Картленд Барбара. Дважды венчанные

 
   Гарри казалось, будто он спит и бодрствует одновременно.
   Кто-то рядом разговаривал с ним. Голос казался нежным и знакомым, много раз слышанным прежде.
   Прохладная рука ласково гладила его лоб.
   — Тебе опять становится лучше, — говорил голос. — Скоро ты начнешь вставать, и сможешь обойти все вокруг, и увидишь свой дом — таким, какой он был прежде. В саду распускаются цветы, птицы поют на деревьях, и все придут в восторг при твоем появлении.
   Гарри слушал и все понимал, но было странно, что эти слова он уже слышал когда-то и звучали они подобно музыке.
   А нежный, ласковый голос продолжал:
   — Лошади ожидают тебя в конюшне, а мне так одиноко без тебя на верховых прогулках, поэтому, пожалуйста скорее поправляйся. Мне о многом хочется поговорить с тобой.
   Голос умолк, и рука исчезла с его лба. Медленно, как бы преодолевая сопротивление, Гарри открыл глаза.
   Девушка смотрела на него, низко склонясь над изголовьем; он явно знаком с ней, с этой красавицей.
   И тут девушка воскликнула:
   — Вы очнулись! О Гарри, вы очнулись! Вы меня слышите?
   — Где я? — с трудом прошептал он.
   — Вы — дома, Гарри, в Боурнхолле, и вам уже лучше!
   Слова звучали восторженно, как победный клич.
   Гарри пытался сообразить, где он, и что с ним произошло, но очень скоро устал. Он снова закрыл глаза.
   Рука опять легла на лоб, и ему почудилось, будто мама ухаживает за ним.
 
   — Каков ваш приговор, доктор? — спросила Тереза, ожидавшая его в холле.
   — Вам, как и мне, известно, какие чудеса творите вы с нянюшкой. Никогда не видел столь быстро заживающей раны, и теперь, конечно, граф горит желанием встать!
   — А ему можно?
   — Завтра, но только на очень короткое время. — Доктор Стюарт был категоричен. — И никакой верховой езды до конца недели!
   — Но именно к этому он и стремится. Мне приходится брать на прогулку попеременно то одну, то другую лошадь, дабы поддерживать их в хорошей форме.
   — Слышал, вам пришлось увеличить штат в конюшне. Бедный старый Эби никогда бы не справился в одиночку. Он с трудом привыкает ко всем этим новым парням.
   — Нам потребуются еще конюхи, — заметила Тереза. — Я получила письмо от отца; он сообщает о покупке еще пары на лошадиных торгах, они должны прибыть сегодня.
   — Если вы станете продолжать в том же духе, вам понадобится ветеринар, а не только доктор. Мне лично больше нравится, когда у моих пациентов две ноги, а не четыре! — сказал доктор Стюарт, уже отъезжая.
   Тереза рассмеялась и помахала ему вслед.
   Потом она поспешила наверх к Гарри.
   Она уже написала сэру Хьюберту письмо о случившемся с ними в пути, добавив, однако, что для него, так же как и для маркиза, было бы ошибкой навестить сейчас Гарри, и объяснила это так: «…Он три дня был без сознания, и, по словам доктора, ничто не должно тревожить его, пока рана не зажила.
   Ей казалось, это убедительный повод, чтобы воздержаться от приезда в Боурнхолл.
   Если Гарри все еще негодует за подстроенную ими женитьбу, то приезд дяди или сэра Хьюберта мог вывести его из душевного равновесия.
   Тереза знала — они достаточно сообразительны, дабы читать между строк.
   Когда Гарри приходил в сознание, она говорила с ним о многом, но ни единым словом не упомянула о венчании.
   Тереза поведала ему, как нанимала слуг в дом и для ухода за садом, увеличила число конюхов в конюшне. Он не выказывал ни недовольства, ни одобрения.
   Когда Гарри поправился настолько, чтобы сидеть на кровати, Тереза подумала, что он даже похорошел с тех пор как они «поженились».
   Он похудел и побледнел за время болезни, а черты лица заострились. Девушка почему-то сравнила его со статуей, изображавшей какого-то греческого бога, — она видела ее в Стоук Пэлэс.
   Когда надо было заставить Гарри слушаться, не было надежнее человека, чем нянюшка; он повиновался ей, как маленький ребенок.
   — Ну-ка, ну-ка, — выговаривала она ему, — вы никогда не поправитесь, коли не съедите все.
   — Но я не голоден, — возражал Гарри.
   — Так-то оно так, но вы не можете отослать еду назад нетронутой, — сердилась нянюшка. — Ведь тогда вы раните миссис Доусон в самое сердце, а она-то из кожи вон лезет, только б угодить вам!
   Вчера Гарри съел гораздо больше, чем ему того хотелось, и нянюшка торжественно, словно кубок победителя, унесла его пустую тарелку.
   Тереза смеялась.
   — Вот уж никогда не ожидала увидеть вас повинующимся женщине! Я слишком хорошо знаю ваш постулат о должном для нас поведении: нам следует быть спокойными и мягкими, нежными и робкими и, безусловно, покорными.
   — Именно этого я от вас и жду! — прозвучало в ответ.
   Впервые Гарри подтвердил, пусть и не прямо, их нынешнее положение женатой пары.
   Тереза стушевалась и, почувствовав некоторое замешательство, не нашлась, что сказать.
   А Гарри тем временем заметил:
   — Вы стали говорить по-другому — намного мягче, чем до того, как мы пpибыли сюда.
   — Но вы были больны, и я считала вас беспомощным, — объяснила Тереза.
   — Лично я думаю, подобная перемена в вас к лучшему. Именно так следует говорить женщинам!
   — Мне кажется, вы нарочно вызываете меня на спор, — скривилась Тереза, — но это нечестно с вашей стороны, ведь вы прекрасно знаете, что доктор велел всем беречь ваш покой и ничем не волновать.
   — Вы полагаете, будто я из-за вас волнуюсь?
   — Я не льщу себе ни в коей мере, — заявила Тереза, — но у меня такое ощущение, будто вы жаждете вступить в одну из тех пламенных полемик, которыми мы наслаждались, когда были… когда катались с вами верхом.
   Она чуть было не произнесла «когда мы еще не поженились», но вовремя одернула себя.
   С тех пор как Гарри поправился, он ни разу не упомянул о событии, предшествовавшем их приезду в Боурнхолл.
   Тереза присела рядом с ним у окна; солнечные лучи проникали в комнату сквозь открытое окно, и волосы девушки в их свете казались чистым золотом.
   — У меня есть одно желание, — сказал Гарри.
   — Какое? — оживилась Тереза.
   — Когда я завтра спущусь вниз, мне хочется посмотреть всех новых лошадей в конюшне. Я бы мог расположиться наверху парадной лестницы, а вы устройте так, чтобы все они прошествовали передо мной.
   Тереза захлопала в ладоши.
   — Это превосходная идея! Старый Эби сгорает от нетерпения показать их вам, особенно последних двух. Они превосходны!
   — Полагаю, вы их уже опробовали, — предположил Гарри.
   — Разве можно было удержаться? — удивилась Тереза, но в голосе ее почувствовалось некоторое беспокойство: ведь он мог рассердиться, что она седлала лошадей, не дожидаясь его выздоровления.
   Но он с улыбкой произнес:
   — Не дайте им вымотаться прежде, чем мне представится шанс поездить верхом.
   — Постараюсь, — поддразнила его Тереза. — И не сомневайтесь, они ожидают вас, так же как все в поместье жаждут увидеть вас выздоровевшим.
   Гарри посмотрел на нее вопросительно, и девушка объяснила:
   — Я заходила к арендаторам, они в восторге от того, что вы вернулись домой. Надеюсь, вы не рассердитесь — я порекомендовала им расширять посевные площади под зерновыми культурами и разводить больше домашнего скота.
   Желая предупредить возможный гнев хозяина дома, она поспешила добавить:
   — Важно, чтобы все преобразования были сделаны до зимы.
   Гарри какое-то время молчал.
   — Кажется, я понял — вы перенесли свою энергию с судов вашего отца на мое поместье.
   Тереза с тревогой посмотрела на него.
   — Смею надеяться, вы не считаете, будто я лезу не в свое дело, — сказала она. — Вы же знаете, многое здесь требует внимания, и все равно придется с чего-нибудь начинать.
   — А вы абсолютно уверены, будто я хочу с чего-то начинать? — с некоторой допей иронии поинтересовался Гарри.
   Стало тихо.
   — Мне казалось… — робко нарушила молчание Тереза, — нехорошо было бы, если б вы увидели… дом и… имение… все вокруг в том виде, в каком это предстало мне в день нашего приезда.
   — Почему же?
   — Потому что… я думала… вы расстроитесь. В конце концов, это — ваш дом.
   Он молчал, и Тереза пролепетала:
   — Я… Мне жаль, если я… вторглась в область, которая… является исключительно вашей прерогативой.
   — Пожалуй, я скажу вам позже, правы вы или не правы, — наконец промолвил Гарри после затянувшейся паузы, — когда смогу покинуть эту комнату. Но из окна я могу видеть лишь сад, и, похоже, кто-то заботится о нем.
   — Они так трудились! Чтобы вы, когда поправитесь, могли оценить, какого результата они сумели добиться!
   — Или вы!
   Тереза не могла определить, осуждал ее Гарри или благодарил.
   Она встала и подошла к окну посмотреть на сад. Неожиданно Гарри протянул к ней руку.
   — Подойди ко мне, — попросил он.
   Девушка не двигалась. Он подождал немного и удивленно спросил:
   — Вы так скоро забыли свою клятву во всем повиноваться мне?
   Тереза покраснела. У нее не было никакого желания обсуждать сейчас их мнимое венчание.
   Медленно она подошла к нему и взяла за руку.
   Он притянул ее к себе и сказал:
   — Вы спасли мне жизнь и проявили ко мне столько доброты и сочувствия, вы были так по-женски ласковы и внимательны ко мне, пока я выздоравливал. Мне просто хочется знать, чем я могу отблагодарить вас за все.
   Она посмотрела ему в глаза и внезапно ощутила, как что-то странное происходит в ее душе.
   Гарри смотрел на нее, и во взгляде его появилось новое выражение, которого она раньше не замечала.
   Девушка почувствовала дрожь во всем теле, буквально до самых кончиков пальцев.
   Он попытался прижать ее к себе, и, интуитивно угадав его желание поцеловать ее, она вскрикнула и, освобождая свою руку, сбивчиво заговорила:
   — О Гарри… Мне нужно. Я должна… рассказать вам… нечто… ужасное… но мне кажется… вы еще не совсем… поправились и… не готовы выслушать меня…
   Он замер.
   — Что-нибудь случилось?
   Мучительно решая, с чего начать, и не находя слов, Тереза снова подошла к открытому окну.
   — Что же такое вы хотите мне сообщить? — вновь тихо спросил Гарри-
   — Это… вызовет ваш гнев… и… возможно, я… поступаю неправильно, рассказывая вам обо всем… сейчас.
   — Если вы хотите поведать нечто такое, что рано или поздно станет мне известно, я готов выслушать вас сейчас. — Б голосе его послышалось раздражение, чего прежде не было.
   Тереза в отчаянии сознавала, какую страшную ошибку допустила. Ей следовало подождать со своими откровениями.
   И, не скрывая досады, она едва слышно заговорила:
   — Это снова касается того, как… вас… обманули… но… хотя вы опять рассердитесь… никто не хотел оскорблять вас… старались только ради вас… ведь все, кто любит вас… хотели вашего счастья.
   — Не возьму в толк, о чем вы говорите. Мне известно, как меня обманом обвенчали. Именно потому мы оба здесь, но до сих пор мы ни разу не заговаривали об этом.
   — Я знаю, — уныло молвила Тереза, — но… мне показалось… я думаю, вам надо теперь узнать правду… всю правду до конца.
   — И в чем же она состоит?
   Тереза вся дрожала, с трудом подбирая нужные слова.
   — Когда… папа и… дядя Морис… объяснили вам, что мы… нас… обвенчали… на самом деле венчание не было настоящим… Какой-то… актер… изображал пастора… нас будто бы венчали для того, чтобы вы не… смогли отправиться в Лондон… и жениться на Камилле… Клайд, вашей… актрисе… как собирались.
   Гарри пристально посмотрел ей в глаза.
   — Вы серьезно думаете, будто со мной поступили правильно, напоив каким-то наркотическим зельем и вынудив принимать участие в мнимом венчании? На мой взгляд, это ужасно, когда два взрослых человека поступают подобным образом. Так что же странного может быть в моем гневе!
   — Я… я понимаю, — прошептала Тереза.
   Она бросилась к нему и опустилась на колени рядом со стулом, на котором он сидел.
   — Пожалуйста… не сердитесь, — взмолилась она. — Все произошло лишь потому, что… дядя Морис боялся, как бы вы не совершили… ошибку, которая… разрушила бы… всю вашу жизнь.
   Он слушал ее мольбы с застывшим лицом.
   — Вы же знаете, как он… любит вас… все, осуществленное им в Стоук Пэлэс… делалось и делается только для вас. В отчаянии… он… стремился найти способ… спасти вас от… самого себя.
   — Значит, как я понял из ваших слов, — медленно произнес Гарри, — венчание проводил какой-то актер, а вовсе не пастор.
   — Им надо было… сделать все правдоподобно в деталях. Снадобье могло не подействовать… до конца, и вы… запомнили бы происходящее.
   — И вы согласились принять участие в этой мистификации! Но почему?
   — Потому что… и я тоже… люблю вас! — прошептала девушка.
   Признание вылетело у нее прежде, чем она смогла остановиться или подумать, как ему ответить, и, лишь увидев его глаза, она поняла, что сказала.
   Опустив голову так, чтобы он не мог видеть ее лица, она поспешила добавить:
   — Бы… так славно воевали… на войне вы стали героем… для всех нас. Как могла я допустить… а ваш дядя был уверен, что вы собирались… это сделать… чтобы вы погубили себя?
   — Мне до сих пор трудно поверить в столь дикий и неестественный метод спасения, к которому прибегли мой дядя и ваш отец! Почему бы им напрямую, откровенно не спросить меня, женюсь ли я на актрисе?
   — Они были… они боялись, вдруг, если… они попробуют уговаривать вас… не делать этого… вы станете еще настойчивее добиваться своего права… самому… выбирать себе жену… и непременно женитесь.
   — Допустим, я в состоянии понять их рассуждения, — признался Гарри. — Но меня раздражает их ложь, а больше всего в этой истории мне претит тот факт, что они вовлекли вас в свой бредовый, нелепый заговор!
   — Я согласилась принимать в нем участие… ведь я делала все… ради вас.
   — Вас так волнована моя судьба?
   — Естественно… волновала! Вы были таким… храбрым героем войны… героем для… тысяч людей. Как могли вы… разрушить все… это?
   Он не реагировал, и она продолжала:
   — Вы должны быть достаточно честны к себе самому… и признать — подобный шаг испортил бы… все, даже включая этот… красивый… замечательный дом.
   Она думала об этом каждую ночь, ложась спать.
   Боурнхолл никогда не стал бы подходящим местом для той актрисы.
   Терезе казалось, будто она и вправду видит, как отец и мать Гарри проходят через комнату к камину или сидят в гостиной со старинной мебелью и абиссинским ковром.
   Как они разговаривают о своем сынишке, который играет там, наверху, в своей детской.
   Нянюшка с гордостью показывала Терезе лошадку-качалку, на которой скакал маленький Гарри, и форт, где он играл с оловянными солдатиками.
   Словно прочитав ее мысли, Гарри спросил:
   — Вам удалось восстановить все, как это было при матушке?
   — Правду сказать… все сделали нянюшка и Доусон… а я… только… молюсь… чтобы вы не… разочаровались.
   — И вы сделали все это для меня? — тихо спросил Гарри. — И именно вы спокойно позволили мне поверить в ложь?
   — Право… в ней не было зла, — оправдывалась Тереза, — это была… ложь только во спасение… вас от… совершения… ужасной… ошибки.
   — И что теперь будет с вами? — бросил Гарри. — Вы говорите, мы вовсе не женаты, но все здесь в Боурнхоллe считают вас моей женой.
   — Я думаю… папа рассчитывает на… мое исчезновение… когда… вам станет… значительно лучше, — ответила Тереза. — Я вернусь в Лондон, чтобы впервые появиться в свете, как и должно было произойти… до того… как все это случилось.
   — Сдается мне, вы поставили себя в довольно щекотливое положение, — задумчиво сказал Гарри, — и если вдруг станет известно о вашем пребывании здесь со мной под именем графини Лэнбоурн, это вызовет скандал, а не просто волну сплетен.
   — Никому… и не надо будет знать, — поспешила уверить его Тереза. — К вам никто не заезжал… и никто, если не… считать слуг и доктора Стюарта… не видел меня здесь.
   — Не сомневаюсь, он уже рассказал другим своим пациентам о моем возвращении в поместье.
   Тереза беспомощно развела руками.
   — Вы… пытаетесь… добавить еще проблем, которых и так уже предостаточно, — жалобно промолвила она.
   Она посмотрела на него и сказала как бы в утешение:
   — Возможно, мне не следовало еще рассказывать вам… обо всем… так скоро. Но я думала… теперь… вы больше… не рветесь в Лондон. И может статься… а вдруг вы найдете свое счастье… здесь… в том месте, которому вы принадлежите.
   На минуту воцарилась тишина.
   — Думаю, я мог бы стать счастливым здесь, — сказал наконец Гарри, — в том месте, которому, по вашим словам, я принадлежу, будь я не один.

Глава 7

   Сэр Хьюберт прежде всего распечатан письмо от дочери и стал в нетерпении читать его.
 
   Дорогой папа,
   боюсь, я все испортила. Вчера я рассказана Гарри всю правду, чем сильно удивила его.
   Потом он признался мне, что, будь он женат, он не прочь был бы остаться жить здесь, в этом доме, который я сделала точно таким, какой он был во времена его родителей.
   Мне показалось, Гарри в тот момент думал о Камилле Клайд и что, как только он достаточно окрепнет (думаю дня через два, максимум три), сразу же отправится в Лондон.
   Простите меня, я сильно сожалею о содеянном, мне следовало выждать подольше, но, может быть, каким-то чудом она теперь больше не нуждается в нем.
   Я так сокрушаюсь по поводу случившегося.
   Ваша любящая дочь
   Тереза.
 
   Сэр Хьюберт еще раз перечитан письмо, затем направился с ним через Беркли-сквер к дому маркиза.
   Маркиз просматривал «Морнинг Пост» и, когда сэр Хьюберт вошел, с улыбкой поднял на него глаза.
   — Боюсь, у меня плохие новости, — сообщил сэр Хьюберт.
   С этими словами он протянул ему письмо Терезы.
   — Я все это время держался подальше от театра и Чарлза Грэма, — сказан маркиз по прочтении, — но теперь мне лучше сходить кое-куда и выяснить, как обстоят дела.
   Он отправился в Уайт Клаб, полагая, что, вероятнее всего, лорд Чарлз окажется там.
   И не ошибся.
   Однако маркиз не желал давать кому бы то ни было повода заподозрить его либо сэра Хьюберта в некоем интересе, поэтому он сначала поговорил с двумя-тремя посетителями клуба, прежде чем направиться через всю гостиную к лорду Чарлзу, сидевшему в эркере у окна.
   — Как дела, Чарлз? — спросил он. — Выиграли скачки?
   — Моя лошадь пришла третьей, — ответил лорд Чарлз. — А вы-то где пропадали? Я вас не встречал последнее время и решил, что вы, должно быть, уехали в поместье.
   — Ненадолго съездил в Стоук Пэлэс, — объяснил маркиз, — а теперь хотел бы услышать новости, если таковые имеются.
   — Если вы насчет вашего племянника, то я его давно не видел, но слышал, будто несравненная Камилла заполучила себе нового покровителя.
   — Нового покровителя? — переспросил маркиз. — И кто же он?
   — Помните Дархема? Богатый, но довольно скучный тип, зато непомерно щедрый, когда дело доходит до бриллиантов для хорошенькой дамочки.
   Маркиз пришел в восторг, но старался не показывать виду. Вскоре он просто покинул Уайт Клаб и прямиком отправился в Гаррик Клаб, где всегда можно было встретить разношерстную театральную публику.
   Не успел он переступить порог Гаррик Клаб, как заметил актера, которого нанимай дня мнимого венчания Гарри и Терезы.
   — Рад снова видеть вас, — подошел к нему маркиз, — и хочу поблагодарить за подготовку того дела, которое мы обсуждали в прошлую нашу встречу.
   Актер улыбнулся.
   — Слышал, все прошло удачно, а то я переживал, что не смог лично выполнить вашу просьбу. Мне пришлось поискать себе замену, а это оказалось совсем не просто. К счастью, мне встретился преподобный пастор Бартон, думаю, вы знаете, он служит в часовне в Мэйфэйре.
   Маркиз изумленно взглянул на него и каким-то чужим, изменившимся голосом спросил:
   — Вы хотите сказать, будто этот пастор Бартон провел венчальную службу для моего племянника вместо вас?
   — Никак не мог найти кого-то еще, кто выглядел бы столь же убедительно, — признался актер, — или по крайней мере хотя бы текст знал наизусть.
   Маркиз потерял дар речи.
   Пресловутая часовня в Мэйфэйре пользовалась определенной славой и была ему хорошо известна.
   Когда-то первый священник, назначенный в эту часовню, сочетал браком любого, кто мог заплатить ему гинею, не задавая при этом лишних вопросов, так же как до этого придавал официальную торжественность всем тайным бракам в окрестностях тюрьмы Флит.
   Благодаря своей готовности венчать всех без оглашения или специального разрешения на брак он не знал отбоя от желающих венчаться в его приходе.
   Однако в 1754 году брачное законодательство претерпело изменение: закон требовал читать оглашение в течение трех воскресений до венчания и регистрировать все браки в специальной книге.
   В противном случае необходимо было получить разрешение на брак у Кентерберийского архиепископа.
   Постепенно часовня в Мэйфэйре стала более солидной и уважаемой, и многие живущие поблизости охотно венчались в ней; но тамошние священники по-прежнему отличались готовностью провести любой обряд за определенную плату.
   Однако при всем при том маркиз позаботился о настоящем разрешении на брак на случай, если Гарри начнет интересоваться деталями и задавать вопросы.
   Выходит, теперь его племянник и Тереза вступили в законный брак, причем по всем правилам!
   Маркиз понимал: было бы непростительной ошибкой, если б актер заподозрил неладное, поэтому, еще раз поблагодарив его за услугу, он поспешил назад на Беркли-сквер, но не домой, а к сэру Хьюберту и прямо-таки ворвался к нему, на ходу сообщая о случившемся.
   — Мне абсолютно ясно, — судорожно изрек он, — что Гарри никогда не простит мне этот поистине возмутительный и ужасный поступок.
   Первым побуждением сэра Хьюберта было немедленно отправиться в Боурнхолл и сообщить Гарри о случившемся и о безысходном отчаянии, в котором пребывает его дядя.
   Но потом он вспомнил, как Гарри повел себя в ту минуту, когда ему сообщили о сделанном за него выборе жены,
   Сэр Хьюберт решил, что его приезд только испортит все, ухудшит и без того скверное положение вещей, и торопливо написал записку Терезе. Он велел груму отвезти ее в Боурнхолл, причем как можно скорее.
 
   Тереза плакала каждую ночь, с тех пор как убедилась в намерении Гарри жениться на Камилле Клайд.
   Его дядя и ее отец пытались спасти его, но потерпели неудачу.
   С грустью и тоской девушка наблюдала, что он не замечает ее теперь и не смотрит на нее, как в те дни, когда начал поправляться после лихорадки.
   Отныне он, разговаривая с ней, будто отстраняется или уходит в свои мысли.
   «Он хочет избавиться от меня, — думала Тереза, — стоит ему уехать в Лондон, и вряд ли он когда-либо пожелает со мной встретиться вновь».
   Беспокойно ворочаясь в кровати без сна, она все яснее понимала, как день ото дня растет ее чувство к нему.
   Когда Гарри лежал без сознания, она гладила его по голове и тихо говорила ему нежные слова. Он казался ей ребенком, который поранил себя, и только материнская ласка могла помочь ему обрести жизненные силы.
   Как-то ее мама сказала ей, будто даже в бессознательном состоянии люди чувствуют, что с ними разговаривают.
   — Они, возможно, не все до конца понимают из сказанного, — объясняла леди Брайан, — но это дает им ощущение безопасности и способствует быстрому выздоровлению.
   Помня ее слова, Тереза разговаривала с Гарри с той самой минуты, как он потерял сознание из-за высокой температуры.
   И вот теперь она поняла, как глубоко и безнадежно любит его.
   «Ничего не могу с собой поделать, он так красив и умен», — думала она, снова и снова перебирая в памяти их беседы во время верховых прогулок.
   Все их словесные баталии.
   «Он молод и образован, Англия сейчас нуждается в таких людях, — размышляла Тереза. — Они необходимы и в парламенте, и в других сферах социальной жизни».
   Возможно, Гарри и займет достойное положение, но ей рядом с ним места не будет; стоит ему вернуться в Лондон, и его избранницей, как он и задумывал, станет Камилла Клайд.
   Ну а если она уже не будет свободна, тогда он поищет себе кого-нибудь еще среди искушенных красавиц, чьи ленчи и званые обеды разительно отличаются от унылых домашних.
   «Я не вписываюсь ни в одну из этих картин», — совсем сникла Тереза.
   И тогда она решила просить отца забрать ее домой в Ланкашир, как только Гарри перестанет нуждаться в ней.
   И хотя сэр Хьюберт закрыл их дом на время сезона в Лондоне, Тереза не испытывала теперь желания посещать какие бы то ни было балы и приемы и даже быть представленной ко двору.
   «Буду работать с папой, заниматься исключительно его судами».
   Беседы с другими мужчинами, которых она встретит, станут теперь казаться ей скучными и бесцветными. Они не выдержат никакого сравнения с Гарри.
   И вряд ли она сумеет полюбить кого-нибудь так, как она любит его.
   «Может быть, папе и дяде Морису и удалось спасти от крушения жизнь Гарри, но мою они разрушили», — горестно вздохнула девушка и снова заплакала, ибо ее желания были недосягаемы, как луна, сиявшая в ночном небе.
 
   С верхней площадки парадной лестницы Гарри с удовольствием разглядывал лошадей, шествовавших парадом перед ним. Из приобретенной сэром Хьюбертом партии, что только на днях прибыла из Лондона, Тереза выбрала себе самого неспокойного жеребца, оказавшегося к тому же самым молодым и необученным.