Картленд Барбара. Любовь и Люсия

   «Какая странная загадка», — размышлял маркиз, и подумал, что то же самое можно сказать и о Люсии.
   Ему в голову пришла еще одна мысль, и маркиз спросил:
   — Вы никогда не пытались рисовать?
   Люсия посмотрела на него отсутствующим взглядом, словно была где-то далеко, и через миг ответила:
   — У меня нет таланта, как… как у папеньки.
   — Что же вы умеете?
   — Вы думаете, я должна зарабатывать себе на жизнь, — сообразила девушка. — Я уже ломала над этим голову.
   Она замолкла, но через мгновение продолжила:
   — Я умею говорить на нескольких языках и играю на пианино, правда, не слишком хорошо. Еще я могу ездить верхом на самой норовистой лошади и при необходимости шить.
   Усмехнувшись, она добавила:
   — Не слишком впечатляющий список, учитывая то, сколько лет я потратила на учебу и чтение. Честно говоря, мне даже немного стыдно.
   Маркиз не ответил. Он думал о том, что все эти умения сделали бы честь любой девушке из обеспеченной семьи, но ни одно из них не принесет Люсии постоянный доход.
   Девушка добавила:
   — Я забыла сказать, что умею готовить. Папенька всегда был очень разборчив в еде. Сомневаюсь, правда, что меня возьмут куда-нибудь на кухню…
   Сама мысль о том, что Люсия будет гнуть спину над плитой или выбиваться из сил, поддерживая порядок среди кухонной челяди — людей, по мнению маркиза, крайне грубых, — была нелепа. Маркиз сказал:
   — Не можете же вы пойти в служанки!
   — Я вас не совсем понимаю, — ответила девушка. — Я присматривала за папенькой, прибиралась в нашем доме и готовила, когда были деньги на еду.
   — По-моему, вы спорите ради спора, — с улыбкой заметил маркиз. — Я подыщу вам занятие получше. Предоставьте это мне.
   — Но я еще… не поблагодарила вас за… похороны папеньки… это ведь вы их устроили, — тихо сказала Люсия. — Они были очень красивые… и достойные.
   Она умолкла, но потом продолжила с ноткой боли в голосе:
   — Если бы не вы, папеньку хоронили бы вместе с нищими, а это было бы ужасно… и так стыдно!
   — Но я оказался рядом, — подхватил маркиз, — как вы уже говорили, вовремя. Это судьба. Так что не стоит думать о том, что было бы, если бы все случилось иначе.
   — Я попробую, — смиренно согласилась Люсия.
   Она вновь устремила взгляд вперед, и маркиз, глядя на ее совершенный профиль, подумал, что Бомон, вероятно, получил очень хорошее воспитание.
   Он попытался вспомнить, слышал ли он такую фамилию прежде, но она ни о чем ему не говорила.
   «При первой же возможности я поговорю с ней о ее семье, — подумал маркиз. — Но сейчас не время».
   Он ждал, что на похороны отца Люсия, несмотря на жаркий день, наденет траурное черное платье, то самое, изношенное и старое, в котором он впервые увидел ее на площади Сан-Марко. Однако, к его удивлению, девушка нарядилась в платье белого муслина — старенькое, недорогое, но сшитое со вкусом — и в отделанную белыми лентами шляпку. Увидев маркиза, она заметила его удивление и пояснила:
   — Пожалуйста, не… не говорите, что мне следует надеть траур… папенька этого так не любил!
   Маркиз выгнул брови, и девушка добавила:
   — Он не верил в смерть. По его словам, все вокруг исполнено жизни. Именно поэтому он рисовал такие чудесные картины… Когда маменька умерла, он… не позволил мне носить траур… это означало бы неверие в то, что мы с ней когда-нибудь встретимся.
   Никогда еще маркиз не слышал, чтобы о смерти так говорили. Хотя он сам и сомневался в существовании жизни после смерти, маркиз был очень тронут доводами Люсии.
   Он ответил ей так, как она и ожидала:
   — Я уверен, что ваш отец был прав. Думаю, ему понравился бы ваш наряд — он очень подходит для сегодняшнего солнечного дня.
   — Я… я знала, что вы поймете, — прошептала девушка.
   И Люсия последовала за маркизом вниз по лестнице, туда, где их уже ожидала гондола.
   Сейчас, проплывая по Большому каналу, маркиз представил, как прекрасна была бы Люсия в платье от портных, одевавших лондонских красавиц, словно королев. Ему безумно хотелось — разумеется, исключительно из эстетических соображений — посмотреть, как она выглядит в шелках и атласе, расшитых золотом и серебром, с цветами в волосах.
   Но даже в простом наряде необычная красота Люсии притягивала к ней все взгляды. Оденься она по моде, затмила бы всех «прелестниц» и светских львиц высшего света.
   Тут он решил, что просто-напросто обольщен ее красотой на фоне венецианского пейзажа, как обольщен картинами ее отца, на которые никто другой не стал бы и смотреть.
   Словно угадав его мысли, Люсия повернулась к маркизу и спросила:
   — Вы еще не передумали, милорд? Вы не хотите, чтобы я… отплыла в Англию… и не стесняла вас в палаццо?
   — Я уже говорил, вы меня совершенно не стесните, — ответил маркиз, — я намерен доставить вас в Англию в целости и сохранности. Мне кажется, Люсия, что сами вы с путешествием не справитесь.
   Девушка чуть вздрогнула и призналась:
   — Это… это очень страшно. Но в то же время… я потеряла и папеньку, и маменьку и теперь должна учиться жить… найти работу, как вы говорили.
   — Давайте не будем сейчас об этом, — сказал маркиз. — До Англии еще далеко, и мы обо всем успеем поговорить.
   — Но вопрос все равно остается открытым, — разумно заметила Люсия, — и я подумаю, что смогу сделать и подготовлюсь к этому.
   Она умолкла, а потом произнесла вполголоса, словно про себя:
   — У меня были очень хорошие учителя. Маменька никогда не нанимала гувернанток, она говорила, что потом все равно пожалеет об этом, ведь толку от них маловато.
   — Похоже на правду, — согласился маркиз. — Но, Люсия, для гувернантки вы слишком молоды.
   — Возможно, но образование у меня куда лучше, чем у большинства из них.
   Люсии показалось, что маркиз скептически посмотрел на нее, и она добавила:
   — Папенька всегда настаивал, чтобы я много читала и знала не меньше, чем они с маменькой. У него была оксфордская степень, а маменька была настолько умна, что папенька всегда предлагал ей написать книгу.
   — Почему же она этого не сделала?
   Люсия усмехнулась:
   — Она не хотела тратить время, которое можно провести с папенькой и со мной, но я думаю, что, если бы папенька умер первым, она все же села бы за работу.
   — О чем же она могла написать?
   — О, она знала очень много! Она была сведуща в философии, в обычаях народов Европы, много рассказывала о нелегкой судьбе женщин во всем мире.
   Маркиз был изумлен:
   — Откуда ваша матушка знала такие вещи?
   К его удивлению, Люсия не стала ничего объяснять, просто отвела взгляд и, как уже бывало, слегка покраснела. Опять она сказала больше, чем хотела.
   Вместо ответа девушка произнесла:
   — Я думаю, что отсюда Большой канал смотрится особенно великолепно, лучше, чем откуда-либо еще.
   Действительно, с того места, где они сейчас находились, были видны маленькие петляющие улочки и палаццо, выходившие к величественному мосту Риалто, запечатленному на многих полотнах.
   Маркиз хотел было заметить, что она так и не ответила на его вопрос, но решил не расстраивать девушку, которой и так пришлось сегодня очень тяжело. Он согласился с ее словами, а через несколько минут гондола остановилась у палаццо. Они поднялись по лестнице, и Люсия тотчас же отправилась к себе снять шляпку.
   Маркиз остался дожидаться ее в библиотеке, украшенной теперь картинами ее отца. Когда Люсия вошла, маркиз рассматривал одно из полотен, ощущая запечатленный Бомоном свет, лившийся с неба и отражавшийся от воды, и восторгаясь мастерством художника. Девушка подошла к маркизу и очень тихо произнесла:
   — Это моя самая любимая картина. Когда он ее закончил, мне казалось, она может говорит со мной.
   — Мне тоже так кажется, — ответил маркиз.
   Люсия удивленно посмотрела на него — маркиз понимал ее, как никто другой. Он заметил, что девушка плакала, но не стал расспрашивать ее. Вместо этого он опустился на диван и произнес:
   — Я заказал английский чай — надеюсь, вам понравится. Или вы предпочитаете шампанское?
   — Я хотела бы чаю, — ответила Люсия.
   Хотя здесь в палаццо серебряная посуда была не того качества, к которому привык маркиз, но повар старался приготовить поистине английские сандвичи и пирожные.
   Люсия разлила чай с той простотой и естественностью, какую можно было ожидать только от истинной леди, Со времен королевы Анны чаепитие стало в Англии едва ли не священным обрядом, и маркиза частенько раздражало, когда женщины, которым он покровительствовал, не соблюдали обычай. Однако Люсия оказалась безупречна в роли хозяйки. Отпив чай из фарфоровой чашечки — на всякий случай маркиз прихватил с собой в Венецию великолепный сервиз, — она аккуратно съела сандвич, а потом пирожное.
   Поглядев на бесчисленные блюда с деликатесами, стоявшие на столе, маркиз произнес:
   — Если вы не собираетесь следовать моде и бесконечно худеть, вам придется есть больше, чем сейчас!
   Люсия усмехнулась:
   — Я никогда в жизни не ела так много, даже когда жила дома.
   — Расскажите мне о вашем доме, — попросил маркиз. — Вы говорили, перед отъездом ваш отец все продал, но, должно быть, остались родственники, которые с радостью примут вас теперь.
   Наступило молчание. Наконец Люсия ответила:
   — Вы же сказали… что сейчас мы не будем об этом говорить.
   — Разумеется, нам не к спеху, — согласился маркиз, — но я думаю, вам следует написать тетушке, или кузине, или бабушке, рассказать им о своей жизни и подготовить и» к своему приезду.
   Люсия потупила глаза. Смотревшему на нее маркизу показалось, что на фоне массивных стен библиотеки девушка выглядит слишком хрупкой. Вероятно, причиной тому был цвет ее волос и безупречность белой кожи, но маркиз не мог отделаться от ощущения, что это неземное существо не в состоянии справиться ни с чем, включая собственное будущее.
   Впрочем, он тут же сказал себе, что это глупо. Девушка похудела от недостатка пищи и от хлопот с отцом, однако она здорова, и задача маркиза подготовить ее к дальнейшей самостоятельной жизни.
   Понимая, что он ожидает ответа, Люсия наконец произнесла:
   — Вам покажется это странным… но у меня нет родных!
   — Как это — нет родных? Родня есть у всех, другое дело, близкая или нет.
   — А у меня нет… к сожалению.
   Теперь она говорила твердо, явно собираясь закрыть этот вопрос, и маркиз буквально онемел, услышав такой тон.
   — Я не верю, что это правда.
   Наступила тишина. Потом Люсия произнесла.
   — Я уже говорила, что не хочу быть обузой для вашей светлости. Вы были очень добры, пообещав отвезти меня в Англию… а там я найду, где поселиться.
   — Ну вот, вы говорите глупости и что-то скрываете, — рассердился маркиз. — Вы же прекрасно знаете, что я не допущу ничего подобного.
   — Я… я справлюсь.
   Маркиз нахмурился.
   — Я знаю, вы рассчитываете на деньги, которые я заплатил за картины вашего отца, — сказал он, — но вы должны понимать, что когда-нибудь они кончатся. Более того, девушка вашего возраста и внешности не должна путешествовать одна. Это невозможно!
   — Я буду в безопасности, — ответила Люсия, — потому что я вернусь… в Литтл-Морден.
   — Но ведь дом продан?
   — Там есть человек, у которого я могу остановиться.
   — Кто же?
   Он понял, что Люсия не хочет ничего говорить ему, но через миг она будто сдалась и неохотно ответила:
   — Моя старая нянюшка. Когда я была ребенком, она жила в той же деревне в собственном домике.
   Словно не в силах поверить услышанному или подозревая девушку во лжи, маркиз внимательно посмотрел на Люсию. Девушка заглянула ему в глаза, и он понял; она не лжет.
   — Но вы не сможете долго жить там! — возмутился он — Не собираетесь же вы заживо похоронить себя в Литтл-Мордене?
   — Там я буду… в безопасности.
   Для нее это значило очень многое.
   Желая показать, что разговор исчерпан, Люсия спросила:
   — Еще чашечку чаю, милорд?
   Он отказался, и тогда она подлила чаю себе.
   Не успела Люсия поднести чашечку к губам, как дверь распахнулась и на пороге библиотеки возникла в шелках, перьях и драгоценностях сама леди ярость.
   Это была Франческа. Вставая с дивана, маркиз по резкости ее движений и выражению глаз понял, что она в крайне плохом расположении духа.
   У маркиза было столько забот с Люсией, смертью ее отца и похоронами Бомона, что он немного позабыл о Франческе. Только сейчас он понял, как она сердита, не дождавшись его прошлым вечером — он не пришел ни в оперу, ни на торжественный ужин.
   Впрочем, перед тем, как пообедать с Люсией у себя в палаццо, он послал Франческе письмецо, в котором извинялся за то, что не сможет прийти к ней. Кроме того, он велел мистеру Джонсону проследить, чтобы посыльный вложил письмецо в большую корзину орхидей.
   Потом он и вовсе забыл о Франческе. Во время обеда с Люсией маркиз, к своему удивлению и восхищению, обнаружил немалые ее познания в области живописи.
   Она не преувеличивала, говоря, что очень начитанна.
   Маркиз процитировал Жоакена Дю Белле, великолепнейшего из поэтов эпохи французского Возрождения.
 
   Их арсенал, их корабли в порту,
   Риалто, их стихи и их дворцы…
 
   И Люсия подхватила сонетом Уильма Вордсворта:
 
   Мы — люди. Пожалеем вместе с ней,
   Что все ушло, блиставшее когда-то,
   Что стер наш век и тень великих дней.²
 
   Маркиз догадался, что знаниями девушка обязана отцу, однако все же был очарован рассказами Люсии, и с головой погрузился в беседу, спохватившись лишь, когда было просто жестоко удерживать собеседницу, не давая ей лечь спать.
   Он простился с Люсией, но сам был бодр и совершенно не чувствовал усталости, поэтому приказал подать гондолу и велел гондольеру отвезти его на Большой канал.
   Звездная ночь дышала волшебным очарованием и, как говорили в Венеции, была исполнена романтики.
   Маркизу хотелось побыть одному.
   Ему надо о многом подумать. Он рад был не слышать вокруг шума голосов или искусственного смеха — обязательного на торжественном ужине, куда ему предстояло отправиться с Франческой. Ни разу за весь вечер он не подумал о Театро ла Фенис, бордовом и позолоченном изнутри, с парящими под потолком херувимчиками.
   В это время ему полагалось бы находиться в собственной ложе с шикарным букетом, а в ложах по соседству восседали бы прекрасные женщины в сверкающих бриллиантах. После выступления Франчески на сцену полетели бы символичные красные, белые и зеленые букеты — и непременно еще один, цветов австрийского флага, брошенный лишь для того, чтобы посмотреть, как актриса презрительно отшвырнет его прочь.
   Вместо всей этой шумихи маркиз допоздна прогуливался, а вернувшись домой, узнал, что Франческа приехала несколькими часами раньше и уже спала. Маркиз не стал будить ее и с облегчением подумал, что в этот вечер избавлен от ее просьб. Он лег спать один, прекрасно отдохнул, проснулся, по обыкновению, рано и, как накануне, отправился на улицу.
   Прогулка окончилась в кафе «Флориана», где маркиз выпил чашечку кофе; правда, Люсию он сегодня не встретил.
   Дома маркиза поджидал мистер Джонсон с докладом о том, как идет подготовка к похоронам. Потом секретарь отправился к Люсии, чтобы сообщить ей, на какое время назначена церемония. Маркиз же лишь обрадовался, когда узнал, что Франческа вновь уехала на репетицию. До сего момента он ее не видел, Выдержав в дверях драматическую паузу, какую она обыкновенно выдерживала при выходе на сцену, привлекая внимание зрителей, Франческа направилась к маркизу. Однако взгляд, ее был прикован к Люсии.
   — Я слышала, у тебя гостья?!
   Это прозвучало, как обвинение.
   — Добрый день, Франческа, — приветствовал ее маркиз. — Позволь представить тебе англичанку, отец которой, как ты уже, наверное, слышала, был очень талантливым художником, но скоропостижно скончался.
   — Как мило с вашей стороны пригреть ее, милорд! — саркастически заметила Франческа.
   Маркиз понял, что разговор предстоит тяжелый.
   Надеясь избежать сцены, он быстро произнес:
   — Должно быть, у тебя была сложная репетиция. Не хочешь ли чаю? Или приказать подать шампанского?
   — Мне не нужен ни чай, ни шампанское! Мне нужны объяснения! — огрызнулась Франческа. — Как ты мог бросить меня прошлым вечером! Где обещанный ужин? А где ты был, когда я вернулась?!
   Она почти выплюнула последние слова, и маркий понял, что, всякий раз, когда он покидал палаццо, Франческа подозревала его в интрижках на стороне.
   Чувствуя нарастающее раздражение, вызванное наглостью актрисы, маркиз заметил:
   — Давай обсудим это наедине, Франческа.
   Потрясенная Люсия встала с дивана и сказала:
   — Я… я пойду в свою комнату… милорд.
   — В свою комнату? — взвизгнула Франческа. — Тогда, наверное, и палаццо тоже твое, и маркиз теперь твой любовник — а меня, значит, ко всем чертям!
   Актриса явно выходила из себя, и Люсия, словно зачарованная, не могла отвести от нее широко распахнутых глаз.
   Она была так потрясена внезапным появлением этой женщины, что, даже собираясь уходить, все еще держала в руках чашку с недопитым чаем.
   Маркиз рассердился.
   — Вам незачем уходить, Люсия. Мы с синьориной Россо поговорим где-нибудь в другом месте.
   Он говорил так твердо, что Люсия не осмелилась шевельнуться.
   — Я никуда не пойду, милорд! Поговорим тут! — заявила Франческа. — Мне нужны объяснения. Что я сделала? Что я сказала? Почему ты завел другую?
   Театрально заламывая руки, она застонала:
   — Я брошена — брошена и забыта. Я не могу даже утешиться ожерельем, которое было мне обещано! А я-то думала, что англичане умеют держать слово!
   Она явно переигрывала и вела себя словно на сцене.
   Слушая ее стенания, маркиз понял, что причиной скандала послужили две вещи: он не пришел к ней ночью предаваться сладострастию и не подарил обещанного изумрудного ожерелья.
   С ледяной ноткой, в которой Аластер немедленно распознал бы признаки надвигающейся бури, маркиз ответил:
   — Я не нарушу слова, Франческа. Ожерелье ты получишь. Однако я не потерплю сцен в моем собственном доме, поэтому смею надеяться, в твоей квартире тебе будет удобнее.
   Вопль Франчески эхом отразился от стен.
   — Ты не посмеешь вышвырнуть меня!
   — Я думаю только о твоем удобстве, — ответил маркиз — а здесь тебе явно неловко.
   Франческа издала еще один вопль и подошла ближе.
   Теперь их разделял друг от друга лишь чайный столик.
   — Если ты осмелишься сделать это со мной, с Франческой Россо — ты пожалеешь! — вопила она. — Никто еще не осмеливался так меня оскорблять!
   — Мне жаль, если ты оскорблена, Франческа, — заметил маркиз, — но я прошу тебя перестать. Если ты не хочешь поговорить со мной в другой комнате, мне, наверное, стоит оставить тебя одну, чтобы ты успокоилась.
   Он двинулся, словно собираясь уйти, хотя вовсе не хотел оставлять Франческу наедине с Люсией.
   Венецианка остановила его.
   — Ты не покинешь меня! — воскликнула она. — Я не стану посмешищем для всей Венеции только потому, что надоела тебе! Ты заплатишь — да, мой дорогой, заплатишь за то, что сделал с женщиной, отдавшей тебе сердце!
   Ее голос сорвался, актриса запустила руку за низкий вырез декольте и достала длинный тонкий стилет.
   Оружие засверкало в падавшем из окна солнечном свете, и в этом отблеске маркизу почудилось нечто зловещее.
   Отработанным движением Франческа занесла стилет над маркизом, рассчитывая нанести удар прямо в сердце.
   Не ожидавший такого поворота событий маркиз на миг застыл.
   Но Люсия, вовремя сориентировавшись, не медлила, и тут же выплеснула содержимое своей чашки прямо в лицо Франческе.
   Горячий чай обжег актрису и помешал ей нанести маркизу смертельный удар. Стилет задел лишь плечо его сюртука.
   В тот же миг маркиз пришел в себя, схватил Франческу за запястье и заставил разжать пальцы, вцепившиеся в стилет. От его железной хватки актриса вначале закричала, а потом осела на стул и зашлась в дикой истерике, визжа, плача и смеясь одновременно.
   Люсия стояла с пустой чашкой в руке, не смея вздохнуть. Маркиз тихо сказал ей:
   — Идите к себе, Люсия!
   Она опустила чашку.
   — Но вы… ранены — Царапина. Идите же!
   Выкрики Франчески заглушили его слова, но Люсия все прекрасно поняла.
   Словно боясь здесь оставаться и желая скрыться от чего-то жуткого и неприятного, она выбежала из комнаты с проворством зверька, ищущего укрытие.
   Маркиз подождал, пока она скрылась из виду, а потом резко заговорил:
   — Веди себя прилично, Франческа! Мне не нравятся твои фокусы. Если бы ты меня убила, случился бы международный скандал, и твоя карьера была бы погублена.
   Франческа сжала губы, но потом неожиданно взмолилась:
   — Как ты можешь быть так жесток! Ты разбил мое сердце!
   — Надеюсь, подарок, который ты получишь, если будешь хорошо себя вести, залечит твою рану.
   Маркиз говорил холодным тоном, который сильнее слов свидетельствовал о его крайнем отвращении к этой женщине.
   Словно пожалев о том, что совсем потеряла над собой контроль, Франческа начала преувеличенно унижаться:
   — Прости меня! Все потому, что я люблю тебя и не могу потерять, не могу отдать другой женщине! Я так страдаю!
   — Похоже, в подтверждение своей любви ты решила убить меня, — заметил маркиз.
   С этими словами он поднял с пола стилет, подошел к окну и выбросил его в канал. Потом он шагнул к камину и позвонил слугам.
   — Франческа замерла, не сводя с него глаз. Она медленно сняла отделанную перьями шляпу и пригладила темные волосы.
   Вошел слуга. Маркиз приказал:
   — Синьорина Росса сейчас уезжает. Приготовьте для нее гондолу, соберите вещи и отправьте их во второй гондоле.
   Маркиз говорил по-итальянски. Слуга покорно склонил голову и закрыл за собой дверь.
   Мгновение Франческа чего-то ждала. Потом она вскочила на ноги, подбежала к маркизу и обвила его шею руками.
   — Прости меня! — всхлипывала она. — Я люблю тебя всем сердцем! Ты же не отошлешь меня прочь, правда?
   Клянусь, я умру без тебя!
   Маркиз разнял ее руки.
   — Бесполезно, Франческа. — сказал он. — Ты достаточно умна, ты понимаешь, когда занавес закрывается, представление заканчивается. Я дам тебе немного денег.
   Он замолчал и потом продолжал уже медленнее:
   — Получишь ты ожерелье или нет, зависит от того, как ты будешь вести себя до моего отъезда. Сцены или попытки убийства вроде той, что случилась только что, — и ожерелья тебе не видать.
   Франческа поняла, что проиграла. Она резко повернулась и отошла к окну, горячо воскликнув:
   — Ненавижу тебя!
   Маркиз цинично улыбнулся, но ничего не ответил.
   Он сел за стол и выписал чек на сумму, которая, как он знал, смогла бы удовлетворить потребности очень расточительной актрисы.
   Он подошел к Франческе, вручил ей чек и по ее глазам понял, что она сильно удивлена.
   — Полагаю, ты не ждешь от меня благодарности? — поинтересовалась Франческа.
   В ее хитрой голове постоянно вертелись мысли о том, Как заполучить себе любовника. В театре маркизу доводилось слышать о вспышках ее буйного темперамента, и он понял, что минуту назад Франческа совершенно потеряла голову и не думала о последствиях, а теперь глубоко сожалела о потере очередного богатого покровителя. Он смерил ее презрительным взглядом, жалея про себя, что столь совершенная красота оказалась испорчена довольно склочным характером.
   — Тебе придется научиться играть, Франческа, — сказал он, — играть не только на сцене, но и в жизни. Будь благодарна, что такая прозаичная вещь, как чашка чая, спасла тебя от венецианской тюрьмы — говорят, это не самое уютное место.
   Франческа передернула плечами, но было ясно, она глубоко жалеет о содеянном.
   Уголки ее алых губ поползли вниз, а глаза, еще недавно полные ярости и злобы, потемнели и смотрели испуганно.
   Маркиз поднес ее руку к своим губам.
   — Прощай, Франческа, — сказал он. — Спасибо тебе за те счастливые минуты, что мы доставили друг другу. В будущем постарайся быть умнее и держи себя в узде, а не бесись, словно дикий зверь.
   Франческа довольно натурально всхлипнула.
   — Я не хочу терять тебя, — повторила она. — И как мне быть, что объяснять, когда надо мною начнут смеяться?
   — Скажи правду, — ответил маркиз. — Скажи, что я возвращаюсь в Англию — это на самом деле так.
   — Правда?
   — Я уеду как можно быстрее. Здесь меня ничего больше не останавливает.
   Он выпустил ее руку и, хотя она и пыталась прильнуть к нему, отвернулся.
   — Гондола уже ждет тебя, Франческа, — произнес он на прощание и вышел из библиотеки, оставив актрису .одну. Она подалась вперед, словно собираясь догнать маркиза, но, поняв, что это бесполезно, топнула ножкой.
   — Ну что я за дура! — воскликнула она. — Дура! Дура!
   Так мне и надо!
   Потом, смирившись с неизбежным, она взяла со стула шляпку и водрузила ее на свои темные волосы. На стене висело зеркало в золотой раме. Актриса повертелась перед ним, укладывая кудри и поправляя свой макияж. Посмотрев на свое отражение, она улыбнулась, и глаза у нее засияли.
   «Если он уезжает, значит, уже завтра я получу изумрудное ожерелье», — сказала она себе.
   Высоко подняв голову и гордо ступая, словно по сцене, она вышла из библиотеки, и слуга проводил ее к ожидавшей у палаццо гондоле.