Заседание завершилась, как обычно, на печальной ноте. С одной стороны, их подбадривали: в войне с человеческими преступлениями годились все средства. С другой — они понимали: несколько поверхностных ран на теле их вечного врага — это все, на что они могли рассчитывать, даже если бы дожили до тысячи лет и все их усилия приносили результат.
* * *
   Оливер и Брок сидели в шезлонгах под ярким зонтиком в садике дома в Камдене. На столе стоял поднос с чайными принадлежностями и печеньем. Тонкий фарфор, хороший чай, не пакетики, невысокое весеннее солнце.
   — Чай в пакетиках — это пыль, — говорил Брок, не чуждый маленьким слабостям. — Если хочется выпить хорошего чая, надо брать листовой, а не пакетики.
   Оливер прятался в тени зонтика. После приезда он не переоделся, сидел в джинсах, сапогах, синей парке. Брок надел глупую соломенную шляпу, которую команда шутки ради купила ему в «Камден лок». Оливер никогда не ссорился с Броком. Брок не заманивал его в ловушку, не соблазнял, не подкупал, не шантажировал. Оливер, не Брок, потер волшебную лампу, и Брок тут же материализовался, явился на зов Оливера…
   Середина зимы, и Оливер несколько не в себе, где-то даже обезумел. Это все, что он может сказать, ничего больше. Причины его безумия, продолжительность, степень, все это он оценить не способен, во всяком случае, теперь. Оценит, наверное, но в другое время, в другой жизни, после пары порций бренди. Залитая неоном ночь в аэропорте Хитроу напоминает ему раздевалку для мальчиков в одной из многочисленных частных школ-интернатов. Веселенькие бумажные украшения и звучащие по системе громкой связи рождественские песни создают ощущение нереальности. Белоснежные буквы, свисающие с бельевой веревки, желают ему мира и радости на земле. Что-то удивительное должно случиться с ним, и ему не терпится узнать, что же это будет. Он не пьян, но, конечно, и не трезв. В самолете перед обедом выпил водки, под резиновую курицу — полбутылки красного вина, потом — один или два стаканчика «Реми». Но, по разумению Оливера, выпивка никак не отражается на его состоянии. У него только ручная кладь, ему нечего декларировать, кроме пожара, бушующего в голове, огненного шторма ярости и отчаяния, зародившегося так давно, что его источник уже и не определить. Пожар этот распространяется со скоростью урагана, тогда как внутренние голоса собираются по двое и по трое и спрашивают друг друга, что же предпримет Оливер, чтобы погасить его. Он приближается к надписям другого цвета. Они не желают ему радости и мира на земле, не призывают к дружбе между людьми, но требуют идентифицировать себя. Он — чужак в собственной стране? Ответ: да, чужак. Он прибыл сюда с другой планеты? Ответ: да, прибыл. Он синий? Красный? Зеленый? Взгляд смещается на томатно-красный телефонный аппарат. Аппарат этот кажется ему знакомым. Возможно, он заметил его три дня тому назад и, сам того не зная, завербовал в тайные союзники. Он тяжелый, горячий, живой? На табличке у аппарата надпись: «Если вы хотите поговорить с сотрудником таможни, воспользуйтесь этим телефоном». Он пользуется. То есть его рука тянется к трубке, хватает ее, подносит к уху, оставляя на нем ответственность за сказанное. В телефоне обитает женщина, он никак не ожидал, что это будет женщина. Он слышит, как она говорит: «Да», — два раза, потом: «Чем я могу вам помочь, сэр?» Из чего следует, что она его видит, тогда как он — нет. Она красивая, молодая, старая, суровая? Неважно. С врожденной вежливостью он отвечает, что да, она действительно может ему помочь, он хотел бы поговорить с кем-то из руководства, лично, по конфиденциальному вопросу. Он удивляется, слыша свой уверенный голос. «Так я держу себя под контролем», — думает он. Он полностью отстранился от своего земного тела, он безмерно рад, что вот-вот попадет в опытные руки. «Твоя проблема проста: если ты не сделаешь это сейчас, то не сделаешь никогда, — доходчиво объясняет внутренний голос его земному телу. — Ты уйдешь под воду, утонешь». Сейчас или никогда, противно драматизировать, но это тот самый случай. И, возможно, его земное тело произносит часть этих слов в трубку красного телефона, потому что он чувствует, как напряглась инопланетная женщина, как тщательно она подбирает слова.
   — Пожалуйста, сэр, оставайтесь у телефона. Никуда не уходите. Через минуту к вам подойдет наш сотрудник.
   А Оливеру вдруг с удивительной ясностью вспоминается телефонный бар в Варшаве, где ты звонишь девушкам за другими столиками, а они звонят тебе. Там он покупал пиво школьной учительнице ростом под шесть футов. Ее звали Алисией, и она предупредила его, что не спит с немцами. В этот вечер, однако, ему достается миниатюрная девушка со спортивной фигуркой, стрижкой под мальчика и в белой рубашке с погонами. Она — та самая женщина, которая назвала его «сэром» перед тем, как он заговорил? Он не может этого сказать, но знает, что она напугана его габаритами и гадает, а не псих ли он. Еще на подходе она отмечает и дорогой костюм, и брифкейс, и золотые запонки, и туфли ручного пошива, и разгоряченное красное лицо. Она рискует подойти ближе, смотрит прямо в глаза, выпятив челюсть, спрашивает, как его зовут и откуда он прилетел, анализирует ответы. Просит показать паспорт. Он ощупывает карманы, как обычно, никак не может его найти, наконец обнаруживает, чуть не роняет в стремлении побыстрее выполнить ее просьбу, отдает.
   — Это должен быть кто-то из руководства, — предупреждает он ее, но она торопливо пролистывает страницы.
   — Это ваш единственный паспорт, не так ли?
   — Да, единственный, — без запинки отвечает его земное тело. И едва не добавляет: «моя милая».
   — У вас нет двойного гражданства?
   — Нет, только английское.
   — С этим паспортом вы и путешествуете?
   — Да.
   — Грузия, Россия?
   — Да.
   — А откуда вы прибыли? Из Тбилиси?
   — Нет. Из Стамбула.
   — Вы хотите поговорить о том, что произошло с вами в Стамбуле? Или в Грузии?
   — Я хочу поговорить с кем-то из руководства, — повторяет Оливер. Они идут коридором, забитым испуганными азиатами, которые сидят на чемоданах. Входят в комнату для допросов, без окон, с привинченным к полу столом, с большим зеркалом на стене. Словно в трансе, Оливер садится за стол, смотрит на свое отражение в зеркале.
   — Я ухожу, чтобы прислать к вам кого-то из старших офицеров, — строго говорит женщина. — Паспорт я заберу, и вы получите его позже. Старший офицер подойдет к вам, как только сможет. Так?
   Так. Разумеется, так, как же иначе? Проходит полчаса, открывается дверь, но вместо адмирала, сверкающего золотом эполет, входит светловолосый парнишка в белой рубашке и форменных брюках с чашкой сладкого чая и двумя пирожными.
   — Извините за задержку, сэр. К сожалению, такое уж время. Рождество, все куда-то разбегаются. Офицер, который вам нужен, скоро подойдет. Как я понимаю, вы хотели поговорить с кем-нибудь из руководства.
   — Да, хотел.
   Юноша стоит чуть позади Оливера, наблюдает, как тот пьет чай.
   — По возвращении домой нет ничего лучше, чем чашка хорошего чая, не так ли, сэр? — говорит он отражению Оливера в зеркале. — У вас есть домашний адрес?
   Оливер называет адрес своего роскошного дома в Челси, юноша записывает его в блокнот.
   — Сколько вы пробыли в Стамбуле?
   — Пару ночей.
   — Этого хватило, чтобы сделать там все, ради чего вы приезжали?
   — С лихвой.
   — Бизнес или развлечения?
   — Бизнес.
   — Бывали там раньше?
   — Несколько раз.
   — По приезде в Стамбул всегда встречаетесь с одними и теми же людьми?
   — Скорее да, чем нет.
   — Ваша работа связана с частыми поездками за границу?
   — Иногда слишком частыми.
   — Устаете, не так ли?
   — Случается. Это зависит от многих факторов.
   Земное тело Оливера начинает обуревать скука, появляется дурное предчувствие. «Не то время, не то место, — говорит он себе. — Хорошая идея, а вот выполнение скверное. Попроси вернуть паспорт, возьми такси, дома выпей виски, проспись и продолжай жить».
   — А чем вы занимаетесь?
   — Инвестициями, — говорит Оливер. — Управлением активами. Акциями. В основном в сфере отдыха.
   — Где еще вы бываете? Помимо Стамбула?
   — В Москве. Петербурге. Грузии. В общем, куда позовут дела.
   — Кто-нибудь ждет вас в Челси? Вам надо кому-нибудь позвонить? С вами все в порядке?
   — Не совсем.
   — Мы не хотим, чтобы кто-то волновался из-за вашего долгого отсутствия, понимаете?
   — Господи, да никто не волнуется, успокойтесь.
   — У вас есть жена, дети?
   — О, нет, нет, слава богу. Во всяком случае, пока еще нет.
   — Подруга?
   — То есть, то нет.
   — Это наилучший вариант, не так ли? Когда они то есть, то нет.
   — Пожалуй.
   — Меньше проблем.
   Больше. Юноша уходит, Оливер опять сидит один, но недолго. Открывается дверь, и входит Брок, с паспортом Оливера и в полной форме таможенника, единственный раз, когда Оливер видел его в форме, и, как потом он узнает, первый раз, когда Брок надел ее за более чем двадцать лет, в течение которых он выполнял работу, заметно отличающуюся от досмотра багажа и проверки паспортов. И лишь когда Оливер становится на несколько жизней мудрее, он может нарисовать себе Брока, который стоит за стеной, у зеркала скрытого наблюдения, прозрачного с обратной стороны, пока юноша ведет ни к чему не обязывающий допрос, и, не в силах поверить свалившейся на него удаче, натягивает на себя парадную форму.
   — Добрый вечер, мистер Сингл, — говорит Брок и пожимает вялую руку Оливера. — Или позволите звать вас Оливер, чтобы не путать с вашим достопочтенным отцом?
* * *
   Зонтик состоял из зеленых и оранжевых сегментов. Оливер сидел под зеленым, отчего его крупное лицо приобрело землистый оттенок. А вот лицо Брока под соломенной шляпой сияло, а его глаза лучились весельем.
   — И кто подсказал Тайгеру, где тебя искать? — По тону чувствовалось, что ответа на вопрос не требуется. — Он же не телепат, не так ли? И не всемогущ. Но у него везде есть уши, не так ли? Кто же проболтался?
   — Возможно, ты, — без дипломатической тонкости ответил Оливер.
   — Я? С какой стати?
   — Возможно, чтобы добыть новую информацию.
   Улыбка не сползает с лица Брока. Он оценивает свое сокровище, проверяет, что случилось с ним за те годы, которые оно пролежало без дела. «Ты стал старше на одну женитьбу, одного ребенка и один развод, — думает он, — а я, слава богу, остался при своих». Он ищет признаки усталости в Оливере и не находит. «Ты — законченное творение и не знаешь этого, — думает он, вспоминая других информаторов, которых ему приходилось доводить до ума.
   — Тебе кажется, что мир придет и изменит тебя, но этому не бывать. Ты останешься таким, какой есть, до самой смерти».
   — Может, у тебя есть новая информация, — добродушно парирует Брок.
   — Да, конечно. «Мне недоставало тебя, папа. Давай поцелуемся и помиримся. Кто прошлое помянет — тому глаз вон». Само собой.
   — Ты мог это сделать. Зная тебя. Тоска по дому. Чувство вины. В конце концов, как мне помнится, ты несколько раз менял решение насчет положенных тебе денег. Сначала вроде бы взял. Потом отказался, нет, Нэт, ни за что. Потом согласился, хорошо, Нэт, я их возьму. Я думал, ты и с Тайгером мог сделать U-образ-ный поворот.
   — Ты прекрасно знаешь, что деньги я взял только для Кармен! — рявкнул Оливер из-под зеленого сегмента зонтика.
   — Эти деньги тоже только для Кармен. Пять миллионов. Я подумал, может, ты и Тайгер пошли на сделку. Тайгер дает деньги, Оливер — любовь. Пять миллионов, положенные на счет Кармен, — веский аргумент для восстановления семейных отношений. Есть ли логика в обратном? Насколько я понимаю, нет, по крайней мере для Тайгера. Это же не тот случай, когда он прячет мешок с пятерками в семейный тайник? — Нет ответа. Его и не ждали. — Он не может вернуться годом позже с лопатой и фонарем и откопать их, если они ему вдруг понадобятся, не так ли? — Молчание. — Даже Кармен сможет их взять чуть ли не через четверть века. Так что же Тайгер купил себе за пять миллионов фунтов? Его внучка никогда о нем не слышала. Если ты добьешься своего, никогда не услышит. Он должен был что-то купить. Вот я и подумал, может, он купил нашего Оливера… почему нет? Люди меняются, подумал я, любовь покоряет все. Может, ты действительно поцеловался и помирился с отцом. Многое возможно, если подсластить горькую пилюлю пятью миллионами фунтов.
   Совершенно неожиданно Оливер вскинул руки, словно сдаваясь, потянулся, пока не начали хрустеть суставы, потом позволил им бессильно упасть.
   — Ты мелешь чертову чушь и прекрасно это знаешь, — беззлобно ответил он Броку.
   — Кто-то ему сказал, — настаивал Брок. — Иначе он бы не смог найти тебя, Оливер. Какая-то птичка что-то чирикнула ему на ухо.
   — Кто убил Уинзера? — спросил Оливер.
   — Я, между прочим, нисколько не удивлен, знаешь ли. Да и кандидатов сколько угодно. Среди важных клиентов «Хауз оф Сингл» больше негодяев, чем во всей «Галерее преступников» Скотланд— Ярда. Как я понимаю, такого следовало ждать от каждого.
   «Его никогда не обскачешь, — думал Брок, глядя на пунцовое лицо Оливера, — ему не задуришь голову, его не проведешь, он давным— Давно просчитал самые худшие сценарии, которые могут выпасть на его долю. И тебе остается лишь сказать, какие из них действительно обернулись реальностью». Некоторые из коллег Брока, общаясь с информаторами, вели себя как господь бог, вещающий простым смертным. Брок никогда себе этого не позволял, во всяком случае с Оливером. С ним Брок чувствовал себя гостем, которого терпят, но в любой момент могут и попросить.
   — Насколько мне известно, его убил твой друг Аликс Хобэн из венской «Транс-Финанз». Причем не один, в компании своих друзей-бандитов. Проделывая все это, он не отрывался от сотового телефона. Мы думаем, докладывал о каждом своем телодвижении. Только мы этими сведениями ни с кем не поделимся, потому что не хотим привлекать ненужного внимания к «Хауз оф Сингл».
   Оливер ожидал продолжения, но, наткнувшись на молчание, уперся локтем в большое колено, положил подбородок на ладонь, пристально посмотрел на Брока.
   — «Транс-Финанз», как мне помнится, «дочка», сто процентов акций которой принадлежали материнской компании, «Ферст флэг констракшн компани оф Андорра», — проговорил он сквозь обхватывающие рот пальцы.
   — И сейчас принадлежат, Оливер. Память у тебя по-прежнему блестящая.
   — Я сам основал эту чертову компанию, не так ли?
   — Раз уж ты упомянул об этом, насколько мне известно, да.
   — И «Ферст флэг» полностью принадлежит Евгению и Михаилу Орловым, крупнейшим клиентам финансового дома «Сингл». Или что-то изменилось?
   Тон Оливера остался прежним, но Брок заметил, что ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы произнести фамилию Орловых.
   — Нет, Оливер, думаю, что нет. Какие-то трения у них, конечно, возникали, но в настоящий момент наши добрые друзья братья Орловы в списке клиентов финансового дома «Сингл» занимают первую строчку.
   — И Аликс Хобэн до сих пор работает на Орловых?
   — По-прежнему член семьи.
   — По-прежнему член семьи, значит, и тут ничего не изменилось. Он получает у них зарплату, он выполняет их поручения, заодно обделывая и свои делишки.
   Тогда почему Хобэн убил Уинзера? — Глубоко задумавшись, Оливер смотрел на свои огромные ладони, словно считывал с них ответы на интересующие его вопросы. — Почему человек Орловых убивает человека Сингла? Евгений любил Тайгера. Более или менее. Пока они вместе получали прибыль. Как и Михаил. Тайгер отвечал тем же. Что изменилось, Нэт? Что происходит?
   Брок не собирался так быстро добраться до последних вопросов. Он рассчитывал, что правда будет всплывать медленно и постепенно. Но с Оливером не следовало что-либо предполагать и чему-либо удивляться. Он задавал скорость, а остальным оставалось только пристроиться к нему и стараться не отстать.
   — Боюсь, это один из тех случаев, когда любовь перерождается в ненависть, Оливер, — осторожно объяснил он. — Можно сказать, колесо совершает полный оборот. Такое случается даже в лучших домах. — Оливер молчал, так что Броку пришлось продолжить. — От братьев отвернулась удача.
   — В каком смысле?
   — Некоторые их операции не удались. — Брок шел по раскаленным углям, и Оливер это знал. Брок описывал сцены из самых худших сценариев Оливера, будил призраков из прошлого, добавлял новые страхи к старым. — Значительные суммы «горячих» денег, принадлежащих Евгению и Михаилу, заблокировали на банковских счетах до того, как в «Сингле» успели их отмыть.
   — Ты хочешь сказать, до того, как эти деньги достигли «Ферст флэг».
   — Я хочу сказать, пока они находились на счетах холдинга.
   — Где?
   — По всему миру. Не все страны согласились сотрудничать. Но большинство.
   — Все эти маленькие банковские счета, которые мы пооткрывали?
   — Уже не такие маленькие. Минимальная сумма составила девять миллионов фунтов стерлингов. На испанских счетах лежали восемьдесят пять миллионов. Откровенно говоря, по моему разумению, Орловы начали терять бдительность. Держать на счетах такие деньги! Если уж никуда не могли их вложить, купили хотя бы краткосрочные облигации. Так нет!
   Руки Оливера вернулись к лицу, упрятали его за решетку пальцев.
   — Плюс на одном из кораблей братьев обнаружен запрещенный груз, — добавил Брок.
   — Куда шел корабль?
   — В Европу. Куда-то еще. Какое это имеет значение?
   — В Ливерпуль?
   — Хорошо, в Ливерпуль. Прямо или не прямо, но в Ливерпуль… И хватит об этом, Оливер, пожалуйста. Ты знаешь, какие они, русские преступники. Если они тебя любят, тебе все прощается. Если думают, что ты собираешься «кинуть» их, взрывают твой офис, пускают ракету в окно твоей спальни, расстреливают твою жену на рыбном рынке. Такие уж они по жизни.
   — Какой корабль?
   — «Свободный Таллин».
   — Вышедший из Одессы?
   — Совершенно верно.
   — Кто его перехватил?
   — Русские, Оливер. Их соотечественники. Российский спецназ, в российских территориальных водах. Русские перехватили русских.
   — Но навел их ты.
   — Нет, именно этого мы и не делали. Кто-то другой. Может, Орловы подумали, что Алфи их подставил. Конечно, это только догадки.
   Лицо Оливера еще глубже утопает в руках, пока он продолжает консультироваться с внутренними демонами.
   — Уинзер не предавал Орловых. Предал их я, — голос из могилы. — В Хитроу. Хобэн застрелил не того человека.
   Злость Брока, когда она прорывалась наружу, пугала. Она возникла ниоткуда, внезапно и облепила лицо, как маска смерти.
   — Никто их не предавал. Преступников не предают. Их ловят. Евгений Орлов — обыкновенный грузинский бандит. Такой же, как его слабоумный братец.
   — Они не грузины. Просто им хочется жить в Грузии, — пробормотал Оливер. — И Михаил — не слабоумный. Другой, вот и все, — он подумал о Сэмми Уот-море.
   — Тайгер отмывал деньги Орловых, а Уинзер с радостью в этом участвовал. Это не предательство, Оливер. Это торжество справедливости. Чего ты и хотел, если вспомнишь. Ты хотел, чтобы мир стал более честным. Этому мы и способствуем. Ничего не изменилось. Я никогда не обещал тебе, что это удастся сделать с помощью магических заклинаний. Ими справедливость не восстановишь.
   — Ты обещал подождать… — По-прежнему из-под рук.
   — Я ждал. Я обещал тебе год, а мне потребовалось четыре. Один, чтобы вывести тебя из игры. Второй, чтобы наладить контакты. Третий, чтобы убедить дам и господ Уайтхолла вытащить большой палец из задницы, четвертый, чтобы доказать им, что не все британские полицейские стоят на службе закона и не все британские чиновники — ангелы. За это время ты мог обосноваться в любой стране. Остался в Англии. Выбирал ты — не я. Все решения принимались тобой. Женитьба, дочь, ее фонд, страна проживания. Эти четыре года Евгений Орлов и его брат Михаил заваливали ту часть земли, которую мы называем свободным миром, грязными деньгами, до которых только могли дотянуться их руки. Делали их на героине для подростков, на чешском «семтексе» для миролюбивых ирландцев, на российских триггерных устройствах, без которых не создашь атомную бомбу для демократов со Среднего Востока. И Тайгер, твой отец, кредитовал их, отмывал их прибыли, готовил им светлое будущее. Не говоря о том, что обогащался сам. Ты уж извини, но за четыре года наше терпение начало иссякать.
   — Ты обещал не трогать его.
   — Я его и не трогал. И теперь не трогаю. Орловы — другое дело. И если бандиты начинают вышибать друг другу мозги и доносить друг на друга, в частности, о неких кораблях, направляющихся в Ливерпуль, я могу это только приветствовать. Я не люблю твоего отца, Оливер. Это моя работа. Я такой, какой есть. Я не изменился. Как и Тайгер.
   — Как он?
   Брок пренебрежительно рассмеялся.
   — В глубоком шоке, как же еще? Безутешен, слезы льются рекой. Можешь прочитать об этом в пресс-релизах. Узнаешь, что Алфи Уинзер был его давнишним другом и собратом по оружию. Они плечом к плечу торили трудную дорогу и разделяли одни и те же идеи. Аминь. — Оливер ждал. — Он удрал, — без тени ехидства продолжил Брок. — Исчез с наших экранов. Нигде не звенит звонок, а мы начеку двадцать четыре часа в сутки. Через полчаса после того, как ему сообщили о смерти Уинзера, он вышел из офиса, заехал домой, вышел оттуда, и с того момента о нем ни слуха ни духа. Идет шестой день, а он не позвонил, не отправил факс, не воспользовался электронной почтой, даже не прислал открытки. В жизни Тайгера это беспрецедентный случай. Один день без его телефонных звонков — национальная катастрофа. Шесть — это апокалипсис. Сотрудники как могут прикрывают его, ищут по всем известным курортам, где он любил бывать, там, где он никогда не бывал, прилагают все силы к тому, чтобы не допустить утечки информации, после которой разверзнется ад.
   — Где Массингхэм? — Массингхэм, руководитель аппарата Тайгера, он же начальник штаба.
   Выражение лица Брока не изменилось. Как и его голос. Даже тон остался прежним, примирительным, освобождающим от ответственности.
   — Заделывает бреши. Носится по свету. Успокаивает клиентов.
   — Которых переполошила смерть Уинзера? Брок вопрос проигнорировал.
   — Время от времени Массингхэм звонит, в основном чтобы спросить, не слышал ли кто чего. Сам практически ничего не говорит. По телефону. От Мас-сингхэма другого ждать не приходится. Если уж на то пошло, ни от кого из них другого ждать не приходится. — Они дружно помолчали, после чего Брок озвучил страхи, которые уже начали укореняться в голове Оливера. — Тайгер, возможно, уже мертв, что было бы благом… разумеется, для общества, не для тебя… — Брок хоть этим надеялся вырвать Оливера из его грез. Но Оливер не желал возвращаться к реальности. — Благородный уход, должен сказать, в значительной мере изменил бы отношение к Тайгеру. Да только я не думаю, что он знает, как найти дверь. — Никакой реакции. — Плюс его неожиданное указание швейцарскому банкиру перевести пять миллионов фунтов в фонд Кармен. Мне говорили, что мертвецы, как правило, такого не делают.
   — И тридцать.
   — Прости? В последнее время у меня проблемы со слухом, Оливер. Не мог бы ты добавить громкости, пожалуйста?
   — Пять миллионов и тридцать фунтов, — поправил его Оливер более громким, злым голосом. «К чему ты клонишь? — хотел спросить Брок, глядя на Оливера, который смотрел прямо перед собой. — И если я вытащу тебя из этого ступора, когда мне ждать следующего?» — Он прислал им цветы, — объяснил Оливер.
   — Да о чем ты, черт побери?
   — Тайгер прислал цветы Кармен и Хитер. На прошлой неделе. Шофер привез розы из Лондона на «Мерседесе». Он знает, где они живут и кто они. Заказал букет по телефону, продиктовал дурацкий текст для открытки, назвался их поклонником. И заказал эти цветы в одном из лучших цветочных магазинов Уэст-Энда. — Порывшись в карманах куртки, Оливер нашел-таки листок с названием фирмы и протянул Броку. — Вот. «Маршалл и Бернстин». Тридцать чертовых роз. Розовых. Пять миллионов и тридцать фунтов. Тридцать сребреников. Он говорит мне, спасибо, что донес на меня. Он говорит, что знает, где ее найти, если у него возникнет такое желание. Он говорит, что она принадлежит ему. Кармен. Он говорит, Оливер может бегать, но спрятаться ему не удастся. Я хочу, чтобы ей обеспечили защиту, Нэт. Я хочу, чтобы с Хитер поговорили. Я хочу, чтобы ей сказали. Я не хочу, чтобы их запачкала вся эта грязь. Я хочу, чтобы он не приближался к ней и на пушечный выстрел.