Картленд Барбара. Из бездны - к небесам

   — Но вы оставите здесь все, даже личные вещи, которые, несомненно, куплены на деньги, украденные у меня.
   Вы уйдете в том, в чем стоите сейчас передо мной.
   — Мне тоже жить надо, милорд, — грубо ответил управляющий.
   — Если вы голодны, это даст вам представление о том, что чувствовали несчастные дети, которых вы грабили, — заметил маркиз резко. — А теперь ступайте прочь! Если я когда-нибудь увижу вас, то прикажу арестовать!
   Когда управляющий, бледный и порядком напуганный, покинул аббатство, маркиз послал за экономкой.
   Миссис Дос служила в аббатстве вот уже двадцать лет.
   По натуре она была женщиной доброй, но домом управляла железной рукой. Она вошла в кабинет маркиза в своем черном, шуршащем шелковом платье, с огромной связкой ключей на поясе и присела в почтительном реверансе.
   — Добрый вечер, миссис Дос, — сказал маркиз. — Мне необходима ваша помощь.
   Он был уверен, что рассказ Джейсона о событиях в приюте уже дошел до слуг в аббатстве, и, по выражению лица миссис Дос Олчестер понял, что она ждет от него дальнейших распоряжений.
   — Вы, должно быть, слышали, — начал он, — о том, что происходило в сиротском приюте в Уэстбери. Это позорит мое имя и больше никогда не должно повториться.
   — Этого бы никогда не случилось, милорд, если бы люди, которых я не хочу называть, были достойны вашего доверия.
   — Прежняя начальница уже начала наводить порядок, — объяснил маркиз. — Но когда я был там, я узнал еще о том, что произошла прискорбная ошибка: моя подопечная, которая приехала из Индии, была отправлена не ко мне в аббатство, а в приют.
   Вот уж этого миссис Дос не ожидала, маркизу явно удалось заинтересовать ее.
   Он заранее решил представить Кистну только по имени. Ему казалось, что так будет проще ввести в заблуждение Бранскомба, когда придет время.
   — То, что так случилось, — ужасно, милорд.
   — Это действительно ужасно, и поэтому мы, миссис Дос, должны помочь ей забыть годы напрасных страданий.
   — Что вы, ваша светлость, хотите, чтобы я сделала?
   — Надо завтра же утром послать в Лондон экипаж за портнихой, которая сможет сшить подобающие платья для мисс Кистны.
   Миссис Дос кивнула, но ничего не сказала, и маркиз продолжал:
   — Есть только одна трудность, миссис Дос. Мисс Кистна в приюте носила безобразные лохмотья. Я не желаю, чтобы история ее унижения стала известна кому-либо за стенами этого дома.
   — Конечно, милорд! — с ужасом и возмущением воскликнула миссис Дос.
   — Нужно найти что-нибудь, в чем девушка сможет принять портниху, и в первую очередь плащ и шляпку, чтобы перевезти ее из приюта в аббатство.
   — Понимаю, милорд. Думаю, это будет нетрудно. Гости вашей светлости часто оставляют в доме наряды, которые им надоели, а я храню их на всякий случай. Миссис Барнс, швея, сейчас как раз здесь и сможет перешить что-нибудь из этих вещей, как только юная леди приедет в аббатство.
   — Благодарю вас, миссис Дос, — сказал маркиз.
   На следующее утро, когда они с Уоллингхемом садились в фаэтон, чтобы ехать в приют, маркиз заметил, как один из слуг положил на заднее сиденье небольшой сверток и шляпную картонку.
   Он представлял себе, как изменится Кистна, когда попрощается с остальными детьми и покинет приют.
   Но и все дети выглядели совсем не так, как накануне.
   В деревне удалось собрать кое-какую одежду, и ребятишки уже не казались такими грязными оборвышами. Миссис Оуэн собиралась поехать в город, чтобы купить все необходимое.
   Один мальчик с гордостью сообщил маркизу, что на завтрак у них были яйца с беконом, а другой добавил, что еще мед и горячее молоко. «Они говорят об этом так, — улыбаясь, про себя подумал Уоллингхем, — словно это манна небесная».
   Когда они втроем возвращались в аббатство, Олчестер заметил, что Кистна необычайно молчалива. Вероятно, все происходившее казалось девушке сном, и она боялась заговорить и проснуться.
   Когда девушка переоделась к ленчу в платье, которое приготовила для нее миссис Дос, маркиз решил, что только не правдоподобная худоба делала Кистну гротескно уродливой. При хорошем питании и спокойной беззаботной жизни она, несомненно, скоро будет выглядеть так, что вполне сможет появиться в свете.
   Правда, платье не соответствовало возрасту девушки, к тому же, несмотря на все усилия швеи, манжеты были слишком широки для исхудавших рук Кистны. Косточки ее запястий, казалось, готовы были прорвать тонкую кожу, вокруг глаз лежали тени, скулы и подбородок заострились. Она напоминала крошечного, еще не оперившегося птенца. Маркиз подумал, что сейчас Бранскомб не согласился бы жениться на этой девушке, как бы богата она ни была.
   Но он успокоил себя тем, что одежда способна украсить любую женщину, а хорошее питание, бесспорно, улучшит ее фигуру.
   Заметив в глазах Кистны слезы благодарности, Олчестер почувствовал себя неловко. Он не заслуживал столь сильных чувств, поскольку действовал исключительно в собственных интересах. Однако маркиз успокоил свою совесть тем, что вряд ли во всей Англии нашлась бы женщина, которая не желала бы выйти замуж за графа Бранскомба и фактически стать второй дамой в обществе после королевы.
   — Это очень большая… честь для меня — стать вашей… подопечной, — сказала Кистна. — Но… возможно… я разочарую вас, и вы… пожалеете, что… не предоставили меня моей собственной судьбе, оставив заниматься тем, чем я собиралась заняться, когда приехала в Англию?
   — И что же вы собирались делать, когда вам было пятнадцать? — спросил маркиз.
   — Я думала… что смогу поступить… в обучение к портнихе…
   Маркиз припомнил, что слышал, как нелегка жизнь учеников в мастерских. Многие из них получали такую скудную плату, что им приходилось существовать впроголодь.
   Вслух он сказал:
   — Надеюсь, вы скоро почувствуете, что быть моей подопечной и легче, и приятнее, чем ученицей портнихи.
   — Да, конечно. Просто… мне немного страшно…
   Она обвела взглядом комнату, словно впервые заметив, как она просторна и роскошна, и тихо сказала:
   — Папа с мамой были очень бедны, потому что они были миссионерами, и я боюсь, что буду делать много ошибок, ведь вы живете… совсем по-другому.
   Маркиз уже заметил, что во время ленча Кистна внимательно следила за тем, каким ножом пользовался он или Уоллингхем, и не бралась за столовый прибор, пока они не подавали ей пример. Он подумал, что со стороны девушки это весьма разумно. А по тому, как аккуратно Кистна ела и как правильно говорила, Олчестер заключил, что ее родители, несомненно, были благородного происхождения.
   — Я полагаю, что пока вы не придете в себя и не поправитесь хоть немного, пока не будут готовы ваши новые туалеты, мы останемся здесь, в аббатстве, и никто вас не увидит.
   — Не могу себе представить… более прекрасного места! — воскликнула Кистна.
   — Я надеялся, что вам здесь понравится. А тем временем мы с мистером Уоллингхемом научим вас правилам этикета, которые необходимо усвоить прежде, чем я повезу вас в Лондон.
   Произнося эти слова, маркиз почувствовал, что Уоллингхем смотрит на него с легким недоумением. Они еще не обсудили в деталях, как представить Бранскомбу подопечную маркиза. Перегрин считал, что будет лучше, если граф, прослышав, где находится девушка, настоит на том, чтобы его пригласили.
   Сейчас Уоллингхем решил, что маркиз стремится дать понять девушке, какая большая работа ей предстоит, чтобы добиться успеха в светском обществе с его балами, приемами и прочими развлечениями.
   Наблюдая за девушкой, пока она разговаривала с его другом, Перегрин заметил, что она необычайно чувствительна и ее глаза, как зеркало, отражают все, что она чувствует в данную минуту.
   И еще он пытался представить, какой станет Кистна, когда она уже не будет такой истощенной.
   — Я думаю, миссис Дос уже сообщила вам, что после обеда из Лондона приедет портниха. Она привезет платья для вас и снимет мерку. Может, вам стоит отдохнуть перед ее приходом?
   — Да… Я так и сделаю. Но… милорд… не разрешите ли вы мне взять что-нибудь почитать в библиотеке?
   — Вы любите читать? — поинтересовался маркиз.
   — Это было так ужасно… Последние три года в приюте у меня совсем не было книг — только моя Библия. — Она застенчиво улыбнулась. — Это все, что у меня есть. Все вещи, которые я привезла из Индии, пришли в негодность, а кое-что я отдала детям.
   Маркиз понял, что Кистна раздала замерзающим детям всю свою теплую одежду. Но ему не хотелось, чтобы она вспоминала прошлое, поэтому он сказал:
   — Здесь, в аббатстве, большая библиотека. Вы можете попросить моего библиотекаря показать вам полки, где стоят последние романы, в том числе и сэра Вальтера Скотта.
   — Мне очень хотелось бы прочесть их! — с восхищением сказала девушка.
   Слезы снова навернулись ей на глаза.
   — Это правда? Правда, что я здесь, что я… буду вашей подопечной? Буду жить в таком… замечательном… восхитительном доме?
   — Это правда.
   — Как я смогу отблагодарить вас за, это… разве что просить Господа… чтобы он сделал это… за меня.
   — Вы уже благодарили меня, нет надобности все время говорить об этом. Это ставит меня в неловкое положение.
   Я предпочел бы, Кистна, чтобы ваша благодарность выражалась в действиях, а не в словах.
   — Что я могу… сделать… для этого?
   — Делайте то, что я говорю вам, и постарайтесь поскорее нарастить хоть немножко мяса на свои косточки.
   Кистна тихо засмеялась.
   — То же самое сказала мне и миссис Дос. И она уже заставила меня выпить два огромных стакана молока!
   — Вы быстро поймете: миссис Дос всегда знает, что именно следует делать, но я многое предпочитаю делать по-своему. Так что вам следует слушаться нас обоих.
   — Вы же знаете, я хочу делать так, как нравится вам, — сказала Кистна просто.
   Когда она вышла из комнаты, маркиз с улыбкой повернулся к Уоллингхему.
   — Ну, что вы думаете о нашей протеже?
   — Она, несомненно, умна, — ответил Перегрин. — Только вот не знаю, сколько же времени ей понадобится, чтобы, как вы сказали, нарастить на костях хоть немного мяса.
   — Новая одежда изменит ее и придаст уверенности в себе.
   — Не сомневаюсь, вы истинный знаток того, что значит одежда для женщины, — поддразнил друга Уоллингхем, — но, мне кажется, когда речь идет об этой девушке, следует принимать в расчет не только ее внешность, но и характер.
   Маркиз в ужасе замахал руками.
   — Ради всего святого! — воскликнул он. — Последнее, что нам нужно, это девушка с характером! Нам требуется славное послушное существо, которое сделает все, что мы ему скажем, и примет идею свадьбы с Бранскомбом как дар небес!
   Уоллингхем помолчал, а затем заметил:
   — Мне кажется, Кистна сильно отличается от средней девушки. Она жила с родителями в Индии и много страдала здесь, в Англии. Сомневаюсь, что из нее когда-нибудь получится толстая, благодушная корова, которая требуется для выполнения вашего плана.
   — Ну что ж, — сказал маркиз, как будто защищаясь, — она умна, и когда придет пора сказать ей, что она должна сыграть роль Мирабел, она поймет, какие выгоды это сулит ей. Стать женой Бранскомба — перспектива более приятная, чем голодная жизнь в приюте.
   — Я уверен, что она в состоянии исполнить свою роль просто великолепно. Только сомневаюсь, что у нее будет возможность решать, хочет ли она играть эту роль.
   — Она должна возблагодарить свою счастливую звезду за то, что всю оставшуюся жизнь проживет в роскоши. Ведь как бы Бранскомб ни был взбешен, когда обман откроется, он ничего не сможет сделать.
   Маркиз говорил столь резко, что Уоллингаем решил прекратить бессмысленный разговор и предложил отправиться на прогулку.
   Когда они вернулись спустя несколько часов, им сообщили, что портниха уже прибыла и ждет маркиза.
   Это была умная женщина с резкими чертами лица. Ее магазин модного платья на Бонд-стрит пользовался известностью и процветал.
   Маркизу не раз случалось сопровождать туда своих любовниц и знакомых дам из высшего общества.
   Мадам Ивонн была отнюдь не болтлива, и не было случая, чтобы она дала понять женщине, которой маркиз покупал дорогое платье, что она не единственная дама, которая пользуется его благосклонностью.
   Теперь она приветствовала маркиза глубоким реверансом, ожидая его указаний.
   — Мадам, я хочу, чтобы моя подопечная была одета наилучшим образом. Позаботьтесь, чтобы ее гардероб был совершенно исключительным, таким, какого не будет ни у одной дебютантки⁶ в Лондоне.
   В глазах мадам Ивонн при этих словах маркиза вспыхнул алчный огонек, но голос ее звучал спокойно:
   — Я, как всегда, постараюсь сделать все возможное, чтобы ваша светлость остались довольны.
   — Но есть одно условие.
   — Да, милорд?
   — Я не желаю, чтобы кому бы то ни было в Лондоне стало известно, что моя подопечная живет здесь, в аббатстве.
   На лице мадам Ивонн мелькнуло удивление, и Олчестер продолжал:
   — Видите ли, мисс Кистна была нездорова, а для девушки нет ничего хуже, чем разговоры в свете о ее слабом здоровье или о том, что она перенесла какую-либо болезнь, не важно, была эта болезнь пустяковой или серьезной.
   Мадам Ивонн кивнула, соглашаясь. Маркиз заговорил снова:
   — Именно поэтому, мадам, я не могу позволить, чтобы слух о том, где находится моя подопечная, распространился раньше, чем она оправится настолько, что сможет с достоинством носить сшитые вами туалеты и украшать собой бальные залы.
   — Конечно, милорд, я все понимаю, — ответила мадам Ивонн. — И я обещаю вам, что ни словом не обмолвлюсь о юной леди.
   — Благодарю вас. А теперь давайте убедимся, что вы привезли для мисс Кистны ваши лучшие изделия.
   Немного помолчав маркиз добавил:
   — Моя подопечная — наследница огромного состояния, и поэтому нет необходимости экономить на мелочах.
   Произнося эти слова, маркиз не сомневался, что получит счет на астрономическую сумму. Зато, если ему удастся убедить мадам Ивонн в том, что Кистна — богатая наследница, портниха когда-нибудь в будущем не преминет намекнуть знакомым светским дамам, что подопечная маркиза баснословно богата. Это как нельзя лучше вписывалось в его планы — словно фрагмент огромной головоломки, — и маркиз поздравил себя с тем, что продумал все до мельчайших деталей.
   Он решил поручить миссис Дос выбрать для Кистны наряды из уже готовых, а остальное, сшитое на заказ, будет доставлено из Лондона позже.
   — Как мисс Кистне понравились новые туалеты? — спросил маркиз, когда портниха уехала.
   — Я никогда еще не видела, чтобы юная леди была настолько взволнована, — ответила миссис Дос. — А сейчас, когда ее возбуждение поутихло, я уложила ее в постель. Уверена, она сразу заснула и, наверное, спит сейчас как дитя, после таких радостных переживаний!
   — Я знал, что спокойно могу доверить ее вашим заботам, миссис Дос, — сказал маркиз, и почтенная экономка была весьма польщена подобным комплиментом.
   Вечером того же дня Олчестер увидел Кистну, когда она спустилась к обеду. Трудно было узнать в ней оборванную сироту, которую он встретил в приюте.
   Платье нежного небесно-голубого цвета с широкой юбкой и пышными рукавами скрывало необычайную худобу девушки. Только личико, несмотря на слегка подрумяненные щеки, оставалось таким же изможденным. Миссис Дос или кто-то из девушек-служанок искусно уложили прямые волосы Кистны, перевив их голубыми лентами в тон платью. Узкая бархотка того же цвета украшала ее стройную шею.
   Кистна робко вошла в гостиную, когда маркиз и Уоллингхем уже сидели за столом, и оба они убедились, насколько маркиз был прав, утверждая, что одежда способна совершенно изменить женщину.
   Худенькая Кистна двигалась с такой неподражаемой грацией, что напомнила Олчестеру цветок, который покачивает на тонком стебельке легкий вечерний ветерок.
   Когда девушка улыбнулась ему, он заметил, что, по совету мадам Ивонн, она чуть тронула помадой губы, и они не казались теперь такими бледными и бескровными.
   — Прекрасные перышки делают и птичку прекрасной! — воскликнул Уоллингхем, прежде чем маркиз успел открыть рот.
   — Я так и думала, что это услышу, — смеясь, ответила девушка. — Я и сама чувствую себя в этом прекрасном платье словно павлин, распустивший хвост.
   Она взглянула на маркиза и совсем тихо, будто разговаривая с ним одним, произнесла:
   — Я так… благодарна вам…
   — Я же говорил вам, что не люблю, когда меня благодарят.
   И все-таки Олчестер не мог не признать, что ему никогда прежде не приходилось видеть выражения такой безмерной благодарности в глазах женщины.
   Он вспомнил, с какой бесцеремонностью леди Изобел указала ему на брильянтовое ожерелье, которое она хотела получить в подарок на Рождество, и как, получив ожерелье, возмущалась тем, что маркиз не приобрел браслет, который составлял комплект с этим ожерельем.
   Вспомнил маркиз и драгоценности, подаренные им хорошеньким куртизанкам, которых поселил в одном из своих домов в Челси.
   Они вытянули из него все, что могли, как любил говорить Уоллингхем, — словно магнит, который вытягивает деньги из карманов быстрее, чем успеваешь их туда класть, но их благодарность порой бывала непропорциональна средствам, которые тратил богатый любовник.
   Восторг, сиявший в глазах Кистны, заставил маркиза на мгновение устыдиться. Но затем он сказал себе, что сейчас не время для сентиментальностей. Им еще многое предстоит сделать, прежде чем Бранскомб будет одурачен.
   При одной только мысли об этом маркиз нахмурился и, к своему удивлению, тут же услышал испуганный голос Кистны:
   — Вы… сердитесь? Это потому… что я сказала…или сделала что-то не так?
   — Конечно, нет! — воскликнул маркиз. — И я надеюсь, что никогда не буду сердиться на вас и даже не дам вам повод бояться, что я рассержусь.
   — Я бы… очень испугалась, если бы… вы на меня рассердились.
   — И были бы правы, — вмешался Перегрин. — Могу вас заверить, что маркиз страшен в гневе, и, что самое ужасное, он никогда не повышает голоса.
   Кистна сдавленно хихикнула.
   — Я согласна… что это… намного хуже, чем когда кричат. — Она ненадолго замолчала. — Папа никогда не сердился, даже если кто-то делал что-нибудь плохое. Он только становился таким расстроенным и подавленным, что виновный сам начинал раскаиваться в своем поступке.
   — А как вы ведете себя, когда сердитесь? — спросил Перегрин.
   — Иногда я выхожу из себя, — призналась Кистна, — но это очень быстро проходит, и я… очень… очень сожалею и стремлюсь извиниться.
   — Это правильно и весьма достойно" — заметил Уоллингхем.
   — Я уверена, что в таком прекрасном месте я просто не смогу рассердиться. Только две вещи могут вызвать в человеке гнев: уродство и несправедливость.
   — Главным образом, — несправедливость, — проговорил маркиз жестко.
   Он снова подумал о Бранскомбе, а Уоллингхем, который считал, что не следует позволять маркизу сосредоточиваться на своей обиде, поспешил сменить тему разговора, и они направились в столовую, все трое весело смеясь.
   На Кистну обед произвел фантастическое впечатление.
   Ей никогда еще не приходилось обедать в такой роскошной обстановке, а блюда казались ей божественной амброзией. Восхитительным казалось ей и общество таких разных, но в равной мере элегантных и утонченных джентльменов.
   Возвращаясь мыслями в прошлое, Кистна вспоминала, что ее отец, человек очень серьезный, всегда шутил и смеялся, когда их семья собиралась вместе, и все их разговоры были проникнуты теплом и любовью.
   Это было совсем не похоже на беседу маркиза с его другом. Они непрерывно обменивались остротами, словно вели дуэль, но не на шпагах, а на словах, и каждое слово имело свое особое значение.
   Поскольку Кистна в последние три года страдала от недостатка пищи не только телесной, но и духовной, каждая фраза маркиза или Уоллингхема казалась ей и интересной, и поучительной.
   Поскольку она уже не была голодна, она могла наслаждаться тончайшими оттенками слов, хитроумно построенными фразами, сосредоточенно следя за разговором, не отвлекаясь, как это было еще несколько дней назад.
   Время от времени маркиз или Уоллингхем обращались к девушке, но чаще казалось, что они беседуют так, словно ее и не было.
   Они говорили о спорте и о своих знакомых так, как разговаривают люди настолько близкие, что понимают друг друга с полуслова.
   Уоллингхем обсуждал с маркизом его шансы выиграть Золотой кубок на скачках в Аскоте. Затем, словно внезапно вспомнив о существовании Кистны, он спросил у девушки:
   — Вам нравятся лошади?
   — Я их очень люблю! Но мне никогда не приходилось ездить на настоящих верховых лошадях, о которых вы говорите. В Индии были только маленькие лошадки местной породы, очень своенравные, с ними было трудно справиться.
   Маркиз улыбнулся.
   — Значит, вы хотели бы поездить на моих лошадях?
   Кистна негромко вскрикнула.
   — О, пожалуйста! Пожалуйста! Если у меня будет костюм для верховой езды, вы, может быть… позволите мне… ездить вместе с вами и мистером Уоллингхемом.
   — Я распоряжусь, чтобы вам сшили два костюма, как это обычно делается. Это все, что необходимо для езды верхом летом. А к зиме вам потребуется что-нибудь потеплее.
   Не услышав обычных слов благодарности, маркиз взглянул на девушку и увидел на ее лице безмерное удивление.
   — В чем дело? — спросил он.
   — Я не могу понять, откуда вам так хорошо известно, что именно нужно женщине? Мадам Ивонн сказала, что у вас превосходный вкус, и я не представляю себе, как вы, неженатый человек, можете так хорошо разбираться в платьях, шляпках и даже амазонках?
   В столовой ненадолго воцарилось молчание, словно маркиз не знал, как ответить на этот безыскусный вопрос.
   Он видел, что Уоллингхем поражен не меньше него.
   Но Кистна ждала ответа, и маркиз медленно проговорил:
   — Да, я не женат, но у меня великое множество родственниц.
   — О, конечно! Мне это не пришло в голову! — воскликнула девушка. — Миссис Дос рассказывала мне, что ваша мать была очень, очень красива. Я думала, что это она могла рассказать вам, как много значит для женщины красивая одежда, особенно для такой, как я… у которой ее никогда не было.
   Маркиз через стол бросил взгляд на Уоллингхема, без слов запрещая ему когда-либо дразнить его, вспоминая этот разговор.
   Словно почувствовав их немой диалог, Кистна перевела взгляд с Уоллингхема на него и спросила:
   — Я… я сказала что-то не так? Это было нетактично с моей стороны… спросить, откуда его светлости известно… что нравится женщинам?
   — Нет, что вы! — постарался успокоить ее Уоллингхем. — Когда вы лучше узнаете маркиза, вы поймете, что он удивительно широко осведомлен обо всем, что касается женщин и лошадей.
   — Я так хочу как можно больше узнать о лошадях! — воскликнула Кистна, и неловкий момент миновал.
   После обеда маркиз и Уоллингхем играли в пикет с большим азартом и на крупные суммы.
   Кистна немного понаблюдала за ними, а потом стала рассматривать украшавшие гостиную предметы искусства и картины, подолгу вглядываясь в каждую из них.
   Когда игра закончилась, маркиз встал из-за стола и подошел к девушке. Она рассматривала великолепную картину Пуссена, изображавшую грациозных нимф, которые резвились на лесной поляне на фоне гор, смутно рисовавшихся в тумане.
   — Вам нравится эта картина? — спросил Олчестер.
   — Мне трудно… выразить словами… что я чувствую, — тихо и сосредоточенно проговорила Кистна.
   Маркиз невольно заинтересовался.
   — Попробуйте все-таки рассказать мне, что вы чувствуете, хоть вам и нелегко это.
   Кистна помолчала, словно собираясь с мыслями.
   — Когда мы жили в Индии, там в храмах было много странных статуй, которые шокировали англичан, и они жаловались моему отцу.
   — И что делал ваш отец?
   — Когда я спросила папу, что он намерен делать, он ответил, что попытается объяснить им, почему индусы поместили в храм эти эротические фигуры.
   Девушка внимательно посмотрела на маркиза, словно проверяя, слушает ли он, и продолжала:
   — Папа говорил, что каждый индийский резчик вкладывает свою творческую силу в создание своих рук, выражая этим свою веру.
   Кистна замолчала и снова посмотрела на маркиза, на этот раз с мольбой:
   — Не могу как следует объяснить, но, мне кажется, папа имел в виду, что каждый человек, который вкладывает душу в свое создание, подобен Богу и, по-своему, тоже является творцом.
   — Я никогда не слышал подобной теории, — заметил маркиз.
   — Вы спросили меня, что я чувствую, когда смотрю на эту картину, — продолжала Кистна. — Мне кажется, что Пуссен вложил в нее свою творческую силу, и это творение его души и сердца, а не только разума.
   Маркиз взирал на девушку в безграничном изумлении.
   Ему казалось невероятным, что эта девушка, о которой он все еще думал как о воспитаннице сиротского приюта, способна не только мыслить ясно и глубоко, но и легко выражать свои мысли, что порой самому маркизу казалось не таким уж простым.
   — Все ли картины вызывают у вас то же чувство? — справившись с изумлением, спросил Олчестер.
   — Я никогда прежде не видела картины, подобной этой, да и любой другой в этой комнате. Но в Индии очень много картин, и сама она так прекрасна!