Барбара Картленд
Королевская клятва
Глава 1
— Будь я проклята! Мы похожи на погребальную процессию! — неестественным баском проговорила Сабина и заливисто рассмеялась.
Ее сестры всегда заискивающе хихикали над тем, как она передразнивала сквайра, когда тот, бормоча себе под нос эти проклятия, вел свою дочь к алтарю. Отец, конечно, был бы огорчен и разгневан, узнай он о том, как над ним потешается старшая дочь.
Действительно, старый, поскрипывающий каждым своим суставом дилижанс, то и дело подпрыгивая на ухабах, казалось, двигался все медленнее. Сабина выглянула в окошко, которое не мешало бы протереть, — уже стемнело, на небе проступили звезды, и на морской глади заиграли мерцающие блики.
После стольких задержек и недоразумений девушке казалось, будто она уже никогда не доберется до Монте-Карло, но, с другой стороны, беспокоиться об этом было бы глупо.
Сабина глубоко вздохнула, не в силах сдержать рвущейся из нее радости, и посмотрела на далекое море и черные причудливые очертания деревьев, ветви которых плели прихотливый узор на ночном небе. Она во Франции! Даже в самых своих сокровенных мечтах она и помыслить не могла о том, что ей доведется посетить эти места.
— Слава богу! Как мне повезло! — прошептала Сабина и снова засмеялась.
Как это глупо — громко разговаривать с собой! Всякий, кто узнает об этом, подумает, что она — как тот мальчик-идиот, живший у них в деревне. Она всегда вздрагивала, когда видела его бесцельно бродящего по извилистым тропинкам, — он всегда что-то говорил своим высоким звенящим голоском.
Какими далекими казались ей теперь Кобблфилд и Глостершир, а ведь она покинула их всего лишь несколько дней назад. В этот час ее семья, должно быть, сидит в гостиной, давно покончив со своей незатейливой трапезой, которую отец настойчиво требовал называть ужином, хотя мама всегда говорила о ней как об обеде.
Девочки, наверное, заняты каждая своим делом: Гарриет трудится над вышивкой, достойной наивысших похвал, а Меллони усердно пытается подражать ей, но у нее ничего не выходит, как она ни старается, бедняжка. Ангелина, может быть, играет на фортепьяно — папе всегда нравилось слушать ее, отмечая успехи дочери на уроках музыки, а Клер — та, скорее всего, уже спит, потому что девочкам до пятнадцати лет не разрешалось засиживаться до ужина.
Мама наверняка сидит в своем любимом кресле, и на ее красивые золотые волосы, сквозь которые уже начинают пробиваться седые прядки, золотя их, падает свет от лампы. А папа, если он уже закончил готовиться к своей проповеди, сейчас выйдет из кабинета, сядет по другую сторону камина, напротив мамы, и заведет разговор. У них найдется о чем поговорить, хотя весь день они и провели вместе, возможно даже, в эту самую секунду один из них говорит: «Интересно, как там Сабина, наша крошка, и приехала ли она уже в Монте-Карло?»
«Если бы они знали, — подумала Сабина, — как ужаснулся бы папа, знай он, что я еще не добралась до Монте-Карло и сейчас еду в дилижансе, совсем одна!»
Но что она могла поделать?
Когда мисс Ремингтон сломала ногу, сходя с поезда в Ницце, Сабине на секунду показалось, будто какой-то злой рок хочет помешать ей добраться до места назначения. Правда, несколько мгновений спустя она устыдилась и, ужаснувшись тому, насколько эгоистичны могут быть ее мысли, постаралась достойно справиться с потрясением, причиной которого стал этот несчастный случай.
Мисс Ремингтон, кузина епископа и женщина солидного возраста — иначе ей бы не доверили сопровождать Сабину, — вела себя, как посчитала последняя, очень глупо. Она взвизгнула, закричала и тут же упала в обморок, так что девушка с трудом привела ее в сознание, поднося ей попеременно то нюхательную соль, то прикладывая холодные компрессы и даже окуривая ее дымом от двух сожженных птичьих перьев.
Чтобы добыть перья, Сабине пришлось проявить немалую изобретательность. На железнодорожной станции в Ницце стояло несколько клеток с живыми совами в ожидании поезда, который доставит их в Монте-Карло. Сабина увидела ярлычок, когда просунула свои пальчики сквозь прутья, чтобы поднять упавшие перья. Хотя она и очень беспокоилась о состоянии мисс Ремингтон, при виде заветных слов ее сердце невольно подпрыгнуло от радости, но одновременно с этим ее охватило и чувство раздражения, ведь путешествие придется отложить, пока мисс Ремингтон не осмотрит врач.
Девушке показалось, будто прошли годы, прежде чем позвали доктора. Тем временем мисс Ремингтон лежала на жесткой, неудобной скамеечке в зале ожидания, сквозь слезы жалуясь на боль, которую она испытывает, при этом впадая в обморочное состояние по крайней мере раз двенадцать. Наконец в стеклянных дверях показался француз с густой бородкой и маленьким черным саквояжем в руках.
К Сабине вновь вернулось ее прежнее радостное состояние, в котором она пребывала на протяжении всего путешествия, — слава богу, она достаточно хорошо знала французский язык. Мама особенно настаивала на том, чтобы ее дочь прилежно относилась к учебе, даже если ради этого приходилось жертвовать другими делами, и теперь Сабина искренне радовалась, и не без тщеславия, которое она была не в силах скрыть, — ее произношение безупречно.
— Я должна извиниться, месье, за то, что мы причинили вам столько неудобств, — начала она, и доктор, который поначалу казался сердитым и раздраженным — он явно куда-то торопился, — снял шляпу самым что ни на есть изысканным жестом и даже изобразил некое подобие улыбки.
— Мне сказали, что здесь произошел несчастный случай, мадемуазель.
— К несчастью, да, — ответила Сабина. — Моя подруга, которая сопровождает меня в Монте-Карло, упала, сходя с поезда. Она не такая уж легонькая, как вы видите, и я боюсь, что она сломала ногу.
— Это действительно большое несчастье, мадемуазель, — согласился доктор, продолжая рассматривать девушку, и, как той показалось, вовсе не торопился приступать к осмотру больной.
Однако мисс Ремингтон не преминула привлечь его внимание к своей особе тем, что издала негромкий визг и, когда он повернулся к ней, быстренько упала в обморок в очередной раз. Сабина бросилась к ней на помощь.
— Лучше осмотреть ее ногу, пока она без сознания, — сказала она со знанием дела. — Иначе она не даст к ней прикоснуться.
Доктор провел очень беглый осмотр.
— Перелом, — констатировал он. — Нужно отправить мадам в больницу.
— В больницу? — в страхе переспросила Сабина. Она надеялась, что доктор просто наложит повязку и они смогут продолжить свой путь.
— Ногу надо зафиксировать, — объяснил он. — И наложить шину.
— А это займет много времени? — поинтересовалась Сабина.
— Мадам, возможно, сможет покинуть больницу недели через три, — ответил доктор.
— Через три недели! — воскликнула Сабина.
— Если все пойдет хорошо, — подтвердил доктор.
— Вот так дела! — воскликнула Сабина. — Мисс Ремингтон должна была отправиться завтра в Италию. Она сопровождала меня до Монте-Карло, а оттуда намеревалась поехать в Рим.
— Боюсь, визит мадам в этот город придется отложить, — сказал врач. — Но вы-то, мадемуазель, несомненно, можете продолжить свой путь в Монте-Карло.
— Да-да, конечно.
После этих слов тревога Сабины улеглась. Да, конечно, она продолжит путь. Никто и не ждет от нее, что она останется с мисс Ремингтон. Да это и невозможно, хотя бы потому, что ее денег хватит строго на поездку.
Именно деньги и волновали Сабину, когда несколько часов спустя она вышла из больницы и вернулась на железнодорожную станцию. К тому времени на ногу мисс Ремингтон уже наложили шину и она лежала в постели в маленькой, но уютной палате, из окон которой можно было видеть море.
Монахини, которым принадлежала больница, были очень добры и обходительны, но Сабина все же чувствовала себя немного подавленной от вида бедности больницы и отсутствия минимального комфорта. Правда, пациенты, которых она видела в палатах, были в достаточно веселом расположении духа, и мисс Ремингтон, почувствовав себя довольно хорошо, чтобы говорить, шепотом уверила девушку в том, что с ней все будет нормально.
— Мне бы не хотелось оставлять вас одну, — сказала Сабина.
— Нет, ты должна ехать дальше, — ответила мисс Ремингтон. — Ты не можешь оставаться одна в Ницце. Подумай, что бы сказал твой отец, узнай он об этом. Мне тоже доводилось слышать много историй об этом городе, и я уверена, что это не самое подходящее место для молодой девушки.
Сабина почувствовала облегчение от того, что мнение мисс Ремингтон совпало с мнением доктора — она должна продолжить свой путь в Монте-Карло. В то же время именно из-за того, что ей так этого хотелось, она и ощутила укол совести — подумать только, она бросала бедную мисс Ремингтон одну, без друзей, в чужом городе.
— Со мной все будет в порядке, — возразила мисс Ремингтон, как только Сабина поведала ей о своей тревоге. — Садись на следующий же поезд и объясни леди Тетфорд, что я очень сожалею, что не смогла сопровождать тебя на последнем этапе твоего путешествия. Мне бы не хотелось, чтобы и она, и твои дорогие родители подумали, будто я не выполнила свой долг.
— О, мисс Ремингтон, это не ваша вина! Это был ужасный несчастный случай. Виноваты эти никчемные управляющие станцией, они допустили, что платформа слишком низка для поездов.
— Тише, дорогая, мы не должны позволять себе осуждать другие страны или судить о них по собственной мерке, — зашипела мисс Ремингтон. — Хотя я нисколько не сомневаюсь, что в Англии все устроено намного лучше.
Сабина наклонилась и поцеловала ее на прощание.
— Я непременно постараюсь приехать и навестить вас через день-два, — сказала она. — Я уверена, леди Тетфорд охотно отпустит меня к вам, когда услышит, где вы. Надеюсь, вам здесь будет не слишком плохо.
— Господь Бог часто посылает нам испытания, дорогая! — многозначительно заметила мисс Ремингтон.
Перед лицом такого смирения Сабина вновь почувствовала себя виноватой в том, что ей показалось, будто мисс Ремингтон была неосмотрительна и не контролировала себя должным образом на железнодорожной станции.
Она попрощалась с монахинями, не преминув заверить мать настоятельницу, что вдова леди Тетфорд, у которой она намерена остановиться в Монте-Карло, будет надеяться, что ей сообщат, если мисс Ремингтон будет нуждаться в чем-то или в ее состоянии наступит ухудшение.
На мать настоятельницу, далекую от мирской жизни, имя леди Тетфорд все же произвело впечатление. Но стоило ей услышать, что место назначения Сабины было Монте-Карло, как она тут же забормотала какие-то слова на латыни, и Сабина поняла, что она читала молитву за спасение ее души.
Только покинув больницу и торопливо пройдя по узеньким улочкам, которые привели ее обратно на станцию, девушка поняла, что уже очень поздно. О том, что день уже давно закончился, свидетельствовало не только заходящее солнце и потемневшее небо. Спазмы в желудке напомнили Сабине, что она уже очень давно ничего не ела. Чувство голода было и впрямь сильным, и, когда кофейный аромат, струящийся из дверей кондитерской, достиг ее ноздрей, она остановилась и после минутного колебания зашла внутрь.
Кофе оказался таким же вкусным, как и его запах, а пирожные, щедро покрытые кремом и шоколадом, были даже еще лучше на вкус, чем на вид. Заплатив по счету, Сабина со страхом взглянула на позвякивающие монетки в ее кошельке.
Она дала на чай носильщикам, которые донесли мисс Ремингтон до вызванной врачом кареты. Затем надо было заплатить за эту самую карету, а когда они добрались до больницы, доктор, явно пренебрегая тактом, напрямик спросил про свой гонорар. Это была не крупная сумма, но для кошелька Сабины — ощутимая. Конечно, подумала она, мисс Ремингтон все ей возместит, но стоило ей войти в палату после того, как доктор забинтовал ногу, и увидеть свою спутницу такой слабой и разбитой, как все мысли о деньгах мгновенно исчезли из ее головы.
Ей хватит, подумала она, стараясь утешить саму себя, ведь ее железнодорожный билет до Монте-Карло уже оплачен.
Утолив голод и сгорая от нетерпения продолжить свое путешествие, Сабина вышла из кондитерской и бросилась на станцию. На платформе царила тишина и пустота, что уже само по себе не предвещало ничего хорошего.
На то, чтобы найти хоть кого-нибудь из служащих, потребовалось некоторое время. Наконец она наткнулась на великолепно одетого человека с золотой лентой, которого она приняла за начальника станции.
— Простите, месье, не подскажете ли вы мне, когда следующий поезд на Монте-Карло? — спросила Сабина.
— В девять часов завтра утром, мадемуазель, — последовал ответ.
— Завтра утром! — воскликнула девушка. — Неужели нет ни одного вечером?
— Сожалею, мадемуазель, но последний поезд в Монте-Карло ушел около получаса назад.
— Здесь, должно быть, какая-то ошибка… — начала Сабина, но поняла, что спорить бесполезно.
Начальник станции уже повернулся к ней спиной и погрузился в какие-то трудные вычисления, утонув в бумагах, которыми был завален его стол. Девушка вышла, но потом снова вернулась.
— Мне необходимо добраться до Монте-Карло сегодня же вечером. Как мне это сделать? — спросила она в отчаянии.
— En voiture , — ответил он, не поднимая головы.
«Ну конечно, карета!» — подумала Сабина с облегчением. Как глупо было думать, что другого способа, кроме как поездом, добраться до Монте-Карло не существует! В самом деле, она тут же вспомнила, как папа рассказывал ей, что прежде, чем построить железную дорогу, а это было четыре года назад, в 1868 году, месье Блан, сделавший Монте-Карло таким популярным местом, зафрахтовал пароход на 300 мест, который ежедневно курсировал между Ниццей и Монте-Карло. И, продолжал папа, к тому же нанял целый флот дилижансов с первоклассными лошадьми, доставлявшими азартных игроков в город, который ранее считался труднодоступной и почти разорившейся столицей Монако.
Пароход, должно быть, уже отплыл, подумала Сабина, а вот карета может доставить ее в Монте-Карло за несколько часов, если, конечно, папа не ошибался!
Она нашла носильщика, низенького человечка, от которого сильно пахло чесноком, и попросила его отнести свой круглый дорожный сундук и черную брезентовую дорожную корзину ко входу на станцию. Там она приказала ему найти для нее экипаж.
— В какую гостиницу, мадемуазель?
— В Монте-Карло.
— Монте-Карло! — повторил он, улыбнулся и пожелал ей удачи за игровым столом.
— Я еду туда не для того, чтобы играть, — возразила Сабина. — Я еду к друзьям. А раз я пропустила последний поезд, мне нужна карета, которая меня доставит на место.
— Я найду мадемуазель экипаж с двумя» хорошими лошадьми — очень быстрыми! — пообещал носильщик.
Он было уже хотел отправиться на поиски, но Сабина остановила его.
— Одну секундочку, — сказала она. — Сколько это будет стоить?
Носильщик пожал плечами и назвал сумму, от которой она в отчаянии вскрикнула:
— О нет, это очень дорого!
— Се depend , — ответил носильщик, успокаивая ее. — Очень быстрая карета — много франков, не очень хорошие лошади и менее быстрая карета — не так много франков.
Сабина назвала ему сумму, которую могла позволить себе потратить на эту поездку, и носильщик, поставив ее багаж на тележку, повел ее туда, где в ряд выстроились ожидающие своих седоков экипажи. То, что последовало за этим, показалось девушке кошмаром из споров, увещеваний и чуть ли не хамства. Но носильщик взял ее под свое крылышко. Он двинулся по» ряду, торгуясь с каждым из вознииц по очереди. Они говорили с акцентом, который временами Сабине трудно было понять, но это было к лучшему: ей повезло, что она не могла понять возниц.
Наконец несколько деталей из разговора ей все же удалось уловить. Во-первых, на горной дороге Корниш-Инферьор случился обвал, а это значило, что любому, кто отправится этим вечером в Монте-Карло, придется ехать по верхнему карнизу — старой, извилистой и неровной дороге высоко в горах. Она была почти заброшена с тех пор, как из Ниццы до Монте-Карло построили железную дорогу, а с ней и дорогу через нижний карниз. Во-вторых, сумма, которую Сабина рассчитывала заплатить, не могла заставить кучеров погнать своих лошадей в столь длительное и утомительное путешествие, если, как они дружно заявляли, выразительно жестикулируя, они могли бы заработать раза в два больше и в самой Ницце.
Они дошли до конца ряда, и Сабина уже начинала терять надежду на то, что им вообще удастся найти кучера, который возьмется ее отвезти, но тут какой-то возница с двумя тощими несчастными клячами и хлипким, старомодным дилижансом, от дверей которого уже отслаивалась краска, согласился на это путешествие.
Носильщик взвалил ее багаж на крышу, и не успела Сабина с сомнением взглянуть на лошадей и с еще большим сомнением на внутреннюю отделку экипажа, как она оказалась внутри и дверца захлопнулась. Носильщик замахал шапкой, очевидно довольный своими щедрыми pourboire , и они тронулись мелкой рысью под ироничный смех других кучеров, которые все до единого ей отказали.
Вскоре лошади оставили всякие попытки двигаться рысью и, несмотря на звонкое щелканье кнута, тащились все медленнее и медленнее. Сабине даже захотелось взобраться на козлы и самой взять поводья.
Она умела управлять тележкой с впряженной в нее пони, в которой ее мать разъезжала по округе, правда, лошади, что стояли в стойлах у них дома, были хорошо откормлены и за ними должным образом ухаживали, — на чем бы ни экономили в доме священника, преподобный Адольфус Уонтидж очень заботился о том, чтобы его лошади чувствовали себя хорошо.
Когда Сабина выехала из Ниццы, было что-то часов семь, и, даже если не принимать в расчет медлительность лошадей и более длинный и сложный путь, она подумала, что должна прибыть на место около десяти.
Однако все ее расчеты пошли насмарку — не успели они покинуть окраины Ниццы, как возникли проблемы с колесом, и им пришлось остановиться у кузницы. Лишь через полчаса они снова смогли тронуться в путь.
Сабине, сгоравшей от нетерпения, казалось, что во Франции люди, прежде чем что-либо сделать, разговаривали и спорили слишком долго. Но вот наконец и новую шпильку, или что там требовалось для починки оси, принесли, и в конце концов после обмена любезностями, пожеланий всего хорошего и прочих церемоний они вновь тронулись в путь.
К этому времени солнце уже село. Красота неба, кусты мимозы в полном цвету, целые рощи апельсиновых и лимонных деревьев в садах, сиреневая бугенвиллея, увивающая серые стены домов, заставили девушку позабыть обо всех печалях. Она не могла поверить, что своими собственными глазами видит все то, о чем раньше читала только в книгах.
«Надо же! Апельсины растут на деревьях, словно яблоки!» — вспоминала она, как говорила своим сестрам дома, прибавляя: «Если захочешь лимон, достаточно выйти на улицу и сорвать его».
Как же ей хотелось рассказать ему про свое путешествие! Медленно проезжали они миля за милей, и Сабина от нечего делать начала репетировать, как она изобразит мисс Ремингтон визжащей на платформе. Нехорошо, конечно, смеяться над больной женщиной, но это рассмешит девочек, они всегда говорили, что Сабина очень точно копирует людей, можно без труда угадать, кого именно она изображает.
Она покажет им в лицах все — и как носильщик торговался с возницами, изобразит и доктора с его черным саквояжем и потрепанным цилиндром. То-то они повеселятся, когда она вернется домой! Воспоминания о пережитом — это всегда замечательно.
Вдруг Сабина замерла. Она забывала — да она уже забыла! — про Артура. Через четыре месяца, к началу июня, она не вернется домой — она станет замужней дамой и будет жить в своем собственном доме. Сабина сжала руки. Незнакомое щемящее чувство сдавило грудь. Она встрепенулась.
Как смешно этого бояться. Именно благодаря Артуру она и была сейчас здесь, с ней происходило самое восхитительное приключение, которое только может выпасть на долю девушки. Именно Артур заставил маму гордиться своей дочерью, изгнал из глубины ее души Страх, который жил в ней так долго, — убеждение, что она неудачница. И вот теперь за Артура она выйдет замуж!
Карета резко накренилась, и Сабину швырнуло в угол. Она ушибла руку и ударилась головой, да так, что ее капор съехал на нос. Раздался окрик кучера, и карета резко остановилась.
Мгновение она переживала шок, потом сняла капор, поднялась на ноги, приоткрыла дверцу и высунула голову наружу. Кучер уже слез с козел.
— Что случилось? — спросила она.
Он разразился целым потоком слов, из которых она поняла, что кузнец, от которого они уехали в таком веселом расположении духа, оказался самым большим злодеем во всем христианском мире, проходимцем, мошенником и болваном со злобными намерениями, он небось не мог осенить себя крестным знамением, не говоря уж о том, чтобы починить колесо.
Сабина спустилась на землю. Ее худшие ожидания подтвердились — колесо валялось в пыли, словно пьянчужка, а карета стояла на оси. Она огляделась. Было светлее, чем она ожидала, — неторопливо поднимающаяся по усеянному звездами небу луна бросала вокруг бледный свет.
Они находились высоко в горах, и отсюда море казалось таким далеким. С одной стороны дороги зияла глубокая пропасть, с другой высились деревья, сливающиеся с темнотой у скал и высоких утесов.
— Что мы можем сделать? — спросила девушка. Кучер пожал плачами и снова разразился потоком ругательств и обвинений в адрес кузнеца.
Сабина огляделась. Возможно, неподалеку был дом, подумала она, где им могли бы помочь. Она отошла в сторонку от изрыгающего потоки проклятий кучера и вдруг заметила неподалеку золотистый свет костра.
— Может быть, там есть кто-то, кто сумеет нам помочь, — перебила она возницу.
Он посмотрел в направлении, которое она указывала, и пожал плечами, словно сама мысль о том, что может быть найдено решение их проблемы, казалась ему невероятной.
— Нельзя оставлять лошадей, — пробормотал он угрюмо.
— Я сама пойду и посмотрю, есть ли там люди, которые могли бы нам помочь, — заявила Сабина.
Она подняла с пола упавший ридикюль, в котором лежал ее кошелек, и, подобрав юбки, осторожно ступая по жесткой траве и камням, направилась к огню, который поблескивал во мраке, словно спасительный маяк.
По мере того как она подходила ближе, языки пламени, казалось, взметались все выше и выше. Костер горел много дальше, чем она полагала, и она не раз спотыкалась о кочки и камни, которыми была усеяна тропинка. Чем дальше она отходила от дороги, тем ровнее становилась земля, а огонь ярче. Вскоре она уже могла различить, что вокруг него расположились люди — люди и фургоны.
Прежде чем она смогла разглядеть все подробнее, она услышала музыку — пение скрипки, звон гитары, других каких-то музыкальных инструментов, звучание которых ей никак не удавалось распознать.
Звучала разудалая неистовая мелодия, которая показалась Сабине словно приглашением к танцу и веселью, так что почти неосознанно тревога и беспокойство, которые она испытывала из-за аварии с каретой, были забыты. Она почувствовала, как ее настроение поднимается, а шаги убыстряются, словно ее ноги невольно задвигались в ритм мелодии, которая звучала все громче и громче, пока Сабине не показалось, что ее душа и тело оказались во власти ритма гармонии.
Вступив в свет костра, она в тот же миг поняла, что это цыганский табор. Однако она не ожидала, что цыган будет так много, а одежда их столь пестра.
Большая группа мужчин и женщин расселась вокруг огня и на ступеньках фургонов, которые стояли кругом позади них. Перед костром танцевала женщина. Золотая вышивка на корсете ее платья, серьги и браслеты сверкали в свете пламени, ее длинные темные волосы развевались за спиной, когда она кружилась, а босые смуглые ноги быстро переступали.
Остальные молча смотрели на нее. Музыка была негромкой, она только отбивала ритм и скорее походила на стук крови в ушах или биение взволнованного сердца. Браслеты танцовщицы тихонько позвякивали, и она резко щелкала пальцами, как, должно быть, испанцы щелкают своими кастаньетами. Взметнув юбки и наклонившись к огню, она вдруг увидела Сабину и в тот же миг замерла на месте.
Музыка смолкла, и к Сабине повернулись все. Девушка увидела множество смуглых лиц и подозрительных глаз, поблескивающих в свете костра. Внезапно пятна цвета пришли в движение — красное, оранжевое, зеленое, — люди вскочили на ноги, явно намереваясь подойти к ней.
И тут Сабина испугалась. Впервые в жизни она боялась людей.
Она знала цыган, даже говорила с ними, когда те разбивали свой лагерь на окраине деревни у ее дома. Один и тот же табор из года в год приходил на то место, так что местные жители познакомились с цыганами и даже радовались каждому их возвращению. Правда, фермеры поговаривали, будто у них исчезают куры и яиц уж больно мало на этой неделе, но в целом от цыган не было зла.
Смуглые мужчины нет-нет да и помогут в уборке урожая, а женщины с темными миндалевидными глазами частенько приходили к черному ходу, продавая вешалки для одежды, искусно сплетенные корзины или ручки для швабр, и обещали открыть будущее всякому, кто позолотит им ручку.
Но люди, смотревшие на Сабину сейчас, были мало похожи на тех цыган, которых она знала раньше. Во-первых, эти были хорошо одеты. Мужчины в белых рубашках с длинными рукавами, украшенных тесьмой и лентами; женщины носили золотые украшения, пестрые юбки со множеством разноцветных оборок и черные бархатные корсеты, тесно зашнурованные на белых блузах с глубоким вырезом. Но в выражениях их лиц, стремительных, словно у хищников, движениях что-то дикое и первобытное, отчего их одежды казались просто лишними.
Ее сестры всегда заискивающе хихикали над тем, как она передразнивала сквайра, когда тот, бормоча себе под нос эти проклятия, вел свою дочь к алтарю. Отец, конечно, был бы огорчен и разгневан, узнай он о том, как над ним потешается старшая дочь.
Действительно, старый, поскрипывающий каждым своим суставом дилижанс, то и дело подпрыгивая на ухабах, казалось, двигался все медленнее. Сабина выглянула в окошко, которое не мешало бы протереть, — уже стемнело, на небе проступили звезды, и на морской глади заиграли мерцающие блики.
После стольких задержек и недоразумений девушке казалось, будто она уже никогда не доберется до Монте-Карло, но, с другой стороны, беспокоиться об этом было бы глупо.
Сабина глубоко вздохнула, не в силах сдержать рвущейся из нее радости, и посмотрела на далекое море и черные причудливые очертания деревьев, ветви которых плели прихотливый узор на ночном небе. Она во Франции! Даже в самых своих сокровенных мечтах она и помыслить не могла о том, что ей доведется посетить эти места.
— Слава богу! Как мне повезло! — прошептала Сабина и снова засмеялась.
Как это глупо — громко разговаривать с собой! Всякий, кто узнает об этом, подумает, что она — как тот мальчик-идиот, живший у них в деревне. Она всегда вздрагивала, когда видела его бесцельно бродящего по извилистым тропинкам, — он всегда что-то говорил своим высоким звенящим голоском.
Какими далекими казались ей теперь Кобблфилд и Глостершир, а ведь она покинула их всего лишь несколько дней назад. В этот час ее семья, должно быть, сидит в гостиной, давно покончив со своей незатейливой трапезой, которую отец настойчиво требовал называть ужином, хотя мама всегда говорила о ней как об обеде.
Девочки, наверное, заняты каждая своим делом: Гарриет трудится над вышивкой, достойной наивысших похвал, а Меллони усердно пытается подражать ей, но у нее ничего не выходит, как она ни старается, бедняжка. Ангелина, может быть, играет на фортепьяно — папе всегда нравилось слушать ее, отмечая успехи дочери на уроках музыки, а Клер — та, скорее всего, уже спит, потому что девочкам до пятнадцати лет не разрешалось засиживаться до ужина.
Мама наверняка сидит в своем любимом кресле, и на ее красивые золотые волосы, сквозь которые уже начинают пробиваться седые прядки, золотя их, падает свет от лампы. А папа, если он уже закончил готовиться к своей проповеди, сейчас выйдет из кабинета, сядет по другую сторону камина, напротив мамы, и заведет разговор. У них найдется о чем поговорить, хотя весь день они и провели вместе, возможно даже, в эту самую секунду один из них говорит: «Интересно, как там Сабина, наша крошка, и приехала ли она уже в Монте-Карло?»
«Если бы они знали, — подумала Сабина, — как ужаснулся бы папа, знай он, что я еще не добралась до Монте-Карло и сейчас еду в дилижансе, совсем одна!»
Но что она могла поделать?
Когда мисс Ремингтон сломала ногу, сходя с поезда в Ницце, Сабине на секунду показалось, будто какой-то злой рок хочет помешать ей добраться до места назначения. Правда, несколько мгновений спустя она устыдилась и, ужаснувшись тому, насколько эгоистичны могут быть ее мысли, постаралась достойно справиться с потрясением, причиной которого стал этот несчастный случай.
Мисс Ремингтон, кузина епископа и женщина солидного возраста — иначе ей бы не доверили сопровождать Сабину, — вела себя, как посчитала последняя, очень глупо. Она взвизгнула, закричала и тут же упала в обморок, так что девушка с трудом привела ее в сознание, поднося ей попеременно то нюхательную соль, то прикладывая холодные компрессы и даже окуривая ее дымом от двух сожженных птичьих перьев.
Чтобы добыть перья, Сабине пришлось проявить немалую изобретательность. На железнодорожной станции в Ницце стояло несколько клеток с живыми совами в ожидании поезда, который доставит их в Монте-Карло. Сабина увидела ярлычок, когда просунула свои пальчики сквозь прутья, чтобы поднять упавшие перья. Хотя она и очень беспокоилась о состоянии мисс Ремингтон, при виде заветных слов ее сердце невольно подпрыгнуло от радости, но одновременно с этим ее охватило и чувство раздражения, ведь путешествие придется отложить, пока мисс Ремингтон не осмотрит врач.
Девушке показалось, будто прошли годы, прежде чем позвали доктора. Тем временем мисс Ремингтон лежала на жесткой, неудобной скамеечке в зале ожидания, сквозь слезы жалуясь на боль, которую она испытывает, при этом впадая в обморочное состояние по крайней мере раз двенадцать. Наконец в стеклянных дверях показался француз с густой бородкой и маленьким черным саквояжем в руках.
К Сабине вновь вернулось ее прежнее радостное состояние, в котором она пребывала на протяжении всего путешествия, — слава богу, она достаточно хорошо знала французский язык. Мама особенно настаивала на том, чтобы ее дочь прилежно относилась к учебе, даже если ради этого приходилось жертвовать другими делами, и теперь Сабина искренне радовалась, и не без тщеславия, которое она была не в силах скрыть, — ее произношение безупречно.
— Я должна извиниться, месье, за то, что мы причинили вам столько неудобств, — начала она, и доктор, который поначалу казался сердитым и раздраженным — он явно куда-то торопился, — снял шляпу самым что ни на есть изысканным жестом и даже изобразил некое подобие улыбки.
— Мне сказали, что здесь произошел несчастный случай, мадемуазель.
— К несчастью, да, — ответила Сабина. — Моя подруга, которая сопровождает меня в Монте-Карло, упала, сходя с поезда. Она не такая уж легонькая, как вы видите, и я боюсь, что она сломала ногу.
— Это действительно большое несчастье, мадемуазель, — согласился доктор, продолжая рассматривать девушку, и, как той показалось, вовсе не торопился приступать к осмотру больной.
Однако мисс Ремингтон не преминула привлечь его внимание к своей особе тем, что издала негромкий визг и, когда он повернулся к ней, быстренько упала в обморок в очередной раз. Сабина бросилась к ней на помощь.
— Лучше осмотреть ее ногу, пока она без сознания, — сказала она со знанием дела. — Иначе она не даст к ней прикоснуться.
Доктор провел очень беглый осмотр.
— Перелом, — констатировал он. — Нужно отправить мадам в больницу.
— В больницу? — в страхе переспросила Сабина. Она надеялась, что доктор просто наложит повязку и они смогут продолжить свой путь.
— Ногу надо зафиксировать, — объяснил он. — И наложить шину.
— А это займет много времени? — поинтересовалась Сабина.
— Мадам, возможно, сможет покинуть больницу недели через три, — ответил доктор.
— Через три недели! — воскликнула Сабина.
— Если все пойдет хорошо, — подтвердил доктор.
— Вот так дела! — воскликнула Сабина. — Мисс Ремингтон должна была отправиться завтра в Италию. Она сопровождала меня до Монте-Карло, а оттуда намеревалась поехать в Рим.
— Боюсь, визит мадам в этот город придется отложить, — сказал врач. — Но вы-то, мадемуазель, несомненно, можете продолжить свой путь в Монте-Карло.
— Да-да, конечно.
После этих слов тревога Сабины улеглась. Да, конечно, она продолжит путь. Никто и не ждет от нее, что она останется с мисс Ремингтон. Да это и невозможно, хотя бы потому, что ее денег хватит строго на поездку.
Именно деньги и волновали Сабину, когда несколько часов спустя она вышла из больницы и вернулась на железнодорожную станцию. К тому времени на ногу мисс Ремингтон уже наложили шину и она лежала в постели в маленькой, но уютной палате, из окон которой можно было видеть море.
Монахини, которым принадлежала больница, были очень добры и обходительны, но Сабина все же чувствовала себя немного подавленной от вида бедности больницы и отсутствия минимального комфорта. Правда, пациенты, которых она видела в палатах, были в достаточно веселом расположении духа, и мисс Ремингтон, почувствовав себя довольно хорошо, чтобы говорить, шепотом уверила девушку в том, что с ней все будет нормально.
— Мне бы не хотелось оставлять вас одну, — сказала Сабина.
— Нет, ты должна ехать дальше, — ответила мисс Ремингтон. — Ты не можешь оставаться одна в Ницце. Подумай, что бы сказал твой отец, узнай он об этом. Мне тоже доводилось слышать много историй об этом городе, и я уверена, что это не самое подходящее место для молодой девушки.
Сабина почувствовала облегчение от того, что мнение мисс Ремингтон совпало с мнением доктора — она должна продолжить свой путь в Монте-Карло. В то же время именно из-за того, что ей так этого хотелось, она и ощутила укол совести — подумать только, она бросала бедную мисс Ремингтон одну, без друзей, в чужом городе.
— Со мной все будет в порядке, — возразила мисс Ремингтон, как только Сабина поведала ей о своей тревоге. — Садись на следующий же поезд и объясни леди Тетфорд, что я очень сожалею, что не смогла сопровождать тебя на последнем этапе твоего путешествия. Мне бы не хотелось, чтобы и она, и твои дорогие родители подумали, будто я не выполнила свой долг.
— О, мисс Ремингтон, это не ваша вина! Это был ужасный несчастный случай. Виноваты эти никчемные управляющие станцией, они допустили, что платформа слишком низка для поездов.
— Тише, дорогая, мы не должны позволять себе осуждать другие страны или судить о них по собственной мерке, — зашипела мисс Ремингтон. — Хотя я нисколько не сомневаюсь, что в Англии все устроено намного лучше.
Сабина наклонилась и поцеловала ее на прощание.
— Я непременно постараюсь приехать и навестить вас через день-два, — сказала она. — Я уверена, леди Тетфорд охотно отпустит меня к вам, когда услышит, где вы. Надеюсь, вам здесь будет не слишком плохо.
— Господь Бог часто посылает нам испытания, дорогая! — многозначительно заметила мисс Ремингтон.
Перед лицом такого смирения Сабина вновь почувствовала себя виноватой в том, что ей показалось, будто мисс Ремингтон была неосмотрительна и не контролировала себя должным образом на железнодорожной станции.
Она попрощалась с монахинями, не преминув заверить мать настоятельницу, что вдова леди Тетфорд, у которой она намерена остановиться в Монте-Карло, будет надеяться, что ей сообщат, если мисс Ремингтон будет нуждаться в чем-то или в ее состоянии наступит ухудшение.
На мать настоятельницу, далекую от мирской жизни, имя леди Тетфорд все же произвело впечатление. Но стоило ей услышать, что место назначения Сабины было Монте-Карло, как она тут же забормотала какие-то слова на латыни, и Сабина поняла, что она читала молитву за спасение ее души.
Только покинув больницу и торопливо пройдя по узеньким улочкам, которые привели ее обратно на станцию, девушка поняла, что уже очень поздно. О том, что день уже давно закончился, свидетельствовало не только заходящее солнце и потемневшее небо. Спазмы в желудке напомнили Сабине, что она уже очень давно ничего не ела. Чувство голода было и впрямь сильным, и, когда кофейный аромат, струящийся из дверей кондитерской, достиг ее ноздрей, она остановилась и после минутного колебания зашла внутрь.
Кофе оказался таким же вкусным, как и его запах, а пирожные, щедро покрытые кремом и шоколадом, были даже еще лучше на вкус, чем на вид. Заплатив по счету, Сабина со страхом взглянула на позвякивающие монетки в ее кошельке.
Она дала на чай носильщикам, которые донесли мисс Ремингтон до вызванной врачом кареты. Затем надо было заплатить за эту самую карету, а когда они добрались до больницы, доктор, явно пренебрегая тактом, напрямик спросил про свой гонорар. Это была не крупная сумма, но для кошелька Сабины — ощутимая. Конечно, подумала она, мисс Ремингтон все ей возместит, но стоило ей войти в палату после того, как доктор забинтовал ногу, и увидеть свою спутницу такой слабой и разбитой, как все мысли о деньгах мгновенно исчезли из ее головы.
Ей хватит, подумала она, стараясь утешить саму себя, ведь ее железнодорожный билет до Монте-Карло уже оплачен.
Утолив голод и сгорая от нетерпения продолжить свое путешествие, Сабина вышла из кондитерской и бросилась на станцию. На платформе царила тишина и пустота, что уже само по себе не предвещало ничего хорошего.
На то, чтобы найти хоть кого-нибудь из служащих, потребовалось некоторое время. Наконец она наткнулась на великолепно одетого человека с золотой лентой, которого она приняла за начальника станции.
— Простите, месье, не подскажете ли вы мне, когда следующий поезд на Монте-Карло? — спросила Сабина.
— В девять часов завтра утром, мадемуазель, — последовал ответ.
— Завтра утром! — воскликнула девушка. — Неужели нет ни одного вечером?
— Сожалею, мадемуазель, но последний поезд в Монте-Карло ушел около получаса назад.
— Здесь, должно быть, какая-то ошибка… — начала Сабина, но поняла, что спорить бесполезно.
Начальник станции уже повернулся к ней спиной и погрузился в какие-то трудные вычисления, утонув в бумагах, которыми был завален его стол. Девушка вышла, но потом снова вернулась.
— Мне необходимо добраться до Монте-Карло сегодня же вечером. Как мне это сделать? — спросила она в отчаянии.
— En voiture , — ответил он, не поднимая головы.
«Ну конечно, карета!» — подумала Сабина с облегчением. Как глупо было думать, что другого способа, кроме как поездом, добраться до Монте-Карло не существует! В самом деле, она тут же вспомнила, как папа рассказывал ей, что прежде, чем построить железную дорогу, а это было четыре года назад, в 1868 году, месье Блан, сделавший Монте-Карло таким популярным местом, зафрахтовал пароход на 300 мест, который ежедневно курсировал между Ниццей и Монте-Карло. И, продолжал папа, к тому же нанял целый флот дилижансов с первоклассными лошадьми, доставлявшими азартных игроков в город, который ранее считался труднодоступной и почти разорившейся столицей Монако.
Пароход, должно быть, уже отплыл, подумала Сабина, а вот карета может доставить ее в Монте-Карло за несколько часов, если, конечно, папа не ошибался!
Она нашла носильщика, низенького человечка, от которого сильно пахло чесноком, и попросила его отнести свой круглый дорожный сундук и черную брезентовую дорожную корзину ко входу на станцию. Там она приказала ему найти для нее экипаж.
— В какую гостиницу, мадемуазель?
— В Монте-Карло.
— Монте-Карло! — повторил он, улыбнулся и пожелал ей удачи за игровым столом.
— Я еду туда не для того, чтобы играть, — возразила Сабина. — Я еду к друзьям. А раз я пропустила последний поезд, мне нужна карета, которая меня доставит на место.
— Я найду мадемуазель экипаж с двумя» хорошими лошадьми — очень быстрыми! — пообещал носильщик.
Он было уже хотел отправиться на поиски, но Сабина остановила его.
— Одну секундочку, — сказала она. — Сколько это будет стоить?
Носильщик пожал плечами и назвал сумму, от которой она в отчаянии вскрикнула:
— О нет, это очень дорого!
— Се depend , — ответил носильщик, успокаивая ее. — Очень быстрая карета — много франков, не очень хорошие лошади и менее быстрая карета — не так много франков.
Сабина назвала ему сумму, которую могла позволить себе потратить на эту поездку, и носильщик, поставив ее багаж на тележку, повел ее туда, где в ряд выстроились ожидающие своих седоков экипажи. То, что последовало за этим, показалось девушке кошмаром из споров, увещеваний и чуть ли не хамства. Но носильщик взял ее под свое крылышко. Он двинулся по» ряду, торгуясь с каждым из вознииц по очереди. Они говорили с акцентом, который временами Сабине трудно было понять, но это было к лучшему: ей повезло, что она не могла понять возниц.
Наконец несколько деталей из разговора ей все же удалось уловить. Во-первых, на горной дороге Корниш-Инферьор случился обвал, а это значило, что любому, кто отправится этим вечером в Монте-Карло, придется ехать по верхнему карнизу — старой, извилистой и неровной дороге высоко в горах. Она была почти заброшена с тех пор, как из Ниццы до Монте-Карло построили железную дорогу, а с ней и дорогу через нижний карниз. Во-вторых, сумма, которую Сабина рассчитывала заплатить, не могла заставить кучеров погнать своих лошадей в столь длительное и утомительное путешествие, если, как они дружно заявляли, выразительно жестикулируя, они могли бы заработать раза в два больше и в самой Ницце.
Они дошли до конца ряда, и Сабина уже начинала терять надежду на то, что им вообще удастся найти кучера, который возьмется ее отвезти, но тут какой-то возница с двумя тощими несчастными клячами и хлипким, старомодным дилижансом, от дверей которого уже отслаивалась краска, согласился на это путешествие.
Носильщик взвалил ее багаж на крышу, и не успела Сабина с сомнением взглянуть на лошадей и с еще большим сомнением на внутреннюю отделку экипажа, как она оказалась внутри и дверца захлопнулась. Носильщик замахал шапкой, очевидно довольный своими щедрыми pourboire , и они тронулись мелкой рысью под ироничный смех других кучеров, которые все до единого ей отказали.
Вскоре лошади оставили всякие попытки двигаться рысью и, несмотря на звонкое щелканье кнута, тащились все медленнее и медленнее. Сабине даже захотелось взобраться на козлы и самой взять поводья.
Она умела управлять тележкой с впряженной в нее пони, в которой ее мать разъезжала по округе, правда, лошади, что стояли в стойлах у них дома, были хорошо откормлены и за ними должным образом ухаживали, — на чем бы ни экономили в доме священника, преподобный Адольфус Уонтидж очень заботился о том, чтобы его лошади чувствовали себя хорошо.
Когда Сабина выехала из Ниццы, было что-то часов семь, и, даже если не принимать в расчет медлительность лошадей и более длинный и сложный путь, она подумала, что должна прибыть на место около десяти.
Однако все ее расчеты пошли насмарку — не успели они покинуть окраины Ниццы, как возникли проблемы с колесом, и им пришлось остановиться у кузницы. Лишь через полчаса они снова смогли тронуться в путь.
Сабине, сгоравшей от нетерпения, казалось, что во Франции люди, прежде чем что-либо сделать, разговаривали и спорили слишком долго. Но вот наконец и новую шпильку, или что там требовалось для починки оси, принесли, и в конце концов после обмена любезностями, пожеланий всего хорошего и прочих церемоний они вновь тронулись в путь.
К этому времени солнце уже село. Красота неба, кусты мимозы в полном цвету, целые рощи апельсиновых и лимонных деревьев в садах, сиреневая бугенвиллея, увивающая серые стены домов, заставили девушку позабыть обо всех печалях. Она не могла поверить, что своими собственными глазами видит все то, о чем раньше читала только в книгах.
«Надо же! Апельсины растут на деревьях, словно яблоки!» — вспоминала она, как говорила своим сестрам дома, прибавляя: «Если захочешь лимон, достаточно выйти на улицу и сорвать его».
Как же ей хотелось рассказать ему про свое путешествие! Медленно проезжали они миля за милей, и Сабина от нечего делать начала репетировать, как она изобразит мисс Ремингтон визжащей на платформе. Нехорошо, конечно, смеяться над больной женщиной, но это рассмешит девочек, они всегда говорили, что Сабина очень точно копирует людей, можно без труда угадать, кого именно она изображает.
Она покажет им в лицах все — и как носильщик торговался с возницами, изобразит и доктора с его черным саквояжем и потрепанным цилиндром. То-то они повеселятся, когда она вернется домой! Воспоминания о пережитом — это всегда замечательно.
Вдруг Сабина замерла. Она забывала — да она уже забыла! — про Артура. Через четыре месяца, к началу июня, она не вернется домой — она станет замужней дамой и будет жить в своем собственном доме. Сабина сжала руки. Незнакомое щемящее чувство сдавило грудь. Она встрепенулась.
Как смешно этого бояться. Именно благодаря Артуру она и была сейчас здесь, с ней происходило самое восхитительное приключение, которое только может выпасть на долю девушки. Именно Артур заставил маму гордиться своей дочерью, изгнал из глубины ее души Страх, который жил в ней так долго, — убеждение, что она неудачница. И вот теперь за Артура она выйдет замуж!
Карета резко накренилась, и Сабину швырнуло в угол. Она ушибла руку и ударилась головой, да так, что ее капор съехал на нос. Раздался окрик кучера, и карета резко остановилась.
Мгновение она переживала шок, потом сняла капор, поднялась на ноги, приоткрыла дверцу и высунула голову наружу. Кучер уже слез с козел.
— Что случилось? — спросила она.
Он разразился целым потоком слов, из которых она поняла, что кузнец, от которого они уехали в таком веселом расположении духа, оказался самым большим злодеем во всем христианском мире, проходимцем, мошенником и болваном со злобными намерениями, он небось не мог осенить себя крестным знамением, не говоря уж о том, чтобы починить колесо.
Сабина спустилась на землю. Ее худшие ожидания подтвердились — колесо валялось в пыли, словно пьянчужка, а карета стояла на оси. Она огляделась. Было светлее, чем она ожидала, — неторопливо поднимающаяся по усеянному звездами небу луна бросала вокруг бледный свет.
Они находились высоко в горах, и отсюда море казалось таким далеким. С одной стороны дороги зияла глубокая пропасть, с другой высились деревья, сливающиеся с темнотой у скал и высоких утесов.
— Что мы можем сделать? — спросила девушка. Кучер пожал плачами и снова разразился потоком ругательств и обвинений в адрес кузнеца.
Сабина огляделась. Возможно, неподалеку был дом, подумала она, где им могли бы помочь. Она отошла в сторонку от изрыгающего потоки проклятий кучера и вдруг заметила неподалеку золотистый свет костра.
— Может быть, там есть кто-то, кто сумеет нам помочь, — перебила она возницу.
Он посмотрел в направлении, которое она указывала, и пожал плечами, словно сама мысль о том, что может быть найдено решение их проблемы, казалась ему невероятной.
— Нельзя оставлять лошадей, — пробормотал он угрюмо.
— Я сама пойду и посмотрю, есть ли там люди, которые могли бы нам помочь, — заявила Сабина.
Она подняла с пола упавший ридикюль, в котором лежал ее кошелек, и, подобрав юбки, осторожно ступая по жесткой траве и камням, направилась к огню, который поблескивал во мраке, словно спасительный маяк.
По мере того как она подходила ближе, языки пламени, казалось, взметались все выше и выше. Костер горел много дальше, чем она полагала, и она не раз спотыкалась о кочки и камни, которыми была усеяна тропинка. Чем дальше она отходила от дороги, тем ровнее становилась земля, а огонь ярче. Вскоре она уже могла различить, что вокруг него расположились люди — люди и фургоны.
Прежде чем она смогла разглядеть все подробнее, она услышала музыку — пение скрипки, звон гитары, других каких-то музыкальных инструментов, звучание которых ей никак не удавалось распознать.
Звучала разудалая неистовая мелодия, которая показалась Сабине словно приглашением к танцу и веселью, так что почти неосознанно тревога и беспокойство, которые она испытывала из-за аварии с каретой, были забыты. Она почувствовала, как ее настроение поднимается, а шаги убыстряются, словно ее ноги невольно задвигались в ритм мелодии, которая звучала все громче и громче, пока Сабине не показалось, что ее душа и тело оказались во власти ритма гармонии.
Вступив в свет костра, она в тот же миг поняла, что это цыганский табор. Однако она не ожидала, что цыган будет так много, а одежда их столь пестра.
Большая группа мужчин и женщин расселась вокруг огня и на ступеньках фургонов, которые стояли кругом позади них. Перед костром танцевала женщина. Золотая вышивка на корсете ее платья, серьги и браслеты сверкали в свете пламени, ее длинные темные волосы развевались за спиной, когда она кружилась, а босые смуглые ноги быстро переступали.
Остальные молча смотрели на нее. Музыка была негромкой, она только отбивала ритм и скорее походила на стук крови в ушах или биение взволнованного сердца. Браслеты танцовщицы тихонько позвякивали, и она резко щелкала пальцами, как, должно быть, испанцы щелкают своими кастаньетами. Взметнув юбки и наклонившись к огню, она вдруг увидела Сабину и в тот же миг замерла на месте.
Музыка смолкла, и к Сабине повернулись все. Девушка увидела множество смуглых лиц и подозрительных глаз, поблескивающих в свете костра. Внезапно пятна цвета пришли в движение — красное, оранжевое, зеленое, — люди вскочили на ноги, явно намереваясь подойти к ней.
И тут Сабина испугалась. Впервые в жизни она боялась людей.
Она знала цыган, даже говорила с ними, когда те разбивали свой лагерь на окраине деревни у ее дома. Один и тот же табор из года в год приходил на то место, так что местные жители познакомились с цыганами и даже радовались каждому их возвращению. Правда, фермеры поговаривали, будто у них исчезают куры и яиц уж больно мало на этой неделе, но в целом от цыган не было зла.
Смуглые мужчины нет-нет да и помогут в уборке урожая, а женщины с темными миндалевидными глазами частенько приходили к черному ходу, продавая вешалки для одежды, искусно сплетенные корзины или ручки для швабр, и обещали открыть будущее всякому, кто позолотит им ручку.
Но люди, смотревшие на Сабину сейчас, были мало похожи на тех цыган, которых она знала раньше. Во-первых, эти были хорошо одеты. Мужчины в белых рубашках с длинными рукавами, украшенных тесьмой и лентами; женщины носили золотые украшения, пестрые юбки со множеством разноцветных оборок и черные бархатные корсеты, тесно зашнурованные на белых блузах с глубоким вырезом. Но в выражениях их лиц, стремительных, словно у хищников, движениях что-то дикое и первобытное, отчего их одежды казались просто лишними.