Картленд Барбара. Проклятие клана

   Взгляды их встретились, и Таре показалось – герцог хочет ее о чем-то спросить, но, видимо, передумав, он проговорил:
   – Если кто-то и устал, так это вы, Тара, ведь вы танцевали всю ночь напролет. Думаю, бурная столичная жизнь разительно отличается от той монотонной, к которой вы привыкли. Так что ложитесь спать, а завтра, когда приедем в замок, мы поговорим о вещах, касающихся нас обоих.
   Тара во все глаза смотрела на герцога. Но так как он поднялся, пришлось подняться и ей.
   Ей очень хотелось спросить, что он имел в виду, ни малейшего желания идти к себе не было, но герцог небрежно поднес к губам ее руку, и Таре не оставалось ничего другого, как сделать реверанс.
   И только когда Тара вошла в свою спальню, ее охватил ужас: что, если герцог, посчитав ее никчемной женой, собирается от нее избавиться?
   Перед глазами тут же встала неприятная картина: герцог доказывает ей, что самое лучшее для нее – уехать из замка и жить с отцом в Лондоне либо в Эдинбурге.
   Неужели он и вправду собирается ей это предложить?
   Вопрос этот стучал в голове, не давая покоя, и внезапно Тара поняла, что больше всего на свете ей хочется остаться в замке с герцогом. Остаться потому, что она любит его!

Глава 7

   Когда Тара увидела на фоне неба четкий силуэт замка, волна радости захлестнула ее – она дома!
   Темные тучи, закрывавшие небо большую часть дня, внезапно разразились дождем, подул холодный ветер, и Тара забеспокоилась, как бы герцог не простудился.
   Герцог снова ехал верхом, и, когда начался дождь, Тара решила, что он передумает и, чтобы не промокнуть, сядет к ней в карету.
   Но не тут-то было! Он по-прежнему мчался впереди, и Таре оставалось лишь смотреть на него из окна и молить Бога, чтобы он не замерз и не заболел.
   Она догадывалась, почему герцог, вместо того чтобы сидеть рядом с ней в теплой карете, скачет на лошади, под дождем и холодным ветром – он не желает с ней разговаривать!
   – Но ведь я должна поговорить с ним! Нам так много нужно обсудить, выработать планы на будущее, – тихонько прошептала Тара.
   И тут же засомневалась, ждет ли ее вообще в замке какое-нибудь будущее.
   Ночью, когда Тара наконец-то призналась себе, что любит мужа, она с отчаянием думала, что никогда не сумеет добиться от герцога нежного взгляда.
   О таком счастье, чтобы заставить его полюбить себя, она и мечтать не смела.
   Единственное, чего она хотела, так это чтобы он поговорил с ней, просто и непринужденно, как за день до того, когда они отправились на Бен-Арк, в тот злосчастный поход, едва не стоивший герцогу жизни.
   «Тогда я была счастлива, как никогда», – подумала Тара.
   Она чувствовала себя неблагодарной, но тем не менее понимала, что даже веселое и беззаботное пребывание в Эдинбурге вместе с отцом не смогло сделать ее по-настоящему счастливой – ей хотелось чего-то большего.
   И вот теперь Тара поняла, чего: она жаждала быть рядом с герцогом.
   Карета свернула в долину, и Тара наконец с облегчением увидела, что герцог помчался к замку напрямик, через вересковые заросли, так что наверняка доберется до дома быстрее, чем она.
   Но тут же беспокойство охватило ее с новой силой: дождь уже лил как из ведра, и пока герцог доберется до замка, он, конечно, вымокнет до нитки. И радость, всколыхнувшаяся в ней при виде громады замка с многочисленными башнями и башенками, над которыми на ветру развевался флаг герцога, постепенно угасла.
   «Я дома! – попробовала приободрить себя Тара, но какой-то язвительный голос произнес над ухом: – Но надолго ли?»
   Когда карета остановилась, лакей распахнул перед ней дверцу – мистер Фалкирк уже поджидал на ступеньках лестницы, и Тара радостно бросилась ему навстречу.
   – Добро пожаловать домой! – проговорил мистер Фалкирк, и глаза его с восхищением остановились на Таре.
   – Как хорошо опять быть дома! – Она светилась от счастья.
   – Очень рад вас видеть, – улыбнулся мистер Фалкирк. – Вы великолепно выглядите!
   Всецело поглощенная мыслями о герцоге, Тара и думать не думала, что мистер Фалкирк будет поражен ее новым обликом.
   В модной шляпке, украшенной перьями, и элегантной зеленой шелковой накидке поверх зеленого платья она даже отдаленно не напоминала ту убогую девчонку, которая уехала из замка три недели назад.
   Однако, кроме как о герцоге, ни о чем другом Тара думать была не в состоянии.
   – Его светлость, должно быть, вымок до нитки, – озабоченно проговорила она.
   – Я уже заставил его снять мокрую одежду и принять горячую ванну, – успокоил ее мистер Фалкирк.
   Тара облегченно вздохнула.
   – Вместо того чтобы ехать в карете, он всю дорогу проскакал верхом, – пояснила она.
   – Надеюсь, его светлость догадается перед ужином хорошенько отдохнуть. Да и вам бы отдых тоже пошел на пользу, – заметил мистер Фалкирк.
   – Но я так много хотела вам рассказать, – возразила Тара.
   – Вы мне все расскажете позже, – успокоил ее мистер Фалкирк и добавил: – Его светлость любезно пригласил меня отужинать с вами.
   – Это просто чудесно! – воскликнула Тара.
   Она постаралась, чтобы голос ее прозвучал как можно радостнее, однако в глубине души не могла не испытывать горечи: герцог пригласил управляющего на ужин потому, что не хотел оставаться с ней наедине.
   Пока мистер Фалкирк сопровождал Тару по лестнице в ее спальню, она не переставая щебетала о том, каким добрым оказался король и насколько весело прошли в Эдинбурге праздники.
   – А кланы на грандиозном военном параде, который давали в честь короля, выглядели просто потрясающе, – сказала она. – Жаль только, герцог не смог вести за собой Маккрейгов.
   – По-моему, ему и самому этого очень хотелось, – заметил мистер Фалкирк, – но после того как вы уехали, он настолько плохо себя почувствовал, что о поездке не могло быть и речи. Только в тот день, когда его светлость отправился в Эдинбург, ему стало лучше.
   – У него случился рецидив? – обеспокоенно спросила Тара.
   – Нет, – ответил мистер Фалкирк. – Но он был каким-то подавленным. Гектор сказал, что герцог плохо спал ночью. Думаю, у него болели раны.
   – Не надо было мне уезжать, – тихо проговорила Тара, и в ту же секунду ей вспомнился резкий голос герцога: «Вас здесь ничто не держит».
   В спальне Тару уже ожидали служанки, и пока они помогали ей раздеться, она думала лишь о герцоге, который находился в соседней комнате.
   Она надеялась, что он отдыхает, и ей очень хотелось самой заглянуть в его комнату и убедиться, что он заснул.
   Однако дверь между комнатами казалась наглухо закрытой, будто замурованной, и, забравшись после ванны в постель, Тара грустно смотрела на нее, пока наконец не заснула.
   Два часа спустя она проснулась посвежевшей и, надев одно из самых нарядных новых платьев, спустилась к ужину.
   Герцог и мистер Фалкирк уже ждали ее. Таре очень хотелось увидеть в глазах мужа хоть толику того восхищения, которым сияли глаза ее эдинбургских поклонников.
   Но, к ее глубокому огорчению, герцог даже не взглянул в ее сторону. Он как раз показывал мистеру Фалкирку отпечатанную программку королевского визита, рассказывая, на какие церемонии были приглашены Маккрейги.
   Задетая его безразличием, Тара встала прямо перед мужем и проговорила:
   – Мистер Фалкирк был в восторге от моих новых туалетов. Надеюсь, вашей светлости нравится это платье. Я его надевала в Эдинбурге всего один раз, и все пришли от него в восхищение.
   – Я в этом не сомневаюсь, – ответил герцог. Ни из его ответа, ни по выражению его лица невозможно было понять, нравится ему платье или нет.
   Разочарованная, она завела разговор с мистером Фалкирком, с горечью понимая, что на самом деле ей хочется говорить лишь с одним человеком – ее мужем.
   Когда дворецкий доложил, что ужин подан, они перешли в столовую. Повара потрудились на славу, приготовив в честь возвращения хозяйки праздничный ужин.
   Тара попыталась воздать должное каждому блюду, однако оказалось, она не в силах сосредоточиться на еде, в присутствии герцога она могла думать лишь о нем одном.
   Надо заметить, он не выглядел уставшим, хотя это было бы естественно после двух дней, проведенных в седле. И еще Таре подумалось, что он рад возвращению домой, хотя она могла и ошибаться.
   Любовь к мужу делала Тару проницательной: ей казалось, она способна не только чувствовать его настроение, но и читать его мысли.
   Ветер дунул в окно с такой силой, что стекла задребезжали, и Тара улыбнулась мистеру Фалкирку:
   – Как я рада, что мы с герцогом сегодня не на Бен-Арке.
   – Думаю, окажись вы сейчас там, вы сумели бы согреть его светлость и спасти от дождя, как сделали это тогда.
   Герцог с любопытством взглянул на Тару.
   – Разве после того, как меня ранили, шел дождь?
   – Да… скорее даже не дождь, а ливень.
   – И вы сумели уберечь меня от ливня? Как же вам удалось?
   Тара, вспыхнув, отвела взгляд – ей было стыдно смотреть на герцога. Но герцог ждал ответа, и она тихонько проговорила:
   – Я… укрыла вас… своим плащом.
   – И прижали к себе?
   – Д… да.
   Тара очень испугалась: что, если герцог сочтет ее поступок дерзким? Она хотела объяснить, что иначе невозможно было бы защитить его от дождя, но не успела – раздались резкие, но такие пленительные для слуха звуки волынки.
   Отужинав и побеседовав немного с герцогом и мистером Фалкирком о том о сем в главном зале, Тара встала и заметила, обращаясь к герцогу:
   – Мне кажется, мы оба устали за два дня пути. Я уверена, вам тоже необходимо отдохнуть.
   Почувствовав, что герцогу неприятна ее забота, она поспешно, боясь услышать резкость, сделала реверанс мистеру Фалкирку и, когда тот поднес ее руку к губам, спросила:
   – Вы рады, что мы вернулись?
   – В замке без вас было очень пусто, – ответил он.
   И голос его прозвучал настолько искренне, что Тара даже улыбнулась.
   – Спасибо, – пробормотала она, чувствуя, что слова его немного приободрили ее и ей уже не так тоскливо будет ложиться спать.
   За окном лил дождь, и холодный северный ветер стучал в стекло, но миссис Маккрейг зажгла в ее спальне камин.
   – Последние два дня стоит ужасный холод, ваша светлость, – сообщила она. – Я слышала, что и в Эдинбурге погода была не лучше.
   – Да. Его величество даже несколько раз попадал под дождь, – ответила Тара. – Надеюсь, его светлость не простудился, он сегодня весь день ехал под дождем!
   – Его светлость не тот человек, чтобы переживать по таким пустякам, – проворчала миссис Маккрейг.
   Она открыла дверь и, присев перед Тарой в реверансе, пожелала ей спокойной ночи.
   После ее ухода в комнате стало очень тихо. Тара задула свечи и забралась в постель. Сегодня у нее не было никакого желания читать. Она не сводила глаз с двери в комнату герцога, гадая, думал ли он о ней перед сном.
   Припомнились те ночи, когда она перебинтовывала ему руку или бодрствовала у его постели, пока он метался в бреду. Интересно, помнит ли он хоть что-нибудь?
   «А теперь я ему не нужна», – в отчаянии подумала Тара.
   Что же он скажет ей завтра утром? А что, если предложит: если желаете, можете уезжать и жить с отцом?
   Настроение у Тары сразу упало, ведь не может же она признаться мужу, почему хочет остаться в замке.
   Как сказать, что она его любит? Как дать понять, что, приехав в замок не по своей воле, она постепенно, сама не ведая как, влюбилась в его владельца, да так сильно, что вся ее жизнь оказалась заполнена им и только им, ни для чего больше не осталось в ней места.
   «Я люблю его! Люблю! О Господи, как же я его люблю! Сделай так, чтобы и он хоть чуточку полюбил меня! – взмолилась Тара. – Пусть он не прогоняет меня из замка, а уж я постараюсь, чтобы кланы жили в мире и больше никогда не было войны».
   От волнения Тара зажмурилась, но, почувствовав, что вот-вот расплачется, снова открыла глаза.
   И вздрогнула от неожиданности – на пороге стоял герцог. Она не слышала, когда он вошел.
   Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и в отблесках камина Тара разглядела на нем тот самый длинный темный халат, который так хорошо помнила,
   На мгновение перехватило дыхание, а уж о том, чтобы что-то сказать, не могло быть и речи. Первым заговорил герцог:
   – У меня болит голова.
   Тара поспешно села.
   – И немудрено. Надо же было сделать такую глупость и целых два дня провести в седле, когда врач велел вам беречься в течение многих месяцев!
   Герцог, не ответив, приложил руку к виску.
   – Сейчас я разотру вам лоб, как раньше, – проговорила Тара. – Может быть, вы сядете в кресло?
   – Я замерз, у меня в спальне не затопили камин, – не отвечая на вопрос, заметил герцог.
   – Так можно простудиться! – воскликнула Тара. – Сейчас же ложитесь в постель! Как хорошо, что здесь пуховое одеяло! Я подброшу в камин дров.
   С этими словами она вылезла из постели и направилась к камину, рядом с которым стояла корзина с поленьями, совершенно забыв, что на ней не длинная ночная рубашка из плотного коленкора, какие она носила всю свою жизнь, а прозрачная прелестная вещица из тончайшего батиста, отделанная кружевом, которую отец купил ей в Эдинбурге.
   Она просвечивала насквозь, открывая взору герцога нежное, гибкое девичье тело.
   Подбросив в камин несколько поленьев, Тара подошла к постели и с удивлением заметила, что герцог лег не с краю, как она предполагала, а посредине.
   Тара растерянно смотрела на него, не зная, как поступить. Кровать была очень широкая, если она ляжет с краешку, до лба герцога наверняка не дотянется.
   – Было бы хорошо, если бы вы немного подвинулись, – заметила она.
   – А мне кажется, будет гораздо лучше, если вы обнимете меня, как тогда на Бен-Арке, и разотрете мне виски, как делали это у меня в комнате, когда думали, что я лежу без сознания, – возразил герцог.
   Тара вспыхнула от смущения.
   – Я не знала… что вы тогда… все чувствовали, – пробормотала она.
   – Так было проще всего, иначе бы вы не решились прикоснуться ко мне, – улыбнулся герцог. – Забирайтесь под одеяло. Хоть камин и горит, в комнате холодно.
   – Хорошо, – согласилась Тара, чувствуя, что должна делать то, что он говорит.
   Она хотела устроиться поверх одеяла, но как-то само собой получилось, что она оказалась рядом с герцогом.
   Откинувшись на подушки, Тара притянула его голову к себе на грудь. Все было точь-в-точь как тогда, на горе Бен-Арк, когда герцог потерял сознание, только сейчас рука его обвивалась вокруг ее талии.
   Однако Тара решила не обращать на это внимания и думать только о том, чтобы у герцога побыстрее прошла боль. Но легче сказать, чем сделать.
   Он был так близко, голова его, как и прежде, лежала на ее груди, и Тара почувствовала, как ее охватывает приятное волнение.
   «Мне нужно быть осторожной, он не должен ничего заметить», – напомнила она себе.
   Положив руку ему на лоб, она легонько пробежала от бровей к волосам, и так несколько раз. Раньше это очень помогало.
   – Мне уже лучше, – удовлетворенно проговорил герцог. – Гораздо лучше!
   – Вы должны беречь себя. Мистер Фалкирк считает, что вы еще недостаточно окрепли, чтобы ездить в Эдинбург.
   – Вас же здесь не было, так что никто не мог мне помешать, – заметил герцог.
   – Наверное… мне не следовало… уезжать от вас, – запинаясь, проговорила Тара. – Но мне казалось… что вам гораздо лучше… и я вам больше… не нужна.
   На последних словах голос ее невольно дрогнул.
   Воспоминание о том, что сказал герцог на прощание, до сих пор отзывалось в ее душе острой болью.
   Герцог ничего не ответил, и Тара, подождав немного, спросила:
   – Рука по-прежнему вас беспокоит?
   – Не рука, – ответил герцог. – Сердце. Тара вздрогнула от ужаса.
   – Сердце? Должно быть, это что-то серьезное. Вы говорили доктору?
   – Нет.
   – И сколько времени это уже продолжается?
   – Давно. С тех пор, как вы уехали.
   – Почему же вы мне ничего не сказали в Эдинбурге? Там есть специалисты по всем отраслям медицины. Нужно было обратиться к кому-нибудь из них.
   – Ни один из них не в силах мне помочь.
   – Откуда вы знаете? Вам что, настолько плохо?
   – Очень плохо. Нестерпимая боль!
   Тара обняла герцога крепче и убрала руку с его лба.
   – Послушайте, – взволнованно проговорила она. – Так продолжаться не может. Разрешите мне послать за доктором.
   – Я ведь уже сказал: он мне не поможет.
   – Но что же нам делать? – беспомощно спросила Тара.
   – Я вот все думаю, может быть, вы сможете мне помочь.
   – Я сделаю все… все, что смогу, лишь бы унять вашу боль.
   – Вы в этом уверены?
   Герцог внезапно приподнялся, опершись на локоть, и Тара с удивлением обнаружила, что уже не держит его в своих объятиях, а лежит на подушке, н герцог смотрит на нее сверху вниз.
   Выражения его глаз было не разглядеть – мешало пламя, жарко полыхавшее в камине.
   – Вы не должны все время страдать. Это может быть… опасно. Я обязана для вас… хоть что-то сделать!
   – Так я и знал, что вы это скажете, – проговорил герцог.
   – Тогда… что же мне сделать? – спросила Тара.
   Герцог, словно скала, возвышался над ней, и Тара внезапно почувствовала себя слабой и беспомощной. Уже не она владела ситуацией – герцог. Тара взглянула ему прямо в глаза, силясь понять их выражение, но и теперь ей это не удалось. Герцог был так близко, что сердце быстро-быстро забилось у Тары в груди от волнения.
   – Нужны слова? – спросил он. И губы его крепко прижались к ее губам. Она была настолько ошарашена, что не могла ни пошевелиться, ни дышать. Мир замер, все вокруг стало нереальным.
   И внезапно острое ощущение счастья пронзило Тару. Все происходящее было настолько чудесно, что не описать словами. Она чувствовала приятную тяжесть мужского тела, упоительную сладость губ герцога, ощущение было такое, словно нежишься под горячими лучами солнца или любуешься вспыхнувшей над долиной разноцветной радугой.
   Красота и грандиозность этого чувства поразили Тару.
   Ей казалось, что она больше не принадлежит себе, она часть этого волшебного мира, в который увлек ее за собой герцог.
   Никогда в своей несчастной полуголодной и одинокой жизни Тара и помыслить не могла, что может быть так удивительно хорошо. Она любила герцога. И любовь эта с каждой секундой становилась все сильнее и сильнее.
   Наконец герцог оторвался от ее губ.
   – Теперь ты поняла? – тихо спросил он.
   – Я… я боялась, что вы хотите… чтобы я уехала… из замка.
   – Уехала?! – поразился герцог. – Да я домой-то привез тебя только потому, что не мог больше ни минуты оставаться один.
   – Это… правда?
   – Как ты могла даже подумать уехать от меня, когда знала, что так нужна мне?
   – Откуда же мне было… это знать? – спросила Тара. – Вы ведь… никогда мне этого не говорили. Вы сами сказали, что… здесь меня… ничто не держит.
   – Я тогда очень рассердился на тебя за то, что ты захотела уехать, пусть даже и со своим отцом. Ты моя, Тара. Я приказал привезти тебя в Шотландию. Я женился на тебе.
   – Но ведь… сама по себе… я была вам… не нужна, – пробормотала Тара. – Вы приказали меня привезти… только затем… чтобы отомстить.
   – Да, сначала все было именно так, – согласился герцог. – Но ты ухаживала за мной, и с каждым днем я привязывался к тебе все больше и больше, пока наконец ты не стала мне дороже всех на свете.
   Тара тихонько вздохнула:
   – Если бы я только знала.
   Герцог рассмеялся.
   – Я пытался подавить в себе эту любовь, понимая, что должен во что бы то ни стало отомстить, но ты очаровала меня… можно сказать, околдовала!
   – Неужели это… и в самом деле правда? – порывисто вздохнув, прошептала Тара. – Я настолько… несведуща… во многих вопросах. Может быть… вы научите меня тому… чего я не знаю… чтобы вам не пришлось… стыдиться.
   – Мне никогда не придется стыдиться тебя, моя хорошая, – возразил герцог, – но мне столько всего хочется тебе рассказать и показать.
   – Например, как любить вас…
   – Единственное, чего я хочу, это чтобы ты, как раньше, обнимала меня, прижимала к груди. Хочу чувствовать прикосновение твоих рук, твоих губ.
   – Мне тоже… очень хотелось… прикасаться к вам, но я думала… вам это может показаться… дерзким.
   – Но теперь-то ты знаешь, что я считаю твои прикосновения самыми сладостными на свете!
   У Тары от счастья перехватило дыхание. Герцог ласково поцеловал ее в щеку, и Тара, с нетерпением ожидая, что сейчас он поцелует ее в губы, вдруг тихонько вскрикнула.
   – Что случилось, любовь моя? – встревожился герцог.
   – Просто я подумала… что с проклятием… покончено!
   – С каким проклятием? – не понял герцог.
   – С проклятием клана, если вы женитесь не на девушке из клана Маккрейгов.
   Герцог рассмеялся.
   – Значит, ты слышала ту чепуху, которую несла сумасшедшая старуха?
   – Мистер Фалкирк тоже назвал ее слова чепухой, – ответила Тара. – Но когда в вас стреляли на Бен-Арке и я прижимала вас к себе, чтобы спасти от дождя, я боялась… ужасно боялась, что проклятие свершилось… и вы погибли.
   – Я не верю ни в какие проклятия, – сказал герцог, – но я верю в тебя, любовь моя. Я знаю, что ты – это все, что я хотел получить в жизни, и уже боялся, что этого никогда не произойдет.
   – Но ведь герцогиня Маргарет умерла, – стояла на своем Тара, – вас пытался убить человек из клана Килдоннонов, и все это произошло потому… что вы не женились… на девушке… из клана Маккрейгов.
   – Но ведь я женился, – возразил герцог.
   – Только по счастливой случайности, – заметила Тара. – Я могла оказаться… англичанкой, за которую, впрочем, вы меня и принимали.
   – Если ты веришь в проклятия, – проговорил герцог, – то должна верить и в судьбу. Это судьба, моя бесценная, что ты попала ко мне из своего сиротского приюта. Судьба, что Чарльз нашел наконец-то свою дочь, которую искал долгие годы.
   И, поцеловав Тару в губы, порывисто проговорил:
   – Если твой отец считает, что сможет отнять тебя у меня, он глубоко заблуждается!
   – Он хочет… чтобы я была счастлива, – прошептала Тара.
   Ей было трудно сосредоточиться на том, что она говорит: его губы и его руки касались ее, и Тара не могла думать ни о чем другом.
   Она и не представляла, что можно испытывать столь странное и вместе с тем потрясающее чувство – тело словно объято огнем, а сердце трепещет от радости.
   – А я могу сделать тебя счастливой? – спросил герцог.
   – Я хочу лишь… быть с вами, больше мне ничего не нужно… ухаживать за вами… слушать ваш голос и знать… что вы немножко… любите меня.
   – Я люблю тебя всем сердцем! – воскликнул герцог. – И знай, ни одной женщине не говорил я еще этих слов. Я тебя люблю! Не знаю, как это произошло, но, когда ты уехала в Эдинбург, ты забрала с собой мое сердце. И боль оттого, что я тебя потерял, была неописуема!
   – Я постараюсь… унять… вашу боль, – прошептала Тара.
   Губы герцога прижались к ее губам, и Тару охватило ощущение такого блаженства, какого она никогда прежде не испытывала. Казалось, оно, переполнив душу, вот-вот выплеснется наружу и, затопив замок, вырвется на свободу, чтобы стать частью дикой, чудесной природы.
 
   Огонь в камине почти потух, лишь красные угольки то вспыхивали, то угасали, и герцогу казалось, что рыжеватые локоны Тары отливают золотом.
   – Мне удалось сделать тебя хоть немного счастливой, любовь моя? – спросил он.
   – Я так счастлива… что мне хочется… петь от радости.
   – Ты такая милая, красивая, желанная, что я просто боюсь тебя потерять. Ты уверена, что любишь меня?
   – Я хотела задать тебе тот же вопрос. Ведь ты такой красивый, важный и представительный, что мне даже не верится, что я твоя жена и принадлежу тебе безгранично.
   – Ты моя. И я люблю в тебе все. Я не только любуюсь тобой, поскольку красивее женщины никогда не видел, но и восхищаюсь твоей добротой, умением все понять и относиться с сочувствием ко всем людям, будь это даже Килдонноны.
   – Разве ты забыл… – начала было Тара, но осеклась, сообразив, что герцог просто ее дразнит. Он еще крепче обнял ее.
   – Мы должны объединить наши кланы, – решительно проговорил он. – Ты права, абсолютно права: между нашими народами не должно быть больше войн, междоусобной вражды и мести.
   И, поцеловав ее, продолжал:
   – Завтра же мы с тобой поедем к вождю Килдоннонов и расскажем ему, кто ты. Хотя я совершенно уверен, что он уже знает.
   – Ему кто-то рассказал?
   Герцог расхохотался.
   – Неужели ты еще не поняла, радость моя, что в Шотландии новости распространяются с быстротой молнии? Никаких газет не нужно. Все становится известным, только-только успев произойти. Так что старший Килдоннон уже наверняка знает, что в жилах герцогини Аркрейджской течет его кровь.
   – И твоя тоже, – быстро проговорила Тара. – Ведь я наполовину Маккрейг.
   – Ты моя жена, и это единственное, что имеет значение, – заметил герцог. – Моя целиком и полностью, и я не собираюсь делить тебя ни с кем, к какому бы клану он ни принадлежал.
   – Мне так хотелось бы… чтобы ты испытывал… подобное чувство. Неужели это… и в самом деле правда? То, что ты любишь меня, что я здесь, в замке, рядом с тобой?
   И она порывисто вздохнула.
   – Что, если… я проснусь и окажется… что это был волшебный сон, а на самом деле я нахожусь… в приюте… плачут дети… потому что, как всегда… всем не хватило еды… на завтрак?
   Герцог прижал ее к себе так крепко, что стало трудно дышать.
   – Это не сон, бесценная моя. Ты в моих объятиях, и никогда больше не будешь одна, и тебе не придется голодать.
   И, поцеловав ее в глаза, продолжал:
   – Мы сделаем твой приют образцом совершенства. Я всегда буду благодарить Бога за то, что он есть и что принадлежит нашей семье, иначе я никогда бы не нашел тебя.
   – А что, если… меня бы отдали… в услужение… когда мне исполнилось двенадцать? – прошептала Тара.
   Герцог нежно поцеловал ее в щеку.
   – Все, что с нами случилось, было предначертано свыше, – ласково проговорил он. – И я уверен, твой отец думает то же самое.
   – Он так рад, что нашел меня, и не сомневается, что сам Господь свел нас вместе.
   – Ты обещала мне, что забудешь о прошлом, любимая, – напомнил герцог. – Тебе придется это сделать, ведь у нас с тобой столько всего впереди.
   – Ты же знаешь… я сделаю все… о чем ты меня попросишь.
   – Когда ты уехала в Эдинбург, – продолжал он, – только тогда я понял, как одиноко тут жил. Хотя столько людей находится у меня в подчинении и весь мой день расписан по минутам от рассвета до заката, на сердце у меня всегда словно камень лежал. Каким же одиноким и никому не нужным я себя чувствовал!
   – Больше этого никогда не будет, – пробормотала Тара. – Я буду любить тебя… всегда… всей душой. Только ты один есть и будешь в моем сердце. Без тебя мне нет жизни.
   – Мне тоже, – ответил герцог. – Но предупреждаю тебя, дорогая моя женушка, я очень ревнив.
   Тара с улыбкой взглянула на него.
   – Ревнив?
   – Ты слишком хороша собой, – пояснил герцог. – Когда я увидел тебя в Эдинбурге, я понял, что не оставлю тебя там больше ни на один день. Мало ли что может случиться!
   Тара тихонько рассмеялась.
   – Да, там было много привлекательных мужчин, но ни один не мог с тобой сравниться. Я все время думала, что, будь ты там, ты затмил бы любого и во дворце, и в бальном зале, и на параде.
   Герцог привлек ее к себе и принялся покрывать поцелуями ее губы, лицо, шею, плечи и, наконец, груди с нежными розовыми сосками.
   – Я люблю тебя! – воскликнул он. – Мне хочется говорить тебе это снова и снова, но никакими словами не высказать, как ты мне дорога и желанна и как я в тебе нуждаюсь.
   – Я… тоже, – прошептала Тара. – Но я боюсь… разочаровать тебя.
   – Этого никогда не случится, потому что мы принадлежим друг другу. Мы близки не только по крови, у нас одно сердце, а еще, моя бесценная, у нас одна душа, и, я думаю, ты это поняла давно, еще когда в первый раз услышала звуки волынки.
   –Да. Мне тоже так… казалось.
   – Мы одинаково мыслим и чувствуем, – продолжал герцог. – Вот почему, если перед нами встанут какие-то проблемы или мы будем испытывать какие-то трудности, мы все их преодолеем. Теперь, когда мы нашли друг друга, нам ничто не страшно!
   У Тары даже дыхание перехватило от радости. Но герцог уже снова целовал ее, страстно, требовательно, и невозможно было думать ни о чем другом, только о нем, любимом и желанном.
   И любовь их, словно яркая радуга, засияла над головами, неся надежду на счастливое мирное будущее для обоих кланов.