Картленд Барбара. Позови меня

   С графом он познакомился несколько лет назад. Это был пожилой пэр, когда-то выдающийся мастер псовой охоты. Будучи уже в возрасте — за семьдесят, — он сломал ногу и с тех пор большую часть времени проводил в инвалидной коляске.
   За несколько лет до этого несчастья он вторично женился на очень привлекательной кареглазой француженке.
   Ее парижская жизнь представляла собой довольно пеструю картину, но своим вступлением в английскую знать она утерла нос всем, кто осуждал ее за прежнее легкомыслие.
   Уинстон познакомился с графиней Гленкерн полгода назад, когда она обедала с его сестрой в великолепном герцогском доме близ Оксфорда. За столом он сидел рядом с ней, и она заигрывала с ним так тонко, что он сразу понял, что они оба — великие мастера этого древнего искусства.
   Уинстон Вандерфельд опустил список пассажиров — на губах его играла довольная, слегка циничная усмешка.
   Путешествие обещало быть не таким скучным, как он предполагал.

Глава 3

   Марине казалось, что сердце ее уже перестало биться.
   Она почти физически ощущала, как безвозвратно тают дни, часы и минуты ее жизни, но, понимая, что перед смертью ей необходимо сделать что-то особенное, важное, она не представляла себе, с чего начать.
   Воля ее как бы растворилась в этом ожидании конца, и сейчас — больше чем когда-либо в ее прежней жизни — ей нужен был человек, который взял бы все в свои руки и только указывал бы ей, что делать.
   И она могла лишь с угасающей надеждой ждать ответа Элвина на свою телеграмму. А вдруг он так болен, что не сможет ответить на ее крик о помощи?
   Эта мысль совершенно выводила ее из равновесия, и тогда она брала его письма и читала их, особенно последнее, которое она получила уже из Америки.
   Он писал ей, как обрадовалась мама его возвращению, а также о том, что перенес путешествие намного лучше, чем ожидал.
   «Думаю, это морской воздух помог мне, — писал Элвин. — Он навевал мне мысли о вас, а пасмурный день напоминал о ваших глазах».
   Но письма его были такие короткие, — наверное, у него просто не хватало сил, чтобы написать ей побольше.
   И все же он утверждал, что ему лучше. Это уже само по себе внушало надежду, но она и так была уверена, что Элвин жив, — будь что неладно, он дал бы знать о себе другим способом…
   Вернувшись в Лондон, она сразу почувствовала жуткое одиночество и попыталась вспомнить все, о чем он ей говорил.
   — Как же ты можешь быть одна, если вокруг тебя — жизнь! — говорил он ей.
   Гуляя по улицам и убеждая себя, как много должны значить для нее эти слова, когда вокруг — никого и ей не к кому обратиться в своем одиночестве, Марина зашла однажды в Гайд-парк.
   Она почувствовала облегчение, что вырвалась наконец из своей маленькой тюрьмы — этого пустого мрачного дома, а свежий резкий ветер сразу напомнил ей живительный воздух Швейцарии.
   Марина брела по зеленой траве и незаметно вышла на берег Серпентина⁴, и, хотя день был до этого пасмурный, вдруг проглянуло солнце, и она присела на скамейку возле воды.
   Глянув вокруг, она нечаянно увидела, что вовсю цветут бледно-желтые нарциссы, и красные тюльпаны стоят на своих грядках, как гвардейцы.
   Все это время Марина была погружена в себя, как в густой туман, и, гуляя по парку, не видела и не осознавала ничего, кроме ужаса перед будущим, а в голове крутилась одна неотвязная мысль: «Как найти работу? »
   Сейчас, сидя на берегу озера, она попыталась представить себе, будто Элвин сидит рядом и убеждает ее, что вокруг — жизнь, и она — частица этой жизни.
   «О Элвин, Элвин!» — прошептала она. — Помоги мне! Помоги мне!»
   Ей показалось, что она выкрикнула эти слова в полный голос. Но ответа не было — только ветер шелестел прошлогодней листвой, еще лежащей под деревьями, да где-то наверху качались ветки с уже набухающими зелеными почками.
   От ветра Серпентин покрылся рябью, а бледно-желтые нарциссы преклонили свои головки к земле.
   «Я — часть всего этого, а это — часть меня самой», — сказала себе Марина. Но слова оставались словами, и их смысл с трудом доходил до нее.
   Внезапно на воде вспыхнул какой-то свет — он почти ослепил Марину, и нарциссы показались ей золотыми, как солнце, и она почти увидела, как у нее под ногами растет трава.
   Это было какое-то сильное, волшебное, божественное сияние, осветившее и небо, и ее душу.
   Она слилась с ним воедино, и оно было ее частью! Но не успела девушка страстно приникнуть к этой живой красоте, удержать ее, убедиться в ее реальности, как сияние вдруг пропало.
   Все произошло настолько быстро, что она на миг подумала: это просто обман чувств. Но нет, сомнений не было — это случилось на самом деле!
   «Теперь я понимаю, о чем говорил Элвин», — подумала Марина.
   Она попыталась снова уловить это сияние, но, хотя солнце еще освещало воду, это был уже совсем не тот свет, который явился ей в тот потрясающий момент.
   «Может быть, я еще научусь», — с надеждой подумала Марина.
   Волшебное сияние драгоценным камнем светилось у нее перед глазами, когда она возвращалась домой.
   Это немного приободрило ее, но не успокоило. Наоборот, она еще более отчаянно затосковала по Элвину: так хотелось, чтобы он утешал ее, был рядом с ней…
   Она снова и снова пыталась вызвать это состояние, но чудо не возвращалось.
   Теперь же Марина не могла думать ни о чем другом, кроме как о своем сердце — как оно перестанет биться и ее дыхание остановится…
   Она лишь мысленно призывала Элвина, как он ее учил, и умоляла его ответить на телеграмму.
   Только Элвин мог спасти ее от того ужаса, который наступит, когда подойдет двадцать первый день.
   Если Элвин не смог выехать сразу, уже слишком поздно, но даже если он уже в пути, их свидание будет очень коротким.
   Невероятно, но сбылось то, что она сама предсказала себе в Швейцарии.
   «Я вполне могу умереть раньше тебя», — сказала она тогда, сама в это не веря.
   Тогда это были только слова, но сейчас она узнала, что не переживет Элвина, и оказалась не готова, как он, встретить неизбежную смерть.
   «Помоги мне, помоги мне!» — кричало ее сердце, когда она возвращалась домой.
   Она чувствовала враждебность этого пустого дома, когда открывала давно не крашенную дверь, видела потертый ковер на лестнице и ощущала полную тишину.
   Ни она, ни ее мать не питали особой любви к дому номер 68 на Итон-Террас. Они обе ужасно не хотели расставаться с большим удобным домом на Суссекс-гарденз по другую сторону парка. Но когда доктор Мильтон неожиданно умер, заразившись каким-то вирусом от своего пациента, его жена узнала, что их дом принадлежит его сослуживцам.
   Кроме того, Марина с матерью с ужасом обнаружили, что он почти не оставил им денег.
   У доктора Мильтона была очень прибыльная практика — его пациентами были состоятельные люди этой части Лондона. Но, будучи человеком глубоко сострадающим и сочувствующим, он бесплатно лечил бедняков в трущобах близ Паддингтона и — больше того — часто тратил свои собственные деньги, покупая им лекарства или небольшие подарки.
   На его похоронах было много бедного люда — все они несли трогательные букетики цветов и готовы были бесконечно говорить о «хорошем докторе» и его доброте.
   И в то же время было очень тягостно узнать, как мало денег он оставил жене и дочери.
   Так как после смерти мужа миссис Мильтон находилась в состоянии полного упадка сил, Марине пришлось самой подыскивать подходящее для них жилье. Она решила, что ради спокойствия матери им нужно покинуть южную часть парка — место, где они были так счастливы, и она отправилась в район Белгравии.
   Дом, который она взяла в аренду на Итон-Террас, был дешевый, но уж очень маленький, скучный и непривлекательный, даже когда они обставили его привезенной с собою мебелью.
   — Конечно, это глупо с моей стороны, я знаю, — сказала миссис Мильтон через несколько недель после переезда, — но я никак не могу заставить себя считать этот дом своим.
   Марина понимала, что матери гораздо труднее смириться с мыслью, что она вдова и теперь некому заботиться о ней.
   Миссис Мильтон жила за своим мужем в неге и довольстве. У нее никогда не было стремления к независимости, и она совершенно не интересовалась проблемами эмансипации.
   — Я не хочу голосовать, дорогой, — сказала она как-то мужу в присутствии Марины. — Я вполне довольна своей жизнью — ты сам прекрасно объясняешь мне всю политическую обстановку, когда я чего-то не понимаю, а если честно, мне так вообще лучше поговорить о чем-нибудь другом.
   — Боюсь, ты никогда не станешь современной женщиной, — с улыбкой отвечал ей муж.
   — Я хочу быть просто твоей женой. — Миссис Мильтон с обожанием посмотрела на него.
   Они были так счастливы вместе, что иногда Марина чувствовала себя лишней.
   Нет, она знала, конечно, что отец ее очень любит, а после его смерти мать обратила на дочь всю свою любовь, не оставляя сомнений в том, как много та для нее значит.
   Теперь же, оставшись одна, Марина вдруг поняла, как ей будет трудно переносить одиночество после счастливой жизни в семье, где все любили друга.
   «Может быть, это и хорошо, что мне осталось жить так мало, — с горечью подумала она. — Я ведь не сумею продержаться в этом мире, где одинокая женщина совершенно беспомощна».
   Она вспомнила, как, собираясь к сэру Джону Колериджу на прием, строила планы найти место секретаря. Но это были лишь ее фантазии — она прекрасно понимала, что в стране сейчас безработица и едва ли кто-нибудь возьмет на работу женщину, если можно воспользоваться услугами мужчины.
   В гостиной Марина решила осмотреть ценности, оставшиеся после матери: инкрустированная шкатулка для рукоделия, где мать обычно держала свое вышивание; маленький французский письменный стол меж двух окон — на нем стояли фотографии отца и ее собственная…
   Она потрогала китайские безделушки на каминной доске, подаренные однажды на Рождество и так любимые матерью.
   Разглядывая фигурки, она заметила, что у пастушки отбита рука. Марина почувствовала раздражение: какие же неряхи были эти жильцы — разбили и даже не потрудились приклеить отбитый кусочек! Впрочем, какое это теперь имеет значение?
   Мама уже никогда не узнает, что дорогие ее сердцу милые вещицы сломаны, а совсем скоро и ее самой не будет, и некому будет смотреть на них…
   «Что же мне делать со всеми этими вещами? — с неожиданным страхом подумала Марина. — Не могу же я умереть, не сказав никому, что они мне больше не понадобятся».
   Она попыталась припомнить, есть ли у нее хоть кто-то, кому она могла бы довериться. У отца с матерью было много знакомых, когда они жили в Суссекс-гарденз, но, по традиции, ей не разрешалось принимать участия в вечеринках, которые устраивали родители.
   Застенчивость не позволила ей подружиться ни с кем из девочек, которых она знала. Но ее мать всегда говорила, что все изменится, когда дочь станет взрослой.
   — Мы должны устроить для Марины бал, — заявила она однажды своему супругу. — И вообще, тебе пора начать копить деньги, Джон, потому что, когда Марине исполнится восемнадцать, я хочу заказать ей очень дорогую одежду и особенно — вечерние платья.
   — А потом ты скажешь, что хочешь представить ее ко двору? — продолжил доктор Мильтон.
   — А почему бы и нет? — удивилась его жена. Меня представляли, когда мне было восемнадцать.
   — Твоя семья жила совсем в других условиях, — заметил доктор.
   — Все Кортни были представлены в свое время, — с достоинством сказала ее мать, — и я не смогу считать, что выполнила свой долг перед дочерью, пока она не сделает реверанс в Букингемском дворце. — Она, улыбаясь, смотрела на дочь и продолжала: — И если во дворце сочтут, что я недостаточно важная персона, чтобы представлять тебя, мое сокровище, я попрошу сделать это твою крестную, леди Сандерсон. Она всегда присылала тебе подарки к Рождеству. Она живет в деревне, и мы редко встречаемся, но я уверена: она была и остается нашим хорошим другом.
   Леди Сандерсон умерла на следующий год, и мать Марины оплакивала потерю друга, так много значившего для нее.
   Итак, не было больше леди Сандерсон, к кому бы она могла сейчас обратиться. После года, проведенного в Швейцарии, а перед этим — целого года траура, ей было трудно даже припомнить имена тех, кто приходил к ним в дом на Суссекс-гарденз.
   «Да и вообще, — подумала Марина, — кому захочется общаться с человеком, который ищет утешения в ожидании приближающейся смерти?»
   Но самое главное — она никому не решилась бы раскрыть тайну своей судьбы, висящей над ней как дамоклов меч.
   «Я буду хранить это в себе, — решила она с неожиданной гордостью. — Я не буду плакать и жаловаться, как те женщины, которые приходили к папе».
   Она вспомнила, как однажды отец сказал:
   — Я сыт по горло хныкающими женщинами!
   — Кого ты считаешь «хныкающими женщинами»? — с улыбкой спросила мать.
   — Тех, у кого болит и колет! Не стоит и говорить, что это всегда — самые богатые! Бедные просят помочь только в самом необходимом: родиться, остаться в живых и умереть легкой смертью, как сказал мне однажды один человек, «чтобы не успеть снять ботинки».
   — Да, они мужественные люди, — мягко заметила миссис Мильтон.
   — Как раз это меня в них и восхищает, — продолжал доктор. — Многие из них грубы и злы — реформаторы считают их грешниками, но у них по крайней мере есть характер! И этот тип людей я тоже не терплю!
   «Я не должна жаловаться… Я должна быть мужественной, — сказала себе Марина. — Я хочу, чтобы папа гордился мной».
   Она села на диван и задумалась. Что она может сделать? Многие вещи в доме требовали починки и ремонта. Но какой смысл этим заниматься?
   И тут у входной двери звякнул колокольчик. Она ясно услышала его в тишине пустого дома.
   «Кто это может быть?» — удивилась она и вдруг вспомнила, что ждет телеграмму от Элвина.
   Она вскочила и с просиявшими глазами бросилась вниз по лестнице. Дрожащими руками открыла дверь, но не увидела там мальчика — разносчика телеграмм, как ожидала, — на пороге стоял господин средних лет, хорошо одетый и в котелке.
   Он показался Марине управляющим делами или, может быть, государственным служащим высокого полета, какие часто ходили на прием к ее отцу.
   — Здесь живет мисс Марина Мильтон? — спросил он.
   — Я мисс Мильтон!
   Она увидела в его глазах слабое удивление, будто он не ожидал, что она сама откроет дверь.
   Подумав, что ему может показаться странным, что она одна в доме, Марина добавила:
   — Боюсь, что служанка вышла.
   — Могу я поговорить с вами, мисс Мильтон? — спросил человек.
   Он снял шляпу, обнажив седые волосы, и Марина подумала, что вид у него очень почтенный.
   И все же она не решалась впускать его в дом.
   — Какое у вас ко мне дело? — поинтересовалась она. Ей вдруг пришло в голову, что он, может быть, хочет ей что-нибудь предложить на продажу.
   Она слышала, что часто люди самой неожиданной наружности ходят по домам, предлагая страховку или дорогие товары.
   — У меня для вас сообщение от мистера Элвина Фаррена, — ответил человек.
   Все ее подозрения тут же исчезли.
   — О, входите, пожалуйста! — быстро проговорила она.
   Человек вошел, тщательно вытерев ноги о половик. Это был солидный мужчина, и ему с трудом удалось протиснуться за ней в узкую прихожую, но он покорно стоял, ожидая, пока она закроет дверь.
   — Вы подниметесь в гостиную? — спросила Марина. — Она у нас наверху.
   Он молча положил шляпу на стул и стоял у лестницы, ожидая, пока хозяйка пройдет вперед.
   Марина повела его наверх.
   Несмотря на выгоревшие занавески и потертый ковер, гостиная казалась очень привлекательной в лучах послеполуденного солнца, пробивающегося сквозь узкие окошки.
   — Присаживайтесь, — предложила Марина.
   — Моя фамилия Дональдсон, мисс Мильтон, — представился он, усаживаясь на краешек дивана.
   Марина села в кресло напротив.
   — Вы получили сообщение от мистера Фаррена? — с нетерпением спросила она.
   — Мистер Фаррен попросил меня связаться с вами, — начал мистер Дональдсон. — Из его телеграммы, мисс Мильтон, я понял, что вы хотите увидеться с ним.
   — Да, я очень хочу его видеть, — ответила Марина и добавила: — если это возможно…
   — Мистер Фаррен предлагает вам встретиться с ним в Сорренто.
   — В Сорренто?! — воскликнула Марина. — В Италии?
   — Да, мисс Мильтон, у его семьи там есть вилла, и мистер Фаррен просил меня помочь вам отправиться туда как можно скорее.
   Марина смотрела на него в изумлении.
   — Он предложил мне… проделать… такой путь, чтобы только увидеться с ним?
   — Ему придется проехать гораздо большее расстояние из Америки, — сказал мистер Дональдсон, — и он, видимо, подумал, что путешествие отсюда будет для вас не таким трудным делом.
   — Нет-нет, конечно, нет! — поспешно сказала Марина. — Дело совсем не в трудности, просто это… такая неожиданность!
   — Вы знаете, где находится Сорренто, мисс Мильтон?
   — Да, конечно, это недалеко от Неаполя. Мой отец часто рассказывал мне о Неаполе. Он очень интересовался Помпеями и Геркуланумом.
   — Как мне кажется, там были сделаны большие открытия, — заметил мистер Дональдсон.
   — Да, я об этом читала.
   Марина разговаривала совершенно машинально — она была просто ошеломлена этим невероятным предложением.
   Она, разумеется, предполагала, что Элвин — если, конечно, будет в состоянии выполнить свое обещание — приедет в Лондон. Однажды он сказал ей, что если приедет к ней в Лондон, то остановится в гостинице «Клариджес», и Марина уже представляла, как она навестит его в номере, а может быть, и он придет в ее дом, если будет неплохо себя чувствовать. Но в Сорренто!..
   Она просто не могла в это поверить!
   — Мистер Фаррен, конечно же, не предполагает, что вы отправитесь в путешествие одна, — снова заговорил мистер Дональдсон. — Он просил, чтобы я либо сам поехал вместе с вами, либо нанял для вас сопровождающего. — Марина ничего не ответила, и он, помолчав, продолжал: — Наверное, мне следует объяснить вам, мисс Мильтон, — я представляю интересы мистера Фаррена в Лондоне, здесь у него своя контора.
   — Контора? — удивилась Марина. — Зачем ему нужна контора?
   После короткого молчания мистер Дональдсон ответил:
   — У мистера Фаррена самые разные деловые интересы не только в своей стране, но и в Европе, которые мы здесь и представляем.
   — А-а, понятно…
   Она и раньше предполагала, что Элвин — состоятельный человек, иначе он не мог бы себе позволить жить в санатории в отдельном домике. Марина с матерью были там на особом положении, а с остальных пациентов доктор Генрих брал очень высокую плату.
   Если у него есть своя контора в Европе для ведения дел, значит, он очень богат. И все же ей никак не верилось, что Элвин может заниматься финансовыми делами.
   Но мистер Дональдсон продолжал в быстром деловом темпе:
   — Мисс Мильтон, я предлагаю вам полностью довериться мне. Я постараюсь обеспечить вам максимальные удобства во время путешествия. Я только хочу знать, когда вы сможете выехать.
   — Когда? — смущенно переспросила Марина.
   — Мистер Фаррен, видимо, хочет, чтобы вы как можно скорее выехали в Италию. Однако я точно не знаю, когда он сам сможет прибыть туда.
   Марина ответила не сразу.
   — А… сколько это может стоить, ну хотя бы приблизительно? — Она задала этот вопрос с большим смущением.
   — Боюсь, что мои объяснения были слишком неуклюжи, — ответил мистер Дональдсон. — Если вы поедете в Италию, то только как гостья мистера Фаррена. Он объяснил это весьма четко в своей телеграмме. Я предусмотрю все расходы.
   — Но я не… уверена, что могу позволить… — начала Марина и тут же замолчала. Против чего она может протестовать? Если Элвин хочет, чтобы она приехала в Сорренто, то для нее это возможно только за его счет.
   Она прекрасно знала, что всех денег на ее банковском счете не хватило бы и на билет в один конец. И было бы смешно еще вести какие-то разговоры, если Элвин так щедро, так потрясающе щедро откликнулся на ее крик о помощи!
   Отправив телеграмму, Марина сомневалась, сумела ли она подобрать нужные слова. Но что-то ей подсказывало, что он правильно ее поймет, и теперь она в этом убедилась.
   Он хочет прийти к ней на помощь, как и обещал, и она должна быть согласна на все его предложения.
   Мистер Дональдсон внимательно наблюдал за ней с дивана.
   — Мисс Мильтон, вы должны мне ответить одно, — сказал он после некоторого молчания, — когда вы будете готовы к отъезду?
   Марина беспомощно оглядела комнату и ответила:
   — Я была бы готова хоть сейчас, если бы не одно обстоятельство.
   — Какое, мисс Мильтон?
   — Я должна продать все, что есть в этом доме. У меня нет денег. Если ехать в Сорренто, то, наверное, нужно иметь хотя бы несколько новых платьев. — Она увидела удивление мистера Дональдсона и поспешила объяснить: — Я ведь довольно долго жила в Швейцарии — там я и встретилась с мистером Фарреном. В горах даже летом по вечерам бывает довольно холодно, и поэтому мы носили теплую одежду. А в Сорренто очень тепло.
   — Действительно, — согласился мистер Дональдсон. — Там скоро будет очень жарко — апрель на носу.
   — Я так и подумала…
   — Итак, ясно — вам нужно купить летние платья, — заключил мистер Дональдсон. — Он улыбнулся и сразу показался Марине очень домашним. — У меня жена и три дочери, и они редко говорят о чем-нибудь другом. Поэтому я прекрасно понимаю, как это важно для вас.
   Марина улыбнулась в ответ:
   — Тогда вы, может быть, поможете мне? Мне больше ничего не пригодится в этом доме, и я хочу все здесь продать.
   — А вы собираетесь уехать из этого дома, когда вернетесь из Сорренто? — спросил мистер Дональдсон.
   — Да… я не буду здесь больше жить…
   — Ну хорошо. Мы могли бы выставить мебель на аукцион или попытаться найти покупателя среди дилеров, но на это потребуется время. — Он огляделся вокруг и сказал: — Мне бы хотелось тогда посмотреть остальную часть дома, мисс Мильтон.
   — Конечно, конечно, — согласилась Марина.
   Она встала и повела мистера Дональдсона по дому.
   Показывать, собственно, было нечего.
   Кровать красного дерева и подобранная в тон обстановка в комнате ее матери смотрелись неплохо, но особой ценности не представляли.
   В ее собственной комнате вообще не было ничего стоимостью более нескольких фунтов, но обеденный стол в столовой, а также стулья — отец говорил, что это Хепплвайт⁵, — представляли большую ценность.
   Правда, они были уже не в моде, но зато внимание мистера Дональдсона привлекли несколько картин.
   Они дошли до крошечного кабинета, и он быстро пробежал взглядом по стенам, явно не интересуясь книгами.
   — Боюсь, что это все, — извиняющимся тоном сказала Марина. — Внизу, в кухне, практически ничего нет. Вы знаете, после смерти отца мы уже не могли себе позволить держать прислугу. — Она залилась румянцем, вспомнив, что при встрече солгала ему, выдумав служанку, которая отлучилась из дому.
   — Вы живете здесь одна? — спросил мистер Дональдсон.
   Она кивнула.
   — Мне это совсем не нравится, мисс Мильтон. Я бы не разрешил так жить своим дочерям. Мне кажется, что чем скорее вы попадете в Сорренто, тем лучше. — Он помолчал и добавил с улыбкой: — Конечно, вам никак нельзя ехать туда без новой одежды, но мне кажется, я нашел выход.
   — Какой же?
   — Я одолжу вам сто фунтов, мисс Мильтон, и, пока вы будете в отъезде, продам ваши вещи. Если получится больше ста фунтов, я выдам вам разницу, когда вы вернетесь.
   — А если будет меньше? — со страхом спросила Марина.
   — Не думаю, что будет меньше, — заверил ее мистер Дональдсон. — Задача как раз в том, чтобы найти хороших покупателей, а это требует времени. Некоторые вещи, например, письменный стол в гостиной, довольно-таки ценны — один буфет в столовой может стоить около пятидесяти фунтов!
   — Может быть, вам стоит посоветоваться с кем-нибудь, прежде чем так рисковать? — с беспокойством предложила Марина.
   — Ничего, я рискну, — улыбнулся мистер Дональдсон.
   Он уселся записьменный стол, которым обычно пользовалась Марина. Это была простая и прочная вещь, ничего общего не имеющая с элегантной мебелью материнской спальни.
   — Сейчас я выпишу вам чек, — сказал мистер Дональдсон, вынимая чековую книжку из кармана, — и вы сможете уже завтра получить деньги. Вам хватит трех дней на покупки?
   — Да, наверняка хватит, — согласилась Марина.
   — За это время я закажу билеты на пароход, идущий из Дувра в Кале, и на поезд сначала до Рима, а затем до Неаполя.
   — Никак не могу поверить, что все это правда! — воскликнула Марина.
   — Я сообщу вам, в какое время я заеду за вами утром в четверг. Думаю, это будет очень рано.
   — Ничего не имею против. Мистер Дональдсон промокнул чек.
   — Если у вас возникнут ко мне вопросы, — сказал он, — можете связаться со мной вот по этому адресу. — Он сделал движение рукой, будто хотел достать из кармана карточку, но потом передумал и написал адрес на листке бумаги. — Вызовите курьера, и я явлюсь к вам в ближайшее же время.
   — Я уверена, что мне ничего не понадобится, — ответила Марина. — Я буду занята покупками.