узами, они покрывали фигурами животных стены своих пещер, вырезали из
слоновой кости изображения оленей и мамонтов, чтобы завладеть добычей,
которую они запечатлели в этих изображениях. Века с бесконечной
медлительностью проходили эту младенческую пору их разума. Мы посылали им во
сне полезные мысли, обучали их укрощать лошадей, холостить быков, приучать
собак стеречь стада овец. Постепенно они создали семью, племя. Однажды на
одно из их племен напали свирепые охотники. Тотчас же все мужчины этого
племени бросились строить ограду из повозок, за которой собрали женщин,
детей, стариков, быков, сокровища, а сами с высоты ограды закидали своих
противников смертоносными камнями. Так основался первый город. Рожденный
слабым и обреченный на убийство законами Ягве, человек закалил свое сердце в
битвах и в войне обрел высшие свои доблести. Он осветил своей кровью
священное чувство любви к родине, и этой любви суждено, - если только
человек до конца выполнит свое назначение, - объединить в мире весь земной
шар. Один из нас, Дедал, подарил человеку топор, отвес и парус. Так сделали
мы существование смертных менее горьким и тяжким. Они научились строить на
озерах тростниковые деревни, где могли вкушать задумчивый покой, неведомый
другим обитателям земли, а когда они стали утолять голод, не затрачивая на
это чрезмерных усилий, мы вдохнули в их сердца любовь к красоте.
Они воздвигали пирамиды, обелиски, башни, гигантские статуи, которые
улыбались непроницаемо и грозно, они изображали символы деторождения.
Научившись узнавать или по крайней мере угадывать нас, люди прониклись к нам
страхом и любовью. Самые мудрые из них с благоговейным ужасом старались
узреть нас и размышляли над нашими поучениями. Стремясь изъявить нам свою
благодарность, народы Греции и Азии посвящали нам камни, деревья, тенистые
рощи, приносили нам жертвы, слагали гимны. Мы были для них богами, и они
называли нас Горуссом, Изидой, Астартой, Зевсом, Палладой, Кибелой, Деметрой
и Триптолемом. Сатане поклонялись они под именем Диониса, Эвана, Иакха и
Ленея. Он являлся им, облеченный всей мощью и красотой, какие только
доступны воображению человека. Очи его были пленительны как лесные фиалки,
уста горели, как рубин раскрывшегося граната, бархатный пушок, более нежный,
чем у персика, покрывал его подбородок и ланиты, белокурые волосы,
сплетенные венцом и завязанные небрежным узлом на затылке, были увиты
плющом, он чаровал диких зверей и, проникая в глубь лесов, привлекал к себе
всех непокорных духов, всех тех, что ютятся на деревьях и выглядывают из-за
ветвей горящими зрачками, всех свирепых и пугливых тварей, что питаются
горькими ягодами и в чьей мохнатой груди бьется неистовое сердце, всех этих
лесных полулюдей, которых он наделял добрыми чувствами и грацией, и они все
следовали за ним, опьяненные радостью и красотой. Он насадил виноградную
лозу и научил смертных давить гроздья, чтоб добывать из них вино.
Лучезарный, благотворящий, он проходил по земле со своей многочисленной
свитой, и я, чтоб сопровождать его, принял облик козлоногого; на лбу у меня
торчали два маленьких рога, нос был приплюснут, а уши заострены. Два
желвака, как у козы, свисали с моей шеи, сзади болтался козлиный хвост, а
мохнатые ноги заканчивались черными раздвоенными копытами, которые мерно
ударяли о землю.
Дионис совершил свое триумфальное шествие по свету. Я прошел с ним
Лидию, фригийские поля, знойные равнины Персии, вздымающую снежные вершины
Мидию, счастливую Аравию, богатую Азию, цветущие города которой омывает
море. Он двигался на колеснице, запряженной львами и рысями, под звуки
флейт, кимвалов и тимпанов, изобретенных для его празднеств. Вакханки, фиады
и менады, опоясанные леопардовыми шкурами, потрясали тирсами, увитыми
плющом; за ними следовали сатиры, во главе веселой толпы которых шел я,
затем силены, паны и кентавры. Цветы и плоды рождались под его стопами, он
ударял своим тирсом о скалы, и из них, играя, бежали прозрачные ключи.
Во время сбора винограда он пришел в Грецию; поселяне сбегались к нему
навстречу, окрашенные зеленым и красным соком растений; они закрывали лица
масками из дерева, коры или листьев и, держа в руке глиняную чашу, кружились
в сладострастных плясках. Их жены, подражая спутницам бога, увенчивали свои
головы зеленым плющом и опоясывали гибкие бедра шкурами ланей и козлят.
Девушки вешали себе на шею гирлянды из фиг, пекли пшеничные лепешки и носили
фаллус в освященных корзинах. Виноградари, испачканные винным суслом, стоя в
своих повозках и обмениваясь с прохожими шутками и ругательствами, создавали
начатки трагедии.
Однако не сладостной дремотой на берегу ручья, но тяжким трудом научил
Дионис людей возделывать поля и взращивать сочные плоды. И когда он
раздумывал о том, как превратить грубых обитателей леса в племя,
дружественное лире, подчиняющееся справедливым законам, не раз по его челу,
горевшему вдохновением, пробегала тень печали и мрачного исступления. Но его
глубокая мудрость и любовь к людям позволили ему преодолеть все препятствия.
О божественные дни! О прекрасная заря жизни! На косматых вершинах гор и на
золотистых берегах морей мы предавались вакханалиям. Наяды и ореады
присоединялись к нашим играм, и Афродита при нашем приближении выходила из
пены волн и улыбалась нам.
продолжение рассказа.
Когда люди научились возделывать землю, пасти стада, обносить стенами
священные крепости и узнавать богов по их красоте, я удалился в эту мирную
страну, что лежит среди густых лесов, орошаемых Стимфалом, Ольбием,
Эриманфом и гордым Кратисом, вздувшимся от ледяных потоков Стикса, и здесь в
прохладной долине у подножия холма, поросшего ежевикой, оливковыми деревьями
и соснами, под сенью платанов и седых тополей, на берегу ручья, бегущего с
нежным журчанием среди густых мастиковых деревьев, я рассказывал пастухам и
нимфам о рождении мира, о происхождении огня, прозрачного воздуха, воды и
земли. Я рассказывал им о том, как первые люди жили в лесах, жалкие и нагие,
до тех пор, пока изобретательные духи не научили их искусствам; о
празднествах нашего бога и о том, почему Семела считается матерью Диониса,
благодарная мысль которого зародилась в молнии.
Этот излюбленный демонами народ - эти счастливые греки не без труда
постигли мудрые законы и искусства. Первым их храмом была хижина из лавровых
веток; первым изображением богов - дерево; первым алтарем - необтесанный
камень, обагренный кровью Ифигении. Но в короткое время они достигли той
степени мудрости и красоты, к которой ни один народ ни до них, ни после них
не мог приблизиться. Откуда же явилось, Аркадий, это чудо, единственное на
земле? Почему священная почва Ионии и Аттики могла взрастить этот
несравненный цветок? Потому что там не было ни духовенства, ни догмы, ни
откровения и греки не ведали завистливого бога. Из своего гения, из своей
собственной красоты творил эллин богов, и когда он обращал взор к небу, он
видел в нем лишь свой образ. Ко всему подходил он со своим мерилом и нашел
для своих храмов совершенные пропорции; все в них грация, гармония,
равновесие и мудрость; все достойно бессмертных, которые там обитали и в
своих благозвучных именах и совершенных формах воплощали гений человека.
Колонны, поддерживающие мраморные архитравы, фризы и карнизы, имели что-то
человеческое, что сообщало им величие, и нередко, как, например, в Афинах и
Дельфах, прекрасные юные девы, мощные и улыбающиеся, держали на вытянутых
руках кровли сокровищниц и святилищ. О сияние, гармония, мудрость!
Дионис направил свой путь в Италию, где народы, именовавшие его Вакхом,
жаждали принять участие в его таинствах. Я отплыл на его корабле, украшенном
виноградными ветвями, и высадился в устье желтого Тибра под взглядом двух
братьев Елены. Жители Лациума, следуя наставлениям бога, уже научились
сочетать побеги вяза с виноградной лозой. Я нашел себе жилище у подножия
Сабинских гор, в долине, окруженной лиственным лесом и омываемой светлыми
источниками. Я собирал на лугах вербену и мальву. Бледные оливковые деревья,
раскинувшие по склону холма свои искривленные стволы, дарили мне маслянистые
плоды. Там поучал я людей с упрямыми головами, они не отличались
изобретательным умом эллинов, но обладали твердым сердцем, терпеливой душой
и почитали богов. Мой сосед, солдат-землепашец, в течение пятнадцати лет нес
бремя службы, следуя за римским орлом по морям и горам, и видел, как бегут
враги царственного народа. Теперь он водил по борозде пару рыжих волов с
широко расставленными рогами и белой звездочкой на лбу. А в это время под
соломенной кровлей его целомудренная и строгая супруга толкла чеснок в
бронзовой ступке и варила бобы на священном камне очага, а я, его друг,
усевшись невдалеке под дубом, услаждал его труд звуками флейты и улыбался
его маленьким детям, которые возвращались из лесу, нагруженные сучьями, в
тот час, когда солнце, клонясь к закату, удлиняет тени. У калитки сада, где
зрели груши и тыквы, где цвели лилии и вечнозеленый акант, стоял Приап,
вырезанный из ствола смоковницы, и грозил ворам своим громадным фаллусом, а
тростник над его головой, колеблемый ветром, пугал птиц-грабителей. В
новолуние благочестивый земледелец приносил своим ларам, увенчанным миртом и
розмарином, горсть соли и ячменя.
Я видел, как росли его дети и дети его детей, сохраняя в сердце
первоначальное благочестие и не забывая ни приносить жертвы Вакху, Диане и
Венере, ни возлиять чистое вино и бросать цветы в источники. Но мало-помалу
они утрачивали былое терпение и простоту. Я слышал, как они жаловались,
когда поток, разлившийся от обильных дождей, заставлял их строить плотины
для защиты отцовского поля. Грубое сабинское вино раздражало их изнеженное
нёбо. Они шли в соседнюю таверну пить греческие вина и там под виноградным
навесом забывали о времени, глядя, как пляшет флейтистка, изгибая под звуки
кротала свои гладкие бедра. Хлебопашцы предавались сладостному досугу под
шепот листьев у ручьев, а меж тополями по краям священной дороги уже
поднимались величественные гробницы, статуи и алтари, и все чаще слышался
грохот колесниц по истертым плитам. Молодое вишневое деревцо, которое принес
с собой старый воин, возвестило нам о далеких завоеваниях консулов, а оды,
складывавшиеся под звуки лиры, рассказывали о победах Рима, владыки мира.
Все страны, по которым некогда прошел великий Дионис, превращая диких
зверей в людей, усыпая плодами деревья и обильными всходами поля на пути
своих менад, теперь вкушали мир под владычеством Рима. Питомец волчицы,
солдат и землекоп, друг покоренных народов - римлянин прокладывал дороги от
берегов туманного океана до крутых отрогов Кавказа. В городах воздвигались
храмы Августу и Риму, и столь сильна была во всем мире вера в латинское
правосудие, что в фессалийских ущельях и на косматых берегах Рейна раб,
изнемогавший под непосильным бременем, взывал: "Цезарь!" Но
почему на этом несчастном шаре из земли и воды все обречено увядать, умирать
и самые прекрасные творения оказываются самыми недолговечными? О дивные
дочери Греции, о Знание, Мудрость, Красота, благодетельные божества, вы
погрузились в непробудный сон еще прежде, чем подверглись надруганию
варваров, которые, устремившись на вас из своих северных болот и пустынных
степей, уже мчались во весь опор без седла на маленьких мохнатых лошадках.
Милый Аркадий, в то время как терпеливый легионер раскидывал свой
лагерь на берегах Фазоса и Танаиса, женщины и жрецы Азии и чудовищной Африки
заполоняли вечный город, смущая своими чарами сынов Рема. До той поры враг
трудолюбивых демонов - Ягве - был известен в мире, который он будто бы
создал, всего лишь нескольким жалким сирийским племенам, отличавшимся долгое
время такой же жестокостью, как и он сам, и непрестанно переходившим из
одного рабства в другое. Воспользовавшись римским миром, который повсюду
обеспечивал свободу передвижения и торговли и благоприятствовал обмену
товаров и идей, этот старый бог стал готовить дерзкий захват вселенной. Он,
впрочем, был не единственным, кто отважился на эту попытку. Одновременно с
ним целое множество богов, демиургов, демонов, как, например, Митра, Тамуз,
старушка Изида, Евбул, мечтали овладеть умиротворенной землей. Из всех этих
духов Ягве, казалось, менее всех других мог рассчитывать на победу. Его
невежество, жестокость, чванливость, его любовь к азиатской роскоши,
пренебрежение к законам и нелепая причуда оставаться незримым неизбежно
должны были оскорблять эллинов и латинян, воспитанных Дионисом и Музами. Он
сам чувствовал, что не в его силах завоевать сердца свободных людей, их
светлый разум, и поэтому он пустился на хитрость. Чтобы обольстить души, он
придумал басню, и хоть она была далеко не столь увлекательна, как те мифы,
которыми мы радовали воображение наших античных учеников, но все же могла
тронуть слабые умы, какие встречаются всюду и в великом множестве. Он
объявил, что все люди с незапамятных времен повинны перед ним в некоем
наследственном грехе и за это несут кару и в настоящей жизни и в будущей
(ибо смертные по неразумию своему воображают, что их существование будет
длиться и в преисподней). Коварный Ягве возвестил, что он послал на землю
собственного сына, дабы тот своей кровью искупил долг людей. Нельзя
поверить, чтобы страдание искупало вину, и еще менее вероятно, чтобы
невинный мог расплачиваться за виновного. Страдание невинного ничего не
возмещает, а только прибавляет к старому злу новое зло. Однако нашлись
несчастные существа, которые стали поклоняться Ягве и его сыну-искупителю и
провозгласили эти откровения как благую весть. Нам следовало быть готовыми к
этому безумию. Разве не были мы множество раз свидетелями того, как человек,
когда он был нищ и наг, простирался перед всеми призраками, порожденными
страхом, и, вместо того чтобы следовать поучениям благодетельных демонов,
подчинялся заповедям жестоких демиургов. Ягве своей хитростью уловил души,
как сетью. Но он просчитался-это почти ничего не прибавило к его славе. Не
он, а его сын снискал поклонение людей и дал свое имя новому культу. Сам же
Ягве продолжал оставаться почти неизвестным на земле.
продолжение рассказа.
Новое суеверие распространилось сначала в Сирии и Африке, потом
захватило морские порты, где кишел человеческий сброд, проникло в Италию,
где в первую очередь заразило куртизанок и рабов, а затем быстро завоевало
успех среди городской черни. Но сельские местности еще долгое время
оставались нетронутыми этой заразой. Как и прежде, землепашцы посвящали
Диане сосну, которую они каждый год орошали кровью молодого кабана,
приносили свинью в жертву ларам, чтобы умилостивить их, а благодетелю людей,
Вакху, козленка ослепительной белизны; и даже если это были совсем неимущие
люди, у них всегда находилось немного вина и муки для покровителей очага,
виноградника и поля. Мы учили их, что достаточно коснуться алтаря чистой
рукою и что боги радуются и скромному приношению. Между тем безумства,
вспыхивавшие во множестве мест, возвещали царство Ягве. Христиане жгли
книги, разрушали храмы, поджигали города, несли с собой разрушение всюду,
даже в пустыню. Там тысячи этих несчастных, обратив свою ярость против самих
себя, раздирали себе тело железными остриями; и со всех концов земли вопли
добровольных жертв возносились к богу, как хвала. Мое тенистое убежище
ненадолго избегло бешенства этих одержимых.
На вершине холма, возвышающегося над оливковой рощей, которая каждый
день оглашалась звуками моей флейты, стоял с первых дней римского мира
маленький мраморный храм, круглый, как хижины предков. У него не было стен.
На цоколе высотой в семь ступеней были расположены по кругу шестнадцать
колонн с завитками аканта на капителях, поддерживающих купол из белой
черепицы. Этот купол прикрывал статую Амура, натягивающего лук, - работу
афинского скульптора. Дитя, казалось, дышало; радость сияла на его устах;
все части его тела были гармоничны и гибки. Я чтил это изображение
могущественнейшего из богов и научил поселян приносить ему в жертву чашу,
увитую вербеной и наполненную двухлетним вином.
Однажды, когда я сидел, по обыкновению, у ног божества, обдумывая
поучения и песни, к храму приблизился незнакомый человек свирепого вида, с
всклокоченной бородой; одним прыжком он перескочил все мраморные ступени и с
диким злорадством воскликнул:
- Погибни, отравитель душ, и да погибнут с тобой радость и красота
С этими слонами он выхватил из-за пояса топор и занес его над богом. Я
схватил его за руку, повалил на землю и стал топтать своими копытами.
- Демон, - крикнул он мне с злобным бесстрашием, - дай мне сокрушить
этого идола и тогда можешь меня убить!
Я не внял его ужасной мольбе, я надавил всей своей тяжестью ему на
грудь, которая затрещала под моим коленом, и, схватив его обеими руками за
горло, задушил нечестивца.
Потом, оставив его валяться с почерневшим лицом и высунутым языком у
ног улыбающегося бога, я пошел омыться в священном источнике. Вслед за тем я
покинул эту страну, сделавшуюся добычей христиан. Я прошел всю Галлию и
достиг берегов Соны, куда Дионис некогда принес виноградную лозу.
Христианский бог еще не был известен этим счастливым народам. Они
поклонялись густому буку за его красоту и украшали полосками шерстяной ткани
его заповедные ветви, ниспадавшие до самой земли. Они поклонялись еще
священному источнику и ставили во влажных гротах глиняных божков. Они
приносили в дар нимфам лесов и гор маленькие сыры и кувшины с молоком. Но
вскоре апостол скорби был послан новым богом и к ним. Он был суше копченой
рыбы, но, несмотря на то, что он был изможден постами и бдениями, он с
неиссякаемым жаром проповедовал какие-то темные таинства. Он любил
страдание, считал его благом, и с яростью преследовал все светлое,
прекрасное и радостное. Священное дерево пало под его топором. Он ненавидел
нимф за то, что они прекрасны, а когда по вечерам их круглые бедра сверкали
сквозь листву, он осыпал их проклятиями. Такое же отвращение он питал и к
моей певучей флейте. Несчастный верил, что существуют заклинания, с помощью
которых можно изгнать бессмертных духов, обитающих в прохладных гротах, в
чаще лесов и на вершинах гор. Он думал, что может победить нас несколькими
каплями воды, над которыми он произносил какие-то слова, сопровождая их
странными движениями. Нимфы, в отместку, являлись ему по ночам и будили в
нем пламенное желание, которое этот глупец считал греховным, затем они
убегали, оглашая поля своим звонким смехом, в то время как их жертва, пылая
всем телом, корчилась на своем ложе из листьев. Так смеются божественные
нимфы над заклинателями, так издеваются они над злыми и их нечистым
целомудрием.
Апостолу не удалось наделать столько зла, сколько ему хотелось, потому
что он поучал души простые, послушные природе, а такова уж ограниченность
большинства людей, что они не склонны делать выводы из правил, которые им
внушают. Маленькая роща, где я жил, принадлежала одному галлу из
сенаторского рода, еще сохранившему остатки латинской утонченности. Он любил
молодую вольноотпущенницу и делил с нею свое пурпурное ложе, расшитое
нарциссами. Рабы обрабатывали его виноградник и сад, а сам он был поэтом и,
по примеру Авзония, воспевал Венеру, секущую розами своего сына. Хотя он был
христианином, он приносил мне как духу-покровителю здешних мест молоко,
плоды и овощи. Я в благодарность услаждал его досуг звуками моей флейты и
посылал ему блаженные сны. В сущности эти мирные галлы очень мало знали об
Ягве и его сыне.
Но вот горизонт запылал заревом пожара, и пепел, гонимый ветром,
посыпался на полянки нашего леса. По дорогам потянулись длинные вереницы
возов, крестьяне шли толпами, гоня перед собой скот. Деревни огласились
испуганными воплями: "Бургунды!.." И вот показался первый
всадник с копьем в руке, весь закованный в сверкающую бронзу, с длинными
рыжими волосами, спадающими на плечи двумя косами... А за ним еще два, и еще
двадцать, сотни, тысячи всадников, свирепых, забрызганных кровью. Они
убивали стариков и детей, насиловали женщин, даже старух, чьи седые волосы
прилипали к их подошвам вместе с мозгами новорожденных младенцев. Мой
молодой галл и его вольноотпущенница обагрили своей кровью ложе, расшитое
нарциссами. Варвары зажигали базилики, чтобы жарить в них целых быков,
разбивали амфоры и напивались тут же, в жидкой грязи затопленных подвалов.
За ними следом, набившись в походные повозки, ехали их полуголые жены.
После того как сенат, горожане и духовенство погибли в огне, охмелевшие
бургунды повалились спать под арками форума, а две недели спустя уже можно
было видеть, как один из них улыбался в густую бороду, глядя на ребенка,
которого белокурая супруга баюкала на пороге дома, другой разводил огонь в
горне и мерно колотил молотом по железу, а тот, усевшись под дубом, пел
обступившим его товарищам про богов и героев своего народа, А иные
раскладывали для продажи камни, упавшие с неба, рога зубров, амулеты. И
прежние обитатели страны, мало-помалу успокаиваясь, выходили из лесов, куда
они попрятались, отстраивали свои сожженные жилища и принимались снова
возделывать поля и подрезать виноградные лозы. Жизнь вступала в свои права.
Но все же это была самая тяжелая пора из всех, какие когда-либо выпадали на
долю человечества. Варвары завладели империей. У них были грубые нравы, а
так как они кроме того, были мстительны и жадны, то они твердо верили, что
можно откупаться от грехов. Басня о Ягве и его сыне пришлась им очень по
вкусу и они охотно поверили в нее, тем более что она перешла к ним от
римлян, которых они считали ученее себя и втайне восхищались их искусством и
обычаями. Увы, Греция и Рим достались в наследство глупцам. Знание
утратилось, петь в церковном хоре почиталось доблестью, а люди, которые
помнили наизусть несколько изречений из Библии, слыли великими умами.
Конечно, и в то время тоже водились поэты, как водятся птицы, но стихи их
хромали на каждой стопе. Древние демоны, добрые гении человечества, лишенные
почестей, изгнанные, преследуемые, затравленные, укрылись в лесах. Если они
иной раз и показывались людям, то, чтобы держать их в страхе, принимали
ужасные обличья, - красную, зеленую или черную кожу, огненные глаза,
огромную пасть с кабаньими клыками, рога, хвост, иногда человечье лицо на
животе. Нимфы по-прежнему оставались прекрасными. Варвары, не зная ни одного
из нежных имен, которые они носили раньше, называли их феями, приписывали им
капризный нрав, коварные замашки, боялись их и любили. Мы были унижены, мы
потеряли свою власть, но не потеряли мужества и, сохранив неизменным веселый
нрав и доброе расположение к людям, мы в эти жестокие времена остались их
верными друзьями. Заметив, что варвары мало-помалу становятся менее угрюмыми
и свирепыми, мы пускались на разные хитрости, чтобы под тем или иным видом
вступить с ними в общение. Со всяческими предосторожностями и уловками мы
подстрекали их не считать старого Ягве непогрешимым владыкой, не подчиняться
слепо его приказаниям, не страшиться его угроз. Иной раз нам даже случалось
прибегать к искусству магии. Мы беспрестанно побуждали их изучать природу и
искать следы античной мудрости. Эти северные воины, несмотря на все их
невежество, знали кое-какие ремесла. Они верили, что на небе происходят
битвы, звуки арфы вызывали у них слезы. Возможно даже, что они были более
способны духом на великие деяния, чем выродившиеся галлы и римляне, земли
которых они захватили. Они не умели ни обтесывать камень, ни шлифовать
мрамор. Но они привозили порфир и колонны из Рима и Равенны, а правители их
употребляли в качестве печатей геммы, вырезанные греками в эпоху расцвета
красоты. Они воздвигали стены из кирпичей, искусно расположенных стрелками,
и им удавалось строить не лишенные приятности церкви с карнизами,
опирающимися на страшные головы, и с тяжелыми капителями, где они изображали
пожирающих друг друга чудовищ. Мы обучали их письменности и наукам. Один из
наместников их бога, Герберт, брал у нас уроки физики, арифметики и музыки,
и про него говорили, что он продал нам душу. Века шли, а нравы оставались
дикими. Мир содрогался в огне и крови. Преемники любознательного Герберта,
не довольствуясь тем, что владеют душами, - ибо корысть от этого легковеснее
воздуха, - пожелали владеть и телами. Они жаждали установить свое господство
над всем миром, опираясь на право, которое они будто бы унаследовали от
какого-то рыбака с Тивериадского озера. Один из них возомнил на мгновение,
что одержал верх над тупым германцем, преемником Августа, но в конце концов
духовным владыкам пришлось поделить свое господство со светскими, и народы
были обречены терпеть гнет двух властей-соперниц. Жизнь этих народов
складывалась в непрерывной чудовищной смуте. Это были сплошные войны, голод,
резня. И все бесконечные бедствия, сыпавшиеся на них, люди приписывали
слоновой кости изображения оленей и мамонтов, чтобы завладеть добычей,
которую они запечатлели в этих изображениях. Века с бесконечной
медлительностью проходили эту младенческую пору их разума. Мы посылали им во
сне полезные мысли, обучали их укрощать лошадей, холостить быков, приучать
собак стеречь стада овец. Постепенно они создали семью, племя. Однажды на
одно из их племен напали свирепые охотники. Тотчас же все мужчины этого
племени бросились строить ограду из повозок, за которой собрали женщин,
детей, стариков, быков, сокровища, а сами с высоты ограды закидали своих
противников смертоносными камнями. Так основался первый город. Рожденный
слабым и обреченный на убийство законами Ягве, человек закалил свое сердце в
битвах и в войне обрел высшие свои доблести. Он осветил своей кровью
священное чувство любви к родине, и этой любви суждено, - если только
человек до конца выполнит свое назначение, - объединить в мире весь земной
шар. Один из нас, Дедал, подарил человеку топор, отвес и парус. Так сделали
мы существование смертных менее горьким и тяжким. Они научились строить на
озерах тростниковые деревни, где могли вкушать задумчивый покой, неведомый
другим обитателям земли, а когда они стали утолять голод, не затрачивая на
это чрезмерных усилий, мы вдохнули в их сердца любовь к красоте.
Они воздвигали пирамиды, обелиски, башни, гигантские статуи, которые
улыбались непроницаемо и грозно, они изображали символы деторождения.
Научившись узнавать или по крайней мере угадывать нас, люди прониклись к нам
страхом и любовью. Самые мудрые из них с благоговейным ужасом старались
узреть нас и размышляли над нашими поучениями. Стремясь изъявить нам свою
благодарность, народы Греции и Азии посвящали нам камни, деревья, тенистые
рощи, приносили нам жертвы, слагали гимны. Мы были для них богами, и они
называли нас Горуссом, Изидой, Астартой, Зевсом, Палладой, Кибелой, Деметрой
и Триптолемом. Сатане поклонялись они под именем Диониса, Эвана, Иакха и
Ленея. Он являлся им, облеченный всей мощью и красотой, какие только
доступны воображению человека. Очи его были пленительны как лесные фиалки,
уста горели, как рубин раскрывшегося граната, бархатный пушок, более нежный,
чем у персика, покрывал его подбородок и ланиты, белокурые волосы,
сплетенные венцом и завязанные небрежным узлом на затылке, были увиты
плющом, он чаровал диких зверей и, проникая в глубь лесов, привлекал к себе
всех непокорных духов, всех тех, что ютятся на деревьях и выглядывают из-за
ветвей горящими зрачками, всех свирепых и пугливых тварей, что питаются
горькими ягодами и в чьей мохнатой груди бьется неистовое сердце, всех этих
лесных полулюдей, которых он наделял добрыми чувствами и грацией, и они все
следовали за ним, опьяненные радостью и красотой. Он насадил виноградную
лозу и научил смертных давить гроздья, чтоб добывать из них вино.
Лучезарный, благотворящий, он проходил по земле со своей многочисленной
свитой, и я, чтоб сопровождать его, принял облик козлоногого; на лбу у меня
торчали два маленьких рога, нос был приплюснут, а уши заострены. Два
желвака, как у козы, свисали с моей шеи, сзади болтался козлиный хвост, а
мохнатые ноги заканчивались черными раздвоенными копытами, которые мерно
ударяли о землю.
Дионис совершил свое триумфальное шествие по свету. Я прошел с ним
Лидию, фригийские поля, знойные равнины Персии, вздымающую снежные вершины
Мидию, счастливую Аравию, богатую Азию, цветущие города которой омывает
море. Он двигался на колеснице, запряженной львами и рысями, под звуки
флейт, кимвалов и тимпанов, изобретенных для его празднеств. Вакханки, фиады
и менады, опоясанные леопардовыми шкурами, потрясали тирсами, увитыми
плющом; за ними следовали сатиры, во главе веселой толпы которых шел я,
затем силены, паны и кентавры. Цветы и плоды рождались под его стопами, он
ударял своим тирсом о скалы, и из них, играя, бежали прозрачные ключи.
Во время сбора винограда он пришел в Грецию; поселяне сбегались к нему
навстречу, окрашенные зеленым и красным соком растений; они закрывали лица
масками из дерева, коры или листьев и, держа в руке глиняную чашу, кружились
в сладострастных плясках. Их жены, подражая спутницам бога, увенчивали свои
головы зеленым плющом и опоясывали гибкие бедра шкурами ланей и козлят.
Девушки вешали себе на шею гирлянды из фиг, пекли пшеничные лепешки и носили
фаллус в освященных корзинах. Виноградари, испачканные винным суслом, стоя в
своих повозках и обмениваясь с прохожими шутками и ругательствами, создавали
начатки трагедии.
Однако не сладостной дремотой на берегу ручья, но тяжким трудом научил
Дионис людей возделывать поля и взращивать сочные плоды. И когда он
раздумывал о том, как превратить грубых обитателей леса в племя,
дружественное лире, подчиняющееся справедливым законам, не раз по его челу,
горевшему вдохновением, пробегала тень печали и мрачного исступления. Но его
глубокая мудрость и любовь к людям позволили ему преодолеть все препятствия.
О божественные дни! О прекрасная заря жизни! На косматых вершинах гор и на
золотистых берегах морей мы предавались вакханалиям. Наяды и ореады
присоединялись к нашим играм, и Афродита при нашем приближении выходила из
пены волн и улыбалась нам.
продолжение рассказа.
Когда люди научились возделывать землю, пасти стада, обносить стенами
священные крепости и узнавать богов по их красоте, я удалился в эту мирную
страну, что лежит среди густых лесов, орошаемых Стимфалом, Ольбием,
Эриманфом и гордым Кратисом, вздувшимся от ледяных потоков Стикса, и здесь в
прохладной долине у подножия холма, поросшего ежевикой, оливковыми деревьями
и соснами, под сенью платанов и седых тополей, на берегу ручья, бегущего с
нежным журчанием среди густых мастиковых деревьев, я рассказывал пастухам и
нимфам о рождении мира, о происхождении огня, прозрачного воздуха, воды и
земли. Я рассказывал им о том, как первые люди жили в лесах, жалкие и нагие,
до тех пор, пока изобретательные духи не научили их искусствам; о
празднествах нашего бога и о том, почему Семела считается матерью Диониса,
благодарная мысль которого зародилась в молнии.
Этот излюбленный демонами народ - эти счастливые греки не без труда
постигли мудрые законы и искусства. Первым их храмом была хижина из лавровых
веток; первым изображением богов - дерево; первым алтарем - необтесанный
камень, обагренный кровью Ифигении. Но в короткое время они достигли той
степени мудрости и красоты, к которой ни один народ ни до них, ни после них
не мог приблизиться. Откуда же явилось, Аркадий, это чудо, единственное на
земле? Почему священная почва Ионии и Аттики могла взрастить этот
несравненный цветок? Потому что там не было ни духовенства, ни догмы, ни
откровения и греки не ведали завистливого бога. Из своего гения, из своей
собственной красоты творил эллин богов, и когда он обращал взор к небу, он
видел в нем лишь свой образ. Ко всему подходил он со своим мерилом и нашел
для своих храмов совершенные пропорции; все в них грация, гармония,
равновесие и мудрость; все достойно бессмертных, которые там обитали и в
своих благозвучных именах и совершенных формах воплощали гений человека.
Колонны, поддерживающие мраморные архитравы, фризы и карнизы, имели что-то
человеческое, что сообщало им величие, и нередко, как, например, в Афинах и
Дельфах, прекрасные юные девы, мощные и улыбающиеся, держали на вытянутых
руках кровли сокровищниц и святилищ. О сияние, гармония, мудрость!
Дионис направил свой путь в Италию, где народы, именовавшие его Вакхом,
жаждали принять участие в его таинствах. Я отплыл на его корабле, украшенном
виноградными ветвями, и высадился в устье желтого Тибра под взглядом двух
братьев Елены. Жители Лациума, следуя наставлениям бога, уже научились
сочетать побеги вяза с виноградной лозой. Я нашел себе жилище у подножия
Сабинских гор, в долине, окруженной лиственным лесом и омываемой светлыми
источниками. Я собирал на лугах вербену и мальву. Бледные оливковые деревья,
раскинувшие по склону холма свои искривленные стволы, дарили мне маслянистые
плоды. Там поучал я людей с упрямыми головами, они не отличались
изобретательным умом эллинов, но обладали твердым сердцем, терпеливой душой
и почитали богов. Мой сосед, солдат-землепашец, в течение пятнадцати лет нес
бремя службы, следуя за римским орлом по морям и горам, и видел, как бегут
враги царственного народа. Теперь он водил по борозде пару рыжих волов с
широко расставленными рогами и белой звездочкой на лбу. А в это время под
соломенной кровлей его целомудренная и строгая супруга толкла чеснок в
бронзовой ступке и варила бобы на священном камне очага, а я, его друг,
усевшись невдалеке под дубом, услаждал его труд звуками флейты и улыбался
его маленьким детям, которые возвращались из лесу, нагруженные сучьями, в
тот час, когда солнце, клонясь к закату, удлиняет тени. У калитки сада, где
зрели груши и тыквы, где цвели лилии и вечнозеленый акант, стоял Приап,
вырезанный из ствола смоковницы, и грозил ворам своим громадным фаллусом, а
тростник над его головой, колеблемый ветром, пугал птиц-грабителей. В
новолуние благочестивый земледелец приносил своим ларам, увенчанным миртом и
розмарином, горсть соли и ячменя.
Я видел, как росли его дети и дети его детей, сохраняя в сердце
первоначальное благочестие и не забывая ни приносить жертвы Вакху, Диане и
Венере, ни возлиять чистое вино и бросать цветы в источники. Но мало-помалу
они утрачивали былое терпение и простоту. Я слышал, как они жаловались,
когда поток, разлившийся от обильных дождей, заставлял их строить плотины
для защиты отцовского поля. Грубое сабинское вино раздражало их изнеженное
нёбо. Они шли в соседнюю таверну пить греческие вина и там под виноградным
навесом забывали о времени, глядя, как пляшет флейтистка, изгибая под звуки
кротала свои гладкие бедра. Хлебопашцы предавались сладостному досугу под
шепот листьев у ручьев, а меж тополями по краям священной дороги уже
поднимались величественные гробницы, статуи и алтари, и все чаще слышался
грохот колесниц по истертым плитам. Молодое вишневое деревцо, которое принес
с собой старый воин, возвестило нам о далеких завоеваниях консулов, а оды,
складывавшиеся под звуки лиры, рассказывали о победах Рима, владыки мира.
Все страны, по которым некогда прошел великий Дионис, превращая диких
зверей в людей, усыпая плодами деревья и обильными всходами поля на пути
своих менад, теперь вкушали мир под владычеством Рима. Питомец волчицы,
солдат и землекоп, друг покоренных народов - римлянин прокладывал дороги от
берегов туманного океана до крутых отрогов Кавказа. В городах воздвигались
храмы Августу и Риму, и столь сильна была во всем мире вера в латинское
правосудие, что в фессалийских ущельях и на косматых берегах Рейна раб,
изнемогавший под непосильным бременем, взывал: "Цезарь!" Но
почему на этом несчастном шаре из земли и воды все обречено увядать, умирать
и самые прекрасные творения оказываются самыми недолговечными? О дивные
дочери Греции, о Знание, Мудрость, Красота, благодетельные божества, вы
погрузились в непробудный сон еще прежде, чем подверглись надруганию
варваров, которые, устремившись на вас из своих северных болот и пустынных
степей, уже мчались во весь опор без седла на маленьких мохнатых лошадках.
Милый Аркадий, в то время как терпеливый легионер раскидывал свой
лагерь на берегах Фазоса и Танаиса, женщины и жрецы Азии и чудовищной Африки
заполоняли вечный город, смущая своими чарами сынов Рема. До той поры враг
трудолюбивых демонов - Ягве - был известен в мире, который он будто бы
создал, всего лишь нескольким жалким сирийским племенам, отличавшимся долгое
время такой же жестокостью, как и он сам, и непрестанно переходившим из
одного рабства в другое. Воспользовавшись римским миром, который повсюду
обеспечивал свободу передвижения и торговли и благоприятствовал обмену
товаров и идей, этот старый бог стал готовить дерзкий захват вселенной. Он,
впрочем, был не единственным, кто отважился на эту попытку. Одновременно с
ним целое множество богов, демиургов, демонов, как, например, Митра, Тамуз,
старушка Изида, Евбул, мечтали овладеть умиротворенной землей. Из всех этих
духов Ягве, казалось, менее всех других мог рассчитывать на победу. Его
невежество, жестокость, чванливость, его любовь к азиатской роскоши,
пренебрежение к законам и нелепая причуда оставаться незримым неизбежно
должны были оскорблять эллинов и латинян, воспитанных Дионисом и Музами. Он
сам чувствовал, что не в его силах завоевать сердца свободных людей, их
светлый разум, и поэтому он пустился на хитрость. Чтобы обольстить души, он
придумал басню, и хоть она была далеко не столь увлекательна, как те мифы,
которыми мы радовали воображение наших античных учеников, но все же могла
тронуть слабые умы, какие встречаются всюду и в великом множестве. Он
объявил, что все люди с незапамятных времен повинны перед ним в некоем
наследственном грехе и за это несут кару и в настоящей жизни и в будущей
(ибо смертные по неразумию своему воображают, что их существование будет
длиться и в преисподней). Коварный Ягве возвестил, что он послал на землю
собственного сына, дабы тот своей кровью искупил долг людей. Нельзя
поверить, чтобы страдание искупало вину, и еще менее вероятно, чтобы
невинный мог расплачиваться за виновного. Страдание невинного ничего не
возмещает, а только прибавляет к старому злу новое зло. Однако нашлись
несчастные существа, которые стали поклоняться Ягве и его сыну-искупителю и
провозгласили эти откровения как благую весть. Нам следовало быть готовыми к
этому безумию. Разве не были мы множество раз свидетелями того, как человек,
когда он был нищ и наг, простирался перед всеми призраками, порожденными
страхом, и, вместо того чтобы следовать поучениям благодетельных демонов,
подчинялся заповедям жестоких демиургов. Ягве своей хитростью уловил души,
как сетью. Но он просчитался-это почти ничего не прибавило к его славе. Не
он, а его сын снискал поклонение людей и дал свое имя новому культу. Сам же
Ягве продолжал оставаться почти неизвестным на земле.
продолжение рассказа.
Новое суеверие распространилось сначала в Сирии и Африке, потом
захватило морские порты, где кишел человеческий сброд, проникло в Италию,
где в первую очередь заразило куртизанок и рабов, а затем быстро завоевало
успех среди городской черни. Но сельские местности еще долгое время
оставались нетронутыми этой заразой. Как и прежде, землепашцы посвящали
Диане сосну, которую они каждый год орошали кровью молодого кабана,
приносили свинью в жертву ларам, чтобы умилостивить их, а благодетелю людей,
Вакху, козленка ослепительной белизны; и даже если это были совсем неимущие
люди, у них всегда находилось немного вина и муки для покровителей очага,
виноградника и поля. Мы учили их, что достаточно коснуться алтаря чистой
рукою и что боги радуются и скромному приношению. Между тем безумства,
вспыхивавшие во множестве мест, возвещали царство Ягве. Христиане жгли
книги, разрушали храмы, поджигали города, несли с собой разрушение всюду,
даже в пустыню. Там тысячи этих несчастных, обратив свою ярость против самих
себя, раздирали себе тело железными остриями; и со всех концов земли вопли
добровольных жертв возносились к богу, как хвала. Мое тенистое убежище
ненадолго избегло бешенства этих одержимых.
На вершине холма, возвышающегося над оливковой рощей, которая каждый
день оглашалась звуками моей флейты, стоял с первых дней римского мира
маленький мраморный храм, круглый, как хижины предков. У него не было стен.
На цоколе высотой в семь ступеней были расположены по кругу шестнадцать
колонн с завитками аканта на капителях, поддерживающих купол из белой
черепицы. Этот купол прикрывал статую Амура, натягивающего лук, - работу
афинского скульптора. Дитя, казалось, дышало; радость сияла на его устах;
все части его тела были гармоничны и гибки. Я чтил это изображение
могущественнейшего из богов и научил поселян приносить ему в жертву чашу,
увитую вербеной и наполненную двухлетним вином.
Однажды, когда я сидел, по обыкновению, у ног божества, обдумывая
поучения и песни, к храму приблизился незнакомый человек свирепого вида, с
всклокоченной бородой; одним прыжком он перескочил все мраморные ступени и с
диким злорадством воскликнул:
- Погибни, отравитель душ, и да погибнут с тобой радость и красота
С этими слонами он выхватил из-за пояса топор и занес его над богом. Я
схватил его за руку, повалил на землю и стал топтать своими копытами.
- Демон, - крикнул он мне с злобным бесстрашием, - дай мне сокрушить
этого идола и тогда можешь меня убить!
Я не внял его ужасной мольбе, я надавил всей своей тяжестью ему на
грудь, которая затрещала под моим коленом, и, схватив его обеими руками за
горло, задушил нечестивца.
Потом, оставив его валяться с почерневшим лицом и высунутым языком у
ног улыбающегося бога, я пошел омыться в священном источнике. Вслед за тем я
покинул эту страну, сделавшуюся добычей христиан. Я прошел всю Галлию и
достиг берегов Соны, куда Дионис некогда принес виноградную лозу.
Христианский бог еще не был известен этим счастливым народам. Они
поклонялись густому буку за его красоту и украшали полосками шерстяной ткани
его заповедные ветви, ниспадавшие до самой земли. Они поклонялись еще
священному источнику и ставили во влажных гротах глиняных божков. Они
приносили в дар нимфам лесов и гор маленькие сыры и кувшины с молоком. Но
вскоре апостол скорби был послан новым богом и к ним. Он был суше копченой
рыбы, но, несмотря на то, что он был изможден постами и бдениями, он с
неиссякаемым жаром проповедовал какие-то темные таинства. Он любил
страдание, считал его благом, и с яростью преследовал все светлое,
прекрасное и радостное. Священное дерево пало под его топором. Он ненавидел
нимф за то, что они прекрасны, а когда по вечерам их круглые бедра сверкали
сквозь листву, он осыпал их проклятиями. Такое же отвращение он питал и к
моей певучей флейте. Несчастный верил, что существуют заклинания, с помощью
которых можно изгнать бессмертных духов, обитающих в прохладных гротах, в
чаще лесов и на вершинах гор. Он думал, что может победить нас несколькими
каплями воды, над которыми он произносил какие-то слова, сопровождая их
странными движениями. Нимфы, в отместку, являлись ему по ночам и будили в
нем пламенное желание, которое этот глупец считал греховным, затем они
убегали, оглашая поля своим звонким смехом, в то время как их жертва, пылая
всем телом, корчилась на своем ложе из листьев. Так смеются божественные
нимфы над заклинателями, так издеваются они над злыми и их нечистым
целомудрием.
Апостолу не удалось наделать столько зла, сколько ему хотелось, потому
что он поучал души простые, послушные природе, а такова уж ограниченность
большинства людей, что они не склонны делать выводы из правил, которые им
внушают. Маленькая роща, где я жил, принадлежала одному галлу из
сенаторского рода, еще сохранившему остатки латинской утонченности. Он любил
молодую вольноотпущенницу и делил с нею свое пурпурное ложе, расшитое
нарциссами. Рабы обрабатывали его виноградник и сад, а сам он был поэтом и,
по примеру Авзония, воспевал Венеру, секущую розами своего сына. Хотя он был
христианином, он приносил мне как духу-покровителю здешних мест молоко,
плоды и овощи. Я в благодарность услаждал его досуг звуками моей флейты и
посылал ему блаженные сны. В сущности эти мирные галлы очень мало знали об
Ягве и его сыне.
Но вот горизонт запылал заревом пожара, и пепел, гонимый ветром,
посыпался на полянки нашего леса. По дорогам потянулись длинные вереницы
возов, крестьяне шли толпами, гоня перед собой скот. Деревни огласились
испуганными воплями: "Бургунды!.." И вот показался первый
всадник с копьем в руке, весь закованный в сверкающую бронзу, с длинными
рыжими волосами, спадающими на плечи двумя косами... А за ним еще два, и еще
двадцать, сотни, тысячи всадников, свирепых, забрызганных кровью. Они
убивали стариков и детей, насиловали женщин, даже старух, чьи седые волосы
прилипали к их подошвам вместе с мозгами новорожденных младенцев. Мой
молодой галл и его вольноотпущенница обагрили своей кровью ложе, расшитое
нарциссами. Варвары зажигали базилики, чтобы жарить в них целых быков,
разбивали амфоры и напивались тут же, в жидкой грязи затопленных подвалов.
За ними следом, набившись в походные повозки, ехали их полуголые жены.
После того как сенат, горожане и духовенство погибли в огне, охмелевшие
бургунды повалились спать под арками форума, а две недели спустя уже можно
было видеть, как один из них улыбался в густую бороду, глядя на ребенка,
которого белокурая супруга баюкала на пороге дома, другой разводил огонь в
горне и мерно колотил молотом по железу, а тот, усевшись под дубом, пел
обступившим его товарищам про богов и героев своего народа, А иные
раскладывали для продажи камни, упавшие с неба, рога зубров, амулеты. И
прежние обитатели страны, мало-помалу успокаиваясь, выходили из лесов, куда
они попрятались, отстраивали свои сожженные жилища и принимались снова
возделывать поля и подрезать виноградные лозы. Жизнь вступала в свои права.
Но все же это была самая тяжелая пора из всех, какие когда-либо выпадали на
долю человечества. Варвары завладели империей. У них были грубые нравы, а
так как они кроме того, были мстительны и жадны, то они твердо верили, что
можно откупаться от грехов. Басня о Ягве и его сыне пришлась им очень по
вкусу и они охотно поверили в нее, тем более что она перешла к ним от
римлян, которых они считали ученее себя и втайне восхищались их искусством и
обычаями. Увы, Греция и Рим достались в наследство глупцам. Знание
утратилось, петь в церковном хоре почиталось доблестью, а люди, которые
помнили наизусть несколько изречений из Библии, слыли великими умами.
Конечно, и в то время тоже водились поэты, как водятся птицы, но стихи их
хромали на каждой стопе. Древние демоны, добрые гении человечества, лишенные
почестей, изгнанные, преследуемые, затравленные, укрылись в лесах. Если они
иной раз и показывались людям, то, чтобы держать их в страхе, принимали
ужасные обличья, - красную, зеленую или черную кожу, огненные глаза,
огромную пасть с кабаньими клыками, рога, хвост, иногда человечье лицо на
животе. Нимфы по-прежнему оставались прекрасными. Варвары, не зная ни одного
из нежных имен, которые они носили раньше, называли их феями, приписывали им
капризный нрав, коварные замашки, боялись их и любили. Мы были унижены, мы
потеряли свою власть, но не потеряли мужества и, сохранив неизменным веселый
нрав и доброе расположение к людям, мы в эти жестокие времена остались их
верными друзьями. Заметив, что варвары мало-помалу становятся менее угрюмыми
и свирепыми, мы пускались на разные хитрости, чтобы под тем или иным видом
вступить с ними в общение. Со всяческими предосторожностями и уловками мы
подстрекали их не считать старого Ягве непогрешимым владыкой, не подчиняться
слепо его приказаниям, не страшиться его угроз. Иной раз нам даже случалось
прибегать к искусству магии. Мы беспрестанно побуждали их изучать природу и
искать следы античной мудрости. Эти северные воины, несмотря на все их
невежество, знали кое-какие ремесла. Они верили, что на небе происходят
битвы, звуки арфы вызывали у них слезы. Возможно даже, что они были более
способны духом на великие деяния, чем выродившиеся галлы и римляне, земли
которых они захватили. Они не умели ни обтесывать камень, ни шлифовать
мрамор. Но они привозили порфир и колонны из Рима и Равенны, а правители их
употребляли в качестве печатей геммы, вырезанные греками в эпоху расцвета
красоты. Они воздвигали стены из кирпичей, искусно расположенных стрелками,
и им удавалось строить не лишенные приятности церкви с карнизами,
опирающимися на страшные головы, и с тяжелыми капителями, где они изображали
пожирающих друг друга чудовищ. Мы обучали их письменности и наукам. Один из
наместников их бога, Герберт, брал у нас уроки физики, арифметики и музыки,
и про него говорили, что он продал нам душу. Века шли, а нравы оставались
дикими. Мир содрогался в огне и крови. Преемники любознательного Герберта,
не довольствуясь тем, что владеют душами, - ибо корысть от этого легковеснее
воздуха, - пожелали владеть и телами. Они жаждали установить свое господство
над всем миром, опираясь на право, которое они будто бы унаследовали от
какого-то рыбака с Тивериадского озера. Один из них возомнил на мгновение,
что одержал верх над тупым германцем, преемником Августа, но в конце концов
духовным владыкам пришлось поделить свое господство со светскими, и народы
были обречены терпеть гнет двух властей-соперниц. Жизнь этих народов
складывалась в непрерывной чудовищной смуте. Это были сплошные войны, голод,
резня. И все бесконечные бедствия, сыпавшиеся на них, люди приписывали