Картленд Барбара. Из бездны - к небесам

   Некоторое время они ехали в молчании, затем Уоллингхем произнес:
   — Вам придется поискать весомое обоснование подобного отказа.
   Маркиз ответил не сразу, но по выражению его лица Перегрин догадался, что тот вполне отдает себе отчет в том, насколько трудно обосновать отказ такому жениху, как граф Бранскомб.
   Что бы ни говорили о нем, граф обладал громким и уважаемым титулом, владел поместьями, которые были частью истории королевства, и к тому же пользовался расположением и короля, и королевы.
   Но Олчестер размышлял о своих обязательствах в отношении дочери двоюродного брата.
   Эдуард Честер умер два года тому назад. Это была одна из тех блестящих, но беспокойных натур, которые видят счастье лишь в непрестанных странствиях по самым диким и экзотическим странам и готовы без всякой необходимости рисковать жизнью, ввязываясь в такие авантюры, которых люди более осторожные постарались бы избежать.
   Но хотя его путешествия нередко бывали и трудны, и опасны, они принесли ему огромное богатство.
   Кто-то из друзей сделал его совладельцем золотого рудника, который неожиданно оказался очень богатым, а в совсем другой части мира принадлежавшие ему бесплодные земли внезапно начали приносить доход, потому что на них открыли месторождение нефти.
   Возможно, именно потому, что его никогда по-настоящему не интересовали доходы и прибыли, то, что он покупал совершенно случайно, вдруг оказывалось золотым дном.
   Когда же он был убит, как предсказывали многие из его знакомых, при попытке перевалить через горный хребет, который считался непроходимым, его дочь Мирабел унаследовала огромное состояние, и опекун, которого она никогда не видела, должен был этим состоянием распоряжаться от ее имени.
   Мать Мирабел была наполовину итальянкой, и Эдуард Честер, прежде чем отправиться в свою последнюю экспедицию, из которой он так и не вернулся, перевез жену и дочь в Италию.
   Неизвестно, получил ли Эдуард Честер письмо с известием о смерти жены. Маркиз, во всяком случае, раньше узнал о кончине миссис Честер, чем о гибели кузена, и между этими событиями прошло не более месяца. Все это случилось прошлым летом, и, пока граф думал, что ему следует предпринять, пришло письмо от тети Мирабел, у которой после смерти матери жила девушка.
   Графиня писала, что девушка учится в Риме в прекрасной школе и вряд ли стоит отправлять ее в Англию до окончания траура.
   Маркиз нашел этот довод вполне разумным.
   — На следующий год, когда ей исполнится восемнадцать, ее можно будет представить королеве, — сказал он Уоллингхему, — и у меня много пожилых родственниц, которые только обрадуются возможности сопровождать ее во время выездов в свет.
   — Вы что, тоже собираетесь сторожить дверь вместе со всеми этими вдовами? — Перегрин явно поддразнивал друга.
   — Я собираюсь только отгонять охотников за приданым. Ради Бога, Перегрин, вы знаете сколько унаследовала Мирабел?
   Услышав ответ, Перегрин согласился, что эта сумма столь велика, что все лондонские моты будут виться вокруг девушки словно потревоженные осы.
   — Я собираюсь выдать ее замуж за первого же порядочного молодого человека, который появится в ее окружении, лишь бы снять с себя ответственность, — заметил маркиз. — Мне нравился Эдуард, как бы эксцентричен он ни был, и я не позволю, чтобы его дочь была обманута одним из этих титулованных бездельников, которые уверены, что состоятельной женщине не нужно от них ничего, кроме короны пэров.
   Подобные чувства весьма похвальны, подумал Перегрин. Но никто не решится утверждать, что граф Бранскомб — нищий и ему нечего предложить невесте, кроме титула.
   Уоллингхем не сомневался, — что маркиз не хотел бы видеть ненавистного и презираемого им человека женихом дочери своего двоюродного брата, которому симпатизировал.
   Но он понимал, как трудно будет Олчестеру придумать предлог для отказа, причем настолько убедительный, чтобы Бранскомб не смог вызвать его на дуэль.
   Вильгельм IV строжайше запретил дуэли, но, поскольку при желании способ всегда можно найти, джентльмены время от времени разрешали свои споры, обмениваясь выстрелами из пистолетов.
   Правда, в случае дуэли трудно было предсказать, кто окажется победителем, но Перегрин точно знал, что дуэль необходимо предотвратить любой ценой.
   Вслух он произнес:
   — Я понимаю, что вы чувствуете, Линден, но, если Бранскомб всерьез решит жениться на вашей подопечной, будет чертовски трудно помешать ему сделать это.
   Маркиз помолчал, плотно сжав губы, потом ответил:
   — Какая наглость с его стороны — болтать о своих намерениях в отношении женщины, даже не спросив, хотя бы из вежливости, что она думает об этом!
   — Он слишком уверен в том, что девушка ему не откажет, — заметил Уоллингхем. — Граф Бранскомб первый человек в государстве после короля, к тому же его любимец! Это может показаться ей похожим на сказку, которая стала явью.
   — Если только не знать, как знаем мы с вами, что под этой мишурой вовсе не скрывается сказочный принц.
   Перегрин кивнул:
   — Вы помните Рози?
   Маркиз не ответил, но оба они подумали о молоденькой танцовщице, которую Бранскомб соблазнил, когда Олчестера не было в Лондоне, исключительно чтобы досадить ему.
   Когда маркиз вернулся с севера Англии, где проводились скачки, он обнаружил, что Бранскомб перевез танцовщицу в особняк, который был намного больше, чем тот, что снимал для нее сам Олчестер. Теперь ее коляска запрягалась не парой, а четверкой лошадей, а туалеты и драгоценности поражали роскошью.
   Понимая, что Бранскомб нарочно старался публично унизить его, маркиз пришел в бешенство, но он был слишком умен, чтобы выдать свои истинные чувства. В результате граф был удовлетворен куда меньше, чем ожидал.
   Больше того, зная, что его слова непременно дойдут до графа, маркиз во всеуслышание заявил в клубе о том, как он безмерно благодарен Бранскомбу, избавившему его от этой девицы, которая исчерпала свой репертуар, а повторения «на бис» он не заслуживал.
   Но Олчестер не мог предвидеть, что их с графом вражда будет стоить молоденькой танцовщице ее карьеры. Свое оскорбленное самолюбие граф выместил на девушке. Он не только отнял все, что сам же подарил ей, но и добился, чтобы ее уволили из театра и не принимали никуда больше.
   Оставшись буквально без куска хлеба, Рози была вынуждена обратиться за помощью к маркизу. Она долго не решалась, опасаясь, что он не простит ее измену.
   Но Олчестер не только проявил щедрость, но и помог ей получить приглашение в гастролирующую труппу, которая выступала в крупнейших городах провинции и недавно появилась на лондонских подмостках.
   Хотя как любовница она его уже не интересовала, Рози со слезами благодарила его. А в своих счетах с графом маркиз выиграл еще одно очко.
   — Что мне теперь делать? Перегрин, вы должны помочь мне в этом деле, — озабоченно проговорил Олчестер.
   — Конечно, я готов для вас на все, — отозвался Уоллингхем, — но что мы можем предпринять?
   — Конечно, можно написать графине и попросить ее не отпускать Мирабел в Лондон в этом году.
   — Но ведь это всего лишь отсрочка? И если Бранскомб решил непременно на ней жениться, он вполне может отправиться за ней не только в Рим, но и вообще на край света.
   Маркиз задумался, и прошло не меньше получаса, прежде чем он заговорил снова:
   — Не может быть, чтобы не было способа остановить Бранскомба!
   — Разве что найти для него другую богатую наследницу! Но в Лондоне найдется не так уж много девушек, чье состояние может сравниться с состоянием Мирабел Честер!
   — Это мне известно Кроме того, хотя в последний раз я видел ее ребенком, я уверен, что она прелестна и у нее прекрасный характер.
   — Не думаю, что Бранскомба интересует ее характер, — усмехнулся Уоллингхем.
   — Но я должен предотвратить этот брак! Если бы Эдуард был жив, он бы увез ее на вершину Гималаев или в пески Гоби, но в подобных местах и мужчине пришлось бы нелегко, что уж говорить о молоденькой девушке!
   — Должен же быть какой-то другой выход, — проговорил Уоллингхем. — Не может быть, чтобы в Лондоне не нашлось еще одной богатой наследницы, которая ожидает чести быть представленной королеве!
   — Если подобная особа существует, мы непременно о ней услышим, — заметил маркиз, — а уж княгиня Левина наверняка в курсе дела. Никогда не поверю, что какая-нибудь свежая новость лондонского света сможет миновать чуткое ухо нашей приятельницы.
   — Может быть, спросить у нее? — предложил Перегрин.
   — О нет! Ради всего святого! — испуганно воскликнул маркиз. — Я поклялся, что Бранскомб не женится на моей подопечной, но вам не хуже, чем мне, известно, что нет такой силы, которая помешала бы княгине передать ему мои слова. А тогда он станет добиваться своего еще настойчивее!
   — Я не думаю, что на свете вообще существует какое-нибудь препятствие, непреодолимое для графа, — сказал Уоллингхем, — особенно если ему действительно нужны деньги. Пожалуй, кроме вас, никому и в голову не придет мешать ему!
   — Может, я смогу убедить Мирабел не принимать его предложение?
   — Это было бы неплохо, но вы прекрасно понимаете, что большая часть ваших родственников сочтет графа подходящей партией. Среди всех известных мне холостяков нашего круга нет никого, кто выдержал бы сравнение с Бранскомбом. За исключением вас, разумеется, но вы для этого случая вряд ли подходите.
   — Вы, безусловно, правы. Я вообще пока не намерен жениться, а тем более на неоперившейся школьнице!
   — Итак, мы вернулись к тому, с чего начали, — резюмировал Уоллингхем. — Бранскомб в роли злодея или героя драмы — это как вам больше нравится — и юная героиня, прелестная и невинная, неопытная, ничего не знающая о жизни, в которую только-только вступает.
   Перегрин произнес эту фразу с драматическим пафосом, ожидая, что маркиз рассмеется, но тот вдруг резко переспросил:
   — Что, что вы сказали? Повторите!
   — Что именно?
   — То, что вы только что сказали. Вы подали мне неплохую идею!
   — Я сказал: «Бранскомб…»
   — Нет, не о нем. Что вы сказали о девушке?
   — Я сказал: юная героиня, прелестная и невинная, неопытная… — медленно повторил Уоллингхем.
   — Вот оно! — воскликнул маркиз. — Именно так! И Бранскомб никогда ее не видел!
   — О чем вы?
   — Это же очевидно! Все, что нам требуется, это найти юную, прелестную, невинную девушку, не искушенную в жизни, которую мы втайне воспитаем в «своей конюшне», чтобы подготовить ее к этим скачкам, в которых Бранскомб заранее считает себя победителем!
   — Но кто сыграет эту роль? — спросил Уоллингхем.
   — А в этом вся соль! — ответил маркиз. — Я скажу вам, кто сыграет эту роль.
   Он помолчал немного, а затем продолжил, и в его голосе зазвучал металл:
   — Бранскомб — сноб, и поэтому она должна явиться из трущоб; Бранскомб жаждет денег, и поэтому у нее не будет ни гроша; Бранскомб хочет жену аристократической крови, которой он мог бы гордиться, поэтому она будет безродной! Это преподаст ему урок, который он никогда не забудет — и я тоже!

Глава вторая

 
   — Поздравляю! — сказал Уоллингхем, как только лошади тронулись.
   Маркиз, сосредоточенно правивший упряжкой, улыбнулся, и его друг понял, что все шло, как ожидалось.
   Накануне вечером, прибыв в поместье Олчестера в Хартфордшире, они просидели за полночь, размышляя, где найти девушку, которая смогла бы ввести графа в заблуждение.
   Перегрин сначала настаивал на том, что она должна быть актрисой, но маркиз решительно отверг эту мысль:
   — Если она попытается играть, обман очень быстро обнаружится, а именно этого мы должны избежать любой ценой. Он должен жениться на фальшивой наследнице, а уж тогда мы раскроем ему правду и заставим выглядеть полным дураком.
   — Пожалуй, — неохотно согласился Уоллингхем.
   — И более того, — продолжал маркиз, — я не собираюсь давать повод обвинять меня в мошенничестве.
   — Что вы имеете в виду?
   — А то, что девушка, которую я представлю Бранскомбу, на самом деле будет моей подопечной.
   Уоллингхем изумленно посмотрел на него.
   — Как вы собираетесь это устроить?
   Губы маркиза скривились в презрительной усмешке.
   — Если бы я жил на Востоке, я бы, безусловно, мог купить ее на невольничьем рынке, но, поскольку мы с вами в Англии, нужно получить право на устройство ее судьбы более деликатным способом.
   — Надеюсь, вы не собираетесь воспользоваться услугами какой-нибудь старой ведьмы из тех, что заманивают деревенских девушек в публичные дома, а потом продают любителям юных девственниц?
   — Я не собираюсь опускаться до подобной грязи, — резко возразил маркиз. — Но есть же на свете девушки, которые были бы рады получить богатого опекуна.
   — Может, сироты?
   — Вот и ответ на все наши вопросы! — воскликнул Олчестер. — Под моим покровительством находятся два сиротских приюта.
   — Так давайте немедленно съездим туда, — предложил Уоллингхем. — И лучше, чтобы у девушки не было никаких родственников, которые могут внезапно объявиться и начать скандалить или шантажировать вас. Все должно сойти гладко.
   — Сперва надо найти подходящую девушку, — напомнил маркиз, и по его улыбке Перегрин понял, что идея, которая пришла ему в голову, показалась его другу весьма недурной.
   Всю дорогу до Олчестерского аббатства они не могли говорить ни о чем другом.
   Родовое гнездо маркиза, построенное задолго до закрытия монастырей, было когда-то цистерцианским⁵ аббатством и одним из самых прекрасных памятников архитектуры в Англии.
   Позже основная часть его была превращена в удобный жилой дом, но изящные крытые аркады, большая трапезная и средневековая часовня сохранились.
   Перегрину казалось, что в Олчестерском аббатстве царила какая-то особая атмосфера. Он никогда не решился бы сказать об этом самому Олчестеру, но про себя удивлялся, что святость этого места не заставляла маркиза быть чуть мягче и снисходительнее по отношению к миру, что лежал за стенами аббатства.
   Более того, Уоллингхем не сомневался, что его друг намеревался в отношении Бранскомба повести себя так, чтобы подтвердить свою репутацию человека безжалостного, а порою — жестокого.
   Но в конце концов Бранскомб, безусловно, заслужил то, что его ожидало.
   Это подтверждалось и тем, что произошло перед самым их отъездом из Лондона. На следующее утро после обеда в честь победителя дерби маркизу сказали, что с ним хочет поговорить его жокей.
   — Оставить вас наедине с ним? — спросил Перегрин, когда они перешли из столовой в библиотеку.
   Олчестер покачал головой.
   — Нет, я хочу, чтобы вы слышали все, что скажет Беннет. Если это именно то, о чем я думаю, очень полезно будет иметь свидетеля.
   Уоллингхем в ужасе поднял руки.
   — Я отказываюсь, решительно отказываюсь вмешиваться в вашу вражду с Бранскомбом! Он не слишком приятный противник, мне против него не выстоять.
   — Я же не прошу вас с ним бороться и не попрошу никогда. Я просто нуждаюсь в моральной поддержке, в которой вы никогда не отказывали мне раньше.
   — Моральной — бесспорно: я всецело ваш! — улыбнулся Перегрин. — А вот физически я предпочел бы спрятаться!
   Маркиз рассмеялся.
   — Никогда бы не подумал, что вы трус!
   — Я просто хорошо понимаю, что осторожность — лучшая часть доблести!
   Они посмеялись. В это время дворецкий объявил;
   — Беннет, милорд!
   Жокей казался взволнованным. Уоллингхем подумал, что без ярких курток и шапочек, придающих им некий романтический ореол, жокеи выглядят людьми маленькими и незначительными.
   — Доброе утро, Беннет! — приветствовал его маркиз. — Надеюсь, мой секретарь уже выдал вам обещанное вознаграждение?
   — Да, милорд, и я весьма благодарен, милорд, тем более что я заслужил не больше половины того, что получил.
   — Я думаю, Беннет, вы великолепно провели скачку и сделали все, что было возможно в сложившихся обстоятельствах.
   — О них я и хотел поговорить с вашей светлостью.
   — Я слушаю, — ответил Олчестер.
   — После скачек Смит пил со своими дружками и, как говорится, хватил лишнего.
   — Попросту — был пьян?
   — Да. И язык у него развязался.
   — Что же он говорил?
   — Он был обижен, милорд: ему сказали, что он не получит своих денег, раз не сумел выиграть.
   Маркиз недоверчиво усмехнулся.
   — Вы, Беннет, всерьез утверждаете, что граф Бранскомб не заплатил Смиту, хотя его лошадь первой миновала призовой столб, и только потому, что это был мертвый гит?
   — Он так сказал, милорд. Он жаловался, что это низкое дело было частью плана его светлости, а сам Смит должен был лишь выполнить его инструкции.
   — Он сказал, какие именно?
   — Милорд, он дал это понять достаточно ясно. Когда мы уходили, Смит встал у меня на дороге и сказал: «Это ты виноват, что я оплошал. В следующий раз я, как велел мне его светлость, возьму хлыст, и не поздоровится ни тебе, ни твоей проклятой лошади».
   — И что вы ответили?
   — Я не успел ничего ответить, милорд. С ним были два грума из конюшни графа Бранскомба. Они поняли, что он болтает лишнее спьяну, и уволокли его.
   Маркиз помолчал минуту, затем сказал:
   — Благодарю вас, Беннет. Ваш рассказ подтвердил мои подозрения, и я рад этому. Я собираюсь предложить вам на выбор любую из трех моих лошадей, которых я выставляю на скачки в Аскоте, и уверен, что, если все будет в порядке, вы сумеете выиграть Золотой кубок.
   Беннет широко улыбнулся.
   — Благодарю вас, милорд! Огромное вам спасибо! Именно об этом я и мечтал. Я всегда предпочту выступать за вашу светлость, а не за любого другого. Вы всегда честны, а большего ни один жокей и желать не может!
   Беннет вышел, по-прежнему улыбаясь, а Олчестер повернулся к другу:
   — Вы слышали, что он сказал. Бранскомб прямо приказал своему жокею помешать моей лошади выиграть скачку.
   — Но теперь вы ничего не сможете сделать, — заметил Уоллингхем. — Даже если Беннет повторит свой рассказ перед стюардами, никто не поверит его слову против слова Бранскомба. А тот, конечно, будет все отрицать.
   — В этом я не сомневаюсь, — ответил маркиз. — Поэтому я и не испытываю угрызений совести, собираясь сыграть с ним штуку, которая не будет и вполовину столь же нечестной, как та, что он пытался проделать со мной.
   — В этом я совершенно согласен с вами, — сказал Перегрин, — но думаю, что это нелегко будет сделать.
   В тот же день они покинули аббатство, чтобы побывать в сиротских приютах, находившихся на попечении маркиза Олчестера, надеясь найти там подходящую девушку, которую можно будет подготовить так, что она сможет обмануть Бранскомба.
   Во все века владельцы крупных поместий строили на своей земле сиротские приюты и дома призрения.
   Маркиз рассказал, что самый новый приют, который он намеревался посетить в первую очередь, был построен его бабушкой.
   — Мой дедушка был великий распутник и оставил после себя множество внебрачных детей. Должно быть, бабушка считала, что основание сиротского приюта послужит искуплению его грехов.
   — Если вы собираетесь использовать одну из ваших незаконнорожденных родственниц, то, боюсь, вам не удастся найти ничего подходящего. Они, пожалуй, будут староваты.
   — Я знаю. Я просто объясняю, почему был построен этот приют. Он, по-моему, может служить образцом для учреждений подобного рода.
   Похоже, это заявление было сделано маркизом не без оснований.
   Приют выглядел очень мило, да, и сироты — их здесь было около двадцати — казались здоровыми и счастливыми. Сестра-хозяйка, по-матерински заботливая женщина, и обрадовалась, и несколько взволновалась при неожиданном визите маркиза. С гордостью она показывала гостям все помещения, сиявшие чистотой, а воспитанники приветствовали гостей поклонами и реверансами.
   Однако и маркиз, и Уоллингхем сразу обратили внимание на то, что все они были маленькими детьми. Когда они спросили об этом, сестра-хозяйка охотно объяснила:
   — Милорд, сироты покидают приют, как только им исполняется двенадцать лет. Мальчиков отдают в обучение ремеслу, а девочки поступают в прислуги.
   — В двенадцать лет! — воскликнул маркиз.
   — Да, милорд. Месяц назад я отправила двух старших девочек в аббатство, и они очень неплохо справляются с работой при кухне.
   Олчестер переглянулся с Перегрином. Оба понимали, что этот их визит оказался напрасным.
   Поблагодарив сестру-хозяйку за образцовый порядок во вверенном ей учреждении, маркиз вернулся к фаэтону.
   Грум отпустил вожжи и отошел в сторону, и экипаж снова двинулся в путь.
   — Идея была хорошая, — вздохнул Уоллингхем, — но откуда нам было знать, что сироты покидают приют сразу же, как только становятся пригодны для работы?
   — Вы думаете, так обстоит дело во всех приютах?
   — Думаю, да, — ответил Перегрин.
   — Ну, наверняка это еще не известно, — заметил маркиз таким тоном, словно его возмутила сама возможность, что его план может оказаться неосуществимым. — Навестим-ка второй приют, который расположен на южной границе имения.
   Путешествие заняло довольно много времени. Южная окраина принадлежавших маркизу земель была заселена не так густо, и деревни здесь были гораздо меньше.
   — Не помню, бывал ли я здесь раньше, — заметил Перегрин.
   — Мы охотились в этих местах, — ответил маркиз. — Но в здешних лесах меньше зверя, чем в тех, что расположены рядом с аббатством. Боюсь, в этих местах нам не пришлось пострелять.
   — Линден, ваши владения слишком велики. Уверен, что вы не в силах лично проследить за всем, что происходит в вашем имении.
   Олчестер рассмеялся.
   — Для этого у меня есть управляющие, и я не слышал никаких нареканий.
   Уоллингхем подумал, что, если бы кто-то и решился пожаловаться на управляющего, маркиз не стал бы выслушивать эти жалобы.
   Большую часть времени Олчестер проводил в Лондоне, а в поместье приезжал всегда с толпой гостей, которые не давали ему скучать. Про себя Уоллингхем подумал, что трудно представить, чтобы кто-нибудь на месте маркиза мог томиться от скуки. Он был достаточно богат, чтобы иметь все, что пожелает.
   В Лондоне не нашлось бы ни одной хорошенькой женщины, — которая не хотела бы оказаться на месте Изобел Сидли, особенно теперь, когда сердце маркиза вновь было свободно.
   — Линден, ваша беда в том, что вы слишком хороши собой, — сказал Перегрин вслух, — слишком богаты и слишком легко добиваетесь успеха во всем, за что беретесь.
   Маркиз рассмеялся.
   — Чем бы я ни заслужил подобный отзыв, я не намерен это обсуждать!
   — Вы становитесь еще высокомернее, чем Бранскомб! — воскликнул Уоллингхем.
   — Если вы повторите это, — ответил маркиз, — я высажу вас посреди дороги и вам придется добираться домой пешком.
   — Я и не сомневался, что вы разозлитесь! — усмехнулся Уоллингхем.
   Маркиз собирался ответить резкостью, но тут из-за поворота показался приют.
   Длинное низкое строение располагалось в стороне от дороги, на краю маленькой деревушки: несколько домов, постоялый двор, выкрашенный черной и белой краской, зеленая лужайка — вот и все.
   Маркиз придержал лошадей, а когда к ним подбежал грум, привязал вожжи к передку экипажа и вышел. Перегрин последовал за ним.
   Они подошли к давно не крашенной двери, и Уоллингхем взялся за грязный дверной молоток.
   — Мы пробудем здесь недолго, — сказал маркиз. — Но если нам и здесь не повезет, придется придумывать другой способ найти девушку, которая нам нужна.
   — Что-то не похоже, что здесь нас ждет удача, — заметил Перегрин. — По-моему, в доме вообще никого нет.
   Он снова постучал молотком, и стук, как ему показалось, гулко разнесся по всему дому.
   — Я уверен, что, если бы приют опустел, мне бы об этом сообщили, — проговорил маркиз в некотором замешательстве.
   Но тут за дверью послышались шаги, и мгновение спустя она открылась.
   На пороге стояла девушка, одетая в чистое, но совершенно изношенное платье и дырявый фартук из мешковины. Волосы, зачесанные со лба назад, были заложены за уши.
   Она казалась больной и до того истощенной, что даже скулы заострились. Девушка переводила взгляд с маркиза на его друга, и на лице ее отражалось нескрываемое удивление. Затем, спохватившись, она присела в реверансе.
   — Я маркиз Олчестер и хотел бы осмотреть приют. Здесь сестра-хозяйка?
   — Д-да, милорд, — запинаясь, явно взволнованно выговорила худенькая девушка.
   Она приоткрыла дверь чуть шире, чтобы гости могли пройти в холл.
   Там не было никакой мебели. В дальнем его конце виднелась лестница, и, как заметил Уоллингхем, многие ее ступени были сломаны или отсутствовали вовсе. Девушка направилась к одной из дверей.
   — В-возможно… В-вашей светлости стоит начать отсюда, — произнесла она дрожащим голосом.
   В это время раздался крик, крик ребенка, которому больно. К нему присоединились крики других детей, которые эхом отражались от стен пустого холла.
   — Что происходит? — спросил маркиз. — Случилось несчастье?
   — Н-нет. Это… это сестра-хозяйка.
   — Но что она делает? Почему дети так кричат?
   Шум стоял такой, что Олчестер с трудом расслышал собственные слова.
   В эту минуту девушка, которая пыталась разглядеть, что происходит наверху, вскрикнула: