Страница:
– Так бык-то, он скинул викария с лошади, мисс Шенда, и сдается мне, убил его до смерти.
Шенда вскрикнула.
– Нет, нет! Не может быть!
– То-то и оно, что так, мисс. Мой папаша и другие мужики несут его сюда на створке ворот.
Трясущимися руками Шенда сняла Руфуса со стола и поставила на пол. Потом из кухни она прошла в небольшой холл открыть парадную дверь. Джим тащился следом и гудел ей в спину:
– Не наша в том вина, мисс Шенда. Нешто мы могли знать, что кто-то завернет на тот луг?
Глава 2
Шенда вскрикнула.
– Нет, нет! Не может быть!
– То-то и оно, что так, мисс. Мой папаша и другие мужики несут его сюда на створке ворот.
Трясущимися руками Шенда сняла Руфуса со стола и поставила на пол. Потом из кухни она прошла в небольшой холл открыть парадную дверь. Джим тащился следом и гудел ей в спину:
– Не наша в том вина, мисс Шенда. Нешто мы могли знать, что кто-то завернет на тот луг?
Глава 2
Подъезжая к Адмиралтейству, граф Эрроу с восхищением думал о премьер-министре. Вопреки мнению всего кабинета и многих членов парламента, Уильям Питт назначил первым лордом Адмиралтейства человека по своему выбору. Граф полагал, что никого лучше, чем адмирал сэр Чарльз Мидлтон, ныне лорд Барэм, найти было нельзя. Те, кто помнил сэра Чарльза еще по службе во флоте, знали его как искуснейшего морского командира после Сэмюеля Пеписа.
После вынужденной отставки виконта Мелвилля, обвиненного в служебных злоупотреблениях, на должность первого лорда Адмиралтейства было много претендентов, пользовавшихся поддержкой не только кабинета, но и оппозиции.
Премьер-министр всю зиму занимался тем, что сколачивал континентальную коалицию, преодолевая при этом тысячи препятствий – жадность потенциальных союзников, требовавших субсидий; покрытые льдом дороги, из-за чего на долгие недели задерживались курьеры; общий страх перед Францией; совершенно нереалистические надежды России на участие Испании; ложные, преувеличенные представления иностранных держав 6 всесилии британского морского флота. Премьер мужественно боролся с препятствиями. Не побоявшись язвительных выпадов джентльменов из оппозиции, он провел в парламенте билль о привлечении в регулярную армию участников ополчения, что должно было дать дополнительно 17 000 рекрутов. И одновременно набирал кого только можно в экспедиционный корпус для отправки в Индию. К марту флотилия была оснащена, 5000 солдат готовы выйти в плавание.
Обо всем этом граф Эрроу был осведомлен и питал к премьер-министру огромное уважение. Однако, будучи сам моряком, он твердо знал, что Индия Индией, а единственный по-настоящему надежный щит Англии – это ее флот.
В Адмиралтействе, как он убедился, его ждали. Граф немедленно был препровожден в кабинет лорда Барэма, который поднялся навстречу ему. Вид у первого лорда Адмиралтейства был здоровый и цветущий, совсем не по его семидесяти восьми годам. Впрочем, принц Уэльский и виги, противившиеся его назначению, объявили, что ему и вовсе восемьдесят два, и всячески на эту тему зубоскалили.
Лорд Барэм протянул графу руку.
– Эрроу! – воскликнул он. – Не могу выразить, как я рад вас видеть.
– Я прибыл так быстро, как только мог, – ответил граф. – Хотя покидать мой корабль мне было нелегко.
– Я знал это, – сказал лорд Барэм. – И хочу поздравить вас не только как самого молодого капитана в британском флоте, но также и в связи со всеми вашими героическими делами, перечислять которые мне нет нужды.
– Ни малейшей, – подтвердил граф.
Он сел в кресло, на которое ему указал лорд Барэм, и, не сдержав беспокойства, спросил:
– Но что же произошло, сэр? Я знаю, что раз я получил в наследство титул и владения отца, то должен вернуться. Но почему такая поспешность?
– Вы мне нужны, – коротко ответил лорд Барэм. Граф только вздернул брови, а первый лорд продолжал;
– Я не знаю никого, Эрроу, и это истинная правда, кто мог бы сейчас, в это ответственное время, быть мне таким ценным помощником, как вы.
Граф внимательно слушал, но не говорил ни слова.
– Речь идет не о службе в Адмиралтействе, – пояснил лорд Барэм, – которая, я знаю, пришлась бы вам не по вкусу. Мне понадобятся ваши связи в высшем свете, куда вы теперь вхожи и где, втайне от всех, могли бы оказать мне бесценную услугу.
Лицо графа, выражавшее все это время любопытство с долей озабоченности, просветлело. Получив из Адмиралтейства приказ прибыть на своем корабле из Средиземного моря, где он принимал участие в блокаде французов в Тулоне обратно в Англию, он опасался, что его сделают, как он выражался, «бумажной крысой». И намерен был открещиваться от этого всеми возможными способами, Теперь, услышав, что у лорда Барэма на уме совсем иное, он испытал большое облегчение.
Первый лорд придвинул к нему свое кресло.
– Приняв Адмиралтейство, – сказал он, – я нашел, как и ожидал, все дела в самом плачевном состоянии. А причина, вам это и без меня известно, в том, что Генри Дандес, или, как он теперь прозывается, виконт Мелвилль, провалил отчет королевской комиссии о расходах флота.
Граф кивнул, и лорд Барэм продолжал:
– Он неуважительно отнесся к членам комиссии, те же в отместку извлекли на свет факты злоупотреблений, совершенных при нем десять лет назад.
– Я слышал об этом, – ответил граф. – Но сведения из Англии были отрывочны, и трудно было разобраться в политической подоплеке.
– Мелвиллю пришлось уйти, и я оказался на его месте, – заключил лорд Барэм. – Теперь мои противники только и ждут, чтобы я оказался в дураках.
– Этого надо избежать, – решительно произнес граф Эрроу.
– Тут-то мне и нужна ваша помощь, – сразу оживившись, ответил лорд Барэм. – Необходимо узнать, каким путем сведения из Адмиралтейства попадают к противнику. У Бонапарта есть шпионы повсюду, даже в Карлтон-Хаусе![1]
Граф подался вперед.
– Вы в этом уверены? – недоверчиво спросил он.
– Вполне, – ответил первый лорд. – Наполеону становятся известны наши планы почти в тот же миг, как мы их принимаем. Так больше продолжаться не может.
– Еще бы! – откликнулся граф.
– Ваша задача будет сравнительно проста, – сказал лорд Барэм. – Вы теперь знатный человек, и принц Уэльский непременно захочет приблизить вас к себе, – взгляд его лукаво блеснул. – Рассказы о ваших подвигах в войне с французами он несомненно сочтет занимательными, только смотрите, не заикнитесь о них прежде принца никому другому. – Лицо графа сказало лорду Барэму, что он не из тех, кто склонен к бахвальству. – Сейчас не место для ложной скромности, и каждое ваше действие будет иметь на то основания. Это будет частью моего плана победы над Наполеоном.
– И я от всего сердца надеюсь, что вы ее добьетесь! – горячо произнес граф,
– Дело это непростое. – Лорд Барэм помолчал. – Сейчас я доверю вам секрет, который ни при каких обстоятельствах не должен попасть во Францию.
Граф приготовился слушать.
– В Портсмуте под командованием генерал-лейтенанта сэра Джеймса Крэга собраны большие военные силы, которые будут, я цитирую, «отправлены за границу в неизвестное место». – Лорд Барэм продолжал тихо и внушительно:– Премьер-министр проявил похвальную силу характера и, несмотря на угрозу вторжения на наш остров, принял решение бросить эту армию навстречу неизвестности.
– Именно таких действий я от него и ждал! – восхитился граф.
– «Тайной экспедиции», как мы ее называем, предстоит переход в две с половиной тысячи миль мимо портов, в которых укрываются пять вражеских флотилий, каждая из которых насчитывает семь десятков линейных кораблей, и графу, который только что расстался с флотом, можно было не объяснять, сколько опасностей сулит такое плаванье.
– Я сообщу вам одну вещь, – продолжал первый лорд Адмиралтейства – которую не знает никто, даже здесь, за исключением меня. Речь идет о содержании приказа, с которым Крэг ознакомится только по выходе в море.
Понимая, насколько эти сведения секретны, граф едва удержался от того, чтобы оглянуться через плечо: не подслушивает ли кто-нибудь?
– Он должен проследовать на Мальту, взять на борт находящееся там восьмитысячное ударное войско и во взаимодействии с русским корпусом, базирующимся на острове Корфу, предпринять освобождение Неаполитанского королевства и защиту Сицилии.
Видя изумленный взгляд графа, лорд Барэм продолжал:
– Поскольку успех этой операции чрезвычайно важен для всей европейской кампании, Крэг должен разместить на Мальте наш гарнизон, если потребуется, даже без согласия короля, ему также предписывается при поддержке Нельсона держать блокаду Египта и Сардинии.
Он замолчал.
– Я потрясен, это все, что я могу сказать, – проговорил граф. – И ввиду ужасных опасностей, связанных с осуществлением такого плана, я понимаю, что «Тайная экспедиция» – название вполне подходящее.
Понимал он и то, что боевой дух солдат, погруженных на корабли, будет очень высок, ведь у них, впервые после многих месяцев вынужденного сидения на месте появятся надежды на участие в военных действиях.
– Мне осталось сообщить вам, – закончил лорд Барэм, – что два дня назад а именно 19 апреля, неблагоприятный ветер, препятствовавший отплытию сорока пяти транспортов от английских берегов, переменился, и они уже вышли в море под эскортом двух военных судов первого класса.
– И вы всерьез полагаете, что это может остаться тайной?
– Мне сообщают, что соглядатаи Наполеона отнюдь не дремлют, но по моим сведениям, куда именно направляется экспедиция, никому из них не известно. Один надежный источник доносит, что сам Бонапарт полагает пунктом ее назначения Вест-Индию.
– В таком случае он пошлет туда все имеющиеся в его распоряжении суда! – оживился граф.
– Конечно! И так как он убежден, что должен стать владыкой мира, в его интересах запугать Даунинг-стрит[2] и вынудить правительство рассредоточить наши и без того немногочисленные военные контингенты.
– Да, мне ясна вся картина, – кивнул граф Эрроу. – Единственное, чего я не донимаю, в чем заключаются мои действия.
– А вы пораскиньте умом, мой мальчик, – ответил лорд Барэм. – Шпионы, как вы бесспорно знаете, – это не мрачные личности в черном, притаившиеся в темном переулке. У них нередко бывают умильные глазки, губки бантиком и слабость к бриллиантам.
Граф нахмурился.
– Вы хотите сказать, что в Англии есть женщины, шпионящие в пользу Франции?
– Волей или неволей, сознательно или сами того не ведая, но такие шпионки несомненно существуют, – ответил лорд Барэм. – А вы отлично понимаете, Эрроу, из-за одного слова, сказанного невзначай в постели на ушко возлюбленной даме, где-нибудь в чужом краю могут погибнуть британские солдаты или пойдет на дно военный корабль, занимающий ключевую позицию в нашей обороне.
Граф сжал губы.
– О, я отлично понимаю, о чем вы говорите, – проговорил он. – Я сам несколько месяцев назад чуть было не потерял судно из-за того, что кто-то уведомил врага о нашем приближении, и только милость Божия спасла нас в последний миг.
– Значит, вы понимаете, чего я от вас хочу, – сказал лорд Барэм. Он сделал широкий жест. – Сойдитесь с приятелями его королевского высочества, которые словно голодные вороны, стаями вьются вокруг Карлтон-хауса. Подружитесь поближе с хозяйками всех лучших домов, и вигов, и тори. Всегда держите ушки на макушке и шевелите мозгами.
– Но я могу самым прискорбным образом провалиться, – возразил граф. – Мой дом – капитанский мостик, я умею обращаться с кораблем гораздо лучше, чем с женщиной.
Лорд Барэм рассмеялся.
– Я так и знал, что вы слишком долго плавали по морям! Теперь забудьте подвиги мужественного капитана Дарвина Боу и сосредоточьтесь на том, что вы– граф, чья единственная в жизни забота – всевозможные удовольствия.
Граф ответил со вздохом:
– Право, уж лучше бы меня произвели в «бумажные крысы», чего я так опасался, когда вы за мной прислали!
– Ну нет, мой дорогой, нельзя зарывать в землю ваши таланты, внешность и знатное имя, – смеясь, ответил лорд Барэм. – Никому не придет в голову заподозрить в графе тайного агента, но именно такую роль вам придется выполнять, и прошу вас все время помнить, что от вас зависит жизнь семи тысяч солдат, не говоря уже о том, что если план сорвется, премьер не оберется неприятностей с русскими.
– В таком случае могу только ответить, что сделаю все возможное, черт побери!
– Такого ответа я от вас и ждал, – с улыбкой сказал лорд Барэм и поднялся, давая понять, что беседа окончена. – Не появляйтесь здесь больше, пока у вас не будет для меня важного сообщения. Ничего не доверяйте перу и бумаге. И не полагайтесь ни на кого ни в самом Адмиралтействе, ни вне его.
– У меня прямо мурашки по спине! – засмеялся граф.
– Этого я и добиваюсь, – ответил лорд Барэм. – Здесь у нас царит полное благодушие, а это – роскошь, которую, уверяю вас, мы не можем больше себе позволить. – Он помолчал и добавил: – Вот вам пример: ничего не известно о местонахождении Нельсона, нашего, на мой взгляд, чересчур импульсивного, молодого адмирала.
– Неужели от него не поступало никаких известий?
– Совершенно, никаких. И если этот единственный глаз опять повел его в Египет, правительство окажется в весьма сложном положении.
– Почему же? – спросил граф.
– Важно, чтобы Нельсон держал под своим контролем Центральное Средиземноморье.
– Я думал, он добился там таких успехов, что французский флот, отчаявшись, совсем покинул Средиземное море и занимается пиратством в Атлантике.
– Мы тоже так думали. Но Нельсон исчез, и где его искать, неизвестно.
– Я совершенно убежден, что любые его решения всегда будут правильными, – уверенно проговорил граф.
Ему показалось, что лорд Барэм не столь радужно смотрит на вещи. Однако первый лорд Адмиралтейства вслух своих сомнений не высказал. Он довел гостя до двери и открыв ее, громогласно произнес вовсеуслышанье:
– Рад был повидаться с вами, мой милый. Конечно, нам во флоте будет вас не хватать, но я понимаю, у вас теперь хлопот полон рот с вашим имением. Вы честно заслужили отпуск, и я желаю вам побольше удовольствий!
Он пожал графу руку, после чего один из старших письмоводителей проводил его до парадного подъезда. А первый лорд вернулся к себе в кабинет с недовольным видом человека, жалеющего о напрасно потраченном времени.
Граф сел в свой фаэтон, ломая голову над тем, с какого бы бока взяться за возложенные на него лордом Барэмом обязанности. Впрочем, он обладал острым умом, и не было нужды особенно убеждать его в том, как важна запланированная «Тайная экспедиция» и какую опасность представляет проникновение французских агентов в английский Beau Ton[3]. Шпионы есть в каждой стране, это графу было известно. А вот что у Наполеона хватит хитрости сделать своими агентами людей, вхожих в самые знатные дома Англии, к принцу Уэльскому и даже, быть может, в Букингемский дворец, это ему в голову не приходило. Хотя Англию действительно наводнили эмигранты, спасавшиеся от бедствий Французской революции. И многие, из тех, чьи замки и имения были разграблены, не вернулись на родину, даже когда Наполеон пригласил всех обратно. Теперь они, возможно, представляют для Англии опасность, но, с другой сторонлы, они все люто ненавидят «корсиканского выскочку», который пришел к власти только благодаря революции, а потом короновался императором Франции!
Они красноречиво возмущаются, когда слышат рассказы о том, что он поселился в королевских дворцах и вообще держится величавее самого Карла Великого.
«Возможно ли, что в среде эмигрантов есть наполеоновские агенты? – спрашивал себя граф Эрроу. – А если не там, то где?».
Он миновал улицу Мэлл, Сент-Джейм-ский дворец и повернул свой фаэтон на Сент-Джеймс-стрит. Тут ему пришло в голову, что раз уж он снова в Лондоне, надо заглянуть в клуб «Уайте», где можно встретить многих старых знакомых. А также услышать все последние сплетни.
И может быть, хотя и маловероятно, что-нибудь там подскажет ему, где искать этих презренных женщин, которые способны так низко пасть, чтобы польститься на французские деньги.
Он спешился перед подъездом клуба и, войдя, нисколько не удивился, когда швейцар приветствовал его словами:
– Здравствуйте, ваше сиятельство! Очень рад, что вы опять с нами после стольких лет отсутствия.
Граф усмехнулся. В клубе «Уайте» так уж заведено, что швейцар знает поименно всех его членов. Не прошло мимо его внимания и то, что он уже больше не капитан-лейтенант Боу, но его сиятельство граф Эрроу.
– Я тоже рад этому, Джонсон, – откликнулся он. Граф был доволен не только тем, что тот узнал его и величает новым титулом, но и тем, что и сам он вспомнил, как зовут швейцара.
– Вы найдете капитана Кроушора в Утренней Гостиной, милорд, – сообщил ему Джонсон. «Он даже помнит моих друзей, надо же!» – про себя улыбнулся граф, проходя в Утреннюю Гостиную. При его появлении разговор на миг смолк, затем раздался возглас: «Дарвин!» – и рядом с ним очутился Перри Кроушор.
– Приехал! – радостно произнес он, обмениваясь с графом сердечным рукопожатием. – А я гадал, когда тебя ждать?
– Я уже несколько дней как возвратился. И первым делом отправился в свой дом на Беркли-сквер. Но нашел его в страшном запустении.
– Надо было попросить меня, и я бы тебе помог навести там порядок.
– Я прошу тебя теперь, – ответил граф. И, усевшись рядом с другом в кожаное кресло, велел лакею принести вина.
– Что ты собираешься делать, раз уж воротился домой? – спросил Перри.
– Жить в свое удовольствие! – воскликнул граф. – Я так долго качался на волнах, что чуть было совсем не разучился ходить по твердой земле.
– Останешься в Лондоне или уедешь в деревню?
– И то и другое! А на тебя, Перри возлагаю надежды, что ты меня выведешь в свет, как невинную дебютантку, и представишь всем известным модникам и модницам.
При этих словах Перри Кроушор громко расхохотался. Подошли еще двое или трое из членов клуба, знавших графа в прежние времена.
– Мы думали, тебя проглотил морской лев или увлекла на дно соблазнительная сирена, – насмешливо заметил один из них.
– Если в Средиземном море и водятся сирены, мне, по крайней мере, не довелось встретить ни одной, – отозвался граф. – А что до дельфинов, то от них только одни неприятности, хуже, чем от французов!
– Когда же кончится эта проклятая война? – спросил кто-то.
Граф почувствовал, что на него устремлены все взоры, и подумав, ответил:
– Только после того, как будет разбит Наполеон, и сделать это, кроме нас, некому, так и знайте!
Шенда обвела взглядом дом, в котором выросла и который теперь, как ни трудно в это поверить, ей предстояло покинуть. Когда пришло письмо от нового управляющего поместьем Эрроу, в котором ей предлагалось в двухнедельный срок освободить дом викария, она опустилась на стул и расплакалась. Единственным человеком, к кому она могла бы переехать, был старший брат покойного отца, поселившийся после смерти ее деда в родовом доме в Глостершире. Она два или три раза виделась с ним за последние годы и не нашла в нем ни одной родственной черты. К тому же, она знала, что выйдя в отставку, он очень стеснен в средствах. Растит четверых детей и едва сводит концы с концами.
– Ну, как можно еще и мне садиться ему на шею? – спрашивала себя Шенда.
Однако больше ей податься было некуда. Родню матери, жившую где-то на севере Шотландии, она не знала, и мама рассказывала, что они не одобряли ее брак.
Шенда складывала свою одежду и то немногое из домашней утвари, с чем не хотелось расставаться, а сама ломала голову над тем, как же ей дальше жить? Денег у нее, надо признать, в общем-то не было, так, только совсем небольшая сумма, вырученная от продажи той мебели, которую не имело смысла хранить. Правда, фермер Джонсон, которому принадлежал бык, убивший ее отца, предложил ей оставить все, что ей понадобится у него на ферме.
– Можете занять любой из сараев мисс Шенда, – сказал он ей, – или, ежели пожелаете, сложим на чердак. Я уж пригляжу, чтобы все осталось в сохранности в этом можете не сомневаться.
– Спасибо, вы очень любезны, – ответила Шенда – но у меня совсем немного вещей, всего несколько чемоданов, ну и, может быть, будут два или три ящика.
– Я пришлю к вам Джима с телегой, он их перевезет сюда. Для вас, мисс Шенда, мы что угодно сделаем, и со всей нашей радостью, вы это знаете.
Она понимала, что он чувствует себя перед ней виноватым, ведь это его бык убил отца Шенды. Хотя на самом деле винить тут некого. Разве мог знать отец, что на лугу, которым он всегда проезжал, навещая миссис Ньюком, пасется известный своей свирепостью бык? А фермер Джонсон разве мог знать, что именно по этому лугу имеет обыкновение проезжать викарий?
Один чемодан все еще стоял наполовину пустой и, глядя на него, Шенда вспомнила, что в столовой, в буфете, осталась лежать любимая матушкина скатерть. Она достала скатерть и увидела| что кружево, которым она обшита, в одном месте порвано. Мать научила ее искусному владению иглой. Умела она и штопать, и чинить кружева, да так аккуратно, что вся деревня восхищалась ее работой.
Так что теперь, бережно сложив скатерть и обернув ее в белую бумагу, Шенда положила ее в чемодан поверх остальных вещей. Будет ли у нее опять когда-нибудь свой дом, где она сможет пользоваться всеми этими красивыми вещами, которые раньше считались обыкновенными предметами быта, а теперь оказались роскошью? И вдруг, когда Шенда поглаживала, словно живое существо, любимую мамину скатерть, ей пришла в голову одна мысль, словно это мама ей подсказала. Ведь накануне ночью, лежа в постели, она молилась и просила о помощи сначала Бога, а потом мать.
– Как мне быть, матушка? – шептала она, – Я отлично знаю, что дядя Вильям не обрадуется еще одному голодному рту, а ведь я, если поеду к нему, возьму с собой Руфуса, и это означает уже не один рот, а два.
Она твердо знала одно: со своим песиком она не расстанется, а тетя, помнилось, смотрела на Руфуса не очень-то благосклонно и, возможно, она не захочет терпеть в доме собаку.
– Помоги мне… матушка… помоги! – отчаянно молилась ночью Шенда.
Незаметно для себя она произнесла эти слова вслух, и Руфус, будто бы желая утешить ее, взобрался к ней на кровать. Она наклонилась и взяла его на руки. Раненая лапка зажила. Но наступал он на нее осторожно, словно опасаясь, как бы от соприкосновения с землей ему опять не стало больно. Она запустила пальцы в шелковистую шерсть, а песик поднял лапку, словно хотел ей что-то сказать.
Сбегав в опустевшую спальню за капором, Шенда позвала:
– Руфус! Пойдем гулять!
И пошла в сопровождении своего верного спаниеля сначала через сад, расцветший всеми красками, потом дальше, в лес. Однако на этот раз она не свернула на мшистую тропинку к волшебной заводи, а двинулась напрямик к замку.
Замок с устремленной в небо старинной башней представлял собой впечатляющее зрелище. Графский дом, который пристраивался к башне постепенно, из поколения в поколение, величественно чернел на фоне дальнего леса.
Если сад при доме викария был, в глазах Шенды, воплощением красоты, то сады вокруг замка каждый раз все больше потрясали ее своей живописностью. Особенно хороши они были в весеннюю пору, когда миндальные деревья стоят все в цвету и живые буксовые изгороди, обводящие правильные фигуры травянистых газонов и цветников, разбитых еще в елизаветинские времена, только что заново подстрижены. Хотя старый граф перед смертью долго и тяжело болел, садовники все это время поддерживали сад в безукоризненном порядке, чтобы не стыдно было показать хозяину, если бы он вдруг решил их проверить. Им, наверно, даже было обидно, думала Шенда, что он так и не смог оценить их стараний. Всякий раз, по тому или иному делу посещая замок, она непременно выражала Ходжесу, главному садовнику, свое восхищение. Она чувствовала, что ее похвалы приятны старику и он всегда рад ее видеть.
Фонтан, каскад, зеленая лужайка для игры в шары, грядки пряностей и лекарственных снадобий, – все вызывало ее восторг и будило воображение. Она рассказывала самой себе разные чудесные истории о прежних обитателях замка. Чаще всего – о Первом Рыцаре.
Однажды, в давние, средневековые времена, полководец по имени Хлодвиг со своей ратью напал на войско данов, которые высадились на здешнее побережье, чтобы разорять и грабить. Силы были неравны. Тогда Хлодвиг, видя, что враг одолевает, взял у одного из своих ратников лук и выстрелил. Его стрела поразила самого вождя данов. В награду за это Хлодвиг был произведен в рыцари и получил имя – сэр Джастин Боу. Он построил себе большой дом, укрепил его и назвал в память того случая – «Эрроу»[4]. А в царствование короля Карла II ему был пожалован титул графа Эрроу. На протяжении всей истории мужчины из рода Боу, служили в армии и во флоте, а также состояли советниками у монархов.
Эта романтическая история очень нравилась Шенде, она любила представлять себе, как выглядели люди, жившие в замке. Сначала это были рыцари в латах, а их дамы носили высокие средневековые головные уборы с тянущимися сзади длинными покрывалами. Потом, во времена Тюдоров, на смену этим костюмам пришли камзолы, брыжи и длинноволосые парики в подражание тем, что носил после Реставрации Карл II. Шенда даже придумала для себя подходящее платье в стиле той эпохи. Неплохо бы также иметь хотя бы одно и по теперешней новой моде, которая с легкой руки императрицы Жозефины распространилась по Европе и дошла до Англии. Шенда знала, что платье из легкой, почти прозрачной ткани, с высокой талией, пышными рукавами и лентой на груди очень пойдет ей.
После вынужденной отставки виконта Мелвилля, обвиненного в служебных злоупотреблениях, на должность первого лорда Адмиралтейства было много претендентов, пользовавшихся поддержкой не только кабинета, но и оппозиции.
Премьер-министр всю зиму занимался тем, что сколачивал континентальную коалицию, преодолевая при этом тысячи препятствий – жадность потенциальных союзников, требовавших субсидий; покрытые льдом дороги, из-за чего на долгие недели задерживались курьеры; общий страх перед Францией; совершенно нереалистические надежды России на участие Испании; ложные, преувеличенные представления иностранных держав 6 всесилии британского морского флота. Премьер мужественно боролся с препятствиями. Не побоявшись язвительных выпадов джентльменов из оппозиции, он провел в парламенте билль о привлечении в регулярную армию участников ополчения, что должно было дать дополнительно 17 000 рекрутов. И одновременно набирал кого только можно в экспедиционный корпус для отправки в Индию. К марту флотилия была оснащена, 5000 солдат готовы выйти в плавание.
Обо всем этом граф Эрроу был осведомлен и питал к премьер-министру огромное уважение. Однако, будучи сам моряком, он твердо знал, что Индия Индией, а единственный по-настоящему надежный щит Англии – это ее флот.
В Адмиралтействе, как он убедился, его ждали. Граф немедленно был препровожден в кабинет лорда Барэма, который поднялся навстречу ему. Вид у первого лорда Адмиралтейства был здоровый и цветущий, совсем не по его семидесяти восьми годам. Впрочем, принц Уэльский и виги, противившиеся его назначению, объявили, что ему и вовсе восемьдесят два, и всячески на эту тему зубоскалили.
Лорд Барэм протянул графу руку.
– Эрроу! – воскликнул он. – Не могу выразить, как я рад вас видеть.
– Я прибыл так быстро, как только мог, – ответил граф. – Хотя покидать мой корабль мне было нелегко.
– Я знал это, – сказал лорд Барэм. – И хочу поздравить вас не только как самого молодого капитана в британском флоте, но также и в связи со всеми вашими героическими делами, перечислять которые мне нет нужды.
– Ни малейшей, – подтвердил граф.
Он сел в кресло, на которое ему указал лорд Барэм, и, не сдержав беспокойства, спросил:
– Но что же произошло, сэр? Я знаю, что раз я получил в наследство титул и владения отца, то должен вернуться. Но почему такая поспешность?
– Вы мне нужны, – коротко ответил лорд Барэм. Граф только вздернул брови, а первый лорд продолжал;
– Я не знаю никого, Эрроу, и это истинная правда, кто мог бы сейчас, в это ответственное время, быть мне таким ценным помощником, как вы.
Граф внимательно слушал, но не говорил ни слова.
– Речь идет не о службе в Адмиралтействе, – пояснил лорд Барэм, – которая, я знаю, пришлась бы вам не по вкусу. Мне понадобятся ваши связи в высшем свете, куда вы теперь вхожи и где, втайне от всех, могли бы оказать мне бесценную услугу.
Лицо графа, выражавшее все это время любопытство с долей озабоченности, просветлело. Получив из Адмиралтейства приказ прибыть на своем корабле из Средиземного моря, где он принимал участие в блокаде французов в Тулоне обратно в Англию, он опасался, что его сделают, как он выражался, «бумажной крысой». И намерен был открещиваться от этого всеми возможными способами, Теперь, услышав, что у лорда Барэма на уме совсем иное, он испытал большое облегчение.
Первый лорд придвинул к нему свое кресло.
– Приняв Адмиралтейство, – сказал он, – я нашел, как и ожидал, все дела в самом плачевном состоянии. А причина, вам это и без меня известно, в том, что Генри Дандес, или, как он теперь прозывается, виконт Мелвилль, провалил отчет королевской комиссии о расходах флота.
Граф кивнул, и лорд Барэм продолжал:
– Он неуважительно отнесся к членам комиссии, те же в отместку извлекли на свет факты злоупотреблений, совершенных при нем десять лет назад.
– Я слышал об этом, – ответил граф. – Но сведения из Англии были отрывочны, и трудно было разобраться в политической подоплеке.
– Мелвиллю пришлось уйти, и я оказался на его месте, – заключил лорд Барэм. – Теперь мои противники только и ждут, чтобы я оказался в дураках.
– Этого надо избежать, – решительно произнес граф Эрроу.
– Тут-то мне и нужна ваша помощь, – сразу оживившись, ответил лорд Барэм. – Необходимо узнать, каким путем сведения из Адмиралтейства попадают к противнику. У Бонапарта есть шпионы повсюду, даже в Карлтон-Хаусе![1]
Граф подался вперед.
– Вы в этом уверены? – недоверчиво спросил он.
– Вполне, – ответил первый лорд. – Наполеону становятся известны наши планы почти в тот же миг, как мы их принимаем. Так больше продолжаться не может.
– Еще бы! – откликнулся граф.
– Ваша задача будет сравнительно проста, – сказал лорд Барэм. – Вы теперь знатный человек, и принц Уэльский непременно захочет приблизить вас к себе, – взгляд его лукаво блеснул. – Рассказы о ваших подвигах в войне с французами он несомненно сочтет занимательными, только смотрите, не заикнитесь о них прежде принца никому другому. – Лицо графа сказало лорду Барэму, что он не из тех, кто склонен к бахвальству. – Сейчас не место для ложной скромности, и каждое ваше действие будет иметь на то основания. Это будет частью моего плана победы над Наполеоном.
– И я от всего сердца надеюсь, что вы ее добьетесь! – горячо произнес граф,
– Дело это непростое. – Лорд Барэм помолчал. – Сейчас я доверю вам секрет, который ни при каких обстоятельствах не должен попасть во Францию.
Граф приготовился слушать.
– В Портсмуте под командованием генерал-лейтенанта сэра Джеймса Крэга собраны большие военные силы, которые будут, я цитирую, «отправлены за границу в неизвестное место». – Лорд Барэм продолжал тихо и внушительно:– Премьер-министр проявил похвальную силу характера и, несмотря на угрозу вторжения на наш остров, принял решение бросить эту армию навстречу неизвестности.
– Именно таких действий я от него и ждал! – восхитился граф.
– «Тайной экспедиции», как мы ее называем, предстоит переход в две с половиной тысячи миль мимо портов, в которых укрываются пять вражеских флотилий, каждая из которых насчитывает семь десятков линейных кораблей, и графу, который только что расстался с флотом, можно было не объяснять, сколько опасностей сулит такое плаванье.
– Я сообщу вам одну вещь, – продолжал первый лорд Адмиралтейства – которую не знает никто, даже здесь, за исключением меня. Речь идет о содержании приказа, с которым Крэг ознакомится только по выходе в море.
Понимая, насколько эти сведения секретны, граф едва удержался от того, чтобы оглянуться через плечо: не подслушивает ли кто-нибудь?
– Он должен проследовать на Мальту, взять на борт находящееся там восьмитысячное ударное войско и во взаимодействии с русским корпусом, базирующимся на острове Корфу, предпринять освобождение Неаполитанского королевства и защиту Сицилии.
Видя изумленный взгляд графа, лорд Барэм продолжал:
– Поскольку успех этой операции чрезвычайно важен для всей европейской кампании, Крэг должен разместить на Мальте наш гарнизон, если потребуется, даже без согласия короля, ему также предписывается при поддержке Нельсона держать блокаду Египта и Сардинии.
Он замолчал.
– Я потрясен, это все, что я могу сказать, – проговорил граф. – И ввиду ужасных опасностей, связанных с осуществлением такого плана, я понимаю, что «Тайная экспедиция» – название вполне подходящее.
Понимал он и то, что боевой дух солдат, погруженных на корабли, будет очень высок, ведь у них, впервые после многих месяцев вынужденного сидения на месте появятся надежды на участие в военных действиях.
– Мне осталось сообщить вам, – закончил лорд Барэм, – что два дня назад а именно 19 апреля, неблагоприятный ветер, препятствовавший отплытию сорока пяти транспортов от английских берегов, переменился, и они уже вышли в море под эскортом двух военных судов первого класса.
– И вы всерьез полагаете, что это может остаться тайной?
– Мне сообщают, что соглядатаи Наполеона отнюдь не дремлют, но по моим сведениям, куда именно направляется экспедиция, никому из них не известно. Один надежный источник доносит, что сам Бонапарт полагает пунктом ее назначения Вест-Индию.
– В таком случае он пошлет туда все имеющиеся в его распоряжении суда! – оживился граф.
– Конечно! И так как он убежден, что должен стать владыкой мира, в его интересах запугать Даунинг-стрит[2] и вынудить правительство рассредоточить наши и без того немногочисленные военные контингенты.
– Да, мне ясна вся картина, – кивнул граф Эрроу. – Единственное, чего я не донимаю, в чем заключаются мои действия.
– А вы пораскиньте умом, мой мальчик, – ответил лорд Барэм. – Шпионы, как вы бесспорно знаете, – это не мрачные личности в черном, притаившиеся в темном переулке. У них нередко бывают умильные глазки, губки бантиком и слабость к бриллиантам.
Граф нахмурился.
– Вы хотите сказать, что в Англии есть женщины, шпионящие в пользу Франции?
– Волей или неволей, сознательно или сами того не ведая, но такие шпионки несомненно существуют, – ответил лорд Барэм. – А вы отлично понимаете, Эрроу, из-за одного слова, сказанного невзначай в постели на ушко возлюбленной даме, где-нибудь в чужом краю могут погибнуть британские солдаты или пойдет на дно военный корабль, занимающий ключевую позицию в нашей обороне.
Граф сжал губы.
– О, я отлично понимаю, о чем вы говорите, – проговорил он. – Я сам несколько месяцев назад чуть было не потерял судно из-за того, что кто-то уведомил врага о нашем приближении, и только милость Божия спасла нас в последний миг.
– Значит, вы понимаете, чего я от вас хочу, – сказал лорд Барэм. Он сделал широкий жест. – Сойдитесь с приятелями его королевского высочества, которые словно голодные вороны, стаями вьются вокруг Карлтон-хауса. Подружитесь поближе с хозяйками всех лучших домов, и вигов, и тори. Всегда держите ушки на макушке и шевелите мозгами.
– Но я могу самым прискорбным образом провалиться, – возразил граф. – Мой дом – капитанский мостик, я умею обращаться с кораблем гораздо лучше, чем с женщиной.
Лорд Барэм рассмеялся.
– Я так и знал, что вы слишком долго плавали по морям! Теперь забудьте подвиги мужественного капитана Дарвина Боу и сосредоточьтесь на том, что вы– граф, чья единственная в жизни забота – всевозможные удовольствия.
Граф ответил со вздохом:
– Право, уж лучше бы меня произвели в «бумажные крысы», чего я так опасался, когда вы за мной прислали!
– Ну нет, мой дорогой, нельзя зарывать в землю ваши таланты, внешность и знатное имя, – смеясь, ответил лорд Барэм. – Никому не придет в голову заподозрить в графе тайного агента, но именно такую роль вам придется выполнять, и прошу вас все время помнить, что от вас зависит жизнь семи тысяч солдат, не говоря уже о том, что если план сорвется, премьер не оберется неприятностей с русскими.
– В таком случае могу только ответить, что сделаю все возможное, черт побери!
– Такого ответа я от вас и ждал, – с улыбкой сказал лорд Барэм и поднялся, давая понять, что беседа окончена. – Не появляйтесь здесь больше, пока у вас не будет для меня важного сообщения. Ничего не доверяйте перу и бумаге. И не полагайтесь ни на кого ни в самом Адмиралтействе, ни вне его.
– У меня прямо мурашки по спине! – засмеялся граф.
– Этого я и добиваюсь, – ответил лорд Барэм. – Здесь у нас царит полное благодушие, а это – роскошь, которую, уверяю вас, мы не можем больше себе позволить. – Он помолчал и добавил: – Вот вам пример: ничего не известно о местонахождении Нельсона, нашего, на мой взгляд, чересчур импульсивного, молодого адмирала.
– Неужели от него не поступало никаких известий?
– Совершенно, никаких. И если этот единственный глаз опять повел его в Египет, правительство окажется в весьма сложном положении.
– Почему же? – спросил граф.
– Важно, чтобы Нельсон держал под своим контролем Центральное Средиземноморье.
– Я думал, он добился там таких успехов, что французский флот, отчаявшись, совсем покинул Средиземное море и занимается пиратством в Атлантике.
– Мы тоже так думали. Но Нельсон исчез, и где его искать, неизвестно.
– Я совершенно убежден, что любые его решения всегда будут правильными, – уверенно проговорил граф.
Ему показалось, что лорд Барэм не столь радужно смотрит на вещи. Однако первый лорд Адмиралтейства вслух своих сомнений не высказал. Он довел гостя до двери и открыв ее, громогласно произнес вовсеуслышанье:
– Рад был повидаться с вами, мой милый. Конечно, нам во флоте будет вас не хватать, но я понимаю, у вас теперь хлопот полон рот с вашим имением. Вы честно заслужили отпуск, и я желаю вам побольше удовольствий!
Он пожал графу руку, после чего один из старших письмоводителей проводил его до парадного подъезда. А первый лорд вернулся к себе в кабинет с недовольным видом человека, жалеющего о напрасно потраченном времени.
Граф сел в свой фаэтон, ломая голову над тем, с какого бы бока взяться за возложенные на него лордом Барэмом обязанности. Впрочем, он обладал острым умом, и не было нужды особенно убеждать его в том, как важна запланированная «Тайная экспедиция» и какую опасность представляет проникновение французских агентов в английский Beau Ton[3]. Шпионы есть в каждой стране, это графу было известно. А вот что у Наполеона хватит хитрости сделать своими агентами людей, вхожих в самые знатные дома Англии, к принцу Уэльскому и даже, быть может, в Букингемский дворец, это ему в голову не приходило. Хотя Англию действительно наводнили эмигранты, спасавшиеся от бедствий Французской революции. И многие, из тех, чьи замки и имения были разграблены, не вернулись на родину, даже когда Наполеон пригласил всех обратно. Теперь они, возможно, представляют для Англии опасность, но, с другой сторонлы, они все люто ненавидят «корсиканского выскочку», который пришел к власти только благодаря революции, а потом короновался императором Франции!
Они красноречиво возмущаются, когда слышат рассказы о том, что он поселился в королевских дворцах и вообще держится величавее самого Карла Великого.
«Возможно ли, что в среде эмигрантов есть наполеоновские агенты? – спрашивал себя граф Эрроу. – А если не там, то где?».
Он миновал улицу Мэлл, Сент-Джейм-ский дворец и повернул свой фаэтон на Сент-Джеймс-стрит. Тут ему пришло в голову, что раз уж он снова в Лондоне, надо заглянуть в клуб «Уайте», где можно встретить многих старых знакомых. А также услышать все последние сплетни.
И может быть, хотя и маловероятно, что-нибудь там подскажет ему, где искать этих презренных женщин, которые способны так низко пасть, чтобы польститься на французские деньги.
Он спешился перед подъездом клуба и, войдя, нисколько не удивился, когда швейцар приветствовал его словами:
– Здравствуйте, ваше сиятельство! Очень рад, что вы опять с нами после стольких лет отсутствия.
Граф усмехнулся. В клубе «Уайте» так уж заведено, что швейцар знает поименно всех его членов. Не прошло мимо его внимания и то, что он уже больше не капитан-лейтенант Боу, но его сиятельство граф Эрроу.
– Я тоже рад этому, Джонсон, – откликнулся он. Граф был доволен не только тем, что тот узнал его и величает новым титулом, но и тем, что и сам он вспомнил, как зовут швейцара.
– Вы найдете капитана Кроушора в Утренней Гостиной, милорд, – сообщил ему Джонсон. «Он даже помнит моих друзей, надо же!» – про себя улыбнулся граф, проходя в Утреннюю Гостиную. При его появлении разговор на миг смолк, затем раздался возглас: «Дарвин!» – и рядом с ним очутился Перри Кроушор.
– Приехал! – радостно произнес он, обмениваясь с графом сердечным рукопожатием. – А я гадал, когда тебя ждать?
– Я уже несколько дней как возвратился. И первым делом отправился в свой дом на Беркли-сквер. Но нашел его в страшном запустении.
– Надо было попросить меня, и я бы тебе помог навести там порядок.
– Я прошу тебя теперь, – ответил граф. И, усевшись рядом с другом в кожаное кресло, велел лакею принести вина.
– Что ты собираешься делать, раз уж воротился домой? – спросил Перри.
– Жить в свое удовольствие! – воскликнул граф. – Я так долго качался на волнах, что чуть было совсем не разучился ходить по твердой земле.
– Останешься в Лондоне или уедешь в деревню?
– И то и другое! А на тебя, Перри возлагаю надежды, что ты меня выведешь в свет, как невинную дебютантку, и представишь всем известным модникам и модницам.
При этих словах Перри Кроушор громко расхохотался. Подошли еще двое или трое из членов клуба, знавших графа в прежние времена.
– Мы думали, тебя проглотил морской лев или увлекла на дно соблазнительная сирена, – насмешливо заметил один из них.
– Если в Средиземном море и водятся сирены, мне, по крайней мере, не довелось встретить ни одной, – отозвался граф. – А что до дельфинов, то от них только одни неприятности, хуже, чем от французов!
– Когда же кончится эта проклятая война? – спросил кто-то.
Граф почувствовал, что на него устремлены все взоры, и подумав, ответил:
– Только после того, как будет разбит Наполеон, и сделать это, кроме нас, некому, так и знайте!
Шенда обвела взглядом дом, в котором выросла и который теперь, как ни трудно в это поверить, ей предстояло покинуть. Когда пришло письмо от нового управляющего поместьем Эрроу, в котором ей предлагалось в двухнедельный срок освободить дом викария, она опустилась на стул и расплакалась. Единственным человеком, к кому она могла бы переехать, был старший брат покойного отца, поселившийся после смерти ее деда в родовом доме в Глостершире. Она два или три раза виделась с ним за последние годы и не нашла в нем ни одной родственной черты. К тому же, она знала, что выйдя в отставку, он очень стеснен в средствах. Растит четверых детей и едва сводит концы с концами.
– Ну, как можно еще и мне садиться ему на шею? – спрашивала себя Шенда.
Однако больше ей податься было некуда. Родню матери, жившую где-то на севере Шотландии, она не знала, и мама рассказывала, что они не одобряли ее брак.
Шенда складывала свою одежду и то немногое из домашней утвари, с чем не хотелось расставаться, а сама ломала голову над тем, как же ей дальше жить? Денег у нее, надо признать, в общем-то не было, так, только совсем небольшая сумма, вырученная от продажи той мебели, которую не имело смысла хранить. Правда, фермер Джонсон, которому принадлежал бык, убивший ее отца, предложил ей оставить все, что ей понадобится у него на ферме.
– Можете занять любой из сараев мисс Шенда, – сказал он ей, – или, ежели пожелаете, сложим на чердак. Я уж пригляжу, чтобы все осталось в сохранности в этом можете не сомневаться.
– Спасибо, вы очень любезны, – ответила Шенда – но у меня совсем немного вещей, всего несколько чемоданов, ну и, может быть, будут два или три ящика.
– Я пришлю к вам Джима с телегой, он их перевезет сюда. Для вас, мисс Шенда, мы что угодно сделаем, и со всей нашей радостью, вы это знаете.
Она понимала, что он чувствует себя перед ней виноватым, ведь это его бык убил отца Шенды. Хотя на самом деле винить тут некого. Разве мог знать отец, что на лугу, которым он всегда проезжал, навещая миссис Ньюком, пасется известный своей свирепостью бык? А фермер Джонсон разве мог знать, что именно по этому лугу имеет обыкновение проезжать викарий?
Один чемодан все еще стоял наполовину пустой и, глядя на него, Шенда вспомнила, что в столовой, в буфете, осталась лежать любимая матушкина скатерть. Она достала скатерть и увидела| что кружево, которым она обшита, в одном месте порвано. Мать научила ее искусному владению иглой. Умела она и штопать, и чинить кружева, да так аккуратно, что вся деревня восхищалась ее работой.
Так что теперь, бережно сложив скатерть и обернув ее в белую бумагу, Шенда положила ее в чемодан поверх остальных вещей. Будет ли у нее опять когда-нибудь свой дом, где она сможет пользоваться всеми этими красивыми вещами, которые раньше считались обыкновенными предметами быта, а теперь оказались роскошью? И вдруг, когда Шенда поглаживала, словно живое существо, любимую мамину скатерть, ей пришла в голову одна мысль, словно это мама ей подсказала. Ведь накануне ночью, лежа в постели, она молилась и просила о помощи сначала Бога, а потом мать.
– Как мне быть, матушка? – шептала она, – Я отлично знаю, что дядя Вильям не обрадуется еще одному голодному рту, а ведь я, если поеду к нему, возьму с собой Руфуса, и это означает уже не один рот, а два.
Она твердо знала одно: со своим песиком она не расстанется, а тетя, помнилось, смотрела на Руфуса не очень-то благосклонно и, возможно, она не захочет терпеть в доме собаку.
– Помоги мне… матушка… помоги! – отчаянно молилась ночью Шенда.
Незаметно для себя она произнесла эти слова вслух, и Руфус, будто бы желая утешить ее, взобрался к ней на кровать. Она наклонилась и взяла его на руки. Раненая лапка зажила. Но наступал он на нее осторожно, словно опасаясь, как бы от соприкосновения с землей ему опять не стало больно. Она запустила пальцы в шелковистую шерсть, а песик поднял лапку, словно хотел ей что-то сказать.
Сбегав в опустевшую спальню за капором, Шенда позвала:
– Руфус! Пойдем гулять!
И пошла в сопровождении своего верного спаниеля сначала через сад, расцветший всеми красками, потом дальше, в лес. Однако на этот раз она не свернула на мшистую тропинку к волшебной заводи, а двинулась напрямик к замку.
Замок с устремленной в небо старинной башней представлял собой впечатляющее зрелище. Графский дом, который пристраивался к башне постепенно, из поколения в поколение, величественно чернел на фоне дальнего леса.
Если сад при доме викария был, в глазах Шенды, воплощением красоты, то сады вокруг замка каждый раз все больше потрясали ее своей живописностью. Особенно хороши они были в весеннюю пору, когда миндальные деревья стоят все в цвету и живые буксовые изгороди, обводящие правильные фигуры травянистых газонов и цветников, разбитых еще в елизаветинские времена, только что заново подстрижены. Хотя старый граф перед смертью долго и тяжело болел, садовники все это время поддерживали сад в безукоризненном порядке, чтобы не стыдно было показать хозяину, если бы он вдруг решил их проверить. Им, наверно, даже было обидно, думала Шенда, что он так и не смог оценить их стараний. Всякий раз, по тому или иному делу посещая замок, она непременно выражала Ходжесу, главному садовнику, свое восхищение. Она чувствовала, что ее похвалы приятны старику и он всегда рад ее видеть.
Фонтан, каскад, зеленая лужайка для игры в шары, грядки пряностей и лекарственных снадобий, – все вызывало ее восторг и будило воображение. Она рассказывала самой себе разные чудесные истории о прежних обитателях замка. Чаще всего – о Первом Рыцаре.
Однажды, в давние, средневековые времена, полководец по имени Хлодвиг со своей ратью напал на войско данов, которые высадились на здешнее побережье, чтобы разорять и грабить. Силы были неравны. Тогда Хлодвиг, видя, что враг одолевает, взял у одного из своих ратников лук и выстрелил. Его стрела поразила самого вождя данов. В награду за это Хлодвиг был произведен в рыцари и получил имя – сэр Джастин Боу. Он построил себе большой дом, укрепил его и назвал в память того случая – «Эрроу»[4]. А в царствование короля Карла II ему был пожалован титул графа Эрроу. На протяжении всей истории мужчины из рода Боу, служили в армии и во флоте, а также состояли советниками у монархов.
Эта романтическая история очень нравилась Шенде, она любила представлять себе, как выглядели люди, жившие в замке. Сначала это были рыцари в латах, а их дамы носили высокие средневековые головные уборы с тянущимися сзади длинными покрывалами. Потом, во времена Тюдоров, на смену этим костюмам пришли камзолы, брыжи и длинноволосые парики в подражание тем, что носил после Реставрации Карл II. Шенда даже придумала для себя подходящее платье в стиле той эпохи. Неплохо бы также иметь хотя бы одно и по теперешней новой моде, которая с легкой руки императрицы Жозефины распространилась по Европе и дошла до Англии. Шенда знала, что платье из легкой, почти прозрачной ткани, с высокой талией, пышными рукавами и лентой на груди очень пойдет ей.