Отец герцога, который бывал в то время в России, часто рассказывал сыну, что гордая императрица полностью подчиняется своему любовнику Орлову.
   — Думаю, парень ее поколачивает, — говорил старый герцог. — Но она его страстно любит. Никогда не доводилось мне видеть таких подарков, какими она осыпает своего любовника.
   Теперь герцог вспомнил, как отец описывал костюм графа Орлова, украшенный бриллиантами на миллион фунтов стерлингов. Отец рассказывал и о приеме, на котором на десерт подали драгоценности на два миллиона фунтов стерлингов.
   — Через десять лет после коронации, — снова заговорила княгиня, — императрица решила избавиться от своего любовника.
   Герцог улыбнулся.
   — Потому что он вступил в связь с княгиней Голицыной?
   — Совершенно верно! — подтвердила княгиня. — Но ни императрица, ни кто-либо другой не знали, что короткое время он был страстно влюблен в юную княжну Полину Стровольскую!
   — Не может быть! — воскликнул герцог.
   — Как бы там ни было, вы можете себе представить ужас родителей, когда они узнали, что их самая красивая и обожаемая дочь ждет ребенка! — Княгиня сделала весьма красноречивый жест и продолжала:
   — Князь был хитрым и, разумеется, очень могущественным человеком. Лишь очень немногие самые близкие люди знали об этой неприятной и, с их точки зрения, ужасной ситуации. Это было не только унизительно для них, но и опасно. Можете представить себе, что бы произошло, узнай императрица об этом скандальном происшествии.
   — И как же они поступили? — спросил герцог.
   — Полину отправили в Австрию к друзьям семьи Стровольских. Вы ведь знаете, что у меня там тоже есть родственники. Вот откуда мне известна эта печальная история, — ответила княгиня. — Ребенок родился в Австрии. Девочку назвали Наташей.
   Герцог с большим вниманием слушал рассказ княгини.
   — Через год Полина с ребенком вернулась в Россию. Стровольские признали ребенка и рассказывали всем, что Полина была замужем за своим дальним родственником, который умер в Вене.
   — И им поверили? — удивился герцог.
   — Конечно! — подтвердила княгиня. — Никто не посмел бы возразить князю Стровольскому.
   — Что же случилось потом?
   — Наташа воспитывалась в семье Стровольских. Полина вышла замуж за одного из кузенов моего мужа и умерла при родах. Граф Орлов так и остался ее единственной любовью. Кроме него, она никого не любила по-настоящему.
   — По-моему, императрица потом снова приблизила к себе Орлова. Разве не так? — спросил герцог.
   — Она всегда говорила: «Я ни дня не могу прожить без любви». Екатерине всегда недоставало Орлова как любовника. Когда он вернулся к императрице, она осыпала его подарками, подарила ему шесть тысяч крепостных, положила жалованье в сто пятьдесят тысяч рублей, и бог его знает, что еще.
   — Если не ошибаюсь, он тоже сделал ей необыкновенный подарок?
   — Необыкновенно редкий бриллиант, — ответила княгиня. — Он обошелся ему в четыреста шестьдесят тысяч рублей. Это самый красивый драгоценный камень в мире!
   Герцог быстро подсчитал в уме, что во времена правления Екатерины пять рублей равнялись одному английскому фунту, и, значит, прощение обошлось Орлову достаточно дорого.
   — Рассказывайте, пожалуйста, дальше, — попросил он княгиню.
   — И вообразите себе ужас, охвативший семейство Стровольских, когда они, сделав все возможное, чтобы забыть неприятности, унижение и позор, которые причинила семье Полина, вдруг узнали, что дочь Полины, Наташа, сбежала с домашним учителем.
   — Это и был Пьер Валлон?!
   — Он, как и многие французы, приехал в Россию обучать детей из аристократических семей французскому, танцам и музыке. Вы видели его и потому поймете, что Стровольские очень рисковали, нанимая такого красивого молодого человека в качестве учителя в дом, где полно молодых девушек.
   Герцог согласился с княгиней.
   Он подумал, что дирижер Пьер Валлон, которого он видел на большом приеме у принца Уэльского в Карлтон-хаузе, не только чрезвычайно хорош собой, но и обладает неотразимым обаянием. Все женщины, присутствовавшие на приеме, так старались привлечь его внимание, что это вызвало сильную ревность хозяина дома.
   — А как выглядела княжна Наташа? — спросил герцог.
   — Она была настоящей красавицей.
   — Была? — переспросил герцог.
   — Она умерла год назад. Вот почему мне так жаль Зою. Я привезла ее из Москвы, где ее отец сейчас дирижирует в Большом театре. Хочу дать ей возможность забыть то, что для нее гораздо более трагично, нежели для любой другой девушки в ее положении.
   — Почему вы так говорите?
   Княгиня посмотрела на него так, словно сожалела о его несообразительности.
   — Когда княжна была жива, — пояснила она, — у девочки была возможность встретить приличного человека, для которого не имело бы значения ее социальное положение, но теперь…
   Княгиня выразительно развела руками.
   — Теперь Зоя просто дочь французского дирижера.
   — Но этот дирижер очень знаменит, — заметил герцог. — И кроме того, его музыкальные сочинения смело можно поставить в один ряд с произведениями великих композиторов.
   — Каким бы талантливым и приятным в общении он ни был, — холодно ответила княгиня, — вы, мой дорогой Блейк, как и я, прекрасно понимаете, что, хоть Валлон и стал знаменитым композитором и дирижером, для общества он навсегда останется всего лишь французским гувернером.
   Она вздохнула и добавила:
   — Мне очень жаль Зою. Уверена, после смерти Наташи Стровольские и слышать о ней не захотят. Собственно говоря, они мне это уже сказали. Не думаю также, что Зое сейчас было бы очень весело в Париже, ведь этот Бонапарт забирает в свою ужасную армию всех мужчин старше пятнадцати.
   — Ситуация мне ясна, — заметил герцог.
   — Теперь вы видите, как великодушно я поступила, позволив девушке жить у нас, — сказала княгиня. — Таня очень к ней привязана. И потом, им вместе веселее в эти тяжелые времена, когда развлечений так мало.
   Княгине уже надоело говорить о Зое, и она переменила тему:
   — А теперь давайте обсудим наш план, Блейк. Когда вы сможете ускользнуть из Зимнего дворца? Только дайте мне немного времени на подготовку. Я хочу, чтобы праздник удался.
   — Боюсь, царь занесет нас в «черные списки»!
   — В таком случае попросите кого-нибудь дать царю еще одну Библию, пусть он ее читает! — возразила княгиня. — Всему Санкт-Петербургу известно, что князь Голицын заставил царя углубиться в Священное писание. Лично я стану по-настоящему религиозной только тогда, когда мне будет пора в могилу.
   Прежде чем герцог успел ответить, в комнату вошел слуга и что-то прошептал княгине на ухо.
   — Ах, какая тоска! — воскликнула княгиня. — Прибыл курьер от моего мужа. Он привез новости с фронта и должен взять бумаги, которые могу найти только я.
   Герцог встал.
   — В таком случае мне придется покинуть вас, — сказал он. — Будете писать князю, передайте ему, пожалуйста, как я был огорчен, что нам не довелось встретиться.
   — Он тоже будет огорчен, — ответила княгиня. — Вы же знаете, он очень расположен к вам.
   Взмахом руки княгиня отослала слугу и тихо сказала герцогу:
   — Приходите завтра, и мы обсудим наш план. Кроме того, мне нужно многое рассказать вам, а сейчас на это уже нет времени.
   Княгиня произнесла это таким тоном, что герцог вопросительно посмотрел на нее.
   Убедившись, что слуга вышел из комнаты, княгиня продолжила:
   — Остерегайтесь Екатерины Багратион.
   — Остерегаться ее? Почему?
   — Она в очень близких отношениях с царем. Также известно, что она помогает в сборе информации министерству иностранных дел.
   Из вежливости герцог не стал говорить, что ему это уже давно известно.
   — Спасибо, дорогая Софья, — поблагодарил он княгиню. — Вы всегда были мне добрым и великодушным другом, и я это очень ценю.
   Он поднес руку княгини к губам, поцеловал ее и вышел из комнаты. За дверью он увидел курьера в грязном, мятом мундире. Было видно, что он проскакал верхом огромное расстояние и давно не спал.
   Слуга пригласил курьера в Белый салон, а герцог направился по коридору к выходу.
   Он был уже возле лестницы и собирался спускаться, когда услышал звуки музыки, раздававшиеся из комнаты, находящейся по другую сторону лестничной площадки.
   Немного поколебавшись, герцог подошел к двери и открыл ее.
   Он увидел комнату, такую же красивую, как и все комнаты во дворце Всевольских. Прекрасно расписанный овальный потолок поддерживали высокие мраморные колонны, стены украшали фрески с изображенными на них богинями и купидонами. На небольшом возвышении стояло фортепиано, за которым сидела Зоя и играла мелодию, показавшуюся герцогу знакомой.
   Он вошел в комнату, закрыл за собой дверь и медленно подошел к Зое. И опять ему показалось, что она окружена светом.
   Девушка была полностью погружена в музыку, и только когда герцог совсем к ней приблизился, подняла глаза от фортепиано и увидела его.
   Она перестала играть, но не поднялась с места. Их взгляды встретились, и они долго смотрели друг на друга, не произнося ни слова.
   Наконец, казалось, после бесконечного молчания, герцог вновь обрел голос:
   — Это произведение вашего отца?
   — Да.
   Голос у нее был очень нежный, именно такой, как и ожидал герцог.
   — Я встречался с вашим отцом.
   Глаза ее засияли как солнце.
   Странно, подумал герцог, что у нее светлые волосы.
   Потом он вспомнил, что Пьер Валлон, в отличие от большинства французов, не был темноволосым. Герцог предположил, хотя и не был полностью в этом уверен, что скорее всего Баллон выходец из Нормандии, где светлые волосы и голубые глаза такое же обычное явление, как и в Англии.
   Не было сомнения, что свои удивительные глаза Зоя унаследовала от матери, но в них не было той тайны, которая, по мнению герцога, отличала глаза русских женщин.
   Напротив, ее глаза, как и лицо, были исполнены такой одухотворенности, которой невозможно было противостоять.
   Он поднялся на небольшой помост и облокотился о фортепиано.
   — Расскажите мне о себе, — попросил он Зою.
   Девушка улыбнулась.
   — Что вы хотите узнать?
   — Где вы научились так хорошо танцевать? Я видел вас на сцене.
   Зою не удивили его слова, и герцог подумал, что она видела его в ложе, когда она и Таня выходили на поклон. — Когда я была маленькой, — начала Зоя, — мы с мамой всегда смотрели, как папа играет для балетной труппы.
   — Вы ходили в театр?
   — Да, в Париже и всюду, где он выступал, — ответила Зоя. — Мама хотела быть всегда рядом с ним — папе это нравилось.
   Зое больше не понадобилось ничего добавлять, герцог и так понял, что ее отец и мать были страстно влюблены друг в друга.
   Он понимал, что княжна многим пожертвовала ради этой любви, но для нее близость любимого человека была важнее всего в жизни, важнее той роскоши и положения, которые она имела в России.
   — Я хотела танцевать, — рассказывала Зоя, — и мама попросила одну очень известную балерину, которая в то время уже ушла на пенсию, давать мне уроки танца.
   — Вы великолепно танцуете.
   — Хотелось бы верить, что это так, — возразила Зоя. — Музыка, которую папа написал специально для меня, такая необыкновенная! Когда я слышу ее, мне кажется, я уношусь в другой мир — в мир, где есть только музыка и солнечный свет.
   Именно это она и выражала в своем танце, подумал герцог. Он вспомнил, что при виде Зои, танцующей на сцене, ему пригрезились порхающие в весеннем саду ба бочки и птицы.
   Теперь, вспоминая свои впечатления от ее танца, он был поражен тем, что его впечатления совпали с мыслями балерины.
   И чтобы удостовериться в правильности своих предположений, герцог попросил Зою:
   — Опишите мне, пожалуйста, только по возможности поточнее, о чем вы думали во время того танца, который я видел сегодня.
   Казалось, девушку не удивил его вопрос. Она отвела от него взгляд, и герцог подумал, что она не только пытается сосредоточиться и вспомнить свои мысли, но и старается заглянуть глубоко в свою душу.
   — Та музыка, под которую я танцевала, — часть сочиненного папой концерта, — сказала она. — Эта музыка заставляет меня думать о… весне… о расцветающих деревьях, о птицах и цветах, о бабочках, порхающих над ними.
   Изумленный герцог молчал. Потом он сказал:
   — Я знаю, что ваша мать умерла. Что вы будете делать, когда покинете Санкт-Петербург?
   — Я приехала сюда ненадолго, — ответила Зоя. — Это было папино желание. Но сегодня я услышала, что французская армия движется на Москву.
   — Да, это правда.
   — Тогда я должна быть рядом с папой.
   — Что бы ни произошло в Москве, ваш отец в безопасности, — утешил ее герцог. — Пьер Валлон известен во всем мире, а музыка, как вы знаете, не имеет национальности, она интернациональна.
   — Вы правы, — улыбнувшись, сказала Зоя. — Но в то же время ружья не всегда попадают только в намеченную цель. Если в Москве начнутся бои, я буду очень беспокоиться за отца, ведь его могут ранить.
   — И вы думаете, что если будете с ним, то сможете это предотвратить? — спросил герцог.
   — Буду молиться, чтобы с отцом ничего не случилось, — ответила Зоя. — И все-таки я хочу быть рядом с ним.
   — Лучше бы ваш отец приехал в Санкт-Петербург, — заметил герцог. — Но я узнаю о том, что происходит в Москве, когда вернусь в Зимний дворец. Я сообщу новости княгине.
   — Спасибо, вы очень добры. — Она вздохнула. — Вероятно, это было ошибкой — уехать и оставить отца одного. Но он так настаивал, что я приняла любезное приглашение княгини.
   — Вы здесь счастливы?
   Герцог заметил, что Зоя не сразу ответила на вопрос.
   — Мне нравится Таня… Она очень милая. Хотя голос ее звучал тепло, однако она говорила о Тане почти как о ребенке, за которым ей нужно присматривать.
   — Сколько вам лет? — спросил герцог.
   — Почти двадцать.
   В голове герцога промелькнула мысль, что в свои двадцать лет, путешествуя с отцом и матерью, Зоя уже повидала мир, поэтому она знает и понимает в жизни гораздо больше, чем ее сверстницы.
   — Поиграйте мне, пожалуйста, — попросил он.
   — Что бы вы хотели послушать?
   — Что-нибудь из сочинений вашего отца, что-нибудь ваше любимое, — ответил он.
   Зоя пробежала пальцами по клавишам. Ее маленькие руки были прекрасны. Когда она опустила глаза, темные ресницы резко выделились на фоне бледных щек.
   Герцог подумал, что сейчас она еще больше похожа на статую. Статуи всегда вызывали в нем больше чувств, чем картины.
   В Англии у герцога была коллекция прекрасных картин работы многих известных европейских художников, но все-таки больше всего он любил статуи, стоявшие в его поместьях.
   Он подумал, что статуя Афродиты в его доме в Хэмпшире, привезенная много веков назад его предком из Греции, больше похожа на Зою, чем все полотна, изображающие Мадонну, Венеру или ангелов.
   Когда она начала играть, герцог понял, что непостижимым образом читает ее мысли и чувствует ее отношение к музыке.
   Слушая музыку, он представлял себе зиму, видел землю, покрытую снегом, деревья в инее, реку, скованную льдом.
   Было красиво, но очень холодно. Все было как бы нереально, бездушно.
   Внезапно, так, что можно было скорее почувствовать, нежели увидеть, небо посветлело. Сначала возник свет, потом появились первые лучи солнца, снег начал таять, голубой лед треснул и превратился в потоки воды, иней на деревьях исчез, и они ожили. И вот уже на ветвях появились почки, а в траве под деревьями — белые подснежники и крокусы.
   Эти образы звучали только в ритме и мелодии музыки, но для герцога все это было так живо, как будто происходило на самом деле. Он даже ощущал тепло солнечных лучей, вдыхал аромат распускающихся цветов и видел почки, набухающие на деревьях.
   Потом на фоне этого пейзажа появилась фигурка девушки. Она шла среди деревьев и приближалась к нему, и он знал, что она ищет его, а он ждет ее.
   Девушка подходила все ближе и ближе, и, по мере того как она приближалась, он чувствовал, что всем своим существом стремится навстречу ей.
   Когда он приблизился к ней и, казалось, мог коснуться ее рукой, все исчезло.
   Наступила тишина. Вздрогнув всем телом, герцог осознал, что Зоя сидит у фортепиано и смотрит на него, сложив руки на коленях.
   — Вам… понравилось… ваша светлость? В ее нежном голосе слышалась легкая тревога, она не могла понять, почему он ничего не говорит и так странно смотрит на нее.
   — Очень… понравилось! — Как бы издалека герцог услышал свой голос.
   — Я очень рада, что вам понравилось… Но я играю не так хорошо… как папа.
   — Как называется… это произведение?
   Герцогу все еще было трудно говорить. Он чувствовал, что его голос звучит неестественно и словно не принадлежит ему.
   — Папа назвал это сочинение «Таяние льда», — ответила Зоя. — Я исполнила не все произведение, оно более длинное… Но я подумала, что вам, наверное… скучно слушать.
   Герцог хотел сказать Зое, что она напрасно прекратила играть. Ему хотелось дослушать это сочинение до конца. Тогда бы он узнал, что произошло, когда он коснулся той, которую так ждал.
   Но потом он подумал, что она сочтет его сумасшедшим, если он скажет ей все это. И все-таки втайне герцог надеялся, что Зоя поймет его.
   Герцог видел, что девушка ждет от него ответа, но прежде, чем он смог заговорить, она сказала:
   — Думаю… вы поняли, что… пытался сказать папа.
   — Почему вы так решили? — спросил он.
   — Не знаю, — просто ответила она. — Но, когда я играла, я чувствовала, что вы слушаете не только… музыку… но и что-то еще.
   Внезапно герцог почувствовал, что очарован. Он был совсем не уверен, что это ему нравится.
   — Мне нужно идти, — резко сказал он. — Благодарю вас, мисс Баллон, за вашу игру. Уверен, отец может гордиться вами.
   Говоря это, он почувствовал, как разочарована Зоя.
   Она встала и вежливо поклонилась.
   — До свидания! — попрощался герцог. Он не знал, чего ему хочется больше: уйти или остаться. Он не понимал сам себя.
   — До свидания… ваша светлость!
   Слова прозвучали глухо, она даже не взглянула на него.
   Ему так много хотелось спросить, и в то же время он не хотел слышать ответы.
   Резко, утратив свою обычную сдержанную манеру, герцог направился к выходу. Только у двери он обернулся и увидел, что Зоя все еще стоит у фортепиано. Она не смотрела ему вслед, как сделала бы любая другая женщина на ее месте. Нет, она смотрела на клавиши. И снова у него появилось чувство, что он разочаровал ее.
   Герцог вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
   Спускаясь по лестнице, он говорил себе, что все, что он чувствовал, слушая игру Зои, было только иллюзией и, очевидно, причиной всему жара.
   Экипаж ждал его у подъезда. По дороге в Зимний дворец герцог думал о том, что странным образом стал чувствовать то же, что и русские, которым так свойственно переходить из состояния душевного подъема в состояние депрессии.
   Однако такое объяснение было неверным, потому что он не испытывал ни душевного подъема, ни депрессии.
   Вместо этого герцог испытывал такое странное чувство, которое не мог объяснить даже самому себе.
   Он внезапно был выведен из состояния полного благодушия и довольства собой, к которому привык за последние годы. Он привык думать, что для него больше нет ничего нового под солнцем, нет никаких новых ощущений, которые он уже не испытал бы так или иначе.
   — Похоже, что я схожу с ума на старости лет! — жестко сказал себе герцог.
   В Лондоне было очень модно обращаться к предсказателям судьбы и медиумам. Герцог слышал, что Наполеон и его жена Жозефина были страстными поклонниками спиритизма. Всем было также известно, что императрица выросла на Мартинике, где ей предсказали «самое высокое положение в Европе». Ходили слухи, что перед битвой Наполеон обычно советуется с предсказателями и жестоко наказывает тех из них, кто предсказывает ему неудачу.
   Герцог всегда считал такие предсказания полной чепухой. По его мнению, предсказаниями занимались исключительно шарлатаны, которые подобным жульничеством зарабатывали немалые деньги.
   Ему часто доводилось останавливаться на ночь в домах, о которых поговаривали, что в них якобы живут привидения. И не однажды он спал в комнатах, известных под названием «комната с привидением».
   — Как вам спалось? — затаив дыхание, спрашивал утром хозяин, когда герцог появлялся к завтраку.
   — Совершенно спокойно, — отзывался герцог. — Ночью мне никто не мешал. Ваше привидение не проявило ко мне никакого интереса.
   Его отношение к потусторонним силам всегда разочаровывало хозяев дома. Герцог также презирал тех, кто не расставался с талисманами на скачках, смеялся над артистами, которые держали в своей уборной заячью лапку на счастье.
   — Счастье или несчастье — все зависит от нас, — часто говорил он. — Мы сами определяем свой удел.
   Наша судьба в наших руках.
   Теперь же герцог спрашивал себя, как могло случиться, что именно он дважды поддался обману, поверив не только в видение, но и в то, что читает мысли другого человека.
   И то и другое было для него такой же реальностью, как это заходящее солнце, в лучах которого всеми цветами радуги переливалась вода в Неве, или статуи на крыше Зимнего дворца, силуэты которых вырисовывались на фоне вечернего неба.
   — Я пьян или сошел с ума, — раздраженно сказал он себе.
   Но герцог знал, что это не так.
   «Чем скорее я забуду этот вздор, тем лучше!»— подумал он, выходя из экипажа и поднимаясь по ступеням Зимнего дворца.
   Герцог решил прежде всего узнать последние новости с фронта. Ему понадобится час, чтобы закодировать и отправить донесение лорду Кастлерою в Лондон.
   Утром курьер сможет забрать депешу. Так герцог, по крайней мере, оправдает свое пребывание в Санкт-Петербурге.
   Герцог вошел в холл и отдал шляпу дежурному лакею.
   Внезапно к нему подошел гвардейский офицер, который нес службу в холле.
   — Добрый вечер, ваше сиятельство, — сказал офицер по-французски. — Княгиня Екатерина Багратион просила вас навестить ее прежде, чем вы пройдете в свои апартаменты.
   — Конечно, — ответил герцог. — Буду счастлив видеть ее высочество.
   Офицер приказал слуге проводить герцога в покои княгини.
   Следуя за слугой, герцог подумал, что Екатерина наверняка вернет его на землю и развеет все эти странные фантазии.
   Княжна была очень земным человеком — страстным, горячим, требовательным. Герцог прекрасно понимал ее эмоции — это были чувства, известные и ему.
   «То, что мне нужно, — подумал он. — Только это, и ничего больше!»

Глава 3

   Герцог ожидал найти Екатерину в одиночестве, но, когда слуга ввел его в большую, благоухающую цветами, внушительного вида приемную, он обнаружил там множество гостей.
   Екатерина, необыкновенно красивая в платье из голубого газа, подошла к герцогу, и по выражению ее глаз он понял, что она искренне рада его визиту.
   Герцог поцеловал княгине руку, а затем поспешил подойти к царице, находившейся здесь вместе с царем.
   Елизавета Федоровна была бы очень привлекательной женщиной и достойной парой красавцу Александру, если бы не болезненное выражение ее лица.
   Герцог, однако, находил, что царица более обаятельна и уравновешенна, нежели ее муж.
   Их беседу вскоре прервал царь Александр.
   — Я хочу сообщить вам кое-что, Уэлминстер, — сказал царь, отводя герцога в сторону.
   Герцог с опасением посмотрел на него, но царь, как ему показалось, сегодня был в хорошем настроении.
   Упадок духа, из-за которого он выглядел погруженным в себя и производил менее внушительное впечатление, прошел. Царь опять обрел тот величественный вид, который обычно демонстрировал своим подданным во время парадов.
   — Что же вы хотите мне сообщить, сир? — спросил герцог.
   — Теперь я знаю, что все будет хорошо, — убежденно сказал царь. — Россия победит Наполеона, и больше нет оснований для паники.
   Герцог недоверчиво посмотрел на царя, а тот продолжил:
   — Сегодня утром я получил известие, в котором говорится, что все мои страхи и опасения беспочвенны.
   — Вы получили известие с фронта, сир?
   — Нет, я получил послание от самого господа бога, — ответил царь.
   Герцог молчал. Про себя он подумал, что в Англии ему вряд ли кто-нибудь поверит, если он изложит этот разговор с царем в своем донесении.
   — Ночь я провел в страшной тревоге, — начал царь, — а на рассвете подошел к окну и вдруг услышал голос, который сказал, что Библия поможет мне разрешить мучающие меня сомнения. — Царь глубоко вздохнул, вспоминая события этой ночи. — Я открыл наугад Святую книгу и увидел фразу, в нескольких словах давшую мне ответы на все вопросы.
   — Что же там было сказано, сир? — спросил герцог, зная, что царь ждет от него этого вопроса.
   — «Восстань и засияй, ибо явился тебе свет, и Господь простер на тебя милость свою», — произнес царь.
   Голос его был исполнен восторга. Герцог подумал, что перед ним еще один пример свойственного русским мистицизма. Что же касается его, с него довольно.
   — Счастлив, сир, что вы обрели утешение, — заметил герцог, не сумев скрыть иронии.
   Заметив, что герцог попал в трудную ситуацию, к ним подошла Екатерина.
   — Ваше величество, на моем приеме не разрешается секретничать, — весело сказала она царю. — А я просто сгораю от нетерпения услышать о визите нашего английского друга к княгине Всевольской.