Картленд Барбара. Любовь и Люсия

   — Какая оригинальная идея! — восхитилась Люсия, — То же самое сказал герцог Веллингтонский, когда узнал, что у меня есть не только его портрет, но и целая комната в моем лондонском доме, посвященная ему и битвам, в которых я сражался под его началом.
   — Должно быть, вам очень интересно показывать ее тем, кто удостоится такой чести, — заметила Люсия.
   — Да, хоть какое-то развлечение, — небрежно заметил маркиз. — Я собираюсь съездить во Францию специально, чтобы отыскать картины, написанные французскими художниками во время войны.
   — Должно быть, англичане никогда не забудут тяготы войны с Наполеоном, — заметила, словно про себя, Люсия. — Но теперь, когда война кончилась, есть столько интересных занятий!
   Удивленный маркиз спросил:
   — Что вы имеете в виду?
   Люсия немного поколебалась, но все же ответила:
   — Мы с маменькой всегда читали парламентские доклады. После волнений на Севере я очень надеялась, что какой-нибудь человек… вроде вас… будет отстаивать реформы, принятие которых так долго задерживали.
   Маркиз был потрясен.
   Он понял, что Люсия говорит о восстании рабочих в Манчестере, в котором несколько человек погибли, а ранены были двенадцать тысяч. После того как эти борцы за справедливость были сурово наказаны, стало ясно, что их жертвы пропали даром. Однако члены парламента, ратовавшие за необходимость реформ, все настойчивее выступали против правительства, которое упорно не желало прислушиваться к их словам.
   — Боюсь, политика меня не слишком интересует, — заметил маркиз.
   — Как же так! — воскликнула Люсия. — Я уверена, что премьер-министр и весь кабинет министров прислушались бы к вам… если бы вы выступили против несправедливостей, что происходят в стране.
   Маркизу пришла в голову забавная мысль: то же самое говорил ему когда-то Аластер.
   — Не понимаю, почему меня никак не оставят в покое! Мне хватает побед в спорте, забот о лошадях и о поместьях и развлечений с друзьями.
   Наступила тишина. Маркиз понял, что Люсия не верит ему, и сердито проронил:
   — Ну ладно, скажите вслух, вы думаете, что я не прав!
   — Я уверена в вашей правоте, — мягко ответила Люсия, — но… но и в мирное время, и на войне стране всегда нужны такие энергичные и умные люди, как вы.
   Маркиз откинулся на спинку стула и уставился на Люсию во все глаза, словно не веря в то, что напротив него сидит обыкновенная девушка.
   Никогда прежде ему не приходилось ужинать со столь хорошенькой собеседницей, которая укоряла бы его за недостаточную заботу о родной стране.
   Как правило, политические беседы касались только присутствующих и их планов, и никогда не затрагивали национальных интересов.
   — Уж не хотите ли вы сказать, что я должен уподобиться ораторам в Гайд-парке, которых все равно никто не слушает, влезть на ящик от мыла и проповедовать с него направо и налево? — выпалил маркиз, не желая молчанием признавать собственное поражение.
   — Вы уверены, что их никто не слушает? — спросила Люсия. — Я много читала и в Англии, и в Венеции, и мне кажется, что очень многие недовольны политикой крупных землевладельцев, причем недовольных можно найти и в Палате лордов.
   Если бы маркиза вдруг клюнула одна из паривших в небе вокруг корабля чаек, он был бы менее удивлен.
   — Я знаю, о чем вы говорите, Люсия, — ответил он. — Буду честен с вами, очень многие англичане посвящают жизнь заботам о бедняках, добиваются равноправия католиков и выступают против контроля аристократии над выборами. Но меня все это ни капли не волнует.
   — Как же так! — горячо произнесла Люсия. — Разве вы не видите, что в политике не хватает людей с вашим умом и вашими возможностями? Только такой человек, как вы, способен исправить положение.
   Маркиз подумал, что при других обстоятельствах он до колик смеялся бы над такой мыслью. Однако в голосе Люсии звучала твердая убежденность. Маркиз почти поверил в собственное преступное равнодушие к родине, наверняка повинна была усталость после бурных событий дня.
   — Зачем мне становиться первым среди неудачников? — спросил он несколько раздраженно.
   — Ответ прост — потому что вы победитель, — мягко произнесла Люсия.
   Маркиз хмыкнул:
   — Вижу, у вас на все есть ответ. Однако в Англии меня ждет столько дел, что времени ни на что другое просто не останется.
   — Но вы попытайтесь… пожалуйста, обещайте, что попытаетесь!
   Слово «обещайте» резануло ему слух, напомнив замечание Франчески о том, что англичане всегда держат слово, и собственный ответ — мол, он-то свое сдержит.
   Маркиз решил, что Люсия пытается загнать его в угол, выбраться из которого будет очень трудно.
   — Если я когда-нибудь стану таким же фанатичным приверженцем реформ, как Корбетт и Уилберфорс, — заметил он, — вы наверняка сочтете меня невероятно скучным.
   Люсия рассмеялась. Смех у нее оказался на удивление красивый.
   — Скучным вы не будете никогда, — ответила она. — Но чем больше я узнаю о нынешней обстановке в Англии, тем больше я беспокоюсь о том, что такие замечательные люди, как вы, не обращают на это внимания.
   — Почему вы решили, что я «замечательный»? — поинтересовался маркиз.
   Люсия выразительно развела руками.
   — Трудно объяснить… Но я знаю, что солнце встанет завтра из-за горизонта и море не утечет за ночь.
   — Уж на это я надеюсь!
   Люсия пропустила его замечание мимо ушей. Она подперла рукой щеку.
   — Как-то папенька сказал мне, что все люди распространяют вокруг себя жизненную силу, но одни больше, а другие меньше. Те, кто дает больше, становятся великими, как, например. Будда, Христос или Магомет, ну а из людей, например — Марко Поло и Христофор Колумб.
   — И вы уже зачислили меня в эту компанию? — насмешливо спросил маркиз.
   Наступила тишина. Потом Люсия негромко произнесла:
   — Я поняла, что вы… другой… как только увидела вас.
   А когда я заговорила с вами на пьяцца Сан-Марко, я почувствовала, что вы… «излучаете», как сказал бы папенька… совсем не то, что все другие люди, каких я видела.
   — Я польщен, — сухо заметил маркиз, — но уверен, вы сами себе это внушили.
   — Может быть, но вы так же уверены, что и говорю правду.
   Маркиз докинул руки в насмешливо-умоляющем жесте.
   — Вы меня пугаете, — сказал он. — И еще вы пытаетесь заставить меня делать то, чего мне делать не хочется.
   Я просто вынужден сопротивляться.
   Люсия покачала головой:
   — Думайте, что хотите, но вы — это вы, рано или поздно вы поймете, в чем состоит ваш долг и выполните его.
   — Если вы и дальше будете так меня изводить, — пригрозил маркиз, — я еще до конца путешествия выброшу вас за борт и не стану вылавливать.
   Маркиз понимал, что теперь просто пытается увернуться от слов Люсии и бьется, точно рыба, попавшая на крючок. Он вспомнил как рассказывал Аластеру о причинах своей неприязни к браку, но происходившее сейчас было еще более обременительно, и он произнес:
   — Хотелось бы заметить вам, Люсия, что, когда вы ужинаете наедине с мужчиной, вы должны развлекать и смешить его, но никак не заставлять думать о неприятных вещах в то время, когда он мог бы думать о вас.
   Щеки девушки моментально залились краской. Люсия тихо ответила:
   — Я… прошу прощения, милорд… Маменька всегда говорила, что мужчине скучно… когда женщина слишком много говорит, Почувствовав, что был слишком резок, маркиз протянул девушке руку.
   — Мне нисколько не скучно, — произнес он. — Я только боюсь, что еще до возвращения в Англию стану правоверным миссионером.
   Он положил на стол открытую ладонь, и пальчики Люсии скользнули в нее.
   — Я попытаюсь… развлекать вас, — сказала она, — но вы же знаете, я так глупа…
   — Ни в коем случае.
   — Я не умею развлекать утонченных джентльменов.
   Его пальцы сомкнулись вокруг ее ладони.
   — Теперь вы откровенно заставляете меня рассказать вам об этом, — улыбнулся маркиз, — но позвольте, Люсия, я получил огромное удовольствие от нашего совместного ужина и надеюсь наслаждаться, вашим обществом и дальше.
   Он говорил совершенно серьезно, и Люсия вновь покраснела, отдернув руку.
   — Вам пора спать, — произнес маркиз. — Сегодня у вас был тяжелый день и вы, конечно, устали, хоть и не признаетесь в этом. Бегите, дитя мое, и оставьте меня наедине с моими мыслями, которых я совершенно не ожидал.
   Люсия встала, чувствуя себя не слишком уверенно из-за изменившегося тона маркиза. На миг она застыла у стула, глядя на маркиза, а затем произнесла:
   — Спасибо вам за вашу доброту… и за то, что вы устроили похороны папеньки. Я… я никогда не забуду, что вы для меня сделали, и… и буду молиться за вас!
   Тут она наклонилась и коснулась губами руки маркиза, все еще лежавшей на столе.
   Маркиз не успел вымолвить ни слова, Люсия уже выбежала из кают-компании, и он услышал, как она бежит к своей каюте.
   Маркиз слушал ее шаги до конца.
   Потом он облокотился на стол, задумался, и долго думал, пока свечи не догорели, и звезды одна за другой не начали исчезать с неба.
 
   Вбежав к себе в каюту, Люсия застыла, прижимая ладони к щекам.
   Она не могла понять, что вогнало ее в краску — совершенные ли ею многочисленные ошибки или нежный голос маркиза, когда он отправлял ее спать.
   «Он замечательный. Он мог бы завоевать целую страну ч стать ее королем, и в этой стране никогда не было бы несправедливости, голода и жестокости».
   И чем больше она думала о маркизе и о том, что он сделал для нее, тем значительнее становился его образ, и рос до тех пор, пока не заполнил всего неба и в мире не осталось никого другого, кроме него.
   Люсия подошла к иллюминатору, отодвинула портьеру и посмотрела на ночное небо.
   «Может быть, он и прав, мне следовало развлекать и смешить его», — говорила она себе. Однако что-то подсказывало Люсии, несмотря на внешние неуязвимость и протест, в глубине души он согласен с нею, но почему-то боится или не хочет выразить это словами.
   «Он все понял, — утверждала Люсия. — Он понял, в чем состоит его долг».
   Люсия с матушкой раньше постоянно читали парламентские доклады и газеты. Они знали, как бедствуют рабочие и во что вылился их протест в Петерлоо. Необходима была реформа, но парламент все медлил, не желая никаких изменений.
   Даже в Литтл-Мордене было известно о бездействии правительства после войны и о страданиях искалеченных и оставленных без пенсии людей, не получивших никакой компенсации за жертвы, которые они принесли в борьбе за родину. А кроме того, эти люди боялись порабощения, их ужасала перспектива стать трубочистом или угодить в «веселый дом» из тех, что существовали теперь в любом большом городе, и хуже всего отдать своих детей в рабство на угольные шахты.
   Люсия очень переживала и не могла мириться с тем, что аристократы играют, развлекаются, а некоторые, подобно королю, накапливают долги, тем временем в стране происходят подобные вещи. Впервые увидев маркиза на стипль-чезе, Люсия поняла, что он отличается от остальных. Его имя редко мелькало в списках собиравшихся в Палате лордов, но девушка верила, что именно он в силах бороться с несправедливостью, которая так угнетала ее и ее мать: Когда же маркиз пришел Люсии на помощь, когда так тонко сумел оценить картины отца и был так добр с ней, Люсия решила, что он по-настоящему великодушен и благороден. Однако… появилась Франческа, а потом маркиз за ужином заявил, что не интересуется политикой, и Люсия чувствовала, что обманулась. Маркиз оказался совсем другим человеком, не таким, как она представляла. Но все же Люсия будто ощущала исходивший от него странный, непреодолимый магнетизм. Такого человека она не встречала никогда, за исключением отца… маркиз очень напоминал Люсии отца.
   Она безошибочно угадывала внутреннюю силу маркиза. Готовясь ко сну, Люсия подумала, что до конца путешествия, как ни дерзко это звучит, она должна заставить его поверить в себя и в собственную судьбу.

Глава шестая

 
   После ужина маркиз и Люсия вышли на палубу.
   Первые несколько дней в Адриатическом море вода была неспокойна. Однако после того, как Бриндизи остался позади и судно, обогнув Италию, вошло в Ионическое море, погода улучшилась и вода стала спокойна, точно в лагуне.
   Опасаясь пиратов, промышлявших у северных берегов Африки, маркиз распорядился направить судно по Мессинскому проливу между Италией и Сицилией, а затем взять курс на западное побережье Италии.
   С палубы стали видны огни города, смешивавшиеся с огоньками звезд на темном небосводе.
   — Как красиво! — воскликнула Люсия.
   Наступила тишина. Вдруг маркиз заговорил тоном, какого девушка еще не слышала:
   — Ты тоже очень красива, Люсия.
   Она подняла на него удивленные глаза, а о» обнял ее за талию и привлек к себе.
   Девушка задрожала, чувствуя, будто переносится в чудесный сон. Губы маркиза коснулись ее губ.
   Люсия едва могла поверить в происходящее.
   Но маркиз продолжал целовать ее. Именно этого Люсии хотелось больше всего — и не только во время путешествия на яхте, но едва ли не с первой минуты знакомства с маркизом. Однако он казался недосягаем, подобно луне. Он был сверхчеловеком, спустившимся с небес, чтобы помочь ей, Люсия не могла даже представить, чтобы он коснулся ее или обнял, как сейчас.
   Она много раз представляла себе поцелуй именно так и потому прильнула к его губам, испытывая необычный восторг, какого ей еще никогда не доводилось переживать. Этот восторг был похож на свет, что изображал ее отец, в нем сливались красота Венеции, величественная музыка и много цветов. Незнакомый мистический порыв уносил Люсию далеко в небеса, она уже не могла удержаться на ногах, она возносилась прямо в рай.
   Словно догадавшись о ее ощущениях и придя в исступление от сладости и неопытности ее губ, маркиз крепче сжал объятия, и его поцелуи сделались более требовательными, настойчивыми и властными. Губы маркиза горели огнем, заставляя трепетать все тело Люсии. В груди у девушки разгоралось пламя, которое наконец достигло ее губ, и тогда она стала отвечать маркизу, чувствуя, что изнемогает от наслаждения.
   Ей казалось, что за это время перевернулся мир. Когда маркиз поднял голову, Люсия тихо, почти шепотом пролепетала:
   — Я… я люблю тебя! Я никогда не знала… таких поцелуев.
   — Мне очень хотелось целовать тебя до бесконечности, — глухим голосом ответил маркиз, — но я боялся испугать тебя.
   — Я… я не испугаюсь, — уверяла Люсия. — У меня такое чувство, словно это что-то волшебное… что-то невыразимо прекрасное… у меня нет слов описать всю красоту твоих поцелуев.
   Вместо ответа маркиз вновь поцеловал девушку. Люсии казалось, что они стоят в лучах мерцающего света, льющегося не с неба, а из их сердец.
   «Этот свет и есть… любовь», — думала Люсия.
   И больше в мире уже не было ничего — только маркиз, только его руки и губы.
 
   Пробудившиеся в Люсии чувства теперь невозможно было сдержать, она положила руку на плечо маркизу, и он заметил, что девушка приятно возбуждена.
   — Ну разве может быть кто-нибудь прекраснее тебя! — произнес маркиз. — Ты единственная, не похожая ни на кого.
   — Это… это правда?
   — Я могу поклясться. Я никогда не испытывал более сладостного поцелуя, никогда не был так близок к женщине.
   Люсия пыталась успокоиться.
   — А я… никогда не думала, что ты… станешь меня целовать.
   — Я это знал, — улыбнулся маркиз, — всякий раз, когда ты начинала спорить со мной и убеждать меня спасти Англию, мне все больше хотелось поговорить с тобой в более интимной обстановке.
   — Я не наскучила тебе? — быстро спросила Люсия.
   — Как ты можешь так говорить! Скажу тебе по секрету одну вещь, дорогая: любящему человеку любимый никогда не надоедает.
   Он почувствовал трепет, пробежавший по телу Люсии. Девушка произнесла:
   — Я… я не могу поверить в то, что ты любишь меня… думаю, что я… не могла не полюбить тебя… сначала я тебя… боготворила.
   — Ты испортишь меня лестью — хотя на самом деле я очень горжусь услышанным. Я обещаю, дорогая, что всегда буду заботиться о тебе, ты никогда не останешься одна и ничего не будешь бояться.
   Люсия с чувством вздохнула.
   — Я мечтала о таких словах! Я боялась будущего… когда мы вернемся в Англию… и очень хотела, чтобы «Морской конек» шел как можно медленнее.
   — Мы что-нибудь придумаем, — отозвался маркиз, — но сейчас я хочу одного — целовать тебя.
   Его губы вновь прижались к ее губам. Маркиз нежно целовал Люсию, она дрожала от страсти и чувствовала, что он тоже трепещет.
   Маркиз произнес:
   — Как я мог знать, что в мире есть такая женщина как ты? Я должен был понять с самого первого мига, как только увидел тебя в кафе «Флориана», что ты — моя судьба, которой мне не избежать.
   — А тебе хотелось бы… избежать?
   — Ты знаешь, что говоришь глупости. Мы одно целое, Люсия, мы чувствуем друг друга, мы созвучны с тобой и вечно будем вместе.
   — О, как я мечтаю об этом!
   — Так оно и будет, я не устану повторять это до тех пор, пока ты не поверишь мне. Если мне не сбежать от тебя, то и тебя я никуда не отпущу.
   С этими словами он ласково провел губами по ее лбу, по маленькому прямому носу, а когда ее губы уже искали поцелуя, маркиз поцеловал девушку в точеный подбородок. Губы маркиза будили в Люсии странные чувства.
   Внезапно он наклонился и начал целовать ее нежную шею.
   Люсия будто растворялась в звездном свете, в небывалом восторге. Ее дыхание сбилось, а тело сильнее прижималось к маркизу.
   — Моя любимая! Моя дорогая! — повторял маркиз.
   И вновь его губы прижались к ее губам, страстно, настойчиво, как никогда прежде.
   Люсия поняла, что они с маркизом действительно единое целое, она чувствовала, как неумолимо соединялись их души и их тела.
   Когда Люсия уже готова была умереть от наслаждения, маркиз воскликнул:
   — К чему ждать? Я хочу тебя здесь и сейчас. Но сначала расскажу тебе о своих планах.
   Люсия была потрясена новыми неожиданными ощущениями, которые пробудил в ней маркиз, что не могла говорить и только прижалась головой к его плечу.
   — Ты рассказывала про свою старую нянюшку, — старался спокойно говорить маркиз. — Я думаю, лучше, если ты не поедешь к ней, а заберешь ее в Лондон.
   Люсия ничего не понимала, но молчала, и маркиз продолжал:
   — Она сможет присматривать за домом, который я куплю для тебя как можно ближе к моему собственному.
   Я буду проводить с тобой каждую свободную минуту.
   Люсия с трудом понимала его — она все еще чувствовала свет, исходивший, казалось, от маркиза и от нее самой. Свет этот слепил глаза и мешал думать спокойно, поэтому девушка лишь бормотала в ответ что-то неразборчивое, не в силах понять маркиза.
   — Мы будем очень, очень счастливы, — продолжал маркиз. — Я обещаю тебе — а ты знаешь, я никогда не нарушаю обещаний. Если нам придется расстаться, то это произойдет лет через сто, не раньше. Ты больше не испытаешь нужды, как в Венеции.
   Только сейчас Люсия постаралась выйти из забытья.
   — Я… не понимаю.
   — Потом у нас будет время поговорить об этом, моя любовь, — произнес маркиз. — А пока что я жажду одного — целовать тебя и научить тебя искусству любви.
   Его губы приблизились к ее губам, и он добавил:
   — К чему ждать? Мы любим друг друга, и ты теперь моя, моя навеки, любимая!
   Она не успела спросить, что он имеет в виду, он уже вновь целовал ее. На этот раз его горячие губы зажигали все тело, и Люсия с каждым новым поцелуем ощущала жар в груди.
   Вдруг маркиз внезапно разжал руки — Люсия едва не упала — и произнес:
   — Я больше не могу ждать! Иди к себе в каюту, любимая, я буду у тебя через несколько минут.
   Его слова разрушили все очарование, свет, грезившийся Люсии, померк, и она твердо взглянула на маркиза.
   — Что… что ты имеешь в виду? Чего ты хочешь?
   — Я же говорю, что люблю тебя, — ответил маркиз, — я хочу научить тебя любви.
   Он вновь обнял ее и произнес;
   — Я буду очень осторожен. Но я хочу тебя, и ты будешь моей.
   Его голос стал хриплым от страсти, однако внезапно охватывавшее Люсию пламя потухло, словно задутое холодным ветром.
   Она уперлась руками в грудь маркиза и чуть отстранилась от него. Люсия каким-то чужим голосом повторила:
   — Чего… чего ты хочешь?
   — Я хочу, чтобы ты любила меня, дорогая моя, так же, как я тебя.
   — Я… я люблю тебя, всем сердцем… но я не понимаю…
   Маркиз улыбнулся:
   — Любовь — это нечто большее, чем поцелуи. Поэтому я хочу прижать тебя к себе и показать тебе, как прекрасна любовь, когда людей тянет друг к другу.
   Вновь порыв холодного ветра. Люсия окаменела и едва слышно спросила:
   — Ты хочешь, чтобы я… стала твоей любовницей?
   Перед ее глазами возникло искаженное гневом лицо Франчески. Девушка почти наяву слышала разъяренный голос танцовщицы, готовившейся вонзить стилет в грудь маркиза.
   Услышав ее вопрос, маркиз опешил. Потом ответил:
   — Дорогая моя, я не хочу, чтобы ты так думала.
   — Но… ведь именно это ты имеешь в виду.
   — Слова — чепуха. Какая разница, как что называть.
   Мы говорим о нас с тобой — о тебе и обо мне, Люсия.
   — Но то, что ты предлагаешь — нехорошо…
   — Кто сказал? — недоумевал маркиз. — Дорогая, будь разумна. Что тебе еще остается — самой зарабатывать на жизнь? Боюсь, что одна, без защиты и поддержки ты не сможешь этого сделать.
   Люсия молчала, и маркиз продолжал:
   — Я обещаю заботиться о тебе. Мы будем очень счастливы вместе. В Лондоне я каждый день готов приезжать в дом, который подарю тебе. А еще мы на «Морском коньке» съездим во Францию, посмотрим мир!
   Он говорил вкрадчиво, пытаясь соблазнить девушку, его рука все еще обнимала ее за талию, но Люсия знала, что между ними выросла стена.
   Перед ее глазами промелькнуло лицо маркиза, когда он смотрел на Франческу; девушка вновь услышала исполненный холодной ярости голос, которым он приказывал артистке убираться.
   В этот момент она не могла объяснить себе причину своего отказа, не могла спорить, но не могла и остаться с маркизом.
   Она жалобно вскрикнула, словно маленький раненый зверек:
   — Нет! Нет! Нет!
   И побежала прочь, по трапу, к себе в каюту.
   Маркиз шагнул следом, но вдруг остановился, повернулся к перилам и уставился невидящим взглядом на сиявшие в небе звезды.
 
   Очутившись у себя в каюте, Люсия заперла дверь и бросилась на кровать, зарывшись лицом в подушки. Ее била такая сильная дрожь, что в какой-то миг ей показалось, будто она никогда не успокоится.
   Она попыталась все обдумать, но голова ее отказывалась слушаться. Девушка задыхалась. Она словно попала в западню, в какое-то мрачное подземелье, из которого не было выхода. Прошло немало времени, прежде чем она опять обрела способность спокойно думать. Она лежала на кровати и неустанно спрашивала себя:
   «Как он смел… ожидать от меня подобного? Как он мог подумать, что я из таких!»
   Ей вспомнились мужчины, преследовавшие ее в Венеции. Они тоже считали Люсию «из таких». Встречая их, она всякий раз чувствовала себя оскорбленной и униженной.
   Но маркиз, как мог именно он решить, что Люсия охотно заменит только что брошенную Франческу! Как он смел предлагать ей дом в обмен на любовь! При мысли об этом Люсия представила, что утопает в жутчайшей вязкой грязи.
   «Как он мог? Как он осмелился хоть на миг заподозрить, что я соглашусь на такое?» — снова и снова спрашивала себя Люсия.
   Однако постепенно девушка успокоилась, перестала Дрожать и попыталась хорошенько обдумать ситуацию. Но задача оказалась ей не по силам — при первом же воспоминании о счастливых минутах, проведенных с маркизом, ее вновь охватил дикий восторг, испытанный от его поцелуев, словно из глубины души всплывали неведомые чувства, зародившиеся в Люсии, когда маркиз целовал ее.
   «Я люблю его! Люблю!» — говорила в темноту Люсия.
   Неожиданно по ее щекам побежали слезы, и Люсия едва могла дышать. Боясь, что громкий плач может привлечь внимание маркиза, она спрятала лицо в подушку и долго рыдала.
   Прошел по меньшей мере час, прежде чем она сняла вечернее платье, надела ночную рубашку и скользнула под одеяло. Она не знала, ушел ли маркиз спать, или стоит под дверью, собираясь просить прощения или продолжать свои домогательства.
   Слезы Люсии были до того горькими, что она забыла обо всем, и теперь чувствовала себя опустошенной. В то же время в голове у нее прояснилось, и теперь она могла подумать.
   Лежа в постели она вновь по порядку вспоминала случившееся и вдруг осознала всю глупость ребяческой мысли о том, что, полюбив друг друга, люди обязательно женятся.
   Она знала, что маркиз никогда не женится на ней.
   Матушка немало рассказывала Люсии о том, какую ответственность влечет за собой брак английских аристократов.
   «В своих поместьях они почти равны королю, — объясняла матушка. — Подданные полагаются на решения своих господ и ищут их защиты, а слово аристократа — закон для простых людей», Она говорила Люсии, что члены благородных семейств заключают браки только с равными себе по положению, не допуская мезальянсов.
   «Принцы женятся на пастушках разве что в сказках да в старинных романах, — улыбалась матушка, — но в настоящей жизни такого не бывает — надеюсь, ты это понимаешь».
   «Но ведь иногда и принцессы выходят замуж за свинопасов», — продолжала Люсия.
   Матушка только смеялась в ответ: