Страница:
Бертилла не ответила.
Горло ее словно стиснул спазм.
Лорд Сэйр вернулся позже, чем предполагал: солнце уже садилось во всем своем великолепии.
Когда они подъезжали к дому, мистер Хендерсон сказал:
– Не знаю, как вы, лорд Сэйр, но я чертовски был бы рад чего-нибудь выпить. Во рту у меня словно эскадрон ночевал!
– Возможно, увлечение пуншем тому виной, – предположил лорд Сэйр.
– Пожалуй, я сделал его чересчур крепким вчера вечером для некоторых моих гостей. Боюсь, у них сегодня с утра похмелье.
– А у вас? – поинтересовался лорд Сэйр.
– Меня ничто не берет! – похвастался мистер Хендерсон. – Я вырос в Шотландии, где мужчин приучают к виски с юных лет. А перед тем как перебраться сюда, я несколько лет жил в Австралии, а там мужчина в смысле выпивки получает, можно сказать, высшее образование.
– Верю вам на слово, – суховато отозвался лорд Сэйр.
Сам он пил весьма умеренно и недолюбливал сильно пьющих мужчин, будь то в Англии или другой части света.
Причем отлично знал, что истинные британцы и есть самые горькие пьяницы.
У жителей Австралии была репутация любителей пива; там производили и вино – один или даже два отличных сорта, но сам лорд Сэйр, как и большинство богатых людей, всему предпочитал шампанское.
Для так называемых созидателей империи шампанское приобрело особое значение и сделалось повседневным напитком.
Принц Уэльский любил рассказывать историю о том, как Уэст Риджуэй, позднее губернатор Цейлона, совершал поход под командованием лорда Робертса из Кабула до Кандагара и всю дорогу мечтал об охлажденном шампанском.
Здесь принц делал паузу и затем добавлял:
– Риджуэй сам мне говорил, что, когда Роберте направил его со спешным донесением на одну из ближайших железнодорожных станций, ему первым делом пришло в голову, что на каждой индийской станции, несомненно, имеется охлажденное шампанское.
– Так оно и было? – задал лорд Сэйр вопрос, которого от него явно ожидали.
Принц расхохотался и хохотал до тех пор, пока у него не начался приступ кашля; когда он наконец смог говорить, то сказал:
– Риджуэй телеграфом послал заказ на бутылку и скакал сломя голову три дня и три ночи. Увы, его ждало разочарование! Потом он признался: «Лед растаял, шампанское отдавало пробкой, а на следующее утро голова у меня просто раскалывалась!»
Мистер Хендерсон подъехал к дому и остановил усталых лошадей.
– Что касается выпивки, Сэйр, – заговорил он, – то я могу предложить вам чего только душа пожелает.
– Если у меня есть право выбора, – ответил лорд Сэйр, – то я предпочел бы бокал шампанского.
– Вы его получите! – громко заявил мистер Хендерсон. – И притом наилучшего урожая.
Он поднялся по лестнице впереди своего гостя, окликая по дороге жену.
– Я здесь, – отозвалась миссис Хендерсон, выходя из гостиной, и звонко поцеловала мужа в щеку. – Какой ты разгоряченный и пыльный! – упрекнула она его.
– А чего ты ожидала? – возразил муж. – Мы проехали много миль, и Сэйр получил, по-моему, сильное впечатление от того, что увидел.
– Очень сильное, – подтвердил лорд Сэйр. – С вашего разрешения я пойду умоюсь.
– Шампанское будет здесь к вашему возвращению! – крикнул ему вслед мистер Хендерсон и принялся отдавать приказания слугам.
Десять минут спустя, полностью переодевшись, лорд Сэйр вернулся на веранду.
Его слуга Коснет – он высадился на берег с другими пассажирами – присоединился к хозяину два дня назад.
Было истинным облегчением получать теперь все необходимое вовремя и в полном порядке, к тому же лорд Сэйр поручил Коснету заботы о новом своем гардеробе, заказанном местным портным.
Слуга отлично знал, что именно требуется хозяину, и новый гардероб пополнялся день ото дня новыми вещами, сшитыми не хуже, чем на Савил-роу6.
– Входите и присаживайтесь, лорд Сэйр, – пригласила миссис Хендерсон, улыбаясь.
Тейдон увидел, что рядом со столиком стоит ведерко со льдом, а во льду торчит бутылка шампанского.
Слуга наполнил бокал и тут же поставил бутылку на лед для охлаждения.
– А где Бертилла? — спросил лорд Сэйр. Он удобно устроился в глубоком бамбуковом
кресле, уложенном шелковыми подушками.
Миссис Хендерсон, помолчав с минуту, ответила негромко:
– Бертилла уехала.
– Уехала? Что вы этим хотите сказать? – быстро спросил лорд Сэйр.
– Сегодня в четыре пополудни отплыл пароход на Саравак. Она настояла, что уедет на этом пароходе.
– Настояла? Но почему? Не понимаю! Миссис Хендерсон выглядела крайне смущенной.
– Я не могла ее удержать, лорд Сэйр. Сделала все от меня зависящее, уверяю вас, но она меня не послушала.
Лорд Сэйр поставил на стол бокал с шампанским.
– Но ведь что-то вынудило ее принять подобное решение!
Последовала новая пауза, прежде чем миссис Хендерсон заговорила с еще более смущенным видом:
– Боюсь, она кое-что невольно подслушала.
– Вы будете любезны сообщить мне, что именно?
В голосе лорда Сэйра прозвучала незнакомая миссис Хендерсон повелительная нота.
– Вышло крайне неудачно, – запинаясь, начала миссис Хендерсон, – что леди Эллентон начала этот разговор на веранде. Я, разумеется, не подозревала, что Бертилла как раз вошла в гостиную и все услышала.
– Леди Эллентон! – воскликнул лорд Сэйр. – Что она здесь делала?
– Она снова приехала сюда сегодня утром с мистером Уотсоном. Он оставил ее за завтраком, а сам пошел повидаться с нашим надсмотрщиком по поводу каких-то растений, которые хотел получить себе в обмен на другие.
– И что произошло? – спросил лорд Сэйр.
– Вы хотели бы, чтобы я в точности повторила слова леди Эллентон?
– Я на этом настаиваю. Ведь я отвечаю за Бертиллу и не могу понять причину столь поспешного отъезда.
– Я умоляла ее остаться, просто умоляла! – сказала миссис Хендерсон. – Честное слово, лорд Сэйр, я люблю эту девушку. Она такое милое, деликатное создание. Ни за что на свете я не хотела бы причинить ей боль!
– А ей причинили боль?
– Иначе и быть не могло, если учесть, что тут наговорила леди Эллентон.
Лорд Сэйр сжал губы.
Леди Эллентон принадлежала к ненавистному для него типу светских сплетниц.
На них легко можно нарваться в любой точке мира, но особенно в таких небольших обществах, как сингапурское.
Они причиняли много зла, язвительно и без всякого чувства меры обсуждая всех и вся.
– Ах, если бы у меня хватило соображения остановить эту женщину, едва она упомянула имя Бертиллы! – сетовала миссис Хендерсон. – Но я старалась быть вежливой. Она, в конце концов, гостья у меня в доме, рассуждала я, и только когда зло свершилось и Бертилла решила уехать, я поняла, какую сыграла дуру!
– Прежде всего прошу вас, – прервал ее лорд Сэйр, – повторите слово в слово, что сказала леди Эллентон.
Миссис Хендерсон собралась с духом и повторила.
Когда она кончила, наступило долгое молчание. Она не смотрела на лорда Сэйра – не могла на него смотреть! – пока рассказывала. Теперь она повернула к нему голову, чтобы понять, какова его реакция на услышанное.
И подумала: «Для него, конечно, потрясение узнать, что о нем говорят, но это приведет к добрым последствиям! Уж слишком он самонадеян».
Лорд Сэйр на какое-то время глубоко задумался, потом спросил:
– А откуда Бертилла узнала, что пароход на Саравак отходит сегодня?
– Она непременно хотела узнать, когда будет пароход, а у моего мужа есть расписание.
– Понятно… И вы отправили ее в Сингапур?
– Я отвезла ее, – возразила миссис Хендерсон. – Да разве бы я отпустила бедную девочку одну?
Женщина испытующе посмотрела на лорда Сэйра и добавила:
– Поверьте, я просила и умоляла ее дождаться вашего возвращения! Право же, я только на коленях не стояла перед ней, но она и слушать ничего не хотела. Непременно пожелала уехать, и только заперев ее как узницу, я могла бы ее удержать!
– Можно понять ее, – медленно проговорил лорд Сэйр.
Он и вправду с несвойственной ему прозорливостью понял настойчивое желание Бертиллы уехать. Она нисколько не похожа ни на одну из знакомых ему женщин.
Она сама ему сказала, что считает происшедшее вчера вечером чем-то чудесным и совершенным, и, значит, не могла перенести, чтобы кто-то осквернил это чудо.
Не могла, потому что оно, это чудо, накладывало отпечаток на всю ее дальнейшую жизнь, потому что это был никогда еще не испытанный ею восторг, который, вероятно, никогда больше не повторится.
Нет, она не могла остаться.
Она ничего не требовала от него, ничего не ждала, хотела только сохранить что получила, сохранить незапятнанным, чтобы никто в мире, и он сам, не посягнул на это.
Лорд Сэйр как будто понимал ее чувства и читал ее мысли.
Бертилла ушла из его жизни так же неожиданно, как и ворвалась в нее.
И впервые за много лет лорд Сэйр глубоко заглянул в себя и был напуган тем, что увидел.
Пока он был молод и полон идеалов, он думал о женщинах с уважением; они казались ему драгоценными созданиями, достойными мужского поклонения и преданности.
Он очень любил свою мать. В его восприятии она олицетворяла собой истинную женщину – была нежной, сострадательной, все понимающей.
Она любила отца с бескорыстной преданностью, и это сделало их брак идиллией, с какой лорду Сэйру больше никогда не приходилось встречаться.
Единственной печалью родителей было то, что у них всего один ребенок и потому он избалован.
Воспитанный в семейной гармонии, Тейдон вышел в мир с повышенными требованиями – и неизбежно разочаровался.
Вначале его ужасало, что замужние женщины легко идут на измену, что брачные обеты для них – пустые слова, что они готовы очертя голову вступать в любовные отношения с любым мужчиной, пробудившим в них интерес.
Он ужасался, а вместе с тем неизменно потворствовал их неверности и принимал дары, предлагаемые столь легко и свободно.
Увы, человеку это свойственно!
Однако в глубине души он страдал оттого, что у его идолов были глиняные ноги, оттого, что ни одна женщина не могла удержаться на пьедестале, предназначенном ей самой природой.
И подсознательно он подходил к женщинам, которыми увлекался, с теми мерками, какие воспринял от матери.
Когда она умерла, Тейдон понял, что ни одна женщина не займет ее место у него в душе.
После ее смерти он чаще и легче стал вступать в любовные связи, которые, начинаясь со страстного увлечения, скоро теряли для него всякий смысл и оставляли после себя только скуку и разочарование.
Теперь он понял, что искал не только любви, которой дарила его мать и которая была невосполнима, но и любви, которой мать любила его отца.
Только встретив такую любовь, он мог бы жениться и обрести надежду на счастье.
Именно поэтому он отчаянно боялся ошибиться, именно поэтому твердил своему другу Д'Арси Чарингтону, что женитьба – не для него.
Тейдон считал, что никогда ему не встретить женщину, похожую на его мать, женщину, чей характер и личность дадут ему желаемое.
Женщину, которая полюбит его всем сердцем. Для которой другой мужчина в ее жизни невозможен.
Лорд Сэйр часто вступал в любовную связь с дамами, у которых были вполне добропорядочные мужья.
Он способствовал распаду многих браков, пусть не публичному разводу, но распаду, так сказать, внутрисемейному, и слишком хорошо знал, чего следует опасаться и избегать в личной жизни.
«Никогда, – клялся он себе, – никогда, никогда не женюсь я на женщине, которая станет заводить бог весть какие знакомства у меня за спиной или обманывать меня с моими лучшими друзьями. На женщине, способной заводить интрижки в мое отсутствие, пошло грешить в чьих-то чужих домах и, уж конечно, в моем собственном».
Жившая в нем порядочность, некий идеализм заставляли его возмущаться, когда женщины, твердившие ему о своей любви, издевались и смеялись над своими мужьями.
Он питал отвращение и к таким, как леди Элвинстон, – к тем, кто пренебрегает своими обязанностями по отношению к собственным детям и подает этим детям дурной пример.
Все это вкупе и внушало лорду Сэйру страх перед браком, страх обречь себя на безвозвратный путь, в конце которого – отчаяние.
Теперь, когда все, что он испытал в жизни и что чувствовал, прошло перед его мысленным взором, он вспомнил вчерашний поцелуй в саду.
Всю ночь он вспоминал мягкость губ Бертиллы и трепет ее тела, прильнувшего к нему.
Он понимал, что чувство, охватившее их обоих, было совершенно иным, чем все испытанное им до сих пор.
Бертилла была красива иной красотой, нежели все женщины, каких ему довелось знать.
Между ним и Бертиллой было нечто более глубокое и значительное, чем только желание, которое она возбуждала в нем.
Он чувствовал что-то еще и знал, что оно священно, но не смел облечь это в слово.
Бертилла была очень молода и неопытна, но обладала чувствительностью, порожденной не чисто физическими, а духовными ее свойствами.
Всего несколько недель назад лорд Сэйр и вообразить себе не мог подобных мыслей.
Он дал и получил тысячи поцелуев, но среди них не было ни одного, похожего на вчерашний. Поцелуя, на который Бертилла откликнулась всем своим существом.
Она отдала ему свою душу – дар, какого ему никто не предлагал до сих пор.
В то же время она пробудила в нем давно, казалось бы, угасшее его качество – идеализм.
Он снова ощутил себя рыцарем, способным сражаться за честь дамы и любящим в ней не только земное, но и божественное ее естество.
«Именно это я искал всю жизнь», – сказал он себе.
Казалось невероятным, что оно было совсем рядом – протяни руку и дотронешься, а он осознал свершившееся чудо, когда оно исчезло.
Не сознавая, что он делает, лорд Сэйр встал с кресла и подошел к краю веранды.
– Куда же вы, лорд Сэйр? – спросила миссис Хендерсон.
Лорд Сэйр так погрузился в свои размышления, что совсем забыл о ней.
Теперь, желая утвердить себя в своем намерении, он ответил ей правдиво и твердо:
– Я отправляюсь в Саравак!
Глава 6
Горло ее словно стиснул спазм.
Лорд Сэйр вернулся позже, чем предполагал: солнце уже садилось во всем своем великолепии.
Когда они подъезжали к дому, мистер Хендерсон сказал:
– Не знаю, как вы, лорд Сэйр, но я чертовски был бы рад чего-нибудь выпить. Во рту у меня словно эскадрон ночевал!
– Возможно, увлечение пуншем тому виной, – предположил лорд Сэйр.
– Пожалуй, я сделал его чересчур крепким вчера вечером для некоторых моих гостей. Боюсь, у них сегодня с утра похмелье.
– А у вас? – поинтересовался лорд Сэйр.
– Меня ничто не берет! – похвастался мистер Хендерсон. – Я вырос в Шотландии, где мужчин приучают к виски с юных лет. А перед тем как перебраться сюда, я несколько лет жил в Австралии, а там мужчина в смысле выпивки получает, можно сказать, высшее образование.
– Верю вам на слово, – суховато отозвался лорд Сэйр.
Сам он пил весьма умеренно и недолюбливал сильно пьющих мужчин, будь то в Англии или другой части света.
Причем отлично знал, что истинные британцы и есть самые горькие пьяницы.
У жителей Австралии была репутация любителей пива; там производили и вино – один или даже два отличных сорта, но сам лорд Сэйр, как и большинство богатых людей, всему предпочитал шампанское.
Для так называемых созидателей империи шампанское приобрело особое значение и сделалось повседневным напитком.
Принц Уэльский любил рассказывать историю о том, как Уэст Риджуэй, позднее губернатор Цейлона, совершал поход под командованием лорда Робертса из Кабула до Кандагара и всю дорогу мечтал об охлажденном шампанском.
Здесь принц делал паузу и затем добавлял:
– Риджуэй сам мне говорил, что, когда Роберте направил его со спешным донесением на одну из ближайших железнодорожных станций, ему первым делом пришло в голову, что на каждой индийской станции, несомненно, имеется охлажденное шампанское.
– Так оно и было? – задал лорд Сэйр вопрос, которого от него явно ожидали.
Принц расхохотался и хохотал до тех пор, пока у него не начался приступ кашля; когда он наконец смог говорить, то сказал:
– Риджуэй телеграфом послал заказ на бутылку и скакал сломя голову три дня и три ночи. Увы, его ждало разочарование! Потом он признался: «Лед растаял, шампанское отдавало пробкой, а на следующее утро голова у меня просто раскалывалась!»
Мистер Хендерсон подъехал к дому и остановил усталых лошадей.
– Что касается выпивки, Сэйр, – заговорил он, – то я могу предложить вам чего только душа пожелает.
– Если у меня есть право выбора, – ответил лорд Сэйр, – то я предпочел бы бокал шампанского.
– Вы его получите! – громко заявил мистер Хендерсон. – И притом наилучшего урожая.
Он поднялся по лестнице впереди своего гостя, окликая по дороге жену.
– Я здесь, – отозвалась миссис Хендерсон, выходя из гостиной, и звонко поцеловала мужа в щеку. – Какой ты разгоряченный и пыльный! – упрекнула она его.
– А чего ты ожидала? – возразил муж. – Мы проехали много миль, и Сэйр получил, по-моему, сильное впечатление от того, что увидел.
– Очень сильное, – подтвердил лорд Сэйр. – С вашего разрешения я пойду умоюсь.
– Шампанское будет здесь к вашему возвращению! – крикнул ему вслед мистер Хендерсон и принялся отдавать приказания слугам.
Десять минут спустя, полностью переодевшись, лорд Сэйр вернулся на веранду.
Его слуга Коснет – он высадился на берег с другими пассажирами – присоединился к хозяину два дня назад.
Было истинным облегчением получать теперь все необходимое вовремя и в полном порядке, к тому же лорд Сэйр поручил Коснету заботы о новом своем гардеробе, заказанном местным портным.
Слуга отлично знал, что именно требуется хозяину, и новый гардероб пополнялся день ото дня новыми вещами, сшитыми не хуже, чем на Савил-роу6.
– Входите и присаживайтесь, лорд Сэйр, – пригласила миссис Хендерсон, улыбаясь.
Тейдон увидел, что рядом со столиком стоит ведерко со льдом, а во льду торчит бутылка шампанского.
Слуга наполнил бокал и тут же поставил бутылку на лед для охлаждения.
– А где Бертилла? — спросил лорд Сэйр. Он удобно устроился в глубоком бамбуковом
кресле, уложенном шелковыми подушками.
Миссис Хендерсон, помолчав с минуту, ответила негромко:
– Бертилла уехала.
– Уехала? Что вы этим хотите сказать? – быстро спросил лорд Сэйр.
– Сегодня в четыре пополудни отплыл пароход на Саравак. Она настояла, что уедет на этом пароходе.
– Настояла? Но почему? Не понимаю! Миссис Хендерсон выглядела крайне смущенной.
– Я не могла ее удержать, лорд Сэйр. Сделала все от меня зависящее, уверяю вас, но она меня не послушала.
Лорд Сэйр поставил на стол бокал с шампанским.
– Но ведь что-то вынудило ее принять подобное решение!
Последовала новая пауза, прежде чем миссис Хендерсон заговорила с еще более смущенным видом:
– Боюсь, она кое-что невольно подслушала.
– Вы будете любезны сообщить мне, что именно?
В голосе лорда Сэйра прозвучала незнакомая миссис Хендерсон повелительная нота.
– Вышло крайне неудачно, – запинаясь, начала миссис Хендерсон, – что леди Эллентон начала этот разговор на веранде. Я, разумеется, не подозревала, что Бертилла как раз вошла в гостиную и все услышала.
– Леди Эллентон! – воскликнул лорд Сэйр. – Что она здесь делала?
– Она снова приехала сюда сегодня утром с мистером Уотсоном. Он оставил ее за завтраком, а сам пошел повидаться с нашим надсмотрщиком по поводу каких-то растений, которые хотел получить себе в обмен на другие.
– И что произошло? – спросил лорд Сэйр.
– Вы хотели бы, чтобы я в точности повторила слова леди Эллентон?
– Я на этом настаиваю. Ведь я отвечаю за Бертиллу и не могу понять причину столь поспешного отъезда.
– Я умоляла ее остаться, просто умоляла! – сказала миссис Хендерсон. – Честное слово, лорд Сэйр, я люблю эту девушку. Она такое милое, деликатное создание. Ни за что на свете я не хотела бы причинить ей боль!
– А ей причинили боль?
– Иначе и быть не могло, если учесть, что тут наговорила леди Эллентон.
Лорд Сэйр сжал губы.
Леди Эллентон принадлежала к ненавистному для него типу светских сплетниц.
На них легко можно нарваться в любой точке мира, но особенно в таких небольших обществах, как сингапурское.
Они причиняли много зла, язвительно и без всякого чувства меры обсуждая всех и вся.
– Ах, если бы у меня хватило соображения остановить эту женщину, едва она упомянула имя Бертиллы! – сетовала миссис Хендерсон. – Но я старалась быть вежливой. Она, в конце концов, гостья у меня в доме, рассуждала я, и только когда зло свершилось и Бертилла решила уехать, я поняла, какую сыграла дуру!
– Прежде всего прошу вас, – прервал ее лорд Сэйр, – повторите слово в слово, что сказала леди Эллентон.
Миссис Хендерсон собралась с духом и повторила.
Когда она кончила, наступило долгое молчание. Она не смотрела на лорда Сэйра – не могла на него смотреть! – пока рассказывала. Теперь она повернула к нему голову, чтобы понять, какова его реакция на услышанное.
И подумала: «Для него, конечно, потрясение узнать, что о нем говорят, но это приведет к добрым последствиям! Уж слишком он самонадеян».
Лорд Сэйр на какое-то время глубоко задумался, потом спросил:
– А откуда Бертилла узнала, что пароход на Саравак отходит сегодня?
– Она непременно хотела узнать, когда будет пароход, а у моего мужа есть расписание.
– Понятно… И вы отправили ее в Сингапур?
– Я отвезла ее, – возразила миссис Хендерсон. – Да разве бы я отпустила бедную девочку одну?
Женщина испытующе посмотрела на лорда Сэйра и добавила:
– Поверьте, я просила и умоляла ее дождаться вашего возвращения! Право же, я только на коленях не стояла перед ней, но она и слушать ничего не хотела. Непременно пожелала уехать, и только заперев ее как узницу, я могла бы ее удержать!
– Можно понять ее, – медленно проговорил лорд Сэйр.
Он и вправду с несвойственной ему прозорливостью понял настойчивое желание Бертиллы уехать. Она нисколько не похожа ни на одну из знакомых ему женщин.
Она сама ему сказала, что считает происшедшее вчера вечером чем-то чудесным и совершенным, и, значит, не могла перенести, чтобы кто-то осквернил это чудо.
Не могла, потому что оно, это чудо, накладывало отпечаток на всю ее дальнейшую жизнь, потому что это был никогда еще не испытанный ею восторг, который, вероятно, никогда больше не повторится.
Нет, она не могла остаться.
Она ничего не требовала от него, ничего не ждала, хотела только сохранить что получила, сохранить незапятнанным, чтобы никто в мире, и он сам, не посягнул на это.
Лорд Сэйр как будто понимал ее чувства и читал ее мысли.
Бертилла ушла из его жизни так же неожиданно, как и ворвалась в нее.
И впервые за много лет лорд Сэйр глубоко заглянул в себя и был напуган тем, что увидел.
Пока он был молод и полон идеалов, он думал о женщинах с уважением; они казались ему драгоценными созданиями, достойными мужского поклонения и преданности.
Он очень любил свою мать. В его восприятии она олицетворяла собой истинную женщину – была нежной, сострадательной, все понимающей.
Она любила отца с бескорыстной преданностью, и это сделало их брак идиллией, с какой лорду Сэйру больше никогда не приходилось встречаться.
Единственной печалью родителей было то, что у них всего один ребенок и потому он избалован.
Воспитанный в семейной гармонии, Тейдон вышел в мир с повышенными требованиями – и неизбежно разочаровался.
Вначале его ужасало, что замужние женщины легко идут на измену, что брачные обеты для них – пустые слова, что они готовы очертя голову вступать в любовные отношения с любым мужчиной, пробудившим в них интерес.
Он ужасался, а вместе с тем неизменно потворствовал их неверности и принимал дары, предлагаемые столь легко и свободно.
Увы, человеку это свойственно!
Однако в глубине души он страдал оттого, что у его идолов были глиняные ноги, оттого, что ни одна женщина не могла удержаться на пьедестале, предназначенном ей самой природой.
И подсознательно он подходил к женщинам, которыми увлекался, с теми мерками, какие воспринял от матери.
Когда она умерла, Тейдон понял, что ни одна женщина не займет ее место у него в душе.
После ее смерти он чаще и легче стал вступать в любовные связи, которые, начинаясь со страстного увлечения, скоро теряли для него всякий смысл и оставляли после себя только скуку и разочарование.
Теперь он понял, что искал не только любви, которой дарила его мать и которая была невосполнима, но и любви, которой мать любила его отца.
Только встретив такую любовь, он мог бы жениться и обрести надежду на счастье.
Именно поэтому он отчаянно боялся ошибиться, именно поэтому твердил своему другу Д'Арси Чарингтону, что женитьба – не для него.
Тейдон считал, что никогда ему не встретить женщину, похожую на его мать, женщину, чей характер и личность дадут ему желаемое.
Женщину, которая полюбит его всем сердцем. Для которой другой мужчина в ее жизни невозможен.
Лорд Сэйр часто вступал в любовную связь с дамами, у которых были вполне добропорядочные мужья.
Он способствовал распаду многих браков, пусть не публичному разводу, но распаду, так сказать, внутрисемейному, и слишком хорошо знал, чего следует опасаться и избегать в личной жизни.
«Никогда, – клялся он себе, – никогда, никогда не женюсь я на женщине, которая станет заводить бог весть какие знакомства у меня за спиной или обманывать меня с моими лучшими друзьями. На женщине, способной заводить интрижки в мое отсутствие, пошло грешить в чьих-то чужих домах и, уж конечно, в моем собственном».
Жившая в нем порядочность, некий идеализм заставляли его возмущаться, когда женщины, твердившие ему о своей любви, издевались и смеялись над своими мужьями.
Он питал отвращение и к таким, как леди Элвинстон, – к тем, кто пренебрегает своими обязанностями по отношению к собственным детям и подает этим детям дурной пример.
Все это вкупе и внушало лорду Сэйру страх перед браком, страх обречь себя на безвозвратный путь, в конце которого – отчаяние.
Теперь, когда все, что он испытал в жизни и что чувствовал, прошло перед его мысленным взором, он вспомнил вчерашний поцелуй в саду.
Всю ночь он вспоминал мягкость губ Бертиллы и трепет ее тела, прильнувшего к нему.
Он понимал, что чувство, охватившее их обоих, было совершенно иным, чем все испытанное им до сих пор.
Бертилла была красива иной красотой, нежели все женщины, каких ему довелось знать.
Между ним и Бертиллой было нечто более глубокое и значительное, чем только желание, которое она возбуждала в нем.
Он чувствовал что-то еще и знал, что оно священно, но не смел облечь это в слово.
Бертилла была очень молода и неопытна, но обладала чувствительностью, порожденной не чисто физическими, а духовными ее свойствами.
Всего несколько недель назад лорд Сэйр и вообразить себе не мог подобных мыслей.
Он дал и получил тысячи поцелуев, но среди них не было ни одного, похожего на вчерашний. Поцелуя, на который Бертилла откликнулась всем своим существом.
Она отдала ему свою душу – дар, какого ему никто не предлагал до сих пор.
В то же время она пробудила в нем давно, казалось бы, угасшее его качество – идеализм.
Он снова ощутил себя рыцарем, способным сражаться за честь дамы и любящим в ней не только земное, но и божественное ее естество.
«Именно это я искал всю жизнь», – сказал он себе.
Казалось невероятным, что оно было совсем рядом – протяни руку и дотронешься, а он осознал свершившееся чудо, когда оно исчезло.
Не сознавая, что он делает, лорд Сэйр встал с кресла и подошел к краю веранды.
– Куда же вы, лорд Сэйр? – спросила миссис Хендерсон.
Лорд Сэйр так погрузился в свои размышления, что совсем забыл о ней.
Теперь, желая утвердить себя в своем намерении, он ответил ей правдиво и твердо:
– Я отправляюсь в Саравак!
Глава 6
Пароход, пыхтя, прокладывал себе путь сквозь ночь, а Бертилла, лежа без сна, думала только о лорде Сэйре.
Снова и снова вспоминала она его объятия, его поцелуй, от которого она вся затрепетала.
Она не чувствовала, что в ее каюте, маленькой и грязноватой, душно и жарко; в эти минуты она даже не испытывала страха перед тем, что ей предстоит.
Она знала, что, покинув этого человека, оставила с ним свое сердце
Она знала, что больше никогда и никого не полюбит, и была уверена, что принадлежит к числу тех женщин, которые любят раз в жизни.
Больше она уже не станет – да и не сможет! – рисовать в воображении будущего мужа, как делала это прежде: отныне и навсегда ее мыслями и чувствами владеет единственный в мире мужчина.
– Я люблю его! – шептала Бертилла.
Она говорила об этом Тейдону; слова не могли выразить всю силу ее чувств.
Поднялась она с зарей; умылась и оделась как можно аккуратнее, насколько позволяла крохотная каютка, чуть ли не до потолка заваленная ее вещами.
Она подумала, что даже толком не поблагодарила миссис Хендерсон за ее доброту и за то огромное количество одежды, которое едва уместилось в трех кожаных чемоданах.
В своем бурном желании уехать она думала только о том, что сама навязалась лорду Сэйру, как справедливо заметила леди Эллентон, и в дальнейшем станет ему обузой.
В Сингапуре лорда Сэйра ожидает не только губернатор и множество важных дел, требующих внимания, но и женщина, которую он когда-то любил.
Женщина красивая и утонченная, женщина, которая возродит то, чему он радовался в прошлом.
Бертилла вспомнила, как та же леди Эллентон не без сарказма назвала лорда Сэйра Пиратом в любви.
Хоть он и отнял у Бертиллы ее любовь и ее сердце, она для него лишь маленькая и незаметная лодочка в сравнении с большими кораблями, какие приходилось ему захватывать в прошлом и каких еще немало ждет его в будущем.
«Он забудет меня, – решительно сказала себе Бертилла, – но я никогда, никогда не забуду его, даже если доживу до ста лет».
Но несмотря на все свои нынешние переживания, Бертилла с захватывающим интересом думала о Кучинге – это был главный порт и столица Саравака, и пароход прибывал туда завтра.
Она вышла на палубу, полную народа. Большинство пассажиров провело здесь ночь. Бертилла обнаружила множество людей разных национальностей, в большинстве малайцев. Они улыбались ей, и девушка отвечала им улыбкой.
Она не могла вступить с ними в разговоры и, пожалуй, даже обрадовалась, когда с ней заговорил седовласый торговец.
Его она совсем не боялась: в обращении этого человека было что-то приятное и почти отеческое по отношению к ней, он ничем не напоминал пресловутого мистера Ван да Кемпфера.
– Это ваш первый приезд в Саравак, юная леди? – спросил торговец.
– Первый, – ответила Бертилла, – и мне кажется, это очень красивая страна.
– Она и в самом деле красивая, – подтвердил тот, – но еще очень неразвитая, с ее людьми трудно торговать.
– Почему?
– Потому что они вовсе не заинтересованы в деньгах. В отличие от населения других стран мира они счастливы и без них.
Бертилла поглядела на собеседника с удивлением, а он продолжал:
– Есть районы, где выращивают ананасы, где строят дороги, но очень трудно втолковать туземцам, что нам нужны их гуттаперча и саго.
– Это все, что вы можете у них покупать? – спросила Бертилла.
– Ну, еще алмазы, ласточкины гнезда, раковины, безоаровый камень, но большая часть населения предпочитает охотиться за головами, а не выращивать то, что мне нужно.
Бертилла вздрогнула.
– Они все еще… отрезают людям головы?
В голосе у нее был такой явный страх, что торговец улыбнулся доброй улыбкой.
– Вы будете в безопасности, – сказал он. – Они предпочитают не трогать белых женщин, но вам следует понять, что охота за головами – часть их жизни. Понадобится много лет, прежде чем белый раджа или кто-то еще убедит их отказаться от этого.
Бертилла молчала, охваченная мгновенно вспыхнувшим и совершенно абсурдным желанием, чтобы лорд Сэйр вдруг оказался здесь и был бы ее защитником, а торговец заговорил снова:
– Когда молодой даяк становится взрослым, то, как бы он ни был хорош собой, окрестные девушки не обращают на него внимания, пока он не обзаведется собственноручно отрезанными двумя или тремя головами.
– Двумя или тремя головами! – шепотом повторила Бертилла.
– Он может петь любовные песни и танцевать военные танцы, – продолжал старый торговец, – но его всегда подстерегает вопрос: «А сколько голов ты отрезал?»
– И что же в таких случаях делают мужчины? – задала Бертилла совершенно излишний вопрос.
– Идут на охоту, – услышала она ответ. – И когда мужчина возвращается со своим трофеем, начинаются приготовления к великому празднику – празднику высушенных голов.
– Но… наверное, миссионеры могли бы объяснить им, что это плохо?
Торговец рассмеялся:
– Насколько я мог наблюдать миссионеров, от них только лишние хлопоты. Им в основном удается обратить в христианство только глупцов, которые их боятся, или хитрецов, готовых на все ради выгоды. Такие надеются получить что-нибудь от белых людей.
Бертилла снова примолкла, да ей и нечего было сказать. Она снова почувствовала себя одной в целом мире, где некому о ней позаботиться или хотя бы выслушать ее.
– Но вы, пожалуйста, не волнуйтесь, – сказал торговец, должно быть, сообразив, что напугал девушку. – Вы сами увидите, что даяки – люди приятные и выглядят весьма красиво, когда надевают свои воинские уборы из перьев и потрясают щитами, украшенными пучками волос, срезанных с голов убитых.
Бертилла невольно ахнула, а торговец добавил:
– Обычно у них такой вид, словно они и воды не замутят: нацепят на шею ожерелья из разноцветных бус, улыбаются вам так мило, просто любо-дорого поглядеть!
Он ни в малейшей степени не избавил Бертиллу от ее страхов, но, когда пароход вошел в устье реки Саравак и поплыл по ней, она была совершенно захвачена красотой широкой извилистой реки со светло-коричневой водой.
Надо всем царила гора Сантуборг, великолепных и величественных очертаний, поросшая густым лесом; у самого подножия горы росли казуарины, а вдоль реки протянулся мягкий песчаный пляж.
По берегам повсюду виднелись фруктовые деревья, некоторые из них в цвету.
То и дело попадались на глаза маленькие деревушки: крытые пальмовым листом хижины словно кто-то высыпал из корзины на илистые отмели, и каждая осталась на том месте, куда упала.
Кое-где в воде стояли обнаженные до пояса женщины с кофейно-коричневой кожей, держа на плечах бамбуковые сосуды для воды, а между ними плескались и даже плавали, словно головастики, совсем малые ребятишки.
Светло-зеленые мангровые заросли покрывали невозделанные участки берегов, а за ними начинались джунгли с высокими великолепными деревьями, по ветвям которых прыгали обезьяны.
Все было так красиво, что у Бертиллы просто дух захватило; ей очень захотелось рассказать об увиденном лорду Сэйру. Она знала, что он понял бы ее чувства и разделил их.
Он любил красоту, она для него много значила – как и для Бертиллы.
Она не сомневалась: лорд Сэйр ожидал бы от нее смелости и желания понять народ Саравака, как он сам понимал людей разных стран, с которыми ему приходилось общаться.
Пароход причалил к просто и грубо сколоченной пристани; собралась немая толпа встречающих, которые приветствовали всех пассажиров – знакомых и незнакомых.
Шум и суета поднялись немалые.
Уже спускаясь вниз по трапу, Бертилла увидела в толпе красивых и смуглых улыбающихся людей высокую женщину, которую узнала сразу.
Тетя Агата выделялась бы в любой толпе, подумалось Бертилле, но здесь она была особенно приметна – этакий гигант среди пигмеев, причем гигант весьма непривлекательного вида и даже внушающий страх.
С годами она стала еще угрюмее и уродливее.
Не только из-за грубого, обветренного лица, которое показалось Бертилле еще более неприятным, чем годы тому назад, но и потому, что тетка потеряла передние зубы, и это придавало ей странное, почти зловещее выражение.
– Значит, приехала! – произнесла тетка резким, грубым голосом, который Бертилла запомнила с детства.
– Приехала, тетя Агата.
Тетка не сделала ни малейшего поползновения поцеловать племянницу или хотя бы пожать ей руку; она повернулась к трем носильщикам и заговорила с ними в требовательном и даже угрожающем тоне.
Бертилла испытывала неловкость оттого, что чемоданы ее были такими большими, а люди, которые их несли, казались совсем маленькими.
Тетка отдавала носильщикам приказания таким тоном, что Бертилла смутилась еще больше. Покончив с переговорами, тетка повернулась к ней.
– Я уже в третий раз встречаю пароход, – сказала она. – Это вполне в духе твоей матери – не сообщить точную дату твоего приезда.
– Думаю, мама не знала, что пароход уходит из Сингапура раз в две недели, – объяснила Бертилла. – Кроме того, я задержалась потому, что пароход, на котором я плыла из Англии, загорелся и потерпел кораблекрушение в Малаккском проливе.
Если она хотела удивить тетку, то потерпела неудачу.
– Загорелся? – все тем же резким тоном спросила Агата Элвинстон. – У тебя пропала вся одежда? Если это так, то имей в виду, что я не в состоянии снабдить тебя новой.
– Нет никакой необходимости чем-то снабжать меня, тетя Агата, – спокойно ответила Бертилла. – Миссис Хендерсон, у которой я остановилась после того, как мы добрались до берега, заказала мне все новое. Это очень щедро и любезно с ее стороны.
– Значит, у нее больше денег, чем здравого смысла! – Отнюдь не любезно заметила тетя Агата.
Тем временем они удалились от пристани и теперь двигались по улице, застроенной по обеим сторонам деревянными домами.
Видимо, все население собралось на набережной у пристани, потому что людей на улице почти не было.
По пути им встретилось что-то вроде базара; Бертилла заметила разносчиков, которые выкрикивали свои товары, услышала она удары в гонг, доносившиеся из мечети, и заунывные звуки какого-то однострунного музыкального инструмента.
– Кстати, – заговорила тетка. – У тебя есть деньги?
– Боюсь, что не слишком много, – ответила Бертилла, – но больше, чем я предполагала, так как мне не пришлось платить за гостиницу в Сингапуре.
– Сколько? – поинтересовалась тетка.
– Точно не знаю, – ответила девушка. – Сосчитаю, когда мы придем.
С этими словами она посмотрела на сумочку, которую несла с собой.
– Дай ее мне!
Агата Элвинстон протянула руку, и Бертилла, удивленная, но послушная, отдала тетке сумочку.
Не замедляя шаг, тетка открыла сумочку и не глядя вытащила оттуда кошелек и несколько банкнотов.
Эту добычу Агата опустила в карман своего хлопчатобумажного платья, потом почти пренебрежительным жестом вернула сумочку Бертилле.
– Я бы хотела оставить немного денег для себя, тетя Агата, – сказала Бертилла.
Она была крайне удивлена поступком тетки и полагала, что остаться без единого пенни не слишком-то хорошо – мало ли что может случиться!
Снова и снова вспоминала она его объятия, его поцелуй, от которого она вся затрепетала.
Она не чувствовала, что в ее каюте, маленькой и грязноватой, душно и жарко; в эти минуты она даже не испытывала страха перед тем, что ей предстоит.
Она знала, что, покинув этого человека, оставила с ним свое сердце
Она знала, что больше никогда и никого не полюбит, и была уверена, что принадлежит к числу тех женщин, которые любят раз в жизни.
Больше она уже не станет – да и не сможет! – рисовать в воображении будущего мужа, как делала это прежде: отныне и навсегда ее мыслями и чувствами владеет единственный в мире мужчина.
– Я люблю его! – шептала Бертилла.
Она говорила об этом Тейдону; слова не могли выразить всю силу ее чувств.
Поднялась она с зарей; умылась и оделась как можно аккуратнее, насколько позволяла крохотная каютка, чуть ли не до потолка заваленная ее вещами.
Она подумала, что даже толком не поблагодарила миссис Хендерсон за ее доброту и за то огромное количество одежды, которое едва уместилось в трех кожаных чемоданах.
В своем бурном желании уехать она думала только о том, что сама навязалась лорду Сэйру, как справедливо заметила леди Эллентон, и в дальнейшем станет ему обузой.
В Сингапуре лорда Сэйра ожидает не только губернатор и множество важных дел, требующих внимания, но и женщина, которую он когда-то любил.
Женщина красивая и утонченная, женщина, которая возродит то, чему он радовался в прошлом.
Бертилла вспомнила, как та же леди Эллентон не без сарказма назвала лорда Сэйра Пиратом в любви.
Хоть он и отнял у Бертиллы ее любовь и ее сердце, она для него лишь маленькая и незаметная лодочка в сравнении с большими кораблями, какие приходилось ему захватывать в прошлом и каких еще немало ждет его в будущем.
«Он забудет меня, – решительно сказала себе Бертилла, – но я никогда, никогда не забуду его, даже если доживу до ста лет».
Но несмотря на все свои нынешние переживания, Бертилла с захватывающим интересом думала о Кучинге – это был главный порт и столица Саравака, и пароход прибывал туда завтра.
Она вышла на палубу, полную народа. Большинство пассажиров провело здесь ночь. Бертилла обнаружила множество людей разных национальностей, в большинстве малайцев. Они улыбались ей, и девушка отвечала им улыбкой.
Она не могла вступить с ними в разговоры и, пожалуй, даже обрадовалась, когда с ней заговорил седовласый торговец.
Его она совсем не боялась: в обращении этого человека было что-то приятное и почти отеческое по отношению к ней, он ничем не напоминал пресловутого мистера Ван да Кемпфера.
– Это ваш первый приезд в Саравак, юная леди? – спросил торговец.
– Первый, – ответила Бертилла, – и мне кажется, это очень красивая страна.
– Она и в самом деле красивая, – подтвердил тот, – но еще очень неразвитая, с ее людьми трудно торговать.
– Почему?
– Потому что они вовсе не заинтересованы в деньгах. В отличие от населения других стран мира они счастливы и без них.
Бертилла поглядела на собеседника с удивлением, а он продолжал:
– Есть районы, где выращивают ананасы, где строят дороги, но очень трудно втолковать туземцам, что нам нужны их гуттаперча и саго.
– Это все, что вы можете у них покупать? – спросила Бертилла.
– Ну, еще алмазы, ласточкины гнезда, раковины, безоаровый камень, но большая часть населения предпочитает охотиться за головами, а не выращивать то, что мне нужно.
Бертилла вздрогнула.
– Они все еще… отрезают людям головы?
В голосе у нее был такой явный страх, что торговец улыбнулся доброй улыбкой.
– Вы будете в безопасности, – сказал он. – Они предпочитают не трогать белых женщин, но вам следует понять, что охота за головами – часть их жизни. Понадобится много лет, прежде чем белый раджа или кто-то еще убедит их отказаться от этого.
Бертилла молчала, охваченная мгновенно вспыхнувшим и совершенно абсурдным желанием, чтобы лорд Сэйр вдруг оказался здесь и был бы ее защитником, а торговец заговорил снова:
– Когда молодой даяк становится взрослым, то, как бы он ни был хорош собой, окрестные девушки не обращают на него внимания, пока он не обзаведется собственноручно отрезанными двумя или тремя головами.
– Двумя или тремя головами! – шепотом повторила Бертилла.
– Он может петь любовные песни и танцевать военные танцы, – продолжал старый торговец, – но его всегда подстерегает вопрос: «А сколько голов ты отрезал?»
– И что же в таких случаях делают мужчины? – задала Бертилла совершенно излишний вопрос.
– Идут на охоту, – услышала она ответ. – И когда мужчина возвращается со своим трофеем, начинаются приготовления к великому празднику – празднику высушенных голов.
– Но… наверное, миссионеры могли бы объяснить им, что это плохо?
Торговец рассмеялся:
– Насколько я мог наблюдать миссионеров, от них только лишние хлопоты. Им в основном удается обратить в христианство только глупцов, которые их боятся, или хитрецов, готовых на все ради выгоды. Такие надеются получить что-нибудь от белых людей.
Бертилла снова примолкла, да ей и нечего было сказать. Она снова почувствовала себя одной в целом мире, где некому о ней позаботиться или хотя бы выслушать ее.
– Но вы, пожалуйста, не волнуйтесь, – сказал торговец, должно быть, сообразив, что напугал девушку. – Вы сами увидите, что даяки – люди приятные и выглядят весьма красиво, когда надевают свои воинские уборы из перьев и потрясают щитами, украшенными пучками волос, срезанных с голов убитых.
Бертилла невольно ахнула, а торговец добавил:
– Обычно у них такой вид, словно они и воды не замутят: нацепят на шею ожерелья из разноцветных бус, улыбаются вам так мило, просто любо-дорого поглядеть!
Он ни в малейшей степени не избавил Бертиллу от ее страхов, но, когда пароход вошел в устье реки Саравак и поплыл по ней, она была совершенно захвачена красотой широкой извилистой реки со светло-коричневой водой.
Надо всем царила гора Сантуборг, великолепных и величественных очертаний, поросшая густым лесом; у самого подножия горы росли казуарины, а вдоль реки протянулся мягкий песчаный пляж.
По берегам повсюду виднелись фруктовые деревья, некоторые из них в цвету.
То и дело попадались на глаза маленькие деревушки: крытые пальмовым листом хижины словно кто-то высыпал из корзины на илистые отмели, и каждая осталась на том месте, куда упала.
Кое-где в воде стояли обнаженные до пояса женщины с кофейно-коричневой кожей, держа на плечах бамбуковые сосуды для воды, а между ними плескались и даже плавали, словно головастики, совсем малые ребятишки.
Светло-зеленые мангровые заросли покрывали невозделанные участки берегов, а за ними начинались джунгли с высокими великолепными деревьями, по ветвям которых прыгали обезьяны.
Все было так красиво, что у Бертиллы просто дух захватило; ей очень захотелось рассказать об увиденном лорду Сэйру. Она знала, что он понял бы ее чувства и разделил их.
Он любил красоту, она для него много значила – как и для Бертиллы.
Она не сомневалась: лорд Сэйр ожидал бы от нее смелости и желания понять народ Саравака, как он сам понимал людей разных стран, с которыми ему приходилось общаться.
Пароход причалил к просто и грубо сколоченной пристани; собралась немая толпа встречающих, которые приветствовали всех пассажиров – знакомых и незнакомых.
Шум и суета поднялись немалые.
Уже спускаясь вниз по трапу, Бертилла увидела в толпе красивых и смуглых улыбающихся людей высокую женщину, которую узнала сразу.
Тетя Агата выделялась бы в любой толпе, подумалось Бертилле, но здесь она была особенно приметна – этакий гигант среди пигмеев, причем гигант весьма непривлекательного вида и даже внушающий страх.
С годами она стала еще угрюмее и уродливее.
Не только из-за грубого, обветренного лица, которое показалось Бертилле еще более неприятным, чем годы тому назад, но и потому, что тетка потеряла передние зубы, и это придавало ей странное, почти зловещее выражение.
– Значит, приехала! – произнесла тетка резким, грубым голосом, который Бертилла запомнила с детства.
– Приехала, тетя Агата.
Тетка не сделала ни малейшего поползновения поцеловать племянницу или хотя бы пожать ей руку; она повернулась к трем носильщикам и заговорила с ними в требовательном и даже угрожающем тоне.
Бертилла испытывала неловкость оттого, что чемоданы ее были такими большими, а люди, которые их несли, казались совсем маленькими.
Тетка отдавала носильщикам приказания таким тоном, что Бертилла смутилась еще больше. Покончив с переговорами, тетка повернулась к ней.
– Я уже в третий раз встречаю пароход, – сказала она. – Это вполне в духе твоей матери – не сообщить точную дату твоего приезда.
– Думаю, мама не знала, что пароход уходит из Сингапура раз в две недели, – объяснила Бертилла. – Кроме того, я задержалась потому, что пароход, на котором я плыла из Англии, загорелся и потерпел кораблекрушение в Малаккском проливе.
Если она хотела удивить тетку, то потерпела неудачу.
– Загорелся? – все тем же резким тоном спросила Агата Элвинстон. – У тебя пропала вся одежда? Если это так, то имей в виду, что я не в состоянии снабдить тебя новой.
– Нет никакой необходимости чем-то снабжать меня, тетя Агата, – спокойно ответила Бертилла. – Миссис Хендерсон, у которой я остановилась после того, как мы добрались до берега, заказала мне все новое. Это очень щедро и любезно с ее стороны.
– Значит, у нее больше денег, чем здравого смысла! – Отнюдь не любезно заметила тетя Агата.
Тем временем они удалились от пристани и теперь двигались по улице, застроенной по обеим сторонам деревянными домами.
Видимо, все население собралось на набережной у пристани, потому что людей на улице почти не было.
По пути им встретилось что-то вроде базара; Бертилла заметила разносчиков, которые выкрикивали свои товары, услышала она удары в гонг, доносившиеся из мечети, и заунывные звуки какого-то однострунного музыкального инструмента.
– Кстати, – заговорила тетка. – У тебя есть деньги?
– Боюсь, что не слишком много, – ответила Бертилла, – но больше, чем я предполагала, так как мне не пришлось платить за гостиницу в Сингапуре.
– Сколько? – поинтересовалась тетка.
– Точно не знаю, – ответила девушка. – Сосчитаю, когда мы придем.
С этими словами она посмотрела на сумочку, которую несла с собой.
– Дай ее мне!
Агата Элвинстон протянула руку, и Бертилла, удивленная, но послушная, отдала тетке сумочку.
Не замедляя шаг, тетка открыла сумочку и не глядя вытащила оттуда кошелек и несколько банкнотов.
Эту добычу Агата опустила в карман своего хлопчатобумажного платья, потом почти пренебрежительным жестом вернула сумочку Бертилле.
– Я бы хотела оставить немного денег для себя, тетя Агата, – сказала Бертилла.
Она была крайне удивлена поступком тетки и полагала, что остаться без единого пенни не слишком-то хорошо – мало ли что может случиться!