взяла бы в ванную пижаму или ночную рубашку, чтобы выйти из нее в пристойном виде, но Агги этого не сделала, а следовательно, на ночь у нее были совсем другие планы.
   — Что ты делаешь? — спросил он, таращась на нее как идиот.
   — Еду с тобой. Что, по-твоему, я делаю? Один ты даже улицу не перейдешь.
   — А как же Брок?
   — Я ему не жена. Положи вот этот чемодан на кровать и позволь мне должным образом все запаковать.
   Он наблюдал, как Агги должным образом все укладывает, добавляет кое-что свое, не все, чтобы им хватило одного чемодана. Оставшиеся вещи она положила во второй чемодан, чтобы «Дереку, когда он проснется, осталось только взять его», — пробормотала Агги. А ведь она нисколько не огорчается из-за того, что они подкладывают Дереку большую свинью, отметил Оливер. Пока он переминался с ноги на ногу, она ушла в ванную, и через тонкую стенку он услышал, как Агги тихим голосом заказывает такси по телефону и одновременно просит подготовить счет, потому что они спустятся через несколько минут. Она вернулась, шепотом предложила взять чемодан и тихонько следовать за ней. Повернула ручку, приподняла, и дверь открылась бесшумно, чего у Оливера никогда бы не получилось. На другой стороне коридора над дверью висела табличка: «Служебный ход». Агги открыла и ее, махнула ему рукой, и следом за ней он начал спускаться по зловеще-темной каменной лестнице, так похожей на лестницу черного хода на Керзон-стрит. Он наблюдал, как Агги расплачивается по счету, и при этом она непроизвольно крутанула бедрами, совсем как в саду в Камдене, перенеся вес на одну ногу и по-особенному двинув другой. Он обратил внимание, что волосы у нее, после того как Агги сняла шапочку для душа, остались распущенными, и даже под этим отвратительным ярким дневным светом смог представить себе, как скачет она на лошади, и взбирается по лесистому горному склону, и ловит на блесну форель в горной речке.
   — Такси подъехало, Марк? — спросила она, обернувшись, одновременно подписывая счет, и Оливер, все еще потерянный в грезах, огляделся в поисках Марка, прежде чем вспомнил, что обращается она к нему.
   До станции они доехали молча. А там, стоя над чемоданом, пока она покупала билеты, он несколько раз искал на табло нужную платформу, потому что сразу же забывал ее номер. И внезапно они оказались на платформе, обыкновенные люди, мистер и миссис Уэст, толкающие перед собой тележку с одним чемоданом на двоих, ищущие свой вагон.

Глава 16

   До этого вечера Брок исповедовал достаточно простую тактику: держать Массингхэма в постоянном напряжении, появляясь в любое время дня и ночи, выстреливать несколькими вопросами, оставляя остальные в обойме, и при этом давать туманные обещания: «Нет, сэр, предоставление вам неприкосновенности еще обсуждается… Нет, сэр, мы не собираемся разыскивать Уильяма… А пока не затруднит ли вас помочь нам в решении одной маленькой проблемы?..» Все, что угодно, лишь бы он продолжал говорить, объяснял Брок Айдену Беллу, все, что угодно, лишь бы нервничал, не зная, чем все закончится.
   — А почему просто не выставить его за дверь и не сэкономить себе время? — возражал Белл.
   «Потому что он кого-то боится больше, чем нас, — отвечал Брок. — Потому что он любит Уильяма и знает, где спрятана бомба. Потому что он служит то одним, то другим, и это самое худшее. Потому что я не понимаю, почему он пришел к нам и от кого прячется. И почему прагматичные Орловы в своем солидном возрасте вдруг пошли на ритуальное убийство».
   Однако сегодня Брок понимал, что опережает Массингхэма на шаг, и готовился вести себя соответственно, хотя неуверенность, сопровождавшая все его предыдущие встречи с Массингхэмом, никуда не делась: что-то не складывалось, какого-то фрагмента недоставало. Он прослушал разговор Оливера с доктором Конрадом, запись которого в тот же день передали из британского посольства в Цюрихе по каналам закрытой связи. Он просмотрел записи Оливера, сделанные в банке. И хотя понимал, что на их полный анализ уйдет не один месяц, он, как и Оливер, увидел в записях вещественное доказательство того, в чем и раньше не сомневался: «Сингл» выплачивал огромные суммы Гидре, а Порлок был ее казначеем и контролировал поступающие средства. Под мышкой Брок нес ультиматум доктора Мирски на шестидесяти восьми страницах, доставленный в Лондон последним дневным рейсом и уложенный в большой коричневый конверт, заклеенный лентой таможни Ее величества. Быстрым шагом он вошел в комнату, задал первый вопрос до того, как сел в кресло.