— Уехать… с бала? — переспросила Зоя.
— Это будет самое разумное, дорогая, — ответил отец. — Какой смысл мучить себя прощанием с герцогом, зная заранее, что это ничего не изменит и ты будешь чувствовать себя еще более несчастной, чем теперь?
— Папа, ты же… знаешь, как… я люблю его.
— Да, знаю. Но ты ведь с самого начала понимала, что у этой истории не может быть счастливого конца. И я предлагаю выход, который будет лучше и для тебя, и для него.
— Лучше… для него? — спросила Зоя.
— А что он может тебе сказать на прощание, кроме слов благодарности? — заметил Валлон. — Герцог Уэлминстер в Англии занимает такое же важное положение, как твой дед в России. Семья герцога настолько знатна, что не допустит его брака с тобой ни при каких обстоятельствах, даже если речь идет о любви!
Зоя до боли сжала руки. Она понимала, что отец прав, но от этого ей не стало легче.
— Будь умницей, дорогая, — сказал Валлон. — Честно говоря, для всех будет проще, если мы уедем именно сейчас. — Не ожидая ответа, он продолжил:
— Я поговорил с Мари. Она уже упаковывает вещи. Поздно вечером они с Жаком покинут дворец и отправятся на корабль.
Зоя ждала продолжения, хотя его слова глубоко ранили ее.
— Я буду ждать тебя в конце парка в закрытой карете, — произнес Валлон. — Если мы уйдем с бала вместе, это вызовет ненужные вопросы.
«А вдруг герцог остановит нас?»— подумала Зоя. Она знала, что говорить это вслух не имеет смысла.
Отец продолжал:
— Я знаю, что по указанию генерал-губернатора в полночь начнет играть цыганский оркестр и будут танцевать цыганки. Мне жаль, что придется все это пропустить, но, как только внимание всех гостей сосредоточится на цыганах, ты должна незаметно удалиться и прийти в то место, где я буду ждать тебя.
— Уйти, не попрощавшись… с хозяевами дома, которые были так… добры к нам, очень… невежливо, — прошептала Зоя, понимая, что отец ждет от нее ответа.
— Я уже думал об этом, — откликнулся Валлон. — И написал письмо губернатору и его жене, в котором благодарю их за гостеприимство.
— А как же… герцог?
Эти слова вырвались у Зои помимо ее воли.
— Когда герцог узнает, что мы уехали, — ответил Валлон, — он одобрит наше поведение и будет только рад, что мы избавили его от необходимости прощаться с нами. Это прощание могло бы вызвать у него только чувство неловкости. — Губы его тронула ироничная усмешка, и он добавил:
— Англичане не любят оказываться в положении, когда им может изменить их обычная сдержанность.
— Ты действительно думаешь, что он… не сочтет… нас невежливыми, если мы не скажем ему об отъезде? — спросила Зоя.
— Ты хочешь, чтобы я был откровенен с тобой? — поинтересовался Баллон.
— Конечно, папа!
— Честно говоря, — сказал он, — я знаю, что герцог находит тебя красивой и привлекательной, но давай смотреть правде в глаза, дорогая. Женщине, которую герцог возьмет себе в жены, одной красоты недостаточно.
Зоя зажмурилась, как бы защищаясь от удара. Потом она заговорила, и собственный голос показался ей жалким:
— Я сделаю все, как ты хочешь, папа. Я доверяю тебе, и потом… мы не должны причинять огорчения герцогу.
— Ты поступаешь очень разумно, дорогая, — сказал Баллон. — Поверь мне, если бы я мог уберечь тебя от страданий, если бы я мог избавить тебя от этой боли, я с радостью сделал бы это.
При этих словах Зоя встала. Она бросилась отцу в объятия и прижалась щекой к его щеке.
— Раньше я думала, что любовь — это счастье и… радость, — прошептала она. — Но теперь мне кажется, что вокруг… сплошная тьма и солнце… никогда больше… не появится.
— У меня было такое же чувство, когда умерла твоя мать, — заметил Баллон. — Но жизнь продолжается, и, может быть, в один прекрасный день ты встретишь другую любовь и будешь счастлива.
Зое хотелось закричать, что этого никогда не будет. Но, чтобы не огорчать отца, она ничего не ответила. Отец крепко обнимал ее, и это приносило ей некоторое утешение.
Некоторое время они постояли обнявшись, потом Баллон сказал своим обычным голосом:
— Нельзя опаздывать к обеду. Его светлость хочет сделать этот вечер незабываемым для нас и, конечно, для герцога.
Он вышел из комнаты, а Зоя вернулась к туалетному столику и посмотрелась в зеркало. Ее удивило, что внешне она совсем не изменилась.
У нее было такое чувство, будто отец унес с собой ее молодость, и она не удивилась бы, увидев себя в зеркале старой, в морщинах, с сединой в волосах. Но нет, отражение в зеркале показало ей очаровательную молодую девушку, только в глубине ее глаз скрывалась невыразимая боль.
Бальный зал с огромными люстрами, в каждой из которых сияло несколько сотен тонких свечей, благоухал цветами. На резных позолоченных карнизах, тянувшихся вдоль стен, тоже стояли свечи — такого Зоя еще не видела.
Гости были так же великолепны, как и обстановка зала. Никогда прежде она не думала, что женщины могут носить так много сверкающих драгоценностей — от диадем в волосах до пряжек на туфлях.
Герцогиня была в вечернем туалете из белого шелка с глубоким декольте, узким лифом и с красным шлейфом, шитым золотом.
На ней была лента ордена Святой Екатерины с бриллиантовым крестом.
Мужчины не уступали дамам. Каждый из присутствующих был или в блестящем мундире, или костюм его украшали многочисленные награды и орденские ленты. На герцоге был орден Подвязки .
Здесь были гусары в белых с золотом мундирах, чиновники в синих сюртуках с жесткими от золотого шитья воротниками и молодые черкесы в высоких черных и белых папахах.
Этот вечер был похож на сказку. Войдя в огромную столовую, Зоя увидела прекрасно сервированный стол. Ее внимание особенно привлекло великолепное золотое блюдо огромных размеров, стоявшее в центре стола.
К своему удивлению, Зоя узнала, что за столом ей отвели место справа от генерал-губернатора.
Герцог сидел справа от хозяйки дома, а Пьер Валлон — слева. Генерал-губернатор объяснил Зое, что на этом балу герцог, а также она и ее отец почетные гости.
— Все присутствующие здесь очень рады видеть вас, — с улыбкой сказал он.
— Несмотря на то, что мы французы? — тихо спросила Зоя.
— Но я ведь тоже француз, — ответил губернатор. — Дорогая моя, музыка интернациональна, она не знает границ. По моему мнению, ваш отец король такой огромной страны, какой никогда не удастся завладеть Наполеону.
Зоя заметила, что отец оживленно беседует с герцогиней и, кажется, очень доволен прекрасным приемом. Она также наслаждалась роскошной обстановкой и изысканным обществом и думала, что этот бал будет самым прекрасным в ее жизни. Однако Зою не оставляла мысль, что в этот вечер закончится важная глава в ее жизни, о чем она уже говорила герцогу, покидая Москву.
«Это была очень короткая глава», — с грустью подумала она.
Представив себе, какой тусклой и неинтересной будет ее жизнь без герцога, Зоя вздрогнула при мысли, что она никогда больше не увидит его.
«Я буду одинока, как никогда не была прежде, — говорила она себе. — Жизнь без любви мрачнее и холоднее, чем сибирская зима».
Герцог в этот вечер выглядел настолько красивым, что она не могла отвести от него взгляда и не замечала никого в этом блестящем обществе, кроме него. Когда гости перешли из столовой в бальный зал, герцог подошел к Зое и сказал:
— Зоя, к сожалению, я не могу пригласить вас на танец. Мари считает, что это слишком рискованно. Не хотите ли присесть и поговорить со мной?
— С удовольствием, — согласилась девушка.
Она подумала, что с ним готова отправиться куда угодно, хоть на край света.
Но тут к ним подошел генерал-губернатор и пригласил Зою на танец. Она не могла отказать ему. Потом ей пришлось танцевать с другими кавалерами, и только спустя час герцог смог снова подойти к ней. Не говоря ни слова, они вышли из бального зала на террасу.
Ночь была тихая и звездная, узкий серп луны медленно поднимался в небе. Парк освещали фонари, спрятанные среди цветов. За парком таинственно шумело море.
Зоя и герцог сели на скамью в темном уголке парка. Из бального зала до них доносились звуки музыки. Они долго молчали, наконец герцог спросил:
— Вы чем-то расстроены?
— Откуда вы… знаете?
— По-моему, мы давно выяснили, что я могу читать ваши мысли.
Зоя ничего не ответила, надеясь, что именно сейчас ему не удастся отгадать, о чем она думает. Она была взволнована и испугана.
Одно дело, когда он понял, что она хотела сказать музыкой, и совсем другое, если он прочитает ее мысли сейчас и поймет, что вскоре они расстанутся навсегда.
— Вы признаетесь мне, что вас мучит, или мне придется самому догадаться? — спросил герцог.
— Почему вы думаете, что меня что-то… мучит? — ответила Зоя. — Сегодня… чудесный вечер… Все в восторге от вас.
— И, конечно, от вас, — добавил герцог. — Вы очаровательны.
Что-то в его голосе заставило Зою вздрогнуть. Потом она подумала, что с его стороны это простая вежливость, и заставила себя продолжить:
— Все были… так добры ко мне. Ее светлость подарила мне этот прекрасный шлейф… Я всегда буду помнить время, проведенное в Одессе.
— Есть и другие моменты, о которых мы будем помнить, — сказал герцог.
— Вы всегда будете… их помнить? — спросила Зоя. Она не смогла удержаться от вопроса, так ей хотелось услышать ответ.
— Думаю, что наиболее живо я буду вспоминать тот момент, когда я пришел в сознание и увидел ваше лицо, склоненное надо мной.
Зоя задрожала. Она всегда мечтала о том, чтобы он говорил с ней так, как сейчас, но до сих пор им не представлялась такая возможность.
— Сквозь окутывавшую меня тьму, — продолжал герцог, — я чувствовал, как вы зовете меня. Когда я вспоминаю об этом, то понимаю, что даже в том бесчувственном состоянии ощущал ваше присутствие.
Она мечтала именно об этом, когда отчаянно звала его назад к жизни из темноты смерти!
— Неужели вы можете подумать, что я смогу все это забыть? — спросил герцог.
— Пожалуйста, помните обо мне… всегда!
Эти слова вырвались у нее неожиданно, г, умоляющим выражением лица Зоя смотрела на герцога.
Их глаза встретились, он заглянул в ее глаза, и они долго сидели молча и неподвижно.
Вдруг, словно из другого мира, раздался чей-то голос:
— Вот вы где, мадемуазель Валлон! А я всюду искал вас. Его светлость желает танцевать с вами мазурку.
Зоя с трудом поняла, что ей сказали. Потом, придя в себя, она встала.
— Очень… мило со стороны его светлости, — с трудом выдавила она, увидев перед собой адъютанта генерал-губернатора.
— Позвольте проводить вас в зал, мадемуазель.
— Благодарю вас, — ответила Зоя.
Она не могла смотреть в лицо герцогу. У нее было такое чувство, будто ее насильно отрывали от него. Ей хотелось ухватиться за герцога и попросить не отпускать ее.
Вместо этого Зоя последовала за адъютантом в зал, поблагодарила генерал-губернатора за его доброту, и они начали танцевать мазурку.
После танца она уже не могла скрыться от окруживших ее кавалеров. Каждый раз, как заканчивался очередной танец, девушка оглядывала зал в поисках герцога, но прежде, чем ей удавалось увидеть его или пробиться к нему сквозь толпу гостей, кто-нибудь обязательно перехватывал ее и приглашал на следующий танец.
Зоя танцевала чисто автоматически, не слыша, что ей говорят партнеры, и не понимая, что она отвечает им. Она только сознавала, что все ближе и ближе мгновение, когда ей придется покинуть бал, и последние минуты хотела провести с любимым человеком.
Потом Зоя с отчаянием поняла, что отца уже нет в зале. Она знала, куда он направился.
Танцы закончились. Под томные звуки скрипок на лестнице, ведущей в бальный зал, появились цыгане в ярких костюмах. Гости расступились, освободив середину зала. Пожилые дамы заняли кресла и диваны вдоль стен. Мужчины стояли группами, готовясь аплодировать выступлению приглашенных генерал-губернатором артистов.
Когда же в зале появились цыганки в своих цветастых необъятных юбках, золотых ожерельях и звенящих браслетах, Зоя поняла, что ей пора покинуть бал.
Она еще раз оглядела зал, надеясь увидеть герцога. Девушка прекрасно понимала, что уже слишком поздно, у них не будет больше времени поговорить друг с другом. И потом, что она могла сказать герцогу, кроме признания в любви?
Внимание гостей было приковано к цыганам, и Зое без труда удалось незамеченной выскользнуть на террасу.
Никто не видел, как она спустилась по белым мраморным ступеням, ведущим с террасы в парк, и пересекла зеленую лужайку. Перед ней была еще одна лестница, а внизу, как и ожидала, она увидела карету.
Карета была закрыта, на козлах сидели двое. Один из них, заметив Зою, соскочил с козел и открыл перед ней дверцу кареты. Чуть не плача, девушка медленно поднялась по ступенькам.
Внутри кареты было темно. Зоя села на заднее сиденье, зная, что там ее ждет отец.
Дверца кареты закрылась, кучер взобрался на козлы, лошади тронулись с места.
Зоя наклонилась к окну, желая в последний раз взглянуть на дворец генерал-губернатора.
— Прощай, моя любовь… Моя единственная любовь… сейчас и навеки! — тихо проговорила она.
Затем, откинувшись на сиденье и борясь с подступившими слезами, она услышала низкий голос:
— С кем же вы прощались, Зоя?
Она вскрикнула от удивления — это был голос герцога.
Зоя повернулась, и в свете фонарей, проникавшем в окна кареты, она разглядела лицо герцога и его глаза, смотревшие в ее глаза.
На мгновение она лишилась дара речи, а потом воскликнула:
— Как?.. Вы здесь? Что случилось?
— Этот вопрос я должен был бы задать вам, — возразил герцог. — Как вы могли подумать, что вам удастся сбежать от меня?
— Н-но… папа сказал…
— Ваш отец на борту турецкого судна, которое доставит его во Францию, — перебил ее герцог. — Я хочу задать вам только один вопрос, Зоя. И я хочу, чтобы вы ответили мне правду.
— Какой… вопрос? — с трепетом произнесла она.
— Вопрос очень простой, — ответил герцог. — Я хочу знать, кого вы больше любите: меня или вашего отца? На мгновение Зоя подумала, что ослышалась.
Она взглянула на герцога, и ее поразило выражение его лица. Никогда прежде не видела она в глазах герцога такого страдания, и сердце ее сжалось.
— Это очень важный вопрос, — сказал герцог. — Выбор за вами. Я могу отвезти вас на корабль к отцу, и вы уедете с ним, или вы можете остаться со мной.
Зоя не могла произнести ни слова. Герцог продолжал:
— Вопрос в том, любите ли вы меня. Я хочу это знать. Для меня это вопрос жизни.
— Я… люблю вас, — прошептала Зоя. — Я… безумно люблю вас, но…
Герцог обнял девушку, не давая ей продолжить.
— Никаких «но». Вы любите меня, действительно любите, и это все, что я хотел от вас услышать.
— Я вас… люблю! — сказала Зоя.
Казалось, эти слова шли из самой глубины ее сердца.
Герцог еще крепче обнял ее. Зоя подняла к нему лицо, и губы их встретились.
Сначала девушка была так ошеломлена происходящим, что не чувствовала ничего, кроме изумления. Потом губы герцога пробудили в ней тот восторг, который она прежде испытывала при каждом его прикосновении, но теперь это чувство было гораздо сильнее. Ощущение было настолько прекрасным, что она могла бы сейчас умереть от счастья. Ей казалось, что нет в мире ничего более восхитительного, глубокого и божественного.
Его руки крепче сжали ее, его поцелуи становились все более требовательными. Зоя почувствовала, как внутри ее вспыхнуло пламя, оно разгоралось. Их губы слились, и мир для них перестал существовать.
Она не знала, как долго длился поцелуй. Когда герцог поднял голову, с губ ее слетели слова, прекрасные, как музыка:
— Я люблю… тебя. Я люблю тебя!
— И я люблю тебя! — ответил герцог. — Дорогая, я полюбил тебя с первого взгляда. Но прежде не решался сказать тебе о моей глубокой и сильной любви. Я был так слаб после ранения и боялся стать тебе обузой.
— Неужели… это правда? — спросила Зоя. — Ты… действительно любишь меня? Не могу в это поверить.
— Я люблю тебя! Теперь, когда ты сделала свой выбор, мы немедленно поженимся.
— Поженимся? — переспросила Зоя.
— Так нам будет проще уехать в Англию, дорогая. Хочу успокоить тебя, твой отец дал свое благословение.
— Значит, папа знал… о твоем намерении?
— Когда я почувствовал, что ты собираешься покинуть меня, я понял, что не смогу допустить этого.
— Как… ты узнал, что я хочу уехать?
— Ты сама сказала мне об этом.
— Я сказала… тебе?
Он поцеловал ее, и Зоя заметила улыбку на его губах. Какое-то время они сидели молча. Потом герцог сказал:
— Меня трудно обмануть, моя ненаглядная. Наблюдая за тобой за ужином, я догадался, о чем ты думаешь, а когда мы сидели на террасе, я уже был полностью уверен, что знаю твои планы.
— Как же… ты все узнал? — спросила Зоя. ; — — И ты, именно ты, задаешь мне этот вопрос? — удивился герцог.
Зоя засмеялась, вспомнив, как он читал ее мысли, когда она впервые играла для него.
— Тогда я понял, — продолжал герцог, — что многое упустил, не предприняв раньше никаких действий. Я нашел твоего отца и сказал ему о своих намерениях. Он согласился со мной. Для него это самое лучшее решение всех мучивших его проблем.
— А папа… все еще хочет вернуться во Францию? — спросила Зоя.
— Он считает, что такую возможность нельзя упускать. Нелегко найти судно нейтральной страны, — ответил герцог. — Думаю, он проявил такт, понимая, что нам захочется побыть вдвоем. — В его голосе послышалось легкое беспокойство:
— Разве ты не хочешь побыть со мной наедине, дорогая?
Ответ он знал прежде, чем она смогла ответить. Герцог снова поцеловал ее, и Зое показалось, что ее сердце больше не принадлежит ей — он забрал его.
Карета остановилась.
— Один из адъютантов его светлости генерал-губернатора, очень способный молодой человек, уже все подготовил для нас, — сказал герцог. — Я подумал, сокровище мое, что ты захочешь венчаться в той вере, к которой принадлежала твоя мать. И поэтому решил, что мы поженимся здесь, в России.
— Ты же… знаешь, что я буду только… счастлива, — прошептала Зоя.
Дверца кареты отворилась, и девушка увидела, что карета стоит перед маленькой старинной церковью с золотыми куполами.
Герцог взял Зою за руку. Они направились к церкви, и шлейф, подаренный мадам де Ришелье, придавал Зое торжественный вид.
В церкви пахло ладаном и было светло от сотен свечей, горевших перед иконами.
Священник уже ждал их. Двое служек держали наготове венцы, которые полагается держать над головами жениха и невесты во время венчания.
Зоя взяла герцога под руку. Сердцем она чувствовала, что для герцога церемония венчания так же свята, как и для нее.
Зое казалось, что мать стоит рядом с ней и счастлива за свою дочь, которая, как и она сама когда-то, нашла свою истинную любовь.
«Господи, благодарю тебя! — молилась в душе Зоя. — Ты послал мне человека, которого я люблю всем сердцем. Помоги мне сделать его счастливым и укажи, как сохранить навеки его любовь».
Отъезжая от церкви, Зоя чувствовала себя как во сне. Не может быть, чтобы после такого таинства она все еще находилась в простом привычном мире.
Руки герцога обнимали Зою, его губы целовали ее, и девушка чувствовала, что единственная реальность для нее — он и их любовь.
Он целовал ее так долго, что ей показалось, будто они улетели на небеса и стали к богу еще ближе, даже чем при обряде венчания.
— Моя изумительная, очаровательная маленькая женушка, — шептал он.
— Повтори это еще раз, — просила она. — Я была уверена, что ты никогда не женишься на мне! Мне и сейчас еще не верится, что я действительно… твоя жена.
— Совсем скоро я заставлю тебя в это поверить, — ответил герцог.
— И ты… никогда не будешь… сожалеть, что женился на мне?
— Только в том случае, если ты не будешь любить меня.
— Я буду любить тебя всегда, каждый миг моей жизни, всем своим существом, — страстно произнесла Зоя.
— Сокровище мое!
И опять губы герцога были на ее губах, и она почувствовала, как страсть охватывает ее. Он целовал ее, пока у них не перехватило дыхание. Сердце Зой бешено стучало в груди.
Лошади замедлили бег, и карета остановилась. Зоя с сожалением подумала, что им приходится возвращаться на землю.
Она ожидала, что генерал-губернатор и его супруга встретят и поздравят их, но эта мысль не радовала ее. Зое не хотелось, чтобы кто-нибудь нарушил ту близость, которую она испытывала в объятиях герцога.
Дверца кареты открылась, и Зоя увидела, что они остановились не перед дворцом, а перед небольшим домом из белого камня.
Она узнала один из павильонов, которые видела во владениях генерал-губернатора. Ей рассказывали, что в этих павильонах обычно располагаются самые почетные гости, которых сопровождает многочисленная дворня.
Герцог догадался, о чем она думает, и сказал:
— Здесь мы будем одни, дорогая. Я хочу этого еще больше, чем ты.
Он ввел ее в павильон, закрыл за собой дверь, и Зоя услышала, как отъехала карета.
В роскошно обставленной комнате благоухали цветы, ее освещали затененные светильники. В павильоне, кроме них, никого не было.
Герцог провел ее через гостиную в комнату, где горело лишь несколько свечей, освещавших огромную кровать с балдахином из шелка бирюзового цвета.
Потолок был расписан изображениями богов, богинь и купидонов. На одной стене было огромное окно с раздвинутыми портьерами, и Зоя могла видеть звезды на небе.
Не выпуская девушку из своих объятий, герцог подвел ее к окну, и она увидела внизу море, в котором отражался серебряный месяц.
— Не может быть, чтобы это… происходило со мной, — прошептала Зоя.
— Это все происходит с нами, дорогая, — ответил герцог. — Наконец-то ты моя! И не только в эту ночь, но навсегда, до самой смерти!
Он прижал ее к себе:
— Мне кажется, я искал тебя на протяжении веков. И теперь, найдя, никогда не отпущу.
— Какие прекрасные слова! — восторженно прошептала Зоя. — В душе… я всегда хотела верить, что… так и будет, но думала, что мне… придется… оставить тебя.
— Как ты могла вообразить, что на свете есть что-нибудь важнее нашей любви? Как ты хоть на мгновение могла усомниться в этом?
Зоя вздохнула и прижалась щекой к его плечу.
— Я думала, что ты часть того «императорского блеска», который царит во дворцах Санкт-Петербурга, и того общества, которое осудило мою мать, оставившую его из-за любви к простому французскому музыканту.
— Единственный блеск, который имеет для нас значение, это блеск нашей любви, дорогая. Я хочу, чтобы ты поверила, что это правда.
— Я всегда верила в это, — ответила Зоя, — но думала, что ты такой… знатный и недосягаемый. Ты же знаешь, что в глазах русских папа совершил преступление, осмелившись жениться на моей маме. И я думала, что ты никогда не сочтешь меня… достойной стать твоей женой.
— Ты не только моя жена, ты мой идеал, и всю оставшуюся жизнь я буду поклоняться тебе и обожать тебя, — сказал герцог.
— А вдруг я разочарую тебя?
— Жизнью клянусь, этого никогда не произойдет! Тронутая его искренностью, Зоя подняла к нему лицо. Она думала, что герцог поцелует ее. Но он лишь заглянул глубоко в ее глаза. Зоя поняла, что он заглядывает прямо в ее душу и видит там то, что надеялся увидеть.
Герцог отвел ее от окна, очень бережно снял с ее головы бриллиантовую диадему и отстегнул шлейф. Почувствовав его прикосновение, Зоя вздрогнула. Герцог стал медленно расстегивать ее платье, и она от смущения зарделась.
Потом его рот ваял в плен ее губы.
Пламя, таившееся в ее груди, разгоралось все жарче. Герцог целовал ее глаза, губы, нежную шею, грудь. Зоя поняла, что герцог прав и нет ничего более великолепного, чем их любовь.
Их чувства были более яркими, чем свет звезд, сверкавших как бриллианты на ночном небе, и глубже, чем море, шумевшее внизу. Для них не имели значения ни звания, ни положение в обществе — все то, что считалось таким важным в придворных кругах.
— Я люблю… тебя…
Эти слова, казалось, витали в воздухе.
Герцог сказал:
— Я люблю твою красоту, моя очаровательная жена, я восхищаюсь твоим умом, и я просто боготворю твою душу, которая разговаривает со мной на языке твоей музыки.
— Ты понял, что, играя для тебя, я… говорила о моей… любви?
— Я прекрасно понимал, что ты чувствовала. А теперь скажи, что ты любишь меня и хочешь принадлежать мне.
— Я… твоя. Я безгранично, страстно, всей душой и телом хочу быть твоей…
— Моя драгоценная, обожаемая, чудесная маленькая женушка!
Зоя почувствовала, как сильно бьется сердце герцога, когда он поднял ее на руки и отнес на кровать.
И вот он уже лежит рядом с ней, его губы целуют ее, его руки ласкают ее тело.
А потом для нее все перестало существовать, кроме него. Страсть, как пожар, охватила их обоих.
Сияние любви окутало влюбленных, восторг охватил их. В порыве любви слились их тела, соединились души, им казалось, что теперь они стали единым существом…
— Это будет самое разумное, дорогая, — ответил отец. — Какой смысл мучить себя прощанием с герцогом, зная заранее, что это ничего не изменит и ты будешь чувствовать себя еще более несчастной, чем теперь?
— Папа, ты же… знаешь, как… я люблю его.
— Да, знаю. Но ты ведь с самого начала понимала, что у этой истории не может быть счастливого конца. И я предлагаю выход, который будет лучше и для тебя, и для него.
— Лучше… для него? — спросила Зоя.
— А что он может тебе сказать на прощание, кроме слов благодарности? — заметил Валлон. — Герцог Уэлминстер в Англии занимает такое же важное положение, как твой дед в России. Семья герцога настолько знатна, что не допустит его брака с тобой ни при каких обстоятельствах, даже если речь идет о любви!
Зоя до боли сжала руки. Она понимала, что отец прав, но от этого ей не стало легче.
— Будь умницей, дорогая, — сказал Валлон. — Честно говоря, для всех будет проще, если мы уедем именно сейчас. — Не ожидая ответа, он продолжил:
— Я поговорил с Мари. Она уже упаковывает вещи. Поздно вечером они с Жаком покинут дворец и отправятся на корабль.
Зоя ждала продолжения, хотя его слова глубоко ранили ее.
— Я буду ждать тебя в конце парка в закрытой карете, — произнес Валлон. — Если мы уйдем с бала вместе, это вызовет ненужные вопросы.
«А вдруг герцог остановит нас?»— подумала Зоя. Она знала, что говорить это вслух не имеет смысла.
Отец продолжал:
— Я знаю, что по указанию генерал-губернатора в полночь начнет играть цыганский оркестр и будут танцевать цыганки. Мне жаль, что придется все это пропустить, но, как только внимание всех гостей сосредоточится на цыганах, ты должна незаметно удалиться и прийти в то место, где я буду ждать тебя.
— Уйти, не попрощавшись… с хозяевами дома, которые были так… добры к нам, очень… невежливо, — прошептала Зоя, понимая, что отец ждет от нее ответа.
— Я уже думал об этом, — откликнулся Валлон. — И написал письмо губернатору и его жене, в котором благодарю их за гостеприимство.
— А как же… герцог?
Эти слова вырвались у Зои помимо ее воли.
— Когда герцог узнает, что мы уехали, — ответил Валлон, — он одобрит наше поведение и будет только рад, что мы избавили его от необходимости прощаться с нами. Это прощание могло бы вызвать у него только чувство неловкости. — Губы его тронула ироничная усмешка, и он добавил:
— Англичане не любят оказываться в положении, когда им может изменить их обычная сдержанность.
— Ты действительно думаешь, что он… не сочтет… нас невежливыми, если мы не скажем ему об отъезде? — спросила Зоя.
— Ты хочешь, чтобы я был откровенен с тобой? — поинтересовался Баллон.
— Конечно, папа!
— Честно говоря, — сказал он, — я знаю, что герцог находит тебя красивой и привлекательной, но давай смотреть правде в глаза, дорогая. Женщине, которую герцог возьмет себе в жены, одной красоты недостаточно.
Зоя зажмурилась, как бы защищаясь от удара. Потом она заговорила, и собственный голос показался ей жалким:
— Я сделаю все, как ты хочешь, папа. Я доверяю тебе, и потом… мы не должны причинять огорчения герцогу.
— Ты поступаешь очень разумно, дорогая, — сказал Баллон. — Поверь мне, если бы я мог уберечь тебя от страданий, если бы я мог избавить тебя от этой боли, я с радостью сделал бы это.
При этих словах Зоя встала. Она бросилась отцу в объятия и прижалась щекой к его щеке.
— Раньше я думала, что любовь — это счастье и… радость, — прошептала она. — Но теперь мне кажется, что вокруг… сплошная тьма и солнце… никогда больше… не появится.
— У меня было такое же чувство, когда умерла твоя мать, — заметил Баллон. — Но жизнь продолжается, и, может быть, в один прекрасный день ты встретишь другую любовь и будешь счастлива.
Зое хотелось закричать, что этого никогда не будет. Но, чтобы не огорчать отца, она ничего не ответила. Отец крепко обнимал ее, и это приносило ей некоторое утешение.
Некоторое время они постояли обнявшись, потом Баллон сказал своим обычным голосом:
— Нельзя опаздывать к обеду. Его светлость хочет сделать этот вечер незабываемым для нас и, конечно, для герцога.
Он вышел из комнаты, а Зоя вернулась к туалетному столику и посмотрелась в зеркало. Ее удивило, что внешне она совсем не изменилась.
У нее было такое чувство, будто отец унес с собой ее молодость, и она не удивилась бы, увидев себя в зеркале старой, в морщинах, с сединой в волосах. Но нет, отражение в зеркале показало ей очаровательную молодую девушку, только в глубине ее глаз скрывалась невыразимая боль.
Бальный зал с огромными люстрами, в каждой из которых сияло несколько сотен тонких свечей, благоухал цветами. На резных позолоченных карнизах, тянувшихся вдоль стен, тоже стояли свечи — такого Зоя еще не видела.
Гости были так же великолепны, как и обстановка зала. Никогда прежде она не думала, что женщины могут носить так много сверкающих драгоценностей — от диадем в волосах до пряжек на туфлях.
Герцогиня была в вечернем туалете из белого шелка с глубоким декольте, узким лифом и с красным шлейфом, шитым золотом.
На ней была лента ордена Святой Екатерины с бриллиантовым крестом.
Мужчины не уступали дамам. Каждый из присутствующих был или в блестящем мундире, или костюм его украшали многочисленные награды и орденские ленты. На герцоге был орден Подвязки .
Здесь были гусары в белых с золотом мундирах, чиновники в синих сюртуках с жесткими от золотого шитья воротниками и молодые черкесы в высоких черных и белых папахах.
Этот вечер был похож на сказку. Войдя в огромную столовую, Зоя увидела прекрасно сервированный стол. Ее внимание особенно привлекло великолепное золотое блюдо огромных размеров, стоявшее в центре стола.
К своему удивлению, Зоя узнала, что за столом ей отвели место справа от генерал-губернатора.
Герцог сидел справа от хозяйки дома, а Пьер Валлон — слева. Генерал-губернатор объяснил Зое, что на этом балу герцог, а также она и ее отец почетные гости.
— Все присутствующие здесь очень рады видеть вас, — с улыбкой сказал он.
— Несмотря на то, что мы французы? — тихо спросила Зоя.
— Но я ведь тоже француз, — ответил губернатор. — Дорогая моя, музыка интернациональна, она не знает границ. По моему мнению, ваш отец король такой огромной страны, какой никогда не удастся завладеть Наполеону.
Зоя заметила, что отец оживленно беседует с герцогиней и, кажется, очень доволен прекрасным приемом. Она также наслаждалась роскошной обстановкой и изысканным обществом и думала, что этот бал будет самым прекрасным в ее жизни. Однако Зою не оставляла мысль, что в этот вечер закончится важная глава в ее жизни, о чем она уже говорила герцогу, покидая Москву.
«Это была очень короткая глава», — с грустью подумала она.
Представив себе, какой тусклой и неинтересной будет ее жизнь без герцога, Зоя вздрогнула при мысли, что она никогда больше не увидит его.
«Я буду одинока, как никогда не была прежде, — говорила она себе. — Жизнь без любви мрачнее и холоднее, чем сибирская зима».
Герцог в этот вечер выглядел настолько красивым, что она не могла отвести от него взгляда и не замечала никого в этом блестящем обществе, кроме него. Когда гости перешли из столовой в бальный зал, герцог подошел к Зое и сказал:
— Зоя, к сожалению, я не могу пригласить вас на танец. Мари считает, что это слишком рискованно. Не хотите ли присесть и поговорить со мной?
— С удовольствием, — согласилась девушка.
Она подумала, что с ним готова отправиться куда угодно, хоть на край света.
Но тут к ним подошел генерал-губернатор и пригласил Зою на танец. Она не могла отказать ему. Потом ей пришлось танцевать с другими кавалерами, и только спустя час герцог смог снова подойти к ней. Не говоря ни слова, они вышли из бального зала на террасу.
Ночь была тихая и звездная, узкий серп луны медленно поднимался в небе. Парк освещали фонари, спрятанные среди цветов. За парком таинственно шумело море.
Зоя и герцог сели на скамью в темном уголке парка. Из бального зала до них доносились звуки музыки. Они долго молчали, наконец герцог спросил:
— Вы чем-то расстроены?
— Откуда вы… знаете?
— По-моему, мы давно выяснили, что я могу читать ваши мысли.
Зоя ничего не ответила, надеясь, что именно сейчас ему не удастся отгадать, о чем она думает. Она была взволнована и испугана.
Одно дело, когда он понял, что она хотела сказать музыкой, и совсем другое, если он прочитает ее мысли сейчас и поймет, что вскоре они расстанутся навсегда.
— Вы признаетесь мне, что вас мучит, или мне придется самому догадаться? — спросил герцог.
— Почему вы думаете, что меня что-то… мучит? — ответила Зоя. — Сегодня… чудесный вечер… Все в восторге от вас.
— И, конечно, от вас, — добавил герцог. — Вы очаровательны.
Что-то в его голосе заставило Зою вздрогнуть. Потом она подумала, что с его стороны это простая вежливость, и заставила себя продолжить:
— Все были… так добры ко мне. Ее светлость подарила мне этот прекрасный шлейф… Я всегда буду помнить время, проведенное в Одессе.
— Есть и другие моменты, о которых мы будем помнить, — сказал герцог.
— Вы всегда будете… их помнить? — спросила Зоя. Она не смогла удержаться от вопроса, так ей хотелось услышать ответ.
— Думаю, что наиболее живо я буду вспоминать тот момент, когда я пришел в сознание и увидел ваше лицо, склоненное надо мной.
Зоя задрожала. Она всегда мечтала о том, чтобы он говорил с ней так, как сейчас, но до сих пор им не представлялась такая возможность.
— Сквозь окутывавшую меня тьму, — продолжал герцог, — я чувствовал, как вы зовете меня. Когда я вспоминаю об этом, то понимаю, что даже в том бесчувственном состоянии ощущал ваше присутствие.
Она мечтала именно об этом, когда отчаянно звала его назад к жизни из темноты смерти!
— Неужели вы можете подумать, что я смогу все это забыть? — спросил герцог.
— Пожалуйста, помните обо мне… всегда!
Эти слова вырвались у нее неожиданно, г, умоляющим выражением лица Зоя смотрела на герцога.
Их глаза встретились, он заглянул в ее глаза, и они долго сидели молча и неподвижно.
Вдруг, словно из другого мира, раздался чей-то голос:
— Вот вы где, мадемуазель Валлон! А я всюду искал вас. Его светлость желает танцевать с вами мазурку.
Зоя с трудом поняла, что ей сказали. Потом, придя в себя, она встала.
— Очень… мило со стороны его светлости, — с трудом выдавила она, увидев перед собой адъютанта генерал-губернатора.
— Позвольте проводить вас в зал, мадемуазель.
— Благодарю вас, — ответила Зоя.
Она не могла смотреть в лицо герцогу. У нее было такое чувство, будто ее насильно отрывали от него. Ей хотелось ухватиться за герцога и попросить не отпускать ее.
Вместо этого Зоя последовала за адъютантом в зал, поблагодарила генерал-губернатора за его доброту, и они начали танцевать мазурку.
После танца она уже не могла скрыться от окруживших ее кавалеров. Каждый раз, как заканчивался очередной танец, девушка оглядывала зал в поисках герцога, но прежде, чем ей удавалось увидеть его или пробиться к нему сквозь толпу гостей, кто-нибудь обязательно перехватывал ее и приглашал на следующий танец.
Зоя танцевала чисто автоматически, не слыша, что ей говорят партнеры, и не понимая, что она отвечает им. Она только сознавала, что все ближе и ближе мгновение, когда ей придется покинуть бал, и последние минуты хотела провести с любимым человеком.
Потом Зоя с отчаянием поняла, что отца уже нет в зале. Она знала, куда он направился.
Танцы закончились. Под томные звуки скрипок на лестнице, ведущей в бальный зал, появились цыгане в ярких костюмах. Гости расступились, освободив середину зала. Пожилые дамы заняли кресла и диваны вдоль стен. Мужчины стояли группами, готовясь аплодировать выступлению приглашенных генерал-губернатором артистов.
Когда же в зале появились цыганки в своих цветастых необъятных юбках, золотых ожерельях и звенящих браслетах, Зоя поняла, что ей пора покинуть бал.
Она еще раз оглядела зал, надеясь увидеть герцога. Девушка прекрасно понимала, что уже слишком поздно, у них не будет больше времени поговорить друг с другом. И потом, что она могла сказать герцогу, кроме признания в любви?
Внимание гостей было приковано к цыганам, и Зое без труда удалось незамеченной выскользнуть на террасу.
Никто не видел, как она спустилась по белым мраморным ступеням, ведущим с террасы в парк, и пересекла зеленую лужайку. Перед ней была еще одна лестница, а внизу, как и ожидала, она увидела карету.
Карета была закрыта, на козлах сидели двое. Один из них, заметив Зою, соскочил с козел и открыл перед ней дверцу кареты. Чуть не плача, девушка медленно поднялась по ступенькам.
Внутри кареты было темно. Зоя села на заднее сиденье, зная, что там ее ждет отец.
Дверца кареты закрылась, кучер взобрался на козлы, лошади тронулись с места.
Зоя наклонилась к окну, желая в последний раз взглянуть на дворец генерал-губернатора.
— Прощай, моя любовь… Моя единственная любовь… сейчас и навеки! — тихо проговорила она.
Затем, откинувшись на сиденье и борясь с подступившими слезами, она услышала низкий голос:
— С кем же вы прощались, Зоя?
Она вскрикнула от удивления — это был голос герцога.
Зоя повернулась, и в свете фонарей, проникавшем в окна кареты, она разглядела лицо герцога и его глаза, смотревшие в ее глаза.
На мгновение она лишилась дара речи, а потом воскликнула:
— Как?.. Вы здесь? Что случилось?
— Этот вопрос я должен был бы задать вам, — возразил герцог. — Как вы могли подумать, что вам удастся сбежать от меня?
— Н-но… папа сказал…
— Ваш отец на борту турецкого судна, которое доставит его во Францию, — перебил ее герцог. — Я хочу задать вам только один вопрос, Зоя. И я хочу, чтобы вы ответили мне правду.
— Какой… вопрос? — с трепетом произнесла она.
— Вопрос очень простой, — ответил герцог. — Я хочу знать, кого вы больше любите: меня или вашего отца? На мгновение Зоя подумала, что ослышалась.
Она взглянула на герцога, и ее поразило выражение его лица. Никогда прежде не видела она в глазах герцога такого страдания, и сердце ее сжалось.
— Это очень важный вопрос, — сказал герцог. — Выбор за вами. Я могу отвезти вас на корабль к отцу, и вы уедете с ним, или вы можете остаться со мной.
Зоя не могла произнести ни слова. Герцог продолжал:
— Вопрос в том, любите ли вы меня. Я хочу это знать. Для меня это вопрос жизни.
— Я… люблю вас, — прошептала Зоя. — Я… безумно люблю вас, но…
Герцог обнял девушку, не давая ей продолжить.
— Никаких «но». Вы любите меня, действительно любите, и это все, что я хотел от вас услышать.
— Я вас… люблю! — сказала Зоя.
Казалось, эти слова шли из самой глубины ее сердца.
Герцог еще крепче обнял ее. Зоя подняла к нему лицо, и губы их встретились.
Сначала девушка была так ошеломлена происходящим, что не чувствовала ничего, кроме изумления. Потом губы герцога пробудили в ней тот восторг, который она прежде испытывала при каждом его прикосновении, но теперь это чувство было гораздо сильнее. Ощущение было настолько прекрасным, что она могла бы сейчас умереть от счастья. Ей казалось, что нет в мире ничего более восхитительного, глубокого и божественного.
Его руки крепче сжали ее, его поцелуи становились все более требовательными. Зоя почувствовала, как внутри ее вспыхнуло пламя, оно разгоралось. Их губы слились, и мир для них перестал существовать.
Она не знала, как долго длился поцелуй. Когда герцог поднял голову, с губ ее слетели слова, прекрасные, как музыка:
— Я люблю… тебя. Я люблю тебя!
— И я люблю тебя! — ответил герцог. — Дорогая, я полюбил тебя с первого взгляда. Но прежде не решался сказать тебе о моей глубокой и сильной любви. Я был так слаб после ранения и боялся стать тебе обузой.
— Неужели… это правда? — спросила Зоя. — Ты… действительно любишь меня? Не могу в это поверить.
— Я люблю тебя! Теперь, когда ты сделала свой выбор, мы немедленно поженимся.
— Поженимся? — переспросила Зоя.
— Так нам будет проще уехать в Англию, дорогая. Хочу успокоить тебя, твой отец дал свое благословение.
— Значит, папа знал… о твоем намерении?
— Когда я почувствовал, что ты собираешься покинуть меня, я понял, что не смогу допустить этого.
— Как… ты узнал, что я хочу уехать?
— Ты сама сказала мне об этом.
— Я сказала… тебе?
Он поцеловал ее, и Зоя заметила улыбку на его губах. Какое-то время они сидели молча. Потом герцог сказал:
— Меня трудно обмануть, моя ненаглядная. Наблюдая за тобой за ужином, я догадался, о чем ты думаешь, а когда мы сидели на террасе, я уже был полностью уверен, что знаю твои планы.
— Как же… ты все узнал? — спросила Зоя. ; — — И ты, именно ты, задаешь мне этот вопрос? — удивился герцог.
Зоя засмеялась, вспомнив, как он читал ее мысли, когда она впервые играла для него.
— Тогда я понял, — продолжал герцог, — что многое упустил, не предприняв раньше никаких действий. Я нашел твоего отца и сказал ему о своих намерениях. Он согласился со мной. Для него это самое лучшее решение всех мучивших его проблем.
— А папа… все еще хочет вернуться во Францию? — спросила Зоя.
— Он считает, что такую возможность нельзя упускать. Нелегко найти судно нейтральной страны, — ответил герцог. — Думаю, он проявил такт, понимая, что нам захочется побыть вдвоем. — В его голосе послышалось легкое беспокойство:
— Разве ты не хочешь побыть со мной наедине, дорогая?
Ответ он знал прежде, чем она смогла ответить. Герцог снова поцеловал ее, и Зое показалось, что ее сердце больше не принадлежит ей — он забрал его.
Карета остановилась.
— Один из адъютантов его светлости генерал-губернатора, очень способный молодой человек, уже все подготовил для нас, — сказал герцог. — Я подумал, сокровище мое, что ты захочешь венчаться в той вере, к которой принадлежала твоя мать. И поэтому решил, что мы поженимся здесь, в России.
— Ты же… знаешь, что я буду только… счастлива, — прошептала Зоя.
Дверца кареты отворилась, и девушка увидела, что карета стоит перед маленькой старинной церковью с золотыми куполами.
Герцог взял Зою за руку. Они направились к церкви, и шлейф, подаренный мадам де Ришелье, придавал Зое торжественный вид.
В церкви пахло ладаном и было светло от сотен свечей, горевших перед иконами.
Священник уже ждал их. Двое служек держали наготове венцы, которые полагается держать над головами жениха и невесты во время венчания.
Зоя взяла герцога под руку. Сердцем она чувствовала, что для герцога церемония венчания так же свята, как и для нее.
Зое казалось, что мать стоит рядом с ней и счастлива за свою дочь, которая, как и она сама когда-то, нашла свою истинную любовь.
«Господи, благодарю тебя! — молилась в душе Зоя. — Ты послал мне человека, которого я люблю всем сердцем. Помоги мне сделать его счастливым и укажи, как сохранить навеки его любовь».
Отъезжая от церкви, Зоя чувствовала себя как во сне. Не может быть, чтобы после такого таинства она все еще находилась в простом привычном мире.
Руки герцога обнимали Зою, его губы целовали ее, и девушка чувствовала, что единственная реальность для нее — он и их любовь.
Он целовал ее так долго, что ей показалось, будто они улетели на небеса и стали к богу еще ближе, даже чем при обряде венчания.
— Моя изумительная, очаровательная маленькая женушка, — шептал он.
— Повтори это еще раз, — просила она. — Я была уверена, что ты никогда не женишься на мне! Мне и сейчас еще не верится, что я действительно… твоя жена.
— Совсем скоро я заставлю тебя в это поверить, — ответил герцог.
— И ты… никогда не будешь… сожалеть, что женился на мне?
— Только в том случае, если ты не будешь любить меня.
— Я буду любить тебя всегда, каждый миг моей жизни, всем своим существом, — страстно произнесла Зоя.
— Сокровище мое!
И опять губы герцога были на ее губах, и она почувствовала, как страсть охватывает ее. Он целовал ее, пока у них не перехватило дыхание. Сердце Зой бешено стучало в груди.
Лошади замедлили бег, и карета остановилась. Зоя с сожалением подумала, что им приходится возвращаться на землю.
Она ожидала, что генерал-губернатор и его супруга встретят и поздравят их, но эта мысль не радовала ее. Зое не хотелось, чтобы кто-нибудь нарушил ту близость, которую она испытывала в объятиях герцога.
Дверца кареты открылась, и Зоя увидела, что они остановились не перед дворцом, а перед небольшим домом из белого камня.
Она узнала один из павильонов, которые видела во владениях генерал-губернатора. Ей рассказывали, что в этих павильонах обычно располагаются самые почетные гости, которых сопровождает многочисленная дворня.
Герцог догадался, о чем она думает, и сказал:
— Здесь мы будем одни, дорогая. Я хочу этого еще больше, чем ты.
Он ввел ее в павильон, закрыл за собой дверь, и Зоя услышала, как отъехала карета.
В роскошно обставленной комнате благоухали цветы, ее освещали затененные светильники. В павильоне, кроме них, никого не было.
Герцог провел ее через гостиную в комнату, где горело лишь несколько свечей, освещавших огромную кровать с балдахином из шелка бирюзового цвета.
Потолок был расписан изображениями богов, богинь и купидонов. На одной стене было огромное окно с раздвинутыми портьерами, и Зоя могла видеть звезды на небе.
Не выпуская девушку из своих объятий, герцог подвел ее к окну, и она увидела внизу море, в котором отражался серебряный месяц.
— Не может быть, чтобы это… происходило со мной, — прошептала Зоя.
— Это все происходит с нами, дорогая, — ответил герцог. — Наконец-то ты моя! И не только в эту ночь, но навсегда, до самой смерти!
Он прижал ее к себе:
— Мне кажется, я искал тебя на протяжении веков. И теперь, найдя, никогда не отпущу.
— Какие прекрасные слова! — восторженно прошептала Зоя. — В душе… я всегда хотела верить, что… так и будет, но думала, что мне… придется… оставить тебя.
— Как ты могла вообразить, что на свете есть что-нибудь важнее нашей любви? Как ты хоть на мгновение могла усомниться в этом?
Зоя вздохнула и прижалась щекой к его плечу.
— Я думала, что ты часть того «императорского блеска», который царит во дворцах Санкт-Петербурга, и того общества, которое осудило мою мать, оставившую его из-за любви к простому французскому музыканту.
— Единственный блеск, который имеет для нас значение, это блеск нашей любви, дорогая. Я хочу, чтобы ты поверила, что это правда.
— Я всегда верила в это, — ответила Зоя, — но думала, что ты такой… знатный и недосягаемый. Ты же знаешь, что в глазах русских папа совершил преступление, осмелившись жениться на моей маме. И я думала, что ты никогда не сочтешь меня… достойной стать твоей женой.
— Ты не только моя жена, ты мой идеал, и всю оставшуюся жизнь я буду поклоняться тебе и обожать тебя, — сказал герцог.
— А вдруг я разочарую тебя?
— Жизнью клянусь, этого никогда не произойдет! Тронутая его искренностью, Зоя подняла к нему лицо. Она думала, что герцог поцелует ее. Но он лишь заглянул глубоко в ее глаза. Зоя поняла, что он заглядывает прямо в ее душу и видит там то, что надеялся увидеть.
Герцог отвел ее от окна, очень бережно снял с ее головы бриллиантовую диадему и отстегнул шлейф. Почувствовав его прикосновение, Зоя вздрогнула. Герцог стал медленно расстегивать ее платье, и она от смущения зарделась.
Потом его рот ваял в плен ее губы.
Пламя, таившееся в ее груди, разгоралось все жарче. Герцог целовал ее глаза, губы, нежную шею, грудь. Зоя поняла, что герцог прав и нет ничего более великолепного, чем их любовь.
Их чувства были более яркими, чем свет звезд, сверкавших как бриллианты на ночном небе, и глубже, чем море, шумевшее внизу. Для них не имели значения ни звания, ни положение в обществе — все то, что считалось таким важным в придворных кругах.
— Я люблю… тебя…
Эти слова, казалось, витали в воздухе.
Герцог сказал:
— Я люблю твою красоту, моя очаровательная жена, я восхищаюсь твоим умом, и я просто боготворю твою душу, которая разговаривает со мной на языке твоей музыки.
— Ты понял, что, играя для тебя, я… говорила о моей… любви?
— Я прекрасно понимал, что ты чувствовала. А теперь скажи, что ты любишь меня и хочешь принадлежать мне.
— Я… твоя. Я безгранично, страстно, всей душой и телом хочу быть твоей…
— Моя драгоценная, обожаемая, чудесная маленькая женушка!
Зоя почувствовала, как сильно бьется сердце герцога, когда он поднял ее на руки и отнес на кровать.
И вот он уже лежит рядом с ней, его губы целуют ее, его руки ласкают ее тело.
А потом для нее все перестало существовать, кроме него. Страсть, как пожар, охватила их обоих.
Сияние любви окутало влюбленных, восторг охватил их. В порыве любви слились их тела, соединились души, им казалось, что теперь они стали единым существом…