Страница:
Усилием воли я заставила себя сидеть и молчать; затем Франсуа потянулся и зевнул, — продолжала Аме. — Он сказал: «Пора спать». После этих слов Рене кивнула в мою сторону и спросила: «А с ней что будем делать?»
Франсуа встал и, проговорив: «Закончим на рассвете», поднялся по приставной лестнице наверх, в мансарду.
Я слышала, как он устраивался там на полу, — рассказывала девушка, — а потом, подождав немного, Рене задула свечу и последовала за мужем. У меня появилось непреодолимое желание позвать эту женщину и упросить ее, чтобы она освободила меня. Но я понимала, что, как бы ни молила Рене, какие бы слова ни говорила ей, — все будет бесполезно. Я осталась внизу в полном одиночестве, если не считать полчищ крыс, которые вылезли из своих нор и скребли пол; я даже чувствовала, что некоторые из них осмеливаются бегать прямо по моим ногам.
Должна сказать вам, что меня всегда охватывал жуткий страх от одного вида крыс, но тогда, наверное, впервые в жизни, они, казалось, не имели для меня ни малейшего значения — эти крысы будут здесь и завтра, а я должна буду в самом скором времени умереть.
Когда я сталкивалась со смертью, живя в монастыре, — вспоминала девушка, — это всегда вызывало во мне какое-то трепетное чувство, удивление, может быть. Монахини обычно говорили об умерших так, словно смерть открывала тем двери в более счастливую, достойную жизнь. И мне казалось тогда, что и я сама никогда не испугалась бы смерти. Да и покойные монахини выглядели такими умиротворенными и прекрасными. Поэтому я никогда не боялась, как некоторые послушницы, ходить на обряды погребения их тел на монастырском кладбище.
Я всегда думала, — продолжала Аме, — что если когда-нибудь умру, то буду выглядеть так же, как те монахини.
Но, находясь в той лачуге в ожидании скорого конца, я отнюдь не испытывала ни счастья, ни умиротворения.
В тот момент мне безумно хотелось жить. И еще мне хотелось хотя бы раз увидеть вас, монсеньор. Я не могла допустить даже мысли о том, что вы останетесь в полном неведении о моих всех злоключениях, если не считать того, что вам принесут выловленное из Сены мое обезображенное, изменившееся до неузнаваемости тело.
Сказав это, девушка протянула руку, и его светлость крепко сжал ее в своих ладонях. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом Аме продолжила свой рассказ.
— Почти парализованная от страха перед тем, что должно было случиться со мной в самом скором будущем, я никак не могла собраться с мыслями, а потом вдруг осознала, что молюсь. Когда я жила в монастыре, то часто слышала о том, что у господа нельзя просить благ для себя лично, кроме помощи указать путь истинный — в этом случае на молящегося обязательно снизойдет благодать божья.
Поэтому я молилась не о том, чтобы убежать, — объяснила девушка, — не о том, чтобы меня кто-нибудь спас, а лишь о том, чтобы вести себя подобающим образом, когда наступит время испытания, о том, чтобы умереть с честью и достоинством. Молилась я долго — не могу сказать сколько, но очень долго, может быть, несколько часов, а потом я неожиданно услышала какой-то странный звук. Сначала я подумала, что это снова крысы, но потом поняла, что слышу скрип перекладин приставной лестницы, а затем до меня долетел звук чьих-то шагов, приближавшихся ко мне.
У меня появилось желание закричать, и я подавила его, чтобы не показаться трусихой в собственных глазах, и прижала ладони к губам. Кто-то приближался ко мне.
И я поняла, что близится час моей кончины. Вот сейчас, через секунду-другую, я почувствую у себя на горле огромные грубые лапы Франсуа… Господи Иисусе, молилась я, будь милостив ко мне.
Должно быть, я уже молилась вслух, — продолжала рассказывать Аме, — потому что кто-то шикнул на меня и приказал молчать… Это была Рене. Рука ее нащупала мою лодыжку. И как только женщина нашла ее в темноте, я услышала поворот ключа в замке кандалов. Очень осторожно она открыла замок, после чего сняла с меня кандалы.
Я услышала, как она положила цепь с кандалами на пол, потом ее пальцы нащупали мою руку, и женщина подняла меня на ноги. На цыпочках мы осторожно двинулись к двери. Дощатый пол тихо поскрипывал под нашими шагами, и крысы разбегались, заслышав этот скрип. Но, слава богу, никаких других звуков мы не слышали. Наконец мы добрались до двери. Женщина осторожно открыла ее, и я почувствовала, как лица моего коснулся порыв ночного воздуха.
Она прошептала мне: «Удирайте отсюда поскорее», и тут в отблесках света, идущего с лестницы, я увидела ее лицо, — продолжала девушка. — «Спасибо, спасибо вам», — прошептала я в ответ. «Вы были добры к моему маленькому Жану», — лишь сказала она. После этого дверь закрылась, и я осталась на улице совершенно одна.
У меня не было ни малейшего понятия, где я находилась в тот момент, — рассказывала Аме. — Я помчалась бегом по улице и через некоторое время обнаружила, что стою на набережной. Передо мной текла река, широкая и серебристая, — та река, в которую должны были бросить мое бездыханное тело! Я решила бежать вдоль набережной Сены, но потом вдруг увидела каких-то подозрительных людей; это были мужчины, они испугали меня, когда неожиданно возникали из тени домов, слоняясь по набережной, и тут я вспомнила о том, как была одета в эту минуту и насколько странным показался мой вид этим людям.
Внезапно эта река стала вселять в меня ужас — один толчок, и я могла бы оказаться в воде, и тогда Франсуа будет совершенно неповинен в том, что я утонула, — объяснила девушка. — Я метнулась в какую-то боковую улочку. Дома здесь были неказистые и грязные, поэтому я предположила, что внутри они, скорее всего, похожи на ту лачугу, в которой жили Франсуа и Рене.
Вспомнив о Франсуа, — продолжала свой рассказ Аме, — я вновь побежала. Ведь если бы он внезапно проснулся среди ночи и понял, что совершила Рене, то немедленно выбежал бы из дома и отправился на поиски.
Булыжники мостовой больно ранили мои ноги через тонкие подошвы моих бальных туфелек, поэтому мне было очень трудно передвигаться еще быстрее, и все-таки мне удалось это сделать. Должно быть, я пробежала не меньше полумили, у меня перехватило дыхание, да так, что я .никак не могла заставить себя идти дальше. Вдруг я увидела, что за мной погнался какой-то мужчина, я свернула в узкую темную улочку, и через некоторое время он потерял меня из виду. Я выбралась на улицу, где стояли уже более внушительные дома. Да, эти улицы были намного чище, чем те, что в трущобах. У меня мелькнула мысль, что я, должно быть, добралась уже до более приличной части города, но, пройдя еще некоторое расстояние, уперлась в городскую стену и поняла, что выбрала не правильное направление.
Я вновь двинулась в путь, — продолжала свой рассказ девушка, — и потом, когда прошло уже много времени, — а может быть, мне просто показалось — ночь стала постепенно уходить, наступал рассвет! Тогда меня вновь стал терзать страх, но уже совершенно по другой причине.
Я подумала, что если буду и дальше бродить по улицам в таком виде, то, вполне вероятно, могу быть арестована.
Вполне возможно, что это была довольно глупая мысль, да к тому же я очень устала к тому времени, но я очень испугалась, что меня могут посадить в Бастилию или, что еще хуже, в сумасшедший дом. Наверное, это был чистый идиотизм с моей стороны, вы не находите, монсеньор?
— Пожалуй, этого не случилось бы, — согласился с ней герцог Мелинкортский.
Аме улыбнулась ему.
— И я тоже умом тогда понимала, что этого не может быть, — проговорила девушка, — но все равно очень боялась и поэтому соблюдала большую осторожность. Я решила, что могла бы прятаться в дверных нишах, а когда увижу, что улица совершенно пуста, можно будет продолжить свой путь. В это время на улицах уже стали появляться со своими корзинками женщины, спешащие на рынок за покупками. Поэтому мне было далеко не так легко выполнить свой план. Потом у меня появилась мысль попытаться нанять какой-нибудь экипаж, но когда я вспомнила о том, в каком состоянии нахожусь, то сразу поняла, что мне вряд ли кто-нибудь поверит, ни говоря уже о том, чтобы везти в долг в карете. Поэтому мне оставалось только одно — идти пешком.
Мне потребовалось несколько часов, — .продолжала рассказ девушка, — чтобы наконец-то добраться до одной из улиц, которая показалась мне относительно знакомой.
Я раньше никогда и представить себе не могла, что Париж — такой огромный город; потом вдруг я увидела буквально в сотне ярдов от себя здание Оперы и тут же определила свое местонахождение. На улице было уже много людей, и все они с большим удивлением осматривали меня. Я перебиралась от одной дверной ниши к другой. При этом все время старалась избегать бульваров, быстро двигалась по маленьким улочкам до тех пор, пока наконец не оказалась в нескольких ярдах от этого дома, перед нашей парадной дверью.
И только тогда я полностью осознала произошедшее, — закончила свой рассказ Аме. — Мне удалось убежать! Я была свободна, мне не грозила смерть! И я снова смогу увидеть вас, монсеньор!
Голос девушки замер. Когда она закончила рассказывать о своих злоключениях, в глазах у нее стояли слезы.
Герцог Мелинкортский взял ее руки и прижался к ним губами. Пальцы девушки были чем-то испачканы, но губы его светлости надолго задержались на них. Аме глубоко вздохнула и взглянула ему в лицо.
— Слава господу, вы теперь в безопасности! — воскликнула леди Изабелла. — Но какой страшной, какой ужасной ценой! А между прочим, Себастьян подозревал, что за этим похищением стоит Филипп де Шартре.
— Как, монсеньор, вы догадались об этом? — спросила девушка у герцога.
— Да, догадался. После того как его преосвященство заверил меня в том, что не имеет ни малейшего отношения к вашему исчезновению»и дал мне честное слово, я обретя уверенность в том, что виновником может быть только герцог де Шартре.
— Сначала я тоже думала, что виновником всего был кардинал де Роган, — согласилась с ним девушка, — но потом, даже сама не знаю почему, сочла, что князь церкви, каковым является его преосвященство, никогда не опустился бы до использования столь недостойных методов.
— И вы были правы, — проговорил герцог.
Девушка тихо вздохнула, удовлетворенная похвалой его светлости.
— Я дома, — сказала она, — и теперь уже не имеет значения, кто был виноват в моем похищении.
И тут, словно увидев в первый раз, она внимательно оглядела свое изорванное платье.
— Мне нужно немедленно принять ванну, — проговорила она. — Вам, наверное, стыдно за меня?
— Ничуть не стыдно! — возмущенно воскликнула леди Изабелла. — Мы только радуемся тому, что вы снова дома.
Надо собираться в Англию, нам всем, и чем быстрее, тем лучше — подальше от всего этого ужаса.
— Это правда? — спросила Аме у герцога.
— Поговорим об этом позже, — ответил он.
— А теперь немедленно в ванну! — проговорила Изабелла. — А это платье мы сожжем в тот же момент, как только вы его снимете. Могу поклясться чем угодно, любой оборванец с отвращением отказался бы от него.
Взяв Изабеллу под руку, Аме рассмеялась ее словам, после чего обе женщины удалились.
— Слава богу, она в безопасности, — с серьезным видом проговорил Хьюго.
Герцог встал из-за стола.
— Да, пока в безопасности.
— Так что же, вы считаете, что нам всем лучше всего немедленно покинуть Париж? — спросил Хьюго.
Казалось, герцог обдумывает эту идею.
— Вы, наверное, забыли, что у меня была причина для приезда в Париж.
— Я не забыл о вашем поручении, — ответил Хьюго, — но если все-таки есть хоть малая вероятность повторения этого?..
— Я уже подумал об этом, — прервал его герцог. — Вероятнее всего, будет лучше, если вы вместе с Аме и Изабеллой вернетесь в Англию, а я останусь пока здесь.
— Сомневаюсь, что Аме согласится уехать в Англию без вас, — возразил Хьюго.
— Я заставлю ее, — поспешно успокоил его герцог.
Потом улыбнулся и добавил:
— И все-таки она может отказаться.
При этих словах на лице его светлости появилось такое задорное мальчишеское выражение, что Хьюго, взглянув на него, не смог скрыть удивления.
Открылась дверь, и на пороге появился дворецкий.
— Прибыла с визитом некая дама, она просила узнать, не могли бы вы принять ее, ваша светлость.
— Дама с визитом в столь ранний час? — удивился герцог. — А кто она?
— Эта дама не хотела бы называть своего имени, но заверяет вашу светлость, что прибыла по делу чрезвычайной важности, — ответил дворецкий с невозмутимым видом. — Я попросил ее подождать ответа вашей светлости в серебряной гостиной.
— Странно, кто бы это мог быть? — проговорил герцог.
— Может быть, мне пойти и взглянуть на нее? — предложил Хьюго.
— Не надо, я пойду сам, — ответил герцог и вышел из комнаты в зал.
Подойдя к серебряной гостиной, его светлость, однако, заколебался на пороге. Он до сих пор еще не переодел ни обуви, ни одежды, в которых всю ночь бродил по городу. И, хорошо зная нравы парижского общества, ни секунды не сомневался в том, что отступление от обычного в его облике немедленно вызовет массу кривотолков и сплетен, которые будут передаваться от одного к другому. Его светлость жестом приказал дворецкому подойти к нему поближе.
— Сообщите даме, что я еще не одет.
Примерно полчаса спустя герцог Мелинкортский медленно спускался по лестнице вниз, одетый в безукоризненно сшитый камзол из блестящего синего атласа; жилет был последним шедевром Роу, а покроем панталон мог бы восхититься великий Бруммель.
Лакей открыл перед его светлостью дверь в серебряную гостиную, и герцог вошел в комнату. Он ожидал увидеть кого угодно, но только не принцессу де Фремон, которая сидела на краешке кресла с бледным и напряженным лицом.
Когда герцог вошел в гостиную, принцесса поднялась с кресла и протянула ему руку для поцелуя. Дрожащие пальцы были ледяными, герцог видел, что женщина была чем-то очень взволнована.
— Какое неожиданное счастье для меня видеть вас, мадам! — воскликнул его светлость. — Очень сожалею, что заставил ждать, но боюсь, что меня никак нельзя назвать ранней пташкой.
— Ну что вы, это я должна просить прощения у вашей светлости за то, что явилась к вам с визитом в столь неурочный час, — возразила ему принцесса де Фремон, — но есть кое-что очень важное, о чем мне необходимо расспросить вас.
— Я к вашим услугам, мадам, — учтиво ответив герцог.
Принцесса де Фремон оглядела комнату, словно в каждом углу гостиной скрывались соглядатаи.
— Могу я поговорить с вами конфиденциально?
И можно ли мне быть уверенной в том, что ничего из сказанного сейчас мною не станет достоянием гласности?
— Я могу дать вам честное слово, — ответил герцог.
— Я верю вам.
У принцессы де Фремон был чрезвычайно взволнованный вид, ее знобило от нервного возбуждения. Герцог предложил ей кресло, и когда она села, опустился в кресло рядом с ней.
— У вас такой вид, будто вы чем-то обеспокоены, — проговорил он. — Позвольте помочь вам.
— Я пришла, чтобы расспросить вашу светлость о вашей подопечной, — объяснила ему принцесса цель своего визита. — Насколько я понимаю, она пропала.
В течение какого-то времени герцог хранил молчание, затем машинально достал табакерку из кармана и спросил:
— Кто вам это сказал?
— Его преосвященство кардинал де Роган. Прошлым вечером он был у меня с визитом и сообщил о том, что, как подозревает английский посол, вашу подопечную кто-то похитил. Вы, может быть, помните, что у меня на званом обеде его преосвященство рассказывал о некой послушнице, которая сбежала из монастыря де ла Круа, а затем тоже бесследно исчезла. Так вот, вчера вечером .его преосвященство сказал, что очень опасается, как бы это не был тайный заговор с целью похищения молоденьких девушек. Все это кажется чрезвычайно загадочным: чтобы вот так вдруг пропали две девушки… и чтобы никто не смог отыскать обеих.
Голос ее затих, губы у женщины задрожали.
— Это Действительно кажется на удивление странным, — согласился с ней герцог Мелинкортский. — Но чем же я могу помочь вам, мадам?
— Видите ли, я подумала, коль вы все равно займетесь поисками своей подопечной, — ответила принцесса де Фремон, — то, может быть… вы сможете… узнать что-нибудь… и о той, другой девушке, которая сбежала из монастыря?
— О той послушнице, розысками которой занимается его преосвященство?
— Да, о той послушнице.
— Вы что же, заинтересованы в какой-то степени в ее судьбе? — спросил герцог.
— Да, именно так, — подтвердила принцесса де Фремон. — Я… заинтересована в ее судьбе.
На какое-то время в гостиной воцарилось молчание, и герцог Мелинкортский с нетерпением ждал, что же еще сообщит ему эта женщина. Его светлость чувствовал, что принцесса старается подобрать подходящие слова для того, чтобы попытаться передать ему те чувства, которые терзали ее в этот момент. Видя ее беспомощность, герцог ждал, когда принцесса снова заговорит. Дверь в гостиную неожиданно открылась, и в комнату поспешно вошла Аме. Девушка уже успела переодеться в свежее платье из белого муслина, талию стягивала широкая голубая лента; волосы девушки, вымытые и очищенные полностью от пудры, которой она посыпала их еще перед приемом у Ее Величества, теперь не были заплетены, а красно-золотистым каскадом свободно спадали на плечи.
— Монсеньор, я очень торопилась, и теперь мы можем… — начала она оживленно с порога, но затем внезапно умолкла, увидев, что его светлость в гостиной был не один. — Простите, если помешала вам… — извинилась она.
И в этот момент у принцессы де Фремон неожиданно вырвался сдавленный возглас. Герцог Мелинкортский обернулся и удивленно взглянул на свою гостью. Принцесса встала с кресла, одна рука ее судорожно сжимала горло, лицо было смертельно-бледным. Указывая другой. рукой на девушку, она спросила:
— Кто вы?
Аме подошла к ней.
— Доброе утро, мадам, — вежливо поздоровалась она с принцессой де Фремон и сделала реверанс. — Не так давно я была у вас на вечере. Неужели вы не помните меня?
— Кто вы? — повторила свой вопрос принцесса, и голос ее звучал на удивление странно.
— Я — Аме.
Ответ вырвался у девушки совершенно непроизвольно, не задумываясь, хотя герцог и Аме всегда соблюдали большую осторожность и старались, как правило, никому ни в коем случае не называть ее настоящего имени.
— Аме!
Принцесса де Фремон повторила имя девушки, а потом на глазах удивленных герцога и Аме медленно осела на пол, лишившись чувств.
Глава 12
Франсуа встал и, проговорив: «Закончим на рассвете», поднялся по приставной лестнице наверх, в мансарду.
Я слышала, как он устраивался там на полу, — рассказывала девушка, — а потом, подождав немного, Рене задула свечу и последовала за мужем. У меня появилось непреодолимое желание позвать эту женщину и упросить ее, чтобы она освободила меня. Но я понимала, что, как бы ни молила Рене, какие бы слова ни говорила ей, — все будет бесполезно. Я осталась внизу в полном одиночестве, если не считать полчищ крыс, которые вылезли из своих нор и скребли пол; я даже чувствовала, что некоторые из них осмеливаются бегать прямо по моим ногам.
Должна сказать вам, что меня всегда охватывал жуткий страх от одного вида крыс, но тогда, наверное, впервые в жизни, они, казалось, не имели для меня ни малейшего значения — эти крысы будут здесь и завтра, а я должна буду в самом скором времени умереть.
Когда я сталкивалась со смертью, живя в монастыре, — вспоминала девушка, — это всегда вызывало во мне какое-то трепетное чувство, удивление, может быть. Монахини обычно говорили об умерших так, словно смерть открывала тем двери в более счастливую, достойную жизнь. И мне казалось тогда, что и я сама никогда не испугалась бы смерти. Да и покойные монахини выглядели такими умиротворенными и прекрасными. Поэтому я никогда не боялась, как некоторые послушницы, ходить на обряды погребения их тел на монастырском кладбище.
Я всегда думала, — продолжала Аме, — что если когда-нибудь умру, то буду выглядеть так же, как те монахини.
Но, находясь в той лачуге в ожидании скорого конца, я отнюдь не испытывала ни счастья, ни умиротворения.
В тот момент мне безумно хотелось жить. И еще мне хотелось хотя бы раз увидеть вас, монсеньор. Я не могла допустить даже мысли о том, что вы останетесь в полном неведении о моих всех злоключениях, если не считать того, что вам принесут выловленное из Сены мое обезображенное, изменившееся до неузнаваемости тело.
Сказав это, девушка протянула руку, и его светлость крепко сжал ее в своих ладонях. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом Аме продолжила свой рассказ.
— Почти парализованная от страха перед тем, что должно было случиться со мной в самом скором будущем, я никак не могла собраться с мыслями, а потом вдруг осознала, что молюсь. Когда я жила в монастыре, то часто слышала о том, что у господа нельзя просить благ для себя лично, кроме помощи указать путь истинный — в этом случае на молящегося обязательно снизойдет благодать божья.
Поэтому я молилась не о том, чтобы убежать, — объяснила девушка, — не о том, чтобы меня кто-нибудь спас, а лишь о том, чтобы вести себя подобающим образом, когда наступит время испытания, о том, чтобы умереть с честью и достоинством. Молилась я долго — не могу сказать сколько, но очень долго, может быть, несколько часов, а потом я неожиданно услышала какой-то странный звук. Сначала я подумала, что это снова крысы, но потом поняла, что слышу скрип перекладин приставной лестницы, а затем до меня долетел звук чьих-то шагов, приближавшихся ко мне.
У меня появилось желание закричать, и я подавила его, чтобы не показаться трусихой в собственных глазах, и прижала ладони к губам. Кто-то приближался ко мне.
И я поняла, что близится час моей кончины. Вот сейчас, через секунду-другую, я почувствую у себя на горле огромные грубые лапы Франсуа… Господи Иисусе, молилась я, будь милостив ко мне.
Должно быть, я уже молилась вслух, — продолжала рассказывать Аме, — потому что кто-то шикнул на меня и приказал молчать… Это была Рене. Рука ее нащупала мою лодыжку. И как только женщина нашла ее в темноте, я услышала поворот ключа в замке кандалов. Очень осторожно она открыла замок, после чего сняла с меня кандалы.
Я услышала, как она положила цепь с кандалами на пол, потом ее пальцы нащупали мою руку, и женщина подняла меня на ноги. На цыпочках мы осторожно двинулись к двери. Дощатый пол тихо поскрипывал под нашими шагами, и крысы разбегались, заслышав этот скрип. Но, слава богу, никаких других звуков мы не слышали. Наконец мы добрались до двери. Женщина осторожно открыла ее, и я почувствовала, как лица моего коснулся порыв ночного воздуха.
Она прошептала мне: «Удирайте отсюда поскорее», и тут в отблесках света, идущего с лестницы, я увидела ее лицо, — продолжала девушка. — «Спасибо, спасибо вам», — прошептала я в ответ. «Вы были добры к моему маленькому Жану», — лишь сказала она. После этого дверь закрылась, и я осталась на улице совершенно одна.
У меня не было ни малейшего понятия, где я находилась в тот момент, — рассказывала Аме. — Я помчалась бегом по улице и через некоторое время обнаружила, что стою на набережной. Передо мной текла река, широкая и серебристая, — та река, в которую должны были бросить мое бездыханное тело! Я решила бежать вдоль набережной Сены, но потом вдруг увидела каких-то подозрительных людей; это были мужчины, они испугали меня, когда неожиданно возникали из тени домов, слоняясь по набережной, и тут я вспомнила о том, как была одета в эту минуту и насколько странным показался мой вид этим людям.
Внезапно эта река стала вселять в меня ужас — один толчок, и я могла бы оказаться в воде, и тогда Франсуа будет совершенно неповинен в том, что я утонула, — объяснила девушка. — Я метнулась в какую-то боковую улочку. Дома здесь были неказистые и грязные, поэтому я предположила, что внутри они, скорее всего, похожи на ту лачугу, в которой жили Франсуа и Рене.
Вспомнив о Франсуа, — продолжала свой рассказ Аме, — я вновь побежала. Ведь если бы он внезапно проснулся среди ночи и понял, что совершила Рене, то немедленно выбежал бы из дома и отправился на поиски.
Булыжники мостовой больно ранили мои ноги через тонкие подошвы моих бальных туфелек, поэтому мне было очень трудно передвигаться еще быстрее, и все-таки мне удалось это сделать. Должно быть, я пробежала не меньше полумили, у меня перехватило дыхание, да так, что я .никак не могла заставить себя идти дальше. Вдруг я увидела, что за мной погнался какой-то мужчина, я свернула в узкую темную улочку, и через некоторое время он потерял меня из виду. Я выбралась на улицу, где стояли уже более внушительные дома. Да, эти улицы были намного чище, чем те, что в трущобах. У меня мелькнула мысль, что я, должно быть, добралась уже до более приличной части города, но, пройдя еще некоторое расстояние, уперлась в городскую стену и поняла, что выбрала не правильное направление.
Я вновь двинулась в путь, — продолжала свой рассказ девушка, — и потом, когда прошло уже много времени, — а может быть, мне просто показалось — ночь стала постепенно уходить, наступал рассвет! Тогда меня вновь стал терзать страх, но уже совершенно по другой причине.
Я подумала, что если буду и дальше бродить по улицам в таком виде, то, вполне вероятно, могу быть арестована.
Вполне возможно, что это была довольно глупая мысль, да к тому же я очень устала к тому времени, но я очень испугалась, что меня могут посадить в Бастилию или, что еще хуже, в сумасшедший дом. Наверное, это был чистый идиотизм с моей стороны, вы не находите, монсеньор?
— Пожалуй, этого не случилось бы, — согласился с ней герцог Мелинкортский.
Аме улыбнулась ему.
— И я тоже умом тогда понимала, что этого не может быть, — проговорила девушка, — но все равно очень боялась и поэтому соблюдала большую осторожность. Я решила, что могла бы прятаться в дверных нишах, а когда увижу, что улица совершенно пуста, можно будет продолжить свой путь. В это время на улицах уже стали появляться со своими корзинками женщины, спешащие на рынок за покупками. Поэтому мне было далеко не так легко выполнить свой план. Потом у меня появилась мысль попытаться нанять какой-нибудь экипаж, но когда я вспомнила о том, в каком состоянии нахожусь, то сразу поняла, что мне вряд ли кто-нибудь поверит, ни говоря уже о том, чтобы везти в долг в карете. Поэтому мне оставалось только одно — идти пешком.
Мне потребовалось несколько часов, — .продолжала рассказ девушка, — чтобы наконец-то добраться до одной из улиц, которая показалась мне относительно знакомой.
Я раньше никогда и представить себе не могла, что Париж — такой огромный город; потом вдруг я увидела буквально в сотне ярдов от себя здание Оперы и тут же определила свое местонахождение. На улице было уже много людей, и все они с большим удивлением осматривали меня. Я перебиралась от одной дверной ниши к другой. При этом все время старалась избегать бульваров, быстро двигалась по маленьким улочкам до тех пор, пока наконец не оказалась в нескольких ярдах от этого дома, перед нашей парадной дверью.
И только тогда я полностью осознала произошедшее, — закончила свой рассказ Аме. — Мне удалось убежать! Я была свободна, мне не грозила смерть! И я снова смогу увидеть вас, монсеньор!
Голос девушки замер. Когда она закончила рассказывать о своих злоключениях, в глазах у нее стояли слезы.
Герцог Мелинкортский взял ее руки и прижался к ним губами. Пальцы девушки были чем-то испачканы, но губы его светлости надолго задержались на них. Аме глубоко вздохнула и взглянула ему в лицо.
— Слава господу, вы теперь в безопасности! — воскликнула леди Изабелла. — Но какой страшной, какой ужасной ценой! А между прочим, Себастьян подозревал, что за этим похищением стоит Филипп де Шартре.
— Как, монсеньор, вы догадались об этом? — спросила девушка у герцога.
— Да, догадался. После того как его преосвященство заверил меня в том, что не имеет ни малейшего отношения к вашему исчезновению»и дал мне честное слово, я обретя уверенность в том, что виновником может быть только герцог де Шартре.
— Сначала я тоже думала, что виновником всего был кардинал де Роган, — согласилась с ним девушка, — но потом, даже сама не знаю почему, сочла, что князь церкви, каковым является его преосвященство, никогда не опустился бы до использования столь недостойных методов.
— И вы были правы, — проговорил герцог.
Девушка тихо вздохнула, удовлетворенная похвалой его светлости.
— Я дома, — сказала она, — и теперь уже не имеет значения, кто был виноват в моем похищении.
И тут, словно увидев в первый раз, она внимательно оглядела свое изорванное платье.
— Мне нужно немедленно принять ванну, — проговорила она. — Вам, наверное, стыдно за меня?
— Ничуть не стыдно! — возмущенно воскликнула леди Изабелла. — Мы только радуемся тому, что вы снова дома.
Надо собираться в Англию, нам всем, и чем быстрее, тем лучше — подальше от всего этого ужаса.
— Это правда? — спросила Аме у герцога.
— Поговорим об этом позже, — ответил он.
— А теперь немедленно в ванну! — проговорила Изабелла. — А это платье мы сожжем в тот же момент, как только вы его снимете. Могу поклясться чем угодно, любой оборванец с отвращением отказался бы от него.
Взяв Изабеллу под руку, Аме рассмеялась ее словам, после чего обе женщины удалились.
— Слава богу, она в безопасности, — с серьезным видом проговорил Хьюго.
Герцог встал из-за стола.
— Да, пока в безопасности.
— Так что же, вы считаете, что нам всем лучше всего немедленно покинуть Париж? — спросил Хьюго.
Казалось, герцог обдумывает эту идею.
— Вы, наверное, забыли, что у меня была причина для приезда в Париж.
— Я не забыл о вашем поручении, — ответил Хьюго, — но если все-таки есть хоть малая вероятность повторения этого?..
— Я уже подумал об этом, — прервал его герцог. — Вероятнее всего, будет лучше, если вы вместе с Аме и Изабеллой вернетесь в Англию, а я останусь пока здесь.
— Сомневаюсь, что Аме согласится уехать в Англию без вас, — возразил Хьюго.
— Я заставлю ее, — поспешно успокоил его герцог.
Потом улыбнулся и добавил:
— И все-таки она может отказаться.
При этих словах на лице его светлости появилось такое задорное мальчишеское выражение, что Хьюго, взглянув на него, не смог скрыть удивления.
Открылась дверь, и на пороге появился дворецкий.
— Прибыла с визитом некая дама, она просила узнать, не могли бы вы принять ее, ваша светлость.
— Дама с визитом в столь ранний час? — удивился герцог. — А кто она?
— Эта дама не хотела бы называть своего имени, но заверяет вашу светлость, что прибыла по делу чрезвычайной важности, — ответил дворецкий с невозмутимым видом. — Я попросил ее подождать ответа вашей светлости в серебряной гостиной.
— Странно, кто бы это мог быть? — проговорил герцог.
— Может быть, мне пойти и взглянуть на нее? — предложил Хьюго.
— Не надо, я пойду сам, — ответил герцог и вышел из комнаты в зал.
Подойдя к серебряной гостиной, его светлость, однако, заколебался на пороге. Он до сих пор еще не переодел ни обуви, ни одежды, в которых всю ночь бродил по городу. И, хорошо зная нравы парижского общества, ни секунды не сомневался в том, что отступление от обычного в его облике немедленно вызовет массу кривотолков и сплетен, которые будут передаваться от одного к другому. Его светлость жестом приказал дворецкому подойти к нему поближе.
— Сообщите даме, что я еще не одет.
Примерно полчаса спустя герцог Мелинкортский медленно спускался по лестнице вниз, одетый в безукоризненно сшитый камзол из блестящего синего атласа; жилет был последним шедевром Роу, а покроем панталон мог бы восхититься великий Бруммель.
Лакей открыл перед его светлостью дверь в серебряную гостиную, и герцог вошел в комнату. Он ожидал увидеть кого угодно, но только не принцессу де Фремон, которая сидела на краешке кресла с бледным и напряженным лицом.
Когда герцог вошел в гостиную, принцесса поднялась с кресла и протянула ему руку для поцелуя. Дрожащие пальцы были ледяными, герцог видел, что женщина была чем-то очень взволнована.
— Какое неожиданное счастье для меня видеть вас, мадам! — воскликнул его светлость. — Очень сожалею, что заставил ждать, но боюсь, что меня никак нельзя назвать ранней пташкой.
— Ну что вы, это я должна просить прощения у вашей светлости за то, что явилась к вам с визитом в столь неурочный час, — возразила ему принцесса де Фремон, — но есть кое-что очень важное, о чем мне необходимо расспросить вас.
— Я к вашим услугам, мадам, — учтиво ответив герцог.
Принцесса де Фремон оглядела комнату, словно в каждом углу гостиной скрывались соглядатаи.
— Могу я поговорить с вами конфиденциально?
И можно ли мне быть уверенной в том, что ничего из сказанного сейчас мною не станет достоянием гласности?
— Я могу дать вам честное слово, — ответил герцог.
— Я верю вам.
У принцессы де Фремон был чрезвычайно взволнованный вид, ее знобило от нервного возбуждения. Герцог предложил ей кресло, и когда она села, опустился в кресло рядом с ней.
— У вас такой вид, будто вы чем-то обеспокоены, — проговорил он. — Позвольте помочь вам.
— Я пришла, чтобы расспросить вашу светлость о вашей подопечной, — объяснила ему принцесса цель своего визита. — Насколько я понимаю, она пропала.
В течение какого-то времени герцог хранил молчание, затем машинально достал табакерку из кармана и спросил:
— Кто вам это сказал?
— Его преосвященство кардинал де Роган. Прошлым вечером он был у меня с визитом и сообщил о том, что, как подозревает английский посол, вашу подопечную кто-то похитил. Вы, может быть, помните, что у меня на званом обеде его преосвященство рассказывал о некой послушнице, которая сбежала из монастыря де ла Круа, а затем тоже бесследно исчезла. Так вот, вчера вечером .его преосвященство сказал, что очень опасается, как бы это не был тайный заговор с целью похищения молоденьких девушек. Все это кажется чрезвычайно загадочным: чтобы вот так вдруг пропали две девушки… и чтобы никто не смог отыскать обеих.
Голос ее затих, губы у женщины задрожали.
— Это Действительно кажется на удивление странным, — согласился с ней герцог Мелинкортский. — Но чем же я могу помочь вам, мадам?
— Видите ли, я подумала, коль вы все равно займетесь поисками своей подопечной, — ответила принцесса де Фремон, — то, может быть… вы сможете… узнать что-нибудь… и о той, другой девушке, которая сбежала из монастыря?
— О той послушнице, розысками которой занимается его преосвященство?
— Да, о той послушнице.
— Вы что же, заинтересованы в какой-то степени в ее судьбе? — спросил герцог.
— Да, именно так, — подтвердила принцесса де Фремон. — Я… заинтересована в ее судьбе.
На какое-то время в гостиной воцарилось молчание, и герцог Мелинкортский с нетерпением ждал, что же еще сообщит ему эта женщина. Его светлость чувствовал, что принцесса старается подобрать подходящие слова для того, чтобы попытаться передать ему те чувства, которые терзали ее в этот момент. Видя ее беспомощность, герцог ждал, когда принцесса снова заговорит. Дверь в гостиную неожиданно открылась, и в комнату поспешно вошла Аме. Девушка уже успела переодеться в свежее платье из белого муслина, талию стягивала широкая голубая лента; волосы девушки, вымытые и очищенные полностью от пудры, которой она посыпала их еще перед приемом у Ее Величества, теперь не были заплетены, а красно-золотистым каскадом свободно спадали на плечи.
— Монсеньор, я очень торопилась, и теперь мы можем… — начала она оживленно с порога, но затем внезапно умолкла, увидев, что его светлость в гостиной был не один. — Простите, если помешала вам… — извинилась она.
И в этот момент у принцессы де Фремон неожиданно вырвался сдавленный возглас. Герцог Мелинкортский обернулся и удивленно взглянул на свою гостью. Принцесса встала с кресла, одна рука ее судорожно сжимала горло, лицо было смертельно-бледным. Указывая другой. рукой на девушку, она спросила:
— Кто вы?
Аме подошла к ней.
— Доброе утро, мадам, — вежливо поздоровалась она с принцессой де Фремон и сделала реверанс. — Не так давно я была у вас на вечере. Неужели вы не помните меня?
— Кто вы? — повторила свой вопрос принцесса, и голос ее звучал на удивление странно.
— Я — Аме.
Ответ вырвался у девушки совершенно непроизвольно, не задумываясь, хотя герцог и Аме всегда соблюдали большую осторожность и старались, как правило, никому ни в коем случае не называть ее настоящего имени.
— Аме!
Принцесса де Фремон повторила имя девушки, а потом на глазах удивленных герцога и Аме медленно осела на пол, лишившись чувств.
Глава 12
После того как герцог поднял принцессу с пола и отнес на диван, та открыла глаза и издала странный негромкий звук, словно крик застрял у нее в горле. Но, прежде чем она успела вымолвить хоть слово, девушка поднесла к ее губам бокал с коньяком.
— Выпейте немного, мадам, — проговорила она.
Принцесса беспрекословно подчинилась, отпила глоток, и обжигающий напиток вернул румянец на ее щеки. Затем слабым движением она отвела руку Аме с бокалом в сторону.
— Достаточно, благодарю вас, — прошептала она. — Простите, это было глупо с моей стороны.
На какое-то мгновение взгляд принцессы задержался на лице герцога, затем снова остановился на девушке, на лице женщины было выражение безмерного удивления и еще нечто такое, что можно было бы назвать нежностью, почти неописуемой словами.
Аме пересекла комнату и поставила бокал на сервировочный столик, а потом вернулась к принцессе.
— Боюсь, мадам, мое появление в гостиной расстроило вас, — проговорила она.
— Это из-за ваших волос, — тихим голосом объяснила принцесса. — В тот раз, когда вы были у меня на обеде, они были напудрены. А сегодня… я узнала.
— Что вы узнали? — спросил уже герцог Мелинкортский, и было в его голосе нечто такое, что убедило принцессу де Фремон — он и так знает ответ.
Она слабым движением руки попыталась опровергнуть его подозрения.
— Поверьте мне, ваша светлость, когда я собиралась нанести вам визит, то не имела ни малейшего понятия о том, что обнаружу в вашем доме. Я лишь хотела попросить у вас помощи.
— Вам хотелось бы продолжить наш разговор с глазу на глаз? — спросил герцог.
— Да, да, разумеется, мадам, — заговорила Аме, прежде чем принцесса успела ответить герцогу. — Я докидаю вас.
— Нет, нет! — взволнованно остановила девушку, принцесса де Фремон. — Мне очень хочется, чтобы вы, присутствовали при моем разговоре с его светлостью. чтобы вы услышали все, что я собираюсь сказать герцогу. — Она протянула руку девушке. — Подойдите и сядьте рядом со мной, дитя мое, вы услышите от меня очень странную историю. И умоляю вас понять, что она значит для меня.
— Естественно, я обязательно постараюсь, мадам, — вежливо заверила ее девушка.
Подчиняясь желанию принцессы, она тем не менее взглянула на герцога Мелинкортского, и тот заметил, что девушка находится в полнейшем неведении относительно всего происходящего, но со свойственной ей мягкостью хотела бы молча согласиться со всем, о чем ее попросят.
Принцесса достала из кармашка крошечный носовой платок из батиста и кружев и прижала его к губам.
— Мне очень трудно приступить к рассказу, — начала она, судорожно вздохнув. — Я даже боюсь представить себе, что вы можете подумать обо мне, и в тоже время полностью отдаю себе отчет в том, что пришло время, когда должна рассказать всю правду.
— Если вам трудно, мадам, то, может быть, не стоит рассказывать, — проговорила девушка. — Разумеется, его светлость окажет вам содействие, если вы доверитесь ему, потому что он приходит на помощь каждому, кто нуждается в поддержке; но если то, что вы должны будете рассказать ему, доставит вам боль, можете просто попросить герцога помочь вам, не особенно вдаваясь в подробные объяснения по поводу причин.
Принцесса улыбнулась ее словам.
— Нет, я хочу рассказать вам обоим все о себе, — ответила она, и, сплетя свои тонкие пальцы, принцесса де Фремон начала свой рассказ:
— Когда я была еще совсем юной девушкой, меня обручили с младшим братом моего мужа. Семья де Фремон всегда была очень влиятельной и богатой, и все поэтому считали, что мне чрезвычайно повезло, что это — блестящая партия. Я происходила из знатной, но давно обедневшей фамилии; моя мама с детства была близкой подругой принцессы де Фремон, повзрослев, я и познакомилась с двумя молодыми принцами — Шарлем и Пьером.
Я понимала, что независимо ни от чего должна буду выйти замуж за Пьера, — продолжала свой рассказ принцесса де Фремон, — но за шесть месяцев до свадьбы, без особых мучений, Пьер скоропостижно скончался: он никогда не отличался крепким здоровьем, в тот год выдалась суровая зима, и он заболел воспалением легких.
Мои родители находились в полном отчаянии, — сказала принцесса, — сознавая, что все мои надежды рухнули, но затем произошло чудо. Дело в том, что старший брат Пьера, Шарль де Фремон, наследник огромного состояния и фамильного имения, попросил моей руки. Поначалу мои отец и мать едва могли поверить в это. Они думали, что мне уже не суждено добиться такого счастья.
Мои родители понятия не имели о том, что Шарль де Фремон влюбился в меня еще до того, как брат умер, и когда я приходила в их замок, чтобы навестить больного жениха, его старший брат доставлял много неприятных минут, подчеркивая особое внимание ко мне.
Я боялась Шарля, и, если сказать честно, тогда он мне совершенно не нравился, — объяснила принцесса де Фремон. — Он был намного старше меня, к тому времени уже овдовел; репутация у этого человека была безупречной, но его жесткий, а во многих отношениях даже грубый характер всегда приводил меня в замешательство при наших встречах, я стеснялась вымолвить слово в его присутствии. А тот факт, что я нравилась ему, лишь усиливал мою неприязнь. Но у меня была еще одна причина, вернее, тайна, я едва осмеливалась говорить о ней даже себе самой, — продолжала принцесса де Фремон. — Я была влюблена! Дело в том, что примерно в то же время я познакомилась с одним молодым англичанином, который с несколькими друзьями останавливался у наших соседей, так как находился на лечении после неудачной охоты на дикого кабана, где был ранен. Мы встретились с ним совершенно случайно, когда я пришла навестить хозяйку дома. Потом мы встречались еще много раз, но всегда тайно.
Земли, на которых стоял замок наших соседей, где остановился тот англичанин со своими приятелями, граничили с имением моего отца, и мы всегда встречались с моим другом в маленьком лесочке на границе двух поместий, где люди почти не появлялись, и поэтому можно было не бояться, что нас кто-нибудь увидит, — объяснила принцесса де Фремон. — Мы с ним были очень, я бы сказала, безмерно, счастливы. Но сейчас я думаю, что мы с самого начала понимали — наша любовь обречена.
Мы крепко обнимали друг друга, — рассказывала принцесса, — словно дети, зная, что каждый час, каждая секунда, проведенная вместе, была для нас бесценным даром, что счастье держать в объятиях любимого — радость, которой очень скоро мы оба должны будем лишиться. А потом, когда мои родители объявили о моей помолвке с Шарлем де Фремоном, мы буквально сошли с ума.
— Выпейте немного, мадам, — проговорила она.
Принцесса беспрекословно подчинилась, отпила глоток, и обжигающий напиток вернул румянец на ее щеки. Затем слабым движением она отвела руку Аме с бокалом в сторону.
— Достаточно, благодарю вас, — прошептала она. — Простите, это было глупо с моей стороны.
На какое-то мгновение взгляд принцессы задержался на лице герцога, затем снова остановился на девушке, на лице женщины было выражение безмерного удивления и еще нечто такое, что можно было бы назвать нежностью, почти неописуемой словами.
Аме пересекла комнату и поставила бокал на сервировочный столик, а потом вернулась к принцессе.
— Боюсь, мадам, мое появление в гостиной расстроило вас, — проговорила она.
— Это из-за ваших волос, — тихим голосом объяснила принцесса. — В тот раз, когда вы были у меня на обеде, они были напудрены. А сегодня… я узнала.
— Что вы узнали? — спросил уже герцог Мелинкортский, и было в его голосе нечто такое, что убедило принцессу де Фремон — он и так знает ответ.
Она слабым движением руки попыталась опровергнуть его подозрения.
— Поверьте мне, ваша светлость, когда я собиралась нанести вам визит, то не имела ни малейшего понятия о том, что обнаружу в вашем доме. Я лишь хотела попросить у вас помощи.
— Вам хотелось бы продолжить наш разговор с глазу на глаз? — спросил герцог.
— Да, да, разумеется, мадам, — заговорила Аме, прежде чем принцесса успела ответить герцогу. — Я докидаю вас.
— Нет, нет! — взволнованно остановила девушку, принцесса де Фремон. — Мне очень хочется, чтобы вы, присутствовали при моем разговоре с его светлостью. чтобы вы услышали все, что я собираюсь сказать герцогу. — Она протянула руку девушке. — Подойдите и сядьте рядом со мной, дитя мое, вы услышите от меня очень странную историю. И умоляю вас понять, что она значит для меня.
— Естественно, я обязательно постараюсь, мадам, — вежливо заверила ее девушка.
Подчиняясь желанию принцессы, она тем не менее взглянула на герцога Мелинкортского, и тот заметил, что девушка находится в полнейшем неведении относительно всего происходящего, но со свойственной ей мягкостью хотела бы молча согласиться со всем, о чем ее попросят.
Принцесса достала из кармашка крошечный носовой платок из батиста и кружев и прижала его к губам.
— Мне очень трудно приступить к рассказу, — начала она, судорожно вздохнув. — Я даже боюсь представить себе, что вы можете подумать обо мне, и в тоже время полностью отдаю себе отчет в том, что пришло время, когда должна рассказать всю правду.
— Если вам трудно, мадам, то, может быть, не стоит рассказывать, — проговорила девушка. — Разумеется, его светлость окажет вам содействие, если вы доверитесь ему, потому что он приходит на помощь каждому, кто нуждается в поддержке; но если то, что вы должны будете рассказать ему, доставит вам боль, можете просто попросить герцога помочь вам, не особенно вдаваясь в подробные объяснения по поводу причин.
Принцесса улыбнулась ее словам.
— Нет, я хочу рассказать вам обоим все о себе, — ответила она, и, сплетя свои тонкие пальцы, принцесса де Фремон начала свой рассказ:
— Когда я была еще совсем юной девушкой, меня обручили с младшим братом моего мужа. Семья де Фремон всегда была очень влиятельной и богатой, и все поэтому считали, что мне чрезвычайно повезло, что это — блестящая партия. Я происходила из знатной, но давно обедневшей фамилии; моя мама с детства была близкой подругой принцессы де Фремон, повзрослев, я и познакомилась с двумя молодыми принцами — Шарлем и Пьером.
Я понимала, что независимо ни от чего должна буду выйти замуж за Пьера, — продолжала свой рассказ принцесса де Фремон, — но за шесть месяцев до свадьбы, без особых мучений, Пьер скоропостижно скончался: он никогда не отличался крепким здоровьем, в тот год выдалась суровая зима, и он заболел воспалением легких.
Мои родители находились в полном отчаянии, — сказала принцесса, — сознавая, что все мои надежды рухнули, но затем произошло чудо. Дело в том, что старший брат Пьера, Шарль де Фремон, наследник огромного состояния и фамильного имения, попросил моей руки. Поначалу мои отец и мать едва могли поверить в это. Они думали, что мне уже не суждено добиться такого счастья.
Мои родители понятия не имели о том, что Шарль де Фремон влюбился в меня еще до того, как брат умер, и когда я приходила в их замок, чтобы навестить больного жениха, его старший брат доставлял много неприятных минут, подчеркивая особое внимание ко мне.
Я боялась Шарля, и, если сказать честно, тогда он мне совершенно не нравился, — объяснила принцесса де Фремон. — Он был намного старше меня, к тому времени уже овдовел; репутация у этого человека была безупречной, но его жесткий, а во многих отношениях даже грубый характер всегда приводил меня в замешательство при наших встречах, я стеснялась вымолвить слово в его присутствии. А тот факт, что я нравилась ему, лишь усиливал мою неприязнь. Но у меня была еще одна причина, вернее, тайна, я едва осмеливалась говорить о ней даже себе самой, — продолжала принцесса де Фремон. — Я была влюблена! Дело в том, что примерно в то же время я познакомилась с одним молодым англичанином, который с несколькими друзьями останавливался у наших соседей, так как находился на лечении после неудачной охоты на дикого кабана, где был ранен. Мы встретились с ним совершенно случайно, когда я пришла навестить хозяйку дома. Потом мы встречались еще много раз, но всегда тайно.
Земли, на которых стоял замок наших соседей, где остановился тот англичанин со своими приятелями, граничили с имением моего отца, и мы всегда встречались с моим другом в маленьком лесочке на границе двух поместий, где люди почти не появлялись, и поэтому можно было не бояться, что нас кто-нибудь увидит, — объяснила принцесса де Фремон. — Мы с ним были очень, я бы сказала, безмерно, счастливы. Но сейчас я думаю, что мы с самого начала понимали — наша любовь обречена.
Мы крепко обнимали друг друга, — рассказывала принцесса, — словно дети, зная, что каждый час, каждая секунда, проведенная вместе, была для нас бесценным даром, что счастье держать в объятиях любимого — радость, которой очень скоро мы оба должны будем лишиться. А потом, когда мои родители объявили о моей помолвке с Шарлем де Фремоном, мы буквально сошли с ума.