Картленд Барбара. Благоуханье роз

   Наутро она вела себя по отношению к нему в собственнической манере, которую он нашел возмутительной.
   А выражение глаз Вилли и лорда Кливленда его просто взбесило.
   Он видел, что они знают, что произошло предыдущей ночью.
   Ложась спать в субботу вечером, маркиз был разъярен. «Будь я проклят, — сказал он себе, — если меня совратит хоть одна женщина, когда я сам того не желаю!»
   Поэтому маркиз сделал то, чего за всю свою жизнь ни разу не делал: провел ночь в комнате для гостей в другом крыле замка.
   И если Сара и приходила к нему, как он подозревал, ему об этом ничего не было известно.
   А наутро он уехал прежде, чем она успела посмотреть на него с укоризной.
   Теперь маркиз с облегчением думал, что, по крайней мере, на короткое время он избавлен от всех посягательств предприимчивых женщин.
   Николь, как уже было сказано, была молода и невинна.
   Кроме того, она была слишком бесхитростна, чтобы знать о том, как надо преследовать мужчин.
   Поэтому Николь, сказал он себе, идеально соответствует тому, какой он хотел бы видеть свою спутницу в этой Поездке.
   Она поможет ему, даже не сознавая, что выполняет инструкции премьер-министра.

Глава шестая

   — Шах и мат! Я выиграла! — воскликнула Николь. — Я выиграла! Выиграла!
   Маркиз грустно посмотрел на шахматную доску.
   — Я, должно быть, заснул, — сказал он.
   — Теперь вы плохо ко мне относитесь, — парировала Николь. — Мне потребовалось много времени, но все-таки я вас победила!
   Она была в таком упоении, что маркиз опять засмеялся.
   Он думал — просто невероятно, что она заставляла его так часто смеяться в поезде.
   Но после Афин он хохотал все плавание по Эгейскому морю.
   И не то чтобы Николь пыталась непрерывно острить.
   Во всяком случае, не так, как леди Сара или иные искушенные женщины, которых он знал.
   Просто она была юна, и все вокруг приводило ее в восторг.
   Еще в поезде он выяснил, чем занимается Николь, когда остается наедине с собой: размышляет и вырабатывает собственное мнение о тех или иных вещах.
   И разумеется, для нее было крайне увлекательно получить возможность впервые в жизни поделиться своими взглядами.
   Хотя она не говорила об этом, было ясно, что для нее в новинку, когда ее внимательно слушают и говорят как с равной.
   Отец Николь беседовал с нею исключительно о своих картинах — и разговор съезжал на людей, чьи коллекции были богаче, чем его.
   Мама любила ее и неизменно старалась сделать дочь такой же обходительной, нежной и сострадательной, какой была сама.
   Что касается Джимми, то с ним разговаривать вообще было бессмысленно.
   Джимми дышал, думал и жил только для Кингз-Кип.
   А сейчас, к восхищению Николь, она оказалась в обществе мужчины, который был чрезвычайно умен и много путешествовал.
   За неимением других собеседников ему приходилось разговаривать только с нею, но, понимая это, Николь в то же время очень боялась рассердить его.
   Она осторожно попробовала выяснить у Довкинса, не играет ли его хозяин в шахматы, — и с радостью узнала, что он лучший игрок в своем клубе.
   Играть в шахматы Николь научил отец.
   Долгими зимними вечерами, когда за окнами завывал ветер и о картинах все уже было рассказано, они усаживались за доску и сражались часами.
   Кроме того, сэр Артур научил свою дочь игре в нарды — Николь тогда была еще совсем девочкой.
   Оказалось, что Довкинс весьма предусмотрительно положил в багаж маркиза и шахматы, и доску для нард.
   — Как вы догадались их захватить? — воскликнула Николь, узнав об этом. Довкинс усмехнулся.
   — Уж я-то знаю, каким бывает его светлость, когда ему становится скучно, — сказал он, — и могу сообщить вам, мисс, что скучно ему становится быстро!
   Николь встревожилась, как бы ему не стало скучно с ней до такой степени, что он отправил бы ее назад в Англию.
   В своей скромности она даже не подозревала, что маркиз на удивление сильно заинтересовался ею — потому что она была совсем не такой, как он себе представлял.
   Вместе с тем ему не терпелось поскорее вернуться в Англию.
   Поэтому он не стал задерживаться в Афинах или встречаться с кем-нибудь из своих друзей.
   Прямо с вокзала маркиз повез Николь в гавань.
   «Морской конек» ждал его у пристани.
   Эту яхту маркиз не раз использовал, выполняя поручение министерства иностранных дел.
   Поэтому он установил на ней более мощные двигатели, чем на любом другом частном судне такого же класса.
   Николь, впрочем, об этом не знала.
   Она видела лишь, что это самая роскошная яхта, какую только можно себе вообразить.
   Очень скоро Николь убедилась, что, помимо удобства и роскоши, на яхте есть прекрасно вышколенный экипаж, состоящий из матросов, отлично знающих свое дело.
   Коком у маркиза был француз.
   Узнав об этом, Николь сказала маркизу, что яства на их стол, вероятно, поставляются прямо с горы Олимп.
   — Вообще-то, — добавила она, — поскольку мы поднялись на борт в Афинах, так оно и есть!
   С легким сожалением она подумала, что очень хотела бы увидеть Акрополь.
   Николь не могла понять, почему маркиз так спешил выйти в море.
   Он, со своей стороны, считал, что будет ошибкой давать какие-то объяснения, которые только разожгут в Николь любопытство.
   Капитану было приказано с максимальной скоростью идти к Константинополю.
   Маркиз сделал только одну уступку в Афинах — сразу по прибытии поезда он послал Довкинса накупить побольше газет, независимо от того, на каком языке они напечатаны.
   Довкинс отлично справился с поручением и прибыл на яхту всего десятью минутами позже маркиза и Николь.
   Газеты, напечатанные на всех языках Балкан и охватывающие последние несколько дней, рассказали маркизу, как развивались военные действия между Россией и Турцией.
   Он выяснил, что русские продвинулись еще ближе к Константинополю, чем предполагалось, — и, значит, любые заявления английской королевы были уже бесполезны.
   Следовало, выполняя инструкции премьер-министра, как можно более достоверно выяснить, что задумали русские.
   В разговорах с Николь маркиз тщательно обдумывал каждое свое слово, не желая будить в ней излишнего любопытства.
   Он подозревал, что она могла бы спросить о причинах столь поспешного отъезда из Англии, и задавался вопросом, как объяснить ей свое намерение посетить Константинополь в такое неподходящее время.
   Потом он вспомнил, что она англичанка и, следовательно, вряд ли много знает о том, что происходит сейчас на востоке.
   Поэтому маркиз был крайне удивлен, когда Николь небрежно заметила:
   — Новый договор с Турцией, заключенный графом Игнатьевым, эмиссаром Александра Второго, предполагает, что Болгария теперь будет простираться от Черного моря до Эгейского.
   На мгновение маркизу показалось, что он ослышался.
   Потом он резко спросил:
   — Кто вам это сказал?
   — Я прочла в газете, — ответила Николь, — Там написано, что фактически все Балканы теперь под контролем России.
   — Покажите газету, — велел маркиз. Все газеты были сложены в стопку на столе в салоне.
   Николь долго перебирала их и, отыскав нужную, протянула маркизу.
   — Но она же греческая! Не хотите ли вы сказать, что знаете греческий?
   — Не очень хорошо, — призналась Николь. — И папеньку мой акцент всегда так удручал! Но читаю я с легкостью.
   — Вы меня удивляете! — сухо сказал маркиз, пробегая глазами статью, о которой говорила Николь.
   Там было сказано, что греки чрезвычайно опасаются вторжения России на территорию их ближайших соседей.
   Решив, что не стоит обсуждать это с Николь, маркиз бросил газету на палубу и предложил ей сразиться в нарды.
   Погода была теплой, и Николь надела тонкое платье из тех, что передала ей Бесси.
   Маркиз заметил, какое оно старое и изношенное.
   Довкинс, кстати, сказал ему, когда они были в его каюте вдвоем:
   — Такой замечательной девушки у нас на яхте еще не бывало, милорд!
   Маркиз оставил это замечание без комментариев, и Довкинс добавил:
   Если вы спросите меня, то это позор, что она ходит в таких обносках. За них и нищий «спасибо» не скажет!
   — Я знаю, — коротко ответил маркиз.
   Он понимал, что Довкинс ждет от него каких-то действий по этому поводу, но догадывался, что Николь отвергла бы любые предложения купить ей новые платья.
   Саму ее их состояние, видимо, ничуть не смущало.
   Судя по всему, мать привила ей очень строгие понятия о приличиях.
   Как-то в разговоре о леди Лессингтон, чей снимок Николь увидела в одном из журналов, которые читала в поезде, маркиз цинично заметил:
   — Она сверкает подобно алмазу, и сама явно питает страсть к этому камню.
   — Значит, лорд Лессингтон должен быть очень богат, — невинно проговорила Николь.
   Маркиз подумал о чрезвычайно дорогом ожерелье, которое он подарил леди Лессингтон прежде, чем они расстались, и задался вопросом, что скажет Николь, если он предложит ей в подарок какой-нибудь драгоценный камень.
   Он пришел к выводу, что она будет удивлена и шокирована.
   Она понятия не имела, что любая леди света готова принять любой подарок, если он дороже склянки духов или, на худой конец, веера.
   Прошлым вечером, после обеда, когда звезды в небе сияли так ярко, маркиз задумался о том, какой еще цвет, кроме бирюзового, может пойти Николь и как приятно было бы подбирать для нее наряды.
   Ему уже доводилось одевать нескольких симпатичных танцовщиц и подбирать для своих любовниц из высшего света платья, которые подчеркивали бы их красоту.
   Но красота Николь была необычной, а кроме того, она даже не подозревала о том, что красива.
   Впрочем, он был уверен, что этого не понять и многим мужчинам.
   Она напоминала деревце с еще не распустившейся листвой, чья красота не бросается в глаза, и лишь художник способен ее уловить.
   Вернувшись в свою каюту, маркиз продолжал размышлять об этом.
   Раз уж она такая искусная швея, думал он, то могла бы превратить в роскошное платье шторы на иллюминаторах или атласное покрывало кровати.
   Эта мысль развеселила его, и маркиз подумал, что неплохо бы свозить Николь в Париж.
   Он одел бы ее в наряды от парижских портных, такие же яркие, как ее глаза, когда они искрятся смехом.
   Потом он сказал себе, что есть более важные вещи, о которых стоит подумать, а Николь — всего лишь девушка, которую он взял с собой просто в качестве спутницы.
   И все же, засыпая, он поймал себя на том, что вновь представляет ее себе в беседке из роз, а вокруг кружатся херувимы и глядят на нее сквозь гирлянды цветов.
 
   Для Николь каждый новый день был интереснее предыдущего.
   Постепенно она утвердилась в мысли, что у маркиза была очень Важная причина отправиться в эту поездку, но, поскольку он явно не желал говорить об этом, держала свои выводы при себе.
   В то же время она сгорала от любопытства.
   Джимми говорил, что маркиз хороший спортсмен и известный коллекционер живописи.
   Он никогда даже не намекал на его участие в политике — и все же сейчас Николь была практически уверена, что знает причину бешеной спешки маркиза.
   Несомненно, она, как и вся их поездка, впрямую связана с войной между Россией и Турцией.
   Англия не была вовлечена в войну, но премьер-министр и, вероятно, сама королева были обеспокоены усилением влияния России в Европе.
   Как бы то ни было, Англия аннексировала Балканы, а теперь, видимо, обратила свой взгляд к Турции.
   Размышляя об этом, Николь вспомнила, как отец Наташи часто говорил, что русские всегда утверждали, будто Константинополь их законная столица.
   За это они и боролись — и если бы добились своего, равновесие сил в Европе было бы нарушено.
   К вечеру яхта достигла Мраморного моря и встала на якорь в заливе у северного берега.
   — Я думаю, сегодня нам следует лечь спать пораньше, — сказал маркиз вскоре после обеда.
   Николь бросила на него быстрый взгляд, понимая, что что-то за этим кроется.
   Они поднялись на палубу.
   При свете высокой луны берег был хорошо виден. Сразу за песчаной косой начинались низкие утесы, на которые было легко забраться.
   Маркиз, как и Николь, посмотрел туда, где начиналась узенькая тропинка, ведущая к скалам.
   Николь ожидала услышать отдаленный грохот пушек или какой-нибудь другой признак войны, но вокруг была тишина.
   Маркиз явно ждал ответа, и Николь сказала:
   — Да, разумеется, мы должны лечь спать. Как вы думаете, завтра мы будем в Константинополе?
   — Я еще не решил, буду ли я заходить в порт, — загадочно ответил маркиз.
   Николь отлично понимала, что это значит.
   У него нет ни малейшего намерения обсуждать это с ней.
   Поэтому она ограничилась тем, что сделала изящный реверанс и произнесла:
   — Спокойной ночи, милорд. Надеюсь, вы хорошо выспитесь. Как увлекательно совершить такое далекое путешествие за столь короткое время!
   — Спокойной ночи, Николь, — ответил маркиз.
   Он подождал, пока она удалилась в каюту и закрыла дверь, а потом пошел к себе.
   Довкинс был уже там.
   Маркиз быстро сменил вечерний костюм на простую одежду, которую мог бы носить какой-нибудь состоятельный русский.
   Довкинс дал ему заряженный револьвер и острый кинжал.
   И то, и другое маркиз спрятал под платьем.
   — Будьте осторожны, милорд! — напутствовал его Довкинс. — Вы же знаете, что этим русским доверять нельзя!
   — Если мои сведения верны, никакого риска не будет. Я просто навещу приятеля.
   — Я не стал бы доверять никаким «приятелям» в этой стране! — проворчал Довкинс.
   — За меня не беспокойтесь, — ответил маркиз, — но если все же произойдет что-нибудь непредвиденное, везите мисс Танкомб в британское посольство в Афинах.
   — Не говорите об этом, милорд! — воскликнул Довкинс. — И не забудьте — своей стране вы нужны живым, а не мертвым!
   Маркиз рассмеялся.
   Именно эти слова Довкинс неизменно произносил в таких случаях.
   Шлюпка с двумя гребцами уже ожидала его, и маркиз распорядился немедленно спустить трап.
 
   Николь слышала, как маркиз выходил из каюты, и поняла, что он собрался на берег.
   Она подумала, что это очень отважный, но в то же время безрассудный поступок.
   Безусловно, русские держали под наблюдением все побережье на случай неожиданной атаки турок.
   И если правда то, что пишут в газетах, русские подошли еще ближе к Константинополю.
   В одной из газет говорилось даже, что они достигли Сан-Стефано.
   Внезапно Николь испугалась за маркиза.
   Она начала молиться, чтобы он остался невредим.
   Мысль о том, что он попадет в руки людей, которые не поймут, что он важное лицо, была нестерпима.
   Они будут обращаться с ним грубо.
   Они могут убить его или заключить в тюрьму.
   «Он так красив! — думала Николь. — Он и его конь — они оба воплощение красоты, и я не перенесу, если кто-то причинит им страдание».
   Она пылко молилась, и перед глазами ее вновь возникла «Мадонна в беседке из роз».
   Ей даже показалось, что по каюте разлилось благоухание.
   И Николь поняла: Пресвятая Дева услышала ее молитвы.
   Вспомнив о том, как красив был пейзаж, когда они с маркизом стояли на палубе, она отдернула шторы перед иллюминаторами.
   Лунный свет заполнил каюту, заливая ее серебром.
   Это было очень красиво.
   Трудно было поверить, что совсем рядом идет война и люди убивают друг друга из жадности, затем лишь, чтобы отнять землю у менее удачливых своих соплеменников.
   Возможно, каким-то чудом, подумала Николь, маркизу удастся помочь восстановить мир.
   Русские должны удовлетвориться тем, что у них уже есть, а турки — прекратить угнетать болгар.
   Николь с горечью сказала, себе, что, когда мужчины загораются страстью уничтожать друг друга, женщинам остается только молиться.
   Она поняла вдруг, что, если маркиз умрет, для нее это будет огромной потерей.
   Он так неожиданно вошел в ее жизнь.
   Разве неделю назад, сидя в Кингз-Кип вместе с Джимми, она могла представить, что это случится?
   Теперь, словно по волшебству, она оказалась в Мраморном море, между воинственной Россией с одной стороны и непокорной Турцией с другой.
   — Останови их… Пожалуйста… Останови! — молилась Николь Пресвятой Деве. — Пусть между ними установится мир, но прежде всего пусть… маркиз вернется целым и невредимым!
   Внезапно она услышала шаги по трапу, а потом — по коридору.
   К удивлению Николь, вместо того чтобы открыть свою дверь, маркиз вбежал к ней в каюту и устремился к постели.
   С возрастающим изумлением она увидела, что он снимает рубашку.
   Она почти заснула, молясь, и теперь смотрела на него будто во сне.
   Маркиз стряхнул с себя обувь, швырнул одежду под кровать и нырнул под простыню к Николь.
   Только сейчас он впервые заговорил.
   — Они гонятся за мной по пятам! — прошептал он, обнимая ее и прижимая к себе.
   Николь с трудом могла поверить, что все это происходит на самом деле.
   Но прежде чем ее губы успели пошевелиться, прежде чем она сумела осознать что-то еще, кроме того, что маркиз рядом с ней, дверь открылась.
   В каюту вошли двое мужчин.
   Один из них нес фонарь.
   В первое мгновение маркиз не шевельнулся.
   Потом повернулся к вошедшим и удивленно спросил:
   — Что, черт возьми, вы здесь делаете?
   Он по-прежнему обнимал Николь, и она понимала, что незваные гости могут видеть его обнаженную грудь и руки.
   — Простите, ваше превосходительство! — медленно проговорил один из мужчин по-английски с заметным акцентом. — Мы видели мужчина подняться на борт этого судна, и…
   — Мужчина? — перебил маркиз. — С какой стороны это касается вас? Если мои матросы были на берегу, я ручаюсь, они никому не могли причинить вреда.
   — Это не матрос, мы видели, ваше превосходительство, — сказал русский.
   — Тогда ищите его в другом месте, — резко бросил маркиз. — И прочь из этой каюты!
   Русский подошел ближе, и Николь смогла рассмотреть его достаточно хорошо.
   Это был высокий человек, по виду — явно начальник.
   Второй, с фонарем, несомненно, был рангом ниже.
   У того, что стоял ближе к кровати, в руке поблескивал револьвер.
   За поясом у него Николь увидела рукоятку кинжала.
   Он был не в мундире, но на голове у него была русская меховая шапка.
   — Я сказал, чтобы вы убирались! — рявкнул маркиз. — А если вам нужно что-то узнать о наших матросах, говорите с моим капитаном.
   — Ваше превосходительство идти на берег со мной, — приказал русский. — Много вопросов иметь задать.
   Николь почувствовала, как напрягся маркиз, и услышала, как бешено стучит его сердце.
   И не только оттого, что он быстро бежал, — им овладел страх.
   Внезапно Николь поняла, что должна делать.
   К удивлению маркиза, она высвободилась из его объятий и села на кровати, подтянув простыню к груди.
   Теперь она совсем хорошо могла рассмотреть русского — и сразу поняла, что маркизу грозит серьезная опасность.
   Долгое мгновение Николь собиралась с мыслями, а потом гневно проговорила по-русски:
   — Как вы посмели вторгнуться сюда и лезть не в свое дело? Я получаю приказы только от начальника Третьего отделения и более ни от кого!
   Жестом указав на маркиза, она продолжала:
   — Этот джентльмен, к счастью, не понимает по-русски, но вы мне мешаете, и я непременно сообщу начальству о вашей некомпетентности! Уходите немедленно, скажите, что произошла ошибка, и извинитесь.
   Пока Николь говорила, русские смотрели на нее в явном недоумении. Она же все больше распалялась, и с каждым словом голос ее звучал громче и агрессивнее.
   Внезапно тот русский, что был повыше, казалось, на глазах съежился.
   — Я не знал, сударыня, — пролепетал он, — что вы здесь. Мы не могли и подумать…
   — Третье отделение обязано давать отчет всякой мелкой сошке? — язвительно поинтересовалась Николь. — Вы влезли в то, что вас не касается!
   Она помолчала и, бросив на него яростный взгляд, продолжала:
   — Мое задание слишком важно, чтобы всякие идиоты, которые не видят дальше собственного носа, его завалили!
   К этому заявлению Николь присовокупила еще несколько русских слов, не слишком вежливых. Наташа научила им ее в шутку. Русский, к которому она обращалась, был сокрушен.
   — Простите меня, — униженно повторил он. — Я не знал, что вы здесь!
   — Конечно, откуда вам знать! — парировала Николь. — А теперь хватит болтать! Вы и так наговорили много лишнего. Как я уже сказала, это мое задание, поэтому — убирайтесь!
   Русский наклонил голову и развел руками.
   — Извинитесь! — приказала Николь.
   — Простите мне, ваше превосходительство, — сказал он маркизу. — Это ошибка. Мы покидает судно. Немедленно.
   Не дожидаясь ответа маркиза, он повернулся и вышел из каюты.
   Николь, дрожа, повернулась к маркизу. Ей вдруг стало очень страшно.
   Маркиз видел, что русские, уходя, оставили дверь открытой.
   Это была самая старая уловка в мире для того, чтобы все подумали, что ты ушел, а ты бы подслушивал.
   Маркиз испугался, что Николь сейчас что-нибудь скажет.
   Чтобы она молчала, он впился губами в ее губы.
   В первое мгновение Николь даже не поняла, что случилось.
   Она говорила по наитию, и слова сами вели ее за собой.
   Лишь когда русские вышли, она поняла, что добилась успеха и только что спасла маркиза от допроса.
   Николь понимала, что ждало бы его в противном случае.
   Эта мысль настолько ее испугала, что на мгновение она потеряла способность соображать.
   Потом маркиз поцеловал ее, но она не могла в это поверить.
   Его губы овладели ее губами, и внезапно Николь осознала, что это самое замечательное, что только могло с ней произойти.
   Она и не думала, что такой великолепный мужчина может вообще проявить к ней интерес, но сейчас его руки обнимали ее, и губы маркиза держали в плену ее губы.
   Их сердца бились рядом, и Николь ощутила такой восторг, которого не испытывала никогда прежде.
   Казалось, будто лунный свет течет сквозь нее, обжигает грудь и касается губ.
   Это было так замечательно, так прекрасно! На какое-то мгновение Николь вдруг подумала, что она, должно быть, умерла и ангелы уносят ее в небеса.
   Невольно она не только губами, но и всем телом крепко прижалась к маркизу.
   Она испытывала необыкновенное наслаждение.
   Оно было сродни той красоте, которую она видела, слышала и ощущала в цветах, деревьях, небе, — только еще замечательнее и совершеннее.
   Оно было частью того, что она пыталась выразить в своих молитвах.
   Николь не знала, что маркиз поцеловал ее, чтобы не дать ей заговорить.
   Но когда он почувствовал ее мягкие и невинные губы, этот поцелуй стал поцелуем, подобного которому маркиз никогда не получал и не дарил никому в жизни.
   Краем уха он слышал шаги уходящих по коридору русских, но все же продолжал целовать Николь.
   Он всем телом ощущал ее тело, и кровь все сильнее стучала у него в висках.
   Она пробудила в нем ни с чем не сравнимые чувства, он желал ее каждым нервом, каждой клеточкой.
   Сверхчеловеческим усилием воли он оторвался от ее губ.
   Пустая каюта вернула его к действительности, и он сказал:
   — Они ушли!
   Николь не отвечала.
   Она смотрела на него, и в глазах ее, казалось, сияли звезды.
   Маркиз выбрался из постели.
   Наклонившись, он выудил из-под кровати свою рубашку и туфли.
   Голосом, непохожим на обычный его голос, он произнес:
   — Я могу лишь поблагодарить вас, Николь, за то, что вы избавили меня от приобретения весьма неприятного опыта.
   — Вы… вы… уверены, что они… ушли? — с трудом выдавила из себя Николь.
   — Ушли! — заверил ее маркиз. — Теперь вам лучше уснуть. Больше не будет ничего драматичного — во всяком случае, сегодня ночью!
   Он вышел из каюты и закрыл за собой дверь.
   — Он… поцеловал меня, — шепнула Николь лунному свету. — Он меня поцеловал… И… я… люблю… его!

Глава седьмая

   До самого рассвета Николь не могла успокоиться. Она лежала без сна и прислушивалась.
   Она ужасно боялась, что в последний момент что-то пойдет не так и маркиза все-таки заберут.
   Тем не менее, Николь могла догадаться, что, оставив ее, он послал за Довкинсом.
   А потом заработал мотор, и Николь вздохнула с большим облегчением.
   Но она все равно продолжала прислушиваться, опасаясь, что русские спрятались где-то на яхте и могут попытаться убить маркиза.
   Николь всегда ненавидела русских за то, что они сделали с Наташей и всей ее семьей, и сейчас, узнав, что маркиз на свой лад сражается с ними, она очень боялась.
   Сегодня ей удалось его спасти — но кто поручится, что она сможет успешно повторить этот фокус?
   Ей отчаянно хотелось постучаться к нему в каюту и убедиться, что он там.
   А потом на коленях просить его поскорее вернуться в Англию.
   Почему он должен рисковать своей жизнью?
   Англия не участвует в этой войне, и она его не касается.
   Только под утро Николь наконец удалось заснуть.
 
   Когда она проснулась, в иллюминаторы лился солнечный свет. Двигатели молчали, и тишина заставила ее вскочить с кровати и поглядеть, где находится яхта.
   С первого взгляда Николь поняла, что они стоят в гавани Константинополя. Она оделась и побежала в салон. Там она не обнаружила никого, за исключением Довкинса, который радостно сказал ей:
   — Доброе утро, мисс! Веселая была ночка!
   Николь поняла, что он знает о том, что случилось, и спросила: